Ветер полнолуния

1. ПЕС, БЕГУЩИЙ ПО СЛЕДУ

– «Три дочки у трактирщика, девицы хоть куда, гостей встречают ласково, да вот одна беда: три дочки у трактирщика да девять сыновей…»

Игмарт напевал развязную песенку, нарочито не замечая брезгливого недовольства спутников. За три ночи и четыре дня пути молодой барон Лотар сказал ему едва ли пару слов, а его стражники вовсе не замечали навязанного королем сопровождающего. Мальчишка же – слуга, а гонору на десяток оруженосцев хватит, отодрать бы за рыжие лохмы, чтоб знал свое место! – и вовсе зыркал волком. Марти отвечал показным пренебрежением. Не то чтобы он хоть на миг принял всерьез предполагаемую виновность Анегарда – Лотар-заговорщик, да, конечно, а сухой воды не хотите ли? – но и доказывать свое доброе расположение королевский пес не привык. А король, то ли впрямь поверив навету, то ли желая поучить молодого барона смирению, не только не стал слушать оправданий, но и открыто поручил Игмарту докладывать о каждом шаге отряда и о каждом чихе его командира. Конечно, Лотар оскорбился! А кто бы не оскорбился на его месте? И кому какое дело, что думает о поручении сам Игмарт? Он – королевский пес, на кого натравят, тому и должен глотку рвать.

Гнедой меринок трусил бок о бок с Анегардовой кобылой, и, будь всадники в большей дружбе, вполне бы можно было скрасить дорогу разговором. Ну что ж, нет так нет.

– «А младшая дочурка была сестер хитрей…»

– Игмарт, заткнись.

Гляди-ка, нас соизволили заметить.

– Высокородному господину не нравится пение скромного менестреля? Или его милость предпочитает другие песни? Героические баллады? Или, быть может, любовные?

Королевского пса отчетливо тянуло кусаться. Затеять ссору, отвести душу в доброй драке. Не получится, конечно, но держать раздражение в себе он не нанимался.

– А в лоб? – мрачно предложил Анегард. – И вообще, что ты за менестрель, без лютни.

– Непорядок, – согласился Марти. – Лютню надо купить, и хорошо бы не в Азельдоре, а раньше. И не новую.

– Дело твое, хочешь – покупай. Хоть лютню, хоть арфу, хоть губную гармошку. Но пока не купил, забудь свои менестрельские закидоны и умолкни, или я тебя сам заткну!

– Ай как грубо, – ухмыльнулся Марти. – Благородные господа обычно куда снисходительнее к…

Железная рука сгребла за ворот, едва не сдернув с седла.

– Слушай, ты, пес его величества, – Анегард шипел, словно рассерженная змея, – тебе велено следить или мешать?

– Чему я мешаю?

– Лес слушать, придурок!

А вот это уже серьезно. Марти опасности не чуял, но у Лотаров свои секреты, а времена нынче тревожные.

– Понял, извини.

– Еще один звук до стоянки…

Игмарт молча кивнул – насколько позволяла чужая рука на горле. Анегард отпустил ворот, обтер ладонь о штаны. Позер! Ладно, твоя милость, не буду я тебя дразнить. В конце концов, нам еще вместе дело делать, и опасное дело, что б ты там себе ни думал. Не говоря уж о…

Игмарт тряхнул головой, отгоняя слишком далекие планы. Сначала Азельдор и Герейн, остальное – после. Если всё сложится, как нужно.

Анегард не знает, насколько важно для Марти порученное им дело. Никто не знает, кроме его величества и Аскола, капитана королевских псов. Остальные, верно, решили, что Игмарта, как и Анегарда, отправили прощение выслуживать – как ни крути, пусть не своей волей, но в покушении-то замешан! Или вовсе отослали от государя подальше, от греха. Кого однажды околдовали, могут и еще попытаться; а ну как на второй раз опутанный чарами стражник не сможет воспротивиться приказу и все-таки нанесет предательский удар? По чести говоря, с последним резоном, хоть и был он обидным донельзя, Марти в глубине души соглашался. Ему и самому спокойней дышалось вдали от его величества. Береженого и боги берегут. Поработивший Игмарта маг, спасибо преогромное Зигмонду, мертв, но… Как там он говорил, заклиная пойманного королевского пса кровью и силой богини? «Ты станешь выполнять все, что прикажу тебе я или барон Ренхавенский». А барон – жив. В бегах, но жив – и кто знает, где объявится?

Нет, хвала богам, что выдался случай провести зиму от столицы вдалеке!

Холодок тревоги пробежал по хребту. Марти покосился на Лотара – вроде спокоен. Королевский пес передвинул поудобней самострел, коснулся рукояти длинного кинжала, привычно потянулся к охранительному амулету на груди…

Пальцы встретили пустоту, а в мыслях возникла Сьюз.

Почему он отдал тогда амулет? Дар богини – незнакомой деревенской девке, сущее безумие! Да, она не похожа была на других, и она шла туда, где легко могла погибнуть, если не хуже. Ну и что? Ему-то какое дело? Он вовсе не рассчитывал встретиться с нею еще. Он не знал, что стоявшая перед ним девушка с растрепавшейся каштановой косой – пропавшая семнадцать лет назад старшая дочка Лотара. Никто еще не знал. Но – словно под руку толкнули.

Чего уж перед самим собой темнить, жалел потом. Ну так кто б не пожалел о потерянной защите, стоя на коленях перед врагом или корчась на полу у его ног? Да и после… Дни – или все-таки месяцы? – от встречи с Ренхавеном и его магом и до неудавшегося покушения напоминали затянутое туманом болото. Один неверный шаг, и… Боги тебя любят, Марти, ухмыльнулся королевский пес. Сколько раз уберегли?

Боги – или богиня? Нет, не темная, чьей силой заклинал Гиннар. Другая. Звездная дева, несостоявшаяся покровительница твоей неродившейся сестры. Помнишь, Игмарт?

Помню.

Мысли текли неровно, словно в противовес убаюкивающей дорожной скуке. Сьюз… К досаде Марти, рядом с нею все время вспоминался Зигмонд. Два его спасителя – странный опасный тип, перенаправивший чары Гиннара с жертвы на самого мага, и юная лекарка, поднявшая Игмарта на ноги так быстро, что и Аскол, и он сам только диву давались. Король объявил Зигмонда благородным – что ж, ему ли не знать, – и отдал за него дочку удравшего Ренхавена. Бедная девчонка… Эй, Игмарт, не ври, не жаль тебе ее, ни на ломаный медяк не жаль! Ты ведь рад без памяти, что Зигмонд теперь при жене. Иначе, пожалуй…

И все равно ты не можешь забыть, как встретил их тогда вечером, и рука Зигмонда по-хозяйски лежала на плече Сьюз.

По замку Лотаров ходили слухи о нелюди. Как положено слухам, звучали они один другого ужасней, но, странное дело, им верили. Даже тертые, битые, много повидавшие наемники, костяк баронских отрядов – верили. Аскол попытался докопаться до правды, но вскоре махнул рукой: правда никак не вырисовывалась, не совпадали страшные байки со спокойной жизнью вокруг. А значит, пусть себе треплют, языки без костей. Зигмонд, главный герой оных сплетен, верность королю доказал делом, а остальное неважно.

Но Игмарт, прекрасно помнивший, куда и зачем вела Сьюз тогда, летом, отряд лотаровых стражников – усиленный, между прочим, городским магом; королевский пес Игмарт, ищейка, разведчик, в сознании которого все, касающееся гарнизонов, откладывалось помимо воли; Игмарт не просто верил, он – знал. И к бесам доказательства. Ни Зигмонда, ни его людей не было летом в лотаровом замке, зато в окрестностях пропадали дети, и от Орехового ручья волнами расходился ужас. Теперь же на Ореховом спокойно, а молодой Лотар удержал осажденный Ренхавеном замок. Притом что старый пень Эстегард, получив известия о мятеже, увел в столицу почти весь гарнизон, оставив сыну жалкий десяток потрепанных ветеранов.

И – людей Зигмонда. Людей, ха! Рассказывайте!

Как он смел обнимать Сьюз?!

Почему она позволяла ему обнимать себя? Между ними не было ничего – о любовных интрижках обычно болтают охотно, в любом замке бесова уйма сплетниц, и Марти без особого труда нашел желающих перемыть косточки деревенской лекарке. Да и Зигмонд – какой дурак, человек или нелюдь, без разницы, станет помогать тому, кто положил глаз на его девушку? Нет, Сьюз ему… не «никто», поправил сам себя Игмарт. Скорее похоже, что попавший в милость королю нелюдь относится к девчонке как к дочери или сестре. Оберегает, защищает, любит, но не как женщину. Что ж, тем лучше, однако с чего бы такая братская любовь? Что все-таки произошло тогда, летом, на Ореховом? Спросить бы Анегарда, так ведь не ответит.

Марти покосился на молодого барона. Лотар покачивался в седле, прикрыв глаза, но ошибся бы тот, кто счел его дремлющим. Лицо отрешенное и вместе с тем сосредоточенное, не иначе, «слушает» – прощупывает лес родовым даром. Похоже, все спокойно. Отчего ж тогда королевскому псу чудится впереди опасность? Отчего не дает расслабиться отточенный годами службы песий нюх?

Впрочем, нюх, бывает, и подводит. Может о ерундовой драке на постоялом дворе вовсю орать, а засаду прошляпить.

Хотя Анегард не только на родовой дар полагается: по двое стражников едут впереди и позади отряда, фланги держат два сторожевых пса знаменитой лотаровой выучки, а сверху, над тропой, провожает отряд по-осеннему растрепанная ворона – не иначе, Анегардовы глаза на этот день. Аскол обронил как-то, что любого Лотара принял бы в отряд без разговоров, будь тот даже разиней косоруким, за один только дар. Но этот в королевскую стражу не пойдет, хотя и не косорукий, и не разиня, и храбростью не обделен. Ему дома дел хватает. Лотары от столицы далеко, а к границе близко, их служба в том, чтобы свои земли крепко держать.

Лес расступился, сменившись сначала зарослями густого орешника, а после – скошенной луговиной с недавно сметанными стожками. На опушке паслись мелкие деревенские коровенки, убранное поле щетинилось стерней, а за полем тянулись вдоль дороги дворы большой и богатой деревни.

– Рихар, – окликнул Анегард, – скачи вперед, скажешь нашим, пусть постоялый двор ищут. Заночуем здесь.

Постоялый двор оказался очень даже неплохим, просторным и на удивление чистым. Хозяин встретил проезжий отряд радостно, пообещал и овес для коней, и сытный ужин для путников – хотя после того, как через деревню дважды прошло верное королю войско, такое благоденствие выглядело удивительно. Впрочем, если земли барона Грегора Ордисского чем и славились, так именно благоденствием.

Пока расседлывали коней и наспех умывались у колодца, подступили сумерки. Пастушата пригнали стадо; коровенки, нетерпеливо мыча, расходились по дворам, хозяйки гремели подойниками, перекликались, откуда-то слышались поросячий визг, тявканье и звонкий девичий смех. Скрипнула дверь, пропуская путников в тепло. Из кухни донесся грохот, кто-то ахнул, кто-то – видать, хозяйка – в сердцах пообещала сослать назавтра «растяпу безрукую» хлев чистить, там хоть бить нечего. Местные мужики – пятеро, одним взглядом ухватил Марти, не то бортники, не то звероловы, словом, лесовики, – тихонько судачили за дальним от входа столом и отдыху ни в коей мере не мешали.

Марти расчетливо сел к ним поближе и навострил уши.

– У нас-т, ясен пень, че… ик… чисто, – рассуждал басовитый пузан, изрядно принявший на грудь, но связности мысли покуда не утративший – в отличие от связности речи. – О пр-шлом годе-т, поди, так лес пр-чесали… ик… э?

– То верно, – степенно отозвался другой, – по лесу как возле родной печки разгуливаем, дай боги здоровьичка его милости. А у соседей-то, слыхали? На выселках? Вчерась туда малого свово отправлял, дедов, значь, навестить перед зимой-то. Спросить, значь, велел, мож, дровами там помочь, а то с домом чегось глянуть, крышу там аль подпол…

– Эк заплутал ты, Вилье, – фыркнул третий. – Что там, на выселках, стряслось чего?

– А то! – всплеснул руками Вилье. – Я ж и рассказую-то! Все, значь, как малой мой принес, а он туды пришел аккурат, значь, как его милость с охоты вернулись, о как!

– Так рассказуй ужо быстрей, замордовал совсем! Что его милость-то?

– Ну-к то… его милость, значь, лес-то прочесал больше порядку ради, сами поди знаете, давненько там нелюдь не шалила, спокойнешенько народ жил-то. И как ужо возвращалися, у самой, значь, опушки, за малинником, на логовище-то и наткнулись. Попервах-то решили, брошено. Пустое, значь, и духу поганого нету. А потом-то, значь, из бароновой сторожи малый один отлить захотел… ну-к, видать…

– Тьфу ты, завел волыну! – сплюнул третий. – По делу-то можешь сказать? Отлить захотел, пошел в кусты, и не успел, значь, заголиться, как из тех кустов выскочил волколак да все хозяйство-то ему и оттяпал! Так, что ль?

От грянувшего хохота посыпалась с потолочных балок труха.

– Ну-к, смейтесь, – Вилье на подначку, похоже, не обиделся. – Нам туточки чего не смеяться.

– Так че было-то, дядь? – спросил доселе молчавший долговязый паренек. – Пошел тот стражник в кусты, и че?

– Пошел, значь, отлить, – вернулся наконец к рассказу Вилье, – а увидал такое, что враз медвежья болезнь бедолагу прихватила. Волколак-то, значь, умен, своих не трогал, а проезжих-то кто считает?

Подробности волколачьего житья-бытья, а также, несомненно, поимки и заслуженной смерти, Марти уже не услышал: хозяин принес ужин, и Анегард не нашел времени лучше, чтоб договориться с ним о фураже для коней и припасах в дорогу. С другой стороны, главное было ясно: барон Ордисский занят осенней зачисткой. Не потому ли чутье все ноет и ноет о непонятной опасности? Растревоженная большой охотой нечисть резко меняет повадки, а уж если на подранка наткнешься…

Ночь прошла спокойно. Разве что – выл где-то далеко не то пес, не то волколак, тоскливо выл, страшно, да светила в окно тревожная полная луна. Но Марти от того и другого накрылся плащом с головой и продрых себе до утра, до анегардового «Подъем, засони!», до мычания коров под окном, лязга колодезной цепи и заполошных воплей назначенных на сегодня в ощип кур.

Анегард знал – Лотарам завидовали многие. И породниться с ними желали многие – не ради земель и даже не ради чести, а для того лишь, чтобы досталось наследнику покровительство богини, знаменитый родовой дар.

Завидовали многие, но сколько сил забирает недоступное простому смертному умение, какого требует сосредоточения, как изматывает – не знал никто. Вчерашний день выжал Анегарда досуха. Лес пропитался тревогой настолько сильно – казалось, на миг потеряй бдительность, и тут же попадешь голодным волколакам в зубы. Пару раз молодой барон Лотарский словно ненароком замедлял продвижение отряда, пережидая всплески паники впереди; однажды, наоборот, велел поторапливаться; коней же приходилось «держать» постоянно, иначе страх подмял бы благородных животных, превратил в буйных непредсказуемых тварей. А что такое «держать» весь день два десятка коней? Взмокнешь так, будто сам за них поклажу везешь!

По счастью, нынче дорога была вполне мирной. Слева речка, справа луг, подвоха ждать неоткуда, разве из-под земли или из-за низких, по-осеннему темных туч – но то и другое очень навряд ли. Твари подземные от наезженных путей держатся подальше, а небо… нет, не по такой погоде! Так что Анегард позволил себе расслабиться.

Ровно до той поры, пока его рассеянный взгляд и затуманенный разум не обратили внимания на Игмарта.

Вообще-то молодой барон старался лишний раз на королевского гвардейца не глядеть. Умом понимал – не на него обижаться надо. Пес за хозяйские приказы не ответчик, песье дело – слушать и повиноваться. Но король далеко, а назначенный им соглядатай рядом, стремя в стремя едет, глаза мозолит. И кто главный, не понять! Дело поручено барону Лотару, спрос будет с него, однако его величество очень явно намекнул: советы и помощь Игмарта принимать безоговорочно. Пока, правда, тот с советами не суется. И хвала богам, пусть и дальше… хотя, конечно, он старше (ненамного!), опытнее…

Ха, опытнее! Помог ему тот опыт, когда летом удирал от Ульфара и натолкнулся на искавших пропавшего мальчишку деревенских? Приволокли в замок за шкирку, как щенка нашкодившего! Да еще и пояском Сьюз повязанного. Его счастье, что не к заговорщикам в руки!

Однако если рассудить по чести и по совести, хоть и побывал тогда королевский пес в положении весьма незавидном, и остался Лотарам обязан, не тому над ним насмехаться, кто и половины его дел свершить бы не сумел. То есть, боги свидетели, не Анегарду. Молодой барон свои границы осознавал неплохо. В бой – пожалуйста, на смерть – пусть, надо так надо, но бродягой безродным прикидываться, льстить, хитрить, унижаться, принимать как должное презрительное высокомерие равных тебе, а то и низших?! Пусть даже ради короля… Да хоть ради Отца небесного – ни за что! Кем вообще надо быть, чтоб с таких дел уважение к себе не потерять?!

А вот им – Игмартом, королевским псом. Едет себе, насвистывает похабень наемничью, беса ему в глотку…

Э, погодите-ка… А ведь что-то не то с «веселым менестрелем», бесы его…

Анегард стряхнул дремотную липкую одурь и взглянул на гвардейца по-настоящему внимательно. Звериная матерь и все ее дети! Кажется, вчерашняя тревога Анегарда нынче вся без остатка перетекла к Игмарту. Королевский пес пребывал в столь очевидном напряжении – тронь, соломой вспыхнет! Что случилось-то? Вокруг тишь да гладь…

– Чуешь что? – не выдержал Анегард.

– Сам не пойму, – неохотно ответил Марти. – Беспокойно.

А, Звериная матерь! Все знают, любую посудомойку спроси: когда королевскому псу беспокойно – быть беде. У них чутье. Анегард злым шепотом послал к бесам вчерашний лес с его страхами и резким до боли усилием вбросил сознание туда, где можно слышать без звуков и говорить без слов, опираясь лишь на силу богини и ее благословение.

Ни тени тревоги не было там. Благостная тишина, покой и умиротворение – по-осеннему сонное, предзимнее.

– Зря паникуешь, – хрипло выдохнул Анегард. – Все тихо.

– Сейчас все тихо, – поправил Марти. – Сейчас, здесь. А что будет за поворотом? Или завтра…

– Неверное у вас чутье.

Марти пожал плечами:

– Какое есть, на том и спасибо.

Помолчал. Спросил вдруг:

– Слышал, как вчера на постоялом дворе мужики о волколаке трепались?

– Нет.

– А я вот слышал.

В голосе королевского пса Анегард не отметил ни злорадства, ни поучающего «что ж ты, Лотар, ушами хлопаешь». А ведь прохлопал! Это его работа, не моя, напомнил себе Анегард, – слышать, видеть и разнюхивать. Не каждому дано.

– Тут осенняя зачистка вовсю идет, – объяснил Марти. – Где-то близко совсем, на выселках, барон Грегор на волколачье логово набрел. А чем закончилось, не знаю, не дослушал.

Зачистка, значит.

Анегард тоскливо вздохнул, буркнул:

– Погоди малость.

Спрыгнул наземь, спустился по крутому глинистому откосу и долго плескал на лицо холодной водой. Возле берега, в тени, течения не было заметно, а вода казалась почти черной. Окунуться бы, да время дорого – королевский пес зря болтать не станет, надо этот лес с растревоженной нечистью как можно быстрей проскочить.

Как ни торопились, как ни гнали коней, но вдоль речки отряд ехал почти до полудня. Перед поворотом в густой мрачный ельник, хоть и рано было для дневки, Анегард скомандовал привал. Пусть кони войдут в лес свежими, а люди – отдохнувшими.

– За хворостом по двое, друг друга из виду не выпускать, – скомандовал Мано.

– По нужде тоже, – дополнил Анегард десятника.

Усталость по-прежнему мутила разум, но теперь к ней примешивалась злость – и заставляла держаться. Ведь сонная одурь очень даже может быть наведенной. Спать ночью станем. Долго и со вкусом, да. Анегард плеснул в лицо еще водички и, ухмыльнувшись, предложил Игмарту:

– Спой, что ли, менестрель.

По крайней мере, точно станет не до сна.

Дважды просить не пришлось. Хвала богам, Марти не завел снова надоевших до скрежета зубовного «трактирщиковых дочек», а выдал что-то лихое, до крайности бодрое и, странно, незнакомое даже бывалому Мано. В слова Анегард не вслушивался, но реакцию своих стражников постарался незаметно отследить. Песня ребятам явно понравилась. Отлично; значит, слышать ее придется еще не раз, да и на певуна перестанут волком коситься. Как бы ни относился к королевскому псу сам барон Лотар, в отряде раздоры ни к чему.

В лес вступили плотной группой. Теперь и Анегард чуял душную тревогу, а раз виной тому зачистка, отряду нужно держаться кучно. Да и коней, в случае чего, проще будет успокоить. Неправильная, слишком вязкая тишина давила на сердце. Все живое затаилось, пережидая расправу над нечистью. Как-то нынче дома дела, подумалось вдруг. Отцу не до зачисток, только на ноги поднялся. Наверное, Гарнику поручит заняться. Ничего, справится начальник стражи. Деревенских в загонщики соберет, небось поворчат, да не откажутся. Все понимают – расплодится нечисть, летом житья не даст.

Волколак выскочил чуть ли не под копыта. Послушные воле Лотара кони, вместо того, чтобы в ужасе шарахнуться, встали как вкопанные; защелкали тетивы самострелов, рявкнул, поминая бесовы шашни, Мано. Мохнатая завывающая туша билась в пыли, утыканная стрелами, и никак не подыхала. Кони храпели, прижав уши, отступить бы, да нельзя, понесут… «стоять, стоять». Спрыгнул наземь королевский пес, быстрой тенью мелькнул мимо, вперед – туда, где корчился в дорожной пыли издыхающий монстр. Выскользнул из ножен меч. Слишком короткий, такую тварь бы двуручником или хоть бастардом! Зло выдохнул Мано, приказал свистящим шепотом:

– Не стрелять!

Испуганно ругнулся кто-то из парней, впилась в кривую ель заговоренная на нечисть стрела.

Тварь билась, скребя когтями, оставляя в пропитанной кровью пыли глубокие борозды. Тварь подыхала, но врага заметила. И явно собралась прихватить его с собой.

Игмарт помаячил перед оскаленной, ревущей, покрытой пеной мордой, подразнил, дождался мига, когда злобная тварь соберет последние силы для рывка, – и, резво скакнув вбок, махнул мечом. Слишком короткий клинок вошел в шею наискось; зверь дернулся, крутанулся. Марти отпрыгнул, а меч так и остался торчать в шее твари – видно, в позвонках застрял. Впрочем, жизни волколаку теперь оставалось ровно столько, сколько истекает кровь из разрубленной яремной жилы.

– Придурок, – проворчал Мано. – А достал бы?

Марти услышал. Выдавил кривую улыбочку, бросил:

– Дуракам везет.

– Вот уж точно.

Черная кровь стекала в колею, подергивалась белесой пыльной пленкой. Последняя судорога агонии, последний след от когтей, и волколак затих. Игмарт подошел, уперся ногой, рванул меч. Обтер клинок о густую шерсть. Наклонился. Зачем-то полез шарить по твари руками.

– Отойди, певун, а? – Мано скрипнул зубами. – Не ровен час, оборотится и встанет.

– Не встанет, – Марти распрямился, подошел, пошатываясь, раскрыл ладонь. – Вот, глядите. На шее у него болтался. Перерожденец это, не волколак.

На ладони королевского пса лежал простенький амулетик – из тех почти бесполезных поделок, что за гроши можно купить на любой ярмарке. Перерубленный шнурок сиял белизной – там, где его не пятнала кровь. Тварь совсем недавно была человеком.

Дуракам везет.

Алое марево боевого безумия рассеялось, оставив вместо себя бессилие и опустошенность. Руки подрагивали, когда Игмарт, словно во сне, вытаскивал из оборотня свой меч, шарил по трупу в поисках амулета, показывал находку Анегарду. Что-то говорил, и Лотар отвечал что-то. А в голове вертелось одно: дуракам везет.

Ты сдурел, Марти. Против каждого паршивого оборотня – как в последний бой? Мало тебя Аскол учил? «Держи себя в руках, щенок! Боевое безумие – это когда насмерть, и одна цель – прихватить с собой на ту сторону врагов как можно больше. А для победы нужна ясная голова».

Счастье еще, что Лотар не заметил. Или не понял: молодому барону о таком разве в байках слыхать доводилось. Зато десятник его…

– Не косись, Мано. Я ж сказал – дуракам везет.

– На, хлебни, – десятник сунул в руки фляжку, крепкая бражка огнем пробежала по жилам.

– Спасибо.

– Отпустило?

– Еще как.

Растечься бы сейчас лужицей – самое оно. В стремя со второго раза попал, куда годится? Спасибо, с седла не сверзился.

– Про амулет как догадался?

– Выблеснуло.

– Перерожденец, ишь ты. Дела-а…

Еще глоток, почти через силу – и без бражки в голове мутно. Ржание коней заставило досадливо поморщиться. Густой бас набатом ударил в уши:

– Боги великие! Никак, молодой Лотар?! Анни, мальчик мой, какими судьбами?! Надеюсь, никто не пострадал? Хитрая тварь, мы за ней по лесу, а она на дорогу!

Игмарт зло встряхнул головой. Ай да молодец, королевский пес, целый отряд гостей прошляпил. Похоже, сам барон Грегор навстречу пожаловали. Ладно, тут Лотару карты в руки. А если б враги? Мало Аскол тебя учил…

О чем договорились высокородные господа, понял бы любой щенок. Отряд Анегарда смешался с людьми Грегора. Труп оборотня поволокли за лошадьми на веревке, оставляя в пыли кровавый след. Внятная и простая метка: нечисти здесь не место. У этих земель один хозяин.

Расслабленно покачиваясь в седле, королевский пес лениво размышлял о зачистках и прочих осенних хлопотах. И о том, разумеется, как оные хлопоты отразятся на гостеприимстве барона Ордисского.

О бароне Грегоре Марти слыхал всякое, но если разобраться, все сводилось к одному. Его милость благородный барон Ордисский – из тех, кто предпочитает безраздельно главенствовать в собственном курятнике, нежели искать милостей при сколь угодно пышном и блистательном дворе. В молодости, как водится, повоевал за короля, а нынче – исправно платит подати, ревностно следит за благосостоянием деревень и безопасностью дорог в своем баронстве и на том почитает долг верноподданного всецело исполненным. Насколько знал Игмарт, его величество вслух такой позиции не одобрял, но втихомолку считал разумной. Мол, для государства куда полезней десяток таких затворников, чем один честолюбец. Хотя, конечно, мог бы хоть ради приличия появляться иногда в столице.

Зато в заговоры не лезет.

Дорога вынырнула из леса, пробежала кочковатым болотистым выпасом, скошенным лужком, раскисшими слякотными огородами – и уперлась в широкий деревянный мост надо рвом и в темные, из векового дуба, обшитого полосами железа, ворота. Баронский оруженосец, подбоченясь, затрубил в рог. Створки ворот расползались медленно, а за ними, натужно скрипя, ползла вверх начищенная, без пятнышка ржавчины решетка.

Наконец отряд втянулся внутрь, на широкий, умощенный серым булыжником двор.

Грегор командовал, подкрепляя приказы повелительными жестами: гостей накормить и разместить, тварь сжечь, Анни, мальчик мой, за своих не беспокойся, комнату тебе покажут, эй, бездельники, кто там, проводите его милость барона Лотара в гостевые покои! И скажите на кухне, пусть поторопятся с ужином!

Марти поймал себя на радостной, почти щенячьей улыбке. Да здравствует грядущий ночлег в дружественном замке со всеми его сомнительными и несомненными прелестями.

Скоро выяснилось, что несомненными прелестями придется пожертвовать ради сомнительных. Лотар, бесов ему в болтливый рот, не преминул представить Игмарта человеком его величества – и сие означало, прежде всего, место за ужином рядом с хозяином. Ни тебе служаночке подмигнуть, ни спать незаметно уйти в разгар веселья, зато на любезности отвечать изволь соответственно. Как дела в столице? Верно ли рассказывают, что сама принцесса Вильгельма, его величества непутевая сестра, ввязалась в заговор и нынче в бегах? Правда ли, что знатные головы вовсю летят, и что следует ждать больших перестановок в королевском кабинете? Верно, кивал Марти, правда. Вильгельма в бегах, иные из былых приближенных в опале, а иные и голов недосчитались. Что же касается столичных дел, так, по чести говоря, жизнь течет своим чередом, не особо оглядываясь на неприятности некоторых знатных родов. Только народу лишнее развлечение, аккурат к осенней ярмарке.

С ярмарки разговор естественным образом перетек на урожай, цены, налоги и прочие хозяйственные премудрости. Тут нить беседы подхватил Анегард, и Марти смог, наконец, отдать должное печеной оленине и доброму вину. А вино у Грегора оказалось привозным, забористым, а оленина, нежная, щедро приправленная пряными травами, сама просилась в рот! Диво ли, что очередной перескок разговора Марти прошляпил? Спохватился, услыхав имя, от которого и в смертном бреду вскинулся бы: Герейн.

Та-ак, похоже, речь наконец зашла о деле. А то уж и странным казалось – гостей Грегор привечает, а куда их несет нелегкая в жестокое предзимье, когда самое время дома нечисть гонять, не спрашивает.

– Значит, говоришь, в землях Герейна завелась нелюдь, – Грегор задумчиво оглядел кость с остатками мяса, кинул под стол; из-под стола донесся смачный хруст. – Что ж, его величество рассудил мудро, кого туда, как не Лотара. Извини, мой мальчик, я, конечно, не думаю, что ты непременно вернешься оттуда живым, но у других шансов и того меньше.

Вот уж утешил так утешил! Хотя Анегарду, похоже, не привыкать, только кивнул в ответ да отрезал еще мяса.

– Нет там никакой нелюди, – хмыкнул Марти. – Пыль это, глаза отвести. Небось сам Герейн слухи распускает.

– Может, нет, – Анегард зло сощурился, – под заклад спорить не стану. А только я думаю, еще как есть.

Марти удержал на языке ехидный ответ. Не дело при постороннем цапаться, того довольно, что спор затеяли. Сказал просто:

– Не верю. Я Герейна знаю. Было б у него в землях опасно, он бы не с заговорщиками колобродил, а у короля помощи требовал. Причем срочно, немедленно, и в размере не меньше армии.

– А может, он сам ту нелюдь прикормил? – Лотара явно тянуло спорить дальше. – Удобно ведь. Дурная слава землям лучшая защита.

Дурак. Молокосос, щенок.

– Ты бы своим землям такой защиты хотел?

– Так не обо мне речь.

– Мальчики, мальчики, – Грегор добродушно рассмеялся, – экие вы горячие. Доберетесь до места, там и разбираться станете. А ты, Анни, вот что учитывай: если Герейн и впрямь мятежников поддерживает, вам туда соваться – что голой задницей в муравейник. Есть нелюдь, нет, а главная опасность от людей будет.

– Это верно, – кивнул Марти. – Приедем, поглядим. Может, и прав ты, Лотар, чем бесы не шутят. А только попомни мои слова, нам там и без нелюди с нечистью врагов хватит.

– Поглядим, – не то согласился, не то возразил Анегард. Повернулся к Грегору: – На Азельдор дорога как, чистая?

– Плохого не слышал. Я ту сторону в прошедший боговорот вычистил. Весь улов – гнездо лесных упырей да парочка болотниц. Деревни там сильные, людные, тварям плодиться негде.

Блаженная сытость разливалась по телу сонной одурью. О дороге пусть Лотар расспрашивает, ему полезно.

– Простит ли меня любезный хозяин? Я, признаться, рискую заснуть прямо здесь.

Смеется.

– Эй, бездельники, кто там еще не свалился! Проводите его милость Игмарта в гостевые покои!

Зачем же так пышно, хотел возразить Марти. Я вовсе даже не «его милость» пока что. А впрочем, называйте как хотите, мне все равно, мне бы до постели добраться и спать… спаа…

– Прошу, ваша милость!

– Угу…

Спать.

Грегор проводил королевского пса насмешливым взглядом.

– Молодежь! Я в его годы мог день в седле протрястись, ночь пить, а утром – снова в седло.

Анегард подавил внезапное желание заступиться. Торопливо отхлебнул вина. Он и сам с превеликим удовольствием ушел бы спать, но это казалось неучтивым. Еще немного можно посидеть. В конце концов, безопасный ночлег и доброе угощение вполне стоят долгой застольной беседы, особенно с человеком опытным и бывалым.

И, кстати, давним соратником отца.

– Этот Игмарт, – медленно спросил Грегор, – сильно тебе мешает?

Анегард пожал плечами:

– Не так уж. Скорей раздражает, и только.

– Ты слишком горяч, Анни. Тебе надо приручить его, а ты смотришь волком. Нельзя ссориться с людьми короля.

– Я с ним не ссорюсь.

– Да уж вижу.

– Он меня бесит! – выпалил Анегард. – Каждым словом, каждым взглядом!

– Когда дойдет до дела, он может оказаться полезным. Не говоря уж о том, что в глазах его величества ты будешь выглядеть так, как захочет этот парень. Пойми, одно его слово весит больше, чем десяток твоих подвигов.

– Лгать он не станет. В этом я ему верю.

– Воля твоя, – Грегор брезгливо поморщился. – А я бы не стал. Но, в любом случае, будь с ним осторожен. Ты, уж прости, не дорос до политики. Зубы не те.

– Вы в политику тоже не суетесь, – пробормотал Анегард.

– Не суюсь, – кивнул Грегор. – Мне оно не надо. Дома забот хватает. Но если меня попробуют укусить – зубы обломаю. Понял разницу, Анни?

Анегард молча кивнул. Торопливо отхлебнул вина, пытаясь скрыть охватившую его досаду – не то на вполне заслуженные поучения, не то на собственную неопытность.

– Вот и славно. Обдумай на досуге, – Грегор ободряюще улыбнулся, словно извиняясь, и тут же заговорил о другом: – Между прочим, Анни, мальчик мой, до меня дошли странные слухи. Похожи на байки менестрельские, но люди, от которых я это услыхал, не склонны байки травить. Верно ли, что у тебя появилась еще одна сестра, дочь моего друга Эстегарда от первой супруги? Та, что считалась мертвой много лет?

– Сьюз, – в груди стало тепло, и на губы сама запросилась нежная улыбка. – Верно, да.

– Говорят, она красавица и умелая лекарка к тому же?

– И это верно. Она мне жизнь спасла. Счастье, что сейчас она с отцом. Он все еще был болен, когда я выехал, но на умение Сьюз можно положиться.

– Поздравляю, раз так, – Грегор собственноручно долил в кубки вина. – Здоровье благородного Эстегарда!

Анегард выпил до дна, торопливо зажевал куском остывшей оленины. В голове шумело.

– А еще говорят, будто девушка выросла в деревне и не знает благородного обхождения?

– Ее воспитала знахарка. Да, Сьюз не всегда ведет себя так, как подобает баронской дочери, но деревенщиной ее не назовешь. Лекарка с даром, вот кто она. И храбрая. У нее благородное сердце, достойное высокого рода.

– Ей сейчас, должно быть, восемнадцать?

Анегард кивнул, изо всех сил стараясь сидеть прямо и не упускать нить беседы.

– Значит, – задумчиво продолжал Грегор, – летом, а то и к весне, стоит ждать свадьбы. А что, Анни… Анни, мальчик мой, я тебя совсем уболтал? Прости неучтивого старика и отправляйся отдыхать!

«Вы совсем не старик», – хотел возразить Анегард, но глаза закрывались, а шум в голове становился все настойчивее. Молодой барон Лотар смутно ощущал, как его ведут куда-то, стаскивают сапоги и камзол, укладывают… Что там благородный Грегор говорил о свадьбе? Утром спросить… надо…

На этой мысли Анегард провалился в сон.

…Он бежал по ночному лесу, по знакомой с детства тропе, и кинжальный ветер полнолуния вспарывал шерсть. Проклятую волчью шерсть. Не помог амулет, не помогла Звериная матерь. Не услышала, а может, не захотела.

Он бежал, и ужас дышал в душу. Спасительный, благословенный ужас – единственная преграда отчаянию.

Старший мертв. Убит. Убит и сожжен. Вонь горелой плоти въелась в шерсть, не отпускает. Проклятая зачистка. Проклятый Грегор, его милость, справедливый и заботливый господин. Разве мы виноваты, что так вышло?! Боги свидетели, одного хотели – жить, как раньше жили. Как все люди.

Как люди.

Не хочу, взвыло внутри. Зверем, тварью, нелюдью – не-хочу-не-хочу-не-хочу-у…

Сожгут. И пепел по ветру развеют. Беги, тварь, беги. Не быть нелюди человеком.

Холодный лунный свет ударил в глаза. Лунное серебро дробится в текучей воде, пляшет мелкой веселой рябью. Река – граница баронских владений. Там, дальше – заповедный коронный лес. Самое место для твари.

Текучая вода, забери тоску, унеси следы.

Черная тень перечеркнула серебристую полосу. Волколак взвыл, заскреб когтями: крутой берег выворачивался из-под лап, осыпался текучим песком, словно не хотел пускать. Отчаянный, из последних сил прыжок… тварь обернулась, взвыла злобно – и скрылась в спасительном ельнике.

Анегард вскинулся, хватанул ртом холодный воздух. Из окна удушливо несло горелой плотью. Оборотня жгут… сожгли. Не это ли кошмар навеяло? Смутные обрывки всплывали и таяли. Ужас, отчаяние, ненависть… Нет, не просто кошмар. Дар. Кого-то ты почуял, Лотар. И вышибло-то из видения над рекой, над текучей водой – все верно.

Что ж, одной тварью меньше в землях барона Ордисского.

Анегард встал, прошлепал к столу; выстывший пол холодил ноги даже сквозь ковер. Напился ледяной воды – прямо из кувшина. Сел на постели, завернувшись в меховое одеяло. Одной тварью меньше – но почему тогда, откуда, зачем эта рвущая душу жалость? Вот еще выдумал, барон Лотар, нелюдь жалеть!

Да, выдумал. Однажды твоя жалость уже обернулась во благо. Многим, и тебе самому не в последнюю очередь. В конце концов, Звериная матерь, богиня тварей – и твоя богиня тоже.

Спать больше не хотелось. Да и незачем, криво усмехнулся Анегард. Время к рассвету.

Он все же подремал еще немного – сидя, неловко привалившись к стене. Поднялся с тяжелой, словно мокрыми опилками набитой головой. За завтраком хмуро молчал – впрочем, барон Ордисский тоже не отличался с утра особой любезностью. Хотя простился с гостями тепло, удачи пожелал. Извинился:

– Провожать не стану, уж простите старика. Зачистка – дело тяжелое, устал.

Копыта гулко простучали по мосту; порыв ветра донес все еще отчетливую вонь. Анегард тряхнул головой, отгоняя воспоминание о ночном кошмаре, и отряд свернул на дорогу к Азельдору. Игмарт засвистел что-то немелодичное, да почти тут же и умолк. Тоже, что ль, не выспался?

Проехали по деревне, распугав копошившихся в оброненной соломе кур и собрав урожай любопытных взглядов. За деревней потянулись вскопанные под зиму огороды, щетинистые полоски жнивья. Голова прояснилась, и тут же вспомнился вчерашний разговор. Интересно, Герейн тоже зачисткой занят? Если и впрямь нелюдь прикормил, кого вычищает? Выехали б раньше, успели бы своими глазами глянуть. А теперь только гадать да, быть может, людей расспросить. Первый снег не за горами, а ехать еще – никак не меньше боговорота.

До самой дневки так и тянулось: деревеньки, жнивье да огороды, да мирная, безмятежная тишина. Пообедали в трактире, посмеялись над Рихаром, задразнившим конопатой мелкую хозяйскую дочку: на себя, мол, погляди! Расспросили хозяев. Выслушали долгое восхваление в адрес его милости барона Грегора, чьими заботами зверье, нелюдь, разбойники и прочие неприятности ходят где-то далеко, не мешая жить честным людям. Сторговали задешево гуся, копченый окорок и три краюхи свежего хлеба, приплатив к надрезанной серебрушке новостями. Люди здесь и впрямь жили хорошо.

Часа в три пополудни дорога нырнула в лес, но и здесь было спокойно. Анегард тревоги не чуял, Марти, судя по всему, тоже. Королевский пес учел, видно, вчерашнее, и менестреля из себя не строил. Таким, тихим, его оказалось терпеть куда легче. Анегард даже почти смирился с просьбой Сьюз – «Пригляди там за ним, ладно?» – хотя что сестренка нашла в этой наглой роже, понять не мог. Да и не пытался. Пусть все идет, как идет, а там поглядим.

Закатное солнце ударило в глаза. Золотая дорожка дробилась в текучей воде, плясала мелкой веселой рябью. За рекой, на крутом берегу, видны были глубокие борозды от волколачьих когтей. А над обрывом нависала шапкой темная, нехоженая чаща. Мрачные вековые ели, заповедный коронный лес. Самое место для твари.

Сердце пропустило удар.

– Мано, – позвал он хрипло, – сегодня дальше не идем. На ночь усиленную охрану. Там, – мотнул головой на темный ельник за текучей водой, – не зачищали.

– И чего бы здесь постоялый двор не поставить? – проворчал кто-то из ребят. – Небось бы толк был.

– Дубина, – нахально припечатал Рихар. – Был бы толк – для тех, кто на том берегу крови хочет.

– Можно отойти, – предложил десятник, – там позади вроде неплохая полянка промелькнула. Все не на виду, и защитный круг обвести место будет.

– Давай, – кивнул Анегард. Сейчас он не ощущал ни опасности, ни тревоги. Кто бы ни гулял на том берегу, он пока не заметил возможную добычу. Но повезет ли так ночью?

Выспаться не придется, это точно.

Зачистка – дело, конечно, тяжелое, хлопотное и опасное; но, жалуясь молодому Лотару на усталость, барон Грегор Ордисский изрядно покривил душой. Не так он стар, как кажется соплякам, едва начавшим бриться! Мужчина под сорок лет – еще и воин, и хозяин, и муж хоть куда.

Совсем недавно барон Ордисский снял траур по жене. Жюлин оставила ему трех дочерей, старшей едва исполнилось девять, младшей – пять. Девочкам нужна мать, замку – хозяйка. Но умудренный годами барон вовсе не собирался приводить в свой дом бестолковую дуру, ничего не смыслящую в жизни, у которой на уме одни лишь наряды да королевские милости. А выбор у не отмеченного особым вниманием, далекого от столичных интриг вдовца и без того не так уж велик.

Поэтому, а не только из сочувствия к старому другу, барон Ордисский не пропустил мимо ушей известия о чудесном возвращении старшей дочери Лотаров. Как бы ни была девица хороша, Эстегарду нелегко будет найти ей мужа. Семнадцать лет без родительского присмотра, без должного воспитания, в деревне, с какой-то безродной лекаркой вместо матери!

А ему здесь утонченное воспитание и не нужно. Зато девушка, жившая в деревне, наверняка разбирается во всех тонкостях хозяйства. Да еще и лекарка! Идеальная жена, если не вывозить ее в столицу и не показывать высокому обществу!

Что ж. Зачистка почти закончена, с оставшимся справится капитан. А он, пожалуй, выберется в гости к старому другу. Передаст Эстегарду привет от сына, а заодно познакомится с дочерью.

Хозяйственное чутье редко подводило Грегора; сейчас оно настойчиво шептало, что Эстегардова дочка-лекарка может оказаться ценным приобретением не только для него, а потому стоит поторопиться.

От заповедного коронного леса Марти ждал пакостей всех и всяческих. Там, небось, со времен позапрошлого короля ни одной зачистки толком не было: при прошлом сплошные мятежи, этот все заговоры ищет…

На деле же пакость оказалась одна-единственная, лично и персонально для королевского пса: отряд шел спокойно, спокойней, чем по благополучным баронским владениям, а Марти не понимал, почему. День, второй, третий… Дремучая чащоба, самые места для всякой нечисти, хищников и прочих тварей, которым отряд в десяток стражников и неопытного юнца – на один зуб, а королевский пес – на второй. И хоть бы заяц какой дорогу перебежал! Тишь да гладь, да небесная благодать. Разве что в самый глухой час ночи донесется издали тоскливый вой.

Не боги же им путь расчищают! И не Анегард: Марти уже пригляделся, сколько сил забирает у того родовой дар, и точно видел, что сейчас молодой Лотар почти его не применяет. Но что-то совершенно точно происходило, песье чутье вопило об этом во всю глотку. И, самое противное, Марти видел – остальные прекрасно знают, что. Королевского соглядатая просто не сочли нужным посвятить в тайны, известные любому лотаровскому стражнику.

Оно, конечно, понятно. Сам Игмарт на месте Лотара тоже не спешил бы откровенничать. Но от этого «понятно» досада никуда не девалась.

Да и не в одной только досаде дело. Неприязнь младшего Лотара и его стражников Марти переморгал бы, они его ни любить, ни заискивать не обязаны, а дружбу или хотя бы уважение прежде заслужить надо. Но ведь на опасное дело идут, нужно знать, кто на что способен! Сила отряда в слаженности, не настолько Анегард глуп, чтобы не понимать таких простых истин. Обида глаза застит? В его годы не удивительно. Но вправить мозги надо.

Время для разговора Марти выбрал с таким расчетом, чтобы и без свидетелей, и от сна особо не отрывать: на четвертую ночь Анегард сменял его в предутреннюю стражу. При стражниках объясняться не стоит, и так на него косятся. Из всего отряда только Мано, кажется, королевского пса за человека считает. Ну так десятник, понятно, поумней своих стражников будет, да и – Мано со старым Лотаром в походы ходил, хоть Игмарт его не помнит, он помнить может.

Свои законные два часа полуночной скуки Марти так и сяк вертел в уме возможные объяснения. Из всей чуши, что лезла в голову, более-менее вероятным казалось одно: какой-нибудь подарок от барона Грегора. Амулет или наговор, чем еще отогнать нечисть? Грегор знал, куда и зачем они едут, со старым бароном Лотаром он дружен и молодого вроде бы жалует. Вот только для наговоров нужен опытный маг, а об амулетах такой силы Марти в жизни не слыхал. Вот и думай – тоже, как ни крути, чушь выходит.

Ходить вокруг да около королевский пес не любил. Когда подошел Анегард, спросил прямо:

– Что происходит?

– Ты о чем? – Лотар сонно моргнул.

– Слишком гладко идем. Не бывает так.

– А-а… Значит, бывает.

– Я на твой дар думал, – откровенно признался Марти, – но вижу, не похоже, другое что-то.

– Тебя оно не касается. Ни дар Лотаров, ни «что-то другое».

Ишь, сказал, как отрезал. Сопляк. Щенок, гордый не по возрасту. И лицо такое стало – будто ждет, что королевский пес кусаться полезет.

Марти лениво поворошил почти прогоревшие угли, подкинул в костер толстую ветку. И ответил так же лениво:

– Ошибаешься. Меня оно очень даже касается – мне с вами вместе драться придется.

– Была бы моя воля, не пришлось бы!

Ишь ты, задиристый какой – другого демонстративное спокойствие Игмарта притушило бы, а этот еще больше распалился.

– Слишком ты гордый. Вопреки здравому смыслу.

– Какой есть.

Со старым Лотаром было бы проще. Тот королевского пса Игмарта по боевым делам помнит. А этот – за шпиона держит.

– Послушай, – устало сказал Марти, – ты себе в голову вбил, что король тебе доносчика навязал. Но я, как и ты, сражаться еду. И мне, чтоб ты знал, так же важно там победить, как тебе. Не у тебя одного родовая честь имеется.

Анегард запрокинул голову, уставился в ясное, усыпанное крупными звездами небо, в краешек огромной луны, насаженной на острые вершины елей. Бросил:

– Сражаться, говоришь? Вот и не лезь тогда с расспросами. Для драки тебе ответы не понадобятся.

Щенок. Что он знает о настоящей драке.

Развернулся на едва заметное презрительное хмыканье Марти:

– Или проваливай спать, или я уйду, а ты еще смену сиди. Нашел время для разговоров.

Марти пожал плечами:

– Хочешь, иди досыпай. Мне без разницы, я и в седле подремлю.

– Проваливай, – яростным полушепотом рыкнул Анегард. – Выискался тут… благодетель.

Вот и поговорили. И так на королевского пса в отряде косятся. Лучше бы один поехал. С Герейном бы управился, а нечисть… да нет там никакой нечисти! Бабьи сказки одни да детские страшилки.

– С королевским приказом не поспоришь, – оскалился Марти. – Придется тебе и дальше меня терпеть, Лотар.

Добавил мысленно: а мне – тебя.

– Предпочел бы настоящего пса, – сплюнул Анегард. – И пользы больше, и поговорить приятней. Кстати, если помнишь, по королевскому слову командую здесь я, так вот тебе мой приказ – проваливай спать. Мешаешь.

– Слушаюсь, – насмешливо хмыкнул Марти. И ушел, а что оставалось. Дисциплина в походе – это святое.

С той ночи между Игмартом и Лотаром установилось молчаливое перемирие, густо замешанное на открытой неприязни. Когда не то чтобы вовсе один другого не видит, но разговоры – только по делу, ни слова, ни взгляда лишнего. Марти считал это дурью, тем более что Анегарда такое положение дел явственно раздражало. Вот уж, сам себе проблему создал! И ведь не понимает, что его такого только тронь… Впрочем, Марти не трогал. Королевский пес не привык тратить силы попусту. Будет враг, тогда и придет время драться. А пока можно подремывать в седле, положившись на плавный шаг гнедого меринка и на лотаровы тайны.

Чего Марти точно не ожидал – что драка едва не приключится в первый же день, как отряд выберется из заповедного леса. Расслабился. Но таинственное средство, обеспечившее им спокойный проезд по самым опасным чащобам королевства, прекрасно, как оказалось, действует и на обычных селянских разбойников.

Ощущение близкой опасности дернуло внезапно и резко. Марти выпрямился, оглянулся. Наткнулся на сосредоточенный взгляд Лотара, спросил:

– Тоже чуешь?

Анегард слегка пожал плечами:

– Люди впереди, в лесу. Птиц распугали. Больше ничего. А ты?

– Опасность, – коротко ответил Марти.

Анегард поднял руку: привал.

– Схожу, разведаю? – предложил Марти.

– Свой разведчик есть. Эй, Рихар! Слышал?

– Ага, – отозвался рыжий нахал, – гляну.

У Игмарта и слов не нашлось. Предпочесть королевскому псу, сотни раз в разведку ходившему, деревенского мальчишку?! Ладно, Лотар. Раз так, сам и отдувайся. Командир, чтоб тебя. Щ-щенок.

– Зря обижаешься, – тихо бросил Мано, когда рыжий скрылся за соснами. – Мальчишка в лесу свой.

Марти не ответил. Вытряхнул из мешка доспех-стеганку, проверил самострел. Подумал: мне бы пару-тройку наших ребят вместо упрямого щенка Лотара с его десятком боевой по деревенским меркам стражи. Но с королевскими приказами не спорят.

Рыжий вернулся слишком быстро для хорошей разведки. Бросил, сияя довольной рожей:

– Можно ехать. Была там, похоже, засада, да вот беда, с какой-то нечистью столкнулась, еле ноги унесли мужички.

– Едем, – кивнул Анегард.

До постоялого двора добрались без приключений. Пару раз Игмарт ловил на себе внимательный взгляд Анегарда. Думал: за дурака меня держит, или наоборот, не сомневается, что пойму? Да уж трудно было бы не понять. Летом Лотар жалуется на неизвестную нечисть, отправляет отряд в лес, и что-то там с тем отрядом точно происходит. Очень крепкое что-то, если вспомнить, как подбросило тогда среди ночи от отраженных амулетом Сьюз чар. Если бы не дернуло тогда подарить ей тот амулет, точно бы девчонку размазало.

А осенью выясняется, что все живы-здоровы, в землях Лотаров тишь да гладь, а среди лотаровой стражи появляются новые люди. Странные люди, которым ничего не стоит отбить ночной штурм, подкрепленный сильнейшей магией. Предводитель которых, бесы б его драли через три колена, шутя отражает чары, насланные именем и силой темной богини. Тут и до бабки ходить не надо, дураку ясно, что дело нечисто. Даже если не вспоминать те слухи, от которых бывалые вояки из баронских отрядов зайцами тряслись.

Вроде бы летом этого рыжего в лотаровом замке не было. Что, конечно, ничего не доказывает, но повод задуматься и последить дает.

И, конечно, если у Лотаров завелась прирученная нелюдь, вполне умно взять ее в поход против нечисти. Заодно и хищников с разбойниками в пути отпугнет.

Остается только один вопрос: уверен ли ты, королевский пес Игмарт, что с тобой рядом едет сейчас хотя бы один человек?

И уверен ли, что осталась человеком девушка, к которой все-таки хочешь вернуться?

Многое дал бы младший барон Лотар, чтобы читать мысли людей так же ясно, как читает звериные. Может, тогда разобрался бы, что творится за непроницаемой физиономией королевского наблюдателя. Игмарт еще в заповедном лесу заподозрил неладное; а когда Рихар разогнал засаду – явно обо всем догадался. Вот только виду не показал. Едет, молчит, думает. Зыркнет искоса на Рихара, на Анегарда, отведет взгляд, нахмурится чуть заметно. Лучше бы о том подумал, какие бесы понесли разбойничков на дорогу, которой почти никто не ездит, а кто ездит – того голыми руками не возьмешь. И это, когда самое время на столичном тракте купцов караулить!

Теперь Анегард жалел, что тогда, в лесу, отбрил королевского пса с его попытками разобраться. Может, стоило сразу поговорить откровенно, объяснить? Ведь тогда Игмарт настроен был решить возможные разногласия миром. Теперь же, когда его ткнули носом в коврик и рявкнули «место», обратно уже не отшагнешь. У отряда, идущего в бой, может быть только один командир.

Постоялый двор встретил теплом, запахом свежего хлеба и жареной поросятины, гвалтом и суетой. Купеческие возы загромождали огромный двор, охрана устраивалась ночевать по-походному, под возами, а сами купцы, их приказчики, телохранители и вникающие в дело сыновья заняли все столы в просторной трапезной, приткнуться негде.

Деревня стояла на тракте из столицы в Азельдор, и народу сейчас в обе стороны ехало преизрядно. Причем народу в основном торгового. Кто с одних ярмарок, кто на другие. В столицу за льном и зерном, в Азельдор за знаменитой сталью, в приграничье за степными конями-полукровками и наговоренными зельями варварок-травниц. А кто еще дальше – закупив на столичной ярмарке задешево северный мед, меха, белый пчелиный воск, медвежий, бобровый и волколачий жир, везет продать втридорога, а то и сам-десять за варварские степи, в земли смуглых воителей-ишаров. О тех странах Анегард только в байках менестрельских слыхал. Будто бы охотятся там с копьями на злых гривастых рысей, в ручьях среди гальки находят сияющие опалы, а у каждого благородного мужчины – по три жены.

Анегард едва протиснулся к хозяину, подвигая стулья с купцами, наступая на ноги и отвечая на пьяную ругань свирепыми взглядами. Правда, убедительности этим взглядам наверняка прибавлял маячивший за плечом королевский пес.

Хозяин поклонился благородному гостю, суетливо вытер ладони о замызганный фартук:

– Нету комнат, уж извиняйте. Великим Отцом клянусь, ни единой души пристроить не сумею. Сами видите, что у нас тут нынче творится.

– А что творится? – тут же влез Игмарт. – Не первый раз этой дорогой еду, но такого не припомню.

– А, – трактирщик досадливо махнул рукой. – Дожди тут давеча прошли, а то, может, попросту мельник наш, жмотище, с речным хозяином о чем-то не сговорился. У него на мельнице запруду прорвало, а ниже по реке берег подмыло, обрушило. И надо ж было, чтоб аккурат до моста дошло! На том берегу стоит мост, как стоял, а на нашем – унесло, аккурат до стремнины только опоры теперь торчат. Вот и застряли, кому на юг.

– Так чинить надо, – буркнул растерянный Анегард.

– Надо! – зло согласился трактирщик. – А кому чинить? Господин барон, вишь, в поход отбыть изволили, короля от мятежа защищать, дай боги им здоровьичка. А без него… – Трактирщик снова махнул рукой. – Это ж лес нужен, да не абы какой! Кто ж без господского дозволения рубить станет! Так что ужином я вас накормлю, для коней овес и сено найдется, а спать, уж извиняйте, негде.

– Сеновал? – деловито спросил Марти.

– Занят! И сеновал, и над конюшней чердак, и даже баня! И в деревне ни одного дома без постояльцев не осталось. Сами, поди, понимаете, время-то – аккурат к ярмаркам. Эх… вот ударит распутица…

– Ладно, давай ужин, в поле переночуем, – решил Анегард. А что оставалось? В дороге все равны, кто первый сел, того и место. Спасибо, хоть дождя нет.

Трактирщик объяснил, где можно стать и коней пустить пастись, чтоб без обид и без потравы. Развели костер, натаскали из ближней скирды сена – плащ сверху кинуть, чем не постель. Поле полем, а близость деревни все равно успокаивала. Здесь давно прошла осенняя зачистка, да и места людные, а значит, от нечисти безопасные. Так что, хоть охрану и выставили, неприятностей никто не ждал. Королевский пес ушел шататься по деревне, вернулся пьяный, с лютней в обнимку. Похвастал:

– Не лютня, чудо! Южная работа, не бродяге вроде меня, королевскому менестрелю впору! А хозяин у нее был дурак.

– Был? – с нажимом переспросил Анегард. Еще не хватало смертоубийство разбирать!

– Был дурак с лютней, остался без, – хохотнул Марти. – Не думай плохого, Лотар, выиграл я ее. Честно выиграл, метал на спор ножи с купеческим сынком.

Мано ухмыльнулся:

– Играл волк с овечкой.

– Да он первый предложил, – Марти любовно тронул струны. – Если щенку охота перед девчонкой хвост распушить, так думать надо, на чем удаль показывать. Спеть вам, парни?

Лютня Игмарта слушалась – куда там королевским менестрелям. Анегарда аж зависть взяла – хоть и знал, что королевские псы не только в бою мастера, но чтоб настолько… И выбрал он на этот раз не похабень наемничью, не разудалое походное, даже не баллады, а что-то совсем Анегарду незнакомое. Длинное, печальное, вроде бы незатейливое, а заслушаешься. О Звездной деве и земном ее воплощении, о погибшем в дальнем походе воине, об ожидании и вере. Девчонки такое любят, но чтоб у мужиков слезы наворачивались… Никогда больше, понял вдруг Анегард, не назовет он Игмарта менестерелем подначки ради. Так не каждому дано.

Опомнились, когда костер прогорел. Луна перевалила уже за половину ночного пути, и вокруг стояла та особенная тишина, какая бывает, когда ночь поворачивает к рассвету. Бесы бы побрали этого певуна!

– Спать, – скомандовал Анегард, – немедленно. – Покосился на Игмарта, убиравшего лютню в кожаный футляр. – Тебе бы на ярмарках зарабатывать.

– Приходилось, – тихо ответил королевский пес. Лег, закинув руки за голову, глядя в небо. Добавил глухо: – Звезды яркие. Не люблю такие ночи, тревожат. Чутье отказывает.

– Спи, – неловко повторил Анегард. – Зачем тебе здесь чутье, все спокойно.

Марти буркнул что-то невнятное, отвернулся. Анегард пожал плечами и тоже лег. Подумал, проваливаясь в сон: звезды как звезды. Вот луна…

Луна слепила глаза, обжигала расплавленным свинцом в крови. Но пуще ненавистного полнолуния жгла ненависть. За что?! Не хотели плохого, жили, как жилось, как все живут, перед богами не грешили, людям зла не делали. Почему же – сначала волчья шкура, потом баронская сталь и огонь, за что?!

Уцелевший волколак шел по следу убийцы. Он не умел убивать, ни разу ему не приходилось вонзать зубы в глотку живому существу – зайцу ли, человеку. Но когда жить больше незачем, что еще остается, кроме мести. Сомкнуть клыки, а там – пусть примет к себе немилосердная звериная богиня.

Анегард рванулся из цепких лап сна, как утопающий из глубины, из жадной вязкой тины к далекому свету над головой. Обожгла разум вспышка звериной ярости – во сне ли, наяву, не понять. Глухой, горловой рык ударил в уши. Анегард вскочил, схватился за меч. Рядом – руку протяни – волк рвал судорожно дергавшееся тело. Рвал неумело, как щенок тряпку, мотал головой, скреб когтями по присыпанной сеном земле, а разум его застилал огонь ненависти – не достучаться. Встал рядом Мано, выругался, опуская клинок: в зыбком свете луны поди разбери, где зверь, где человек. Сплелись, мелькают руки, лапы, то сахарная белизна клыков взблеснет, то льдистая сталь боевого ножа.

В едва тлеющий костер подбросили сена, пламя вспыхнуло, взвилось и опало, но следом уже летели смолистые еловые ветки. Мано снова поднял меч и снова опустил, хрипло выругавшись – человек вдруг оказался сверху, подмяв волка под себя. Ударил в основание черепа, между прижатыми ушами и странно тощей для волка шеей – раз, другой, третий. Зверь задергался в агонии. Последний раз взлетел и опустился длинный нож.

Игмарт откатился в сторону и сел, опираясь ладонями о взрытую дракой землю.

На земле, на разворошенном, раскиданном, залитом черной кровью сене лежал, растянувшись, тощий волколак.

– Цел? – Мано присел на корточки рядом с королевским псом, протянул фляжку: – Пей.

Игмарт схватил, выпил жадно, не отрываясь. Фляжка дрожала в его руке, окованный серебром край горлышка отчетливо стучал о зубы.

– Цел, не ранен? – настойчиво повторил Мано.

– Был бы ранен, уже на луну бы выл, – влез Рихар. – Только отмыться все равно надо.

Марти кивнул, вернул фляжку. Встал, шатаясь. Осторожно стянул стеганку. Левый рукав оказался порван в клочья, из прорех на груди торчали мокрые клочья шерсти. Волколачья кровь промочила доспех едва не насквозь, но если бы не стеганка… Полная луна, время, когда даже безопасный в обычные ночи перерожденец одним укусом превратит в собственное подобие. Был королевский пес, стал бы королевский оборотень.

Стеганка полетела в огонь, за ней отправились сапоги, штаны и рубаха.

– Иди сюда, – Мано подтащил Марти ближе к огню, осмотрел всего, с головы до ног – нет ли следов от зубов или хотя бы свежих царапин. Особо пристально оглядел руки, шею, лицо – там, где кожа была открыта. Хмыкнул: – Вот уж точно, дуракам везет. – Рявкнул на своих: – Чего рты разявили, дров подбрасывайте! А ты, парень, иди к ручью, отмойся.

От стеганки валил густой вонючий дым. То ли еще будет, поморщился Анегард, как волколак гореть начнет. Уходить надо. Вот уж ночка выдалась.

– Кстати о ротозеях, – Игмарт подхватил свой мешок, обвел стражников недобрым взглядом. – Кто дежурил?

– Я, – просипел Шонни. – Всеми богами клянусь, никого не видел! Все тихо было…

– Верю, что не видел, – хмыкнул Марти. – Караульщик, не пришей кобыле хвост.

– Я с ним разберусь, – пообещал Анегард. – А ты не топчись тут, иди отмывайся. Не искушай Звериную матерь.

Марти кивнул. Небось не хуже Анегарда знал – попади кровь или слюна волколака в самую ерундовую царапину, и укуса уже не нужно, готов перерожденец.

Рука болела зверски. Каким невероятным везением он успел сунуть в пасть волколака защищенное стеганкой предплечье, Марти сам не знал. Мгновением бы опоздал – и лежал бы с разодранным горлом. Да уж, легко отделался – так легко, что впору всем богам скопом благодарности возносить. Зверь, похоже, молодой попался, неопытный, убивать не умеет, ну так долго ли научиться. Марти тоже когда-то не умел.

В тусклом предрассветном свете видно было плохо, но свежий синяк на руке темнел внятно и опух – не дотронуться. Несколько дней, пожалуй, рука нерабочая будет. Благо, левая. Сильны у зверя челюсти, если б не стеганка, кость бы в осколки. Да что кость, хмыкнул про себя Марти, если б не стеганка, раздробленные кости меня бы уже не волновали. Правильно мальчишка сказал, на луну бы выл.

Вода в ручье выстыла за ночь, едва ледком не подернулась. Зубы стучали уже не от страха – от холода. Марти криво усмехнулся: давай, королевский пес, утешайся самообманом. Руки тоже от холода до сих пор дрожат? В волчьей шкуре бегать-то не хочется.

Мылся, пока Мано не пришел проверить, жив ли еще. Негнущимися пальцами едва развязал мешок; влезть в рубаху десятник помог, а то всё руки мимо рукавов попадали. Хорошо, запасные штаны были теплыми, для зимы подбирал, а вот куртка подкачала. Куртку эту Марти любил: нарядная тонкая замша не стесняла движений, можно вырядиться бестолковым щеголем и не бояться случайной драки. Но сейчас с удовольствием поменял бы на тяжелую стеганку-душегубку. Мано, видно, подумал о том же, спросил:

– Потеплее ничего нет?

Марти мотнул головой; с волос полетели брызги. Признался:

– Я ведь дальше вашего замка не собирался, к чему лишнее брать. Ничего, сторгую в деревне чего-нибудь.

– Через деревню не пойдем, – сообщил Мано. – Лишние вопросы. Потрясу парней, у кого что есть.

– Спасибо.

Говоря откровенно, и не так приходилось мерзнуть, но нежданная забота порадовала. Еще не хватало свалиться в горячке на полпути к Герейну. Марти хмыкнул. Сказал, заметив вопросительный взгляд Мано:

– Если все-таки оборочусь, первым Шонни покусаю, за растяпство. А потом пусть Анегард меня на Герейна напустит. Все толк.

– Дурень, – проворчал десятник. – Не оборотишься уже.

– Мало ли. У тебя еще бражка есть? Согреться.

– Спрашиваешь… сам же всю выдул.

– Ладно. – Откровенно говоря, выпитая фляга крепкой десятниковой бражки будто в прорву канула, даже в голове от нее не зашумело. Хотя, может, без нее сейчас было бы холоднее.

– Еще через реку перебираться, – буркнул десятник. – Лес они без господина рубить боятся! Управляющий на что посажен?

– На то, чтоб подать собирать, – пожал плечами Марти. – Это ж барона Драгора земли, он за малейшее самоуправство шкуру сдерет. Насчет моста ему наверняка отписали, теперь ответа ждут. Пока дождутся, да какой еще ответ… В общем, застряли тут купцы крепко.

– Глупо.

– Не все ж, как твои Лотары.

Пока купался, стоянку успели свернуть, заседлали коней, кинули в костер остатки дров. Марти закашлялся от вони паленой шкуры и горелого мяса, взобрался в седло, спросил Анегарда:

– Коней держишь, да?

– Держу. Тебе-то что?

– Да так… – подумалось: если бы не Лотар, пустил бы гнедой в седло? Не шарахнулся бы со всей дури? Марти тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. Что уж теперь, чему быть, с тем и жить.

Заговорил о другом:

– В деревню заехать надо.

– Зачем? – Анегард поглядел с искренним недоумением. – Слухи плодить?

– Вот именно. Деревенских не знаешь? Или думаешь, такой костерчик не заметят? – Кивнул на столб черного дыма, рассекающий посветлевшее предрассветное небо. – Да они решат, что волколак нас всех перекусал, вот мы и уехали, не простившись. А нам еще возвращаться через эти места.

Добавил тихо, заметив, как нахмурился Лотар:

– Поверь моему опыту.

Решило дело бредущее навстречу деревенское стадо. Пастух, щуплый дедок, спросил сердито:

– Чего горит? Почему не затушили?

– Волколак, – Лотар поморщился, отвечая: не иначе, решил Марти, все-таки не хотел объясняться с деревенскими.

– Эк, – дедок защелкал бичом, останавливая стадо. – Как же это? Отколь?

– Да вот, – хмыкнул Марти, – набежал.

– Из королевских лесов, видать, – вздохнул дедок. – Оттоль, случается, набегают. Сами-то как, целы?

Марти искоса взглянул на Анегарда. Усмехнулся:

– Не бойся, дед, нас жечь не придется. Вовремя заметили. А коровенок бы лучше в другую сторону нынче пустить.

– Сам бы я не догадался, – буркнул дедок. – Ишь, вояка. К старосте-то зайдите, ему обсказать надо. Как бы ни пришлось по второму разу на зачистку идти… эх, грехи наши…

С тем и разошлись, и, если Марти хоть немного понимал младшего Лотара, тот сейчас клял во все корки волколака, деда-пастуха, деревенских скопом во главе со старостой, а первым делом самого Игмарта.

Ничего, ухмыльнулся Марти, зато стеганку себе раздобуду. Или хоть тулуп какой.

Пока объяснялись со старостой, пока, раз уж оказали ненароком деревне услугу, у старосты же в доме завтракали, пока Лотар выспросил о броде и о деревнях за рекой и сторговал провизии в дорогу, солнце поднялось высоко. А к броду и вовсе пришли за полдень.

У старосты, услыхав о броде, Марти подумал было, что деревенские нарочно не торопятся рассказать о нем купцам: деревне, небось, столько невольных гостей ого в какую прибыль. Но, увидев своими глазами, только головой покачал: тяжко нагруженные купеческие возы здесь не пройдут. Коням по грудь будет, да течение. Деревенские не зря прозвали свою речку Бурлянкой: вроде и не широкая, но сердитый норов с первого взгляда видно.

Счастье еще, что дно не илистое.

После ночного купания вода показалась почти что теплой. Марти даже позлорадствовал, глядя на стучавших зубами анегардовых парней. На том берегу сразу развели костер, заварили горячей похлебки, пустили по кругу бутыль с бражкой – Мано еще поворчал, что никаких запасов не наберешься на эдакую прорву. Марти завернулся в подаренный старостой тулуп, вслушивался, как бежит по жилам тепло, вспоминал не раз езженую дорогу на Азельдор. Думал: если повезет, за боговорот доберемся. Дальше по торговому тракту путь, места расчищенные, предзимье здесь обычно сухое, распутицы можно не опасаться. Да и Лотар времени в пути зря не теряет, в этом он молодец. Хорошей закваски парень, хоть и щенок щенком пока.

Отогревшись, Марти покопался в мешке, нашел склянку с бальзамом от ушибов. Бальзам почти закончился, на пару раз еще хватит, и все. Надо было у Лотаров в замке запас восполнить, дурень, не сообразил. Хоть у Сьюз бы попросил. Хотя, если подумать, Сьюз не до него было. Старого Лотара лечила, молодого в дорогу собирала… Вот у Анегарда, кстати, наверняка есть. Но просить Марти не хотел. Пока свое есть, своим и обойдется.

При свете дня рука выглядела неприятно. Вспухшая, багровая. Могло быть хуже, напомнил себе Марти. Бальзам слегка пощипывал, впитываясь; он не унимал боль, но, Марти знал, через несколько часов хотя бы отек пойдет на убыль.

– Сильно тебя, – присвистнул кто-то из ребят.

Шонни спасибо, чуть не ляпнул Марти. Удержался – незачем ссориться. В кои веки как на человека посмотрели. Повторил вслух недавнюю мысль:

– Могло быть хуже.

– Быстрей, – поторопил Анегард. – Доберемся до деревни, там отдохнем. Нам не помешает поспать хоть одну ночь в тепле и безопасности.

В тепле, это да, согласился Марти, но безопасность, это он размечтался. Конечно, постоялый двор – не лес и не поле, но даже самые крепкие запоры не всегда спасают от незваных гостей. Сказал негромко:

– Эй, Лотар. Ты вот что имей в виду, в этих землях разбойникам переводу нет. Тракт богатый, леса густые, столица далеко.

– Столица-то при чем? – хмыкнул Анегард. – На разбойников не король охотится, а бароны.

– Здешние бароны охотятся все больше за королевскими милостями, – объяснил Марти. – А с высот королевского двора, знаешь ли, рухнувший в твоих землях мост или там десяток-другой ограбленных купцов кажутся такой безделкой.

Анегард нахмурился. Кивнул:

– Учту.

Мано, слышавший весь разговор, встал, рявкнул:

– Сворачиваемся, живо! Ишь, расселись, под крышей расслабляться будете. В седлах не спать, ворон не считать, самострелы держать под рукой. Не на прогулочке!

– Пока еще как раз на прогулочке, – пробормотал себе под нос Марти. Анегард услышал, но не сказал ничего. Только хмыкнул насмешливо.

Снег укрыл замковый двор, сорвал последние листья с деревьев, налип на мутные оконные стекла, заслоняя и без того скудный свет. Еще вчера была осень, а сегодня уже зима… В кабинете барона Эстегарда Лотарского воцарился хмурый сумрак, и жаркий огонь в камине ничуть не разгонял его.

Зато от камина растекалось по комнате живое тепло.

– Еще раз, Сюзин.

Сьюз сердито вздохнула, отворачиваясь от окна. Не даются ей благородные манеры! Все эти реверансы, поклоны и полупоклоны, и упаси боги перепутать, кому как кланяться, кому и когда уместно подать руку для поцелуя, с кем здороваться первой, а от кого лишь принимать знаки внимания, едва снисходя к ответному кивку… Ох, насколько же лекаркой проще! Угораздило же…

Гордо вскинуть голову, пройти по комнате, придерживая пышную юбку самыми кончиками пальцев, мелким шагом, медленно, плавно. Сьюз остановилась перед креслом старого барона, слегка склонив голову, слегка улыбаясь – в точности, как он объяснял. Поймала одобрение в выцветших серых глазах. Наконец-то! Да и хватит, пожалуй, с нее на сегодня.

– Пора пить лекарство. Замучаете меня этим дурацким этикетом, кто будет отвары готовить?

– Отвары… – старый барон послушно взял кубок, отпил. – Горький.

– Зато помогает. Пейте до дна, к ночи я свежий заварю. И не надо так хмуриться. Перед кем мне тут реверансы отвешивать? Лучше семейным даром пользоваться поучите. Анегард говорил, у меня должно получаться.

– У тебя все должно получаться. Не ворчи, – старый барон взял дочь за руку, и теперь уже нахмурилась Сьюз. Снова у него лихорадка, и хоть бы сказал! Подбросить в камин поленьев, и на кухню, надо приготовить снадобье покрепче.

Будь отец здоров, мелькнула тоскливая мысль, все было бы иначе. Будь отец здоров, будь Анегард здесь… Наверное, она не чувствовала бы себя пойманной, запертой. Анегард умеет подбодрить, а отец меньше мучил бы ее проклятым этикетом: был бы занят другими делами, поинтересней.

Скорей бы Анегард возвращался! Скорей бы все они возвращались…

Стук в дверь и скрип петель оторвали от невеселых размышлений.

– Мой господин, к вам…

Бесцеремонно отодвинув управляющего, в кабинет ворвался незнакомец. Именно ворвался – метельным зимним ветром, ураганом, потоком веселой безжалостной силы. Сьюз замерла, сидя на корточках у камина с поленом в руке. Взгляд выхватывал отдельные черты вошедшего, как будто не мог вместить все сразу. Едва заметная проседь в русых волосах, тонкий шрам через щеку, серебряная вышивка на вороте и рукавах – знаки-обереги от нелюди, интересно, от Зига такое защитит или нет, что за глупости в голову лезут…

Барон Лотарский встал навстречу гостю. Шерстяной плед упал на пол, Сьюз кинулась поднять и снова замерла: впервые она увидела у отца такую радостную, молодую улыбку.

– Грегор!

Гость и хозяин обнимались, смеясь, хлопая друг друга по плечам и спинам, обмениваясь бессвязными «сколько лет», «старый ты пень», «скучно стало». Сьюз медленно, беззвучно выдохнула, повесила плед на спинку отцовского кресла и тихо вышла. Надо спросить у тетушки Лизетт, что за Грегор такой. Хорошо бы подольше задержался, отцу нужно радоваться, нужно смеяться, нужен кто-то, кто отвлечет от вечных мыслей об Анегарде. У Сьюз не получается, она и сама постоянно думает о брате – как он там, что…

Может, теперь и ей повеселей станет. Непохоже, чтобы этот гость так уж заморачивался этикетом.

Сьюз спускалась в кухню почти вприпрыжку.

Королевский пес кругом оказался прав. Разбойников и впрямь тянуло на богатый азельдорский тракт, как бесов к греховоднику, только успевай отмахиваться. Если бы не рихарово нелюдское умение, редкий день без стычки обходился бы. Зигмонд знал, что делал, убеждая Анегарда взять с собой мальчишку из стаи. Рыжий хоть и вытянулся с лета, но все же оставался с виду подростком. Кому в голову придет, что щуплый безобидный мальчишка триста лет в шкуре нелюдя пролетал и умеет многое, людям недоступное? В том числе – одной волной темного ужаса смести с дороги любую засаду.

И, видят боги, Анегард от души сочувствовал любому, попавшему под эту волну. Помнил еще, какие сны самому летом снились.

Немного напрягало, что Игмарт больше не пытался поговорить, не задавал вопросов. Сам понял; но что делать собирается с этим знанием? Впрочем, доноса королю Анегард не слишком опасался: Зигмонд с королем говорил, и, вроде бы, мало что скрыл в том разговоре. Надо отдать должное его величеству Гаутзельму, верноподданная нелюдь устраивала его куда больше мятежных людей. Нынешний барон Ренхавен тому доказательством.

К последним дням боговорота леса отступили от тракта, сменились обширными садами. Места здесь были людные, заселенные густо – деревня от деревни не далее, чем в полудне пути, да и деревни большие, не сравнить с привычными Анегарду – домов по тридцать, сорок, а то и в полсотни. Ехать стало спокойнее. В трактирах вовсю предлагали местное сливовое вино, яблочный сидр, вишневую наливку. Спрашивали: не знают ли путники, отчего купцы из столицы задерживаются, пора бы уж? Качали головами, заслышав о разрушенном мосте.

Предки нашего короля были трусами, думал Анегард, глядя на окружающее благоденствие. Перенести столицу из богатого Азельдора, из цветущих, урожайных мест в северную глухомань, лишь бы от врагов подальше… Впрочем, у молодого Лотара хватало ума не рассуждать о таких вещах вслух. И так на ровном месте в мятежники записали, куда уж еще. О государственном устройстве пускай государственные же мужи пекутся, а его дело маленькое – добраться до земель Герейна и разобраться с тамошней нечистью. Или людьми, если прав королевский пес.

Кстати об Игмарте… Вдруг вспомнились слова, на которые Анегард сразу внимания не обратил – что эти места ему родные. Что-то там еще о семейных делах сказано было, что король, мол, на оные семейные дела поглядит с пониманием.

Лотар покосился на королевского пса. Тот сидел в седле хмурый, чуть ссутулившись, не глядя по сторонам. Каковы бы ни были те дела, вряд ли Марти ждал от них приятного. Спросить? Да ну его, захочет, сам расскажет, а нет – на нет и спросу нет, в чужие тайны Анегард лезть не собирался. Лишь бы королевскому поручению не мешали. Но это вряд ли, королевскому псу служба – превыше всего.

К полудню храмового дня вдалеке показались башни Азельдора. Пока еще смутно, белым мороком в белесом предзимнем небе, но зоркий Рихар разглядел узкие, трепещущие на ветру флаги, блестящие точки флюгеров и даже степного орла, нарезающего неторопливые круги высоко над городом.

– К вечеру доберемся? – спросил Анегард.

Игмарт поднял голову, прищурился, огляделся. Покачал головой:

– Только если вскачь, коней не щадя. Оно только кажется близко, а дорога не слишком ровная.

Дорога и впрямь теряла здесь былую стремительность, петляла между холмами, огибала плещущие рыбой пруды, сворачивала, кажется, к каждой деревне. Как будто в этих краях вовсе не принято торопиться!

– А нам спешить и не с руки, – добавил королевский пес. – Здесь бы, наоборот, в каждом трактире сидеть, сплетни слушать. Или ты собираешься прямо у Герейна спрашивать, не он ли нечисть развел?

– Герейн, вроде, отсюда еще далеко? – не слишком уверенно уточнил Анегард. Он, признаться, хоть и разглядывал эти места на королевской карте, в соотношении мелкого рисунка и дней пути не слишком разобрался.

– Не так уж далеко, – ответил Марти. – Конному два дня от Азельдора, дальше, к югу. Для слухов – не расстояние. И никого не насторожит, что молодой командир отряда расспрашивает о местах, где никогда раньше не бывал. За кружку-другую бражки рады будут поделиться всем, что сами видели, от соседей слышали и по азельдорским тавернам на кончики ушей подцепили.

Пожалуй, королевский пес снова был прав. Анегард поморщился, представив неминуемые посиделки за бражкой с местными селянами.

– И своим скажи, – тихонько добавил Марти. – Пусть словно ненароком расспрашивают, не прямо, а вроде как для поддержания разговора. И сами не стесняются говорить, куда и зачем едут.

– Ты что?! – Анегард аж поперхнулся. – Сдурел?

– Зачем же так сразу, – хохотнул Игмарт. – Все просто, едем коней смотреть для отряда.Как раз самое время. А у Герейна, к границе ближе, купить можно дешевле, чем в Азельдоре на конской ярмарке. Или ты собрался таинственное лицо делать, чтобы слухи впереди нас бежали?

Опять он прав. Да что ж за напасть такая! В своих землях Анегард привык отдавать приказы, твердо зная, чего хочет и чего добьется, а здесь, в походе, все оказалось иначе. Снова чувствовать себя никчемным сопляком было неприятно и обидно.

Дорога обогнула холм, впереди показалась деревня.

– Вовремя, – ухмыльнулся Марти. – Самое время пообедать.

Анегард оглянулся и махнул рукой, подзывая десятника.

Долго объяснять не пришлось, Мано кивнул одобрительно: все, мол, будет в лучшем виде. А Марти уже расспрашивал подвернувшегося мальчишку-пастушонка, сколько в этой деревеньке трактиров, в каком лучше выпивка и хлебосольнее хозяин, да много ли нынче проезжающих. Сразу видно, не первый раз в дороге.

Хозяин в трактире и вправду попался хлебосольный, а главное, большой любитель почесать язык. Анегарду не составило труда его разговорить. Даже вопросов задавать не пришлось, хватило оброненного со вздохом: мол, в первый раз по серьезному делу да один…

Неподдельное сочувствие «молодому господину» вылилось у трактирщика в долгий и обстоятельный рассказ об азельдорской конской ярмарке и обо всех местных лошадиных заводчиках и барышниках. Кто к степнякам ездит, кто сам разводит, кто брачок подсунуть норовит… Если бы Анегарду и впрямь нужно было коней выбирать – не трактирщик, а кладезь бесценный! Вот только Герейна он в разговоре старательно обходил. Слишком, пожалуй, старательно – учитывая Игмартово «у Герейна, к границе ближе, кони дешевле». Спрашивать прямо Анегард не рискнул, не тот у него опыт в собирании сплетен, еще насторожит ненароком. Понадеялся на Марти, вокруг которого вовсю увивалась подавальщица, на Мано, детально и обстоятельно заспорившего с мужиками о достоинствах местной фруктовой бражки в сравнении с северной медовухой. А нет, так на следующую деревню.

И снова королевский пес оказался прав. Один трактир, другой, третий – и ясно уже, что впрямь дело нечисто. Герейна в здешних краях не любили, но пуще того – боялись. Настолько, что старались лишний раз и не поминать. Даже по пьяной лавочке, когда море по колено, сосны вековые – по пояс, а медведь – за шавку. Раздухаренные крепкой бражкой мужики, едва Мано спросил напрямую, словно бы даже протрезвели. Переглянулись, старший покачал головой и выдал значительно:

– Т-ш-ш! А то того… того!

И понимай его, как знаешь.

Мано презрительно сплевывал, Анегард злился, Игмарт хмурился. И так хмурился… Будь это кто другой, не оторвиголова королевский пес, Анегард решил бы – боится. Видно, что-то знал неприятное, а глухое молчание здешнего люда лишь подтверждало его самые худшие ожидания.

Чем ближе к азельдорским воротам, тем тесней становилось на тракте. Селянские телеги, нагруженные зерном, сеном, душистыми краснобокими яблоками, бочонками с сидром и вином, клетками с курами, корзинами с гусями. Кони, коровы, овцы. Возы с кожами, бронзой и сталью, дровами и углем. Вооруженные всадники поодиночке и группами. Купцы с юга и севера. Даже те, что не собирались расторговываться здесь, проезжали через город – хороших объездных дорог не было, за этим ревностно следили, дабы город не остался без пошлин. Впрочем, купцы внакладе не оставались: азельдорские торги славились на всю страну и далеко за ее пределами. Сюда стекались товары из северных и восточных провинций королевства, из родственных королевств Орзельма и Вильфреда, с закатных островов и из южных степей, от варваров, ишаров, и даже от народов вовсе дальних, имена которых в родных местах Анегарда и слыхом не слыхивали. Здесь ковали знаменитые азельдорские клинки, каждый из которых стоил целое состояние – и немудрено, ведь на создание каждого, если верить мастерам-оружейникам, уходили месяцы, а иногда и годы. Клинки, которые не тупились, не ломались, брали любую шкуру и почти любой доспех…

Анегард и в столице-то побывал за всю свою жизнь единственный раз, а Азельдор был куда больше, древнее и богаче. И, поручение поручением, но молодого Лотара грызло почти детское любопытство. Хотелось ходить и ходить по азельдорским улицам, по рынку, лавкам, знаменитой конской ярмарке – не покупать, так хоть поглазеть!

Высокие белые стены с каждым поворотом дороги надвигались все ближе, и башни уже не казались мороком среди облаков, а высились грозно, неприступно и величественно. В столице таких нет. В столице – вековые мореные дубы да кирпич, заговоренный магами от огня. Прочно, но почти священного трепета, как здесь, все-таки не вызывает.

Последний привал перед Азельдором Анегард скомандовал на берегу широкого ручья. Ненадолго – умыться, привести себя в порядок. Сам же отвел Игмарта в сторону и спросил напрямик:

– Что ты такого знаешь о Герейне?

– Знаю? – Марти сорвал травинку, сунул в рот. Прислонился спиной к корявой старой яблоне. – Много чего я о нем знаю, если все рассказывать, дня не хватит. А вот что мне не нравится…

– Нечисть, – прервал повисшее молчание Анегард. – Та самая, которая бабьи сказки.

– Хуже, – вздохнул королевский пес. – Ульфара и его мага помнишь еще?

Анегард молча кивнул. По спине пробежал тревожный ледяной озноб.

– Герейн с ними знался, – тихо сказал Марти. – И Ульфар, как мне показалось, считал его слишком опасным союзником. Понимаешь?

Анегард снова кивнул. Чего уж тут не понять.

– Сам не знаю, к кому в пасть лезем, – Марти выплюнул изжеванный стебелек. – Пойдем, Лотар, твои парни ждут уже. А о Герейне я тебе расскажу все. Только без лишних ушей, договорились?

– Договорились, – кивнул Анегард. – Похоже, придется нам в Азельдоре задержаться.

– Похоже, – согласился королевский пес. – Но это ничего. Хороший город.

Азельдор встретил их той особенной вечерней сутолокой, которая настает в богатом городе, когда с делами покончено и приходит время отдыха. Лавки закрылись, на необозримой рыночной площади хозяйничали подметальщики, зато в кабачках, харчевнях и на постоялых дворах дым стоял коромыслом. Купцы обмывали сделки, войсковые ремонтеры и оружейники спускали сэкономленные на закупках казенные деньги, вокруг них назойливыми мухами увивались шулера и веселые девицы, стучали по столам кости, звенело серебро, визгливо хихикали разбитные подавальщицы, рвали струны пьяные менестрели, и степенно, неторопливо пили сидр надзирающие за порядком городские стражники.

Это тебе не Оверте, думал Марти, слушая, как Анегард договаривается с хозяином о комнатах и ужине. Молодой Лотар выглядел, конечно, не беззащитным лопухом, но все-таки деревенщиной. Такого на пару-тройку золотых надуть сами боги велели. Королевский пес придвинулся ближе, перехватил взгляд пронырливого трактирщика, ухмыльнулся:

– Умеете вы здесь дела вести.

Трактирщик понимал, как выяснилось, даже не с полунамека, а с полувзгляда. Запнулся, подавившись витиеватым пассажем о собственной непомерной доброте, вынуждающей принимать гостей себе в убыток, и назвал цену, которую Игмарт счел куда более разумной. Хотя и от нее можно было бы поторговаться, но для этого пришлось бы откровенно подвинуть Лотара. Ну его, не время и не место снова выяснять, кто из них главный.

Пока ждали ужин, Анегард перебросился с Мано парой фраз и отпустил своих людей до завтрашнего вечера отдыхать, как и где пожелают. Зря, подумал Марти, осмотрелся бы сначала. Но спорить не стал. Не война; а на своих ошибках учеба крепче. К тому же молодой Лотар и сам не устоял перед искушением – отправился любоваться на знаменитую азельдорскую Звездную башню. Небось еще и на вершину решит подняться, оглядеться с обзорной площадки, сначала своими глазами, а после – с помощью приближающей трубы, изобретения ишарских звездочетов-гадателей. Марти грустно усмехнулся: Звездная башня сама по себе чудо, но мало кто знает, что там происходят и другие, истинные чудеса. Не зря же ее строили именем и во славу Звездной девы. Лотару тех чудес не увидеть, его богиня – Звериная матерь. Игмарту однажды довелось, но на второй раз он не надеялся. Даже избранникам боги редко являют свой лик. А Марти не избранник. Всего лишь мститель. Так что не стоит ему снова подниматься на священную башню, под яркие осенние звезды, туда, где однажды сам собой появился на шее амулет, а в ушах прозвенел искрящийся голос Звездной девы: «Твоя сестра, которой не дали родиться, стала бы моей избранницей. Отомсти за нее, и я помогу тебе найти ту единственную, что предназначена тебе».

Лучше предпочесть свежую постель, запертую дверь и крепкий сон до позднего утра.

Постель не разочаровала, запор на двери нареканий не вызвал, а вот с крепким сном не задалось. Наверное, не стоило на ночь глядя вспоминать о Звездной деве и о не исполненной до сих пор мести. Да еще и здесь, в Азельдоре. Куда теперь деваться от воспоминаний…

На самом деле он мало что помнил – просто потому, что почти ничего не видел. Девять лет ему было… Но что помнил, то уж намертво. Бессчетные разы прокручивал в мыслях так и эдак, гадал, не мог ли хоть что-то изменить. Только когда сам воином стал, боевого опыта поднабрался, поверил окончательно – не мог. Чудо, что сам уцелел.

В тот вечер отец рано отправил его спать. К отцу приехал дядя, то есть Игмартов дядя, а отцов младший брат, Готфрид. Что отец брата не любит, Марти понял сразу, еще решил спросить наутро, почему. Ему-то дядя сразу понравился. Высокий, сильный, в блестящей ишарской кольчуге, с длинным мечом в узорчатых ножнах. Воин! Правда, меч подержать не дал, ну так Марти не особо и надеялся. Отец тоже свой полуторник не давал. Говорил, мал еще для боевого, к учебному сначала привыкни.

Спрашивать не пришлось.

Марти все ворочался, обидно было, что услали от взрослых разговоров. Дождался, пока зайдет мама, засопел сонно. Мягкие губы невесомо коснулись лба. Тихо закрылась дверь. Вот теперь можно встать, одеться и пробраться на галерею в парадной зале. Послушать, посмотреть. Он же тихо; кому он помешает? Никто его и не заметит даже!

Тайных входов на галерею Марти знал два – из отцовских комнат и с лестницы для слуг. Случайно столкнуться с отцом он совсем не хотел, а на черной половине его если вдруг и увидят, то отцу не выдадут – слуги любили наследника Герейнов и частенько покрывали его перед строгим старым бароном. Так что вопроса, куда идти, не возникло. Зато довольно скоро Марти озадачился непонятным шумом снизу. Крики, лязг… Постоял немного, решил – гости гуляют, наверное. Даже засомневался, стоит ли идти смотреть – что, в самом деле, интересного в хмельных кутежах?

Он стоял на темной лестнице, несколькими ступенями выше площадки – как раз на этой площадке, под проржавелым держателем для факела, таилась от непосвященных нужная ему дверь. Он не знал, что Старуха-Прядильщица уже отматывает последние мгновения его жизни.

Дикий визг ударил по ушам. Марти насупился. Гости к служанкам пристают, а отец и не осадит, сам, небось, уже готов. Утром разговора не получится. Ни с ним, ни с мамой, она не любит, когда отец напивается до дебошей, тоже злая будет.

Ну и ладно, решил он, к бесам галерею. Зато никто не заметит, если пробраться в конюшню, посмотреть на дядиного жеребца. Настоящий боевой конь, не чета привычным тонконогим полукровкам! Небось, стоит целое состояние, не зря дядин конюх всех от него шугал, даже один разочек взглянуть, и то не подпустил! Еще посмеялся: боевые кони, мол, кусаются, а уж такому мальцу и башку оттяпать может. Да Игмарта сроду кони не кусали! Даже самые злые степняцкие!

По-прежнему держась в тени, Марти миновал площадку и побежал вниз, к выходу на хозяйственный двор. Веретено Прядильщицы замерло.

Двери конюшни открылись без скрипа. Кони гостей должны были стоять по левому ряду, лунный свет почти не проникал туда, а зажигать огонь Марти остерегся: не приведите боги, уронит искру в сено! Постоял, привыкая к полутьме. Дядин вороной жеребец – он, Марти знал, стоял в ближнем от дверей деннике – учуял человека, фыркнул. Из мрака возникла голова, едва видная, как будто не обычный боевой конь был здесь, а призрачный подземный скакун, которому сам Молотобоец, бог подземного мира, меняет каждое новолуние изношенные подковы. Марти осторожно шагнул ближе. Замирая от восторга, погладил бархатистый храп. Подумал: вырасту, и у меня такой конь будет! Настоящий боевой!

Заходить в денник не рискнул, хотя и хотелось: обученные боевые кони признают только хозяина. Постоял, разглядывая тяжелую лобастую голову, мощную грудь, вздохнул и попятился. Надо уходить, пока не застали, мало ли, вдруг дядя спьяну решит любимого коня проведать. Марти навестил еще Ласточку, свою любимицу. Протянул на раскрытой ладони подсоленную корку. Мягкие губы, щекоча кожу, взяли угощение.

– Я к тебе утром еще зайду, – пообещал Марти, прижавшись к теплой морде.

Закрыл конюшню, обошел залитый лунным светом двор вдоль стены, чтобы страже глаза не мозолить. Задержался у дверей парадной залы, вслушиваясь: не идет ли кто. И услышал…

Дикий, хриплый, захлебывающийся вопль отца. Крик матери:

– А-айр!

Короткий миг тишины.

И торжествующий голос дяди:

– Найдите мне щенка! Герейн может быть только один.

Потом он корил себя, что даже не попытался взглянуть на родителей. Корил жестоко и отчаянно, пока не вырос и не понял: боги вели его в ту страшную ночь или проснулось то самое чутье, которым славились королевские псы, но поступил он верно. Нельзя было смотреть. Ни на мгновение нельзя было задержаться. Он все сделал так, как нужно. Когда метнулся через двор к конюшне, к потайной калитке для гонцов. Когда не поддался искушению взять Ласточку: верховому трудно затеряться на ночной дороге. Когда обогнул стороной деревню, где жила кормилица.

А тогда он шел в Азельдор, помня, что нельзя шуметь, зная, что мужчины не плачут, но не умея сдержать рыданий. Шел напрямик, не трактом, лесными тропами – он неплохо знал окрестности. Правда, дядя наверняка знал не хуже. Но пока обыщут замок, деревню…

Марти понимал, что в Азельдоре помощи не найдет. Единственный, к кому он посмел бы там постучаться, купец-лошадник, покупавший у них коней, мог помочь, а мог решить, что теперь выгодней дружить с новым хозяином богатого баронства. Королевский гарнизон не вмешивался в дела баронов, их заботой считалась только граница. Приткнуться к идущему в столицу каравану, а там пойти прямиком к королю? Вряд ли это окажется так уж легко, но ничего другого в голову не шло.

По крайней мере, обдумывание планов помогло не плакать. Он теперь старший в роду, законный старший, что бы там ни думал убийца. Он должен быть сильным, а не реветь, как девчонка.

Утром он наткнулся на караван ишаров. Ничего уже не соображал от усталости, вывалился на тракт, едва ли не лбом врезавшись в повозку. Сильные руки подхватили, подняли в седло; резкий гортанный голос спросил:

– Куда спешишь, удалец?

Что он там говорил, сам потом вспомнить не мог. Зато накрепко врезались в память слова караванщика-ишара:

– Иногда выжить – это уже победить. Вырастешь, тогда отомстишь. Месть – хлеб, который не черствеет с годами.

Остаток пути до Азельдора он проспал. Провалился в сон, как в густую вязкую смолу, полную боли, крови, криков. И страха. Боль и кровь были чужие, а страх – его. Все казалось, что в этой смоле таится бездонный колодец, шагни неосторожно – и провалишься, прямиком к Хозяйке тьмы в преисподнюю. А она только и ждет…

Ишар разбудил его уже за городскими воротами, возле гостиницы. Сказал:

– Мы здесь будем боговорот или два, пока не расторгуемся. Можешь жить с моей охраной. – Добавил в ответ на смущенные благодарности: – От одного мальчишки я не обеднею. А не сумеешь найти попутчиков в столицу, можешь со мной пойти. У меня сын такой, как ты.

В тот день Марти шатался по Азельдору, слушал, что говорят люди, и в бессильной ярости глотал слезы. Говорили о набеге степняков на замок Айрона Герейна, о гибели самого барона Айрона, его жены и сына. О том, что гостивший у брата Готфрид Герейн ценой огромных потерь отбил нападение. Что теперь он по праву вступит во владение баронством. Что поклялся отомстить за семью старшего брата.

Слову мальчишки против слова воина не поверит даже король.

Подобравший его ишар тоже слышал эти разговоры. Вечером сказал презрительно:

– Твой дядя умен, нашел, на кого повесить пролитую кровь. Глядишь, еще и наградят.

– Я все равно ему отомщу, – зло пообещал Марти.

– Этот долг поведет тебя по тропе воина, – кивнул ишар. – Завтра не уходи никуда. Придет человек, который тебе нужен.

– Кто?

Ишар сухо улыбнулся:

– Запомни, удалец, никогда не задавай пустых вопросов. Учись слушать, смотреть и думать.

На следующий день пришел Аскол – покупать благородных ишарских коней, тонкие кольчуги, стальные самострелы, что легко спрятать под плащом. Кроме покупок, увез с собой ошалевшего от такой удачи Марти. Поставив только одно условие – не искать мести, пока не станет настоящим воином.

Что же, я долго ждал, думал Игмарт, глядя, как занимается за окном холодный жемчужно-сиреневый рассвет. Очень долго. Но теперь – пора.

У владетельного барона Готфрида Герейна год выдался хлопотный. Разъезды, переписка, сложные переговоры, незапланированные подарки… Нелегко держать руку на пульсе заговора, сохраняя при этом видимость скромного, занятого лишь собственным хозяйством домоседа. Летом пришлось лично навестить Ульфара, осенью – еще пару-тройку влиятельных господ, недовольных нынешним королем. Кого улестить, а кого и припугнуть, а то ведь и не вспомнят о заслугах и древности рода Герейнов, когда настанет время делить выигрыш.

Досадно, что приходится избегать столицы. От Гаутзельма нынешнему Герейну милостей не дождаться, не зря его бесово величество выжившего щенка пригрел. Понять бы, почему все эти годы о правах на баронство речи не зашло. Любит его бесово величество в игры с подданными играть. Нравится ему, когда барон, чья родовитость королевской не уступает, сидит в собственном поместье, словно в волколачьей яме приманкой, не зная, что завтрашний рассвет принесет. Ну да ничего. Видят боги, доиграется!

Щено-ок… при одной мысли о сбежавшем в ту роковую ночь племяннике Готфрид Герейн зло скрипел зубами. Уже не щенок – пес. Молодой, злобный, притравленный. Только и ждет случая подловить ненавистного дядюшку при свидетелях, чтобы не смог отказаться от поединка. Нет уж! Готфрид Герейн уже не тот неистовый боец, каким был с десяток лет назад. Ныне он находит удовольствие в тех битвах, где сходятся ум на ум и хитрость на хитрость, где можно до последнего, решающего мгновения оставаться в тени, выставляя за себя под удар молодых и глупых.

Да и то сказать, владетельному барону Готфриду Герейну и в родовом замке хватает дел и забот. Чем чаще господин объезжает свои земли, тем лучше селянское быдло помнит, чья над ним власть. Опять же, азельдорских толстосумов нужно иногда щекотать за то местечко в их жирных душонках, где обитает простой человеческий страх. Иначе много о себе мнить начинают.

Владетельный барон Готфрид Герейн долго шел к своим нынешним возможностям и пользоваться ими желал теперь во всей полноте. Конечно, случаются досадные недоразумения. Как в последний летний боговорот, когда кровососы сожрали двух припозднившихся в лесу селянских сопляков – из его, Герейна, деревни! Или на праздник последнего снопа, когда под оным снопом вдруг обнаружился спящий зверолюдь, нашел тоже место, чащоб лесных ему мало! А ведь Суриш, маг недоделанный, клялся-божился, что запрет на хозяйские земли наложил прочный и проклятая нелюдь из повиновения не выйдет. Стоило бы его самого той нелюди скормить, в назидание. Жаль, нужен еще.

Герейн прошелся по парадной зале – неторопливым, тяжелым, хозяйским шагом. Лучше всего ему думалось именно здесь – в месте его первой победы, первого торжества. Герейн не верил во всякую чушь вроде мстительных духов. Призраки убитых его не тревожили. Беспокоиться следует лишь о живых. Два боговорота минуло, как послал доверенного человека разведать, что при дворе делается, а вестей до сих пор нет. Если план Ульфара удался, если проклятый Гаутзельм мертв, нужно скакать в столицу во весь опор. Если же нет… если нет, нельзя и кончик носа высовывать из поместья, барон Герейн верный короне подданный, занят исключительно собственными землями – осенней зачисткой и прочими предзимними работами.

– Господин барон, господин барон! – распахнулась дверь, вбежал Суриш, встрепанный, задыхающийся. Вот не зря говорят – вспомни дурака…

– Что такое? – недовольно вопросил Герейн. – Кровососы следом гонятся?

– Он здесь! То есть, в Азельдоре.

– Кто «он»? – Герейн не хотел верить самому очевидному ответу.

– Этот… – Суриш хватал ртом воздух, словно рыба под ножом повара. – Королевский пес. Тот самый, которым ваша милость изволят интересоваться.

Ишь ты. Мастер невинных формулировок. Даже с глазу на глаз не рискнет прямо сказать: «ваш племянник, которого ваша милость мечтают убить». Дурак дураком, а умный.

– Шпионы донесли или чары сработали?

– Чары.

Сигнальными чарами, настроенными на кровь Герейнов, Суриш законно гордился. По нынешним трусливым временам такого не делают! Глупость несусветная. Можно подумать, от того, что Старухе перестанут жертвы приносить, Ее власть на земле уменьшится. Веришь или нет, все равно в свой час помрешь, смерть так же незыблема, как жизнь. Перечеркивать из-за детских страхов целый раздел магической науки – не-ет, Суриш такого не признавал. А барон Готфрид Герейн не признавал запретов, мешавших ему идти к цели, так что изучающий запретное знание маг пришелся ему очень даже ко двору.

Суриш, отдышавшись, горделиво выпрямился, барон удовлетворенно улыбнулся.

– Прекрасно, мэтр Суриш. Поздравляю.

– Благодарю, мой господин. Без вашей поддержки…

– Между прочим, – прервал Герейн изъявления благодарности, – эти чары могут ведь и в самом Азельдоре его обнаружить?

– Да, но… – маг прикрыл глаза и наморщил нос, прокручивая в уме пути решения задачи. – Да, мой господин, возможно. Но на поиски понадобится несколько дней, и то, прошу меня простить, при определенной доле везения. Нужно, понимаете ли, чтобы объект поиска все эти дни не скакал туда-сюда по городу, а находился хотя бы приблизительно в одном месте. Что, насколько я понимаю характер объекта, маловероятно?

Герейн покачал головой: ох уж эти маги, слова в простоте не скажут. Чего бы не обойтись коротким и ясным: «Приложу все усилия, мой господин»?

– Вот что, мэтр Суриш. Возьмите двух-трех людей из моего личного отряда – больше, увы, сейчас дать не могу. Привлеките к поискам наших осведомителей в Азельдоре. Если вы сумеете доставить мне этого не в меру шустрого щенка…

Усилием воли Герейн разжал сцепившиеся зубы.

– Понимаю, – маг низко поклонился. – Приложу все усилия, мой господин.

Давно бы так.

– Желательно живым, – медленно, как будто спокойная речь могла скрыть захлестнувшее его нетерпение, добавил Герейн. – Живым – весьма желательно. Невредимым – не обязательно. Мертвый тоже сгодится, на крайний случай.

Анегарду Азельдор не понравился. Слишком людно, слишком много лошадей, собак, волов и прочей живности – дар теряется, почти умолкает, оставляя только глухую и вязкую боль в висках. К тому же молодой Лотар прекрасно видел, что здешние купцы, трактирщики и даже мастеровые глядят на него, как на сущую деревенщину.

Сидеть в Азельдоре Анегард считал глупостью и пустой тратой времени; беда, однако, крылась в том, что он совершенно не представлял себе дальнейших действий. Его прямая натура склонялась к самому простому и естественному плану: заявиться в замок Герейна именем короля, спросить о нечисти, а там – куда боги поведут. Так он с самого начала и намеревался действовать, и других путей не искал. Но после рассказа Игмарта этот план отпадал, причем даже не по одной, а сразу по трем причинам. Во-первых, как бы Анегард ни относился к королевскому псу, совести не хватит предложить тому соваться прямо в пасть кровному врагу. Во-вторых, уж если Герейна считал опасным Ульфар, вовсю пользовавшийся силой темной богини… Анегард не был настолько самоуверенным, чтобы счесть такого врага себе по силам. В-третьих же… Анегард сам не заметил, не понял, как и почему Герейн из разряда «нуждающийся в королевской помощи» перешел в категорию «враг», но в новом ощущении был уверен. Десятка замковой стражи, усиленного королевским псом, Рихаром и даром Лотаров, хватило бы – может быть – разобраться с дикой нелюдью, но точно не хватит против сильного и хитрого заговорщика.

Можно было, конечно, явиться именем короля в городской магистрат и спросить, что о Герейне и нелюди знают азельдорские старшины. Но ни им, ни городскому магу Анегард не доверял: король далеко, а Герейн близко, если он враг, то у него и сообщники могут быть, и совсем не обязательно среди людей благородных. Интриги и заговоры требуют денег, а молодой Лотар имел вполне ясное представление о том, какие выгоды несет баронству мирное соседство с торговым городом.

По-хорошему, самое время было попросить совета и помощи у Игмарта. Но Анегард медлил. Не хотелось признавать себя неспособным справиться с королевским поручением. Не хотелось, чего греха таить, кланяться тому, кого сам же поставил на подобающее место.

Пожалуй, предложи Игмарт первым, Анегард с радостью согласился бы принять от него не только совет, но даже прямой приказ. Но королевский пес, как видно, слишком хорошо запомнил первую свою попытку поговорить и Анегардову отповедь. Потратив вечер на подробный рассказ о Герейне и своих с ним давних счетах, дальше он только молча ждал. Шлялся по городу, возвращался то трезвый, то навеселе, то к ужину, то вовсе под утро, но к завтраку неизменно был в порядке. С серьезной мордой спрашивал, будут ли на сегодня приказания, на короткое «нет» кивал с видом «так я и думал» – и уматывал.

Слухов о Герейне по Азельдору удалось добыть не больше, чем по окрестным деревням. Правда, от прямых вопросов здесь не шарахались, но отвечали осторожно, уклончиво и в целом слишком уж хвалебно. И тебе защитник обездоленных, и щит от степных набегов, первый воин в округе, и хозяйство ведет рачительно, щедрый, добрый, храбрый, и кони у него в здешних местах лучшие… Не барон, а мед с патокой.

Так прошло четыре дня, и Анегард все больше ощущал себя в тупике, а проще говоря, полным дурнем. Два-три дня промедления можно списать на необходимость отдыха, но не сидеть же всю зиму по азельдорским трактирам! Бесы с ним, решил он, глупо самолюбием меряться. Вернется королевский пес, поговорим начистоту. Договоримся, ему ведь тоже важно с этим делом справиться!

К ужину Игмарт не вернулся. Не вернулся и к тому часу, когда хозяин начал потихоньку выпроваживать засидевшихся гуляк. Тогда Анегард поднялся к себе. Его комната была напротив комнаты Игмарта, и какое-то время он слушал, не пришел ли королевский пес. Потом хмыкнул, представив, как тот скажет – а не скажет, так подумает: мол, чего вдруг приспичило среди ночи разговоры разговаривать? Раньше утра все равно никуда не поедем. И лег спать.

Среди ночи, а может, под утро, его разбудил неровный стук. По двери не то раскрытой ладонью шлепали, не то ногой, но еле-еле… Домовая нечисть балует, подумал спросонок Анегард. Буркнул:

– Проваливайте.

И, снова погружаясь в сон, услышал хриплое:

– Лотар, помоги.

Сел, тряхнул головой. Послышалось? По двери снова прошуршало, сверху вниз, и затихло. Шепотом ругнувшись, Анегард схватил меч, вскочил, отодвинул ставень, впуская в комнату лунный свет, и метнулся к двери. Не сразу сообразил, что надо не толкать, а тянуть – двери на постоялых дворах делались не так, чтобы удобно было в комнате обороняться, а, наоборот, чтоб из коридора выбить легко. Сообразив, рванул на себя – и едва успел подхватить свалившегося на него Игмарта.

Тот попытался шевельнуться и обмяк. Ранен? Или, бесы его дери, просто пьян в колоду? А тяжелый же, зараза.

Коридор тонул во тьме – хозяин то ли пожара боялся, то ли просто экономил на светильниках. Ругаясь сквозь зубы, Анегард дотащил Игмарта до кровати, запер дверь, зажег тусклую лампу. Вроде бы крови не видно, бражкой тоже не несет. Спросил:

– Говорить можешь? Что с тобой?

– Л-ледышка, – стуча зубами, сообщил Игмарт. Обхватил себя руками, свернулся в клубок, как… как замерзающий пес, растерянно подумал Анегард. Что за ледышка, к ядреным бесам?! Бредит? Бледный, губы синюшные, как у мертвеца. Ладони ледяные, и дышит, кажется, еле-еле. На дворе, конечно, холодно, дело к зиме, но не настолько ж, чтобы замерзнуть насмерть!

Ладно, разбираться после будем. Анегард укутал Марти одеялом, еще хранившим его собственное тепло. Выворотил на стол, под лунный свет, мешочек со снадобьями, которые Сьюз собрала им в дорогу. Если б еще разбираться в них так же, как Сьюз! А то впотьмах даже не понять, где тут что. И, как назло, все наставления сестры пропали из головы, как и не было. Боги, надоумьте!

Кто из богов услышал, только богам и ведомо, но тут рука Анегарда наткнулась на знакомую бутыль. Настойка, которой Сьюз поила их после боя. Полдела, что силы придает, а вот что на крепкой бражке настояна… Уж это его согреет!

Усадить королевского пса не получилось: как свернулся, так и задубенел, только по стучащим зубам и поймешь, что в сознании. Кожа обжигала холодом – кажется, он не был таким ледяным, когда пришел. Почудилось – сейчас так и окоченеет, уже и не поймешь, дышит ли… «Спокойно, Лотар, без паники, – одернул заметавшиеся мысли Анегард. – Напоить, согреть, растереть. Представь, что это зимой из лесу замерзшего притащили».

Первый глоток настойки Анегард вливал в рот Марти осторожно, по капле: бесы его знают, может ли глотать, не захлебнулся бы. Но Марти глотнул. Глотнул раз, другой. Открыл глаза. Прохрипел с явственным трудом:

– Воды дай. Горячей.

Хотя голос едва слушался королевского пса, Анегарду явственно почудилось не сказанное: «бестолочь». Кинулся к двери, рванул, сорвав засов напрочь, рявкнул:

– Рихар!

Мальчишка выметнулся, словно из ниоткуда.

– Воды горячей, живо! Одеял! И Мано сюда.

Десятник в снадобьях разбирается, да и повидал всякого, может, поймет, что за ледышка такая.

И тут Анегарда осенило. Вспомнив десятника, еще с отцом ходившего в походы, вспомнил и рассказы о битвах, осадах и штурмах – рассказы, в которых, кроме честной стали, хватало и боевых чар. «Ледышка» – так, по-простому, воины называли «ледяную метель», заклятие, и впрямь способное заморозить насмерть даже среди жаркого лета. Выходит, Игмарт столкнулся с магом. И вряд ли просто по дури, уж такого опытный королевский пес себе не позволит. Значит, враг объявился.

Ввалился сонный Мано с ворохом одеял, за ним следом Рихар втолкнул перепуганную полураздетую девицу, прижимавшую к пышной груди обернутый в полотенце кувшин. Ухмыльнулся, заметив оторопелый взгляд Анегарда:

– Хозяйская дочка и горячий сидр. Кого греть?

Пышногрудая хозяйская дочка ахнула, увидев Марти. Без понуканий, не стесняясь чужих взглядов, скинула рубашку, скользнула под одеяла. Тем временем Мано с Рихаром в четыре руки раздели королевского пса – тот, кажется, понимал, что надо бы помочь, но шевелиться уже не мог. Девушка обняла его, прижалась, обвила руками. Мано закутал одеялами сверху. Крякнул:

– Хороша девка, а парень и не чует, пожалеет, небось! Теперь горячим поить понемногу. Дай-то боги, чтоб глотать сумел.

Выбрал склянку из рассыпанных на столе снадобий, вылил в кувшин с горячим сидром. Анегард аккуратно, следя, чтобы не тряслись руки, уложил остальное обратно в сумку. Теперь, когда забота о королевском псе не лежала больше на нем одном, растерянность отпустила. Остался только стыд: пусть он ни беса не смыслит в чарах, но так теряться все-таки не должен был. Если бы не Рихар с Мано…

– Дай и мне хлебнуть, – попросила девушка, когда первую кружку осторожно, по капле влили в рот Марти. – Спаси меня Жница, ледяной, аж кровь стынет.

– А что, красавица, – спросил ее Мано, поднося кружку с горячим питьем, – лекаря или мага можно здесь найти? Только побыстрей и хорошего?

– Можно, если золота лишнего много. Среди ночи-то.

– Никакого мага, – резко сказал Рихар. – Мы ж не знаем, кто его приложил. Добьет вместо лечения, хорони его потом, перед королем оправдывайся. Эх, все-таки надо было того мага из Оверте с собой сманить, хоть и слабак он против настоящей силы.

Анегард кивнул: Эннис бы сейчас и в самом деле не помешал, а здешних звать – мальчишка прав, рискованно.

– Пойду на кухню, – добавил рыжий. – Разбужу кого, пусть хоть печь затопят. Нам бы грелку сообразить.

– Послушают там сопляка, – буркнул Мано. – Затопят поленом поперек хребта. Я схожу. А ты пока раздевайся да помоги красавице. Она, бедная, сама скоро заморозится.

Рихар хмыкнул, но спорить не стал. Потянул через голову рубаху, бросил девице:

– Двинься к стене ближе. Втроем поместимся. Знаешь, пышечка, для приличного постоялого двора у вас слишком мало девок. Обложить бы его сейчас со всех сторон горячими, обцеловать, сразу бы очухался.

– Похабник мелкий! – хозяйская дочка шмыгнула носом. – Я бы и сама его так согрела, нравится он мне. Красивый, щедрый. Только сердитый очень. А девок раньше ловить нужно, вечером, не ночью.

Странным образом болтовня Рихара с девицей помогала успокоиться. Им, наверное, тоже: вон и губы побелели у обоих, а все перешучиваются. Анегард слушал, поил Игмарта, потом девушке с мальчишкой налил согреться. Спросил:

– Тебя звать как?

– Анни, – девушка слабо улыбнулась. Надо же, можно сказать, тезка.

Небо за окном серело, наливалось затаенным жемчужным блеском. Близился рассвет.

– Снег будет, – сказал вдруг Рихар. – Ты, господин, людей не отпускай сегодня.

– Сам понимаю, – буркнул Анегард. – Только что они против мага. Надо было Энниса…

– Слабоват маг, с одним бойцом не справился, – рыжий зло усмехнулся. – Добивать бы только ни пришли. Где там Мано, самого, что ли, поленом поперек хребта послушали?

Десятник, легок на помине, ввалился, прижимая к пузу объемистый сверток.

– Пришлось хозяина будить, уж извини, Аннета. Грелки вот зато принес.

В свертке оказались посеребренные бутыли, полные горячей воды. Следом за десятником просочилась щуплая девчонка с кувшином. Комнату наполнил аромат горячего вина и пряностей.

– И принес, и привел, – съехидничал рыжий. – Ох и слупит с нас хозяин. Мелкая, ты к нам?

Девчонка замотала головой, поставила кувшин и порскнула прочь.

– С соплюхи толку, – бросила вслед Анни. Добавила тише: – Пуганая она, ты ее не трожь. Дядь, дай еще горячего. Он такой холодный, холодней мертвеца.

– Ничего, – обнадежил Мано, – гляди, глотает. Утро скоро. Раз до сих пор не помер, то уже и не помрет. Он парень живучий.

В ушах гудела вьюга. Кровь звенела мириадами острых лезвий, стыла в жилах ледяными торосами, разрывая мышцы колючими гранями. Не так Игмарт хотел умереть. Не так, не теперь, не в двух шагах от наконец-то близкой мести!

Сам виноват. Сглупил, потерял осторожность, не поверил слишком слабой, едва слышной тревоге. Пошел, как теленок, за человеком, обещавшим показать: «Только издали, господин, уж извините, я к нему близко не подойду!» – работающего на Герейна молодого мага. Трусоватый селянин казался простодушным и безопасным.

Что ж, показал, не обманул. Только смотрины вышли обоюдными. Селянин долго топтался у входа в неприметный кабачок, словно опасаясь войти, смотрел на Марти жалобными телячьими глазами, блеял:

– Вы уж, господин, тихонечко, упасите боги…

А маг, значит, тем временем изнутри приглядывался. Прикидывал, так ли опасен незваный гость, чтобы лупить сразу насмерть. И, как видно, совершил ту же ошибку, что Игмарт в отношении телка-селянина: счел безобидным против собственной силы. Решил доставить господину живым. И то сказать, подарочек бы вышел на славу. «Единственный ныне законный Герейн» наверняка отблагодарил бы мага от души. И очень быстро остался бы и впрямь единственным.

Сомнительное везение, и все же – повезло. Когда Марти вслед за вконец оробевшим селянином вошел в темный общий зал, в кабаке завязалась драка. Ничего особенного, обычный пьяный мордобой, то ли грузчики против возчиков, то ли возчики против грузчиков, бесы их разберут. Марти оттолкнул одного, увернулся от другого, заехал по уху третьему, короче, оказался в самой гуще веселья. Даже пару-тройку синяков успел заполучить. И мага разглядеть в этой сутолоке умудрился очень даже просто – единственный из посетителей богатым камзолом щеголяет, на холеной роже брезгливое презрение к быдлу. Может, и подобраться бы к нему успел на расстояние если не удара, то хоть уверенного броска какой-нибудь подвернувшейся под руку тяжелой кружкой или кувшином. А там – за шкирку и на выход. Мечты, мечты…

Игмарт видел, как брезгливая мина на лице мага сменилась красивой сосредоточенностью, видел стремительный взмах ладоней, словно закручивающий водоворот и бросающий его вперед. Узнал движение: «ледяная метель». У сильного мага убивает сразу, в считанные мгновения – если, конечно, нет намерения помучить жертву напоследок. У слабого – как повезет, вернее, как помощь успеет. Немагической защиты не существует, магическая зависит от соотношения сил, впрочем, что толку, амулета нет. Даже удивиться успел – люди же, полный кабак людей! А он, сволочь, боевым заклятием лупит, оно ж не прицельное, по площадям бьет, все лягут, без разбору!

Успел метнуть нож. Хороший нож, заговоренный. Если и были на маге охранные чары, не помогли. Точно в горло пришелся, между белоснежным кружевным воротником и рыжеватой стриженой бородкой. На белое кружево плеснула темная кровь. Горячая. А у Игмарта в жилах уже вскипала ледяными лезвиями метель.

Чем плохи – или хороши, с какой стороны смотреть, боевые чары – со смертью мага они не рассеиваются. Разве что немного слабеют.

Клятый селянин, бесов ему в печенку, смылся, хорошо, если в нору какую забьется, а не к Герейну с вестями побежит. Впрочем, оно и к лучшему. Хватило бы храбрости, взял бы королевского пса голыми руками, тепленьким. Верней, холодненьким. А так – у Игмарта еще нашлись силы влить в себя остатки чьего-то пойла из первой попавшейся кружки, прохрипеть:

– Грейтесь, придурки, пока не сдохли! – и вывалиться на улицу. Сообразить, куда идти. И как-то, сам не понимая, как, дойти до Лотара. На остатках сил и воли, не чувствуя онемевших ног, чудом не упав где-нибудь по дороге. Задушив жалость к оставшимся позади – он бы не помог, не спас бы ни буйных драчунов, ни молоденьких подавальщиц и веселых девок, он мог только замерзнуть с ними рядом или попытаться спастись.

Он не помнил, как дошел. Только качавшиеся перед глазами узкие улочки, знакомый двор постоялого двора, дверь, которую сумел открыть с пятой или десятой попытки, темный пустой зал и темный коридор, и еще дверь, в которую никак не получалось нормально постучать, и ошарашенное лицо Анегарда. И холод, холод, холод. Метельный вой и обморочный звон в ушах, леденеющее тело, почти не способное двигаться, и лед, разрывающий мышцы изнутри. Но дошел ведь! Не для того же, чтобы теперь замерзнуть насмерть, в теплой-то постели?!

Надежда жила в нем последними крохами тепла. Помогут, согреют. Главное сейчас не заснуть. Игмарт видел случаи, когда от «ледышки» умирали уже на руках у своих, почти на пороге спасения. Засыпали, убаюканные заботой и безопасностью, поверив, что уж теперь все будет хорошо, и не просыпались.

Не спать. Марти глотал горячее питье, не ощущая его жара, только разумом понимая, что оно горячее – слишком холодно было. Ледяные торосы не растопишь кружкой-другой кипятка. Жалкие капли тепла мгновенно поглощались бушевавшей в крови колючей вьюгой, падали в ледяную бездну, и все ближе подступало черное забытье, мутная багряная завеса, кровавое марево, за которым – холодный смех Хозяйки тьмы. Не спать. Слышишь, не спать. Сдохнешь, Герейну на радость. Не. Спать.

Смутно, самым краем остывающего сознания Игмарт ощущал суету вокруг. Теплые тела рядом с его телом, руки, растирающие его ладони, голоса… гул в ушах мешал слышать, но если постараться…

– Все-таки лекаря…

– Скоро утро…

– Еще горячего… Пей, парень. Глотай, вот так, молодец.

– И мне.

– Держи.

– Спаси Жница, почему он такой холодный?!

Марти не понимал смысла слов, но голоса держали. Живые людские голоса, совсем не похожие на зудящий в ушах далекий шепот Старухи, на тонкий скрип ее прялки, на шуршание готовой оборваться нити. Если слушать только их, отдаляется вьюжный вой, а багряная завеса нижнего мира не маячит перед самыми глазами, мешая поднять веки, заслоняя мир живых.

Правда, глаза все равно не открыть. Тяжело.

– Я бы его и не так согрела…

– Не разгоняйся, у него невеста.

– Подумаешь! Здесь-то я, а не она.

Нахальный рыжий слуга и какая-то девчонка. С ума сойти.

– Не невеста она, не сватался он к ней.

Ничего, Лотар, дадут боги, еще посватаюсь.

– Пей, парень. Ну, глотай.

Мано. Человек дела. Пока другие языками треплют…

– Скоро утро, будет легче. Его Хозяйка тьмы зовет, я чую.

– Ой, мамочки…

– Да не бойся, не проклятый он.

Ошибаешься, рыжий. То есть Старуху чуешь верно, а вот «не проклят»…

– А вдруг?

– Я в таких делах не ошибаюсь.

С чего бы… Жив буду, спросить.

Жаркое дыхание щекочет шею: «Отогрейся, милый! Не умирай!». Пальцы горят: от кончиков ногтей и выше, выше идет колючая волна ледолома. Резкими, судорожными толчками горячая кровь прокладывает путь среди мерзлоты. Больно. Не ори, девчонку напугаешь. Боги, да орать и сил нет. Черная метель мельтешит под веками, прошитая алыми искрами, пронизанная ослепляющими нитями молний. Молнии вспарывают лед, разбивают торосы в колючие, режущие лезвия. Лед плавится в пожаре, вскипает паром, бежит кипятком по жилам. Больно.

Больно – значит, живой. Снова выжил, королевский пес, удачливый сукин сын. Еще одна маленькая победа.

– Ой, мамочки! Что это с ним?

– Отогревается. Не бойся, так и должно быть. Держи его, не отпускай, побьется и перестанет. Больно ему. Держи, солнце встает, все хорошо будет.

Лучше отпустите. Бесов вам в печенку, дайте мне что-нибудь в зубы, больно же! Что лучше, лед или огонь? Замерзать было легче.

– Дыши, парень, дыши. До солнца дожил, молодец. Крепкий орешек, Старухе не по зубам.

Эх, Мано. Много ты знаешь о зубах Хозяйки тьмы.

Но утро – это хорошо. Это солнце, свет, жизнь. До утра дожил, теперь хрена с два подохну. Погоди, Герейн, я еще встану. Доберусь до твоей глотки.

На этой бодрой мысли Марти наконец-то провалился в сон-забытье, больше похожий на беспамятство, но уже не грозящий смертью.

За окном гудела вьюга, билась в закрытый ставень, тонко и зловеще свистела в щели. Помогите боги путникам! Такая непогода обычно надолго.

– Я рад, что ты приехал, Грегор.

Барон Ордисский невольно покачал головой: в голосе Эстегарда слишком явственно слышались следы болезни. Скис старый друг, скис. Его величество совершил ошибку, даже не ошибку, а вопиющую глупость. Доказавших верность всей своей жизнью бойцов нужно ценить и беречь, а не бросать в каземат по навету, даже не разобравшись. В следующий раз Эстегард Лотарский не помчится в столицу, едва получив известия о мятеже. И любой, кто узнает его историю, подумает: прав Грегор Ордисский, что сидит себе дома, не лезет в столичные дрязги и ограничивает свой долг верноподданного вовремя уплаченными налогами. Сравнение не в пользу… не в пользу короля, усмехнулся Грегор. Если судить по чести, прав Эстегард. Но, боги великие, как же глупо судить по чести в нынешние погрязшие в предательствах времена!

– О чем думаешь? Если меня жалеешь, то незачем.

– Ты все тот же, несгибаемый и занудный, – Грегор нашел в себе силы усмехнуться, и сразу стало легче. В самом деле, не жалеть Эстерагда он сюда приехал! Старому медведю не нужна жалость, зато хорошая компания придется очень даже кстати. – Думаю… Думаю, что я тоже рад, хотя твое состояние не слишком мне нравится. Но это ничего, выкарабкаешься.

– Я постарел. Наверное, слишком постарел. Еще лет пять назад я первым делом потащил бы тебя на охоту, а теперь…

Эстегард отпил глоток из стоящего рядом кубка. Целебное вино, настоянное на травах, душистое, согревающее. Камин, вино, толстый шерстяной плед, а кашель уходит с трудом, и если бы не заботы Сюзин, не исключено, что этот кашель уже свел бы старого барона Лотарского в могилу. Воистину, боги знали, когда вернуть Лотару потерянную дочь.

Грегор покосился на плотно закрытое окно, усмехнулся:

– А теперь мы по-стариковски сидим у огня и вспоминаем былое. Почему бы и нет. В воспоминаниях есть своя прелесть. Пусть молодые воюют с метелью и скачут по сугробам.

– Молодые… – Лотар тяжело вздохнул. – Я слишком тревожусь о сыне.

– Анни справится, ты хорошо его воспитал. А у тебя, чтобы ждать его спокойно, есть дочь… дочери, – Грегор неловко, виновато усмехнулся. – Прости мою оговорку.

– Я и сам еще не привык.

Обметанные болезнью губы Эстегарда тронула нежная, почти робкая улыбка, и Грегор улыбнулся в ответ. Сюзин вызывала в нем странное чувство. Частью собственническое, частью отцовское, немного легкой, не злой насмешки, приправленной затаенным восхищением. Она была красива и сильна, в ней забавно смешались уверенность и застенчивость. Ее хотелось смешить, удивлять, развлекать. Ее просто хотелось. Сюзин была хороша всем, кроме воспитания, ну да что ему за дело до воспитания! Сюзин такая живая, и совсем зря Эстегард пытается воспитать из нее придворную куклу. Поздно – и хвала богам, что поздно.

Эстегард любит ее. Уж наверное, не хочет отдавать за кого попало, а замуж девчонке пора. Но старый друг – это не кто попало.

Правда, та же любовь может помешать Эстегарду принять сватовство, если сама Сюзин окажется против. Но зима – время долгой скуки, зима скудна и на дела, и на развлечения. Барон Грегор Ордисский сумеет вызвать интерес у деревенской девчонки. А от интереса до влюбленности не так уж и далеко.

Правильно он сделал, что приехал именно сейчас, не откладывая.

Мано заглянул в кувшин, одним долгим глотком допил остатки вина. Буркнул:

– Ночка выдалась – врагу не пожелаешь.

Добавил, поглядев на спящего Марти, на дрожащую девчонку, на обхватившего себя руками Рихара:

– Ты, господин, шума пока что не поднимай. Оно конечно, тут и сами боги вроде бы велят бежать в магистрат с жалобой, а только мало ли, с кем парень схлестнулся и чем там дело кончилось. Того гляди, самого в виноватые запишут.

Рихар кивнул:

– Если городского мага зацепил, так они на то городу и платят, чтоб, если что, их сторону держали. Против пришлых-то.

– Вот именно, – Мано с явственным сожалением отставил пустой кувшин, вздохнул. – И ты уж молчи, Аннета. Не для того небось парня спасала, чтоб неосторожным словом загубить.

Девушка торопливо закивала. Наградить бы ее, растерянно подумал Анегард, только с азельдорскими нравами и не сообразишь, как. Будь дело на его земле или хоть в Оверте, не растерялся бы. А тут… Обидишь еще ненароком. Но и молча отпускать нехорошо.

– Спасибо, Анни. Скажи, могу я тебя отблагодарить?

Девушка вспыхнула, замотала головой:

– Ничего не нужно, господин.

– Пойдем, – Мано накинул на плечи Анни теплый плащ, – провожу.

– Дурень ты, господин, – фыркнул Рихар, когда за ними закрылась дверь и шаги стихли в конце коридора. – Девица в Игмарта втрескалась без памяти, а ты – «отблагодарить». Спасибо хоть, деньги совать не стал.

Анегард подавил зевок, плеснул в лицо холодной водой. И правда ведь, слепой увидит, что влюблена девчонка. С перепугу, что ли, не заметил? Ночь все еще плыла темной мутью в голове, путала мысли.

– Слышал ты про такое? – Анегард кивнул на Марти. – Чего ждать теперь?

– Слыхал, как же, – ответил Рихар. – Раз отогреваться начал, помереть теперь не помрет. А проваляться долго может. Самое малое – дня три-четыре, а то и с боговорот. Маг бы, конечно, быстрей поднял.

– Мага рискованно, ты верно сказал. Знать бы еще, чего он с тем магом не поделил…

Рыжий потянулся, тряхнул головой:

– А чего ж. Пойду по городу пошатаюсь, послушаю.

– Давай.

Рихар ушел, а день потек своим чередом. Мелькнула было мысль заказать завтрак в номер, но Анегард решил не привлекать лишнего внимания. Пока неизвестно, что именно наворотил Игмарт и с кем схлестнулся – вот уж горазд парень в переделки влипать! – лучше вести себя как обычно. Спуститься вниз, как ни в чем не бывало. И, кстати, сказать Мано, чтобы сегодня своих парней никуда не отпускал. Хотя об этом десятник наверняка и сам догадается.

Игмарт то ли заснул, то ли просто лежал тихо. В любом случае, ему явно лучше, можно ненадолго одного оставить.

– Не шуми тут, – неловко сказал Анегард. – Я вниз пойду, запру тебя пока.

Не ответил. Спит, наверное. Ну и слава богам.

В трапезной Анегард первым делом подошел к хозяину. Трактирщик ни словом не обмолвился о ночном переполохе, только едва заметно ухмыльнулся, принимая плату за завтрак – щедрую с избытком, полновесным серебром.

– Спасибо, – сказал Анегард.

Глаза трактирщика потеплели, усмешка стала шире и при этом куда более приязненной. Как будто простая человеческая благодарность перевесила серебро.

– Доброго вам здоровьичка, – неторопливо ответил трактирщик. Развернулся к двери в кухню, рявкнул: – Эй, Ринка! Поторапливайся, растяпа сонная, господа завтрак ждут!

– Уже-е! – протяжно отозвался девичий голос.

Анегард благодарно кивнул и пошел за стол. Следом за ним торопились две подавальщицы с полными подносами.

Как он и ожидал, Мано успел довести до своего десятка сегодняшний распорядок: сидеть на месте, трезвыми и в полной готовности к бою. Анегарда встретили вопросительными взглядами. Но он сказал только:

– Мано, половину – в комнату Игмарта.

– Понял, – кивнул десятник. Зыркнул на открывшего было рот Шонни так свирепо, что у бедолаги не заданный вопрос кашлем застрял в горле. Правильно. Пусть в трапезной пока что пусто, от лишней болтовни все равно лучше остеречься. Дурень все-таки Шонни, дурень и растяпа, не надо было его брать.

Остальные наворачивали завтрак молча, хмуро и деловито. Хоть и не знают ничего – а зачем бойцам знать? С них довольно, что командир ждет боя. Это у командира голова пухнет от вопросов, на которые ответов нет.

Засиживаться за столом Анегард не привык. Встал первым, сказал Мано:

– Я наверх пока. Подойдешь.

Игмарт спал. Теперь, при свете дня, его синюшная бледность бросалась в глаза. Если бы Анегард не доверял полностью знаниям Рихара и Мано, засомневался бы, выживет ли королевский пес. Запавшие глаза, искусанные, потрескавшиеся губы, не лицо – маска. Такой вид бывает у людей, одной ногой уже шагнувших под мрачные своды дворца Хозяйки тьмы. С полдороги в нижний мир редко кто возвращается, не любит Старуха отпускать свою добычу. Хотя вытянули ведь Зигмонд и Сьюз его самого, а он уж, пожалуй, не одной, обеими ногами за край шагнул.

Да, вытянули – запретными чарами! Ради королевского соглядатая никто ворожить не станет, даже если б и знали, как. И нет здесь ни Сьюз, ни Зигмонда, не у кого спросить, чем еще этому полутрупу помочь можно. Придется самим справляться. Слышишь, королевский пес? Тебе упрямства не занимать, раз уж ночь пережил, давай, вытягивай себя и дальше, кто здесь сделает это лучше тебя самого.

Анегард зевнул, тряхнул головой, отгоняя сонный туман. Подошел к окну. Во дворе крутилась своим чередом обычная утренняя суматоха: парнишка-поваренок бежал с ведрами к колодцу, тощая девчонка – кажется, та самая, что ночью перепугалась, – кормила кур, купеческие конюхи выводили коней: караван собирался в дорогу. Остановился перед воротами отряд городской стражи, старший зашел во двор, спросил что-то у поваренка, тот покачал головой. А ведь ни вчера, ни позавчера, ни третьего дня стража с утра по улицам не ходила!

Во двор вышел Мано, потянулся, побрел к колодцу – медленно, будто до конца еще не проснулся. Анегард смотрел, как стражник останавливает его, как Мано качает головой, растерянно чешет в затылке, сам что-то спрашивает. Смотрел и думал: не зашли бы стражнички глотки промочить и трактирщика порасспросить! Хотя тот вроде и дал понять, что болтать не станет, но одно дело просто так язык чесать, и совсем другое – городской страже помочь.

Боги миловали: поговорив с Мано, стражник вышел за ворота, махнул рукой, и отряд двинулся дальше. Десятник постоял еще, все так же неторопливо подошел к колодцу, достал ведро воды, поплескал в лицо, окунул голову… Сразу видно обстоятельного вояку, привыкшего поутру себя в божеский вид приводить. Сразу ясно и то, что ночь провел, как воякам в спокойное время привычно – не считая ни денег, ни выпитого. Для Азельдора вполне себе понятное дело: пока приезжие купцы расторговываются, их охране делать особо нечего, только от дороги отдыхать.

Ладно, встряхнулся Анегард, хватит в окно пялиться, не кумушка любопытная. Отошел, остановился рядом с кроватью. Марти свернулся под одеялом в комок, совсем как вчера, одна разница, что не окоченевший и дышит ровно. Кого ж ты задел, королевский пес? Правильно, что ни мага, ни лекаря звать не стали, а то б стража сейчас прямиком сюда и пришла. Догадается Мано кого поумнее во двор выставить, чтоб предупредить успел, если вдруг что? Должен догадаться.

Пожалуй, никогда Анегард не был настолько растерян. Город, в котором не от кого ждать помощи, где никому нельзя доверять, задание, за которое не поймешь с какого боку браться, а теперь еще и королевский пес в историю вляпался. Да знать бы еще точно, в какую.

Мано принес огромную кружку горячего бульона. Тряхнул Марти за плечо:

– Просыпайся.

Тот застонал: хрипло, едва слышно. Попытался сесть, Анегард поддержал. Кружку Марти взять не смог: руки распухли, пальцы не слушались.

– Не суетись, – буркнул Мано, – я подержу, пей.

Десятник глядел хмуро и явно не торопился пересказывать свой разговор с городской стражей. Видать, ничего хорошего в том разговоре не было. Наконец кружка опустела, Марти рухнул на подушку, неловко завозился, Мано помог ему укрыться.

– Что стража сказала? – спросил Анегард.

– Убийство, – ответил Мано. – Кого, как и где грохнули, не говорят, но ясно, что землю рыть будут, пока не найдут. Кого пришил-то, парень?

Игмарт шевельнул губами, Анегард скорее догадался, чем услышал: «Мага». Вздохнул:

– Ладно, молчи пока. Приходи в себя.

Скрипнула дверь, в комнату тенью скользнул Рихар. Подошел почти вплотную, заговорил чуть слышно:

– Плохо дело.

– Да уже знаем, – буркнул Мано, – стража убийцу ищет. Куда уж хуже.

– Хуже, – уверил Рихар.

Анегард обернулся на Марти: тот глядел с острым интересом. Отлично.

– Рассказывай. А ты слушай, потом поправишь, что не так.

Рихар кивнул, начал:

– Игмарт зашел в трактир, нищий у дверей его запомнил. И как выходил, тоже помнит. Припугнуть пришлось, чтобы не трепался, хотя страже он уже рассказал, что видел. Трактир лысого Аббаса у ворот зернового рынка, дрянная забегаловка с дурной славой. Там как раз возчики гуляли и как раз догулялись до мордобоя. Зашел он с каким-то селянином, но тот сразу же куда-то делся, его и разглядеть не успели. В трактире сидел маг. Что за маг, никто не знает, никогда раньше его там не видели. – Рихар замолчал, подумал немного и добавил: – Если не врут. Хотя для приличного мага слишком уж дрянная забегаловка, а маг приличный, видно, что при деньгах.

– Дальше? – Мано спросил это так, что Анегард явственно понял: десятник уже знает, что именно случилось дальше. Точно знает, и знание это самое что ни на есть мерзопакостное.

– Дальше маг метнул «ледышку», – ровным, очень спокойным голосом ответил Рихар. – Игмарт успел ответить, похоже, ждал подвоха. Употчевал мага ножом в горло и ушел. Везучий парень.

Анегард все еще не понимал, почему Рихар так откровенно зол, почему у Мано вдруг такое лицо, будто его вот-вот стошнит, а у Марти – будто он уже умер. Маг мертв, Игмарт жив, прекрасно, а уж от стражи прикроем как-нибудь.

– Полтора десятка возчиков, три подавальщицы, пять веселых девок, – перечислил Рихар. – Все насмерть. И на то похоже, что честь первого нападения припишут ему, – мотнул на Игмарта встрепанной башкой. – И вину за все трупы тоже.

– «Ледышка», – пояснил Мано. Наверное, углядел недоумение господина. – Ее не в человека кидают, просто вперед, в белый свет как в медный грошик. Кого накроет, тому и не повезло. – Зло глянул на Игмарта. – Чего ж ты с магом тем не поделил?

Королевский пес приподнялся на локте, длинно выдохнул сквозь зубы. Прохрипел:

– Маг… Герейна. Меня… сдали.

Рассказ рыжего выдернул из мутной слабости лучше любых зелий. Злость – отличное лекарство. Вот так, значит, у нас дела обстоят – двадцать три невинных человека герейнов маг за здорово живешь положил, а виноват в том единственный, кому спастись повезло.

Времени зря королевский пес не терял, успел разузнать – это простой люд Герейна боится, а городские старшины да магистрат живут с богатым и щедрым бароном душа в душу. Герейн давно уж купил Азельдор с потрохами, хоть и мало кто из купленных это знает. Хвала богам, у Лотара хватило осторожности не припереться с ходу в магистрат, а то б…

– Сдали, – повторил Марти. Добавил, заметив враз отяжелевший взгляд Мано: – На твоих… не думаю. Я…

Закашлялся, скрючился – от разговоров будто волколачьими когтями драло горло, ворочались в груди недотаявшие ледяные лезвия, кашель рвал нутро на лоскутья. Мано порылся в склянках, сунул под нос вонючее зелье:

– Пей.

Тягучий глоток медленно стек по горлу. Марти полежал, прикрыв глаза, почти с наслаждением ощущая, как острая боль притухает, подергивается, словно костер пеплом, вязкой, туповатой расслабленностью.

– Лучше? – спросил десятник. – Теперь говори, кто сдал. Дело серьезное.

– Не знаю, – осторожно прошептал Марти. Вздохнул, прислушиваясь к ощущением. Болит, но боль словно перестала иметь значение, осталась где-то в стороне, сама по себе. Хорошее снадобье. В бою, правда, бесполезно будет, слишком уж от него растекаешься, кисель киселем. – Я приметный, бывал здесь, узнать могли. Может, с расспросами наследил где. Меня на того мага чисто вывели, прямиком в ловушку.

Анегард нахмурился – хотя, казалось, куда уж больше.

– Думаешь, Герейн ждет нас?

– Вряд ли. Слухи быстро летят, но и мы в дороге не медлили. На тебя ведь ловушек не ставили.

– Тогда почему? – спросил Мано.

– За меня Герейн хорошо заплатит.

– Вон что…

Хотел еще сказать, чтобы Лотар все же осторожно ходил, но подумал и не стал. Незачем обижать излишней опекой, у молодого барона своя голова неплохо варит, единственное, чего не хватает – опыта. Ну так опыт и не наживешь, пока тебя за ручку водят.

– Драпать из города надо, – заявил вдруг рыжий.

Анегард покачал головой:

– Куда ему сейчас драпать? Шевелиться толком не может.

Марти сжал и разжал кулаки – хорошо, под одеялом не видно. Болело все, каждая жилочка, каждый клочок опаленной морозом кожи.

– Если надо, смогу.

– А я б на месте стражи первым делом ворота перекрыл, – с нехорошей задумчивостью сказал Мано. – Потом бы по трактирам да постоялым дворам расспрашивать пошел. Не искать – зачем постояльцев пугать, репутацию городу портить. Спугнуть, чтоб сам на ловца выбежал.

Рыжий почесал в затылке, кивнул. Спросил неуверенно:

– Слетать к воротам?

– Тихо и очень осторожно, – ответил Анегард. – Сможешь?

Мальчишка снова кивнул и вышел.

– Отдыхай пока, – скомандовал Лотар. – Мано, я с ним посижу, а ты присмотри внизу.

– Ладно.

Марти закрыл глаза.

Ворота наверняка перекрыты, но рыжий все равно прав. Уходить надо. Теперь Герейн частым гребнем город прочешет. Слишком велик соблазн, слишком просто сейчас отыграться за прошлые неудачи.

Слишком часто Игмарт ускользал от него, как песок сквозь пальцы, как верткая ласка под ногами.

Тогда, в самый первый раз, дядя потерял его надолго. Искал сначала в окрестностях замка, по деревням, в лесу, потом добрался и до Азельдора, но Марти там уже не было. Да ведь и не мог новоявленный Герейн прямо расспрашивать о племяннике, сам же заявил, что вся семья брата погибла. Марти узнал после – три гроба занесли в семейный склеп Герейнов, замуровали честь по чести в знак прерывания старшей ветви рода.

Перестал искать не скоро, аж к зиме – но перестал. Решил, видно, что раз мальчишка не прячется где-нибудь среди отцовских крестьян, не пристроился в Азельдоре, не объявился нигде до самых морозов – значит, сгинул в лесу. И уж конечно, в страшном сне бы не привиделось Герейну, что «погибший» племянник прибился к королевским псам. Что рассказал свою историю Асколу, а тот – королю. Что дар короля признал в сопляке законного старшего рода Герейнов, и единственная причина, по которой убийца остался хозяйничать в замке брата, звучала так:

– Вырасти, стань воином и отомсти, как велит обычай мстить за подло убитых. А пока можешь считать, что дядя приглядывает за твоим имуществом.

Не очень-то понравились Игмарту эти слова, но с королем не поспоришь. Да и Аскол объяснил после: до совершеннолетия сироте положен опекун из родичей, а нет родичей – из дворян-соседей. И слишком часто бывает, что, пока сирота вырастет, от его наследства остаются жалкие крохи. Сказал:

– Наш государь умен, лучше уж так. То, что своим считаешь, грабить не станешь. Считай, что в оруженосцы поступил. Отец-то учил чему?

– Учил. – Марти сам не знал, как удержался, не заплакал.

– Вот и ладно, значит, продолжим.

Может, дядя и вовсе бы не узнал, что племянник выжил, до чаемого Марти всей душой мгновения мести. Но когда один – в гвардии короля, а второй – в год по нескольку раз наезжает в столицу только ради того, чтоб перед светлыми королевскими очами покрутиться, рано или поздно эти двое столкнутся неминуемо. Игмарт слишком походил на мать, чтобы Герейн мог его не заметить, не задуматься, откуда ему знакомо лицо молодого гвардейца. А задумавшись, навел справки, сопоставил – и все понял.

И началась потеха.

Сначала в стоявшего на посту Марти прилетел кинжал. Невидимый в ночи убийца промахнулся чудом: Игмарта окликнул обходивший караулы Аскол, тот развернулся – и вместо вспоротого горла отделался пришпиленным к косяку двери воротником. Метнулись быстрым эхом дробные шаги убегающего. Искать его в переходах гостевой части дворца было занятием безнадежным.

И Аскол, и Марти не хуже Герейна умели сопоставлять и делать выводы.

На следующий день король намекнул барону Готфриду Герейну, что тот засиделся в столице. Не стоит, мол, оставлять свои земли без присмотра слишком уж надолго. Особенно, когда оные земли лежат на самой границе со степью. Мало ли, кто набежит. Герейн намек понял.

Откровенных покушений больше не было. Вот только – что за странность! – в любом деле, где оказывались замешаны королевские псы, именно Игмарта подстерегало отныне больше всего случайных неприятностей. От заклятий хранил амулет Звездной девы, от клинков – собственное умение. Аскол отлично его выучил, к двадцати годам Игмарт стал одним из лучших бойцов в отряде. Он надеялся, что справится с дядей в поединке.

Похоже, барон Готфрид Герейн опасался того же. Потому что решить спор поединком он явно не хотел. Предательские удары из-за угла, под покровом ночи, чужими руками – вот в каких поединках Герейн чувствовал себя уверенно, вот на каком поле намеревался победить.

Не эта ли подлость натуры и в заговор завела? Или куда проще – жадность?

Пять лет дядя и племянник не выпускали друг друга из вида, кружили коршунами, ждали, кто первый раскроется для удара. Как все подлецы и заговорщики, сколько ни довелось видеть Игмарту, Герейн был трусом. Ни разу Марти не сумел подобраться к нему настолько, чтобы вызвать на поединок честь честью, при свидетелях, по обычаю воздаяния за кровь родных. Тайком убить мог, и не раз. Но из-за угла что за месть? К тому же, чтобы восстановить права на отцовское баронство, нужно действовать по закону и по обычаю. Бросить вызов открыто, в полный голос перечислить обвинения, призвать богов в свидетели поединка. От такого вызова Герейн ускользал так же ловко, как Марти – от убийц. Что ж, рано или поздно чаша весов должна была качнуться резко, принося нежданную удачу одному из соперников. Повезло Герейну. «Но это, – Марти заставил себя усмехнуться, – это мы еще поглядим. Я пока еще жив. А у Герейна больше нет мага».

– Ты как? – спросил Анегард. – Может, есть хочешь?

– Не хочу, – ответил Марти. – Но надо. Тащи.

Думал, Лотар возмутится – не баронское дело самолично еду таскать. Но тот молча встал и вышел. Марти сел, оперся ладонями о край кровати, пережидая головокружение. Нет времени валяться, иначе как бы не пришлось прямо из постели в могилу перелечь.

С Анегардом вместе вошел Рихар. Лотар одобрительно кивнул при виде сидящего Марти, пристроил поднос на стол:

– Ешь. А ты рассказывай.

– Ждут, – коротко сообщил рыжий. – В лица заглядывают, телеги обыскивают. На стенах стража усилена.

Марти зло усмехнулся:

– Сколько чести.

– Скажи лучше, что делать? – спросил Анегард. – Ты, я думаю, не первый раз в такой ловушке?

– Чего проще, взять и уйти внаглую, – хмыкнул Марти. Кивнул на рыжего: – С его-то талантами.

– Рихара подставлять не дам, – отрезал Анегард.

– Да почему ж подставлять, – нарочито широко улыбнувшись, протянул рыжий. Показалось, или и впрямь на мгновение звериные клыки блеснули? – Тут подумать надо, как лучше. Можно извернуться. Тем более, – улыбка стала еще шире, хотя это казалось решительно невозможным, – люди здесь пуганые. Всерьез пуганые, а не бабьими сказками.

– Ты-то откуда знаешь? – насторожился Лотар.

– Чую, – резко ответил мальчишка. – Страх – он о-очень даже хорошо чуется. Ты ешь, чего застыл. Раньше ночи всяко лучше не дергаться.

Марти кивнул и понес ко рту ложку, не отрывая взгляда от мальчишки. Хорошо поговорили. Не ожидал королевский пес получить настолько прямой и ясный ответ на незаданный вопрос. Но что же, оно и к лучшему. Теперь все они – на одной стороне.

Гонец дышал тяжело и хрипло. Он гнал коня от Азельдора без остановки, безжалостно, сменил в деревне на половине дороги и снова гнал. Он знал: владетельный барон Готфрид Герейн щедро награждает за рвение.

– Иди, отдыхай, – сказал Герейн. –Улле, позаботься.

Мадоржом коротко поклонился, ненавязчиво подхватил гонца под руку:

– Идемте, я провожу вас.

Герейн сорвал печать азельдорского архивариуса, развернул письмо. Срочная почта из столицы, наконец-то! На вид – невинное сообщение о ценах на осенней ярмарке, королевских прознатчиков, отслеживающих отправления срочной почты, такое не заинтересует: конечно же, купцам в Азельдоре нужно знать, какие товары выгодней везти в столицу. И, конечно же, на такое сообщение не жаль тратить деньги, отправляя его не гонцом, а через мага-архивариуса: выгаданное время окупит расходы. А заранее уговоренные фразы куда надежней самого хитрого шифра. Если верен тот, кто пишет…

Должен быть верен. Этого человека Герейн держит за глотку дважды: страхом и выгодой. Потому и послал в столицу именно его. Но если верен, если все, что он пишет, правда… боги великие!

Герейн зло скалился, читая. «Парча, бархат, сукно», – принцесса Вильгельма уличена в заговоре и бежала. «Оружие не принесет ожидаемой выгоды», – покушение на короля провалилось. «Урожай в западных областях не покроет всех надобностей», – Ульфар тоже бежал. Туда и дорога; хорошо бы свернул себе шею где-нибудь в пути. «Наливки пользуются спросом, ждите перекупщиков», – король проявил интерес к делам на юге. К его, Герейна, делам! «Ждите», значит… Хорошо же!

Дорогая бумага захрустела, сминаясь. В огонь! «Ждите»… Не о щенке ли предупреждение? Скорей всего, так и есть. Но раз так, важно взять его живым, только живым! Расспросить. Что король знает, что подозревает, каким слухам верит? Одного ли послал? «Перекупщиков»… Нет, не одного! Всех захватить надо, иначе – крах всеем планам! Захватить всех, со щенком наконец-то расправиться, а прочих – привязать к себе не договором, так страхом. Показать все, на что он способен, чтобы не королевского гнева боялись, а его, Готфрида Герейна! Дыхание барона Герейна участилось, рот сам собой оскалился в хищной ухмылке. Проклятый щенок еще принесет ему пользу. Не просто тем, что наконец-то сдохнет, о нет! Сдыхать он будет долго, громко и кроваво, и обязательно на глазах у прочих, у тех, кого посмел притащить с собой.

Нацеливаясь на чужую корону, нельзя забывать о защите собственного скромного достояния. Герейн и не забывал. Он был осторожен. Но теперь, когда столичные заговорщики разбиты, ищущий измену взгляд короля неизбежно обратится на провинции. Будь Герейн на добром счету, он затаился бы, переждал. Но король его лишь терпит. Терпит, благоволя щенку Игмарту, а значит, в любой день может отправить на плаху! Сейчас самое время избавляться от неугодных, заговор все спишет. Как тихо ни сиди, как ни изображай верноподданного, король верит не тебе, а тому, кто мечтает видеть тебя мертвым. Значит, нельзя больше ждать. Пришла пора действовать. Хотя бы ради самозащиты.

– Наконец-то, – хрипло прошептал Герейн. – О Великая, наконец-то!

Похоже, еда придала королевскому псу не только сил, но и наглости. Доев, он поднялся на ноги, подошел, шатаясь, к окну. Стоя чуть сбоку, оглядел пустынный двор. Развернулся, привалившись к стене:

– Не ночью. Отсюда надо быстро уматывать, пока не начали комнаты проверять.

– Из города – только ночью, – отрезал Рихар.

– Я тебе не про город. Отсюда уехать. Открыто, чтоб все видели. С хозяина спроса нет, пока награду за голову не объявили, а как шум поднимется – не сам выдаст, так слуги.

Может, он и прав, подумал Анегард. Буркнул:

– Ладно. Пойду Мано скажу.

– Стой, – оклик королевского пса хлестнул неприкрытым приказом.

– Что еще?

– Со мной развяжись.

– То есть?

На лице Игмарта явственно отразилось «ну ты и олух».

– С тобой был менестрель, в дороге пристал, попросил до Азельдора защиты. Кто такой, куда здесь делся, ты не знаешь и знать не хочешь. Понял?

– Не понял, – резко ответил Анегард. – Но раз настаиваешь, сделаю. Тебе бегать не впервой.

Королевский пес хрипло рассмеялся.

– Лотар. Я на оскорбления не ведусь. Да, мне бегать не впервой, слушай и делай, как говорю. Прощаемся на глазах у всех, выезжаем ты в одну сторону, я в другую. Ты со своими спокойно едешь через ворота, я забиваюсь куда-нибудь и жду ночи.

– Пойду, осмотрюсь, – Рихар высунулся в окно, оглядел двор. – Может, где поблизости найду для тебя нору.

– За конюшней, – Игмарт добрел до кровати, сел, прикрыл глаза. – Сенник. Ворота с улицы.

Похоже, несколько шагов по комнате вымотали его не хуже долгого боя. Помоги, Звериная матерь, да что он вообще может в таком полудохлом состоянии?!

Рихар кивнул:

– Гляну, что за сенник.

«Где-то я ошибся, – думал Анегард. – Где-то мы с ним оба ошиблись. Я так и не спросил у него совета, все надеялся сам до приличного плана додуматься. А он что-то придумал и начал действовать без меня. А теперь… Что делать теперь, неясно вдвойне. Зато ясно, что Герейн – враг, и еще – что инициатива упущена. Плохо. Отвратительно». В голове, как наяву, прозвучал отцовский глуховатый голос: «Запомни, сын, в бою многое решает храбрость, но сражение – больше, чем бой, и самая отчаянная доблесть не спасет того, кто по глупости, растерянности или из страха отдаст врагу инициативу».

Что же делать?

– Что застыл? – ворвался в мысли сиплый голос королевского пса. – Командуй иди, чем скорей свалим, тем лучше.

– Послушай, мне это не нравится. – Наконец Анегард вычленил и облек в слова главное, что его беспокоило. – Я не привык бросать своих в опасности. Да еще и раненых.

Игмарт криво ухмыльнулся. Анегарду почудилось, сейчас скажет: «Какой я вам к бесам свой». Но сказал королевский пес совсем другое:

– О месте, где встретимся, сговорись с Рихаром. Чтобы я не знал. Все, я собираться пошел.

Доковылял до двери… Хотя нет, не доковылял. С каждым шагом походка королевского пса выравнивалась, не зная, и не заподозришь, что едва идет. Наверное, и ночью так дошел, на чистой воле. Лотар зло стиснул зубы. Ладно. Раз уж решили, будем делать. И молиться всем богам, чтобы прошло гладко.

Отъезд не привлек лишних взглядов. Хозяин вздохнул с облегчением, принимая щедрую плату. Бледный до зелени Игмарт щедро глотнул какого-то зелья из запасов Сьюз – оно ли помогло, или впрямь у королевского пса воля такая, что и мертвым пойдет, но в седло тот сел, как ни в чем не бывало. Махнул выскочившей во двор Анни, поправил висевший у седла чехол с лютней, подобрал поводья. Церемонно распрощался с Анегардом:

– Благодарю высокородного господина за покровительство. Смею надеяться, наши дороги еще пересекутся, милостью богов.

– Удачи, менестрель, – бросил в ответ Анегард. Получилось не так надменно, как надо бы, и куда более искренне.

Звякнули бронзовые подвески-бубенчики, менестрельский оберег. Игмартов гнедой зацокал копытами по вымощенной серым камнем мостовой. Через пару кварталов Рихар его догонит, заберет коня, а Марти забьется в выбранную нору ждать ночи. Дай-то боги, чтоб дождался спокойно! Какая все-таки мерзость – оставить вот так, одного, раненого, почти беспомощного, без защиты. Будь оно все проклято. Анегард зло стиснул зубы и выехал со двора. Не оглянулся.

Маневр прошел удачно – Рихар верхом на гнедом догнал отряд даже быстрее, чем ждал Анегард. Пристроился рядом, бросил с проказливо-виноватым видом нашкодившего оруженосца:

– Прошу простить за задержку, мой господин.

Кажется, никто посторонний внимания не обратил.

Спокойствия Анегарду это не прибавило. Особенно после того, как дважды попались навстречу даже не патрули – отряды городской стражи. Пока улицы прочесывают, скоро ли за постоялые дворы примутся?

Уже. Анегард смотрел, как отряд заворачивает в просторный двор, как стражники бегут к конюшне, к кухонным дверям, к сараям. Не досидит королевский пес до ночи. Выловят.

И тут как стукнуло: «Сговорись с Рихаром, чтобы я не знал». Чертов ублюдок. Бегать ему не впервой! Выходит, сразу просчитал, что вряд ли сумеет отсидеться непойманным?

– Рихар.

Мальчишка тоже глядел на стражу, поэтому понял сразу. Перебросил поводья гнедого Анегарду.

– Я пошел.

– Удачи.

К воротам Анегард подъехал злой до крайности, зато злость помогала если не совладать с тревогой, то хотя бы не показывать ее. Рявкнул на зевающих у опущенной решетки стражников:

– В чем дело? Почему средь бела дня ворота закрыты?

– Сейчас откроем, ваша милость, – неторопливо ответил начальник караула, вислоусый пузан, опоясанный широким наборным поясом, какой в Азельдоре отличал десятников от рядовой стражи. – Вы покудова отойдите на свет, окажите такую любезность. Во-он туда.

«Во-он там» мялся парнишка, на стражника никак не похожий, а похожий скорее на трактирного побегушку. Ежился под холодным ветром, прятал иззябшие пальцы под мышки. Очевидец?

– Что стряслось-то, браток? – добродушно спросил Мано. Он успел обзавестись таким же поясом и подхватить протяжный азельдорский говор, так что на него стражник глянул куда более благосклонно, чем на явно нездешнего заносчивого юнца благородных кровей.

– Да убивца, вишь, ловим.

– Ишь ты. Видать, кого важного пришили?

– А бесы их разберут, – плюнул пузан. – Нам велели смотреть, мы и смотрим. Ну, у вас вроде никто под описание не подходит. Как, пацан, не узнаешь никого?

– Да вроде нету, – отозвался парнишка.

– Вроде или нету?

– Непохоже.

– Тьфу, бестолочь. Проезжайте, ваша милость. Извиняйте великодушно за задержку.

Поймал брошенную Лотаром серебрушку, махнул стражникам. Решетка, натужно скрипя, поползла вверх.

Метнулось под широкой аркой ворот эхо от копыт, ударило в лицо вольное полуденное солнце. Анегард медленно выдохнул. Они выбрались из Азельдора удачно, не возбудив в страже подозрений. Как знать, с таким-то поглядчиком и такой сонной стражей, может, и Игмарт с ними выехал бы так же спокойно? Зря испугались. А теперь они в безопасности, отряд крепких здоровых воинов, а полудохлый королевский пес вот-вот попадется страже, настроенной куда серьезней этих сонных тетерь. Хорошо хоть, что там с ним Рихар. Звериная матерь, помоги им, прикрой…

Остановились в ближней деревне, в трактире за околицей. Чуя мрачное настроение господина, Мано помалкивал, а остальные и вовсе делали вид, что их тут нет. Но это лишь усугубляло злость Анегарда. В мертвом молчании чудилось осуждение.

Впрочем, Мано не забыл оставить след для возможной погони, «проболтавшись» трактирщику, что господин возвращается в столицу, уладив в Азельдоре торговые дела отца. Мрачный почему? Да уладил не так гладко, как хотелось бы. А папаша у молодого господина таков, чуть что не по его, нравоучений не оберешься. И оправданий слушать не станет. Трактирщик сочувственно кивал и втихаря разбавлял сидр колодезной водой. Анегард пил, слушал краем уха и думал: «Что за проклятое поручение, с каждым днем все больше привыкаю лгать и изворачиваться, словно вор в бегах. Помнится, не так уж давно гадал, как королевский пес может так унижаться? Гляди, Лотар, и ты научишься! Страшно?»

Страшно не было. Было противно.

К вечеру, описав широкую дугу, подгадали остановиться как раз между двух деревень, в негустом лесочке, примерно напротив той части города, где Рихар собирался перебраться через стену. Здесь было тихо. Ни людей, ни обильного зверья, только птицы да зайцы, да лисье семейство. Анегард лег поодаль от костра, глядя сквозь голые ветви в прояснившееся, усыпанное крупными звездами небо. Слушал. Рихар обещал дать ему знак, когда выберутся. Но то ли далеко они были, то ли вовсе еще не выбрались – как Анегард ни вслушивался, рыжий нелюдь словно в воду канул.

Марти проводил взглядом Рихара – тот держался в седле, будто всю жизнь, с пеленок, верхом провел. Цокали копыта, за высоким забором смеялась девушка, в доме напротив визгливо ссорились, в лавке на углу торговались так отчаянно, что всей улице развлечение. Никому на этой улице не было дела до привалившегося к забору парня в щегольской одежде удачливого менестреля. Пока не было.

Придерживаясь одной рукой за забор, Марти побрел к калитке. Бледный, ноги не держат – если кто и остановит на нем взгляд, наверняка решит, что менестрель ночью лишку перебрал. Эка невидаль.

Калитку проверил Рихар перед самым отъездом. Оставил слегка приотворенной – так она и стояла. Марти вошел с видом человека, точно знающего, куда ему надо. Бесшумно задвинул засов. Огляделся. Хвала всем богам, никого. Приоткрыл дверь на сеновал, вслушался – тихо. Быстро скользнул внутрь. Осторожно, по стеночке, протиснулся мимо тюков соломы вглубь. Зарылся в мягкое сено, закрыл глаза. Вот и все. До ночи можно отдыхать. Можно отпустить себя, расслабиться, разрешить растечься в кисель. Силы понадобятся ночью. Ой как понадобятся.

Лотар угадал верно, не впервой королевскому псу прятаться и уносить ноги. Когда был мальчишкой, Аскол часто в разведку посылал, да и после приходилось – правление его величества Гаутзельма не было спокойным. Случалось всякое, и похуже нынешнего. Да что давнее ворошить, достаточно припомнить, как этим летом Ульфару с его клятым магом попался! Нет, нынче жаловаться не на что. Нынче радоваться надо, всех богов скопом благодарить. После заклятия выжил, мага герейновского убил, добрался до Лотара, и Лотар, спасибо Звериной матери, не растерялся. Отогрели, с самого края нижнего мира вытащили. Повезло, как ни кинь. А что чувствуешь себя, как при последнем издыхании, ну так кому бы после ледышки лучше было? Пройдет. И очень даже кстати, что не нужно прямо сейчас трястись в седле, что отлежаться можно. К ночи станет лучше.

Запах сена убаюкивал, привычные дневные звуки успокаивали, нюх молчал. Марти даже не понял, как рядом оказался Рихар. Словно из воздуха возник. Заснул он, что ли, так позорно проглядеть мальчишку?! А если б не Рихар, а Герейн? Марти в сердцах выругался.

– Тише, – прошипел мальчишка.

– Разве уже вечер?

– Стража обыскивает постоялые дворы. Лежи, чего вскинулся, – Рихар обернулся на дверь. – Сюда не дошли еще. Я не знаю, как обыскивают, может, только по комнатам. Но дворы точно смотрят и двери все перекрывают. Мы с улицы видели.

– Ясно. – Марти сел, медленно потянулся. Двигаться было больно, но терпимо. Драться сможет. Недолго. – Что делать предлагаешь?

Рыжий пожал плечами:

– Сидеть тихо и надеяться, что пронесет. Колдовать я не умею. А то, что умею, в городе нельзя. Только ночью.

– Ясно, – повторил Марти. – Ладно, значит, сидим тихо. Давай тогда глубже зароемся. Азельдорская стража ленивая, если они точно не знают, что я здесь, самое большее – влезут на вон те тюки, оттуда глянут и свалят. Если ничего подозрительного не углядят.

– Угу… щас… – рыжий зарылся в сено.

Очень скоро он устроил что-то вроде пещерки. Помог Марти забраться внутрь, влез сам, забил вход сеном. Не найдут. Вот только королевский пес ощущал себя не в безопасной норе, а в самой настоящей ловушке. Из хорошей норы должно быть по меньшей мере два выхода!

День утратил благостное спокойствие, наполнился душной, вязкой тревогой. Хуже нет, чем ждать, полностью осознавая свою беспомощность. Помоги, Воин, защити, Звездная дева! Мы сделали, что могли, теперь только надеяться.

Время, отмеряемое ударами сердца, тянулось слишком медленно. Марти сидел, закрыв глаза, весь обратившись в слух.

Рихар сжал его ладонь. Голоса? Проклятое сено, глушит звуки!

Голоса, шаги, стук двери.

– Если здесь кто и есть, беса с два найдешь. Разве что подпалить.

– Помилосердствуйте!

– Думай, что несешь, ушлепок ты недоделанный! «Подпалить»! Не на зачистке! Тебя самого за такое подпалят, мало не покажется.

Шуршание соломы, невнятная ругань.

– Нет здесь никого. Идем дальше.

Шуршание. Стук двери. Можно дышать.

Они с Рихаром еще долго сидели тихо, не только не разговаривая, но даже не шевелясь. Один раз повезло, и хвала богам, и незачем судьбу искушать. Но тревога отпустила. Марти даже задремать умудрился. Правда, тут же получил тычок от Рихара:

– Не спи, стонешь!

Тогда он сел, подперев голову руками, и стал думать о том, как достанет Герейна. Это бодрило.

Когда показалось, что они сидят здесь уже целую вечность, что давно и вечер прошел, и ночь, Рихар снова сжал его руку:

– Пора.

Наконец-то!

Марти так шустро пробирался вслед за Рихаром к выходу, что, когда мальчишка вдруг замер, чувствительно ткнулся носом в его спину. Рыжий сердито зашипел:

– Назад!

Теперь Марти услышал: на улице, у самых дверей сеновала, тихий смех, поцелуи, неровное дыхание. Бесово семя! Хорошо, если поцелуями ограничится, а если нет, они ж сюда и пойдут! На сено! И «занято» не крикнешь. Вот же бесовы происки.

Рихар нетерпеливо толкнул, и Марти отступил назад. Снова в нору забиваться? Боги, как не хочется. Как не терпится свалить уже отсюда, выбраться за ставшие ловушкой городские стены.

– Туда, – Рихар махнул рукой и сам, протиснувшись мимо Марти, первым полез – вдоль стены, между неструганными досками и сеном. Правильно. Должна остаться хоть какая-то свобода если не маневра, так хотя бы обзора.

Они едва успели. Открылась и закрылась дверь, смех стал громче, дыхание жарче. Зашуршало. Девичий голос протянул капризно:

– Постелил бы хоть чего, колется!

– Брось, – засмеялся мужчина, – неженку из себя не строй. Уж будто никогда в сене не валялась.

Заглушил возражения поцелуем. Невнятное мычание перешло в стоны, мужчина дышал хрипло и часто, девчонка тоненько взвизгивала. Марти прислонился затылком к стене. Ишь, наяривает. Он и сам, случалось, таскал девчонок в сено – хорошеньких служанок, посудомоек, разбитных горожаночек и деревенских простушек. И сейчас кровь быстрей побежала в жилах. Эта, похоже, горячая штучка, вон как распалила своего кавалера. Но, бесы б ее побрали, до чего же не вовремя!

Ладно, если бы здесь оказалась наивная влюбленная парочка, не зашедшая дальше поцелуев, было бы еще хуже. Эти перепихнутся и уйдут, а те бы до утра проворковали. Ищи во всем лучшее, королевский пес. Подождем. В предзимье ночи долгие.

– А-ах, – протяжно вскрикнула девчонка. Возня затихла на несколько мгновений, потом послышался смех. – Ты горя-ачий.

– Ты тоже не ледышка, – хохотнул мужчина. – Хочешь еще?

О боги, нет!

– Дава-ай… о-о…

О боги. А если они полночи здесь кувыркаться будут? А потом еще так укатаются, что здесь же и отдохнуть прилягут. До утра. Милосердная Звездная дева, клянусь, я больше никогда… никогда! Дай уйти.

Время шуршало песком сквозь пальцы, сочилось кровью из неперевязанной раны. Ничего, ночи предзимья долгие, азельдорская стража ленива. Уйдем. Марти покосился на Рихара. Без толку. Темно, не разглядеть, даже дыхания не слышно, будто мальчишка вовсе растворился в темноте. Накатила паника; Рихар, словно почуял, коснулся его руки. Хотя почему «словно». Говорил же, что чует страх. Ох, королевский пес, не позорился бы.

Возня страстной парочки наконец-то затихла, теперь слышалось только тихое, расслабленное дыхание, довольный шепот девчонки, короткие, ленивые смешки мужчины. Ну, что? Уйдут, нет? Шуршание, поцелуй… негромкий смех… зевок… Марти сжал кулаки, сильно, так, что боль огнем хлестнула вверх по рукам. Уходите. Проваливайте, чтоб вас на том свете бесы драли!

Ударил в лицо холодный ночной ветер, чуть слышно стукнула дверь. Рихар подтолкнул:

– Вылезай, быстро.

Перед дверью Марти помедлил. Вроде тихо.

– Выходи, – снова толкнул Рихар, – нет там никого, они ушли.

Двор заливала темнота, странно густая, необычная для города. Морозные иглы пробежали по хребту, заворочались в животе. Не нюх, не тревога – паника.

– Спокойно, – непривычно взрослым голосом сказал Рихар. Марти резко обернулся: мальчишка по-прежнему был невидим. Жесткие пальцы сомкнулась на плече: – Заскулишь – попадемся. Спокойно. Ничего не делай, просто слушай меня.

– Командуй, – медленно выдохнул Игмарт.

– Через забор. К стене, переулками. Не беги, просто быстро иди. Найдешь дорогу?

– Да.

– Я буду близко. Будет страшно, не обращай внимания. Если не уверен в себе, заткни чем-нибудь пасть.

– Справлюсь.

– Остановись под стеной, закрой глаза и, что бы ни случилось, молчи. И руками не размахивай.

– Понял.

– Вперед.

Ледяные иглы паники взорвались огнем в крови. Марти перемахнул через забор и повернул к городской стене. Не бежать, просто быстро идти. Он помнил дорогу. Три квартала прямо, и это самая опасная часть пути, потом свернуть в переулки сапожного конца, там стража не ходит, и все они заканчиваются тупиками у стены.

Эхо шагов металось между спящими домами, тьма затопила улицу, и если эта морозная жуть называется невинным словом «страшно», то Герейн – добрый дядюшка. Не бежать. Ясно, почему. Побежишь – паника захватит, замутит голову, так и влетишь на полном ходу в очередные неприятности. Возможно, в смертельные.

И не орать. По той же самой причине.

Рванул с пояса ремешок для кошелька, сжал зубами. Так легче. Свернул. Хорошо. Еще немного, совсем немного, совсем. Почему так тихо?! Только ребенок плачет где-то недалеко, в каком-то из темных, утонувших в удушливом страхе домов. Если бы не этот плач, можно было бы подумать, что город вымер в одночасье.

Все-таки сорвался на бег, и почти тут же врезался в стену. Поднял голову – ни луны, ни звезд, ни даже туч, как будто неба вообще нет, а есть только сплошная непроглядная тьма. Нелюдские штучки. Выдохнуть. Закрыть глаза. И руками, говорил, не размахивать? Марти завел руки за спину, сцепил пальцы в замок. Замер. Сердце колотилось как безумное, казалось – теперь, когда стихли шаги, от ударов сердца такое же эхо идет, разносится по лабиринту темных переулков, множится, настигает…

Стиснуло, рвануло вверх, паника взметнулась черным огнем. Игмарт стиснул зубы так, что челюсти заныли и зашумело в ушах. Желудок подкатился к самому горлу, хорошо, что с утра не ел. Можно ли звать богов, если в этот самый миг тебя спасает нелюдь? Наверное, лучше не надо.

Земля ударила по ногам, и тьма отпустила. Марти ощутил колючую сухую траву под щекой. С трудом расцепил пальцы, оперся ладонями, поднялся на четвереньки. Сел. Поднял голову. В прорехах низких туч сияли звезды. Примерно в ста шагах смутно белела стена Азельдора. Закричала вдалеке сова.

Выбрались.

Что-то мешало дышать. А, бесово семя, ремень! Чтобы разжать сведенные челюсти, пришлось постараться: растереть лицо, расслабить мускулы. На ремне отчетливо виднелись следы зубов. Позорище. И руки дрожат.

– Как ты? – тихо спросил Рихар. Оказывается, все это время мальчишка тихо сидел рядом. Снова – просто мальчишка. И, кажется, такой же уставший, разбитый и растерянный, как и Марти.

– Терпимо, – неловко ответил Игмарт. – Почти хорошо.

– Пойдем тогда, – Рихар встал. – Рассвет скоро.

Вопреки тайным опасениям Марти, ноги его вполне себе держали, и после первых немного неуверенных шагов он сумел взять неплохой темп. Больно, голову ведет от слабости, но бывало и хуже. Мальчишка легко шагал рядом, от него не веяло ни страхом, ни опасностью, наоборот – готовностью подхватить и поддержать. Странно, неправильно. Не привиделась же мутная мгла, до краев напитанная ужасом? Нелюдь. Опасная тварь. Мальчишка, который спас его – возможно, рискуя собой.

– Рихар. Могу я спросить?

Ответил быстро, будто ждал вопроса:

– Лучше не надо.

Какое-то время шли молча. Сначала ломалась под ногами сухая трава, потом вышли на тропу. Скоро тропа свернула в лес. Нелюдь выбирал путь уверенно: не иначе, подумал Марти, лотаровский дар ведет. Ну и хорошо, слава Звериной матери.

– К утру дойдем, если быстро идти, – сказал мальчишка. – Сможешь?

– Да.

Прибавил шагу. Хорошо, что за день отлежался. Все не так страшно, как могло бы быть. Почти хорошо.

– Рихар.

– Я же сказал, не надо.

Марти на ходу коснулся худого плеча:

– Я не спрашиваю ничего. Просто спасибо.

– А-а, – мальчишка насмешливо фыркнул. – Пожалуйста.

Владетельный барон Готфрид Герейн отнюдь не отличался добрым нравом, но все же редко когда бывал настолько разъярен, как сейчас. Он еще сдержался, сумел не сорвать злость на доставившем вести гонце, даже наградил того – а как же, за дурные вести надо награждать щедрей, чем за добрые, иначе рискуешь узнать их как раз в шаге от эшафота. Пусть гонец радуется полученной от господина серебрушке да похвале за расторопность, пусть гонит коня во весь опор, поспешая обратно в Азельдор с наказом – найти, живым взять, даже если весь город вверх дном перевернуть придется! И щенка, и всех, кто с ним рядом! Причастны или нет, люди короля или случайные попутчики, после разберемся, пока важно не упустить.

Барон Готфрид Герейн метался по парадной зале родового замка, честя на все корки проклятого щенка, нерадивых азельдорских стражников, а пуще всего – давшего себя убить мага, чтоб ему всю вечность посмертия вариться в кровавом котле Хозяйки тьмы. Подпустить королевского пса на расстояние броска ножом! Это же каким надо быть остолопом! Кретином самоуверенным! Нет, что самоуверенности ныне покойному мэтру Суришу не занимать, Герейн знал всегда. Но полагал, что неумеренное самомнение мага относится все же к его знаниям, умению чары плести, короче, к тем областям, в коих он и впрямь достиг определенных высот. А он, вишь, вздумал! Тягаться с королевским псом в бою! Боги великие, видели вы другого такого болвана?!

А Готфриду Герейну теперь мало того что с племянником и прочими королевскими прознатчиками разбираться, так еще и нелюдь самому в узде держать! Или, если не удержит, избавляться, зачищать, как положено, упаси Старуха! Для того ли прикармливали. Да только вспомнить, чего стоило Суришу заклясть тварей на повиновение хозяину! Впрочем, все же меньше, чем самому Герейну – найти зерно смысла в древней семейной легенде, свести концы с концами в неясных слухах, отыскать старые хроники, надежно запертые в пыльном архиве родового замка. Обычно об избранниках в роду помнят крепко и гордятся ими непомерно, но у кого нынче хватит дерзости похвастать избранником Старухи в предках? Тем более таким, который, может статься, до сих пор где-то летает, кровь из добрых людей пьет. Боги не любят ослушников. Дурак был пра-пра-какой-то-дед, барон Зигмонд Герейн, ох и дурак. Такой бы случай Готфриду, уж он бы своего счастья не упустил. Но его боги не отметили, ему пришлось покупать то, что предку на дармовщинку предлагали. Деньгами, кровью, смертью… Деньги были свои, кровь и смерти – чужие, однако достались не дешевле, Суриш свидетель.

Вспомнив, сколько тайных трудов брал на себя маг, Герейн заскрипел зубами. Храбрости ему не занимать, но Хозяйку тьмы улещивать – одной храбрости мало. Суриш не таился от господина, все тонкости кровавых ритуалов Герейн видел своими глазами, и не раз, но одно дело видеть, а другое – самому… Все же спокойней, когда между тобой и темной богиней хоть какой, да посредник.

Но и терять послушную своей воле стаю кровососов барон Готфрид Герейн не хотел. Это ж какая силища! Какой способ людишек в кулаке зажать, да так, чтоб никто сторонний не подкопался! Основа нынешнего благополучия, и ладно бы только нынешнего – будущего! Главный, пока что тайный козырь в той большой игре, где ставкой – трон его всем надоевшего величества Гаутзельма. Сейчас нелюдь держат суришевы чары. Пока держат; надолго ли хватит – одной Старухе ведомо. Проклятый щенок, и тут подгадил! Суриш мертв, другого умелого мага не вот так сразу отыщешь, да еще не сказать, что получится привязать к себе, молчание и верность обеспечить. Нет, на магов надежды мало, придется теперь самому нелюдь держать. Благо, что на кровь Герейнов заклята. В ближайший же храмовый день Старухе поклониться, испросить благословения, жертву пообещать… Нет, жертву придется сразу! Он не маг, у него нет должной силы, великая богиня не снизойдет к просьбе, подкрепленной лишь обещанием будущей платы, словно от какого-то торгаша. Сразу. Со всем почтением. Боги, страшно-то как. Бесов Суриш, нашел время помереть! Кретин.

– Ты мне ответишь, – цедил сквозь зубы Герейн, сам того не замечая, – ты мне за все ответишь. За все заплатишь, щ-щенок…

Анегард глядел на спящего Игмарта и отчаянно боролся с назойливым, слегка досадливым восхищением. Наглец, неприятный тип, королевский соглядатай, было бы кем восхищаться! Ну да, любой другой несколько дней пластом бы валялся, горячий бульончик из чужих рук хлебал, а этот на своих ногах из города выбрался, до лагеря дошел, и только потом свалился. Ну так королевский пес – это и не «любой», а «лучший».

– Сильный парень, и не трус, – эхом от его собственных мыслей сказал Рихар.

– Сам-то как? – спросил Анегард. – Устал?

– Устал, – с легким удивлением признался мальчишка. – Раньше такое легче давалось.

Помолчал, добавил задумчиво:

– Наверное, это хорошо. Я себя человеком ощущаю.

– Тогда точно хорошо, – согласился Анегард. – Отдыхай.

Рихар расстелил попону, лег, укрылся и, кажется, через мгновение уже спал. Свернулся в клубок, натянув одеяло на макушку – не то по-звериному, не то по-детски. Анегард чувствовал его усталость, обычную, человеческую, ничуть не похожую на отупевшее равнодушие нелюди. Наверное, не стоит мальчишке часто прибегать к нелюдским способностям. Пусть привыкает снова жить человеком.

Анегард прошелся по временному лагерю, проверяя, все ли в должном порядке. Хорошо, деревня далеко, за лесом, а в лес поселянам ходить не сезон. Отозвал Мано в сторону, сказал:

– Как Рихар с Игмартом отдохнут, сразу выступаем. Не хочу под самым городом сидеть.

– На юг? – уточнил десятник.

Анегард подавил досадливый вздох:

– Куда ж еще. Герейн и герейнова нелюдь, чтоб их. Узнать бы, как там отец…

А лучше – управиться поскорее да вернуться. Но о такой удаче молодой барон не то что вслух сказать, даже думать себе не позволял. Нельзя искушать богов.

– И еще, Мано, деревни обходим.

Десятник подавил вздох. Кивнул:

– Понял.

– Скажи всем, чтоб не шумели.

Близкие стены города внушали тревогу. Много ли времени понадобится страже, чтобы обойти постоялые дворы и убедиться, что Игмарта там нет? День, от силы два. А потом? Хорошо, если решат, что фальшивый менестрель нашел пристанище у кого-то из горожан. Но все равно лучше поскорей убраться от Азельдора подальше.

Угадать бы, как поведет себя Герейн. Поспешит в Азельдор лично присмотреть за поисками заклятого врага или засядет в замке? Хотя в любом случае нужно двигаться к его землям. Найти ту загадочную нелюдь, которую королевские маги не обнаружили, или убедиться достоверно, что искать нечего.

Рихар проснулся первым. Перевернулся на спину, прищурился, глядя в хмурое небо. Потянул носом, довольно облизнулся, почуяв плывущий от костра запах гусиной похлебки. Вскочил, тряхнул за плечо Игмарта:

– Вставай, обед проспишь!

Марти сел, поморщившись, и видно было, что хоть как-то шевелиться он себя заставляет. Поднес к лицу опухшие, синюшные ладони, несколько раз сжал и разжал кулаки. И спросил совсем не то, чего ждал Анегард – есть ли снадобье какое подходящее, или далеко ли от города ушли, или какие дальше планы. Нет, королевский пес явно был из тех, кто не разменивается на мелочи, а сразу берет быка за ноздри.

– Лотар. Ты думал уже, как в замок Герейна попасть?

Анегард моргнул, справился с замешательством и ответил, пожав плечами:

– Никак. Тебе ведь туда лучше не соваться.

Королевский пес фыркнул, мотнув головой – не то смех сдерживал, не то презрительное «лопух». Потряс ладонями, поднялся на ноги, постоял, слегка пошатываясь. Сам подошел к костру поближе, уселся, пристроил на колени миску с горячим супом.

– А ты, выходит, думал? – уязвленно переспросил Анегард. – И придумал?

Игмарт кивнул:

– Все просто. Пообедаем и выезжаем, по дороге расскажу.

Ишь ты… Анегард привычно подавил раздражение. Вот уж в чем-чем, а в вопросе проникновения в замки, где тебе не рады, он готов отдать Игмарту первенство. Опыт не пропьешь.

Опыт… А еще не пропьешь нахальство и дурную голову!

Марти ел медленно, не обращая внимания ни на Анегарда, ни на остальных. Словно не заметил, что остальные покончили с едой и сворачивают лагерь, седлают коней, уничтожают следы короткой стоянки. Анегард его не дергал. О чем бы королевский пес ни задумался, пусть себе думает, незачем мешать.

Пропустили отряд вперед – только Рихар дурнячком пристроился рядом, ухмыльнулся навстречу взгляду Игмарта:

– Все равно ж без моей разведки не справитесь!

Марти помедлил пару мгновений, кивнул:

– От твоей разведки все зависеть будет. От того, в замке ли Герейн и сколько там его людей.

– Герейна и выманить можно, – беспечно предложил Рихар.

– Сам выйдет. К бесам, надоело мне в прятки с ним играть. Пора решить дело раз и навсегда.

Он за этим сюда и ехал, напомнил себе Анегард. Спросил как можно спокойнее:

– И как решать собрался?

– Нагло, – ответил Марти. – Заявить свои права и потребовать поединка.

– Под воротами замка? Хороший способ. Если хочешь превратиться в ежа, фаршированного стрелами.

– За дурачка меня не держи. В храмовый день, перед алтарями.

Вон оно как, по традиции, значит. Что ж, это сработает. Если повезет застать Герейна в храме и при свидетелях. Отказ от поединка перед богами равносилен признанию вины.

– Если он придет.

– Он храмовые дни никогда не пропускает. Точно знаю. Лишь бы в Азельдор не умотал.

– Если умотает, подкинем весточку, что тебя в его землях видели, – пообещал Рихар.

– Ты, что ли, подкинешь?

– Поглядим.

Вдали показалась деревня – даже еще не сама деревня, а огороды, неубранный стог сена, укрытый поверху камышом, дымки в чистом небе. Отряд свернул с дороги. Проехали кочковатым лугом, какое-то время двигались по опушке и вскоре нашли узкую, едва заметную тропу, ведущую в лес.

– Драться-то сможешь? – спросил Анегард. – Как по мне, состояние у тебя сейчас не для поединка.

– Время есть, очухаюсь.

– Два дня? Сдурел.

Игмарт зыркнул зло:

– Посмотрим.

Анегард пожал плечами. Спорить дальше он не собирался. Со своими делами королевский пес разберется сам. А вот с нечистью-нелюдью вряд ли поможет. Нечисть да нелюдь – дело его, Лотара.

Какое-то время ехали молча: в густом ельнике тропа сузилась, едва пропуская всадников по одному, гуськом. Куда еще выведет – наверняка тропы эти разбойники да браконьеры прокладывали. Не заплутать бы.

Не заплутали. Тропа вынырнула из леса и тут же уперлась в ворота постоялого двора, а за ним, дальше, золотились свежей соломой крыши небольшой деревеньки. Мано побурел, уловив сердитый взгляд молодого барона.

– Кто первым шел? – прошипел Анегард.

– Шонни.

Марти глумливо хмыкнул.

– Второй раз, – молодой барон предпочел удавить в зародыше неприятную мысль: надо было до отъезда разобраться, кого десятник с собой набрал. Хотя дома за Шонни особого раздолбайства не водилось. – На третий – нечисти скормлю. Шонни, хорошо слышал? На приманку пойдешь, раз для службы не годен.

– Господин, я…

– Заткнись. Заворачиваем, раз уж так, пообедаем.

– Странное место для постоялого двора, – буркнул Мано, почесав затылок. – Хорошо если разбойничье логово, а не волколачье. Может, ну его, обедать здесь?

Анегард обернулся. За спиной непроглядно темнел ельник. Через деревню так и так ехать, не возвращаться же по собственным следам.

– Я первым пойду, – королевский пес послал своего гнедого вперед. – А вы помалкивайте. Нет здесь никаких волколаков, контрабандисты только.

Как уж там королевский пес сговаривался с трактирщиком, но обошлось без лишних вопросов и даже без косых взглядов. И обед оказался хорош. Трактирщик доверия не вызывал, одноглазая, меченая шрамами рожа так и просилась на виселицу, однако вел себя любезно. Даже предложил на прощание еще заглядывать, «ежели чего».

«Интересная у нашего короля гвардия, – в который раз подумал Анегард, – те еще мастера по темным делишкам». Может, прав был Зигмонд, когда говорил, что нынешние бароны – правнуки вчерашних разбойников, а король среди них всего лишь самый удачливый? Вот и сказывается родовая кровь.

И грызня вокруг трона оттуда же.

За деревней Игмарт поехал первым. То ли у трактирщика дорогу разузнал, то ли знакомые места начались. Пересекли тракт, свернули на разбитую тяжелыми возами полевую дорогу. Не иначе, тоже контрабандистами проложенную.

С затянутого тучами неба срывался мелкий, но уже по-зимнему колючий снег. Надежды на скорое завершение дела он не прибавлял: добрая половина подлежащих зачистке тварей давно забилась в зимние берлоги, поди найди. А установится такая погода прочно, так к концу следующего боговорота и остальные в спячку залягут. Останутся волколаки да перерожденцы, да, может, упырь какой голодный, жиру к зиме не накопивший. Неудачней времени для такого поручения и нарочно не подгадаешь. Вот интересно, король в самом деле хотел, чтобы они тут по сугробам нечисть вышаривали, или так, поиздеваться решил? Мысли, далекие от надлежащих и никак не верноподданнические, но лезли в голову так назойливо, что Анегард их и гнать уж перестал.

Этим вечером Лотар слушал лес. Ушел в сторону от лагеря, сел, прислонившись спиной к покрытому бурой высохшей листвой дубу. От шершавой коры лилось в затылок едва заметное, успокаивающее тепло.

Тишина предзимнего леса – особенная. Сонная, умиротворенная, слегка звенящая. Бестревожная. Любой отголосок страха предзимней порой разносится далеко, куда дальше и слышней, чем буйной весной или суматошным летом.

Страха в этом лесу скопилось много. Вязкого, застарелого, привычного, густо замешанного на крови и смерти. Знакомого Анегарду с лета.

– Рихар.

Мальчишка подошел, как будто ждал оклика.

– Что ты здесь чувствуешь?

Пожал плечами:

– Плохо. Тоска. Не знаю, я… Ну, отгораживаюсь как-то, что ли.

– Здесь такие же, как ты. Какими вы были летом.

– Нет, – мальчишка упрямо мотнул головой. – Не такие же! Мы держались, как могли. А эти – безумные.

– И что мы будем с ними делать? Что вообще с ними сделать можно?

Анегард не ждал ответа. Слишком хорошо помнил свое летнее поражение. Наверное, умней всего будет вернуться к королю с докладом. «Нелюдь есть, шлите войско, мой государь, и боевых магов побольше. И готовьтесь, что будут потери». Чести Лотару такое возвращение не прибавит, зато жизнь сохранит.

Но мальчишка ответил. Уверенно, как само собой разумеющееся:

– Надо наших звать. По справедливости, это наше дело.

– Так вы, – Анегард запнулся, не зная, какими словами назвать внезапное понимание. – Отсюда?!

– Да, – в голосе Рихара звенела боль. – Все началось здесь.

– А Зигмонд…

– Неважно, – быстро сказал мальчишка. – Теперь неважно. Или пока неважно, как получится. Он не велел болтать.

А то и так не ясно. Впрочем, Анегард не собирался говорить вслух о том, что Зигмонд предпочел бы сохранить в тайне. Сказал другое:

– Я не дозовусь, далеко. А ты?

– Нет, – мотнул лохматой головой Рихар. – Только лететь.

– Сможешь?

Вопрос не пустой. Зигова стая давно уже не пьет кровь, живут, как люди. Что-то осталось, но одно дело – пугнуть разбойничью засаду или через городскую стену перелететь, а другое – через все королевство в одиночку добраться.

Мальчишка, видно, думал о том же.

– Я не хочу, – тихо сказал он. – Давно забыл, как бояться, а сейчас страшно. Но я знаю, что должен. Долг крови.

Анегард не знал, чем тут помочь. Достал кошелек, отгреб серебрушек:

– Держи, мало ли. И еды давай соберем тебе в дорогу.

– Нет, – снова мотнул головой мальчишка. – Ничего лишнего нельзя. Жди, мы поможем.

Отшагнул назад, окутался мраком и исчез. Только мелькнула в ночном небе черная тень.

Ночь обняла и укрыла, привычная, родная, надежная. Неслись навстречу и оставались позади холмы, поля, спящие деревни, узкие ленты дорог и нити ручьев, колючий, голый предзимний лес. Ветер пах скорым снегом.

Когда-то Рихар уже летел этим путем. Но тогда он был не один. Тогда они не торопились – им некуда было торопиться. Им хватало пищи, они были сильны, им некого было бояться. Разве что самих себя.

Теперь он был один и спешил, и скорее умер бы, чем согласился подкрепить убывающие силы горячей живой кровью. Его ждала девчонка – веселая, верная, лучшая на свете девчонка, которая стоила того, чтобы ради нее оставаться человеком. Иначе, возможно, он бы рискнул, хотя сама мысль о громадности этого риска пугала до ледяного озноба.

Скорость и чувство направления – все, что ему нужно. И не думать ни о чем. Просто лететь. Он сможет. По прямой, не заморачиваясь извилистыми человеческими дорогами и необходимым для людей и коней отдыхом – не так уж далеко. Ночей за пять вполне можно добраться.

Дней, поправил себя Рихар. Люди говорят – дней.

Игмарту снилась зима. Снилась колючая метель, связавшая ноги, спрятавшая путь, забившая снегом глаза. Он должен проснуться, иначе метель убьет его, уложит, заметет, скует ледяной коркой снег над его телом. Проснуться… просыпайся же, ну! Метель выла и хохотала, скрипела мертвыми деревьями – а может, то прялка Старухи поскрипывала, вертясь, отмеряя нить его жизни. Он умрет сейчас. Умрет, потому что никак не может проснуться. Что за глупая смерть!

– Эй… Эй, Игмарт! Проснись, поговорить надо.

Марти схватился за руку Анегарда, как тонущий в болоте – за спасительную жердь. Сон отпускал неохотно, едва видимое в предрассветных сумерках лицо Лотара казалось застывшим, ледяным, неживым. Отзвуки метели выли и хохотали, заглушая голос. Только рука была теплой, живой, крепкой.

– Что ты смотришь на меня, как на упыря неупокоенного? Кошмар приснился, что ли? Игмарт!

– Приснился, – хрипло повторил Марти. Собственный голос показался чужим, в нем тоже слышались отзвуки мертвого хохота. – Вода есть?

Лотар протянул фляжку. Марти запрокинул голову, вылил воду на лицо. Текучая вода, унеси злые мороки. Холодная. Дышать стало легче.

– Что ты хотел?

– Я слушал… – Лотар помедлил, будто ждал, что королевский пес переспросит.

– Я знаю о даре Лотаров, – буркнул Марти. – Рассказывай, что услышал.

– Нелюдь, – коротко сообщил Анегард.

И снова замолчал. К Асколу тебя на выучку, зло подумал Марти, тот бы за такой доклад…

– Мы не справимся.

– Лотар, пса за хвост не тяни, – вспомнив Аскола, Марти без труда воспроизвел любимые капитаном интонации, от которых новобранцы подхватывались, как ошпаренные, а сам Марти странным образом успокаивался. Может, и Лотару поможет собраться. – Рассказывай по порядку, подробно и без паники. А выводы оставь под конец.

Анегард прикрыл глаза, прикусил губу, став похожим на сосредоточенного школяра, вспоминающего плохо выученный урок. Какой же он еще мальчишка, подумал вдруг Марти. Сколько ему, шестнадцать или уже семнадцать? Все равно, катастрофическая нехватка опыта. Впрочем, опыт дело наживное.

Слушать пришлось долго. Начал Анегард с того самого летнего своего похода, даже еще раньше – с жутких снов, что навевала ему Зигмондова нелюдь. Услыхав о Зигмонде, Марти поймал себя на том, что не удивлен ничуть, только спросил:

– Не боишься, когда он с твоей сестрой в обнимку ходит?

– В обнимку? – переспросил Анегард. – Брось. Ерунду городишь.

И продолжил рассказывать. О нападении Ульфара, о маге, приносившем кровавые жертвы – Марти не стал говорить, что как раз о том маге знает куда больше, чем хотел бы. О том, как постепенно спадало проклятие с Зигмондовых людей. Пересказал и то, что сам нелюдь рассказывал об этом проклятии и о силе темной богини.

И о том, наконец, как почуял в здешней нелюди ту же силу, то же проклятие, такой же темный ужас. С единственной разницей, которую, может, сам бы он и не заметил, если бы не Рихар. Нелюдь в землях Герейна давно утратила остатки человеческого разума и жила теперь только жаждой крови.

– Они слушаются приказов, – глухо говорил Анегард. – Кто-то здесь сумел подчинить их.

– Понятно кто, – буркнул Марти.

– …но это похоже на подчинение плохо выученных псов, – словно не услышав, продолжил Анегард, – тех, что понимают только кнут и подачки. Тебе ли не знать, трудно справиться с разъяренным псом, но бешеный пес опасней вдесятеро. Одного не понимаю, как королевские маги их не нашли? Тут все пропитано их безумием, аж тошно.

– Дара твоего у них нет, – хмыкнул Марти. – Не слышат, не чуют. Искали наверняка обычным набором, как на зачистке, а нелюдь, сам говоришь, не из обычной.

Анегард передернулся. Опрокинул над приоткрытым ртом фляжку, тряхнул, поймал губами несколько сорвавшихся с посеребренного края капель. Облизнул губы.

– Значит, говоришь, не справимся? – Марти прислушался к себе, в который раз жалея, что неверное песье чутье, нюх на опасность, нельзя вызывать усилием воли. Чутье молчало. Спало, наверное, так же крепко, как этот предзимний лес вокруг, как похрапывающий рядом с прогоревшим костром растяпа Шонни, как залегшие в зимние берлоги медведи и упыри.

– Я с ними дрался, – хмуро, ничуть не рисуясь, сказал Анегард. – Они зверски сильные, и ран словно не чуют. Это еще если вообще сумеешь меч поднять. Помнишь, как от Рихара засады разбегались?

– М-мда. Кстати, Лотар, – Марти подобрался, привстал, пересчитал одним быстрым взглядом спящие фигуры. – Где Рихар?

– За Зигом полетел.

Два вопроса столкнулись в голове Игмарта: «Зачем?» и «Как?!», – но вырвался третий:

– Ты ему веришь?

– Да, – отрезал Анегард. – Обоим.

– Ладно, – поморщился Марти, – рискну поверить твоей вере. Ты, как я понимаю, предлагаешь теперь ждать этого твоего Зига? Два боговорота туда, два обратно…

– Меньше. До замка Ульфара от нашего три дня верхом, а Зигмонд за ночь долететь может. Вот и прикинь.

– Все равно, – Марти покачал головой. – Втрое, пусть даже вчетверо быстрей, все равно. Будем ждать – Герейн первым нас прихлопнет. В Азельдор нам нельзя, по деревням тем более, любой чужак на виду, слухи пойдут. В лесу прятаться – здесь не те леса, что у вас на севере, насквозь видны.

Анегард пожал плечами:

– Здесь что, Герейн единственный? Давай, думай, к кому из соседей можно в гости напроситься.

– Втайне – ни к кому. – Марти потер лоб. О чем-то не о том разговор пошел, что-то они упускают. – Слушай, Лотар, погоди. О чем вообще речь? Ладно, с нелюдью мы не справимся, верю, тут тебе видней. Но что нам мешает заняться пока что самим Герейном? Как и собирались.

– Мы не знаем, как себя поведет нелюдь, оставшись без хозяйской воли. Может, он их на жестком поводе держит. Представляешь, что начнется, если сорвутся и остановить будет некому?

– Ты не сможешь?

– Нет. Умение слышать и говорить – еще не власть. Да они меня и не услышат.

В словах Лотара был резон. К тому же, если начать с нелюди, потом с Герейном будет проще. Наверняка ведь привык заемной силой брать. А пересидеть… Пересидеть, подумал Марти, им на самом деле есть где. Одноглазый трактирщик привык укрывать контрабандистов.

– Ладно, поднимай ребят, – Марти встал. – Возвращаемся.

– К той разбойной харе? – понял Лотар. – Думаешь, он тебя не выдаст?

Марти небрежно пожал плечами:

– Головой ручаться не стану, но другого места всяко нет.

Если он ошибается, как раз головой и придется поплатиться. Припомнился мертвый хохот и скрип, пробрал озноб: а ну как сон в руку? Не любит Старуха отпускать добычу, а уж тем, кто повадился ускользать из раза в раз, обычно готовит конец особенно изощренный.

– Точно нет? А чутье твое как?

– А бесы его поймут, – с деланной небрежностью отмахнулся Марти. – Тут и без чутья ясно, что впереди неприятностей хоть поварешкой черпай.

Вопреки смутным опасениям, одноглазый принял их спокойно, и намерению задержаться до следующего храмового дня ничуть не удивился. Кажется, и впрямь за контрабандистов принял, решил Игмарт: сговорились о товаре, теперь ждать нужно, да в такой норе, что не на виду. При таком раскладе трактирщик если кому их и выдаст, так разве что настоящим контрабандистам, обычно здесь промышляющим. А это полбеды, объяснимся.

Лотаровы люди откровенно радовались отдыху под крышей, с горячей едой и податливыми девками под боком. Лопухи деревенские. Игмарт предупредил Мано: мол, здешние девки не то, что ваши, к дорогим подаркам привыкли, да и кровь не только цыплячью видели.

– Понял уже, что деревня разбойничья, – недовольно буркнул десятник. Они стояли у задней стены постоялого двора, так, что могли видеть по левую руку исчезающую в лесу тропу, а по правую стайку девушек у колодца, бросающих любопытные взгляды на новых постояльцев одноглазого. Мужчин видно не было, а вся обработанная земля ограничивалась небольшими огородиками позади изб; но, пожалуй, только этим деревня и отличалась от обычных. Так же сидели под окнами старухи, перемывая косточки молодежи, так же носились с визгом детишки. – Хороши порядки у Герейна. Его ж земля уже?

– Азельдорская. Баронство за рекой начинается, – но здесь, подумал Марти, могут быть беглецы оттуда. Могут найтись и те, кто узнает приметное лицо честь по чести похороненного шестнадцать лет назад наследника Айрона Герейна. Игмарт удался слишком похожим на мать. Но этого риска не минуешь. Разве что мелькать поменьше перед людьми.

Подошел Анегард, переспросил:

– За рекой, говоришь? А до реки далеко? Здесь, если я сколько-то соображаю, должна быть граница, что-то вроде ничьей земли?

– Не совсем, – покачал головой Игмарт. – Бесхозных земель здесь нет, границы владений под присмотром: степь рядом, набеги случаются. Это земля Азельдора, бросовая, с которой прибыли не получить. Лес, в который разрешено ходить всем.

– И что, они там не понимают, кто здесь ходит?

– Почему же, понимают, – Марти сам не знал, что его позабавило больше: наивность Лотара или предположение о наивности азельдорского магистрата. – За некоторые товары, видишь ли, выгоднее брать не честными пошлинами, а тайными взятками.

Анегард покачал головой. Ясное дело: куда ему, лопуху честному, разбираться в этом змеином клубке. Мано углядел, как у колодца кто-то из его парней словно бы ненароком обнимает девицу, плюнул, ругнулся и пошел наводить порядок. По мнению Игмарта – зря, все равно впереди боговорот полного безделья, а здешние девицы своего не упустят.

– Расскажи лучше о землях Герейна, – попросил Анегард. – Что там за рекой, далеко ли замок, где храм.

– Я шестнадцать лет там не был, – Марти удалось сказать это ровно, только сам и услышал, как едва не дрогнул голос. – Многое могло измениться. Слышал, что деревни там не слишком процветают. Поселян Герейна не встретишь в Азельдоре, они сдают урожай своему господину, тот сам расплачивается со своими людьми, и продает потом сам.

– Деревенские вряд ли этим довольны.

– Вряд ли. Но ты же сам говорил про нелюдь.

Похоже, Анегард не сразу понял, при чем тут нелюдь. В землях Лотаров селянам живется, должно быть, неплохо. Честные господа, еще помнящие, что их первый долг – защищать свои земли и своих людей.

– В замок упрешься, если ехать из Азельдора по тракту. Он построен на холме, отличная позиция для обороны и для контроля над дорогой. – Игмарт тряхнул головой, прогоняя всплывшую перед глазами картину: они с отцом стоят на вершине башни, широкий двор залит полуденным солнцем, над крутыми склонами холма вьются ласточки, а внизу стелется широкой извилистой лентой торговый тракт, едет к замку отряд всадников, впереди – воин на широкогрудом боевом жеребце. Отец роняет зло: «Принесло же!», а потом, спохватившись, отсылает Марти вниз: «Скажи матери, что к нам гости».

– Если контрабандисты ходят через земли Герейна, он должен знать?

– Наверняка.

– Все-таки это безумие, что ты нас именно сюда приволок.

– Риск, – согласился Игмарт. – Но я мог бы предложить пару-тройку более безумных вариантов. Не бойся, Лотар, контрабандные тропы не ведут в храм, а я еще помню, как выйти туда напрямик. Знаешь, давай отложим разговоры на завтра. Ты командир, я бы на твоем месте не перекладывал всю работу на Мано. А я хочу пройтись вокруг деревни.

Он не стал объяснять, зачем: наметить, куда бежать, в случае чего. Опасно иметь в запасе единственный путь для отступления. Да и откуда враг подобраться может, тоже полезно знать. По-хорошему, всем этим именно Лотар должен был заняться, но что с лопуха взять. А дрессировать его, дотягивая щенка до воина и командира, Игмарт не нанимался.

Храмовый день не останавливает людские заботы, труды и битвы, он лишь дает право отвлечься. Хотя бы на пару мгновений, достаточных, чтобы мысленно вспомнить своего бога и вознести короткую молитву, если нет повода говорить с покровителем у алтаря. Для храмового дня нет определенного закона, есть лишь традиции, а главная среди традиций звучит очень просто: к богам не ходят попусту. Богам не нужны визиты из вежливости и молитвы не от души. Если нечего сказать, молчи.

Храм в деревеньке у леса был таким же потаенным, как сама деревенька. Тесный круг каменных алтарей на крохотной поляне в густом ельнике, наткнется случайный человек, решит – с тех давних времен остался, когда леса здесь были гуще, деревни малолюдней, а на месте баронских замков горели костры разбойников и лихих людей. Впрочем, возможно, так оно и было: алтари и впрямь выглядели древними, и силой от них веяло древней, намоленной. Анегард, конечно, не мог чувствовать силу так, как ощущают ее обученные и тем более посвященные храмовники, но у алтаря собственной богини ошибиться невозможно. Звериная матерь, покровительница Лотаров, здесь отвечала ему сильней и охотней, чем в домашнем храме баронов Лотарских.

Алтарь обнимал теплом лежавшие на нем ладони, вливал уверенность. «Великая, помоги исполнить порученное, – беззвучно молил Анегард. – Помоги справиться, против меня будет сила, непосильная обычному человеку, но я не могу отступить. Не имею права, да и не хочу. Нельзя делать с живыми душами то, что сделали здесь».

Отступала память о королевском поручении, о несправедливом, лживом обвинении, которое нужно отвести от отца и от себя. То, что барон Лотар обнаружил здесь, то, что мешало живущим здесь людям и нелюди спокойно жить и спокойно умирать, тоже было несправедливым. Беды Лотаров не казались богине бедами: людские интриги мелки и мимолетны. А здесь дышала, жила, кричала беззвучным ужасом беда, которая возмущала даже богов. Но что могут боги без людей! Их власть – лишь в том, чтобы дать силу тем, кто готов действовать.

Анегард был готов.

Игмарт не знал, о чем молился Лотар, но видел – чего бы тот ни хотел, его богиня ему не отказала. На лице Анегарда застыло новое, непривычное выражение силы и спокойной уверенности. Хорошо. Очень хорошо, потому что Игмарт ничем таким похвастать не мог.

Звездная дева услышала его, это он понял. Но битва, предстоявшая Игмарту, была не из тех, в каких помогает благословение Девы. Ему желали победы, и только. Во имя будущего – если выживет, помощь светлой богини понадобится для других дел. Конечно, Марти подошел и к алтарю Воина, но лишь для того, чтобы сказать, как заповедано: «Я иду в бой и помню о чести». Небесный воитель не играет в поддавки сам и не любит того от других. Он не дает ни силы, ни храбрости сверх того, что есть у человека, его воля не переломит ход боя, не принесет победы достойному, но неумелому, не поставит справедливость и благую цель выше вовремя брошенного в сражение резерва или вовремя всаженного в спину кинжала. Он просто смотрит с небес.

Тот, кто намерен сразиться за справедливость, не должен уповать на помощь богов. Игмарт надеялся только на себя.

Владетельный барон Готфрид Герейн знал, что надеяться на богов нельзя. Но он знал и другое – то, что не дается даром, можно купить. Собственными силами далеко не уйдешь. Готфрид Герейн привык покупать то, чего ему недоставало: мечи наемников, знания магов, привилегии, власть, силу. Все имеет цену, надо лишь знать ее и быть готовым платить – не меньше, чем требуется, но и не больше.

В этот день, под ярким солнцем, на глазах своих людей, владетельный барон Готфрид Герейн не отступал от предписанного обычаем моления. Он обошел полный круг, как должно господину, пекущемуся о благе своих земель: начиная с алтарей Великого отца и Старухи-прядильщицы и не пропуская ни одного. Пусть Жница и Хранитель стад будут добры к тем, кто трудится на его земле, пусть дети Звериной матери не охотятся на его людей и его стада, пусть все видят, как барон Герейн просит богов о благе.

И пусть Хозяйка тьмы услышит его обещание: прийти сюда еще раз, без лишних глаз, в Ее ночь. Владетельный барон Готфрид Герейн готов платить за то, что ему нужно, и знает должную цену.

Азельдор богат храмами, но люди здесь не привыкли тратить попусту время, слова и просьбы. Аннета, дочь трактирщика, знала: днем у нее мгновения свободного не будет, а сказать отцу, что в храм сходить хочет, это ж вопросов не оберешься. Проще встать пораньше и сбегать по-быстрому. Ей не нужно много времени. У нее всего-то и есть одна-единственная просьба.

Глупо трактирщиковой дочке мечтать о менестреле. Отец присмотрит для нее подходящего мужа, хозяйственного, разумного. Она будет помогать ему в делах, настолько, насколько это прилично для женщины, и рожать для него детей. Аннета потянула через голову яркие стеклянные бусы, подарок матушки, опустила на алтарь Звездной девы:

– Я не знаю, кого просить, не знаю, кто его бог, кто ему поможет. Помоги, ради моей любви, пусть у него все будет хорошо. Пусть я увижу его живым и веселым, услышу, как поет…

Кружат девичьи головы менестрельские песни да шальные улыбки. Кого просить за менестреля, как не Небесную деву. Ну и пусть он другой достанется – такова жизнь, каждому свое, не летать домовитой кошке в небе, не сидеть певчему дрозду в курятнике. Зато Аннета будет помнить его живым.

На юге холодное предзимнее солнце, на севере мягкий зимний снег. Липнет к ногам, к подолу платья, к ресницам, оседает пушистой шапкой на волосах. Ветра нет, и совсем не холодно, осенью и то холоднее было. Храмовая поляна утонула в глубоких сугробах, только алтари чисты. Сюзин, старшая дочь барона Лотарского, пришла сюда сегодня одна. Отец снова кашляет, ему лучше не тратить силы, а сидеть в тепле, пить горячие лечебные отвары. Тем более, компания у него есть – барон Грегор, старый друг. Отец рад гостю, это хорошо, ему нужно сейчас радоваться. Меньше останется времени и сил для тревоги.

Алтарь Звериной матери, Сьюз так и не привыкла, что это не просто ее богиня, а покровительница ее семьи. Да и какая разница. Богиня всегда была добра к ней.

– Великая, – камень теплый, тепло обнимает ладони, и слова не нужны. Богиня услышит без слов. Пусть у Анегарда все получится, пусть вернется живым и целым, пусть отец дождется его.

– Сьюз! Снова одна бегаешь? Почему не подождала?

Гарник, капитан. Почему-то отец считает, что ей нужна охрана. Что за глупости! С тех пор, как сбежал Ульфар, разъехались незваные гости с королем во главе и уехал Анегард, здесь тихо и спокойно.

– Ты ведь меня не выдашь. Кого бояться?

– Думаешь, некого? Сьюз, не обманывайся тишиной. Пока не вернется Анегард, положение Лотаров шаткое. Не добавляй отцу тревог.

Ну что бы ему не заявиться чуточку позже! Сьюз идет вдоль круга алтарей, останавливается у сверкающего звездной белизной. Не обо всех просить Звериную матерь; она видела, именно к Звездной деве подходил тот, кого она обещала ждать.

– Помоги ему, прошу, – дорогой браслет из голубоватого морского жемчуга, подарок отца, беззвучно ложится на алтарь. – Пусть вернется живым и целым.

Падают с неба пушистые хлопья, укрывают следы. Пока они с Гарником дойдут до замка, снег на храмовой поляне снова станет нетронутым.

– Значит, ждешь его?

– А если и жду!

Гарник сказал ей когда-то: «Он не для тебя, не для такой, как ты». А ведь тогда она была всего-то деревенской лекаркой, а не баронской дочкой. Ну и что. Зато букет осенних звезд в ее комнате до сих пор не завял – а значит, нахальный королевский пес ее помнит. Осенние звезды, белые и желтые – признание в любви и предложение замужества. Хорошо, отец не видел. Сейчас она не готова обсуждать ни Марти, ни свои чувства. Пусть сначала вернется. Да в чувствах, если уж честно, она и сама еще не разобралась толком. Деревенской лекарке не до того, чтобы копаться в собственных переживаниях да разбираться, кто из парней ей люб! А баронской дочке, как оказалось, такое и вовсе не пристало. Вот и выходит так, что не с кем ни посоветоваться, ни хотя бы просто поговорить. Никогда Сьюз не думала, что благородные девушки так одиноки! Вот ведь угораздило! Сидели бы сейчас с бабулей в тихом лесном домике, разбирали травы, смешивали сборы, ходили бы когда-никогда в деревню или в замок, и никто не пялился бы исподтишка, вместо того чтобы просто поболтать по-людски! А все Анегард, братец милый, чтоб ему там, в Азельдоре, все удалось! Вот вернется, Сьюз все ему выскажет!

Но почему тогда чудится где-то над миром серебристый звонкий смех, почему от этого смеха горят кончики пальцев и полыхают жаром уши? Почему всякий раз, входя в собственную комнату, первым делом Сьюз глядит на букет, и каждый раз словно камень с сердца падает – стоит, не завял, даже не думает вянуть!

Разве можно так ждать, если сама еще не знаешь, что скажешь, если все-таки он вернется?

Барон Лотарский целыми днями сидит у камина, завернув ноги в шерстяной плед. Его дорогой гость, барон Грегор Ордисский, старый друг и соратник, находит время и промять коня, и поболтать с домочадцами, и помахать мечом с капитаном Гарником, но по большей части составляет компанию Эстегарду. Вот и сегодня…

Возможно, стоило бы пойти в храм вместе с Сюзин, но барон Грегор предпочитает не торопиться. Слишком откровенное внимание может испугать неискушенную девушку, а Сюзин удивительно неискушенна для деревенской девицы. Ее очевидная наивность во всем, что касается отношений мужчины и женщины, будит в бароне Грегоре охотника, скрадывающего осторожную, пугливую дичь. Грегор по-прежнему считает, что выросшая в деревне лекарка – весьма ценное приобретение, но теперь это не главное. Сюзин сводит с ума, Сюзин вызывает жажду обладания, острое желание схватить и утащить, как волк – добычу. Седина в голову, бесы в ребро, невесело усмехается Грегор. Кто бы мог подумать, что под пятый десяток можно влюбиться так по-мальчишески! Хотя нет, мальчишеская влюбленность глупее и трепетней, по-мальчишески он был влюблен в Жюлин, да будет Старуха к ней добра за порогом нижнего мира. Кто знал, что страсть зрелого мужчины может быть такой обжигающей!

Зато зрелому мужчине хватает самообладания не выказывать своих чувств там, где не нужно и тогда, когда не пришло время. В замке слишком много любопытных глаз, а Сюзин любят здесь все, до последней посудомойки. Один неверный шаг, единственный слишком откровенный взгляд, и ей быстро раскроют глаза. А это риск, он еще не приручил свою желанную добычу, не стал для нее настолько привычным, чтобы надеяться стать необходимым. Конечно, старина Эстегард и без того отдаст другу старшую дочь, но сейчас Грегору нужно больше. Он хочет добиться любви, а не обладания.

И уж будьте спокойны, барон Грегор Ордисский слишком опытный охотник, чтобы ошибиться.

Хотя и храмовый день, и следующий прошли на редкость безмятежно, Анегарда не оставляла тревога. Казалось бы, положись на опыт королевского пса и жди спокойно. Однако молодой барон Лотарский не верил здешним разбойникам, не думал, что азельдорская стража отступится от поисков, и уж тем более не надеялся, что Герейн оставит попытки расправиться с «горячо любимым» племянником. Уверен был: одноглазый трактирщик или кто-нибудь из селян уже отправили весточку и в город, и к барону. Не станут они из-за чужаков рисковать милостью тех, кто рядом, в чьей власти смять потаенную деревеньку одним мановением руки. И весь покой сейчас – затишье перед грозой, такое же душное и муторное.

Чувствовал ли королевский пес то же самое? С его опытом и чутьем? Анегарду казалось – да. Он достаточно пригляделся к Игмарту, чтобы замечать предощущение опасности на вроде бы спокойном лице. Но почему тогда они сидят здесь? Анегард не понимал.

Под вечер, не выдержав нарастающего напряжения, он подловил королевского пса у дверей трактира, увел к лесу, подальше от чужих ушей, и спросил:

– Как твое чутье поживает? Когда боя ждать и от кого?

– От меня, – рассеянно ответил Игмарт. Он не глядел на Анегарда: полная луна в сиреневом предвечернем небе занимала его куда больше. Бледная луна, небо, перечеркнутое голыми корявыми ветвями, и ветер. Есть на что посмотреть: словно скрюченные жадные пальцы пытаются поймать «волколачье солнышко», пока оно не налилось светом, не вошло в полную силу.

– Что?.. – Анегард тряхнул головой, отгоняя зловещее ощущение. Надо же, в какую ерунду вылилась грызущая со вчерашнего дня тревога!

– Завтра день Прядильщицы, – напомнил об очевидном Игмарт. – И полнолуние.

– Вижу, что полнолуние, – вскипел Анегард. Он сам не знал, на кого больше злится сейчас: на Герейна, Игмарта, короля, себя? Просто злился. Злость – отличное средство от глупых страхов. – О том, что полная луна в ночь Старухи зло будит, можешь не рассказывать, помню. И что? Каким боком это нас касается? Ты нелюдь в гости ждешь или саму Хозяйку тьмы? Я думаю, с нас и азельдорской стражи довольно будет. Или Герейна с отрядом.

– Герейна… – Игмарт оторвал наконец взгляд от луны, повернулся к Анегарду. – Я ухожу.

– Куда?

– В храм. Завтра днем вернусь.

– Зачем?

Ночь Старухи… Анегард невольно поежился: в животе словно ледяные пальцы заворочались, завязывая в узел кишки. Что делать в храме в ночь Старухи в полнолуние?!

– Хочу взглянуть на Герейна. Если ты прав насчет нелюди, он там будет.

– С чего бы ему?..

– Не знаю. Не знаю, но уверен, понимаешь? Тянет меня. Чутье. Что-то там этой ночью случится! Он без мага теперь…

Что ж, может, и прав королевский пес, снова прав. Если нелюдь «держал» маг, если Герейн знает, как перехватить власть над стаей, если нужна для этого помощь Темной – лучше этой ночи времени не найти.

– Ты понимаешь, на какой риск идешь?

Глупый вопрос. Королевский пес не может этого не понимать.

– Не чутье тебя тянет, а ненависть твоя. Или его.

– Может быть.

Анегард беспомощно пожал плечами. Ясно же, что отговаривать бесполезно. Игмарт не совета спрашивал, он просто поставил в известность. Оказал, бесы его дери, любезность.

– Я с тобой.

Сейчас скажет: нужен больно, щенок неопытный, только мешать станешь. У Лотаров нет чутья, но что-то несомненное, явственное, такое же настоящее и необоримое, как полная луна над головой, подсказывает: «буду нужен». Может, спину прикрыть, может, подставить плечо. Или просто оказаться рядом, когда понадобятся лишние глаза, руки и клинок.

– Ладно, – Марти едва заметно усмехнулся, и Анегард подумал: а может, он того и хотел? Просто сам просить не стал? – Только вперед не лезь. – Еще один взгляд на луну, еще одна усмешка, невесть кому адресованная: так и кажется, что прямиком Хозяйке тьмы. – Предупреждай Мано, бери оружие и вперед. Жду тебя в конюшне.

Десятнику Анегард всего не рассказал – незачем пока. Сообщил, что едут с королевским псом разведать подходы к Герейну, а не вернутся – значит, Герейн оказался опасней, чем ждали, тогда пусть Зигмонд командует, когда прилетит. Взял меч, самострел; помедлив несколько мгновений, послушался неясного предчувствия и сунул в сумку фляжку с боевой настойкой.

Игмарт уже заседлал своего гнедого и смотрел на Лотара со злым нетерпением.

– Сейчас, – нетерпение заразно, подумал Анегард, вот только тревога почему-то гложет все сильней. У Лотаров нет чутья, не стоит брать в голову глупые страхи. Это все безделье виновато, безделье и ожидание. – Готов.

– Едем.

Чей-то внимательный взгляд защекотал спину.

– Игмарт?

– Чего тебе?

– Не боишься, что за нами проследят?

– Отстанут.

И откуда бы такая уверенность.

Лес надвинулся, обнял, сомкнулся за спинами. Ранние сумерки, едва заметные в деревне и на опушке, сгустились, как будто ночь надвинулась одним рывком. Марти обернулся, объяснил вполголоса:

– В такую ночь здешний народ по домам сидит и молится. Даже самые отъявленные душегубцы. Никто за нами не пойдет. Разве что поглядят, в какую сторону двинулись. Держись за мной, Лотар. И вот что, можешь проследить, чтобы кони не заржали?

– Хорошо, – ответил Анегард сразу на все. Сейчас он рад был отдать командование более опытному, да что там – просто старшему. Собственный гонор, с которым отстаивал главенство, показался глупым и смешным. Когда-нибудь он станет командовать по праву, но сейчас – рано. Не заслужил.

Тропа казалась наезженной, хотя кому бы здесь, спрашивается, ездить. Разве что контрабандисты – намного более распространенное ремесло, чем до сих пор думал молодой Лотар? Гнедой Игмарта шел резвым кентером, Анегард держался на два корпуса позади. Ветер стих. Луна плыла впереди, и чудилось, что корявые жадные пальцы все-таки схватили ее и теперь тянут в разные стороны, пытаясь разорвать, разделить… Анегард тряхнул головой. Защити, Звериная матерь! Полнолуние – плохое время для людей, трижды правы те, кто сидит сейчас дома, за крепкими засовами, с молитвами в мыслях и на устах. Каких только страхов не причудится под неверным светом «волколачьего солнышка», не зря же оно светит мертвым в нижнем мире, там, где хозяйничает Старуха.

Вскоре Игмарт свернул с тропы. Дальше кони шли шагом: редкий перелесок, длинная луговина между холмами, русло ручья… Текучая вода успокоила тревогу; Анегард смотрел, как разбивается под копытами отражение налившейся светом, уже не вечерней, а ночной луны, и слушал тишину. В лесу тишина была тревожной, здесь же – сонной, спокойной, почти зимней.

Игмарт придержал гнедого, дождался, пока Анегард подъедет вплотную. Спросил:

–Сможешь коней удержать, если Герейн в храме чары станет плести? Я слышал, кони темной ворожбы не любят. Удержишь? Может, лучше оставить? Тут недалеко деревня есть.

– Сам же говорил, нельзя по деревням.

– Коней на одну ночь – можно. Там верный человек живет.

Анегард думал недолго.

– Оставим тогда. Удержать я удержу, но драться не смогу. И ты прав, темные чары коням не на пользу.

Марти кивнул:

– Тогда сейчас сворачиваем к деревне. Ты меня ждешь на краю леса, я отвожу коней, дальше на своих двоих. Оттуда уже недалеко. И, Лотар. Знаешь первое правило ночной разведки?

Анегард усмехнулся: так ясно вспомнились отцовские наставления. Барон Эстегард Лотарский провоевал почти всю жизнь: то с врагами, то с мятежниками, то, бесы б его драли, с Ульфаром…

– Тишина.

– Верно. Тишина, что бы ни происходило. Едем.

Тишина, плеск воды под копытами, хруст гальки, позже – хруст сухой, насквозь промерзшей травы. Предзимье все быстрей перетекает в зиму; если возвращаться будут рано утром, ручей наверняка окажется прихвачен ледяной корочкой. Тишина, слабый запах печного дыма: деревня недалеко. Там уже спят: честные селяне и встают, и ложатся с солнцем.

Но вместе с печным дымом от деревни долетал явственный отзвук тревоги и страха. Жуткие сны, мысли о крови и смерти. Ненадолго же помогла текучая вода.

Королевский пес остановил гнедого, как и говорил, на краю леса. Полная луна заливала серебром перепаханное в зиму поле, серые камышовые крыши приземистых селянских домишек, темную полосу раскисшей дороги. Анегард спешился. Сказал тихо, передавая повод:

– В деревне нехорошо. Тревожно.

– Понял, – кивнул Игмарт. – Уйди с открытого места и жди.

Ждать пришлось долго – или это ночь и тревожная, неспокойная тишина заставляли время нестись вскачь? Анегард десять раз успел пожалеть, что отпустил королевского пса одного, не расспросил, к кому тот идет, что делать, если не вернется. Тишина уже не казалась ни мирной, ни тревожной, а была откровенно зловещей. Даже ни одна собака не взбрехнула, а уж селянские пустобрешки чужих не пропустят! Сгинул там Игмарт, что ли, сквозь землю провалился прямиком в нижний мир? Сколько нужно времени, чтобы дойти до деревни, найти нужного человека, незаметно с ним переговорить, оставить коней, вернуться? Не так уж мало, наверное. Рано паниковать.

Паниковать вообще нельзя.

Марти вернулся, когда Анегард готов был идти в деревню на поиски. Разумеется, молодой барон не стал признаваться в собственном глупом паникерстве и даже удержал рвущееся на язык «почему так долго?». Только отметил про себя – нужно учиться ждать, чувствовать время, учиться хладнокровию, бесы бы драли хладнокровие это. Для владетельного барона не очень-то нужно, в своих землях он и так управится. А вот на войне… Одни боги знают, сколько войн предстоит, да и не только на войне, на самом деле. Как Зигмонд ругал его за горячность после королевского суда! А у матушки хладнокровия хватило – неудивительно для змеи! – вот и вышла победительницей.

– Идем, – оборвал сумбурные мысли Игмарт. – Здесь недалеко. По лесу ходить умеешь?

Смеется он, что ли?

– Я в лесу вырос.

– Хорошо. Держись за мной.

Легко сказать – держись. Одно дело вырасти в лесу, и совсем другое – знать именно этот лес. Игмарт, очевидно, знал. Анегард едва поспевал за королевским псом, то и дело оступался с почти незаметной тропинки, спотыкался о корни, увязал в цепких густых кустах. Тогда Игмарт останавливался, поджидая незадачливого спутника, и в его молчании Анегарду чудилась злая насмешка. Навязался, мол, на мою голову.

Благо, как и обещал королевский пес, путь не был долгим. Анегард, занятый исключительно тем, чтобы не нашуметь, запутавшись в очередных кустах, вдруг уткнулся в спину Игмарта и замер, сообразив: пришли. Непрочный заслон голых деревьев не мешал видеть поляну. Луна светила так ярко, каждую травинку видно, каждую трещинку на древних алтарях. Анегард слегка отшагнул вбок, чтобы видеть храм целиком, весь алтарный круг. И едва удержал вскрик.

Залитая ярким лунным светом поляна, круг алтарей, и у одного, черного – две фигуры. И еще две поодаль. Чутье не обмануло королевского пса – этой ночью в храме и в самом деле что-то происходило. И уж наверняка – ничего хорошего!

Двое рядом с алтарем, двое поодаль. Дальние – очевидно, стражники. Переминаются с ноги на ногу, жмутся на самом краю леса, и кажется, дай им волю – припустят прочь со всех ног.

А ближе, у черного алтаря…

Владетельный барон Готфрид Герейн, собственной персоной. Четкий красивый профиль, могучий разворот плеч, сильные руки и ощутимая волна страха, злобы и ненависти – Марти едва не захлебнулся этой волной. Даже не сразу понял, что происходит. Или, быть может, это просто его душа воспротивилась пониманию: при всей ненависти к дяде Игмарт не ожидал увидеть такое. Не ждал, что барон Герейн, подлец, мерзавец и убийца, будет стоять у алтаря Прядильщицы, намотав на кулак косу какой-то девицы и готовясь перерезать ей горло. Примериваясь, как встать удобнее, чтобы волна крови выплеснулась точно на алтарь и, не приведи боги, не заляпала одежду и сапоги.

Марти сам не понял, как в руке оказался нож – тот самый, заговоренный, заветный, что всегда с собой. Раньше было два, но второй остался в горле убитого мага.

Полнолуние – как во сне. Зыбкий свет, заливающий поляну так ярко, что отчетливо видна каждая травинка, каждая трещинка на старом алтаре, прядка, выбившаяся из девичьей косы. Блестят пряжки на перевязи Герейна, голодными волчьими глазами сверкают камни в рукояти кинжала, серебряной пеной сверкает кружево воротника. И тихо, так тихо, как только в кошмарном сне и бывает. Герейн запрокидывает девчонке голову, а та – хоть бы пискнула.

– Великая, прими…

Короткий взмах, хрип. Кровь в свете луны тоже видна отчетливо, хотя и кажется черной. Впрочем, кровь мерзавца, убийцы и предателя и должна быть черной, разве нет?

Рукоять ножа косо торчит из горла барона Готфрида Герейна, черная кровь заливает кружево воротника. Игмарту кажется – мир застыл, время остановилось, замерли боги, не веря. Убийство в храме – молча, все равно что со спины, совсем не по обычаю. Распрощайся со своими планами, королевский пес. Слышишь, как смеется над тобой луна, солнце мертвых, нежити и смерти?

Завизжала девчонка, и наваждение рухнуло. Выпал из руки Герейна кинжал, звонко стукнув о черный камень алтаря. Завалилось следом тяжелое тело. Рванулась прочь девчонка; переглянувшись, попятились и исчезли стражники. А в крови Игмарта Герейна багровой пеной вскипало тяжелое, душное, муторное знание: Старуха приняла жертву.