— Ну, и зачем ты ушла? — мрачно интересуется Костров, усаживаясь на лавку. — Кое-как тебя отыскал.
Поджав губы, отодвигаюсь. Ещё и ворчит на меня?..
— А? — приподнимает он брови.
Демонстративно отворачиваюсь и упорно делаю вид, что завязываю шнурки на кроссовках.
— Ива, — вздыхает он трудно. — Ну, что не так?
— Ты освободился? — спрашиваю невозмутимо.
Сжимаю зубы и, закончив со шнурками, извлекаю телефон из кармана куртки.
Кружу по экрану бездумно. Зачем-то проверяю рабочую почту, на которую в выходные вряд ли что-то, кроме промокода на десятипроцентную скидку в Глорию Джинс, вообще может прийти.
— Ты что… — изумленно выговаривает Костров. — Ревнуешь?..
Отпускает смешок, гад такой!
— Вот ещё, — буркаю, не отводя взгляда от своего экрана. — Кто я такая, чтобы тебя ревновать?
У самой внутри холодно становится. Я ведь ему на самом деле никто…
— Ты Ива Задорожная — моя первая любовь, — торжественно заявляет Костров.
Изумленно на него уставляюсь.
Любовь? Мы такие мелкие были, ну какая там любовь?..
— Кто? — поглядываю на него недоверчиво.
— Первая любовь, — подмигивает Вэл, сверкая белоснежной улыбкой. — Лет до шестнадцати потом вспоминал твои косички, Кудряшка.
— Не ври, — закатываю глаза и поправляю шапку. — Не было у меня никогда косичек.
— Или это не твои были… — задумывается он виновато.
Прыскаем от смеха в голос.
Вот почему он такой? Сначала хочется убить, а потом потискать.
Не могу к нему относиться ровно. Сердечко заходится от его светло-зеленых глаз. А его свободная манера нести себя в этот мир вообще меня покорила.
Вэл… хмм… необычный. В моем окружении таких никогда не было. С ним рядом у меня в груди будто что-то распускается. Прекрасное, нежное. И при этом… чужое, противоестественное.
— А чьи косички-то были? — серьёзно озадачивается он, потирая затылок.
— Вот уж сам разбирайся, Костров, — вспыхиваю.
Он любил какие-то косички, а я теперь думай? Мало мне его фанаток?..
Поднимаюсь и снова иду куда глаза глядят.
Несмотря на субботу, на набережной совсем мало людей. Может, это и к лучшему, иначе Кострова и вовсе бы тут разорвали?
— Не обижайся, Ив, — догоняет меня Вэл. Становится вдруг серьезным. — Это ведь часть моей работы.
— Ты вроде футболист, — замечаю вскользь.
Позволяю его ладони захватить мою руку. Млею от прикосновений его пальцев, как дурочка.
Боже.
— Да какой я уже футболист, — морщится он и грустно опускает голову. — Я инвалид, Ива. Списанный по документам инвалид.
— Не говори так, пожалуйста, — хрипло выговариваю.
Становится так обидно за него, так тошно, как за себя никогда не бывает.
Ведь век футболиста на самом деле не такой уж и короткий?.. И до тридцати по полю бегают. А Кострову всего ничего…
Несправедливо.
Несправедливо.
Сама же себя одергиваю.
Хватит искать справедливость, Ива. Ты ведь немаленькая девочка.
— Ты пробовал… эмм… есть разные специалисты, — осторожно выговариваю.
— Хватит, — резко обрубает он.
Вздрагиваю от холодного металла, звучащего в его голосе.
— Кроме рекламных контрактов и интервью, у меня ничего не осталось, — произносит он уже спокойнее. — Поэтому я не имею права посылать людей на улицах, не могу позволить себе быть снобом, понимаешь?
— А тебе нравится? Ну вот такая жизнь?
Встречаясь со скептическим взглядом, договариваю:
— Я не хочу тебя обидеть, Вэл. Просто хочу понять. Можешь не отвечать.
— Сложно сказать, — признаётся он, снова улыбаясь прохожим. — Когда только стал популярным, звездная болезнь одолела. Внимание болельщиков и… болельщиц поощряло самооценку. Будоражило. Никогда не пробовал ничего круче алкоголя, но вот ощущение было, как после вискаря. Легкость и эйфория.
— Мне все равно сложно представить.
У нас такие разные жизни, что я снова стараюсь пригладить бушующие внутри эмоции.
— Потом уже… наверное, через года два начал понимать, что это пиздец. Личной жизни к тому времени просто не осталось. Любой выход в магазин — освещается. Ты знаешь, как часто я меняю номер телефона?
Мотаю головой.
— Раз в месяц точно, — усмехается он.
— Ого.
— Но и к этому привык. Ко всему в этом мире можно привыкнуть, Кудряшка, если физически тебя не трогают.
Снова отголосок из нашего детства. Если мои родители просто любили выпить, при этом оставаясь вполне мирными людьми, то у Вэла и Вали отец был явно с садистскими наклонностями. По крайней мере, страшные синяки у Костровых я видела регулярно. Мотаю головой, чтобы выкинуть из головы неприятные воспоминания.
День в компании с Вэлом проходит незаметно.
Мы стреляем в тире, катаемся на старых аттракционах в парке, едим шоколадное мороженое и много, непростительно много смеёмся. Делаем всё, что не успели в детстве, радуемся и беззаботно проводим время.
Закрываем гештальты. Вместе. Будто сделать это крайне важно для нас настоящих и взрослых.
А когда начинает темнеть, снова возвращаемся на набережную…
Вэл легко запрыгивает на поребрик и раскидывает руки в стороны.
Испуганно озираясь, шокировано замираю от его выходки.
— Посмотри на меня, Ив? — призывает он, улыбаясь.
— Я смотрю.
— Скажи мне сейчас, я тебе хоть немного нравлюсь?
Скрещиваю руки и воровато осматриваю дорогие кроссовки, длинные ноги, широкую грудь и размашистые плечи. Разве он может кому-то не нравиться?.. Я хоть и со странностями, но точно не слепая.
— Костров, — мотаю головой. — Ты на комплимент нарываешься?
— Погоди, — останавливает он меня и спрыгивает на землю.
Надвигается на меня с хищной улыбкой.
— Вот я, Ива. Такой, как есть. Нравлюсь или нет?
— Не понимаю…
— Перестань, — обрывает он меня, резко привлекая к себе. Его ладони проникают под куртку. — Ты ведь не политик, Ива. Зачем ходишь вокруг да около. Либо да, либо нет.
— Я не политик, но и ты не на выборах, — тихо выговариваю.
— Я серьезно, Задорожная. Нравлюсь или нет?
Закусываю губу, смотря на него снизу вверх. Он такой огромный и сильный, что впервые в жизни хочется за кем-то спрятаться.
К черту.
— Нравишься, — отвечаю шепотом.
В ушах колокольный звон от страха. Дикого, животного. Зачем сказала?..
— Тогда я тебя приглашаю на ужин, — говорит Вэл, тяжело дыша.
— Я…
— Молчи, Ива, — прикладывает он указательный палец к моим губам.
Замираю послушно.
— Ты сказала, что я тебе нравлюсь. Ты мне тоже нравишься. Сильно. Ты красивая, пиздец. Волосы твои эти, как пружинки, — хватается за мою резинку.
— Эй, — взвизгиваю, пытаясь отстраниться. — Ты чего делаешь?
— Я тебя приглашаю на ужин. Мне не пятнадцать лет и я не готов вести понравившуюся девушку в шашлычку «У Артура». У меня есть деньги. Я их честно заработал и честно трачу. Исправно плачу налоги, много отдаю на благотворительность и развитие детского футбола. Мне нечего стыдиться, а тебе бояться.
— Я не знаю, — мотаю головой.
Дьяволёнок внутри меня требует, чтобы согласилась.
— Соглашайся, — тоже продавливает Костров. — Ужин в честь Дня святого Валентина. Хочу показать тебе одно место.
— Даже не знаю, — вздыхаю. — Если только…
Вэл издает какой-то животный рык и припадает к моим губам. Целует совершенно варварски, с языком и причмокиванием. Хозяйничает у меня во рту, распаляет.
А затем резко отстраняется. Снова холодно становится.
— Так ты поужинаешь со мной, Кудряшка? Можешь заказать Цезарь с курицей, чтобы я сильно не обеднел, — иронично произносит.
— Вот уж фигушки, — невозмутимо шепчу. — Закажу с креветками. Тигровыми. Раз такое дело.
— Это значит, да?
Как завороженная разглядываю широкий подбородок прямо перед собой и безмолвно киваю. Потому что Вэл Костров, черт возьми, умеет уговаривать…