Виринея, ты вернулась?

Глава 12

Горничная провела Машеньку в малый будуар – камерное помещение в глубине особняка, стоящего на тихой улице старого центра, где портреты хозяйки дома в полный рост щедро чередовались с панелями, обитыми голубым шелком. Мебель в стиле Людовика XIV, только слегка усовершенствованная: однотонная, как небо над апрельским Парижем, с легкими вставками белых облаков кружев. Марина сидела возле окна и пила кофе из парадного сервиза китайского фарфора. Она с упоением скорбела и предавалась тоске об утраченном счастье. Хотя, если подумать, счастье было весьма эфемерно.

Он был моложе на пятнадцать лет и похож на падшего ангела. Да, банально, но Гена и сам настолько банален, что скрывал настоящее имя, представляясь Юджином. Нет, четвертый муж совершенно ей не подходил. Художник! Подумаешь, да такой мазни на любой ярмарке – жуй не хочу. Хотя после трех персональных выставок, организованных Мариной, о нем заговорили как о перспективном мастере, она была твердо убеждена: газеты просто хотели урвать кусок ее рекламного бюджета. И только эта бездарь настолько уверовала в свою гениальность, что осмелилась изменить ей, Марине, в ее собственном доме, на ее же кровати, на ее (что было совсем недопустимо) любимом шелковом белье, которое она сама лично каждый раз привозила из Милана!

Ангел был сослан в ад вместе со своей профурсеткой, кровать – отдана в добрые руки, а белье она час назад спалила в камине. И теперь горевала, сокрушаясь о горькой доле и пытаясь хоть немного расцветить ее кофе с коньяком. Коньяк старательно вырисовывал в затуманенной голове Марины планы на будущее: мужика надо искать нормального, своего возраста, и сразу же крепко хватать за стратегически важное место. Чтобы понимал: если рыпнется – останется без него. Марина поерзала на козетке, изготовленной на заказ. Та органично вписалась в мебельный ансамбль и чудесно маскировала жлобскую батарею, хоть и прикрытую декоративным экраном, но все равно напоминающую, что дело происходит в двадцать первом веке, а не в восемнадцатом, как того хотелось бы Марине. Эх, будь она в восемнадцатом, погиб бы муженек во время охоты, и дело с концом. Или девица утонула бы. Много вариантов, в общем. В двадцать первом так изящно не разгуляешься.

При виде дочери Марина снова промокнула глаза кружевным платочком, вздохнула, отставила чашку на крошечный сервировочный столик, поднялась и расцеловала ту в обе щеки. Машенька расцвела. Внешне ничего общего с Мариной – вылитый отец-подлец, – но хороша, ничего не скажешь. Точеная, словно у героини диснеевского мультфильма, фигурка, капризные губки, сладкий, словно леденец, носик и широко распахнутые голубые глаза. Машенька тщательно следила за собой. Молодец. Выбора у нее, собственно, особо и не было. Умом Господь обделил, профессию выбрала актерскую, но стала одной из тех, кого не талант, а внешность кормит. Еще и возраст. На пятки уже наступают молодые конкурентки.

Марина легонько провела пальцем возле глаз дочери и приблизила лицо, чтобы лучше рассмотреть. Так и есть, гусиные лапки проклюнулись.

– Милая, ты звонила тому косметологу, о котором я говорила?

– Да, мама, я была у него: сказал, пока ничего колоть не нужно, справимся массажами и лазером.

Машенька присела на кушетку и потянулась к серебряной подставке, на которой лежали сэндвичи с огурцами. Мать вовремя успела шлепнуть по руке и позвонить в колокольчик, лежавший на белом рояле в углу.

Горничная распахнула дверь, словно ждала зова хозяйки. На самом деле наверняка подслушивала, мерзавка.

– Один чай с ромашкой и еще один черный кофе, – распорядилась Марина.

Девушка с готовностью кивнула и исчезла за дверью. Надо будет присмотреться повнимательней: уж больно услужлива. Как ее там, Аня?

В ожидании чая Марина села в кресло напротив козетки и сразу приступила к делу:

– Что Борис?

– Все рисует, – вздохнула Машенька.

– Еще один художник, блин. Жениться думает?

Машенька покачала головой и уставилась в окно. В который раз в хорошенькой головке прошуршало легкое сомнение в собственной неотразимости. Это уже восьмой кавалер за последние два года, кто кидал к ногам розы с бриллиантами, но с походом в ЗАГС не торо-пился.

– А ты чего ждешь? – нахмурилась Марина. Дочери досталась не только внешность папочки, но и полное отсутствие мозгов. – Беременей. Уже возраст подступает.

– Но мама! Я так не могу, – попыталась возразить Машенька.

Легкий стук в дверь. Горничная вкатила столик с кофе и чаем, на маленьком блюдце лежали несколько швейцарских шоколадок: черные, молочные, белые.

– Я не просила шоколад, – нахмурилась Марина.

– Но я подумала…

– Я плачу не за то, чтобы ты думала, убери.

– Хорошо. – Девушка неловко схватила блюдце, одна из шоколадок упала на пол.

Надо будет уволить.

– Иди серебро почисть, – распорядилась Марина, которой девица начала действовать на нервы.

Когда за девушкой закрылась дверь, Марина досчитала до тридцати и, сделав глоток кофе – вот же дура, не догадалась коньяк добавить, – снова уставилась на дочь. Та была расстроена.

– Надо рожать, – безапелляционно повторила Марина.

– Я не могу, у меня проблемы, – выдавила Машенька.

– Какие?

– Я не помню точно. Была у доктора – сказал, надо наблюдать. Если будет прогрессировать, тогда операция.

– Вот еще, глупости. Сегодня же запишу тебя к Семену Аркадьевичу, пусть посмотрит. Если что, сам и прооперирует. А ты пока старайся, не разочаровывай мужика. Ты же понимаешь, такой шанс, как этот Борис, дается раз в жизни. К тому же возраст у него подходящий: после сорока они уже начинают думать о семье и детях.

– Хорошо, – покорно кивнула Машенька, никогда не осмеливавшаяся спорить с властной матерью.

– Иди сюда, моя девочка, я тебя поцелую. – Марина протянула руку к дочери, та с готовностью спрыгнула со стула и примостилась на краю маминого кресла. Марина поцеловала ее в висок. Все-таки хорошо, что она тогда родила. Муж с крючка сорвался, но зато теперь у нее есть эта милая дурочка. Марина еле сдержалась, чтобы не почесать у дочери за ушком.

– Все будет хорошо, милая, мамочка обо всем позаботится. От меня еще никто не уходил… Ну, почти.