— Я так понимаю, ужин окончен? — спокойно спрашивает Вэл, забирая телефон со стола.
Становится вдруг чужим и серьезным.
Моё лицо вспыхивает. Миллион сомнений и комплексов выбираются наружу.
— Не знаю, — честно отвечаю, опуская взгляд. — Я не знаю. Прости, пожалуйста.
Вэл тяжело вздыхает. Рассматривает меня внимательно, будто под микроскопом. Жар проходится по губам, шее, линии груди и тонкой полоске кожи между топом и штанами.
Вся легкость между нами неожиданно испаряется. Сейчас я как никогда чувствую нашу «разность». Возможно, я все испортила. А вдруг… мне надо было увидеть положение его планет, чтобы предположить, что вот это всё… гостиница, малознакомая девушка и дюжин устриц — для Кострова всего лишь ритуал, который он соблюдает каждую грёбаную пятницу?.. Вдруг?
Вэл потирает ладонью затылок и произносит:
— Очень странно, что в твоей… нательной, или как там её, карте нет главного.
— Чего?
— Я всю свою жизнь борюсь с тем, что люди вокруг якобы всё про меня знают, — горько усмехается. Он поднимается и отходит к окну.
Поднимаю взгляд, чтобы проследить за ним, и уставляюсь в широкую спину. Его плечи напряжены, ноги широко расставлены.
Притворившись мертвой, слушаю.
— В детстве мне говорили, что мои ноги не созданы для футбола. Отсутствие нормального питания, нехватка витаминов. Как итог слишком слабые кости… Хотя, может, здесь они и правы с учетом последних обследований, — Вэл оборачивается всего на секунду, что посмотреть на меня.
Моё сердце замирает, потому что в его взгляде больше нет ни намека на заинтересованность.
Тело бьет мелкая дрожь. Такая, когда, не подумав, совершаешь какой-то поступок, и что-то хрупкое ломается в секунду.
Я все испортила…
— Потом тренеры здесь… — Вэл кивает в окно, за которым горит огнями сонный город. — Все в голос утверждали, что играю я совсем неплохо, но отсюда вряд ли когда-нибудь вырвусь.
Пальцами сжимаю салфетку и вспоминаю наше детство. Так, действительно говорили все кому не лень, а Вэл тренировался несмотря ни на что. Упорство — это то, что сразу выгодно отличало его от остальных мальчиков в секции по футболу.
И сейчас отличает. Одно только то, как он добился нашего свидания. Напором и мужской харизмой.
— Отец до самой смерти так считал, — добавляет Костров.
— Он был не прав, — пожимаю плечами и снова сталкиваюсь с отстраненным взглядом.
— Я знаю, Ива.
Равнодушие в его глазах ранит. За два дня Вэл настолько приучил меня к обожанию, что сейчас я как слепой котенок ищу свет.
— Когда переехал в Москву, начались новые басни о том, что без протекции не попасть в основной командный состав. Потом… когда всё-таки попал благодаря успешной игре, что в сборную России мне путь заказан.
— Ты со всем справился, Вэл, — решаю его поддержать.
Потому что это справедливо.
Он сделал себя сам.
Пока кто-то жалуется на судьбу, упорный человек идет только вперед. Думаю, это основной маркер успеха.
Гораздо больший, чем банальная удача. Чтобы чего-то достичь, надо конкретно пахать. Поверьте, только кажется, что к кому-то фортуна повернулась сама по себе. Скорее всего, этот человек от многого отказался.
Вэл, например, не видел последние годы жизни мамы. Рос в интернате. Тренировался и трудился…
— Я не хотела тебя обидеть, — выталкиваю изнутри.
— Ты меня не обидела, Ива, — холодно произносит.
— Обидела, — качаю головой. — Я так чувствую.
— Нет, — он проходит к кровати, на которой лепестки роз сейчас смотрятся совершенно нелепо.
Натягивает обратно толстовку и берет часы с тумбочки. Возвращает их на запястье.
Я стараюсь удержать слезы. Они совсем близко, свербят в переносице и ждут своего выхода.
— Меня невозможно обидеть или задеть недоверием, потому что я к нему привык, Ива, — усмехается он. — Просто как пример. Не хочу жаловаться.
— Нет, что ты? — нахмуриваюсь. — Я не считаю, что ты жалуешься, Вэл. Продолжай, пожалуйста.
— В последний раз, девушка, с которой мы встречались три года…
Округляю глаза, понимая, что ревность больно бьёт в солнечное сплетение. Пытаюсь держать лицо.
— Три? — переспрашиваю хрипло.
— Да. Она достаточно известна, поэтому приходилось оберегать от прессы наши отношения. И свадьба была закрытой. Только несколько близких друзей. В общем-то, перед церемонией мы и расстались. А за два дня до этого врачи озвучили свой финальный вердикт о моей профнепригодности.
— Это и послужило причиной?
— Думаю, да, — легко пожимает он плечами.
— Боже, мне очень жаль, Вэл.
— Всё нормально.
Мотаю головой.
Нет.
Это ненормально.
— Поэтому даже хорошо, что ты сейчас всё озвучила, — он будто бы облегченно вздыхает и ударяет по карманам на бедрах, будто что-то ищет. — Дала мне понять, что эти чертовы планеты для тебя важны, а я, — горько усмехается, — «планетами не вышел». Но, ты все равно при встрече, пожалуйста, пошли на хуй всех астрологов мира от меня. Окей?
Напряженно киваю.
— Я зол сейчас, — сообщает он, сжимая найденную электронную сигарету. — Выйду покурить. Прости. Как соберешься, вернемся к Соболевым.
Провожаю высветленный затылок, пока он не скрывается за балконной дверью, и перевожу взгляд на заставленный блюдами стол.
Креветки из «Цезаря» смотрят на меня с явным осуждением. Да я и сама себя ненавижу!
Прикладываю ладони к уже мокрым от слез щекам.
Как часто мы обижаем людей из-за собственной неуверенности? Отпугиваем их, так и не узнав?..
Я так боялась, вдруг Вэл подумает, что мне нужны его деньги? Поэтому просила об обычном свидании.
И глядя на него, красивого, богатого и известного, я настолько считала себя недостойной, что с радостью полезла в это приложение, и отыскала то, что сразу же оправдало бы мою неудачу. Не я плохая и недостойная, а просто Вэл не готов к серьезным отношениям…
Да, возможно, потом я буду страдать. Тысячу раз пожалею и залью слезами одинокую подушку, но в данный момент я поднимаюсь со стула и целенаправленно двигаюсь в сторону балкона.
Решительно дергаю дверную ручку на себя, и отправляю просьбу в осветленный затылок:
— Поужинай со мной, пожалуйста.
Делаю первый шаг…
Потому что, если его не сделать, страдать я буду уже сейчас…