Просыпаюсь от яркого света в лицо, на улице во всю сияет солнце. Оглядываюсь в поисках ночного гостя. Но его и след простыл, в квартире гробовая тишина. Только кран на кухне капает, напоминая, что нет в доме "хозяина".
— Что и требовалось доказать, — тихим потухшим голосом говорю я в тишину своей квартиры.
Встаю, подхожу к окну на душе гадко, хоть за окном и зимняя сказка. За ночь навалило снега, всё сияет и переливается, настоящий Новый год.
Измеряю температуру: 37,1…
Помог витамин, горько усмехаюсь. Заваливаюсь обратно под плед и отключаюсь. Будит меня звук открывающейся двери, сердце делает радостный кульбит. Но потом с горечью вспоминаю, что ключ есть и у Жоры. Лежу не шевелясь, может если сделать вид, что его не существует, то он быстрее свалит.
— Снежа ты дома? — раздаётся из прихожей до боли знакомый голос, внутри всё противно сжимается, молчу. — Я вижу твои сапоги и куртку… Не проснулась ещё? — не унимается мой бывший.
— Иди на хер Жора, — выкрикиваю я из своего укрытия.
— Ой, как по-взрослому, — ехидно посмеивается он, слышу, как снимает обувь.
— Взрослые люди не расстаются по смс-ке, — парирую я его подколку и нехотя сажусь на диване, вылезая из своего тёплого убежища.
Он проходит в комнату, от него пахнет морозной свежестью, в тёмных волосах умирают пленённые снежинки. Всё те же серые глаза, в которых, как мне казалось, я видела любовь.
— Давай поговорим, — он выглядит грустным, и как будто виноватым.
— Мне не о чем говорить с тобой… Вали отсюда скорее, — мне и правда не хочется говорить с ним, умерла, так умерла.
— Можно я тогда скажу? Может ты поймёшь… — заводит он свою нудную пластинку.
— А может ты нахер пойдешь? Как я сразу и предложила… — начинаю закипать.
— Снежа, мы не можем быть вместе, — ну конечно, до этого могли, а тут получите распишитесь.
— Да твою мать Жора, я не держу тебя! — выкрикиваю я, закатывая глаза. — Забирай свои манатки и свали уже. Пока ты игрался в расставашки, я тут подыхала, — мне хочется убивать и плакать.
Его лицо приобретает обеспокоенное выражение.
— Ты заболела?! — красивые тёмные брови ползут вверх, неподдельное удивление возникает на лице.
— Да блин! Не только твоя драгоценная мамочка болеет, — я делаю вдох и, срываясь на хрип, почти кричу. — Я тоже… Я живой человек…. Сука ты!!!
— Так тише… Давай снижай тон, — командует он и его тонкие черты лица злобно заостряются.
— Тон, гандон!!! — истерически воплю я, и совершенно плевать, что он теперь обо мне подумает, ненавижу его. — Я думала у нас все серьёзно! А у тебя были другие планы, значит, — кашляю. — Жил со мной, пока было удобно… Да?! — голос хрипит и ломается, но меня не остановить, я хочу его уничтожить, разорвать на кусочки. — До универа недалеко, за квартиру только половину платить, трах регулярный…. Жопа в шоколаде, да?
— Снежана, я прошу по-хорошему снизить тон, — нудит Жора.
Но я, набрав обороты, уже пёрла как паровоз со сломанными тормозами.
— Что там тебе твоя маман напела? Она тебе не ровня? За душой ни гроша? — очень похоже передразниваю её мерзкий писклявый голосок, вижу, как Жора меняется в лице. — Нашла тебе богатенькую пиздёнку? Так и вали отлижи ей!
— Ты как сапожник… Аж противно, — брезгливо кривится он, того и гляди плюнет в меня. — Девушка называется… Хабалкой была, хабалкой и останешься, — высокомерно бросает он, яростно сверкая своими серыми глазищами.
— А мне от тебя противно… Пиздолиз поганый! Забирай свои манатки и чтобы ноги твоей тут больше не было! Никогда!
Он поджимает губы, вскидывает руки в знаке капитуляции.
— Дважды просить не надо, — по его лицу и шее пошли красные пятна, признак того, что он на пределе.
— А я и не прошу! Уматывай!!! — ору как потерпевшая, а у самой внутри всё огнём горит. Дали бы сковородку, я бы его тупую черепушку пополам расколола.
Накрываю голову пледом, чтобы этот гад не видел моих слёз. В уютной пёстрой темноте под пледом у меня голове летит вереница флешбэков.
Его мать с самого начала была против нашей связи. Она мечтала женить его на дочери своих друзей. Те и в школе сидели за одной партой и учились на юрфаке вместе. Общие интересы, уровень достатка одинаковый. Я пару раз бывала на этих снобских загородных вечеринках, от которых меня тянуло блевать.
Галя была астенической брюнеткой, кожа да кости и вечно эти поджатые бледные губы. Вся из себя леди, почти герцогиня Кембриджская.
Мы с Жорой познакомились в универе. Я была на первом курсе, он на третьем. Весёлая громкая блондинка с острым язычком и пышной грудью привлекла рафинированного интеллигента. Несмотря на свою внешнюю раскованность я тогда была ещё девственницей и Жора очень гордился, что «распечатал» меня.
Редкие потрахушки в общаге, иногда под сопение моей соседки его не устраивали и он предложил снять квартиру. Оплата, естественно, пополам, я была не против, в содержанки не метила.
Незаметно прошло два года как мы начали встречаться, я прикрепила душой к этому человеку. Признаюсь он хорош — умный, собранный, целеустремленный. Жора мне по настоящему нравился, возможно даже любила. По окончании вуза его уже поджидало место на фирме у отца этой Гали. Вот, видимо, мамашка и подсуетилась.
— Снежана, — грустно вздыхает бывший, я же молчу. — Ну может хоть попрощаемся…
— Иди блять уже, ключ оставь на тумбочке возле двери, — рычу из под пледа.
Щелчок двери, без хлопка, без лишнего слова, такой человек. Знаете в церкви дают просвирки, красивые такие на вид булочки, кусаешь, а она никакая. Вот и Жора такой, ноль эмоций, ни рыба ни мясо. Наверное поэтому я так и залипла на этого странного фармацевта. Вспоминаю его поцелуй и живот скручивает сладким спазмом. Эх… Пролетела я везде, как фанера над Парижем.
К вечеру приезжает мама, без звонка, без предупреждения. Видимо люди зачатые в коммунальной квартире в восьмидесятые, напрочь лишены понятия личных границ. На ней пёстрый новогодний свитер, белые брюки в обтяжку и дурацкий ободок с бубенчиками из ФактПрайса.
— Дочка, а ты чего такая опухшая, как переваренная сосиска? — всплеснула руками, как только увидела меня на пороге. — Весь день в постели провалялась что ли?
— А что мне делать, мам? Пойти двор почистить от снега? — ворчу в ответ, пропуская маму в квартиру.
— Ой, а страшна как смерть…. Бледня бледнёй, — кудахчет маман, рассмотрев меня при ярком свете. — А фингалы то под глазами! Страх божий! Жорка поставил? — заливается ехидным смехом от собственной шутки.
— Ну спасибо… Только и живу твоими комплиментами, — падаю на диван и накрываюсь одеялом с головой.
— Ты заболела что-ли, а, дочь? — смотрит на журнальный столик на котором хаос из упаковок с таблетками, грязных чашек и сопливых салфеток. — А где Жирдос? — это так она нежно называла Жору, от чего тот ужасно бесился.
— Надеюсь у него понос, — вяло рифмую я.
— Неужто неладно в Датском королевстве? — всплеснула руками мать, но глаза её засияли плохо скрываемым ликованием.
— Мы расстались, — бесцветно говорю я, уже не так больно это признавать.
— Славатехоспади…. Как же меня бесил этот глист в обмотках, ни рожи, ни кожи, — мать моя очень развеселилась этой новости. — Говно на короткой палочке, а не мужик. Вот тёти Светы племяш…
— Даже не начинай… Мне надо зализать раны, — грубо прервала я, зная, что дальше она опять начнёт меня сватать.
— Дочь, ну вот он бы тебе и помог… Зализать то, — мама у же села рядом со мной на диван и бесцеремонно тыкает меня локтем в бок, лукаво подмигивая.
— Фу мам… Блин… Фу…
— Думаешь мама молодой не была… Ну ладно, смотри засмущалась, — хохочет она, так, что я вижу её булатную коронку. — Ну что, значит будем тебя лечить, — мать закатывает рукава, явно показывая, что эта работёнка как раз для неё. — Я тебе домашней еды привезла, варенье малиновое, мандаринов. Будем пировать. Папка отсыпается после вчерашнего, они с дядь Геной нормально так отпраздновали. Теперь в тазы вчерашние харчи обратно собирают…
— Ох… Давай без подробностей… У меня богатое воображение…
Когда мама появилась в моей квартире это было похоже на первый восход солнца после полярной ночи. В помещении вдруг стало чисто и уютно, запахло едой, надеждой и немного счастьем.
Как же я понимаю лесбиянок, жаль я по багетам, а не по пончикам. Мама остаётся с ночёвкой, весь вечер смотрим сериалы, набиваем животы и хохочем до колик.
Постепенно мне становится легче. Увидев румянец на моих щеках мама решает идти в атаку.
— Дочь, Рождество скоро. Надо крёстной кутью нести… Она тебя ждёт.
— Конечно, мамуль… Только ваши эти "Давай поженим их" не включайте, ладно? Тоже мне Гузеева и Сябитова нашлись.
— Снежа, но он такой хороший… Я б сама за него вышла, если б не твой отец, — захихикала мама, прикрывая рот рукой. — Забрал моё сердце усатый чертяка, — заливается смехом как рождественский колокольчик, люблю этот смех и маму. — Ну ты хоть посмотри на товар то… Снежа, надо брать, пока свободный, — не унимается она, похоже, мне не отвертеться, но я попытаюсь.
— Мам, ну восемнадцатый век какой-то, — возмущаюсь я, сдвигая брови на переносице для пущего эффекта.
— Снеж, ну хоть для здоровья… У тебя вон всё лицо "хотелками" обсыпало, — тыкает пальцем в мои прыщи.
— Это сыпь от антибиотиков, — машинально прикрываю прыщи ладошкой.
— Вот, а мужик лучше антибиотика от всего вылечит, — озорно подмигивает мне, я в ответ закатываю глаза.
— Ладно, только хватит этот бред нести, — мама в ответ на это чуть не прыгает от радости, глаза опасно сверкают.
— Снеж ну ты это… Наряд найди поинтереснее. Чтобы там сиси было видно, попу, — показывает руками на себе, где должно быть видно. — Не эти твои оверзайзы… Не понятно то ли мешок, то ли чехол от автомобиля.
— Побойся бога, мам… Святой праздник… А ты… Сиси… Попа…
— Просто твоим тряпьём безразмерным только в деревне быков очаровывать. И то они больше красное любят, — смеётся мать.
— Я не собираюсь никого очаровывать. Буду жить для себя. Я так решила.
— Ох, ладно не буду тебя донимать. Мы с папкой за тобой заедем 6го числа, часиков в 12. Давай выздоравливай к тому времени. Бока наедай, а то ухватиться не за что, — щиплет меня за филейную часть, я звонко шлёпаю её по руке.
— Зоя Николаевна, руки!
Прощаюсь с мамой, передаю привет отцу и закрывая за ней дверь понимаю, что улыбаюсь во весь рот. Мамочка как чай с малиной и тело излечит и сердце больное.