Виктория

Бабушке было всего шестьдесят, но Виктории казалось, что ей намного больше. Не потому что она плохо выглядела. Вика была ребенком, и для нее этот возраст казался каким-то нереальным. Она не верила, что и ей когда-нибудь стукнет столько же лет, сколько сейчас бабушке и она превратиться из крохотной девочки в старушку.

Как и не верила, что бабушка когда-то давно была юной и наивной шестилетней девочкой, как она. Вика считала, что бабушка всегда была бабушкой.

– Как же я по вам, любимые мои, соскучилась. Забыли совсем про старушку.

– Мы по тебе тоже соскучились, – сказала Мария.

– Сильно-сильно соскучились! – добавила Вика. – Как же вкусно пахнет.

– А как же. Давайте, проходите-проходите, надо еще столько всего сделать. Так, а где Константин?

– Работает.

– Так сегодня же суббота!

– Да я знаю. Ругаешься с ним, что надо отдыхать. Бесполезно. Упертый, как баран. Хочет заработать все деньги мира. Обещал придти в двенадцать дня. А где у нас папа?

– У меня такой же упертый баран. Только хуже! – Они звонко захохотали. – Ну, ты же знаешь нашего рыбака?! – Мария кивнула. – Ни дня без своей рыбалки. Уехал в четыре утра. Практически ночью. Сказал, что в одиннадцать будет. – Молчание. – Так, давайте мойте руки и быстренько на кухню стряпать пельмешки, хватит о мужиках. Фарш и тесто я уже приготовила.

На кухонном столе лежали вряд миниатюрные уже слепленные пирожки, присыпанные мукой. Тут же располагались ножи, скалки, пустой поднос, тарелка с фаршем и кастрюля с тестом. В сторонку были убраны солонки для соли и перца, сахарница, кувшин с водой, заварочный чайник и ежик Чарли, на спине которого росли не иголки, а зубочистки.

Бабушка хлопотала подле газовой плиты – жарила пирожки. Горячее масло на сковородке трещало, как разогретый попкорн, и брызгало во все стороны, оставляя жирные точки и на карамельном гарнитуре, и на белоснежной поверхности плиты, и на халате бабули. По правую сторону от нее на столешнице стояла тарелка с золотистыми пирожками, от которых исходил жар и приятный запах. Увидев эту картину, Мария запахивающая халат, поинтересовалась:

– Ты во сколько встала?

– Как всегда рано. Это вы сони можете спать до полудня. И ничего. А мы старики просыпаемся в пять утра и уже не может сомкнуть глаз. Так почему я еще не вижу в ваших руках по пирожку?! – Мария и Виктория взяли по горячему пирожку.

Откусив пирожок, Виктория почувствовала, как из него извергается горячее дыхание, обжигая нёбо, а на чувствительный язык падает воздушное дрожжевое тесто с кусочками филейного мяса рыбы.

Надев фартуки, Мария и Виктория сели за стол. Бабушка на секунду оторвалась от жарки пирожков; одной рукой вытащила из кастрюли кусок теста и положила его на стол.

– Теперь дело за вами, девочки! Ножи, скалки, подносы на столе. Справитесь? – Она улыбнулась и легко, словно ночной мотылек, порхнула к газовой плите и перевернула пирожки, чтобы они не подгорели.

– Справимся! – весело ответила Виктория.

Виктория отрезала кусочек от большущего кусища теста, похлопала его ладошкой, чтобы примять, окунула в муку, схватила скалку и с лихим мастерством равномерно его раскатала. Потом взяла чайную ложку, зачерпнула в нее сырого мяса и положила в центр раскатанного кружка. После, с такой же завидной быстротой, тонко защипала края, соединила два конца полумесяца и положила на поднос первый аккуратный пельмешек.

– Первый есть! – сказала Вика, улыбаясь маме и бабушке.

– И где же ты так научилась хорошо готовить?

– Это мама меня научила.

Мария и Виктория не заметили, как пролетело время. Как закончилось тесто с фаршем.

– Кто-то обещал придти в одиннадцать, – пробубнила бабушка и положила два подноса с пельменями в холодильник. – Уже двенадцать! Ох уж эти мужчины!

– Мамочка, а можно я погуляю пока деда с папой не пришли? – спросила Вика.

– Можно.

Виктория выбежала на улицу и к своему счастью и радости увидела знакомую девочку, с которой она пару раз гуляла, когда оставалась ночевать у бабушки с дедушкой.

– Привет, Настя! – поздоровалась Вика с девочкой, которая чертила мелом классики на асфальте. Та посмотрела на нее.

– Ой, привет, Вика. Давно тебя что-то не было видно. Куда пропала?

– Да мы переезжали…

– Ааа, понятно. Ну и как в новом доме?

– Нормально. Поначалу было непривычно.

– Так всегда бывает, – предположила Настя. – С кем-нибудь познакомилась?

– Да. С одним очень хорошим мальчиком.

– Правда? Мне казалось, что нет ни одного хорошего мальчика в этом мире. Только одни вредины и вредители, которые бьют девочек и дергают их за длинные косички.

– Нет, он совсем не такой. Он – другой, – ответила Вика.

– А ты чего там стоишь, присоединяйся ко мне, если хочешь?

– Я что-то не хочу сейчас прыгать в классики. Может, полазаем по деревьям?

– По деревьям?! Я не умею…

– Я могу тебя научить, если хочешь! – предложила Вика.

– А если нас с тобой увидят? Я не хочу получить ремешком по попе. Знаешь, как это больно.

– Если честно, не знаю…

– Тебя ни разу не били ремешком?

– Нет. Ни разу. Мои родители обычно со мной разговаривают, чтобы я все поняла и больше так не делала.

– Вот это да! Везет же некоторым!

– Ну что ты решила? – нетерпеливо спросила Вика.

– Пускай мальчики лазят по деревьям, а девочки будут играть в классики, – гордо сказала она и отвернулась от Вики.

– Как хочешь!

Вика прибежала к разноцветной клумбе, по краям которой росли синие васильки, за ними – ярко-красные тюльпаны вперемешку с желтыми нарциссами. Вика, нюхая цветы, закрыла глаза от феерии сладких запахов. Открыв глаза, она увидела, как на цветок приземлилась желтокрылая бабочка – лимонница – и заворожено стала наблюдать за ней.

Отдохнув несколько мгновений, бабочка снова взлетела вверх, грациозно порхая крылышками, просвечивающиеся на солнце, и улетала прочь куда-то далеко, в неизвестные дали.

Вика долго наблюдала за бабочкой, любуясь и мечтая о том, как в следующей жизни она непременно станет бабочкой. Но когда мимо нее пролетел жужжащий шмель и сел на желтый нарцисс, она потеряла из виду бабочку и отпрянула прочь от клумбы и побежала к яблоне, на ветках которой красовались маленькие красные яблочки. Убедившись, что мама не увидит ее из окна, она ловко забралась на первую же ветку, села, облокотившись об толстый ствол и начала смачно грызть кислые яблочки.

После того как она съела полдюжины крохотных яблочек, она слезла с дерева и побежала к турникам, в надежде поговорить с двумя девочками, которые сидели в высокой траве и что-то весело рассказывали друг другу.

Спустившись с дерева, Вика уже приготовилась бежать, как вдруг она увидела рядом собой силуэт Домового, который смотрел на нее и улыбался.

– Домовой, это ты! – вскрикнула Виктория.

– Кто же еще!

– Просто ты какой-то другой. Бледнее что ли!

– Не исключено. – Он сел в траву. – Я сбежал из дому против воли отца, потому что больше не мог оставаться в одиночестве и пришел сюда на твой дивный голос. Хорошо хоть твоя бабушка недалеко живет. А то я так перепугался!

– Чего ты перепугался?

– Когда я летел сюда, я видел множество страшных лиц, которые хотели меня поймать; и как мне показалось убить. Возможно, про последнее я нафантазировал, но папа был прав на счет того, что мне еще рано путешествовать по земному миру.

– Я не поняла, ты спросил разрешения у отца?

– Да. После твоих слов я решился.

– И что он?

– Он запретил мне. – Домовой посмотрел в небо. – Но как ты уже поняла, я его ослушался и чуть не поплатиться за это. В общем, ты меня спасла. Точнее: твой голос, который звал меня в густом тумане, скрывающим в себе страшных монстров.

– Ты весь дрожишь! А сейчас, когда ты видишь меня, ты видишь привычные земные очертания: деревья, траву, дома, голубое небо, солнце?

– Когда я приближался к тебе – к твоему энергетическому полю, как было написано в одной книге – туман рассеивается, а монстры исчезают. Сейчас я вижу все то, что видишь ты. – Он замолчал, но явно хотел сказать еще о чем-то.

– Ну, говори! Я вижу, что ты хочешь мне что-то сказать.

– Вика ты – хранительница.

– Кто я? Хранительница?

– Я толком не знаю, что это такое. Я еще не проходил эту тему. Но я слышал, как он говорил, что хорошо иметь хранительницу, так как она всегда указывает верный путь. Вот я и подумал, что ты хранительница.

– Понятно. А как ты будешь возвращаться обратно?

– ТЫ поможешь?

– Что нужно делать?

– Нужно, чтобы ты держала меня за руку, когда мы пойдем домой. Хорошо?

– О чем речь, я все для тебя сделаю, друг.

– Виктория! – кричал родной голос издалека.

Она обернулась и увидела, как к ним приближается силуэт в рыбацких снастях и машет ей рукой. Это был дедушка.

– Деда! – вскрикнула она и протянула руку Домовому. – Держись за меня и не вздумай отпускать. Хорошо?

– Хорошо, – согласился он и взял ее за руку.

– Тогда побежали!

Они взялись за руку и побежали навстречу дедушке, который раскинул руки в сторону и обнял любимую внучку.

Дедушка был высоким и стройным. Его черные, как смоль, волосы, трепал тихий летний ветерок, то поднимая вверх, то опуская вниз шелковые пряди, вьющиеся на кончиках. Загорелое, худощавое лицо с глубоко посаженными глазами, длинным подбородком и двухдневной щетиной на щеках сияло в солнечных бликах.

Как и бабушка, он выглядел моложе своих сверстников. Это и неудивительно: он с ранних лет активно заниматься спортом. Он ходил в секцию по футболу, волейбол , успевая заниматься плаваньем и культуризмом. Когда ему исполнилось одиннадцати лет, вышеперечисленные виды спорта ему порядком надоели, и он открыл себя то, что соответствовало его требованием как физическим, так и психологическим и духовным – туристический кружок «Скалолаз», где не надо было бегать взад вперед по полю или оттачивать одно движение годами. К двадцати годам он покорил все красивейшие и труднопроходимые лесные места в Уральском регионе и получил множество престижных наград, которые до сих пор хранятся и стоят на самых видных местах в большой комнате. Уже к двадцати пяти годам он организовал в городе собственный туристический кружок для начинающих спортсменов-туристов, назвав его «Сильные духом!». И как бы это ни звучало банально – посветил свою жизнь любимому делу, путешествовать, ощущая каждой частичкой тела уединение с природой. И не только. Путешествуя с детьми, он воспитывал в них такие сильные черты характера, как смелость, ответственность и вера в собственные силы.

– Как же я соскучилась, деда!

– Я тоже. – Он поцеловал ее в лобик и в кончик носа. – Какая же ты вкусная, Вика. Так бы и съел тебя, как волк красную шапочку. – Он оскалил зубы, и они засмеялись.

Дедушка опустил Викторию на землю, больше не в силах держать ее на руках, и они побрели к дому.

– Мне вот интересно, с кем это ты там разговаривала возле дерева и кого продолжаешь держать свободной рукой? – спросил дедушка.

– Своего лучшего друга, – ответила она, Домовой ее дернул за руку. – Жаль, что он невидимый, я бы тебя с ним познакомила.

– Что ты делаешь? – шепотом спросил он. – Я же просил тебя никому обо мне не говорить. Ладно, маме…

– Успокойся. – Она обратилось в пустоту. – Не переживай. Дедушке можно доверять, он всегда меня понимает. Я делюсь с ним самым сокровенным. Он очень мудрый.

– Спасибо, Вика, – поблагодарил ее дедушка. – Я смотрю, он у тебя скромный, что даже стесняется безобидного старика. – Он улыбнулся, остановился и посмотрел туда, куда смотрела Вика. – Уважаемый невидимый друг, я обращаюсь к вам. В силу своего почтенного возраста я не могу видеть то, что видит моя внучка, а именно вас, но это не означает, что нам незачем знакомиться друг с другом. Меня зовут Александр Васильевич. Вас как величать? – Он протянул руку.

Домовой, не ожидавший такой реакции от старого человека, оробел и не знал, что и делать, но через некоторое время, посмотрев на умоляющее лицо Виктории, осмелел и сказал, что его зовут Домовой и протянул свою маленькую дрожащую руку.

– Дедушка, он говорит, что его зовут Домовой и он рад новому знакомству.

– Взаимно.

– Деда?

– Что родная?

– Ты правда-правда веришь мне?

– А почему я не должен тебе верить!?

– Но ты же взрослый. А взрослые не верят в невидимых друзей.

– Раз ты говоришь, что он существуют, значит, он существует. Тем более в детстве у меня у самого были пару-тройку невидимых друзей.

– Да!? Расскажи мне об них?

– Ну… одного звали весельчак Иван, а другого – мудрый Вова. Один меня всегда смешил, а другой – учил уму разуму. Они жили в доме, где я вырос. В доме моих родителей. Что я такого тебе сказал? – спросил он, когда посмотрел на ошарашенное лицо Викторию.

– Да ничего, дедуль. Я просто не ожидала…

– Чего не ожидала?

– Того, что ты мне поверишь и расскажешь про своих бывших друзей.

– От чего же бывших? Они и сейчас существуют, просто теперь я их не вижу и не знаю радоваться этому или грустить. В общем, нам надо с тобой об этом поговорить дома. Хорошо?

– Хорошо, деда. Много рыбы поймал?

– Эх. Лучше бы ты не спрашивала, – расстроенным голосом ответил он.

– Все так плохо!? Ну, хоть одну рыбку-то поймал?

– Даже и не знаю можно назвать ее рыбой, настолько она мала, что можно и не заметить.

– Что это за такая маленькая рыбка?

– Дома увидишь.

Как выяснилось дома, дедушка шутливо обманул всех домочадцев, заверив, что ничего не поймал, кроме крохотной рыбки. На самом деле, когда он открыл рюкзак и достал оттуда огромного карпа на четыре кило, все ахнули.

Через полчаса они сидели за общим стол, объединенные невидимыми узами, узами даров природы, переплетающие между собой серебристыми нитями, и с наслаждением кушали пельмени, макая их в уксус и в густой домашний майонез. Съев полную кастрюлю пельменей и банку майонеза, рассказав друг другу разных истории, бабушка с Марией убрали со стола грязную посуду и поставили на стол горячий алюминиевый самовар, кружки и глубокие тарелки с аппетитными пирожками.

– Чувствую сегодня мне не встать из-за стола, – сказала Вика, взявшись за живот, когда мама принесла еще одну тарелку с пирожками.

– Не переживай мы тебе поможем, – сказала Константин, подмигнув дочери.

– Ты сам-то хоть встанешь? Столько пирогов слопал! – Она засмеялась.

– Это уже другой вопрос. – Константин зевнул. – Чтобы мы делали без любимых женщин. Очень-очень вкусно. Спасибо.

– Научились бы готовить, – сказал дедушки, и все засмеялись. – А если серьезно. – Он глотнул чаю. – Спасибо вам дамы за чудесный ужин.

– Не за что, – сказала счастливая Виктория. – Мы старались творить волшебство. – Она посмотрела на бабулю и подмигнула.

– А теперь разрешите удалиться на балкон, – сказал дедушка и встал из-за стола. – Ибо я мечтаю покурить.

– Все бы тебе покурить, – пробубнила недовольная бабушка. – Бросать надо. Цветы на балконе вянут от твоего едкого дыма. Вся квартира провоняла табаком.

– Да неужели? Мне казалось твоими духами.

Все снова засмеялись.

– Деда, я с тобой! – сказала Вика и встала из-за стола, не отпуская руку Домового.

– Покурить что ли? – спросил папа.

– Нет, конечно! Я не курю и никогда не буду! У нас очень важный разговор.

– И что это за важный разговор? – спросила Мария.

– Это очень важный и очень секретный разговор, – уточнила Вика. – Так что прости мама, мы с дедушкой не может тебе рассказать.

– А ты поделись секретом и мы все вместе обсудим то, что вас волнует с дедой, – предложила бабушка.

– Нее…так не пойдет. Что это будет за секрет-то такой? Секрет – это же секрет. Простите. Деда пойдем же?

– Сейчас, внученька, только возьму свою трубку и табак, – ответил он и открыл свой личный шкафчик, извлек оттуда трубку, которая лежала в стеленном футляре и мешочек с душистым и крепким табаком. – Вот теперь пойдем, я тебе расскажу тайную историю.

Дедушка открыл деревянную дверь, ведущую на застекленный балкон, по правую сторону которого разместилось мягкое кресло, а по левую – белый шкаф, куда складывали различную домашнюю утварь. На шкафу стояли большие, глиняные горшки с цветами.

– А не будет страшно? – спросила она. Деда ничего не ответил, закурив.

– И что же тебя интересует? – спросил он, когда удобно сел на кресло-кровать, вытянув вперед длинные, тощие ноги.

– Ты правда не видишь моего друга? – серьезно спросила Виктория.

– Нет. Я слишком старый, чтобы увидеть то, что видел раньше, – ответил он, прикуривая трубку горящей спичкой.

– Жаль. Тогда расскажи мне все-все о твоих невидимых друзьях! – попросила Виктория и бахнулась вместе с Домовым на деревянный пол балкона, застеленный мягким ковром.

– Это было так давно, что, кажется, и не было вовсе. – Он положил еще щепотку душистого табака в трубку, раскурил и продолжил рассказ. – Мне было шесть, когда я впервые увидел его – мальчика, сидевшего на полу. Он был странно одет: ковбойский костюм, продолговатая шляпа, черные сапоги с заостренными носками и с лязгающими бляхами по бокам. Он, беззаботно посвистывая, сидел и играл моими игрушками. Он их без разрешения, что меня расстроило и взбесило, потому что я очень ревностно относился к своим игрушкам и хранил их как бесценные алмазы Мая и давал только тем мальчикам, которые, по моему мнению, умели обращаться с игрушками. Так вот я не стал его спрашивать, кто он и что делает в моей комнате, я спросил, почему он взял МОИ игрушки без разрешения? Он явно опешил от моего вопроса и сидел как вкопанный, боясь пошевелиться, и смотрел на меня изумленным взглядом. Я повторил свой вопрос и усердно ждал незамедлительного ответа, пыхтя и злясь еще больше. Наконец он вместо ответа дрожащим голосом спросил: «Ты видишь меня?». Я сказал ему, чтобы он перестал прикидывать дураком и ответил, почему он наглым и подлым образом взял чужие игрушки без спроса. На что он ответил, что всегда берет мои игрушки без спроса, потому что это и его дом тоже, а значит и его игрушки. И вот тогда я по-настоящему взбесился и хотел было ему стукнуть по плечу, чтобы больше не воображал черт знает что. Но не успел, так как в комнату зашел другой мальчик моего возраста, который улыбался во весь рот сияющей и доброй улыбкой. Он был одет еще чуднее. На нем были надеты серебристые кальсоны, обтягивающие его тонкие то ли ноги, то ли спички; на плечах весела широкая безразмерная белая майка, свисающая до попы и смотревшаяся на нем как женское платьице; а на кучерявых рыжих волосах восседала шапка-цилиндр, в которой ходят фокусники. Посмотрев на это чудо-юдо, я расхохотался, что даже упал на пол, взявшись за живот. Он тоже опешил, улыбка сошла с его лица.

Я встал с пола и задал тот же самый вопрос, что и первому мальчику. На что он мне ответил, что, конечно, играет. Я не удивился этому ответу, как и его последующему вопросу: «Ты меня видишь?».

Они загадочно переглянулись друг на друга и спросили, почему я их вижу. Согласись странные невидимки? – спросил дед у внучки. Виктория кивнула. – Что было дальше ты, наверное, уже догадалась. Мы разговорились, подружились, нашли море общих интересов и через пару часов уже играли – втроем! в «машинки» и продолжали играть до моего десятилетия, пока нам это не надоело и мы не перешли на более взрослые игры, как «Крестик-нолик», картежный «Дурак» и в «Прятки». – Дедушка посмотрел на Вику и сказал. – Признаюсь честно – это было лучшее время!

– Кто же они были?

– Моими друзьями, – ответил он. – Я знаю, ты хотела услышать от меня нечто иное. Это справедливо. Но прошу заметить, что меня не волновало их истинное происхождение и откуда они родом и почему их не видят другие. Для меня было главное, чтобы они были рядом. Они для меня стали, словно родными братьями, которых у меня, к слову, не было. Если, начиная с трех лет мне было одиноко, то после шести, мне некогда было скучать, я перестал просить у родителей сестренку или братишку на день рождения или на Новый год.

– Но ведь они были Домовыми? Ведь так, деда?

– Да. Но в те времена меня тоже можно было считать Домовым. Так как после тренировки я не шел с мальчишками играть на улицу, а сидел дома и играл в Пиратов или в Богов со своими невидимыми друзьями. Одно время я считал себя больным на всю голову. Эти мысли, может быть, и не проскальзывали, если бы ни опасения родителей за мое психологическое здоровье. Они всерьез думали, что я болен. Но мне было без разницы на всякие там мнения, я продолжал верить, ни взирая на то, что мне каждый день навязывали обратное мнение. К двенадцати я стал умнее и стал скрывать свою «болезнь» от родителей, которые, к слову, успокоились и перестали ходить дома, как на иголках. А потом случилось то, что должно было случиться.

– Что же? – спросила Вика, глядя на дедушку большими зачарованными глазами.

– Они исчезли! – ответил он и снова прикурил трубку, засыпав туда новую порцию табака. – Исчезли…

– Но почему?

– Они исчезли, потому что я вырос и перестал их замечать, сам не осознавая сего факта. Я не заметил, как променял их веселое и дружеское общество на девушку из параллельного класса, в которую я по уши влюбился и с которой впервые ощутил всю жгучую и яркую боль – темную сторону любви – когда она меня бросила, начав заигрывать с другим мальчиком. Вот такая грустная история, в которую поверят только дети, так как их души наивны и чисты в отличие от взрослых.

– Я тебе верю. Как и верю, что бабушка мне передала дар готовить, а ты деда – дар видеть Домовых.

– Возможно. Свою историю я тебе поведал, теперь может быть, ты мне расскажешь свою? Если, конечно, Домовой не будет против.

Вика посмотрела на одобряюще кивающего Домового, взвизгнула от радости и начала рассказывать, как и где она познакомилась с Домовым.

Внимательно дослушав до конца историю Вики, дедушка глубокомыслен-но посмотрел на внучку и спросил:

– Я так и знал, что он скромный и хороший мальчик. Ты точно ее не бросишь? – спросил он у Домового.

– Он говорит, что никогда не бросит меня, потому что друзья не бросают друг друга, – сказала Виктория. – Еще говорит, что они – твои друзья – не бросали тебя, а наверняка остались в том же доме и с теплотой и любовью смотрели на тебя и не единожды мечтали с тобой поиграть, обнять пока ты жил в родительском доме, но не могли.

– Мне вот интересно, Домовой, в этом доме нет других духов?

– Он говорит, что нет.

– Однажды Весельчак сказал мне, что существует помимо добрых духов – жестокие и злые, способные причинять вред людям. Что об этом думает твой друг?

– Передай ему, что это правда и что по дороге к этому дому я видел множество злых духов. Жуть, – поморщился Домовой и прижался к Виктории.

– А сейчас ты некого не видишь? – спросила она.

– Нет. Пока ты рядом вся нечисть убегает прочь.

– Домовой говорит, что существует злые духи. Но ты не переживай, когда я рядом они к нам и близко не подойдут. Они меня бояться. Видимо знаю, каков мой тяжелый кулачек.

– Еще бы.

Они засмеялись.

Через пару минут к ним на балкон зашла мама и сказала:

– Может, хватит уже секретничать и присоединись к нам?

– А почему бы нет? Сейчас идем, – сказал дедушка, провожая Марию взглядом. – Ну что пойдемте, друзья мои, в комнату, пока нас не раскусили и не подумали чего плохого. Приятно было поболтать с тобой Виктория и с тобой Домовой.

– И нам, – ответила Вика за двоих. – Я бы даже и не подумала, что мой деда – прям как я!

– Ну родственники как-никак! – Они улыбнулись друг другу, войдя в душную комнату.

Виктория никак не могла выкинуть из головы, постоянно всплывающие образы дедушкиных духов. Зайдя в спальную комнату, ей показалось, что они сидят на полу и машут ей руками.

– Что ты там увидела? – спросил Домовой.

– Да так ничего. Почудилось… как будто на полу сидели весельчак и мудрый. Они махали мне руками, звали поиграть.

– Неужели ты их увидела?

– ЧТО? Они здесь!? – вскрикнула Вика.

– Не кричи так! – шепнул он ей, прижав к ее губам указательный палец. – Да, они здесь. И как я понял, никогда не покидали твоего дедушку, – ответил он, посмотрев по сторонам. – Самое странное, что я их тоже не вижу, только чувствуют их прерывистое дыхание и испуганные голоса.

– Но ты же сказал дедушке, что в этой квартире нет духов! – все также громко говорила Вика.

– Да не кричат так сильно, а то нас услышат. Я просто испугался и растерялся, когда он меня спросил об этом и ответил то, что он ждал. А ты считаешь, мне нужно было рассказать ему о домовых, которые не бросали его?

– Почему они не остались в том доме, где жил раньше дедушка?

– Твой дедушка перестал их видеть, но не перестал их любить. Поэтому они продолжают за ним следовать, – ответил он и задрожал.

– Что случилось, Домовой? Ты весь дрожишь!

– Они…говорят, говорят…они.

– И что же они говорят?

– Они приказывают мне, чтобы я немедленно покинул их частные владения, в которые я не имел право вторгаться без разрешения. Я нарушил свод правил и указов. И они собираются наказать меня за столь своевольный поступок. Сурово наказать.

– Извините меня, – начал извиняться Домовой, его голос дрожал. – Я не хотел вам причинять неудобства и не знал, что это ваши владения. Пожалуйста, не наказывайте меня за мою бестактность и безграмотность. Я сейчас же покину это дом. – Он посмотрел на Вику и сказал. – Мне нужно как можно быстрее покинуть этот дом. Тебя мама отпустит на улицу?

– Если она не отпустит – я сама уйду. Не брошу же я тебя одного, когда ты в такой опасности, – сказала она и побежала к маме на кухню. – Мамочка, мамочка, можно мне еще погулять? Пожалуйста! Так хочется порезвиться на улице.

– Можешь.

– Спасибо, мамочка! Я побежала!

– Беги. Только будь осторожна и смотри по сторонам, когда переходишь дорогу. И…

– Не переживай мам, я помню, далеко убегать нельзя, – добавила Вика и побежала к входным дверям.

– Неугомонная девочка, – сказала Мария, глядя вслед убегающей Виктории.

– Ты такая же была, – добавила бабушка. – Мне не вериться, что она нынче пойдет в первый класс.

– Ой, мам, и не говори. Еще вчера, казалось бы, стирала ее грязные пеленки с крохотными пинетками, кормила грудью и радовалась, когда она сказала первое слово «Ма». Она замолчала, быстро вытерла слезы руками и отвернулась от матери, посмотрев в окно. – Прости. Всегда себя считала сильной. Но тут ничего с собой не могу поделать. Абсолютно. Не хочу ее отпускать. Просто не хочу. Она ведь моя единственная дочь…

– Не за что извиняться. Не переживай, моя дорогая, школа не так страшна, как, например, свадьба собственной дочери, когда понимаешь, что теперь ты ее отпускаешь НАВСЕГДА, как белокрылую голубку из стальных оков. – Бабушка подошла к Марии. – Никогда не забуду, как я три или четыре дня подряд рыдала, укутавшись в подушку и закрывшись с ног до головы теплым одеялом, чтобы твой папа не видел моих «стыдливых» горьких слез. Мне бы так горестно, когда ты не возвращалась после репетиций, после занятий в институте, после десяти часов вчера. Я сидела, как дура у окна и ждала, когда же моя дочь воротиться домой, обнимет, поцелует, поговорит, поделиться секретом, рассмешит, успокоит, подарит счастье ранимой материнской душе, в которой загорит как и прежде огонек любви, согревающий холодными одинокими вечерами. Но ты не приходила…

– Прости меня за то, что не часто захожу в гости. И редко звоню. Я была такой эгоисткой, пока сама не осознала, что такое отпускать свое дитя, – дрожащим голосом сказала Мария и тихо зарыдала на ее плече, чтобы не беспокоить мужчин, которые громко обсуждали вчерашний футбольный матч в соседней комнате, перекрикивая включенный телевизор.

– Шшш. Не говори глупостей. Ты никогда не была эгоисткой. Ты хорошая дочь и самая лучшая мать. Но не забывай звонить, чтобы мой огонек любви горел, а не потухал от холодного ветра безмолвия.

Бабушка гладить ее шелковистые волосы и мгновенно улетела в прошлое, когда она была еще молодой и красивой женщиной, обрамленной семейной суматохой и заботами. Когда она была для дочери – единственным лучшим другом. Они были неразлучны и делились друг с другом самым сокровенным и потаенным. Когда она была для дочери – единственной опорой, помогающая ей справиться с любыми невзгодами и ненастьями.

– Мария. Мама. Что случилось? Почему вы плачете? – взволнованно спросил Константин, увидел рыдающую жену на плече матери, когда зашел на кухню.

– Ничего.

– Как это ничего! А почему ты тогда плачешь? Что-то болит?

– Душа, – ответила она.

– Константин, не переживай, пожалуйста. Это слезы радости гордых и счастливых женщин, – ответила бабушка. – Бери то, зачем пришел и иди в комнату, через минутку мы подойдет.

– Ну, вы даете. Такой прекрасный день нынче, а вы плачете. Никогда мне не понять женщин, – пробубнил он, взяв в руки газету, лежащую на кухонном гарнитуре.

– Не тебе одному, милый – подметила Мария.

– Точно все в порядке?

– Ну, конечно. Все просто чудесно!

– Честно говоря, вы меня напугали, – сказал он и ушел в другую комнату.

– Все-таки он у тебя славный. Тебе лучше?

– Да. Намного лучше. Уже месяц хотела с кем-нибудь поговорить об этом. Спасибо, что выслушала. Как камень с души.

– Не за что. Давай умоемся и пойдем к нашим мужчинам.

Напуганная Виктория с не менее взволнованным Домовым выбежали на улицу и побежали к яблоням. Забравшись на верхушку дерева, они облегчено вздохнули, наконец, почувствовав себя в безопасности.

– Они исчезли? – спросила с надеждой в глазах Виктория, посмотрев на дрожащего Домового.

– Кажется. Хотя я думал, что они меня догонят в подъезде, так как я чувствовал их холодные прикосновения рук. Бррр… Они говорили мне, что поймают и больно-больно накажут. Я так испугался. Спасибо, что спасла меня, когда крикнула на них и в последний момент вытащила меня из подъезда.

– Да, пустяки, – скромничала Вика.

– Как раз не пустяки. Обещаю, что сделаю все, о чем бы ты меня не попросила.

– О чем угодно?

– О чем угодно!

– Покажешь мне свой мир? – спросила Вика.

– Ты ведь не хуже меня знаешь, что мне нельзя приводить человека в мой мир.

– Но я же не просто человек, а твой друг. Тем более, прошу заметить, ты сам пообещал мне, что сделаешь все, о чем бы я тебе не попросила – вот я и прошу у тебя, хотя бы одним глазком взглянуть, как и где ты живешь. Буквально на минуточку. Туда и обратно. Никто и не заметит.

– Если папа узнает, то мне будет очень плохо.

– Ты согласен? – не веря своему счастью, спросила Виктория. Он кивнул. – Ура! – закричала она и обняла Домового, да так сильно, что они чуть не свалились с дерева.

Успокоившись, Виктория сказала Домовому, что нужно немедленно спуститься с яблони, если ему не угрожают злые духи и пойти на качели, о которых она ему так много рассказывала.

Через пять минут они уже качались на качелях, забыв обо всем на свете, наслаждаясь волшебным моментом, который длился целую вечность.

Они раскачивались все сильнее и сильнее, ласкаясь в теплых лучах солнца и в летнем ветерке, представляя, как они превращаются в разноцветных мотыльков, порхающих в голубом небе, поднимающихся все выше и выше до самых сверкающих звезд, где тишина и покой, где умиротворение и неописуемое удовольствие. Там, где рай.

– Виктория! Пора домой, – позвала ее мама.

– Иду, мам! – ответила Вика и посмотрела на Домового, сказав. – Мы возвращаемся домой.

Прибежав к подъезду, она крепко-крепко обняла бабушка, поцеловав ее в щечку на прощение, а потом дедушку, который взял Вику на руки и шепнул на ушко, чтобы она больше не лазала по деревьям и никому не говорила об их тайном разговоре.

Через мгновение машина завернула за угол, сверкая в солнечных бликах, и скрылась за углом.

– Ну вот, снова мы остались одни-одинешеньки в этом мире.

– Да…как бы я хотела, чтобы они вообще никуда не уезжали. Но… да ладно, главное, что ты рядом, мой милый и вредный старикашка, – сказала она.

– Главное, что ты рядом моя нежная и ворчливая старушечка.

Он обнял ее, поцеловал в лоб, и они пошли домой, шоркая домашними тапочками по разгоряченному асфальту от летней жары.

Вечером того же дня.

Виктория смотрела в окно, глядя на поднявшийся ветер, который поднимал вверх облака пыли, прогибал мощные стволы деревьев, обрывая листья с веток, и нес за собой иссиня-черное облако, простирающиеся по всему небу. Внутри облака сверкали молнии, и где-то вдалеке был слышен протяжный гром небес.

Она ждала Домового, который должен был придти еще полчаса назад, но его почему-то не было. Виктория начала переживать, не узнал ли его отец о том, что он вместо того, чтобы охранять дом и пугать его домочадцев, путешествовал далеко от него, рискуя своей жизнью.

Гром становился протяженнее и громче, отчего стекла в деревянных рамах дрожали. Первая капля хлестко стукнулась о металлический карниз. Вика вздрогнула, отвернулась от окна, и хотела было уже спуститься к спящим родителям, как вдруг скрипнула дверка платяного шкафа, из которого вышел запыхавшийся Домовой и сказал:

– Прости, Вика, не мог придти раньше, папа не отпускал.

– Он ничего не заметил?

– К моему большому удивлению, нет. Только спросил, почему я так долго не приходил, когда он меня звал. Пришлось наврать. У тебя родители уснули?

– Да. Но они могут проснуться от грома. Слышишь? – спросила она.

– Ага. Жутковато, – сказал Домовой и поежился.

– Не то слово. А у тебя папа ушел на работу?

– Да. Он проверил мою домашнюю работу и второпях скрылся из дому. Ну, так что ты решила, пойдешь смотреть, где я живу или в другой день?

– Пойду, только немного боюсь, что мои родители проснуться и потеряют меня, – ответила она.

– Не потеряют. Мы ведь ненадолго. На пару минут, – заверил ее Домовой.

– Хорошо, – согласилась она. – Подожди секунду, сейчас я проверю, спят они или нет, чтобы до конца быть уверенной. – Вика засеменила на цыпочках в спальню, чтобы не разбудить родителей, заглянула в полуоткрытую дверь, убедилась, что они спят, и вернулась обратно в свою комнату.

– Спят? – шепотом спросил Домовой.

– Ага, – ответила Вика.

– Ты только на многое не рассчитывай. Наш мир не столь красив, как ваш, – сказал он, открыл настежь дверку шкафа и положил руку на стену.

Стена тот час исчезала, и появился проход в другое измерение, в другую вселенную.

– Придется ползти, – сказал он. – Следуй за мной и не отставай.

Домовой нырнул в проход; Вика последовала за ним.

Виктория, к своему удивлению, обнаружила, что пол туннеля, ведущий в неизведанные дали, оказался мягким на ощупь и ее крохотные ручки проваливались в него, словно в липкое желе.

– Домовой, почему мои руки проваливаются под землю?

– Не волнуйся, не провалишься.

– Я надеюсь на это. Странное ощущение. Как будто ползешь по манной каше, которая затягивает тебя все глубже и глубже.

– А что, похоже. Ты не переживай. Я тысячу раз проползал по этому туннелю – и ничего.

– Немного страшно. А почему стало так темно?

– Потому что мы подползли к спуску, – ответил он и остановился. – Сейчас нам нужно спустить вниз по скользким ступенькам. Я тут не единожды раз падал и чуть серьезно не пострадал. Так что будь осторожна. И не торопись. Сначала спущусь я, а потом ты. Договорились?

– Договорились.

Домовой медленно спустился вниз, встал в полный рост и махнул рукой, чтобы Виктория спускалась. Вика без особых проблем добралась до Домового, посчитав пятнадцать ступенек и сказала:

– Странный у вас тут потолок! Нельзя было сделать повыше, чтобы можно было удобно ходить, а не ползти?

– Прости. Но не я его конструировал. Ты заметила, что здесь сейчас просторно и светло?

– Да. Очень красивое голубое сияние. Домовой, откуда исходит этот свет?

– Изнутри туннеля. Скоро ты увидишь нечто неописуемо!

Стены туннели, некогда испускающие голубое сияние, стали прозрачными и обнажили открытый космос во всем его великолепии. Мириады сверкающих звезд и пролетающих мимо комет; Голубая планета, покрытая белоснежными облаками, закрывающими зеленые континенты; серебристая луна, освещающая Землю бледным сиянием.

– Красиво?

– Очень, – шептала Вика, думая, что это всего лишь сон, что такого не бывает на самом деле, а если бывает, то только в сказках. – Неужели, мы в космосе? А это моя планета?

– Да, мы в космосе. Это Земля – ты права! Я люблю здесь сидеть и смотреть на звезды. Видишь ту звезду, что светит ярче всех. – Он указал пальцем на звезды.

– Нет, не вижу! Где? Они все такие яркие!

– Поверни голову налево и смотри выше, – подсказал он ей. – Ага, вот так. Видишь треугольник или как вы его там называете?

– Да, вижу.

– Видишь, как в центре треугольника ярче всех горит крохотная точка – звезда. Посмотри внимательно. Поначалу может показаться, что она светит, как все затерянные звезды в черной необъятной космической бездне, но это не так.

– Чудесно! – восторженно сказала Вика, когда увидела ту самую звезду. – Ты прав. Она действительно горит ярче всех.

– Эту звезду я назвал – Виктория. В честь тебя. Она такая же красивая, как ты, – сказал Домовой и покраснел.

– Спасибо.

– Когда мне грустно я смотрю на нее и мгновенно вспоминаю тебя. Твое лицо. Твою улыбку. Твои платьишки. Твои истории. И мне становится хорошо и радостно. Классно я придумал?

– Ага, классно. Я тоже хочу! Та звезда, что горит рядышком с моей, будет твоей звездой. Звезда Домового. Можно, так? – Он кивнул. – И я тоже, как и ты, буду тебя вспоминать, глядя на нее из окна своего дома.

– Теперь у нас у обоих есть свои звезды! – подытожил он.

– Кажется, что все это волшебный сон и что вот-вот в комнату зайдут родители и разбудят меня. Я же не сплю?

– Нет, ты не спишь. Все, что ты сейчас видишь, происходит наяву.

– В это трудно поверить, – говорила она, не отрывая взгляда от Земли. – Скажи, пожалуйста, как это мы так быстро очутились в Космосе?

– Если бы я знал, Вика, я непременно бы тебе объяснил. Но я не знаю. Как я тебе уже говорил, я не создатель туннеля. Вика, надо уходить, а то твои родители тебя потеряют. Ты еще не видела мой мир. Время идет быстро…

– Точно. Какая же я дуреха! Совсем забыла о том, что надо возвращаться домой.

– Сейчас нам надо пройти сквозь стену, – сказал Домовой.

– Сквозь стену!? Как же у нас тобой это получиться?

– Легко. Давай свою руку! Теперь ничего не бойся и доверься мне. Будет немного кружиться голова, но это ненадолго. Будет немного шумно, но это тоже ненадолго. Готова, Вика? – спросил он.

– Готова! – ответила она.

– Тогда держись крепче за мою руку и падай на стену. Не сомневайся, мы провалимся вовнутрь.

Через минуту они лежали на сухой и пыльной земле, изборожденной длинными, черными трещинами. Яркое, палящее солнце обжигало кожу. Вика открыла глаза, привстала с земли и увидела пустынные холмы, на которых восседали черные пеньки некогда пышных деревьев. Рядом рос черный пречерный ствол с ровными ветками, на концах которых висели черные плоды, похожие на гирлянды. В центре пустоши, простирающейся на многие километры, был воздвигнут неказистый двухэтажный дом, собранный из гнилых палений.

– Я тебя предупреждал, что ваш мир в тысячу раз красивее! – сказал Домовой, посмотрев на обескураженное лицо Виктории.

– Ты был прав. Здесь так жарко и почему-то жутковато. Это твой дом?

– Да. Он не такой красивый, как твой. Пойдем, я тебе покажу свою комнату.

– Пойдем, – согласилась она, и они пошли к дому.

– Я тебе приготовил подарок.

– Ооо… не надо было.

Они подошли к черным, покосившимся в сторону дверям дома; одна петля была сорвана. Домовой открыл дверь пластинкой, что висела на веревке вокруг его тонкой гусиной шеи, провернул трижды, и они зашли вовнутрь дома, пахнущим пылью, горелым деревом, смогом и копотью.

Виктория не удивилась, когда увидела черную мебель, черные шкафы, комоды, двери, пол, потолок и стены. Она провела пальцем по стене, кончик мгновенно покрылся черной пленкой и пропитался резким отвратительным запахом гари.

– Моя комната выше! – сказал Домовой и пошел к лестнице, ведущей на второй этаж. – Ну что, ты идешь?

– Иду, – ответила Вика и подошла к нему, оторвавшись от необычного интерьера дома.

Они поднялись на второй этаж, прошли длинный коридор, завернули налево и очутились в комнате Домового. Черные стены комнаты были неаккуратно и неравномерно выкрашены красной и зеленой краской, от чего выглядели еще мрачнее и непригляднее. Местами были развешаны рисунки Домового, преимущественно черно-белых тонов. На полу лежал странный жесткий плетеный ковер, на потолке висел черный абажур, внутри которого летал рой светящихся жучков, смутно напоминавших светлячков. В левом углу крохотной комнаты стоял деревянный стол, забытый различными листками, тетрадями и книгами. Над столом висел ряд полок с увесистыми книгами-томами. В правом углы комнаты покоился грязный, выцветший и порванный – из дырок вылезал белая вата – матрас с двумя подушками, сплетенными из сухих веток; на одной из подушек лежала открытая книга.

– Ты спишь на полу? – спросила Виктория.

– Да. Приходится. У нас неприняты кровати.

– Понятно, – сказала Виктория и подошла поближе к рисункам. – Красивые рисунки.

– Ага, – сказал он, как можно непосредственнее, хотя видно было по его лицу, что он напряжен. – Не думал, что тебе понравиться. Жаль только, что красок у меня не так много, чтобы закончить.

– Они и без красок – прекрасны. Почему ты мне не показывал их раньше?

– Не знаю. Стеснялся. Думал, тебе не понравится. Как моему отцу, – сказал он и отвернулся от Вики.

– Твоему папе не нравится, что ты рисуешь?

– Он мне не разрешает рисовать…

– Почему? – возмутилась она. – Что в этом плохого? У тебя ведь так хорошо получается!

– Он говорит, что я летаю в облаках и занимаюсь детской шалостью, которая вредит моему внутреннему развитию и мешает заниматься серьезными вещами, например, учебой. – Он потупил грустный взгляд на край стола. – Когда отец не в настроении он срывает рисунки со стены, рвет и сжигает, позже принося мне горку пепла.

– Твой папа злой… – Она замолчала, подумала, что сказала лишнего, но увидев, что Домовой с ней соглашается и совсем не злиться, она продолжила говорить. – Ты его не слушай, продолжай рисовать. Прячь их куда-нибудь подальше.

– Я не пытаюсь прятать рисунки, потому что мне это надоело, – ответил он, сдавленным голосом, почти шепотом. – Куда только я их не прятал! Но отец всегда их находит, словно заранее знает, куда я их положу. Один раз я даже отодрал доску от пола и вложил туда рисунки. Но не прошло и недели, как рисунки тлели в огне, превращаясь в черный пепел.

Виктория оставалось только тяжело вздохнуть и замолчать. А потом ей пришла идея.

– Я знаю выход! – восторженно сказала Виктория.

– Правда? – без особого энтузиазма отреагировал Домовой.

– Да. Ты можешь хранить рисунки, например, у меня.

– А можно? А если их твоя мама увидит, что тогда?

– Я их спрячу под кровать. В самый темный уголок. Но если мама их все-таки найдет, она точно не будет их рвать и сжигать. А только спросит, чьи они. Я отвечу, что они мои. И все.

– Спасибо, Виктория. – Некогда хмурое лицо Домового просияло в улыбке, глаза засветились от счастья, а голосе появились нотки радости и восторженности. – Ты лучший друг.

– Да не за что! Я всегда рада помочь другу, который оказался в беде. Ты главное продолжай рисовать. Так мне всегда мама с папой говорят.

– Хорошие у тебя родители, – сказал Домовой и смолк.

Глава 10

31 августа 1990 года

– Не люблю этот день, – сказала Вика Домовому.

Они лежали в траве и смотрели на небо. Рядом лежал оранжевый мячик.

– Почему? Завтра ты пойдешь в школу. Или ты уже не хочешь учиться?

– Учиться-то я хочу. Мне грустно, потому что это последний день лета. Скоро все цветочки завянут, трава пожелтеет, листочки опадут с веток деревьев, солнышко уже не будет греть так сильно, как сегодня. Уже не полежать на траве после игры в мячик. Не собрать букет одуванчиков, который пахнет летними вечерами. Не покачаться на качелях, не покупаться в пруду, не позагорать на солнце, не поиграть в классики, не посидеть на дереве, глядя на красно-бурое вечернее небо. Тебя это никогда не печалило?

– Если честно, то нет. Я люблю зиму, не меньше чем лето, – ответил он.

– А что хорошего в зиме? Не понимаю? Всегда холодно и хмуро. Лучше бы всегда было лето.

– Нет, так точно не лучше. Лето бы тебе быстро надоело, и ты перестала бы радоваться таким мелочам, как зеленая трава, цветущая сирень или яблоня за окном. Лето стало бы для тебя обычным делом. А как же без весны? – недоумевая, спросил Домовой. – Эх, весна! Аж мурашки по телу об весенних воспоминаниях. Трава начинает проклевываться из сырой земли и тянется к теплым солнечным лучам. Почки деревьев набухают и цветут. А насекомые выползают из своих зимних убежищ, чтобы первыми почувствовать неминуемое приближение лета.

– Домовой, тут я с тобой соглашусь. – Она улыбнулась. – Весну я тоже люблю, как и осень. Но как-то зима мне все же не по душе.

– Я не верю, – возмутился Домовой и добавил. – Что-то же должно тебе нравиться в зиме?

– Лично мне нравится, когда идет снег. Нравится, когда снежинка падает на горячую ладонь и мгновенно растворяется, превращаясь в капельку воды. Нравится, как снег хрустит под ногами, как он блестит…

– А говорила, что не любишь зиму. – Он лег на бок, посмотрел на Вику и сказал. – Белые деревья, белая земля от небесного хлопка – снега, в который можно прыгать с любой высоты, в котором можно лежать и смотреть на яркие звезды и делать длинные-предлинные туннели. А когда становиться теплее, можно лепить разные скульптуры, снеговика, кидаться снежками.

– Мне тоже нравится лепить снеговиков и прыгать в мягкие сугробы.

– Это еще не все. Я всегда радуюсь, когда светит зимнее солнце, от которого все вокруг начинает блестеть и переливаться. Когда морозный ветер щиплет мое лицо. Прекрасное время! – заключил он.

– Ах да я еще забыла сказать по зимнюю пору волшебства, когда все дарят друг другу подарки.

– Ты про Новый год и Рождество говоришь?

– Ага, – ответила она и о чем-то задумалась, глядя на проплывающие облака по голубому небосводу. – А ты веришь в Деда Мороза?

– В Деда Мороза? Это тот, кто в новогоднюю ночь приносит подарки всем детям, которые хорошо себя вели весь год?

– Да-да. Это он. Так веришь или нет?

– Скорее нет, чем да.

– Все дети в него верят, даже я. Или в ваш мир он не прилетает?

– Не знаю, может быть и прилетает, но не в мой дом – точно. Он ни разу не оставлял подарки в новогоднюю ночь в моей комнате, под кроватью или на столе. Ни разу.

– Какой ужас! – воскликнула Вика, не понимая такой несправедливости Деда Мороза к его лучшему другу. – Неужели ты каждый год плохо себя ведешь? Ты же хороший.

– Папа, говорит, что я – самый плохой мальчик на свете, поэтому Дед Мороз пролетает мимо нашего дома. И любит отмечать тот факт, что Дед Мороз каждый год надеться, что я исправлюсь, но каждый раз – с каждым новым годом – я его разочаровываю.

– Я не верю. Это чепуха. Дедушка Мороз – самый добрый и хороший волшебник во всей Вселенной. Он настолько добродушен, что прощает даже самых плохих мальчишек и девчонок, которые недостойно вели себя целый год. Я точно это знаю. В моей детсадовской группе было два ужасных мальчика, которые всегда дергали девочек за косички, пулялись хлебом и кашей в столовой, ругались обидными словами, дрались и более того не ложились спать в сон час. Они вели себя отвратительно и все равно после праздника они притаскивали в детский сад новые игрушки, которые им подарил Дедушка Мороз. Вот так вот.

– Значит, я еще хуже тех мальчиков, – сухо заключил Домовой.

– Да, нет. Наоборот: ты в тысячу, в миллион, в миллиард лучше тех мальчиков. Я-то знаю.

– Только вот отец думает иначе. Однажды разгневанный чем-то он пришел с работы и сказал, что Деда Мороза не существует, что это выдумка родителей, которые и кладут подарки под елку в ту самую волшебную ночь. И приказал, чтобы я прекратил в него верить, как какая-то трехлетняя мелюзга – и удалился в свою комнату.

– Я не верю твоему отцу. Ты ведь не поверил?

– Не поверил. Но после его слов я задумался. А что, если правда его не существует, а подарки дарят родители, чтобы сделать приятное своим детям? Отец всегда был мной недоволен, всегда говорил, что разочарован, поэтому я никогда не получал подарки в волшебную ночь. А вот тебя родители любят и гордятся, поэтому каждый год тебе дарят только лучшие подарки, о которых ты написала в письме к Деду Морозу. Ведь так?

– Да. Но мне как-то не верится. Хотя… – задумалась она, – хотя в этом году я увидела родителей, когда они складывали игрушки под елку. Отец в руках держал мягкую игрушку, а мама – корзину со сладостями. Я протерла глаза руками, подумав, что это сон. Но ничего не изменилось, они продолжали там стоять и тихо шептаться. Я спросила, что они там делают. Они вздрогнули и, как мне показалось, испугались. Потом придя в себя, отец подошел ко мне и сказал, что приходил Дед Мороз и передал им подарки лично в руки, но я их сейчас не должна видеть, а должна быстренько уснуть, чтобы завтра проснуться и увидеть Новогоднее чудо. Я согласилась и, положив голову на подушку, уснула. Проснувшись рано утром, я первым делом посмотрела на елку и увидела именно те подарки, которые держали в руках родители: игрушку и корзину со сладостями.

– Ты им поверила?

– Я удивилась, что Дед Мороз сам не положил мне игрушки под елку и даже немного разочаровалась. Я все утро допрашивала родителей, почему он так поступил. На что они мне отвечали, что он был слишком занят, поэтому передал им подарки и быстренько скрылся в соседнюю квартиру, где живут другие дети. Я им поверила. Но сейчас я задумалась…

– Вот и я задумался и теперь не знаю чему и верить, – добавил Домовой, и они замолчали, слушая звуки собственного сердца, пытаясь осмыслить те слова, что сказали друг другу. А вдруг, это правда, что родители дарят подарки на новый год, а не бородатый волшебник из заснеженной Финляндии?

После того, как грустные мысли ушли прочь, на смену пришли более веселые и радостные.

Они еще поиграли в мяч, весело смеясь, когда кто-то из них падал на землю от неудачных ударов по мячу. Потом поплескались в воде, бегущей из черного шланга, прикрученного к широкому баку и в мокрой одежде, счастливые и беззаботные, разбежались по домам. Виктория побежала собирать первый раз свой школьный рюкзак, а Домовой – учить билеты по важному предмету, по которому завтра будет экзамен. И если он его не сдаст, то вряд ли сюда вернется в ближайшее время.

Виктория с волнением и трепетом складывала школьные принадлежности в новенький разноцветный рюкзак, на внешней стороне которого был нарисован желтый Вини-Пух с розовым Пяточком из одноименного Диснеевского мультсериала.

Первый делом Вика, по настоянию матери, положила в рюкзак тяжелые учебники по математике, грамматики, литературе и естествознанию. Затем аккуратно, чтобы не помять начала складывать красивые, такие же разноцветные и яркие, тетрадки в линейку и в клеточку, дневник с обаятельным котенком на лицевой обложке, кожаный пенал, набитый разноцветными ручками, карандашами, стиральными резинками, точилками.

Вика с гордостью застегнула рюкзак и поняла, что она сегодня еще на одну ступеньку стала самостоятельней. Сделала первый шаг, шаг туда, откуда возврата нет. Шаг во взрослую жизнь, как она думала.

Она взяла огромный рюкзак в руку – ей показалось, что он весит тонну – и с трудом закинула его за спину.

Мария сидела на диване и улыбалась Виктории. В комнату зашел папа с газетой в руках, в синих спортивных штанах и в белой майке, спросил:

– Все, собрала портфель?

– Да, папочка. Я не верю, что наконец-то пойду в школу. Я думала, что этот день никогда не настанет. И вот остался всего день и… и я боюсь.

– И чего ты испугалась?

Виктория сняла тяжелый рюкзак, поставила на ковер и прыгнула родителям на колени, сказав:

– Не знаю, как и объяснить. Я самих-то уроков не боюсь. Мне интересно. Я боюсь другого. – Она немного помедлила и наконец сказала. – Я боюсь незнакомых девочек и мальчиков, которые будут учиться со мной в одном классе. А вдруг я им не понравлюсь. И они будут надо мной смеяться и потешаться – и никто-никто не захочется сидеть со мной за одной партой? Или хуже, никто не захочет со мной дружить.

– Виктория, не говори глупостей, – сказала отец. – Ты добрая, скромная, умная девочка и ты без проблем подружишься с одноклассниками. – Вика смотрела на папу и верила, что будет именно так, как он говорит. – И запомни, что никто над тобой не будет смеяться, если ты этого не допустишь. Понимаешь?

– Папочка, прости, но я чуть-чуть не поняла, – ответила она.

– В детском саду ты допускала, чтобы кто-нибудь смеялся над тобой? – спросил он, поглаживая рукой ее светлые локоны, пахнущие ромашкой.

– Нет. Но в школе, наверное, все будет по-другому? Или нет?

– И да, и нет. Видишь ли, в школе вы будите подолгу учиться и помалу отдыхать, резвиться. И это главное отличие от детского садика. Но в остальном, школа – это такой же детский сад, где общение с ровесниками никуда не денется и поверь мне будет главной составляющей для тебя и для других детей. Ты это со временем поймешь. Поэтому, Виктория, никогда не давай над собой смеяться. Если ты один раз кому-нибудь это позволишь, то боюсь, с этим придется тебе жить до конца школьного обучения. Ты ведь этого не хочешь? – спросил он; Вика усердно замотала головой. – Вот и хорошо. – Он поцеловал ее в теплый лоб.

– А знаешь, что нужно, чтобы всегда быть на высоте? – спросила мама у Вики.

– Что? И как это на «высоте»? – спросила она, глядя на маму завороженными глазами.

– На высоте – значит, быть лучше всех. Надо просто прилежно и хорошо учиться и тогда все-все ребята будут тебя уважать и любить.

– Мама, я буду хорошо учиться, – ответила она и легла на колени родителей.

– Вика, мы с папой хотели с тобой поделиться одной, несомненно, приятной новостью для нашей семьи.

– От этой новости ты придешь в восторг! – добавил Константин.

– Да? Ну и что это за новость?

– Помнишь, ты у нас чуть ли не каждый день просила, чтобы в нашей семья появился братик или сестренка, чтобы тебе не так было грустно и одиноко.

– Как же не помню. Конечно, помню! – ответила она, не понимая, к чему клонят родители.

– Так вот через восемь месяцев у тебя будет братик или сестренка, – сказала мама, вся светясь от радости.

– Что правда? Вы не шутите? – переспросила Вика, глядя то на маму, то на папу.

– С такими вещами не шутят, Виктория, – сказал отец. – В нашей семье будут пополнение. И ты скоро станешь сестрой.

– Спасибо-спасибо-спасибо! Я так мечтала о братике или о сестренке! И наконец-то моя мечта осуществится!

Константин ласково посмотрел на Марию, и они улыбнулись друг другу.

Через час Виктория все рассказала Домовому; он искренне порадовался ее счастью и сказал:

– Значит, скоро у меня появиться новый друг.

– Точно. Я даже не подумала об этом. Я уверена, что он будет хорошим другом.

– И я тоже.

Глава 11

1 сентября 1997 года

Виктории снилось, как она с мамой и папой, взявшись за руку, подходят к четырехэтажной серой школе, на территории которой растут высокие яблони, кусты сирени и можжевельника. Светит яркое солнце, освещая улицы живительным светом. Вика с белоснежными бантами на голове, одетая в нарядную школьную форму, держит в руке тяжелый, пестрый портфель. Она улыбается всем прохожим, которые, в свою очередь, улыбаются ей и замедляют шаг, вспоминая свой первый звонок, первый урок, первую перемену. Она видит, как они подходят к таким же нарядным одноклассникам. Они яростными, красными глазами начинают обсматривать ее с ног до головы, оценивать. Ее сердце стучится так сильно, что готово выскочить изнутри, уши и лицо горят от смущения и неловкости, а по телу бегают рой мурашек.

Она со страхом открывает глаза, смотрит на серебристую лунную полоску на потолке и понимает, что она всего-навсего лежит в собственной постели, и никто на нее яростно и открыто не глазеет. Вика перевернулась на другой бок, закрыла глаза и теперь увидела другие живые картины, всплывающие в ее подсознание. Вот она лежит в постели, солнечные лучи проникают через окно и падают желтой полоской на белое одеяло, щекоча ее пятки. Она думает, что уже утром и сейчас мама зайдет в ее комнату и разбудит. Но мама не заходит. В доме тишина, ни единого слышимого звука. Вика встает с постели и смотрит на часы, замирает: без двадцати десять. Она опоздала на свой первый звонок. Она вскрикивает, пораженная этой мыслью.

Виктория открыла глаза. Снова лунная полоска света на темном потолке и ночь за окном. Не в силах больше лежать на пропитанной потом кровати она встала, подошла к окну и стала заворожено смотреть на небо. За легкой черной дымкой уходящей ночи можно было разглядеть звезды. Те самые звезды, которые они с Домовым подарили друг другу. Перед ее глазами возник его призрачный силуэт. Она невольно улыбнулась. Ей так хотелось, чтобы он сейчас был рядом и охранял ее сон от этих ужасных видений, чтобы хоть чуть-чуть поспать, перед тем как осуществится ее заветная мечта. Мечта, к которой она так стремилась, училась читать, писать, считать. Мечта, которая уже дышит на нее своим благоговейным дыханием, которая настолько близко, что кажется – протяни руку, и ты почувствуешь ее, как чувствуешь рукой влажный туман. Мечта, постигнув которую, понимаешь, что никогда нельзя останавливаться и стоять на месте, а нужно продолжать жить и ставить перед собой снова и снова новую задачу, новую цель, новую мечту. Мечта пойти в школу.

Но Домовой не приходил. Он ее не слышал.

За исключением стрекотания кузнечиков за окном и жужжания летающих по комнате мух, дом обволокла тишина. Виктория продолжала смотреть то на звезды, то на лунный серп. Вдруг она услышала шум за пределами своей комнаты, испугалась и на цыпочках подбежала к двери и включила свет. Вика подумала, что это злые духи бродят по дому в отсутствии Домового, который где-то там, в далеком и недосягаемом космосе. Она приоткрыла дверь. По коридору кто-то шел. Деревянный пол поскрипывал под чьими-то шагами. И тут Виктория увидела белую фигуру, направляющуюся прямо к ней. Она вскрикнула, захлопнула дверь и, запрыгнув на кровать, скрылась под теплым одеялом, спасительным щитом.

Вика слышала, как бьется ее пульс в висках, когда некто стал крутить медную ручку, чтобы открыть дверь. Она задрожала, и слезы покатились по ее щекам. Ей было страшно. Она не хотела умирать в тот день, когда она должна пойти в школу.

– Виктория, я знаю, что ты не спишь. Открой, пожалуйста, дверь, – сказала Мария, и Виктория осознав, что это мамин голос, обрадовалась и побежала открывать двери. Открыв дверь, она увидела испуганную Марию, стоящую у дверей в длинной – белоснежной – хлопчатой ночнушке. Виктория засмеялась и обняла маму.

– Мамочка, я так перепугалась, что за мной пришли злые призраки, чтобы я завтра не смогла пойти в школу.

– Ты меня приняла за призрака? – спросила она и улыбнулась. – Неужели я такая страшная?

– Ты – нет! Ты – самая красивая. Я просто смотрела через крохотную щелку в двери и, увидев белое одеяния, испугалась, что это привидение и побежала в кровать.

– И почему же моя, маленькая мисс, не спала в столь поздний час, когда все дети спят и видят красивые и сказочные сны?

– Я не могу уснуть, мам. Мне снятся плохие сны.

– А ты подумай о чем-нибудь другом. Хорошем. Например, о том, как мы ездили в лес жарить шашлыки. Или о том, как готовила вместе со мной и бабулей пельмени.

– Я уже пробовала – ничего не выходит. – Она посмотрела на маму и спросила. – Мам, а что если завтра все будет не так хорошо, как вы говорите? С каждой минутой мне все страшнее и страшнее. Не могу ничего с собой поделать.

– Поверь, Вика, своей маме, которая отучилась в школе десять лет. Завтра будет все хорошо, и ты не успеешь понять, как будешь сидеть за партой и смотреть на учительницу, которая станет для тебя второй мамой.

– Что? Мне не нужна вторая мама! – возразила Вика. – Мама только одна.

– Ой, ты моя дорогая. Не переживай. Я имела в виду, что она будет твоей школьной матерью, как нянечка, которая ухаживала за вами в детском саду, когда меня не было рядом. Ты будешь всегда ее внимательно слушать и беспрекословно слушаться, как меня, уважать и ценить и по возможности любить частью своего доброго сердца. Поняла? – Виктория кивнула. – Прекрасно. Хочешь, я с тобой сегодня посплю, чтобы тебе не было так страшно? – спросила она.

– Очень хочу, – обрадовалась Вика и отодвинулась, чтобы Мария легла.

Через несколько минут они уснули, провалившись в глубокий сон.

Виктория проснулась раньше будильника; мамы не было рядом. По запахам и звукам, льющимся из кухни, Мария встала давно и, по всей видимости, готовила завтрак. Наверное, жарит яичницу, наливает горячий кофе, перемешивая с густыми сливками, разогревает пирожки в печи, приготовленные ею вчера, подумала про себя Виктория.

Рядом с кроватью стоял Домовой и улыбался сонной Виктории.

– Доброе утро, – сказал он и сел на краешек кровати.

– Доброе, – сказала она, потягиваясь и зевая. – Я рада, что ты пришел. Ты какой-то измученный. Что-то случилось?

– Ничего серьезного. После того, как папа меня чуть не убил, ему совестно и он очень добр ко мне и позволяет то, что раньше мне было недозволенно, например, сходить к тебе на твой первый звонок.

– О! Это же здорово! Я даже о таком и не мечтала. – Она посмотрела на него. Домовой только сухо улыбался и не был склонен к радостным воплям. – Тебе что-то беспокоит другое?

– Да. И уже пару дней не могу выкинуть это из головы, – ответил он, искоса посмотрев на нее. Он был немного смущен и напряжен.

– Так о чем же? Не бойся, я ни кому не расскажу. Что тебя беспокоит?

– То, что ты идешь в школу, – выдавил он из себя, глядя в окно. Вика что-то хотела ответить ему, но Домовой ее перебил. – Скоро ты будешь в школе целыми днями, заведешь новых друзей и будешь с ними гулять, ходить в кружки или секции. Это меня беспокоит. Помнишь, как твой дедушка перестал видеть…? – Она кивнула и поняла, к чему он ведет. – Я боюсь, Виктория, что ты забудешь про меня и я в итоге стану для тебя невидимым. И я снова останусь один.

Он смотрел в окно, потому что ему было стыдно смотреть в ее глаза. Он не знал, почему ему стыдно. Он просто чувствовал.

– Не говори ерунды! – успокаивала его Виктория. – Как я могу променять тебя – самого доброго, самого храброго друга на всем белом свете? – Домовой съежился еще сильнее от смущения, хотя Викины слова ему были приятны. – Так что не думай об этом. Просто верь мне, что наша дружба – навеки! И если тебе этого мало, давай скрепим наши прочные дружеские узы, письмом. Как ты на это смотришь?

– Это было бы отлично. – Его глаза просияли, он улыбнулся. – А как это?

– Все просто. – Она спрыгнула с кровати, подбежала к столу, взяла два чистых листка бумаги и две синие ручки и подошла к нему. – Держи! – Она протянула ему листок и ручку. – А теперь пиши, что «Я, Домовой, клянусь, что в болезни и здравии, в печали и радости, буду лучшим другом для Виктории, пока смерть не разлучит нас». Записал? – спросила она.

– Да, – ответил он.

– Хорошо. А теперь на этих листках мы должны расписаться. – Они расписались. – Теперь соединяем их вместе и кладем на хранение, как важный документ.

Она положила клятвы в шкафчик стола.

– Классно ты придумала, Вика, – похвалил ее Домовой.

– А то! – ответила она, довольно тем, что помогла другу. – Я вижу, тебе стало лучше?

Он ответил, что намного лучшее.

В комнату зашла мама и сказала:

– Просыпайся, соня. А ты уже встала? С добрым утром. Пойдем завтракать.

– С добрым утром, мама. А папа встал?

– Нет. Еще его не будила, – ответила она.

– Тогда я первая, – Виктория сломя голову побежала, громко топая пятками по полу, ворвалась в спальную комнату, где лежал на двухместной кровати отец – он уже не спал – и прыгнула на него, закричав, что утро пришло.

***

Виктория уже тысячу раз примиряла школьную форму, но надевая ее сегодня, она испытывала особый трепет и волнение. Аккуратно натянув белые колготки на ноги, она взяла в руки полушерстяную юбку, в складку, на притачном поясе, продела через ноги, закрепила на талии и застегнула на серебристую застежку. Вскоре надела белоснежную блузку с волнами, уходящими до пояса, и начала красоваться перед зеркалом. Мария с Константином сидела на диване, допивали чай и смотрели, как их дочь сама одевается. После того, как Вика вдоволь насмотрелась в зеркало, сияя от счастья, она подбежала к маме, которая в руке держала две белые шелковые ленты. Через минут пять две ленты превратились в два больших банта, формой напоминавших белые распустившиеся розы.

Виктория снова подошла к зеркалу и подивилась, как же хорошо смотрятся банты с ее нарядной школьной формой. И немного огорчилась, что поверх блузки она не наденет полушерстяную жилетку, так как на улице в тени уже было двадцать градусов (лето не хотело сдавать свои позиции хмурой и дождливой осени). Вика не заметила, как простояла у зеркала больше десяти минут и, оглянувшись на мамин голос, она увидела, что мама с папой успели переодеться. Мария была одета в легкое белое платье с французскими кружевами в стиле прованс, а Константин в строгий классический костюм черного покрова, под которым были видны белые рукавами с позолоченными запонками и ворот рубахи.

– Ну что, Виктория, пойдем в школу? – спросила мама.

– А вы что хотели без меня уйти? – спросила она и подбежала к родителям, взяв папу за руку.

Выйдя на улицу, они почувствовали теплые прикосновения осеннего солнца и несравненное мелодичное пение птиц. На зеленой траве лежали желто-золистые листья дуба. Отдав портфель папе, Виктория подбежала к дубу, взяла горсть сухих разноцветных листьев и подкинула вверх.

– Осенний листопад! – закричала она.

Летящие листья окружили Викторию со всех сторон в безумном вихре осенней феерии, падая на голову, на плечи, на спину.

– Виктория, ты сейчас испачкаешься в грязи. Знаешь ли, не хорошо идти чумазой и грязной в школу. Как думаешь?

– Мам, но листья-то чистые! С самых верхушек нашего дуба.

Подходя ближе к школе, они увидели, что со всех концов города идут счастливые родители со счастливыми первоклассниками, которые были одеты нарядно и красиво. За ними брели гурьбой или поодиночке, школьники, которым было уныло от того, что очередные летние каникулы незаметно пролетели и снова начинаются «трудовые» будни; и в тоже время отрадно, что они встретятся с однокашниками и расскажут им чудесные-пречудесные истории, которые приключились с ними этим жарким летом открытий.

Вика хоть и переживала, но не боялась и даже не думала падать в обморок (хотя она думала, что упадет!), когда они втроем подошли к другим родителям и их детям. К ее одноклассникам. Они вежливо поздоровались и встали в ряд.

Простояв не больше минуты, к ним подошла молодая учительница в кружевном хлопчатом платье, со всеми приветливо поздоровалась и сказала родителям, чтобы они отошли в сторону, так как ей нужно поставить своих учеников в шеренгу по два человека. Родители благоразумно согласились и отпустили своих чад, отойдя в сторону. И вот тогда на Викторию напал реальный страх, она замешкалась, на глазах выступили слезы, когда мама с папой отпустили ее руки, и она осталась одна в окружении двадцати-тридцати незнакомых, таких же напуганных мальчиков и девочек. Она хотела зарыдать, убежать ото всех и поскорее обнять родителей. Но посмотрев на улыбающуюся маму, которая приложила к груди свою руку, она немного успокоилась, положила руку на грудь, вспомнив, что она не одна, что мама в ее сердце, согревая его теплотой и любовью.

К Вике подошла учительница и ласковым голосом сказала, чтобы она не переживала и ничего не боялась, ведь она сильная и смелая девочка. Вика, вытерев слезы, сказала, что больше не будет бояться, так как мама рядом. Учительница, волосы которой развивались на ветру, подобно золотистому колосу в бескрайних полях, улыбнулась Виктории и подвела к ней насупившегося мальчика с черными волосами и красными пухлыми щечками; в руках он держал букет белых хризантем.

Учительница сказала одноклассникам, чтобы они взялись за руки. Виктория смутилась – он тоже – но не стала капризничать, строить из себя задаваку, а покорно согласилась со «школьной» мамой и первая взяла за руку мальчика, который взволнованно посмотрел на нее голубыми глазами и сказал:

– Привет. Меня зовут Илья. А тебя как?

– Привет. Меня Виктория. Или просто Вика.

– Будем знакомы. Тебе не страшно?

– Очень. Я даже чуть не заплакала. А тебе?

– Мне нет, – соврал он, посмотрев в другую сторону. – Мальчики ничего не боятся.

– По тебе этого никак не скажешь. Твоя ладонь потная, а сам дрожишь. Это говорит о том, что ты боишься.

– Тише, тише, не кричи. Да мне тоже чуточку страшно.

– А зачем меня обманул?

– Сам не знаю.

– А ты из какого садика?

– Из пятого. Золотой ключик называется, – ответил Илья. – А ты?

– Я из тринадцатого. «Веселый зайчонок».

– Ты хочешь в школу?

– Конечно. Кто же не хочет в школу?

– Я, – гордо ответил он. – Лучше бы остался в детском саду.

– Ты какой-то странный. Все с кем я ходила в садик мечтали о том, чтобы учиться в школе. А ты вдруг не хочешь. И почему же, если не секрет?

– А вот и секрет, – сказал он и показал ей красный язык.

– Ну и ладно. Не очень-то и хотелось знать.

– Обманывай! Ты мечтаешь, чтобы я тебе рассказал.

– Я с тобой не хочу разговаривать, – сказала Вика и отвернулась от него.

– Я может быть, тоже! Какие мы обжинки! – Он ехидно усмехнулся и понюхал цветы.

Виктория хоть и была рассерженна на Илью, который всем видом показывал, что он ее не замечает, ей все равно хотелось знать правду. Секрет о том, что есть на белом свете человек, который не желает идти в школу по каким-то странным причинам. И эти причины она хотела узнать любой ценой, но она никак не могла завести разговор снова, поэтому на секунду сдавшись, Вика начала озираться по сторонам, ища в толпе Домового и его отца. Их не было.

Вика удивилась, что возле школьного крыльца выстроилась такая огромная линейка, кишащая школьниками всех возрастов, которые разговаривали и не замечали, как из входных дверей появился директор школы.

Это был солидный и респектабельный мужчина лет сорока пяти, маленького роста, с обширной плешью на голове и животом, выпирающимся из узких брюк. Его синяя рубашка от пота сменила цвет. Он держал в руках платок и чуть ли не ежесекундно вытирал потный лоб и пухлые красные щеки. Он подошел к микрофону, так что всем ученикам – в том числе Вики – было слышно, что ему тяжело дышать, что он запыхается. Отдышавшись с минуту, он посмотрел на всех своим зорким, оценивающим взглядом и начал свою долгую и нудную речь, которую повторял вот уже десять лет подряд, меняя лишь несколько слов и фраз. Его пламенная речь о том, что «учение – это свет, а не учение – тьма» нисколько не вдохновляла ребят постарше, отчего они тихо перешептывались и смеялись. Зато производила мощное, а главное, незабываемое впечатление на первоклассников, которые заворожено смотрели на директора с уважением и одновременно со страхом, пытаясь сделать серьезное выражение лица, чтобы хоть как-то соответствовать и не быть теми неумелыми и необразованными дошкольниками, какими они были еще три месяца назад.

Вика слушала и наслаждалась этим моментом, так как знала, что через несколько минут она войдет в школу, в класс, сядет за парту и будет прилежно учиться. Правда ее огорчало, что еще не пришел Домовой, которого она ждала и внимательно осматривала линейку, слушая директора. Как и огорчал тот факт, что она, скорее всего, не узнает секрет Ильи.

Как только директор закончил свою речь из линейки вышел красивый светловолосый мальчик лет семнадцати, он подошел к первокласснице, стоявшей возле директора, поднял ее и посадил на свое широкое плечо. Смущенная девочка стала звенеть колокольчиком, а юноша неспешным шагом, улыбаясь, пошел вдоль линейки. Пройдя всю линейку, юноша с девочкой остановились возле директора – и звон колокольчика грустно смолк. Учительница сказала Викиному классу следовать за ней и ничего не бояться. Первоклассники смирно и робко двинулись к дверям школы.

Виктория повернулась к родителям и увидела, что рядом с ними стоит Домовой и его отец и чуть не запрыгала от радости, но быстро сообразив, что сейчас не время показывает свои чувства, когда столько чужих глаз смотрят на нее, она успокоилась, помахала им рукой, разглядывая отца Домового. Он был очень высоким, наверное, метра два и чрезмерно худощавым. Как бы он не пытался скрыть свою худобу черной, просторной одеждой все равно было видно невооруженным глазом его тонкие ноги и выпирающие скулы. Его лицо избороздили морщины. Он, нахмурив брови, смотрел на Викторию красными, зловещими глазами, отчего у Вики застыла в жилах кровь.

Виктория зашла в школу и в одночасье забыла обо всем, что ее беспокоило, она с неподдельным интересом стала разглядывать разукрашенные стены школы, все еще пахнущие краской.

– Хочешь знать мой секрет? – неожиданно спросил Илья у Виктории.

– А что это ты вдруг передумал? Не понимаю? Школа подействовала?

– Дак хочешь знать или нет, пока я не передумал?

– Хочу, – ответила она.

– В общем, у меня есть два старших брата. Одному – десять, другому – восемь. Они меня всегда бьют и учат жизни. Ненавижу их!

– Ты точно странный. Еще и братьев родных не любишь.

– Ты что в семье единственный ребенок? – сразу смекнул Илья.

– Да. Откуда ты узнал? – удивилась Вика.

– Откуда-откуда. От верблюда, – сказала Илья и засмеялся. Вика разозлилась на него, отвернулась. – Прости, не дуйся. Я же шучу. И только.

– Плохие у тебя шутки!

– Братья научили. В общем, если у тебя был бы старший брат или страшная сестра ты поняла бы меня. Но не в этом дело. Я отвлекся. Короче, мои братья раньше пошли в школу, и я видел их разочарование после месяца учебы. Они мечтали попасть обратно в детский сад. Они мне завидовали и говорили, что детский сад – это рай по сравнению со школой, в которой приходиться торчать шесть часов в день, а потом еще дома по три часа выполнять домашнюю работу. Представляешь? Ужас, какой! Вот поэтому я и не хочу в школу.

– И что тут ужасного? – спросила Вика.

– Как что? – изумился Илья. – Одна учеба! Каждый день! Только два выходных. Когда гулять-то?

– Тебе же сказал директор, что учение – это свет.

– Ооо, – вздохнул он и махнул рукой. – С кем я связался. Но ничего через месяц ты меня поймешь. И скажешь, что я был прав.

– А вот и не скажу, – возразила Вика.

– Скажешь, скажешь.

– Не скажу.

– Скажешь, скажешь, – не угомонялся он.

– Нет! – крикнула Вика на Илью.

– Ребята не надо спорить и ругаться по пустякам, – сказала спокойным голосом учительница, остановилась, показала рукой на белую дверь с цифрой «2», и сказала. – Теперь это ваш класс на три года.

Она открыла дверь ключом и, распухнув ее, Вика увидела деревянные парты, стулья, зеленую доску и шарики, развешанные по всему учебному кабинету.

Виктория зашла в теплый класс, через большие окна которого проникали солнечные лучи и села на вторую парту вместе с Ильей. Она бы с ним ни за чтобы не села, но учительница сказала, чтобы они садились за парты, с кем шли в паре. Она посмотрела на доску, и поняла, что именно сейчас – именно в эту секунду! – ее мечта осуществилась.

Она к ней прикоснулась.

***

Виктория немного расстроилась, когда узнала, что первое сентября класс посвятит знакомству друг с другом, а интересных и познавательных уроков и занятий не будет. Однако, немного погодя, она пришла к выводу, что из-за этого расстраиваться не стоит, что самое главное сейчас то, что она здесь, в школе.

Первой ребятам представилась их классная руководительница Татьяна Викторовна. Стоя около зеленой парты, она произнесла вступительные слова, о том, что учиться – здорово, нежели сидеть дома и ничего не делать и ничего не знать. Также она поведала, что быть необразованным невежей, который не умеет ни читать, ни писать и тем более не знает ничего об окружающем мире это просто неуместно в сегодняшнем мире.

Виктория внимательно слушала Татьяну Викторовну и внимала каждое произнесенное ей слово, только изредка посматривая на соседа по парте, который делал вид, что ему неинтересно и постоянно вертелся, озирая по сторонам.

Закончив свою речь, Татьяна Викторовна сказала, чтобы они вытащили из рюкзаков учебники, тетради, пеналы, дневники и как закончат, чтобы подняли руки. Весь класс, смирно сидевший за партами, как оловянные солдатики, резко оживился. Они быстро и шумно доставали все содержимое из новеньких портфелей. Вика хотела быть первой, чтобы понравиться учительнице, поэтому она чуть ли не швыряла на стол учебники с тетрадями. Закончив, она подняла руку вверх – в глубине души надеясь, что первая – и увидела, что за ней выстроился «лес» рук.

– Молодцы, – похвалила она класс. – Можете опустить руки. А теперь вам нужно взять в руки учебник по «Грамматике» и целый год хранить его так, словно он драгоценность. Не черкаться, не выдергивать страницы, не марать. Это относиться ко всем учебникам.

Она им вкратце объяснила, что они будут изучать в течение учебного года. Вика подивилась тому, как всего много им нужно пройти за девять месяцев и засомневалась, успеют ли они.

Так всего много и столько всего непонятного, загадочного и интересного, подумала она про себя.

Когда ученики познакомились друг с другом, учительница отпустила всех домой. Она подошла к двери и ласковым, материнским голосом попросила учеников взяться за руки, встать в шеренгу и спокойным шагом выйти из школы, навстречу к своим родителям.

– Как тебе первый день в школе? – спросил Илья у Вики. – Понравилось?

– Да. Жду не дождусь завтрашнего дня, – ответила она и спросила. – А тебе, конечно же, не понравилось? Да?

– Ты права, мне нисколько не понравилось. Не больно хочется знать, что и как и почему. Мне и так хорошо.

– Я тебе не верю. Ты меня снова обманываешь. Я смотрела на тебя, и ты делал вид, что тебе неинтересно. Хотя на самом деле это не так.

– Откуда ты можешь знать, что мне интересно, а что нет? – разозлился он. – Я себя больше знаю. И говорю, что мне не понравилось.

– Не буду больше с тобой спорить. Я сказала, что думаю, – она замолчала. – Надеюсь, я не буду с тобой сидеть за одной партой, – добавила Вика.

– А я надеюсь, что я с тобой, потому что ты невыносимая дурочка!

– А ты дурак, каких я еще не встречала. Дурак из страны дураков!

Илья покраснел и со злобой и ненавистью посмотрел на нее, отчего Вика перестала обзываться. Она подумал, что он сейчас ее ударит или вообще убьет. Но он схватил ее косичку и дернул. Вику взвизгнула.

– Татьяна Викторовна, а меня обижает Илья, дергает за косички, – пожаловалась Виктория учительнице.

– Ябеда-корябида, – сказал Илья и смущенно опустил голову, чтобы не видеть озабоченных глаз учительницы.

– Илья, почему ты обижаешь Викторию? – спросила она, остановив класс.

– Потому что она обзывается и не верит мне.

– Он первый начал обзываться, Татьяна Викторовна.

– Я так поняла, что вы оба обзывались нехорошими словами. Сейчас вам нужно друг перед другом извиниться, чтобы стать друзьями и не быть врагами. Хорошо? – Они оба кивнули. – Ну, Илья, мы ждем вас. Вы же будущий джентльмен, защитник родины. Так? – Он кивнул. – Вы должны извиниться первыми в знак солидарности и уважению к женскому полу. – Вика поразилась, какая умная и образованная их учительница.

– Прости меня, Вика, – сухо извинился он. Его голова была опущена. Вика поняла, что Илья хоть и был отъявленным воображалой, все же был скромным и застенчивым мальчиком.

– И ты меня прости. Мир? – Она протянула ему руку.

– Мир. – Он пожал ей руку, и учительница улыбнулась Виктории и Илье.

– Молодцы, – похвалила она учеников. – Надеюсь, вы больше не будите ругаться. Ведь вам учиться вместе десять лет. Это касается всех вас. – Она обратилась ко всему классу. – Будьте благоразумней и уважайте друг друга, как уважаете своих родителей, родных братьев и сестер, бабушек и дедушек. Мы с вами договорились? – спросила она. Вика с остальными одноклассниками хором ответили «да» и довольная учительница добавила. – И помните девочки. Если мальчик вас дергает за косичку, значит, скорее всего, он в вас по уши влюблен и так проявляет свои эмоции и чувства. – По классу прошел тихий ропот. – Ладно. – Она улыбнулась. – Пойдемте дальше. Ваши родители уже заждались.

– Она обманывает, – прошептал Илья Вике. – Я в тебе не влюблен. Вот еще не хватало!

– А кто тебя знает, ты постоянно обманываешь, – ответила Вика. Они отвернулись друг от друга.

Вика бежала, как ветер, навстречу родителям, которые стояли возле школьного корта. Папа в одной руке держал мешок с продуктами, а в другой – большой красивый торт. Мария подхватила бегущую дочь и обняла. Домового уже не было.

– Мамочка, ты представляешь, я сегодня не училась!

– Представляю. Понравилось?

– Очень-очень. Завтра мы будем проходить математику и грамматику. Два урока. Татьяна Викторовна сказала, чтобы я завтра пришла в школу в семь пятьдесят. – Она посмотрела на папу. – О! Вы купили торт!

– Да. Как-никак сегодня праздник. День знаний. Что нового узнала? – спросил Константин.

– Что лучше быть образованной, как наша умная учительница, которая кажется, знает ответы на все вопросы, нежели быть, как Илья, мой одноклассник, который хочет учиться, но обманывает, что не хочет. Он такой дурак и воображала. Дергал меня за косички и обзывался.

– И что у нас за выражения, юная леди. – Мария пригрозилась указательным пальцем. – Не хорошо говорить так о мальчике.

– Но мам он и правду дур… – она запнулась и продолжила. – Он странный. Якобы не хочет учиться и не любит своих старших братьев.

– Если он, по твоему мнению, странный – не общайся с ним, – посоветовал отец.

– Я и не хотела, но и не могла. Мы с ним шли вместе за руку, и он постоянно болтал. А потом еще нас посадили за одну парту.

– В следующий раз не обращай на него внимания. Но скорее всего ты ему просто понравилась.

– То же самое сказала и наша учительница. Слава Богу, что он мне ни капельки не симпатичен. Не люблю врунов.

Всю дорогу до дому Виктория рассказывала родителям, какая эта замечательная школа с красивыми разукрашенными стенами, какой замечательный светлый и теплый класс с деревнями партами и стульями, окрашенными в синий цвет, какая замечательная учительница, какие замечательные ребята в ее классе, кроме одного.

Они пришли домой, переоделись в домашнюю просторную одежду, помыли руки, умылись, разогрели чайник, заварили чай с клубникой, разрезали на десять ровных кусочков слоеный торт со сгущенкой.

Съев по два кусочка и выпив по две чашки горячего чая, они легли на постель и сладко уснули.

Виктории снилось, что она летает над вздымающими волнами океана, задевая пятками холодную воду. Она видела вдалеке, как из необъятных пучин океана высоко выпрыгивают дельфины. Как рядом с ними плывет огромный кит, выставляя из воды огромные черно-белые плавники, которые были похожи на проплывающие мимо паруса. Вика так увлеклась за передвижением кита, что не заметила, как ее держит за руку ехидно улыбающийся Илья. Вика вздрогнула и приказала ему отпустить ее руку. Он ее словно не слышал. Она стала сопротивляться и хотела выдернуть руку, но не могла. Он держал ее мертвой хваткой. Вика, не собиравшаяся сдаваться, стала колотить кулачками по его телу, чтобы он ее отпустил. Тщетно. Он повернул голову. И Виктория увидела, что с ней летит не Илья, а Домовой, который плачет от причиненной ему боли, повторяя одну и ту же фразу: «Зачем ты меня бьешь, мы ведь друзья?».

Она открыла глаза и не поняла, где она находиться и что происходит. Через мгновение она осознала, что лежит в кровати в собственной комнате и что это был всего лишь страшный сон.

Вечером она рассказала Домовому и про школу, и про этот странный сон, и про ее одноклассника – Илью. Он ее выслушал и спросил:

– Я надеюсь, ты хоть в него не влюбилась?

– Он мне противен, – возмутилась Вика, после чего спросила. – А ты что ревнуешь?

– Я? Нет! Почему я должен тебя к кому-то ревновать? Мы же с тобой друзья и только.

– Признайся, что ревнуешь. Я уже хорошо тебя знаю. Когда ты врешь – ты краснеешь. Твое лицо говорит само за себя.

– Ладно, тебя не проведешь. – Он ухмыльнулся. – Я не столько ревную, сколько злюсь на него. Если бы он мне попался на глаза, я бы не струсил и показал бы ему, где раки зимуют. Вздумал он мою подругу обзывать и еще за косички дергать. Ухх!

– Ты такой смешной, когда злишься. – Она засмеялась. – Я его уже простила и больше не буду на него обращать внимания. Так что успокойся. Но мне приятно знать, что ты меня не бросишь в трудную минуту.

– А как же! Если он тебя еще раз обидит, ты мне только скажи, я быстро его проучу!

– Хорошо. – Она даже и не поняла, почему она его поцеловала. – Прости. Не знаю, что на меня нашло. – Виктория смутилась. – Это тебе благодарность за свою смелость.

– Ну и благодарности у тебя, – пробубнил Домовой, вытер щеку.

Глава 12

3 сентября 1997 года

Сделав домашние задания по грамматике и правописание, Виктория побежала на улицу поиграть в мяч.

Она уже отучилась три дня. И все это время Илья неугомонно ее спрашивал: «Не надоела ли ей учеба?». На что Вика отвечала, что нет, и не надоест, так как она получает огромное удовольствия сидеть за партой и слушать учительский голос, говорящий что-то новое, ранее неизведанное. Он фыркал, бубнил и отворачивался к окну, картинно показывая всему классу, как ему не повезло с Викторией, которая будет сидеть с ним за одной партой – целый год! Сколько бы Илья и Виктория не упрашивали Татьяну Викторовну, чтобы она их отсадила друг от друга, учительница начальных классов была непоколебима в своем решении, грозно и одновременно по-матерински ласково объясняя им, почему она приняла данное решение и почему она не хочет его менять. Поэтому Вики и Илье ничего не оставалось, как смириться.

Сев на пожелтевшую траву, окутанную сухими листьями дуба, Виктория увидела, как к ней идет вприпрыжку девочка в школьной форме с портфелем на плече и напевает веселую песенку про мамонтенка. Девочка, лет семи, приближалась к величественному дубу, думая, что ее никто не слышит, и продолжала петь. Тем временем Виктория внимательно всматривалась в ее красивое лицо и вспомнила, что где-то она ее уже видела. Виктория училась с ней в одном классе и подивилась тому факту, что раньше ее не видела на этой улице. Виктория хотела позвать ее к себе, чтобы поиграть с ней или просто побеседовать об учебе, но забыла, как ее зовут: то ли Саша, то ли Женя, то ли Светка. Вика решила притаиться в траве в надежде, что та ее не заметит – или наоборот: заметит.

Вдруг девочка, словно услышав мысли Виктории, остановилась возле поляны. Сняла белую сандалю с правой ноги, стоя на одной ноге, перевернула ее вверх тормашками, оттуда выпал маленький камушек, который звякнул, стукнувшись о пыльную дорогу. Надела сандалю обратно на ногу, она с облегчение вздохнула, встала на обе ноги и посмотрела на дуб, на пожелтевшую траву и на девочку, которая заворожено смотрела на нее, сидя в траве, держа в руках оранжевый пупырчатый мячик. Она помахала ей рукой, а когда внимательно присмотрелась, то увидела свою одноклассницу. Она подбежала к ней и плюхнулась в траву.

– Привет! Мы ведь с тобой учимся в одном классе?

– Привет! Да, в одном классе. Хотела тебя позвать к себе, поиграть в мяч, но забыла, как тебя зовут.

– Еще бы. Столько имен за три дня, как тут запомнишь. Меня зовут Полина. Для друзей Поля.

– А меня Виктория. Для друзей Вика.

– Приятно познакомится. А ты что, здесь живешь?

– Да. Два месяца назад сюда переехали. А ты?

– Всю жизнь здесь обитаю. И не удивляйся, что ты не видела меня тут два месяца. Я на каникулы уезжала в другой город, к бабушке погостить. Там так классно! Каждый день купалась в озере. Правда, я по родителям очень скучала, даже плакала по ночам.

– А говоришь было весело.

– Ты не поняла. Грустно было иногда, а весело было все лето. Представляешь, я была в городе, в котором растет виноград, а так же арбузы и дыни – и никто их не ест! Зато я ела за четверых. – Она засмеялась.

– Не представлю. Я нигде не была, кроме нашего города.

– Нигде-нигде? – переспросила Полина.

– Да.

– Вот это грустно. Может, в следующие каникулы вы семьей поедите куда-нибудь отдыхать? Путешествие – это нечто незабываемое! Тебе надо обязательно попробовать.

– Может быть, попробую. Я обычно путешествую в придуманных мирах, представляя их в своей голове.

– Нееее, это не по-настоящему. Это не то. Хотя я тоже так всегда делаю, когда мне скучно дома или на школьных переменах. – Она посмотрела на дом. – Красивый у вас дом. И поляна классная. И качель. Может, покачаемся? Или ты собиралась поиграть в мяч?

– Можно и покачаться. Давай ты – первая, потом через пять минут – я. А то вдвоем неудобно и страшно.

– Нееее, так не пойдет. Давай вдвоем. По одной как-то не хочется. И чего тут страшного? Место нам с тобой хватит с лихвой. Мы же такие худенькие.

– Ну, давай. Надеюсь, мы не свалимся. – Они сели на качели, взявшись одной рукой за подвесную веревку, а свободной – обхватили друг друга за талии. – А ты не боишься замарать форму?

– А что ей будет-то? Не сахарная – не раствориться!

Они оттолкнулись ногами от земли и начали раскачиваться.

– Здорово! – закричала Полина, глядя на голубое небо.

– Не то слово.

– Как тебе школа, Вика?

– Мне нравится. Учиться – это здорово!

– Но и тяжело, – добавила Поля. – За эти дни я поняла, что будет, не так легко, как я думала. Тебе-то хорошо. Ты уже многое умеешь, и тебя любит Татьяна Викторовна.

– Неправда, – не согласилась Вика. – Она всех нас любит. Согласись, что она хорошая и ни капельки не злая, как учительница из 1а, которая бьет учеников указкой за непослушание и нарушения дисциплины на уроке? – Полина кивнула. – Единственный кто меня раздражает в нашем классе, так это задавака Илья Лопухов.

– Это тот мальчик, с которым ты сидишь? – поинтересовалась она. – Смешная у него фамилия – Лопухов. У него и правда уши большие. Он, наверное, лопух!

– Ага. Точно лопух.

– И почему он тебе не нравится? – поинтересовалась Поля.

– Он меня хочет убедить, что через месяц я буду ненавидеть школу и молить о том, чтобы снова оказаться в детском саду. Правда, ведь он глупый?

– Не знаю, – отвечала Поля. – Может быть он и прав. В садике мне больше нравилось. Теперь все к нам относиться как-то по-другому. По-взрослому, что ли?! Ругают, что бесимся, прыгаем, бегаем как угорелые на переменах, что сидим как вошки на уроках, что думает о волшебных сказках, когда надо думать о грамматике. А я, может быть, не хочу! Мне вот нравится мечтать на уроках. Ничто не могу с собой подделать. Признайся же, что в садике было в сто тысяч раз лучшее и веселее?

– Я тебе скажу по секрету, что Илья только наполовину прав. Да в садике было лучше. Но то, что мне надоест учиться через неделю – этому я не верю!

– Я слышала, что он в тебя по уши влюблен.

– Неправда! Фу! – Виктория аж передернулась, представив, как Илья целует ее в губы. – Не нужна мне его любовь.

– А вдруг правда? Что ты тогда будешь делать?

– Стукну его, чтобы отстал, – не раздумывая, ответила Вика и Полина засмеялась. – Чего ты смеешься?

– Я просто представила, как он к тебе подходит, делают губки бантиком, – она говорила сквозь смех, – а ты ему вместо того, чтобы поцеловать, ударяешь его кулаком меж глаз или ногой меж ног…

Полина больше не могла говорить, так как они вдвоем засмеялись, представив в голове столь комичную ситуацию.

Смех лился по всей улице.

Мария посмотрела в окно, увидела, что дочь качается с «реальной» девочкой, обрадовалась и обратно ушла к газовой плите.

– Полина, а почему ты идешь из школы одна и так поздно?

– Одна, потому что родителей нет дома. Они на работе. Мама до семи вечера работает в магазине. А папа постоянно в командировках. Его вечно дома нет. А поздно потому, что ходила в магазин. Надо было купить обложек для тетрадей и учебников.

– Ты сама ходишь по магазинам? – спросила Вика, выпучив глаза от удивления.

– Ага. Я – самостоятельная девочка, – гордо ответила Полина.

– А тебя не боятся родители отпускать одну в школу и по магазинам.

– Может быть, и боятся. Но ты ведь понимаешь, у них выбора нет. Они работают. Они знают, что я справлюсь. И ты скоро будешь ходить одна по магазинам. Это так здорово! Если хочешь можно завтра сходить в магазин за брелками. Как ты на это смотришь?

– Я бы с радостью, но меня родители не отпустят.

– Спроси, – посоветовала Поля.

– Ага.

– А знаешь, с тобой здорово проводить время?

– Здорово, что мы учимся в одной классе. Постоянно будем видеться.

– Точно! А давай я сейчас сбегаю домой, поем, переоденусь, сделаю быстренько уроки и приду сюда, и мы поиграем в «Снежану».

– В «Снежану»? Это как? Я не умею.

– Дак я тебя научу, ты не переживай. Это игра в мяч. Очень веселая и простая. Мы играли в нее в детском саду. Ты может быть, в нее тоже играла.

– А ты когда придешь? Время уже четвертый час.

– Как сделаю домашку. Я тебе говорила, что я немного не понимаю…

– Если у тебя что-то не получатся, – перебила ее Вика, – ты приходи сюда с черновиком. Я тебе обязательно помогу, а потом пойдем гулять.

– Я постараюсь сделать сама, но если у меня появиться вопросик, я у тебя спрошу. Ну ладно, Вика, я побежала домой. Я живу в предпоследнем доме от леса. Я тебе потом обязательно покажу. Ой-ой, все не могу, в животе все бурлит. – Она слезла с качели, отряхнула юбку рукой и ловко закинула портфель за спину. – Ох, какой он тяжелый. Ужас! Ну я побежала. До встречи, – она обняла Викторию, чмокнула в щечку и пошла домой.

– Пока, – ответила Вика, помахав ей рукой на прощанье и пошла домой, чтобы похвастаться маме – и по возможности Домовому – что у нее появился новая подружка. Но тут с верхушки дерева упал камушек, скрывшись в желто-красных листьях дуба. Виктория обернулась и увидела Домового.

– Привет! Ты чего туда так высоко забрался. Спускайся. Может, покачаемся? – предложила она, глядя на расстроенного Домового.

– Может, и покачаемся, – он спрыгнул с верхушки дерева, приземлившись рядом с Викой.

– Ты почему такой сердитый? Не понимаю? Это из-за Поли?

– Может, да. А может, и нет.

Виктория видела по жестам и слышала по голосу, что он обиделся и скорее всего, пламенно ревнует ее к Полине, поэтому села вместе с ним на качель и как можно ласковее спросила:

– Снова ты меня ревнуешь?

– Ничего подобного.

– Ты ревнуешь меня к Поле, к моей новой подруге. Прости, но я не могу общаться только с тобой. У каждой девочки есть подружки. Так надо. – Он промолчал; Вика спросила. – Ты ведь не думаешь, что после того как мы с ней познакомились ты стал для меня уже не лучшим другом?

– А почем мне знать, что ты думаешь? Вам было весело.

Вика закатила глаза, обняла его и сказала:

– Ты глупенький! Ты навсегда будешь моим лучшим другом. Ты разве не помнишь наши с тобой расписки? Забыл? А вот я помню.

– Я тоже помню.

– А почему ты тогда так подумал?

– Сначала школа, сейчас подружка, которая будет с тобой каждый день играть, а потом какой-нибудь любовничек, вроде Ильи, с которым ты будешь ходить на свидания.

– Фу! Не говори мне про Илью. А то у меня сразу же настроение падает. Мне одного мальчика хватает. – Она подмигнула Домовому. – Свидание? Здорово это ты придумал! Когда ты меня сводишь на свидание?

– Я? – покраснев, спросил Домовой.

– Ну да, кто же еще-то? Не Илья ведь!

– Если ты захочешь, я с тобой отправлюсь хоть куда..

– Тогда решено. Когда меня начнут отпускать гулять одну, то ты меня сводишь на плотинку. Договорились?

– Договорились. – Они пожали друг другу руки.

– Вот и здорово!

Так они болтали обо всем на свете до прихода Полины, которая бежала к Виктории с черновиком в одной руке и с футбольным мячиком – в другой.

– Пожалуйста, не уходи. Будь рядом и не прячься от меня. Я хочу тебя видеть. Хорошо? И не ревнуй? И не будь таким ворчуном?

– Хорошо-хорошо.

– Здорова подруга! Поиграем в футбол? Я мяч взяла, – крикнула Полина.

– Можно. Но у нас даже ворот нет, – ответила Виктория.

– И в чем проблема их воздвигнуть? Две палки – вот и тебе готовы ворота. А, Вика, проверишь у меня математику, а то я боюсь, что неправильно решила.

– Конечно, помогу. – Она взяла черновик в руки, раскрыла его и внимательно поверила.

– А кем это ты говорила? – спросила любопытная Полина.

– Да так ни с кем, сама собой.

– Поняла. Мечтала? С феями, наверное, общалась?

– Ага, – ответила она. – Ты…

– Ты спросила у мамы?

– Нет. Я даже не заходила домой. Ты…

– Что? И чего же ты делала одна на улице столько времени?

– Мечтала. Ты…

– Ну, ты даешь! Ой, прости, я все тебя перебиваю и перебиваю. Ты что-то хотела сказать?

– Да. Ты ошиблась. Два плюс три будет пять, а не шесть.

– Ой, точно. Какая я дурочка! А точно?

Виктория объяснила Полине, как решается это уравнение, на примере с яблоками. Полина поблагодарила ее за помощь, они съели по яблоку, потом по две мороженки, которые им принесла мама и только после этого они пошли играть в мяч.

Домовой с особым трепетом смотрел на двух дурачащихся девочек. Ему было немного грустно, что Полина не видела его. Ему хотелось с ней познакомиться и вместе с ними поиграть. Втроем.

В семь часов Полина увидела маму, идущую вдалеке по ухабистой, пыльной дороге, и побежала к ней, бросив игру. Обняла, поцеловала, взяла у нее одну сумку с продуктами, познакомила ее с Викой. Потом попрощалась с Викторией, сказав, что зайдет за ней по пути в школу.

– Как тебе моя новая подруга? – спросила она у Домового, который слез с дерева и подошел к ней.

– Она веселая, не злая и…ну…я не знаю, как это объяснить…какая-то шустрая, – смущенно отвечал он.

– То, что она шустрая я с тобой согласная. Значит, Поля тебе понравилась?

– Да. Я бы тоже с ней поиграл в мяч. Жаль, что она меня не видит.

Глава 13

4 сентября 1997 года

Утро было хмурое и холодное. Моросил дождь. Облака пепельного цвета заволокли небо непроглядным одеялом. Виктория, выйдя вместе с мамой из дома, издала печальный вздох и побрела под зонтиком к дороге. Она посмотрела в другой конец улицы в надежде, что Полина идет по дороге навстречу к их дому. Ее не было. Только прибитая дождем ухабистая дорога, по обе стороны которой тянулись ровной линией серые одноэтажные и двухэтажные домики. Вика стало еще грустнее оттого, что лето так мгновенно растворяется в осеннем листопаде. Еще недавно весь мир цвел и благоухал, купаясь в пышной зелени, а теперь он на ее глазах умирает, увядает, засыпает на долгую снежную зиму.

– Почему грустишь, Виктория? – спросила мама.

– Жалко, что лето так быстро пролетело. Тебе мам не жалко, что все умирает?

– Жалко. Но чтобы выбросить эти мысли из головы, я говорю себя, что это ненадолго. Что через шесть-восемь месяцев природа снова оживет и все начнет расти, цвести и благоухать. – Она посмотрела на дорогу и увидела, что вдалеке идет женщина с ребенком. – Смотри, Виктория, кажется, к нам идет твоя подруга со своей мамой.

Мама Полины – Анна Сергеевна – была высокой, стройной женщиной лет тридцати, с длинными, вьющимися каштановыми волосами, большими голубыми глазами и родинкой возле пухлых губ. Ее худощавое тело обтягивал свитер серого цвета, длинные ноги – темно-синие пошарканные на коленях джинсы.

Полина и Анна Сергеевна были похожи друг на друга, как две капли воды. Подойдя к Виктории и Марии, которые с непростительной откровенностью обсматривали их, поражаясь такому сходству, они любезно поздоровались и представились.

Пока мамы обсуждали семейные проблемы и другие волнующие женщин темы, Виктория с Полиной вырвалась вперед, взявшись за руку, и Поля спросила:

– Классно, что наши мамы подружатся? Так мы будем видеться еще чаще.

– Здорово. Может, вы скоро придете к нам в гости отведать наше фирменное блюдо. Мясо по-казахски. Я умеют его готовить, – похвасталась Виктория.

– Было бы классно, – ответила Поля. – Ты много что умеешь готовить?

– Пельмени, пирожки, пиццу, яичницу, мясо, макароны с сыром. Единственное, что не умею, так это варить супы. А ты?

– Я умею варить борщ и грибницу. А еще картошку жарить. Люблю картошку с курицей, приготовленную в духовке.

– Ммм. Пальчики оближешь, – добавила Вика. – Обожаю.

– Кстати, Вика, я тут вспомнила. Ты спросила разрешение у мамы?

– Я…я…совсем забыла у нее спросить. Честно, – оправдывалась Виктория. – Даже не знаю, как это у меня из головы вылетело.

– Значит, забыла. Странно. – Полина с явным недоверием посмотрела на Вику и задумалась. – Хорошо. Тогда я у нее сама спрошу. Раз ты боишься.

– Нет. Не вздумай. Я тебе не разрешаю, – воспротивилась Вика, но было уже поздно, так как Поля развернулась и спросила у Марии.

– Мария Николаевна, а можно сегодня после школы мы вместе с Викторией сходим в магазин «Королева», чтобы купить себе по наклейке и по брелку на ключи.

Мария на мгновение растерялось, не зная, что и ответить Полине, которая на нее смотрела умоляющими глазами.

– Полина, я сегодня хотела зайти за Викой после школы. Может, тогда втроем сходим? – предложила она.

– Но нам хотелось вдвоем. Вы не волнуйтесь, мы всего на пять минут и сразу же домой.

– А твоя мама не будет против? – спросила Мария у Полины.

– Нет, – уверенно ответила она, потом посмотрела на Анну Сергеевну. – Да ведь, мам?

– Если тебе не разрешить ты все равно убежишь. Она у меня очень самостоятельная, – сказала Анна, посмотрев на Марию. – Я думаю, их можно отпустить.

– Хорошо, – неуверенно ответила Мария.

– Можно? – недоверчиво спросила Виктория у мамы.

– Да.

– Я же тебе говорила, что все получится, – шепнула Полина.

Через несколько минут они стояли уже у школы. Мария сказала дочери, чтобы она была аккуратна, смотрела по сторонам, когда переходит дорогу без светофора, а там, где есть светофор, чтобы переходила только тогда, когда горит зеленый цвет, чтобы далеко не уходила и если что-то случиться сразу же бежала домой, чтобы ничего не трогала руками. Виктория пообещала, что будет внимательна и осторожна. Они обнялись, Мария дала ей деньги на брелок, счастливая Вика в знак благодарности поцеловала маму и побежала вместе с Полиной в школу.

Мария и Анна остались одни.

– Грустно, что они так быстро растут, – сказала Анна.

– Мне не верится, что я ее одну отпустила в магазин.

– Вы не волнуйтесь. Все будет хорошо. Ладно, мне пора бежать на работу. Приятно было с вами познакомиться.

– А мне с вами, Анна, – сказала Мария. – Завтра возьму с собой поваренную книгу. Если что, вы мне напомните.

– Ой, Мария, у меня у самой памяти нет. До встречи.

– До встречи.

Они разбежались в разные стороны. Мария – домой, Анна – на работу в продуктовый магазин. Пошел дождь. Мария прибавила шаг, думая о том правильно ли она поступила, разрешив Виктории идти в магазин без ее присмотра? Не слишком рано ли?

А что если что-то…

Глава 14

11 сентября 1997 года

Для Виктории было невыносимо скучно сидеть на уроке, на котором учительница объясняла правило, которое Вика выучила еще летом. Поэтому она вместо того, чтобы смотреть на Татьяну Викторовну или, на худой конец, в тетрадку с белыми листками в линейку, Виктория искоса наблюдала за Ильей, который к ее большему удивлению усердно и прилежно учился и незаметно для всего класса стал звездочкой номер один, как и она сама. Виктории однажды сказала ему, что он влюбился в нее – в учебу. Илья, как непоколебимый воин, сражающийся на поле боя, заучивая необъятные просторы знаний, накопленными людьми за многие-многие годы, отрицал Викину версию.

– Чего смотришь? Переписываешь? – шепотом спросил Илья у Вики, когда она заглянула в его тетрадь.

– Вот мне делать-то нечего, – возмутилась Вика. – Я смотрела, как ты усердно учишься. И в очередной раз убедилась в том, что ты любишь учиться.

– Нет.

– Так-так. Кто у нас там разговаривает на уроке? Кому не интересен урок? Вике или Илье? – спросила учительница.

Учительница отошла от исписанной мелом доски, положила мел на стол и быстрой походкой подошла к парте, за которой сидела Виктория с Ильей, вопросительно посмотрела на них, давая понять, что ждет ответы на свои вопросы. Виктория залилась краской и опустила голову вниз, чувствуя взгляд Татьяны Викторовны.

– Простите меня, Татьяна Викторовна, это я во всем виноват. И…и в-в-ваш урок мне интересен.

– Если он вам интересен Илья, так соизвольте же мне ответить. Почему вы срываете урок своими криками и болтовней?

– Честное слово, Татьяна Викторовна, я не хотел срывать урок, я просто уточнил у Виктории кое-что по грамматике. Простите еще раз.

– Я тебя прощаю, Илья. Хоть ты и поступил опрометчиво, но нашел силы и храбрость извиниться. Поверьте, ребята, что не каждый способен извиниться за содеянное. В следующий раз, Илья, если тебе что-то будет непонятно, то обращайтесь ко мне, а не к соседу по парте, которого вы сбиваете с мыслей. Понятно? – Илья утвердительно кивнул. – Всем понятно? – спросила она у класса. Класс дружно ответил, что «да». – Хорошо. Тогда продолжим изучение…

– Спасибо, – прошептала Вика, не глядя на него. Ей все еще было стыдно. Он ничего не ответил.

Через десять минут прозвенела долгожданная перемена, и весь класс, как по волчьему зову, стал шушукаться, болтать и складывать вещи в портфель. После того, как Татьяна Викторовна сказала три заветных слова: «Можете быть свободными!», все почти одновременно выскочили из душного классного кабинета на свободу – в просторный и длинный коридор первого этажа. Который в одночасье превратился в нечто неописуемое: словно ураган на побережье, вьюга в разгар зимней стужи, хлесткий шторм в разбушевавшемся океане, песчаная буря в безлюдной пустыне. Только вместо порывистого и оглушительного ветра туда-сюда бегали и мельтешили неугомонные дети. Они звонко смеялись, громко кричали, визжали и плакали, хлестко врезаясь в голые стены, падала на пыльный бетонный пол, встали, чтобы и дальше разрушать и сметать все на своем пути.

Наигравшись в ляпки с классом, Вика села на белый подоконник и посмотрела на улицу. К ней подошла Полина, села рядом, вытерла потный лоб платком и спросила:

– И чего это ты загрустила?

– Помнишь, сегодня на уроке Татьяна Викторовна заругалась на Илью?

– Так ему и надо. Нечего на уроках разговаривать.

– Он не виноват.

– Как это он невиноват?

– Это я с ним начала спорить. А он взял всю вину на себя. Может быть, он не такой странный и плохой, как мы думаем?

– Ты меня удивляешь, подруга. То его ненавидишь, то его защищаешь. Ты уж определись! – Она улыбнулась и ткнула пальцем Викторию в бок.

– Я хотела у тебя спросить, нужно ли мне к нему подойти?

– Не знаю, – откликнулась Полина, глядя на дурачащихся сверстников, которые через несколько десятков лет будут руководить страной.

– А как бы ты поступила, если бы оказалось в моей ситуации?

– Наверное, извинилась, – неуверенно ответила Полина. – Может, лучше еще поиграем? Успеешь извиниться.

– Нет. Я устала. Я пойду…

Виктория встала с подоконника и пошла к декоративному дереву, в огромном глиняном горшке, где Илья с тремя другими мальчишками что-то бурно обсуждали; Полина же побежала к ребятам, чтобы продолжить веселую игру.

– А тебе говорю, что у моего папы самая быстрая машина. Она разгоняется до трехсот километров в час, – доказывал Евгений Илье.

– Это разве скорость? Фигня все это! У моего папы машина разгоняется до шестисот км, – хвастался Вася, глядя на ошарашенные лица друзей.

– Да врешь ты все! – говорил Илья. – Нет таких быстрых машин. Я-то знаю!

– Откуда ты можешь знать? – не соглашался с ним Гена. – Во-первых, шестьсот – это еще мало. И, во-вторых, у меня есть один знакомый, который собрал в гараже из груды металла – сверхмашину, способную разгоняться до тысячи километров в час!

– Вау! – вскрикнул от возбуждения Евгений.

– Неужели это правда, Генка? – поинтересовался Вася.

– Конечно…

– Конечно, это ложь! – перебил Гену Илья, который больше не мог слушать этот бред. – Такую скорость развивают только самолеты. Да и то не все. Вы сами-то подумайте, какой нужен двигатель, чтобы разогнать машину до такой скорости.

– Откуда ты все знаешь? – злобно спросил Геннадий, недовольный тем обстоятельство, что его посмели перебить.

– В отличие от вас я все лето читал журналы об автомобилях и самолетах, – ответил Илья.

– Так ты же читать еще толком не научился, – ехидно подметил Вася.

– Ну и что. Зато я с легкостью могу отличить двести километров от тысячи. И говорю точно, Гена, сейчас нас обманывает и не краснеет.

– А может, ты нас обманываешь? Откуда нам знать? – выкрутился Гена и язвительно спросил. – А откуда у тебя эти журнальчики появились?

– Вообще-то они папины. Он любил технику. И я тоже.

– Я все понял, ребята, – Гена посмотрел на Васю и Евгения, – почему он не верит нам?

– Ну и отчего же? – поинтересовался Илья.

– Ему просто завидно. Да, завидно. У тебя нет ни машины, ни одежды, ни даже нового портфеля, а только братовский поношенный хлам. У тебя и отца нет. Где же он? Убежал от тебя?

Илья покраснел, насупился. Ноздри вздымались и опускались. В пустых глазах читалось злость и ярость.

– Не твое дело!

– Мистер Всезнайка обиделся. Иди-иди, поплачь, как девчонка, в подушку.

Они втроем засмеялись, провожая взглядом поникшего Илью, который начал всхлипывать.

– Зачем вы над ним издеваетесь? – возмущенно спросила Вика, глядя на них непонимающими глазами. Наивными глазами непорочного дитя, увидевшего как иногда жесток бывает этот мир. Как он несправедлив по отношению к слабым и обездоленным. Таким как Илья.

– Тебе какая разница? – сказал Вася. – Ты же сама говорила, что он странный. А теперь что вздумала его защищать?

– Дак они любовнички, – сказал Гена, и ребята заржали. – Иди, успокой своего дружка. Он такая плакса! Наверное, поэтому отец его бросил.

Илья остановился, сжал руку в кулаки, да так сильно, что они мгновенно побелели. Развернулся и побежал на Гену, плача и крича.

– Не смей говорить о моем отце! Он – хороший!!

Гена, Вася и Женя, увидев бегущего разъяренного Илью, в одночасье притихли и разбежались в разные стороны, чтобы не попасть под горячую руку.

– Он больной! – кричали они. – Он болен! Остановите его!

Илья поскользнулся и упал на пол. Виктория подбежала к нему, чтобы помочь ему встать на ноги. Но он ее оттолкнул и убежал со слезами на щеках в туалет, чтобы больше никто не увидел его слабость, его боль.