Внезапная пылкость

Глава 8

Эшли сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Если только Витор еще раз прикоснется ко мне, я буду кричать. Начиная с поцелуя как приветствия за завтраком, все утро вплоть до того момента — десять минут назад, — когда встали из-за стола и он накрыл мою руку своей, настойчиво смотрел в глаза и назвал меня meu amor, он превосходно играл роль обожающего жениха. Его мать пребывала в полном заблуждении. В самом деле, если бы я не знала, как обстоят дела, и я была бы введена в заблуждение, в отчаянии подумала Эшли. Она хмуро смотрела в сад, где Витор подталкивал мяч в сторону Томаса. Каждый внешне нежный жест возбуждал ее все больше, и сейчас она чувствовала себя словно пленница, пытающаяся угадать, что еще готовит для нее мучитель. Ее ногти впились в ладони еще больнее. Синтру они покинут не раньше завтрашнего вечера, но женщине казалось, что она не выдержит еще одного дня, наполненного его поцелуями и ласками.

По чистой случайности ударом ноги Томас поднял мяч в воздух, и она, проследив за ним глазами, увидела, как Витор прыгнул вверх, чтобы поймать его. Длинные атлетические ноги в джинсах и выпукло мускулистое тело. Его цвета вороньего крыла голова сверкнула в солнечных лучах. Вчера Витор был крайне утомлен, но сегодня, после, вне сомнений, спокойно проведенной ночи, он пышет здоровьем и энергией. Если бы он не был столь пугающе привлекательным, тоскливо подумала Эшли. Если бы только он не захватил моего сердца. Если бы я сама не томилась так от любви. Она крутила кольцо с топазом на своем пальце. Если хочешь добиться чего-то, ты должна быть уверенной в себе, размышляла она, поэтому не следует ли мне, вместо подавления эмоций, попытаться завоевать его сердце? Все же на сцене нет другой женщины и он желает меня. Эшли потуже заткнула свою сатиновую рубашку цвета слоновой кости под пояс желтовато-коричневых брюк. Я ошибалась, ведя себя как мышка, лишая себя всякого шанса вступить с ним в достойные отношения.

— Звонила моя подруга Эстель, — сообщила Маргрида, выходя из гостиной, где она разговаривала по телефону. — К сожалению, она вывихнула лодыжку и прикована к постели. Вы не будете против, если мы ее навестим? — поинтересовалась будущая свекровь просительным голосом. — Эстель знакомила меня с каждым из своих внуков, и я была бы очень рада показать ей Томаса.

Эшли вполне понимала желание Маргриды похвастаться внуком, но визит к ее подруге означал бы дальнейшее распространение обмана, задуманного ею и Витором. В большей степени Витором. Но чем больше окажется обманутых, тем более неловко будет она себя чувствовать…

— Если вас это не привлекает, я могла бы сама отвезти Томаса, — нетерпеливо сказала бабушка, почувствовав, что Эшли колеблется. — Уверена, он с радостью поедет со мной. Так у вас с Витором будет возможность побыть вместе, — добавила она, сверкнув карими глазами.

Услышав, о чем они говорят, Витор крикнул:

— Отличная мысль! Ты не находишь? — Он радостно улыбнулся Эшли.

Лицо Эшли тоже осветилось улыбкой. В отсутствие Маргриды я скажу ему, чтобы он оставил притворство… и свои ласки. Немедленно.

— Прекрасная! — согласилась Эшли.

— Правда здорово? — обратилась Маргрида к Томасу четверть часа спустя, когда он уже сидел в своем кресле безопасности в ее потрепанном «рено». — Сейчас ты познакомишься с лучшей подругой бабушки.

В восторге от еще одной прогулки на машине, малыш захихикал.

— Надеюсь, он произведет хорошее впечатление на Эстель, — бросил на прощание Витор.

Его мать рассмеялась и завела двигатель:

— Сколько я ждала этого момента.

«Рено» еще удалялся от дома, а Витор уже обнял Эшли за плечи.

— Эстель известная болтунья, так что, думаю, их не будет по меньшей мере часа два.

— Хорошо.

На его губах заиграла улыбка.

— Так ты жаждала остаться наедине со мной так же сильно, как я?

Неподвижно стоявшая Эшли освободилась из его объятий, как только машина исчезла из виду.

— Я хочу обстоятельно поговорить. Сейчас! — объявила она и, повернувшись на каблуках, вошла в дом.

— Я думал, мы поговорим после уик-энда, — высказал сомнение Витор, последовав за ней в гостиную.

— Планы изменились, — резко бросила Эшли. — И все из-за тебя!

— Из-за меня? — У него брови поползли на лоб. — Что я такого сделал?

— Для начала ты избрал не то амплуа. Дважды. Тебе следовало стать актером. Мне не нравится то, как ты делаешь вид, будто без ума от меня, — выпалила она, сверкнув светло-карими глазами и уперев руки в бока, — и мне не нравится, как ты обманываешь свою мать. — Она понизила голос. — Терпеть не могу.

— Эй! — прошептал Витор и потянулся к ней, пытаясь положить руку на ее плечо.

Эшли отстранилась и холодно бросила:

— Оставь свои штучки. И не очень-то полагайся на то, что я неравнодушна к тебе. Ты бессердечно манипулируешь своей матерью, внушая ей, что мы с тобой вступаем в долгий и счастливый брак, и достигаешь этого, манипулируя мной. Но очень скоро надежды твоей матери рухнут, и она будет несчастна. Что же до меня… — К своему ужасу, Эшли почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она сделала усилие, чтобы не расплакаться. Последнее, что она может себе позволить, это плакать. Стоит только начать, и уже не остановиться. — Я знаю, что правовой статус Томаса важен для тебя, как и для меня, — быстро переменила она тему. — Я за то, чтобы он мог сказать, из какой он семьи. Я за то, чтобы он мог высоко держать голову в любой компании. Но я против притворного брака и не могу согласиться на него даже на пять минут. Это убило бы меня. — Она сорвала с пальца кольцо и протянула ему. — Это кольцо тоже убивает меня.

— Подожди! — вскрикнул Витор.

Эшли издала горький смешок.

— Чего? Наше занятие любовью два года назад не имело для тебя никакого значения, а сейчас вдруг нет ничего важнее нашего бракосочетания. Ты, видно, можешь спокойно скользить по поверхности, ну а я, к сожалению, не…

— Что не имело для меня значения? — прервал Витор. Какое-то мгновение он разглядывал кольцо в своей руке, потом сунул его в задний карман брюк. Когда он поднял на нее взгляд, в его глазах светился холод. — Если память мне не изменяет, это ты объявила его «несущественным» и попросила забыть о нем. — Обожающий жених уступил место суровому обвинителю.

— После того, как ты сказал, что тебе не до меня, — кисло возразила Эшли. — Это можно было понять так, что ты не желаешь иметь со мной никаких дел.

Долгое, тягостное мгновение он пристально разглядывал ее.

— Так ты просила забыть о нашей встрече из-за того, что я… — Опустившись на софу, он спрятал лицо в своих руках. Наступило напряженное молчание. Стало слышно, как на каминной полке тикают бронзовые часы. Где-то чирикала птичка. — Мне было очень дорого то наше занятие любовью, — произнес он наконец, проведя обеими руками по своим густым темным волосам и подняв глаза на нее. — Я любил тебя. Во время той нашей февральской встречи я понял, что ты нечто особенное. Я знал, — пусть это прозвучит банально, — что мы созданы друг для друга.

Эшли не желала поддаваться обману и потому требовательно спросила:

— Почему же ты сказал, что тебе не до меня?

— В разгаре был сезон Формулы-1.

— Какое это имело значение?

— Огромное!

— Не понимаю. Пусть ты зациклился на своих гонках, я тоже была занята работой. У меня не было времени на роман, и я не позволила бы, чтобы он помешал твоей или моей карьере. Я знала, что ты был поглощен гонками, и не собиралась посягать на твое занятие.

— Да, но… — Витор вздохнул. — Сядь, я постараюсь объяснить.

Эшли присела с другой стороны софы, подальше от него. Приятно было узнать, что он считает ее особенной, но она не рассматривала его признание как сигнал для того, чтобы броситься в его объятия. Ну уж нет. Эшли была гораздо осторожнее, да и ситуация оставалась слишком запутанной.

— Для меня преданность спорту означала, что на протяжении восьмимесячного сезона гонок я полностью забывал о всех других сторонах своей жизни, — заговорил Витор. — Кроме разве что строительной компании. Моя мать считала нужным приглашать на ленч всю команду «Дэлджети» каждый год, так как только таким образом могла заставить меня взять выходной. И она была права. — Витор криво усмехнулся. — Однако Формула-1 оставалась моим главным приоритетом, и я не терпел посягательств на него. Я преднамеренно избегал все, что не было связано с гонками и могло затронуть мои эмоции или помешать моим мыслям. В течение восьми месяцев я жил только одним, подчинялся железной дисциплине. Пресса восхищалась моей самоотверженностью, хотя сегодня она похожа скорее на эгоизм в сочетании с жестокостью, — закончил он и нахмурился.

— Как во все это вписывалась Селешта? — поинтересовалась Эшли. — Разве она не затрагивала твои эмоции? Не отвлекала время от времени твои мысли?

Он покачал головой:

— Как ни отвратительно это может прозвучать, но Селешта имела великое преимущество, объяснявшее относительную длительность наших отношений и состоявшее в том, что она почти не оказывала влияния на мои чувства и мысли. Мы жили вместе, мы спали вместе, но она не вторгалась в мое «я». Я не позволял ей этого.

— Но Селешта должна была сообразить, что значит так мало для тебя, — возразила Эшли.

— Конечно, но ее это не заботило. Да и не так уж она была увлечена мною. А вот ты вторглась. Тебя я не мог остановить. — Витор криво улыбнулся. — Хотя меня это и раздражало, но после нашей первой встречи я никак не мог выкинуть тебя из головы. Я знал, что ты не та женщина, которой я мог бы пренебречь, как я пренебрегал Селештой, и, уж конечно, я не хотел путаться с подружкой моего товарища по команде…

— Избегал возможной стычки?

Он кивнул.

— Но я постоянно думал о тебе. Я пытался убедить себя, что все дело в твоей чисто сексуальной привлекательности, в том, что ты просто объект желания, но понимал, что речь идет о гораздо большем.

Эшли неотрывно смотрела на него. Она едва могла поверить тому, что он говорил.

— И? — несмело проронила она.

— О гораздо большем, — клятвенно произнес Витор. — Когда ты не приняла приглашения Саймона на несколько заездов «Гран-при», я почувствовал облегчение. Облегчение и одновременно ощущение потери. Потом, когда он сказал мне, что ты приедешь в Лиссабон… Ты говорила, что Саймон завидовал. Тогда я тоже завидовал, завидовал ему. До боли. — Он помолчал, отдавшись воспоминаниям, потом овладел собой. — Узнав же, что ты приедешь с ним на ленч в дом матери, я решил, что смогу справиться с собой, лишь избегая тебя.

— И это вполне удалось, пока мать не вынудила тебя отвезти меня в гостиницу.

— Что она могла сделать нарочно.

Эшли широко раскрыла глаза.

— Ты так думаешь? Но она же считала Саймона моим любовником.

— Да. Но позже она сказала мне, что, по ее мнению, он тебе не подходит, и она всегда считала, что мне не подходит Селешта. Но она сразу полюбила тебя и на протяжении последних двух лет уговаривала меня завести семью.

— Вчера Маргрида говорила, что, увидев нас вместе на том ленче, она почувствовала родство наших душ, — припомнила Эшли.

— Не знаю, действительно ли она занялась сватовством, но когда мы очутились в том сарае, я уже не мог сдержатьея. — Улыбка тронула уголки рта Витора. — Но и ты сама жаждала этого.

— Я всецело была во власти инстинкта, забыв о разуме, — натянуто призналась она.

— Как бы там ни было, ты была превосходна. Волны бились, и играли оркестры. — Выражение его лица стало серьезным. — Но после я не знал, что делать. В тот момент я не хотел разборок с Саймоном и Селештой. Не хотел я запутаться и с тобой. — Витор опять задумался. — Я лгу. Мое сердце жаждало тебя, да и мое тело, но не моя голова. Поэтому я решил отложить все до окончания сезона.

Эшли хмуро смотрела на него с другого конца софы.

— Что-то мне не показалось, что ты говорил тогда об отсрочке.

— Да и не должно было показаться. С какой стати? Ты практически ничего не знала обо мне, о том, чем я живу. — В его глазах промелькнул намек на улыбку. — Хотя ты и сказала, что понимаешь меня, я решил объясниться, но никак не мог подыскать нужные слова. Когда же в моей голове сложилось нечто вроде речи, ты заявила, что проведенный нами вечер не имеет никакого значения!

Эшли оглянулась через плечо на видневшиеся в открытые «французские» окна деревья и произнесла без всякого выражения:

— И тут ты решил, что я просто дешевка.

— Нет!

Она перевела взгляд на него:

— Нет?

— Ни за что! Я уважал тебя и знал, что ты вовсе не из тех, кто спит с кем попало. Если бы было иначе, я бы и близко к тебе не подошел.

Эшли поспешно переварила услышанное и полюбопытствовала:

— Так что ты подумал, когда я сделала свое заявление?

— Поскольку я не сомневался, что ты не менее меня была взволнована, поначалу оно меня возмутило. Но потом я решил, что ты почувствовала себя отвратительно, наставив рога Саймону, и нашла выход в предании нашей встречи забвению.

— А как ты чувствовал себя, наставив рога Селеште?

— Тоже отвратительно, — уныло признался он, — хотя, как только поцеловал тебя, я уже знал, что разорву с ней. Несмотря на то, что нас не связывала особая страсть, я был верен ей. Без верности же наши отношения рассыпались в пыль.

— И ты сообщил Селеште, что все кончено, независимо от того, что сказала я?

— На следующий же день. Я обязан был сделать это, кроме всего прочего, потому что почувствовал, что не смогу дольше делить с ней постель. После… — Он выругался. — Если я думал о тебе до нашего рандеву на сеновале, после я думал о тебе в тысячу раз больше. Проходило время, и я понимал, что должен что-то предпринять, что я не могу забыть тебя. Поэтому я решил: после финального заезда на «Гран-при» свяжусь тобой и предложу встретиться.

— Ради чего?

— Ради установления серьезных отношений.

— Даже думая, что я люблю Саймона, даже будучи уверенным, что я почувствовала себя отвратительно, наставив ему рога?

Витор кивнул:

— Я без труда убедил себя, что ты охотно согласишься. И я заранее оправдывал нашу связь, говоря себе, что Саймон слишком молод и что, уведя тебя от него, я сделаю ему одолжение.

— Но прежде, чем ты успел связаться со мной, вмешался Саймон с его ложью.

— И с каким мстительным чувством! Когда он рассказал мне, что ты беременна от него, он словно бросил в меня ручную гранату, которая должна была разорвать меня на клочки. Я почувствовал себя обманутым, разбитым, совершенно опустошенным. Я хотел, чтобы это был мой ребенок.

Эшли печально улыбнулась:

— Как же Саймон все запутал!

— Вот именно, — со вздохом согласился Витор, и они на минуту замолчали. — В момент его гибели я рассвирепел не только потому, что считал тебя виноватой. Все было гораздо сложнее. — Витор наморщил лоб. — Отчасти это было что-то вроде ответного удара. Я хотел, чтобы ты страдала так же, как страдал я. Как заставило меня страдать торжествующе самодовольное заявление Саймона о его предстоящем отцовстве и женитьбе на тебе.

Глаза Эшли остановились на тонком белом шраме, протянувшемся зигзагом от его виска к челюсти.

— И все же ты рисковал жизнью, пытаясь спасти его.

— Я должен был вытащить парня из машины, — возразил он.

— Если бы все случилось наоборот, я сомневаюсь, что Саймон поступил бы так же, — печально заметила она.

Витор пожал плечами:

— Может, и нет. После я сообразил, что ничего не добьюсь, продолжая думать о тебе, поэтому я полностью погрузился в дела своей строительной компании. Поначалу я не намеревался увязать так глубоко, — я понял свою ошибку, когда полностью отдавался спорту, — но нужно было спасаться от тоски, и работа по шестнадцать часов в сутки казалась мне единственным выходом. Хотя избавиться от тоски мне так и не удалось.

— Ты все еще тосковал, когда мы… когда мы встретились вновь? — запинаясь, спросила Эшли.

Он кивнул:

— И тут я, чувствуя, что моя вспышка в момент гибели Саймона расстроила наши с тобой отношения, вдруг подумал, а нельзя ли попытаться возродить их. Увидев тебя, я сразу понял, что совсем не был уверен в твоих чувствах. Ты, казалось, жаждала избавиться от меня. Но когда мы получили такое удовольствие от вместе проведенного дня, мне показалось, что ты все же неравнодушна ко мне и что у нас есть шанс. Я решил: как только Томаш заснет, я объяснюсь тебе в любви и попрошу попробовать все с самого начала, но…

— Ты узнал, что я два года скрывала от тебя твоего сына, — перебила Эшли, — и объяснение в любви так и не состоялось. Ты забыл о своей любви. Меня это не удивляет. — Навернувшиеся еще раньше слезы теперь потекли из ее глаз по щекам. — Я понимаю, что сейчас уже слишком поздно и что… это не имеет никакого значения, — нервно произнесла она, — но когда я увидела тебя снова, то поняла, что продолжаю любить тебя. Я полюбила тебя с самой первой нашей встречи и не переставала любить.

Витор пододвинулся к ней по софе.

— Тогда все в порядке, — сказал он.

Она с дрожью втянула в себя воздух.

— Что, извини?

— Мы оба любим друг друга. Знаю, не так все просто в отношениях между мужчиной и женщиной. Но почему так сильно любящие друг друга люди столько времени мучают друг друга?

— Ты прощаешь меня за то, что я скрывала от тебя Томаса?

— Я простил тебя. Я понял, что ты только хотела защитить его, уберечь от неприятностей. Знаю, тебя удерживал страх. — Он взял ее руку. — И меня это не удивляет. После того как я отказался, как ты думала, от тебя, а потом еще и устроил тебе разнос, когда разбился Саймон, я оказался далеко не на высоте. Ты же не знала, как я поведу себя. На твоем месте я тоже опасался бы.

Она достала носовой платок из кармана и высморкалась, потом сказала:

— Но из-за меня ты потерял пятнадцать месяцев жизни Томаса.

— Может быть, но одно я знаю совершенно точно: тебя я уже больше не потеряю. Ни за что. — Витор обнял ее за плечи. — И я вовсе не делал вид, что влюблен в тебя. Я прикасался к тебе только потому, что мне трудно сдерживать себя, и поэтому прибегаю к хитрости Саймона — пытаюсь подтолкнуть судьбу. Я надеялся: если я дам понять тебе, как я люблю тебя, ты поймешь, что тоже любишь меня.

Ее переполнило ощущение неизбывного счастья.

— Люблю, — заверила она его.

Витор притянул ее к себе и прошептал:

— Eu amo-te.

— Eu amo-te, — ответила она, и он поцеловал ее.

Его поцелуи были глубокими, любящими, жадными, и прошла целая вечность прежде, чем они оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание.

— Так наденешь его? — спросил он, достав из заднего кармана брюк кольцо и глядя на нее без улыбки. — Выйдешь за меня замуж?

Эшли улыбнулась:

— Когда делают предложение, разве не встают на колени?

— И умоляют? — Витор театрально приложил руку к своим бровям. — Чего только не должен делать мужчина? — взмолился он. — Но если миледи настаивает…

— Не настаивает, — рассмеялась она и удержала его.

— Ты выйдешь за меня?

Эшли заглянула в темно-карие глаза обожаемого ею мужчины и с готовностью ответила:

— Да.

— Как можно скорее? — спросил Витор, надевая кольцо с топазом на ее палец.

— Как только все будет готово.

Он опять поцеловал ее.

— Думаю, мы и любовью должны заняться как можно быстрее, — прошептал он, когда их поцелуи стали еще более чувственными, а их дыхание участилось. — Например, сейчас. — Он отстранился и улыбнулся. — И если со временем мы обязательно обеспечим Томаша братиком или сестричкой, то сейчас я предлагаю принять меры предосторожности. Ты оказалась очень уж плодовитой.

— Или ты очень уж сильным мужиком. Не думаешь ли ты, что я дважды подряд рискну забеременеть по ошибке?

— Нет, пожалуй, — ухмыльнулся он. Подняв ее на ноги, он повел ее вверх по широкой лестнице в уютную, отделанную дубовыми панелями спальню с затененными эвкалиптами окнами.

— Ты же собирался раздевать меня неторопливо, — прошептала она, когда его пальцы стремительно набросились на пуговицы ее блузки.

— Я сказал такое? Но сейчас я бы зубами сорвал с тебя все одежды! — объявил Витор низким, горловым голосом.

— Лучше не надо, — улыбнулась она. — Этот наряд мне очень нравится, к тому же он стоил очень дорого.

— Портишь мне удовольствие, но раз ты настаиваешь, ограничусь обычным способом.

И обычным способом он быстро стянул с нее блузку и лифчик, потом ловко расстегнул молнию на брюках и моментально высвободил ее бедра из миниатюрных кружевных трусиков. Его томные, полуприкрытые веками темные глаза любовались ее обнаженной красотой.

— И раньше я считал твои груди прелестными, — прошептал он, — но сейчас они выглядят еще соблазнительней.

Положив руки на ее плечи, Витор медленно опустил их на полные округлости, чувствуя их, проводя кончиками пальцев по набухающим соскам. Эшли дрожала от наслаждения. Его руки опустились по гладкому животу на бедра и разведывали ее дивное естество. Когда его длинный палец развел посередине нежные волоски на ее лобке, Эшли прогнулась в спине, чувствуя, как начинает неудержимо пылать.

Теперь она жаждала поскорее раздеть его, почувствовать его кожу, ласкать его плоть.

— Мне нравится эта рубашка, — улыбнулся он, когда она отчаянно задергала пуговицы. — Поэтому помогу тебе…

Вскоре и он был совершенно наг. Эшли касалась его, поглаживала, целовала. Она целовала его соски, ощущая трение волос на его груди своими губами. Застонав, Витор притянул ее к себе и сильно сжал в своих объятиях. Его губы покрывали ее рот страстными поцелуями. Потом его голова опустилась, и она почувствовала, как его язык облизывает ее грудь, как его зубы покусывают упруго набухшие соски, и дикое пламя заполнило все ее тело. Витор чуть отстранился, и она заметила, что он тоже весь дрожит.

— Я сделаю все, чтобы это длилось дольше, meu amor, — пробормотал он, — гораздо дольше, но я просто сгораю от желания. Извини, но я не могу…

— Я тоже хочу тебя. Сейчас! — низким дрожащим голосом потребовала она и жадно, влажно раскрылась его напору.

И чем глубже проникал он в ее пламенеющее естество, тем жаднее она сжимала и расслабляла мышцы своего чрева.

— Эшли! Эшли! — бормотал Витор, и ее имя прорывалось сквозь его зубы в лихорадочном выдохе.

Ритм ускорялся, кожа скользила по коже, плоть сливалась с плотью. Их любовь не знала ни конца ни края. Они оба отдавались великолепию своей страсти, пока не пришел головокружительный момент, когда они стали единым целым.

— Твоя мать была счастлива, когда Эстель пришла в восторг от Томаса, — вспомнила Эшли, прижимаясь головой к его груди.

— Еще больше она обрадовалась, когда мы сообщили ей день нашей свадьбы, — прошептал Витор.

Наступила полночь. Они нежились в его постели. Только что они опять любили друг друга, на этот раз еще медленнее, еще восхитительнее.

— Известие порадовало моих родителей и брата, — вспомнила она недавние телефонные разговоры.

Он нежно гладил ее длинные светлые волосы, которые чуть раньше своими прикосновениями вызывали у него мучительно-сладкие ощущения.

— Следующий вопрос, который нуждается в решении, — это где мы будем жить.

Эшли взглянула на него и проронила:

— С радостью перееду в Лиссабон. Мне нравится Алгарве, но…

— Тогда там мы и будем жить. Мой бизнес будет поделен на два района, и оба меня устраивают. А в Алгарве ты сможешь и дальше заниматься своим делом. Если хочешь, конечно.

— Хочу. По крайней мере некоторое время. Пока у нас не появится еще одно дитя. — Она куснула его грудь. — Тогда ты будешь у самых истоков — с бессонными ночами, кормлениями через каждые четыре часа и постоянной переменой пеленок.

— Едва могу дождаться. Однако нельзя ли отсрочить это счастье года на два?

— Почему бы и нет? — ответила Эшли, теснее прижимаясь к нему.

— Как ты посмотришь на то, что мы переедем в большую виллу, строящуюся в Прае-ду-Карвуэйру? — поинтересовался Витор. — Она будет готова через два месяца, а до тех пор мы можем пожить в твоем доме.

— И принимать вместе ванны при свечах?

— Каждый вечер, — подтвердил Витор. — В помещении конторы, которую мы купим в деревне, ты сможешь устроить свою студию и мастерскую.

— Это было бы идеально. — Эшли кивнула. — Ты говорил, что выселишь меня из моего дома, и добился своего.

— Всего-то и нужно было что жениться на тебе, — прошептал он и снова принялся целовать ее. — Я посажу несколько миндальных деревьев в саду, на случай, если ты вдруг начнешь тосковать по родине.

— Не начну, — сказала Эшли. — При условии, если ты будешь крепко меня обнимать.

— Я буду обнимать тебя всю жизнь, meu amor, — улыбаясь, заверил ее Витор.