Водный мир

Часть 1. ВСПЛЫВАЯ. Глава 1. Новая надежда

Спустя десять минут мы сидим в кабинете начальника безопасности порта. Его владелец тоже тут, таращиться на нас и трет заспанные глаза, словно желая убедиться, что мы — не плод его ночного кошмара.

— Безбилетники в Атлантисе?! Но как? Даже если предположить, что один из вас странник… — арзис (1) говорит по-набилиански без запинки, но в каждом слове слышатся чуждые нотки. — Как вас пропустили с ТОЙ стороны? В нерабочее время, без билетов и разрешения на въезд?

Я морщусь и массирую виски, надеясь таким образом хоть частично снять неприятные ощущения, порожденные эхом в барабанных перепонках. Зачем же так кричать? Спасибо, хоть руки оставил свободными.

Доверяет? Само собой. Только не нам, а пяти высоким атлантам, стоящим за спиной и лениво поигрывающим продолговатыми палками воинственного назначения.

— Вы совершенно правы. Нас пропустили, — Никель многозначительно приподнимает брови. — И, кстати, билеты и разрешение у нас есть, только на завтра. Можете проверить по базе данных. Благодаря целому ряду обстоятельств ваши коллеги с той стороны любезно позволили нам воспользоваться проходом чуть раньше намеченного.

— «Наши коллеги» в Набиле совсем потеряли связь с Великим Морем, раз позволили такое… И присутствие Кальведросси среди вас не оправдывает их поступка, — начальник безопасности одаривает Тимериуса пренебрежительным взглядом.

«Отчего-то он не испытывает теплых чувств к земляку», мелькает мысль у меня в голове. Но мне не до нее: горизонт событий от края до края заслоняет она — Матушка Мигрень. Кабинет, не на шутку разошедшийся атлант и спутники отдаляются все дальше и дальше, теряясь в сиреневом тумане.

Субтильно грохнуться в обморок? Нет, дорогуша, не надейся. Приступ обычно заканчивается куда менее привлекательным и утонченным образом.

— Извините, здесь есть туалет? — мой голос с трудом пробивается сквозь липкую вату, слой за слоем оборачивающую меня в кокон. Мне кажется, я окукливаюсь, превращаясь в нечто качественно новое.

— Есть, — после паузы отвечает арзис, в ходе которой наверняка задается вопросом, зачем мне нужна дамская комната и сколько опасных дел я могу наворотить, оказавшись там. — Проводи, — кивает одному из охранников.

Что ж, один — явно лучше, чем трое.

Расту.

Тот явно не собирается оставлять меня в одиночестве, заходя вслед за мной прямо в тесный санузел. Еще и ружье поудобней перехватывает. Неужели я выгляжу настолько грозной? Или в их мире не принято справлять нужду в одиночку?

Ладно, для того, чем я собираюсь заняться, одиночество и не обязательно. Включаю кран, набираю полные пригоршни ледяной воды и окунаю в них лицо. Холод отрезвляет и чуть отодвигает удушающий кокон, давая вздохнуть полной грудью. Я радуюсь, откидываю волосы набок и засовываю шею прямо под струю. Капли тут же текут зашиворот, разбегаясь по телу тысячами мурашек. Мышцы на мгновение парализовывает, озноб скручивает, встряхивает и отпускает, оставляя мелко содрогаться.

Мы возвращаемся обратно. Стоит мне оказаться в душном кабинете, как мигрень, чуть отступившая, стискивает череп с новой силой, а внутри завязывается маленький противный узелок — верный признак подступающей тошноты.

Боящаяся лишний раз пошевельнуться, дабы не всколыхнуть новую волну дурноты, с застывшим взглядом— кто же я такая? Еще немного, и из куколки выберется новорожденное существо, но не прекрасная легкокрылая бабочка, а отталкивающий, извергающий яд, монстр.

— А если предположить, что вы — беглецы? Сбежали из соседнего мира, совершив федеральное преступление? — снаружи продолжает бушевать начальник безопасности.

— Минутку. Моей спутнице плохо.

Напротив возникает Никель и быстрей, чем я успеваю отшатнуться, берет мое мокрое, с прилипшими ко лбу прядями, лицо в свои руки. Собираюсь запротестовать, выместив на нем ярость от охватившего меня бессилия перед болью, но он пропадает, растворившись в ласковом потоке.

Вместо монстра я превращаюсь в маленький, пылающий алым уголек. Холод сменяется теплом, тепло — жаром, жар — спасительным, изгоняющим недуг огнем. Сбежавшие за шиворот капельки влаги замирают, останавливаются и… ползут по разгоряченной коже вверх, по прочерченным ими же дорожкам, пока полностью не испаряются, шипя, словно масло на раскаленном металле. Остатки ватного кокона вспыхивают ярким снопом искр, как хворост, подброшенный в жаровню, взлетая к небу ярчайшим пламенем. Вместе с ним полыхаем и мы.

Голова становится легкой, как никогда ранее, мысли — прозрачными, словно горный хрусталь. И я наконец-то обретаю цельность мировосприятия. Открываю глаза и смотрю на исцелившего меня мужчину.

Меня зовут Варисса Максимова, и я странница с Земли.

А это мой бывший муж. И он Чтец.

От мигрени не остается ни следа. Я снова готова жить, действовать, замечать.

— На чем мы там закончили? Беглецы? Разумеется. Преступники? О да! Но беглецы вынужденные, — Ник поднимает ладони, требуя внимания подобравшихся при слове «преступники» атлантов. — Нам пришлось искать убежища в вашем мире, спасаясь от произвола властей Набила. Несомненно, так говорят все мошенники и бандиты, когда ищут защиты в вашем мире. Но еще никогда Набил не пытался присвоить достижения и триумф Атлантиса!

— Бывало, и не раз, — скрежещет зубами Тимериус, включаясь в игру.

Ник делает торжественную паузу. Если я правильно понимаю, ближайшие десять минут он будет развешивать лапшу на уши оппонентам, Тимериус время от времени вставлять ценные замечания, а я — скромно молчать, выполняя роль покладистой и симпотичной мебели.

Первая порция "декоративных макаронных изделий" идет на ура: одним хитрым пассажем Ник переводит стрелки и ненароком задевает больную тему — взаимоотношения с развитым соседом. Присутствующие затихают, обращаясь в слух.

Я сравниваю этих атлантов с теми, что живут в Набиле, и пытаюсь понять, в них больше общего или различного? Есть черты, характерные для тех и для других: высокий рост, раскосые глаза и холеный внешний вид, придающий им сходство с моделями азиатской внешности. Но местные, в отличие от того же Тимериуса, не стригут волосы, ограничиваясь выбритыми висками. Заплетают длинные черные гривы во множество переплетающихся между собой кос и при всей вычурности причесок выглядят весьма мужественно. Черные безрукавки открывают крепкие руки с многочисленными татуировками: змеящиеся рисунки забираются под одежду и выныривают на шее, дотягиваясь черными щупальцами до выбритых висков.

— Вы что-то знаете? — начальник безопасности заглатывает наживку, даже не поморщившись, а Никель, в свою очередь, изображает замешательство.

— Не уверен, что смогу говорить об этом в открытую… Информация очень серьезная, и если она попадет не в те руки…

— Оставьте нас, — атлант машет рукой, отпуская четырех охранников, и те покидают кабинет, сожалея, что не услышат подробностей назревающего скандала.

— Капитан, вы в курсе, что в вашем мире совсем недавно открылась новая дыра? Не регионального значения, а межвселенного? Думаю, нет. Во-первых, это не ваша юрисдикция, а во-вторых, данные о ней засекречены. Все козыри пока на руках у вашего мира, но как только Набил заполучит точные данные ее местонахождения, начнет действовать незамедлительно. Вы понимаете, о чем я?

— Да… — арзис явно понимает все именно так, как выгодно Нику. — Но откуда об этом известно трем безбилетным нарушителям?

Никель морщится. Врагу не пожелаешь: попасть в Атлантис и тут же заработать репутацию мошенника, когда на самом деле ты — изобретатель и мультимиллионер! Но что поделать, личина пройдохи ему ой как к лицу. Особенно эффектно смотрится фингал, полученный в схватке перед побегом из Набила.

— Вы вообще сверялись с нашими анкетами, капитан?

— Еще нет.

Начальник безопасности порта активирует на столе данные, полученные при считывании сканером наших нейроносителей — чипов, вживленных в мозг.

— Так-так. Тимериус Кальведросси, атлант. Учеба в межмировом университете перемещений в городе Озрелье, Атлантис. Стажировался в сфере коммуникаций в Высотном городе Набила… Почему после учебы вы решили остаться в Набиле, Тимериус?

Я удивленно моргаю, впервые слыша краткое досье друга. Каким образом он сумел скрыть самую главную информацию о себе — то, что он тоже иной? Молчу. Раз он сам не видит нужды посвящать лишних людей в эту тайну, то и я не буду.

— Был молод и считал — нет ничего важнее устранения недопонимания между двумя соседями.

— И вы до сих пор придерживаетесь этого мнения?

— Нет, — резко бросает Тимер. — На самом деле Набил — зарвавшийся, наглый выскочка, добившийся нынешнего уровня лишь за счет того, что перенимает и бессовестно использует тысячелетние опыт и мудрость Атлантиса.

В глазах капитана появляется нечто, похожее на одобрение, а я непроизвольно морщусь. Роль надменного гордеца идет Тимериусу как нельзя лучше.

— Хорошо. Кто там у нас дальше? Варисса Андо, в девичестве — Максимова. Иная, спецификация — "странница"…

Он доходит до следующей строчки и запинается на месте.

Надо же, улучшение внешности, проведенное незадолго до прыжка, не пропало втуне. Меня приняли за набилианку! Ха! Сладко улыбаюсь в ответ на его изумленный взгляд. Да, глаза тебя не обманули. На самом деле… Землянка. Гостья из мира столь отдаленного, что ты не думал когда-либо встретить его жителя.

Атлант принимается читать дальше, почти сразу доходит до отметки о семейном положении и снова потрясенно смотрит на меня.

Верно! Замужем за набилианцем. Все именно так, как ты и подумал. На лицо редкий брак, скандальный мезальянс, невероятная удача или феноменальная прыткость чужачки из малоразвитого измерения.

— Почему в вашей анкете отсутствуют пометки о перемещениях за последнее время? Довольно продолжительное?

Вздыхаю. Я ведь не лгунья. Но если сказать правду — что весь этот год скрывалась в другом измерении от мужчины всей моей жизни, проблем и вопросов не избежать. Поэтому приходится врать.

— Меня привлекали к работе над секретным проектом. Федеральным, — неохотно добавляю я, словно вынужденная посвятить капитана в страшную тайну. Агент из Набила сразу распознал бы несоответствия, но для выходца из другого мира это звучит вполне логично. И достаточно устрашающее, чтобы сразу потерять ко мне интерес.

— Никель Андо, набилианец. Тоже иной, спецификация — "чтец". Место рабо… — атлант давится неуспевшим вылететь словом и резко грустнеет.

Одновременно с грустью в глазах начальника порта растет уважение. Молва о Центре Разума, могущественной набилианской корпорации, упраляющей всеми видами, способами и инструментами внедрения в человеческое сознание дошла и до сюда. И факт присутствия одного из ее сотрудников добавляет мошенникам и безбилетникам определенного веса.

— Думаю, вопрос об источнике моей информации отпадает сам собой? — спрашивает Ник.

Начальник безопасности как-то визуально уменьшается, жухнет и скукоживается. Кажется, теперь ему хочется отделаться от странной, несущей смутную угрозу и предчувствие скорых проблем, компании.

Под наспех натянутой маской сурового борца с нарушителями проглядывает желание оказаться в теплой уютной постельке и продолжить, насколько возможно, прерванный сон. “А все потому, что настоящих нарушителей здесь почти не бывает”, догадываюсь я. Будни порта протекают тихо, спокойно, размеренно.

— Что у вас с глазом, къерр Андо? — тоскливо спрашивает атлант.

Ник удивленно (конечно, он же не видел себя со стороны!) моргает и непроизвольно тянется рукой к лицу, безошибочно находя кровоподтек. Саднит, наверное.

— Подрался из-за девушки. К нашему делу это не имеет никакого отношения, — къерр ослепительно улыбается и врет без малейших угрызений совести.

Капитан косо смотрит на меня. Интересно, поверит ли, если я тоже заявлю, что не имею к синяку Никеля никакого отношения? Вряд ли. Чувствую — не промолвив и двух слов, тоже умудрилась заработать себе вполне определенную репутацию.

— Но, ради всех жертв Потопа, я все еще плохо понимаю, что набилианец, атлант и землянка забыли в водном мире? Уверен, вы здесь не ради того, чтобы сообщить мне о новой дыре?

— Само собой, нет, — Никель встает и принимается мерить комнату шагами. Его костюм, черный с бордовыми подпалинами, напоминающий смесь байкерской одежды и делового стиля, поскрипывает; лампы оставляют на гладкой, почти кожано-плотной ткани, отблески. Расстановка сил меняется. Андо снова у руля: возвышается над капитаном, незаметно перехватывая инициативу над беседой и ситуацией в целом. Еще немного, и сам примется за допрос.

— Пару дней назад в вашей лаборатории исследований кротовых нор открылась вакансия. Ее сотрудники связались с набилианским филиалом с просьбой предоставить им толкового странника-алмаза. И мы готовы предоставить вам подобного человека. Понимаете?

— Не совсем…

Солидарна с капитаном — тоже перестаю что-либо понимать, на всякий случай напуская на себя загадочный вид: максимально невинный и, в то же время, уверенный. Вакансия в Атлантисе? Странник-алмаз? Разыгрываемое перед атлантом представление смущает неожиданным поворотом сюжета. Трагедия превращается в комедию. Фарс.

— Позвольте представить, капитан: Варисса — надежда всего интернационального сообщества иных. Участвует в секретных разработках, привлекается к государственным проектам, — на этих словах в голосе Никеля слышится явная издевка над озвученной версией моего исчезновения, — а также вовсю готовится к новой работе. Мы в Атлантисе из-за неё.

Все, что я чувствую, это дикий драйв, ненависть и восхищение. Это ж надо суметь: сделать из меня козла отпущения и одновременно отвесить столько комплиментов?

Атлант долго думает. Стрелка удачи поворачивается в нашу сторону: упоминание государственной организации становится последним доводом, помогающим ему принять правильное решение.

— Вы про лабораторию, что находится в Море Памяти? Это очень далеко отсюда, практически на другом краю планеты… Как вы туда доберетесь?

— О! Для человека с моими связями это не составит труда, поверьте, — Никель уже направляется к двери, но начальник спешит за ним, все еще сомневаясь.

— При всем желании помочь, къерр Никель, я не могу обещать, что все будет под контролем, обеспечить сопровождающих или помочь при установлении контакта с местным населением…

— Нет-нет, этого и не требуется. Для первого у Вариссы есть Тимериус, а для второго — я. Спасибо за сотрудничество! С представителем Колыбели Цивилизации всегда приятно иметь дело!

Никель протягивает капитану руку для рукопожатия, но тот не торопится отвечать на жест, с подозрением смотря на набилианца.

— А где ваши перчатки, къерр? Чтецы не должны появляться в общественных местах с непокрытыми руками. В этом наш мир ничем не отличается от вашего.

— Мои перчатки со мной, — Ник пожимает плечами, мол «не хотите, как хотите», и достает из нагрудного кармана перчатки — точную пару оставленных в Набиле.

Мы встаем, и капитан провожает нас за дверь, где ожидают (подслушивают?) выдворенные вон телохранители.

— Капитан, можно попросить вас? Одолжите мне во-от такую вещь, — Никель показывает на одного из охранников. — Землянка очень любит выходить из-под контроля.

Мы с начальником смотрим в направлении его руки. Оружие на поясе секьюрити больше напоминает сильно гипертрофированный предмет интимного обихода, чем дубинку для успокоения зарвавшихся туристов в Атлантисе. Не удержавшись, громко ржу, неприлично долго оглашая коридоры порта безудержным хохотом.

Капитан явно не разделяет нашего веселья и, когда мы уходим, еще долго смотрит нам вслед. Уверена, еще и защитные жесты для отпугивания злых духов делает.

2. Не зная броду, не суйся в воду

Винтовая лестница выводит нас в пустующий, вымерший на время ночного перерыва холл. Вестибюль напоминает о земных аэропортах — здесь также есть стойки регистрации, кафе, комнаты отдыха, ряды кресел для ожидающих своей очереди на прыжок. Разве что, вместо десятков приземляющихся и взлетающих самолетов — всего лишь одна дыра, поочередно встречающая и отправляющая связки путешественников в направлении Набил-Атлантис.

Хотя между двумя соседями существуют разногласия, порт функционирует стабильно, перемещая ученых, дипломатов, бизнесменов и туристов. Проход закрывается лишь дважды в сутки на промежутки по 4 часа, в остальное время от желающих покинуть или посетить водный мир отбоя нет. Это не Земля, живущая в почти полной изоляции от сообщества Сопредельных миров.

Никель останавливается около электронного табло с картой близлежащих вод, отметками глубин и расписанием движения судов. В центре схемы сияет окружность — порт, от которого в разных направлениях убегают золотистые змейки маршрутов. Интерактивная поверхность моря напоминает синюю поляну, усаженную разноцветные светлячками: то тут, то там вспыхивают красные, зеленые и желтые лампочки. И если некоторые из них подписаны, то о природе большинства из них приходится только догадываться. Моря Атлантиса кипят жизнью.

— Скоро рассветет. Мы можем подняться на поверхность и подождать пассажирский корабль. Первый отправляется через полтора часа, — Никель тыкает пальцем в красный огонек, соседствующий с изображением порта.

— И куда направимся? — Тимериус засовывает руки в карманы. — Ближайший рейс делает большой крюк, огибая материк с северной стороны. Нам же нужна южная.

— Ближе к суше можем пересесть на другой корабль и сменить маршрут. Лучше убраться отсюда поскорее, пока не нагрянули гости из Набила, или капитан не передумал.

Пока они обсуждают дальнейшие действия, я рассматриваю купол, нависающий над помещением вогнутой полусферой. С обратной стороны толстого, прозрачного пластика простирается ночное небо. Или не небо? Темный, местами синий, местами черный цвет создает ощущение чего-то более плотного, тяжелого и объемного, чем просто воздух. Справа и слева вверх тянутся четыре цепочки тусклых зеленых огней: то ли лестниц, то ли вертикальных шахт… Их свет, яркий у источника, быстро сходит на нет, словно растворяясь в густом тумане и образуя небольшие окружности с выраженным градиентом цвета: от изумрудного к насыщенно нефритовому. Шахты тянутся вверх, постепенно сближаются и соединяются в одной точке, свет тухнет, сливаясь с окружающей черной субстанцией…

Черт возьми! Мы под водой!

Недавние страхи наваливаются с новой сокрушительной силой, отдавая слабостью в ногах. Я нащупываю рукой ближайшее кресло и опускаюсь в него.

То, о чем я так долго мечтала и чего втайне опасалась, случилось. Я в Атлантисе. И будущее не то что размыто — не существует, растворено и неясно. Его не отложить и от него не скрыться. Настоящее уже запущено, стремительно отсчитывая мгновения, приближая нас к неизвестному.

— Днем купол смотрится куда эффектнее, — Тимериус спиной чувствует нахлынувший на меня ужас, оборачивается и улыбается, довольный произведенным эффектом.

— Какая здесь глубина?

— Не большая. Когда на поверхности светит солнце, его лучей хватает, чтобы раскрасить воду в ультрамарин.

«Выход из кротовой норы, связывающей Высотный город Набила с Атлантисом, находится на дне Моря Содружества на глубине 253 метра», — в голове услужливо, но несколько запоздало (если бы ответ появлялся раньше, чем я успеваю озвучить вопрос, в нем было бы больше пользы) проносится проблеск знаний, переданных мне незадолго перед прыжком.

«Пользы не будет, пока ты не научишься сначала думать, а потом говорить», — это уже Ник без спроса влезает ко мне в мысли со своими дико уместными заявлениями.

«Отвали», беззлобно думаю я, особо не надеясь, что ответ дойдет до адресата. Мне о многом хочется его спросить, но я сдерживаюсь: свободно пользоваться мыслеречью не умею и потому ожидаю момента, когда можно будет говорить, не опасаясь быть услышанной.

— Пойдем. Мы и так потеряли кучу времени, умасливая начальника безопасности, — говорит он уже вслух.

— Не могу. Не набралась сил после прыжка, — если честно, отдохнула я вполне достаточно, но мне хочется капризничать. Я жажду сочувствия и внимания. Всего лишь несколько слов благодарности и восхищения моим героическим вояжом между мирами — это все, что необходимо для восстановления душевного и физического равновесия.

Никель пожимает плечами.

— Тогда я понесу тебя.

В один удар сердца он оказывается подле, наклоняется и смыкает руки на талии, готовясь поднять меня в воздух, но я оказываюсь сильнее: истерично дергаюсь и в испуге отлетаю на безопасное расстояние.

— Нам и правда не стоит задерживаться, — судорожно поправляю одежду, ненавидя себя за то, что не в силах совладать с румянцем и вернуть лицу первозданную белизну. — Сама я пойду быстрее.

Тимериус закатывает глаза, глядя на нас.

— Вы закончили? У меня появилась идея. Если шансы погони и правда велики, лучше воспользоваться не общественным транспортом.

— А каким же? Отправимся вплавь? — мне не нравится задорный блеск в глазах атланта. С него станется придумать нечто подобное.

— Почти. Предлагаю пересесть на искусственный остров, дрейфующий в попутном направлении, — Тимер показывает на зеленую лампочку, вспыхивающую недалеко от порта. — Этот путь дольше, но безопасней. Нас будет сложнее отследить.

Никель долго смотрит карту, словно надеясь, что огонек на карте подскажет, как поступить.

— Хорошо, начнем с этого. Поднимайтесь без меня, я схожу за багажом.

Нигде, ни в пустой земной квартире, ни в сканирующих коридорах Центра разума в Набиле я не встречала такой гулкой тишины. Словно порт находился на орбите, окруженный вакуумом и пустотой. Ни единого звука окружающего мира не долетает снаружи, а звуки, рождающиеся внутри, сдаются без боя, стараясь исчезнуть как можно скорее.

Вместе с Тимериусом мы подходим к выходу. Неужели снова лифт?

Я не хочу добровольно заточать себя в замкнутом пространстве, отдаваться на волю случая и надеяться на надежность здешних технологий. Подъемников мне хватило еще в Набиле. Иду все медленнее, пока совсем не останавливаюсь.

— Тим… Нельзя ли подняться другим способом?

Он непонимающе смотрит на меня.

— Нет. Что не так?

— Магарони… — начинаю я и осекаюсь, не в силах продолжать, горло стискивает невидимая рука, мешая доступу кислорода, не давая произнести ни звука.

— Что произошло по дороге в порт? Он напал на вас?

Я не хочу ничего скрывать, я почти физически устала от недомолвок и тайн. Но не могу заставить себя рассказать о том, что случилось: как Магарони, ловец Центра Разума вывел из строя систему подъемников, курсирующих между уровнями Высотного города, и мы с Никелем рухнули в бездонную пропасть. Или о том, что Борк, наш телохранитель и друг, остался среди врагов и с тех пор не дает о себе знать. А Никель поцеловал меня и… Почему он поцеловал меня? Картины и образы вчерашнего вечера пылают перед внутренним взором, не потеряв правдоподобности и ощущения реальности происходящего.

Я расскажу Тимериусу, но позже. Когда сама разберусь, что все это значит, и как это «все» изменит мою жизнь.

Но Тимериус и не жаждет потешить любопытство. Атлант понимает и, скорее всего, догадывается: пока он договаривался о «безбилетном» прыжке в Атлантис, на меня свалилась масса совершенно разных событий. Чудовищных, опасных, незабываемых в худшем смысле слова и, местами, приятных.

— Ладно. А если так? Лучше? — спрашивает он.

Давящая на горло рука разжимается. На смену ей приходит целый спектр неожиданных ощущений. Дуновение ветра, нежное прикосновение потока воздуха к спине, голове, лицу. Поглаживание, ласка, ободрение, вселяющее уверенность и смелость. Напряжение спадает до нуля, мое состояние на данный момент — тихое, безбрежное спокойствие. Лифт больше не пугает.

Я улыбаюсь.

— Да. Гораздо лучше.

В досье Тимериуса не указано одного очень важного факта: он замечательный. И тоже принадлежит к разряду иных. Как под маской обычного человека, студента, покинувшего Атлантис ради карьеры в Набиле, может скрываться такое сокровище?

Двери кабины закрываются, и мы начинаем движение к поверхности. Вблизи видно, что лифт скользит внутри прозрачной, заполненной воздухом трубы. Снаружи нее проложена вертикальная шахта-лестница из металла. К крепким перекладинам приделаны те самые огни, которые я видела из холла. Кажется, что это не мы мчимся вверх, а зеленые звезды проносятся вниз, неумолимо затягиваемые в недра океана. Из-за их света окружающие нас воды темны, трудно что-либо рассмотреть. Большой светящийся купол порта внизу напоминает летающую тарелку, прильнувшую к каменистому дну.

— Зачем на опорах нужна подсветка?

— Чтобы в них никто не врезался.

Я долго думаю над его словами.

— А кто может в них врезаться?

Атлант пожимает плечами.

— Много кто. Например, он, — парень показывает вдаль. В нескольких сотнях метрах от конструкции медленно проплывает нечто огромное, темное и пугающее.

— Охренеть!! Что это такое?! — визжу я. — Кит? Подводная лодка?

Тимериус звонко смеется, показывая белоснежные ровные зубы. Впервые с момента прибытия в Атлантис я вижу на его лице искреннюю радость.

— Что-то среднее между ними, — ему весело наблюдать мой шок. Конечно. Все странности этого мира для него — всего лишь обыденность, все удивительное и необыкновенное кажется привычным, само собой разумеющимся.

Чем выше мы поднимаемся, тем массивней становятся опоры, поддерживающие плавучую станцию-платформу прямо над «наземным» зданием порта. Ширина между перекрытиями увеличивается, а промежутки между полосами металла уменьшаются до тех пор, пока совсем не исчезают, закрывая обзор. Последние метров двадцать лифт едет в полной темноте, углубляясь в механическое нутро станции, и наконец останавливается в центре большой, открытой площадки.

Я выхожу из лифта, впервые ступая под небо Атлантиса, а сразу же хочу назад, на дно — под водой, право, было гораздо суше! Дождь льется с ночного небосвода, врезаясь в плечи и голову тугими теплыми струями, обрушивая на несчастную платформу полубезумную, оголтелую ярость. Ветер сбивает с ног, вокруг стоит грохот, почти ничего не видно — мы попадаем в кромешный ад, после которого тишина подводных хором кажется раем.

По периметру плавучей станции находится причал, разделенный на отдельные доки. Сейчас все отсеки закрыты: над некоторыми виднеются темные очертания кораблей с потушенными огнями, но большинство из них пустует.

Волны с остервенением бьются в откатные ворота, отделяющие доки от открытого моря, пенными шапками перемахивая сверху. Каждый третий вал несет силу «девятого». Тыдыщ! Дыдыщ! Бдыщ! — многотонные монстры обрушивают удары на не кажущуюся столь уж прочной конструкцию. Блямц! — звенит и вздрагивает станция, сдерживая натиск водной стихии.

Я вымокаю до нитки уже спустя несколько секунд — все это время я стою у лифта, открыв рот и упрямо отказываясь верить органам чувств.

Благодатная, милостивая Вселенная, куда я попала? Я еще не отошла от встречи с китом-субмариной! Не такой Атлантис являлся мне в грезах, привлекая древней самобытностью, маня влекущей недоступностью.

Тимериус протягивает руку и надевает капюшон мне на голову. Эта мера уже не имеет особого значения — меня можно свернуть жгутом и хорошенько выжать, напоив образовавшейся водой засушливые районы Африки. Он что-то говорит, но буря заглушает его слова; тогда он кричит, наклонившись прямо к уху. До меня все равно долетают только обрывки фраз:

— Не страшно…сильный ливень… скоро закончится…

Он все еще веселится. Вижу по задорному блеску глаз, периодически выхватываемому из темноты конвульсионными вспышками молний. Хочу прокричать в ответ: «Не страшно! Ни капельки! По сравнению с реалиями моего родного мира: кислотными дождями российской столицы, зловонными уголками спальных районов и ревом подземки этот шторм просто детский лепет!» — но не кричу. Боюсь сорвать голос и остаток экспедиции провести с простудой.

Ничего, однажды, когда мы попадем на Землю, я тоже буду смеяться над Тимериусом и успокаивать его, ободряюще похлопывая по плечу. Мысль об этом согревает и заставляет встрепенуться, хотя перспектива снова оказаться на родине кажется все менее и менее вероятной.

Выбраться бы живой с этой жидкостной планеты.

Мы выходим в поисках хоть какой-то крыши над головой и в конце концов прячемся под узким навесом недалеко от края платформы. Потоков особо меньше не становится — они просто меняют свою дислокацию, но отсутствие струй, заливающих лицо, не может не радовать. Вода хлещет с края козырька, отгораживая прозрачной завесой; до нас то и дело долетают холодные и колючие брызги волн.

Кажется, еще немного, и шторм оторвет платформу от железных свай, тянущихся ко дну, и сомнёт ее, как игрушку, в приливе бурной океанской нежности. Единственное, что удерживает меня от паники — это гранитное, непоколебимое спокойствие спутника.

— Почему здесь так не по-человечески? — кричу я ему. — Где навесы? Защита от волн?

— Атланты не бояться воды. Буря скоро выдохнется.

На пустой, точно вымершей, станции появляется еще один человек — закинув за спину рюкзаки, из лифта выходит Никель. И впервые за долгое время я радуюсь встрече с ним — если мы вдруг начнем идти ко дну, он что-нибудь да придумает. Уверена.

Если он и удивлен погодой, то никак этого не показывает. Бодро вышагивает по залитому водой настилу. Капли отскакивают от его спины, плеч, жесткому капюшону, вытянувшемуся надо лбом наподобие козырька.

Безошибочно определив наше местоположение, он входит в укрытие, где сразу становится чересчур тесно. Смотрит поочередно на меня, отбивающую зубами замысловатый ритм, и Тимериуса, тоже мокрого, но счастливого, и недовольно качает головой. Его куртка не выглядит хоть сколько-нибудь промокшей.

— Режим «сушка». Зря я отключил авторегулирование транс-форм. Какой смысл тратить миллионы на обмундирование, если вы не можете позаботиться о себе во время дождя?

Верно, я совсем забыла, что наши костюмы — больше, чем просто одежда. Ткань начинает нагреваться изнутри, и спустя полминуты полностью просыхает. Вроде, я даже вижу белый дымок пара, смешавшийся с влажным воздухом Атлантиса.

— Ммм. Чувствую запах свежеиспеченных дев, — мечтательно прикрывает глаза Никель.

Я в ответ чувствую нарастающее раздражение. А ведь собиралась поблагодарить его! На мой взгляд, шутки в этой дикой ситуации совсем не к месту.

Тимер молчит, всем своим видом возмущаясь самоуправством Никеля — чувствует, в свою очередь, что мокрым ему было гораздо комфортнее. Атланты влаги не бояться.

— И долго нам здесь ждать? Неужели не лучше было остаться внизу? — перехожу я в наступление. Когда не знаешь, как сделать лучше, просто найди виноватого. И в восьми случаях из десяти им будет бывший муж. Проверенный способ.

— А мы не будем ждать. Тимериус, не найдется ли здесь какого-то, кто бы согласился отвезти нас до плавучего острова? Нелегально, само собой?

— Если за это заплатят полновесную, тоже нелегальную, но обязательно в валюте Атлантиса, сумму, то найдется. Я могу поискать.

Никель закатывает глаза.

— Иди же. Мои карманы полны пиастрами (1).

Тимериус возвращается минут через двадцать: я к тому времени уже уверена, что встречу на станции свои последние часы, а Никель смотрит на море с отчаянной решимостью, словно решаясь отправиться со станции вплавь.

— Я нашел ЕГО, — заговорщицки подмигивает Тим, — девятый док.

Будущий капитан нелегального плавания, пожилой атлант, поджидает нас у причала. Судя по его виду, ему абсолютно все равно, что перевозить: контрабанду, вещи, разбойников; плыть ли вообще или героически тонуть. В его глазах плещется безрассудство истинного, просоленного вплоть до костей морского волка. Лицо покрыто сетью глубоких морщин, а длинные седые волосы заплетены в тонкие, спутавшиеся до такого состояния косы, что в них трудно опознать рукотворную прическу.

Отойдя в сторону, они с Никелем и Тимериусом долго перешептываются, жестикулируя и периодически повышая голос. Хозяин судна протягивает руку в сторону выходящего из берегов моря, в его интонациях слышится сомнение. Никель показывает на карманы (предположительно, набитые деньгами), и колебание старого атланта сменяется горячим энтузиазмом.

Его кораблик, не менее маленький и дряхлый, чем он сам, зависает над основанием дока. В подвешенном состоянии его поддерживают массивные цепи, протянувшиеся от стен отсека к потемневшим от времени и постоянного контакта с водой бортам.

Само собой, ржавое суденышко — именно то транспортное средство, которое приготовила нам судьба для начала покорения водного мира. Я уже даже не удивляюсь.

— Дамы вперед! — Ник подталкивает меня к кораблю.

В его исполнении галантность принимает неправильную, извращенную форму. Подозреваю, делается это с расчетом, что хлипкая посудина не выдержит двух пассажиров, и погребет меня под обломками. Стараюсь не смотреть вперед, где за кармой корабля вздрагивают под напором волн высокие герметичные ворота находящегося ниже уровня моря дока. Док похож на огромную железную камеру, оберегаемую от суровой мощи океана тонюсенькой заслонкой. Я осторожно поднимаюсь по шаткой лесенке, держась за скользкие перила. Капитан, чуть ранее вбежавший на корабль с удивительной прыткостью, уже вовсю орудует в рубке. Вспыхивают желтые лампы под потолком, загораются мониторы, с громким ревом оживает двигатель под палубными досками.

— Безопасно ли плыть в такой шторм? — спрашиваю я капитана, но тот не обращает на меня ни малейшего внимания, пробегая пальцами по панели управления, кнопки которой затерты до такого состояния, что в них образовались углубления.

— Он не знает набилианского, — вслед за мной поднимается Тимериус. — Говори на его языке.

Ну да, я же теперь знаю атлантийский, благодаря комплексному апгрейду мозга перед путешествием.

— Тьерро сканди уно виста бо? — медленно и членораздельно повторяю первую пришедшую на ум фразу, вовсе не уверенная, что не послала капитана к морскому дьяволу.

— Хаска туро, мьего лисса, виз ла шейк? — отвечает капитан.

«Что вы, прекрасная лисса, разве ж это шторм? Просто волнения»: смысл чужестранных слов проясняется благодаря встроенному в чип переводчику.

Кажется, атланты правы: буря все же стихает. В шуме дождя намечается степенность, размеренность. Удары волн об заграждения перестают внушать дикий страх, брызги больше не хлещут.

Последним в рубку вбегает Ник.

— Все готовы? — кричит он. — Спускаемся на воду!

Словно повинуясь его команде, заслонка ворот ползет вверх. Мощная река устремляется в образовавшееся отверстие, быстро заполняя отсек, с силой ударяется в корму корабля, заставляя его раскачиваться на цепях. Звуки происходящего сливаются в несусветную какофонию: стучит лебедка в стенах дока, ревет беснующееся море, скрипит и стонет маленькое судно.

— Освободите корабль! Освободите корабль! — громоподобно кричит капитан, навалившись на руль тщедушным телом.

Я в ужасе. Он сошел с ума! Как мы его освободим, если внизу вовсю бурлит море?

Спутники оказываются догадливее меня и подбегают к креплениям, держащим судно в подвешенном состоянии. И не успевают. Левые тросы отцепляются сами, корабль летит в противоположную сторону, заваливаясь на бок. Поднятая волна ударяется в стену отсека, рассыпаясь целым ворохом пены, заливает окна в рубке. Я визжу от страха, пытаясь удержаться в вертикальном положении, Ник с Тимериусом хватаются за борта, чтобы не вывалиться наружу.

— Варисса, мать твою! — орет Никель, — перестань!

Едва корабль выравнивается, оставшиеся тросы тоже опадают, но уровень воды, поднявшийся до ватерлинии, уже держит его на плаву.

Море продолжает заливать док, пока не выравнивается по высоте со штормящей пучиной снаружи, и тогда ворота поднимаются полностью, раскрываясь мрачным, неприветливым зевом.

Под натужный рев мотора и развеселое пение капитана, судно смело устремляется в открытое море, навстречу ночи, темным, ходящим ходуном водяным холмам и бьющим наотмашь брызгам.

3. Под крылом у флибустьера

Спустя полчаса, пропитанные тьмой, страхом и волнующим кровь адреналином, мы попадаем в спокойные воды, словно преодолев невидимую границу между штормом и штилем. Схватка с воинствующей стихией заканчивается ничьей. Потрепанный, но вполне живой кораблик покачивается на еле заметных волнах, зализывая нанесенные бурей раны.

Все это время на борту кипела бурная деятельность. Каждый член экипажа вносил посильный вклад в общее дело, направленное на спасение судна.

Капитан управлял кораблем, сыпал отборной заморской бранью, взбираясь на пенные гребни водных исполинов, и дьявольски хохотал, рушась с них в бездонные пропасти. Потом вовсе передал руль Тимериусу и выбежал из рубки, под свистящие снаряды хлещущих струй дождя и бритвенно острые росчерки брызг. Тот, не выдержав вида носящегося туда-сюда по залитой водой палубе старика, вскоре передал руль Никелю и кинулся вслед за ним. Это был рискованный ход: умение последнего вести судно вызывало у меня большие сомнения.

Я старалась не путаться у них под ногами и, преодолевая брезгливость, обыскивала помещение рубки и нижнюю палубу на предмет спасательных жилетов или хотя бы кругов. Бестолку рылась в подгнивших шкафчиках, наощупь шарила под просиженными креслами — капитан уверял, что его «крейсер» оснащен по полной программе. Когда-то, во времена их общей с судном молодости, средства спасения, возможно, и правда присутствовали, но в данный момент я не находила ничего, кроме пустых бутылок и гор другого, менее знакомого, мусора.

Оба атланта метались снаружи, от борта к борту, выполняя сложные акробатические номера, уклоняясь от волн, переставляя тяжелые ящики с неизвестным грузом, подтягивая тросы. Не уверена, что они таким образом помогали судну справляться с бурей: скорее, это напоминало полубезумную пляску во славу морского бога. Опасаясь, как бы Никель не захотел последовать их примеру, я заявила, что утоплю корабль, стоит мне только взяться за руль.

Неужели теперь все позади?

Я решаюсь выйти на палубу. Из бушующего, страшного в приступе ярости, монстра, море превратилось в остывающего, одолеваемого чувством стыда исполина: отца, укачивающего на руках испуганное гневом дитя. Небо светлеет, превращаясь из черного в насыщенно серое; становятся видны переплетения облаков над головой: некоторые протягиваются длинными щупальцами через весь небосвод, другие нависают набухшими сумрачными коконами.

— Никогда не видела такого…

— В Атлантисе есть много того, чего не увидишь больше нигде, — рядом возникает Никель. — Рядом с «дырой» штормит почти всегда — сказывается природная аномалия. Смотри.

Он показывает сначала назад, откуда мы приплыли: там тучи громоздятся сплошной стеной, между ними и беспокойным морем тянется серые полосы дождя; затем вперед — куда направляемся. Там облачная пелена рвется, в беспросветном небесном саване зияют дыры, через которое яркими лучами прорывался свет разгорающегося рассвета.

— То есть, чтобы попасть к проходу в Набил, всегда приходится преодолевать этот кошмар? Бедные атлантийцы!

Ник усмехается, снимает с себя куртку и вытирает пот со лба. Он, как и я, выглядит уставшим. Темные вьющиеся волосы растрепались, падая на лоб в беспорядке, на лбу поблескивает влага.

— Нашла, кого жалеть. Для наших узкоглазых друзей любая непогода на море — всего лишь развлечение. Вздумай ржавая посудина потонуть, они бы добрались до станции вплавь.

А что, вполне вероятно. В результате разрушительного катаклизма, случившегося более двух тысяч лет назад, львиная часть суши на планете погрузилась под воду. С тех пор мир атлантов представляет из себя бескрайние морские просторы. Хочешь, не хочешь — приходится приспосабливаться.

Я ищу взглядом Тимериуса и нахожу его у носа корабля. Из его облика окончательно пропали следы тревоги, появившиеся в некогда легкомысленном юноше после прыжка. Он стоит у самого борта, скинув капюшон, подставляя лицо соленым брызгам и ветру. Глаза полузакрыты, на губах играет улыбка — он явно счастлив вернуться в родную стихию.

— К тому же, здесь не всегда так. Ночью шторма зверствуют с большей силой, чем днем, а пассажирским пароходам качка не страшна.

Словно в подтверждение его слов, издали доносится длинный утробный гудок. В километре от нас вальяжно проплывает огромный лайнер, держа курс в центр бури — к станции направляется первый рейсовый корабль. Тот, на который мы так и не попадем. Я с грустью представляю, как его пассажиры будут попивать коктейли, развалившись в уютных креслах, и любоваться через панорамные окна на зарево рассвета, с каждой минутой набирающее силу и краски. Картина не добавляет мне любви к нашему баркасу.

Кстати, о любви.

Впервые за неизвестно сколько времени мы разговариваем с Никелем — так просто, естественно. Как друзья или хорошие знакомые. Словно не было разрыва, вражды, обиды и стремления побольнее уколоть бывшего партнера. Даже упоительной страсти в начале отношений и то не было. Не было ничего. Прыжок в другое измерение обнулил наши счетчики, перезагрузил запущенную в прошлом программу взаимного разрушения, запустил форматирование жестокого диска с хранящимися на нем воспоминаниями. Теперь наша с ним история — чистый лист, на котором можно написать что угодно.

Но для начала нужно прояснить ряд очень важных вопросов.

— Почему ты рассказал начальнику безопасности о н… — в ушах противно жужжит, не давая продолжить мысль, — срабатывает блокатор, предупреждая о запрете разглашения истинной цели путешествия. Ничего не подразумевающая причина жужжания как раз мелькнула за окном в рубке: пока рядом околачивается капитан корабля, я не смогу упоминать проход в новый мир без риска получить болевой удар в голову в качестве наказания за болтливость. — И почему тогда я не могу говорить об этом?!

— Запрет снят для меня и Тимериуса. Ты — пока под вопросом.

Вот значит как?! Недавняя идиллия взрывается ослепительным фейерверком эмоций: обиды, злости, раздражения.

— Не нужно так злиться. Мы только-только вышли из бури. Не хватало еще одной, — произносит Тимериус. Словно пес, вместо запахов выдрессированный улавливать оттенки моего настроения, рядом возникает почуявший гнев Тимериус.

— Варисса, хватит! Запрет не помешает тебе разрушать мои планы и дальше. Даже не имея возможности говорить о новом мире, ты все равно умудрилась вывести Магарони на наш след.

Гнев сменяется чувством вины. Никель прав: сама того не желая, я сделала наше отбытие из Набила незабываемым, чуть не отправила предприятие коту под хвост, а нас с Ником — на тот свет. Проклятый ловец!

— Ладно, — беру себя в руки и твердо решаю оставить истерики в прошлом. — Но почему ты рассказал о нем первому встречному атлантийцу? Мне казалось, это огромная, как Великое море, и страшная, словно его глубины, тайна?

Тим украдкой смотрит на меня и улыбается: гордится — я в Атлантисе всего ничего, а уже говорю, как местная.

— Я немного пересмотрел сценарий экспедиции. И, думая, кого взять в союзники — набилианцев или атлантийцев, выбрал вторых.

Это звучит так неожиданно, что, захваченная врасплох толчком корабля, я чуть не падаю в воду. Смена направления в наших дальнейших действиях тоже вызывает легкий шок: новый мир должен был стать нашим, и только нашим, открытием. Если уже быть абсолютно честной — открытием къерра Никеля Андо: моего мужа и, по совместительству, страдающего манией величия ученого. Нам с Тимериусом отводились роли верных вассалов: мне — транспортировочного средства между измерениями, а Тимериусу — проводника в Атлантисе и, самое главное, человека, смягчающего проявления недружелюбного микроклимата. Три родных мира, трое иных: странница, чтец и хамелеон. Изящная комбинация. Совершенный план.

Слишком идеальный, чтобы быть правдой.

— Приму за комплимент, — протянул Тимериус. — И, кстати, прошу прощения за «наглого зарвавшегося выскочку». На самом деле я так не думаю.

Ник великодушно машет рукой, мол, какие могут быть сомнения? Хотя в глубине глаз мелькает недоверие: думает. Еще как думает.

— Но с чего такие глобальные перемены? — я следую примеру Никеля и тоже снимаю куртку, оставаясь в белой майке и широких штанах со множеством карманов. Несмотря на ветер, в воздухе витает предчувствие жары, сгущается влажность — во время дождя и то было гораздо свежее. Думаю, не повесить ли куда-нибудь чудо инженерской мысли Никеля, но отказываюсь от этой мысли: поверхности, выступы и части корабля, даже хорошенько омытые морской водой, все равно выглядят слишком чумазыми, чтобы им можно было доверить транс-форму.

Пытаюсь мысленно приказать куртке просохнуть, но проклятая вещь словно отказывается слушать меня, когда рядом есть её истинный хозяин. Поэтому я просто стою, держа куртку на вытянутых руках и потряхивая ею.

Прежде чем ответить мне, Никель долго смотрит в сторону встающего над морем солнца. Звезда не спеша выливает на поверхность океана жидкий, раскаленный до красноты, металл. Свет разгоняет остатки туч на востоке, освобождая бледные кусочки неба от дымной завесы.

— Первоначальный замысел был… самонадеян. Нам не справиться в одиночку. Мы уже нажили себе врагов в Набиле, так почему бы не заручиться поддержкой Атлантиса?

— Политическое убежище, значит?

— Не совсем. Мне есть, что предложить твоему миру взамен, Тимериус, а именно — ведущую роль в открытии целой вселенной. Лакомый кусочек невиданной славы, лавры победителя и признание за Атлантисом звания ведущей научно-исследовательской державы. Это взаимовыгодное сотрудничество. И, если уж быть справедливым до конца, водный мир имеет куда больше прав стать первооткрывателем, чем Набил, верно?

Виной ли тому прочувствованная речь или резкий морской бриз, но на глазах выступают слезы. Справедливый, благородный Никель — зрелище то еще. Видимо, сам поняв свой промах, он стремится сгладить эффект:

— Это не повлияет на истинную расстановку сил. В новый мир все равно отправлюсь я. И вы. И дивиденды мы получим обязательно. Просто теперь это будет… — он несколько раз щелкнул пальцами, подбирая подходящее слово, — официально.

Что-то в его голосе заставляет меня сомневаться в этом.

— Почему бы тогда атлантам не найти нам замену?

— Давай посмотрим. Я один знаю точное место возникновения дыры. Просто так я его не открою — мое участие в роли руководителя будет обязательным условием сотрудничества. К тому же, в Атлантисе не так уж много иных нашего уровня: чтецов и странников-алмазов. Участие Тимериуса тоже не обсуждается — он единственный в своем роде. Хамелеон!

— В водном мире нехватка иных? И куда же они подевались?

— Ну…эммм…

— Они выродились, — жестко говорит Тимериус.

— Да, примерно так, — радуется подсказке Никель. Конечно, он и сам знал ответ, просто не хотел разрушать хрупкое взаимопонимание в нашей команде.

Меня переполняет любопытство, так и хочется узнать, почему же так случилось, но атлант явно не горит желанием и дальше обсуждать эту тему. Пока Никель так разговорчив, я решаю прояснить еще один вопрос.

— А что за выдумка насчет вакансии странника?

— Это не выдумка. Для всех встречных, любопытствующих непосвященных душ, причина нашего путешествия — это ты. Жемчужина среди иных, прекраснейшая из парапатов! ЛИК, Атлантийская лаборатория по исследованию кротовых нор, жаждет заполучить талантливого странника — и она его получит. Правда, совсем ненадолго.

— Не понимаю…

— Со временем поймешь. По правде говоря, это была в некотором роде импровизация… Запасной план на случай, если работники порта не захотят выпускать нас просто так… Но сейчас я думаю, что так и надо поступить.

— Неужели мы правда поплывем в эту… как её? Лабораторию кротовых нор?

— Почему бы и нет? Как оказалась, она совсем недалеко от того места, где образовалась дыра.

Наш разговор прерывает капитан баркаса.

— Набилианец! Эй! Нужно обсудить дальнейший маршрут!

Никель уходит в рубку, и через приоткрытую дверь долетают обрывки фраз.

— «Стремительная» далеко не поплывет! Скоро нужно возвращаться обратно! — пожилой атлант припечатывает конец каждого предложения бетонной плитой, добавляя в речь такую безапелляционность, словно в молодости управлял не маленьким катером, а целым крейсером.

— Какая еще «Стремительная»? Куда не поплывет?

— Мой корабль, — капитан бросает на собеседники уничижительный взгляд и ласково проводит рукой по облезшему лаку на дубовой панели. — Номер один среди курьерских перевозок! Нужно обратно. У вас есть лодка?

— И где, по-вашему, у нас может быть лодка? — Никель начинает выходить из себя. — У меня в карманах? — он выразительно хлопает себя по штанам? — У него за пазухой? — показывает на Тимериуса, бешено сверкая глазами — У неё под юбкой?!

Все трое выжидающе смотрят на меня, а я на время теряю дар речи от такой наглости.

— У меня и юбки-то нету…

— Что, совсем? Нужно будет это исправить… — Ник быстро успокаивается, обескураженный моим заявлением, а я отхожу подальше, опасаясь, как бы он не начал химичить с трансформацией моего костюма прямо сейчас.

Ник с капитаном принимаются спорить. Когда в ход снова идет обещание вознаграждения, последний идет на попятную, соглашаясь довезти нас до ближайшего плавучего острова, и следующие десять минут они вместе реанимируют подунывший после бури пульт управления, настраивая локатор на поиск оного. Мотор снова оживает, радостно урча в недрах баркаса, и корабль прибавляет ход.

Я устраиваюсь на носу корабля. Плюю на грязь и сажусь прямо на палубные доски, подставляя лицо и плечи ласковому утреннему солнцу — оно то появляется, то скрывается за легкими перистыми облаками. Рядом садится Тимериус. Его недавнее раздражение развеивается пеплом на ветру, он снова источает умиротворение.

— Почему ты так не похож на других атлантов, Тим?

Тот смотрит на меня так, словно я оскорбила его.

— А на кого же я похож?

— Ну… на атланта, рожденного в Набиле. У тебя короткие волосы. И нет татуировок, — взгляд падает на седого лохматого капитана, суетящегося в рубке. Его руки и шея кажутся черными от обилия где-то ярких, где-то выцветших наколок, покрывающих плечи и предплечья сплошным полотном из узоров.

Друг усмехается. Секунду колеблется, а потом расстегивает куртку, одним слитным движением стягивая через голову майку. Это смахивает на дешевый трюк из любовного романа, но у меня невольно перехватывает дыхание.

Я ошиблась, считая, что у Тимериуса нет татуировок. Теперь я вижу — все это время он носил под одеждой знак принадлежности к водному миру. Нечто чуждое, бунтарское, дикое. То, что выставляется напоказ в Атлантисе, но скрывается под личиной добропорядочности в Набиле. Его руки не похожи на разрисованные рукава. Четкие линии берут начало чуть ниже локтя, поднимаются к плечам, разветвляясь, изгибаясь, сплетаясь в диковинный орнамент, напоминающий рисунок в стиле зентангла (1). Не прерываясь, протягиваются через плечи за спину, завершаясь на лопатках закругленными кляксами. Почему-то кажется — за простыми на первый взгляд наколками кроется что-то большое, а в геометрических фигурах зашифрована целая история, тайное послание… Если бы получше рассмотреть…

Я с трудом отрываю взгляд от Тимериуса, ловя себя на тоскливом желании и дальше любоваться мужским телом. Любоваться, трогать, исследовать. Неуместное желание. Опасное. Стараюсь перевести все в шутку.

— Может, где-то спрятаны еще и косы?

Атлант не улыбается. Секундой ранее наблюдая за моим интересом со странной жадностью, разочарованно отворачивается. Ссутулит спину, напряженно вглядываясь в линию горизонта.

— Так-так-так! — Никель, закончив свои дела в рубке, втискивается между нами. — Я что-то пропустил?

Пропустил. Во мне тут взыграло. Разгадки захотелось поразгадывать. Дура.

— У нас по расписанию солнечные ванны? Тогда почему Тимериус разделся, а ты все еще в одежде?

— В моей транс-форме не предусмотрено купальника, — пожимаю плечами. — Лучше расскажи, что там у вас с капитаном. Мутный тип какой-то. Сначала берет на борт, потом собирается высаживать прямо посреди моря.

Ник ухмыляется.

— Он старый прохвост и бандюган. Говорит, что доставляет багаж с порта на материк самым дешевым способом доставки. Хотя я подозреваю, что основной его заработок — контрабанда… Умудрился снова повысить ценник себе и этой колымаге, представляете? Хотя в одном он прав — стоило взять с собой лодку.

«Прохвост и бандюган» не заставляет себя долго ждать. Поставив корабль на заданный маршрут — никогда бы не подумала, что ржавый баркас способен идти на «автопилоте»! — тоже выходит на палубу и переключает внимание на пассажиров. Пристает с вопросами к мужчинам, с чего-то решив, что заплатившие за «черный» проезд путешественники станут охотно делиться планами с не внушающим доверие любителем легкой наживы.

И если бы все ограничилось только этим! К моему несчастью, он вспоминает о женщине на судне: подсаживается ко мне с другого бока и разыгрывает роль галантного кавалера. Предлагает искупаться, расхваливает экологию и чистоту местных океанов. Об атлантийской экологии, много лет назад вызвавшей глобальное потепление и таяние всех ледников, я наслышана, а вода не вызывает желания в неё окунуться. По неизвестной причине она остается почти такой же темной, как и на рассвете, хотя солнце поднимается все выше и выше.

— Как скоро мы доплывем до острова? — я стараюсь говорить на чужом языке медленно, членораздельно и очень громко. Почему-то кажется, что престарелый атлант просто обязан быть туговатым на ухо.

— Не раньше, чем он — до нас! — он явно очень доволен своим чувством юмора.

Я отодвигаюсь как можно дальше от него и все равно успеваю насчитать три зиящие дыры в его улыбке — не хватает верхнего зуба, нижнего и клыка. Его сходство с пожилым флибустьером становится непередаваемым, и я все больше убеждаюсь в нетрезвости капитана. Кстати, что там пьют в Атлантисе? Мне нужно тоже ознакомиться с местной винной картой. Судя по перегару, испускаемому капитаном, где-то на борту прячется мини-бар.

Честно говоря, не так я представляла общение с жителем водного мира. Тимериус говорил, что их раса гордая, высокомерная, в высшей степени нетолерантная, с весомой долей презрения относящаяся к людям из других измерений. Но сейчас из тандема «капитан-я» на неприступную и замкнутую атлантийку куда больше похожа я, чем старик. Делюсь своими размышлениями с Тимом.

— Он слишком стар, чтобы быть нетолерантным. В его возрасте приходится довольствоваться тем, что есть.

Пока я решаю, не обидеться ли на это высказывание, Никель выпрямляется и протягивает руку вдаль.

— Вон он!

На горизонте возникает темная черточка, почти не различимая в яростном блеске солнца, отражающегося в темной воде. Словно выныривая из кипучего жидкого золота, нам является плавучий остров.

4. Плавучая свалка

Тимериус приподнимается, нетерпеливо всматриваясь вдаль, а капитан отправляется в рубку, чтобы отправить запрос на причаливание. Мои спутники возбуждены и взбудоражены — кажется, я одна испытываю беспокойство, глядя на медленно приближающийся остров.

Сойти на него, значит лицом к лицу повстречаться с чем-то по-настоящему атлантийским. С головой окунуться в местную жизнь, порядки, социум. Как пройдет эта встреча?

Плавучий остров, поначалу казавшийся лишь неясной тенью на пределе зрения, приближается быстрее, чем мне бы хотелось, раздается вширь и в высоту. От него невозможно отвести взгляд, он потрясает воображение, удивляя и вызывая невольный трепет.

Я ожидала увидеть что-то отдаленно похожее на природное образование — камень, горы, зелень, — но то, что предстало перед нами, гораздо больше напоминает небольшую цитадель, вырванную из земли вместе с прилегающими территориями и помещенную на воду. Не хватает только крепостной стены и подъемных ворот — сразу начинается широкая и длинная площадь, в центре которой вырастают строения. Над крышами торчат высокие оглобли ветрогенераторов, заканчивающиеся скрученными конусообразными лопастями.

— Разрешено причалить к пятому доку! — кричит капитан из рубки, и баркас начинает огибать остров в поисках нужной цифры.

Тимериус с Никелем радуются, пожимают руки и поздравляют друг друга с успехом, а я тихонько мечтаю: вот бы нам отказали в высадке, и мы бы и дальше продолжали путешествие на славном ржавом кораблике.

Пока что остров мне не нравится. Чем ближе мы подходим к нему, тем более угрюмой громадиной нависает сверху наше будущее пристанище. Дома стоят сначала редко, затем все плотнее и плотнее, чтобы ближе к середине острова громоздиться, взбираться один на другой, образуя возвышение, на верху которого зазывно подмигивает аккуратная башенка.

«Маяк», — отзывается внутренний подсказчик.

— Извольте взять свои вещи, компаньоны, — Никель кивком головы показывает на сваленные в рубке рюкзаки. — Или вы думаете, что я и дальше буду таскать их один?

Я выбираю самый маленький на вид рюкзак и цепляю его. Ух, тяжелый!

— Нет, твой вот этот, — Ник протягивает мне громоздкий баул.

— Каааак?…

Тот лишь пожимает плечами.

— Я собрал его по своему усмотрению. Женщины любят брать с собой много вещей. От ненужного можешь потом избавиться.

Молча (никакие слова не смогут передать бури чувств, поднявшейся в душе) взвешиваю рюкзак в руке и испытываю жгучую потребность избавиться от него прямо сейчас — целиком выбросив за борт. Что же это за такие необходимые вещи, о которых я не имею никакого понятия? Громко вздыхаю и охаю, надеясь, что Тимериус проявит вежливость и поменяется со мной вещами, но тот будто ничего не слышит. Или не видит в ситуации ничего необычного: в некоторых мирах женщины настолько уравняли себя в правах с мужчинами, что те абсолютно забыли о джентльменском поведении.

— Я мог бы помочь тебе, но не стану: ты ведь не хочешь показать слабость перед чужой расой? — говорит Никель. В голосе слышится озабоченность, но я точно знаю, что он смеется надо мной.

Само собой, я не хочу показаться слабой перед атлантами. Я хочу убивать.

Баркас подходит вплотную к мрачному боку плавучего страшилища, и на нас падает тень — верхушка острова загораживает солнце. Сразу становится прохладно. Волны лижут причал, с плюханьем и чавканьем накатывая на темный, покрытый зеленью водорослей пирс. На площади начинают собираться люди, несколько мужчин ловят перекинутые капитаном канаты и наматывают их на чугунные тумбы, притягивая корабль к пристани.

— Что ты привез нам, старик? Специи? Запрещенное пойло?

— Людей! Чужаки хотят плыть на вашем острове.

— Им есть, чем заплатить?

— У них много, чего есть. Жаль, лодки нету… — Конец фразы звучит неразборчиво. Атлантийцы хохочут в ответ.

Спрятавшись в рубке, я наблюдаю за тем, как местные перебрасываются с капитаном шутками, их плотные руки с тугими буграми мышц выполняют работу быстро и четко, а длинные волосы убраны назад, чтобы не мешать. На палубу выходит Тимериус и, не дожидаясь, пока судно полностью причалит, одним грациозным махом перепрыгивает через клокочущую водой щель. Его встречают настороженно, косятся на короткую стрижку и необычный наряд, но стоит ему взяться за один из тросов, мастерски закрепляя его за кнехт, как предубеждение тает.

Баркас ударяется об амортизаторы пристани, и на сушу протягивается лестница.

— Мне уже стоит готовиться к худшему? — шепотом спрашиваю Никеля.

— Скорее всего, да, — также тихо отвечает он. — Не думаю, что люди с островов встречали много иномирцев — туристы обычно пользуются другим транспортом. Может, повезет, и удастся обстряпать прибытие без лишнего шума.

Его надеждам не суждено оправдаться. Огромная площадь сразу за причалом словно создана для торжественных встреч и проводов, и, несмотря на раннее утро, поглядеть на наше появление собирается чуть ли не весь остров.

Мы производим фурор. Это заметно, в первую очередь, по круглым, как плошки, глазам детей, выбежавших вперед взрослых, и удивительному молчанию, повисшему над островом. Как такая большая толпа умудряется стоять так тихо? Слышен каждый вздох прибоя, каждый шлепок волны о пирс.

Взваливаю рюкзак на спину в твердой решимости не выказывать землянской слабости, но качка, узкая лестница и тяжелая ноша вызывают целый ряд опасных колебаний собственного тела: опасаясь, как бы я не рухнула вниз, Никель все-таки отбирает у меня сумку.

Стоим нам ступить на остров, как толпа приближается, окружая и рассматривая нас жадными глазами. На лицах встречающих нет ни капли агрессии, и это внушает оптимизм. Несколько детских ладошек тянутся ко мне, словно желая пощупать и убедиться в реальности, и я испуганно придвигаюсь вплотную к Нику. Мужчина обнимает меня за плечи, и я не сбрасываю его руку.

Тут должно наступить время торжественных речей и приветствий, но ничего этого нет. Молча, спокойно и уверенно обводя земляков взглядом, Тимериус идет сквозь толпу, направляясь к скоплению зданий. Также спокойно, признавая за ним первенство, Никель идет следом.

Я пытаюсь представить себя на месте жителей острова и посмотреть на нас их глазами: высокий и утонченный Тимериус похож на предприимчивого сына капитана и хозяина судна. Никель, который не может похвастаться ни ростом, ни утонченностью, берет силой, напористостью и харизмой, скорее смахивая на мускулистого работника порта (два рюкзака, заброшенные на спину, и следы недавней драки на лице лишь усиливают это впечатление).

Насчет своего облика я могу только гадать: глаза блестят от волнения, под ними — тени от бессонной ночи (психоделическое беспамятство внутри кротовой норы ведь нельзя назвать отдыхом?). Длинные русые волосы, накануне вытянутые по набилинскому обычаю, не могут решить, то ли остаться прямыми, то ли завиться в родные локоны, и, проиграв схватку с влажностью, принимают промежуточное состояние. Ветер развевает их за спиной, периодически поднимая вверх и забрасывая на лицо… Не знаю, как лучше вести себя: продолжать хмуро сверкать глазами или попытаться улыбнуться? В моем демоническом обличье это может показаться зловещим.

С моря доносится прощальный гудок — капитан баркаса отчаливает, растроганно махая нам вслед. Кажется, старик до конца сомневался, что ему действительно заплатят.

— Он слишком много знает… — Ник, прищурившись, смотрит ему вслед.

— Думаешь, надо было его убить? — спрашивает Тимериус.

— Звучит разумно.

Робко смеюсь. Я вовсе не уверена, что они шутят.

Встретившая нас толпа постепенно рассеивается, жители расходятся по свои делам. Остается лишь несколько самых настырных мальчуганов, неотрывно следующие за нами вглубь острова. Они все отращивают волосы, но вместо кос сзади красуются обычные хвостики. У самого старшего из них, паренька лет десяти, имеется татуировка на одном из предплечий: видно, он очень гордится ею — то складывает руки на груди, то упирает их в бока, выставляя наколку на всеобщее обозрение. Стоит мне обернуться, чтобы внимательнее разглядеть маленьких преследователей, как они с хохотом бросаются врассыпную, прячась за выступами домов.

Тимериус смотрит по сторонам, подмечая одному ему значимые детали, прислушивается к речи мальчиков и, наконец, утвердительно кивает своим мыслям.

— Если я правильно понял, на этом острове правит иной.

— ПРАВИТ ИНОЙ? — переспрашиваю я.

— Да. На небольших образованиях вроде плавучих островов правителем выбирается один из местных, уважаемых людей. Их называют гереро. Часто ими оказываются иные.

— Так здесь монархия, что ли? — моему удивлению нет предела. От столь древней и мудрой цивилизации я ожидала другого общественного строя. Коммунизма, например.

— Фактически, да, но на континенте другие порядки. Тебе нужно поговорить с ним, Ник, и спросить разрешения плыть на его острове.

Никель глубоко вздыхает и на секунду прикрывает глаза. Перспектива обращаться с просьбой к местному царьку явно не вызывает у него энтузиазма. Он резко оборачивается в сторону мальчишек, делая страшное лицо. Гримаса таинственного, странно одетого чужеземца действует моментально: маленьких островитян сдувает, словно ветром.

— У тебя, Тимериус, это получится лучше. Вселенная, я даже не представляю, как с ним взаимодействовать! Мы из разных ячеек общества. Да ладно, ячеек! — мы просто из разных времен. Я ученый из мира будущего, а он — что-то среднее между вождем и шаманом планеты, которая из будущего шагнула в прошлое! О чем мне с ним разговаривать?

Как ни странно, я с ним полностью согласна. Дипломат из Никеля никудышный. Один лишь Тим знает, чего ему стоит проглотить шпильку в адрес родного измерения и не ответить оскорблением в ответ.

— Вы найдете темы для разговора, поверь, — он говорит спокойно, но в его глазах читается затаенный гнев. — Гереро Стронцо — тоже чтец.

Тут напрягается уже Никель. Да и у меня в животе скручивается непонятный комок волнения. Последняя наша встреча с другим чтецом — Магарони — закончилась их противостоянием, синяком, все еще красующимся на его лице, падением лифта и нашим поцелуем.

— Ну ладно. Как найти этого Стронцо?

— Он живет в самом центре, любая из улиц приведет тебя к нему. На самом доме нарисован большой глаз. Думаю, муж из мира будущего не заблудится в простецком поселке Атлантиса.

— Не заблудится, — это больше похоже на угрозу, чем на обещание.

Отделавшись от Ника, Тимериус заметно веселеет.

— Пойдем, — он заговорщицки подмигивает мне, — я покажу тебе, чем живут острова. У тебя ведь нет предубеждения против этого места?

— Эээ… — радуюсь, что хотя бы один из моих спутников не умеет читать мысли. — Нет, конечно. Главное, чтобы это было безопасно.

Тимериус хохочет в ответ.

— Самое безопасное место — рядом со мной. В любом из измерений. Запомни это, землянка, и держись поближе.

Он ведет меня в противоположную сторону от пятого причала. Мы попадаем в большой муравейник, проходя поселок чередой узких и темных улиц. Жилые дома поблизости выглядят незамысловато, напоминая добротные сараи. Их крыши смыкаются над головой, образуя второй жилой уровень. В эти переходы свет попадает лишь через глубокие колодцы, пробитые на одинаковом расстоянии друг от друга.

— Плавучие острова существуют независимо от остального мира. Они умеют не только дрейфовать по течению, но и плыть в заданную сторону. Им не страшны шторма, они сами вырабатывают электричество, опресняют морскую воду, добывают пропитание.

Он показывает на многочисленные ветряки, возвышающиеся над постройками.

— Здесь нет ни капли топлива. Ветер, солнце и волны — вот и все наши источники энергии. Я рад, что ты попала именно сюда. Моя раса очень близка к природе, но больше нигде эта связь не чувствуется настолько остро, как на островах.

Тимериус не врет. Ему и правда нравится рассказывать мне о жизни родной планеты. В его словах чувствуется море завуалированной гордости. Он соскучился по дому. Мало-помалу и во мне просыпается интерес.

— Из чего они сделаны? Этот материал не похож на металл.

— Каркас сделан из углепластика. Он легкий, прочный и долгое время не подвергается коррозии. А вот что внутри… Мало кто из местных интересуется этим. Некоторые острова очень старые. Их начали строить еще до катаклизма, когда полярные шапки таяли, и суши оставалось все меньше и меньше. На поверхности океана после затопления городов плавали тонны мусора — пакеты, пластиковые бутылки, консервные банки… всего и не перечислить. Его собирали и помещали внутрь островов. Сейчас продолжают поступать также: мы производим очень мало медленно разлагаемых отходов, и те надежно спрятаны, чтобы не вредить океану.

— То есть, остров изнутри набит мусором? Под нами — гигантская плавучая свалка?

Тимериус смеется.

— Знаешь, я не бывал внутри. И большинство жителей острова тоже. Знаю только, что тот, самый первый пластик, должен был разложится давным-давно.

Он поворачивается и смотрит на меня со странным выражением. Так, словно видит впервые. Нет, не так: словно впервые видит во мне то, чего никак не ожидал увидеть.

— Хочешь экскурсию в недра острова?

Услужливое воображение тут же рисует образ свидания (свидания? при чем тут свидание?!) посреди живописных помоечных гор, и я отвечаю атланту точно таким же взглядом.

— Нет! С чего ты взял?

Он облегченно вздыхает.

— Ты права. Удивительного хватит и на поверхности.

Мимо нас пробегает дюжина атлантов. Они перебрасываются непонятными терминами, спеша в сторону берега.

— Косяк фиори (1) в лиге от острова, — Тимериус понимает в сказанном больше меня. — Сейчас начнется охота. Посмотрим?

Мы бежим вслед за местными. Улочка выводит нас на широкую открытую площадку перед морем. Солнце, поднявшееся уже довольно высоко, выходит из-за облаков, постепенно раскаляя набережную. Стойкий запах рыбы, кажется, въелся в сам воздух.

В земле находится несколько больших створок: по команде главного, руководящего процессом атланта, они разъезжаются в стороны. Я осторожно подаюсь вперед, удовлетворяю любопытство и отхожу еще дальше: внизу, на расстоянии метров пяти, виднеется синева моря.

Огромная сеть, похожая на лохматый разноцветный жгут, трогается и летит в дыру, с плеском уходя под воду. Десятки пирусов, атлантийских чаек, облюбовавших трал (2) в качестве насеста, с протестующими криками взмывают в небо, но не улетают, а продолжают кружить в небе, предвкушая скорую трапезу.

Тимериус застывает у проема, вместе с остальными атлантами ожидая дальнейших действий. А потом происходит странное: солнце начинают бежать по небосводу с запада на восток. Только что оно светило в затылок, и вот уже слепит глаза, остановившись прямо напротив.

«Остров поворачивается!», — доходит до меня.

Слабый толчок, еле ощутимая дрожь под ногами, и плавучая конструкция приходит в движение. Внутри острова просыпаются, дышат, набирают ход огромные турбины, толкающие его вперед. Волны, минутой ранее лениво бьющиеся о пристани, закипают бурунами — остров быстро вгрызается в водную гладь.

— Вышли на след! — кричит мне Тимериус.

Не проходит и десяти минут, как рыбаки, оживившись, показывают на люк. Канаты, удерживающие сеть, наматываются на лебедку, все выше и выше подтягивая улов к острову. Я до боли в глазах всматриваюсь в нещадно бликующую воду, но не вижу ничего, кроме блеска. Наконец из глубины проступают очертания светлого, хаотично перемещающегося вихря. Прорезая воду разноцветными плавниками, на поверхности бьется рыба: самые верхние фиори, теснимые нижними, вынуждены чуть ли не выпрыгивать из воды.

Тимер бросает мне рюкзак и раздевается выше пояса. Берет одно из сложенных неподалеку копий, пару секунд целится и сильным движением руки посылает его в трепещущую воду. Я ахаю — спустя мгновение атлант ныряет и сам, стрелой входя в море вслед за оружием.

Я подбегаю к дыре, забыв о страхе. Сначала показывается голова Тимериуса, затем рука с зажатым в ней трофеем. Бросок оказался метким, на острие древка трепещутся три рыбины. Тимериус, мокрый и донельзя довольный, поднимается по скинутой веревочной лестнице и встает рядом со мной, красуясь уловом. У фиори есть несколько необыкновенных чешуек около жабер — они блестят на свету, соревнуясь по яркости с серебряными монетами, высокий жесткий гребень от головы к хвосту и сверкающие плавники, отливающие всеми цветами радуги.

Позади раздаются жидкие хлопки: вернувшийся от гереро Никель аплодирует Тимериусу, не пытаясь скрыть гримасу отвращения.

— И к чему эта демонстрация первобытной жестокости? Чтобы произвести впечатление на Вариссу? — он старается не смотреть на судорожно разинутые рты, выпученные глаза, потеки крови и смятую рыбью чешую в тех местах, где оружие вошло в гибкие тела.

— К тому, что мы ничего не ели еще с Набила! — щерится Тимериус. Он тоже блестит на солнце, лучи отражаются в каждой капле на коже и волосах, делая его похожим на отлитую из золота статую греческого бога. Молодого, красивого, и, моментами, смертельно опасного.

— Мы не будем это есть.

— Эй, говори за себя! — протестуя я. Мне тоже жалко рыб, но при упоминании еды желудок скручивается в болезненном спазме голода.

— И чем же ты будешь есть, Ник? — вкрадчиво спрашивает Тимериус, направляясь к стоящим неподалеку столикам. Если я правильно понимаю, это что-то вроде кафе самообслуживания. Сверху натянута ткань, выполняя функции тента, сбоку примостились большие жарочные панели. Если хорошенько поискать, можно найти множество баночек со специями, легкие плоские тарелки из тканного материала и кружки.

— На Атлантисе нет искусственно выращенного мяса, как в Набиле, — Тимериус переходит на набилианский, чтобы жители острова не поняли, о чем речь. — Нас мало, и мы не заримся на то, что нам не по зубам. Мы берем у моря средства к существованию, но когда-то оно отобрало у нас практически все! И мы отдаем взамен — много, очень много! Это может показаться жестоким, но так живут на Атлантисе. Ты не думал об этом, когда готовился к экспедиции?

Тим снимает добычу с копья, и та с неприятный звуком шлепается на разделочный стол. Берет нож, отсекает первой рыбе полоску мягкого брюшка и, поддевая острием, вытаскивает наружу потроха.

Ник отворачивается. Кажется, еще немного, и его стошнит.

— А чем ты собрался питаться в новом мире, ради которого мы все это и затеяли? Думаешь, аборигены угостят тебя суррогатами?

— Это моя забота, что я буду есть. Пойдем, Варри, — он тянет меня за локоть, но я вырываю руку и встаю рядом с атлантом.

— Нет. Ничего личного. Просто я хочу рыбу, — мне не по душе властность Никеля и его стремление решать все за меня. Я слишком хорошо помню период жизни, когда подчинялась ему не задумываясь, беспрекословно и с радостью.

Я испытываю смесь злорадства и мук совести, когда Ник, пораженный в самое сердце моим предательством, снова уходит. То, что я приняла сторону другого мужчины в споре, несомненно, уязвило его. Но я ведь тоже с «варварской» планеты, и не вижу ничего зазорного в поедании живых существ. Да и вообще, поднимать сыр-бор из-за нескольких рыб просто-напросто глупо!

Видеть победоносное выражение, промелькнувшее на лице Тимериуса, оказывается неприятно. Он продолжает разделывать рыбу, как ни в чем ни бывало, срезая яркие плавники и чешуйки-монетки. Вынимает хребет и проводит ножом вдоль линии позвоночника, разделяя тушку на две половинки. Обильно солит, посыпает специями, поливает кисло пахнущим соком сутэ и выкладывает на разогретую жаровню кожей вниз.

От плиты расходится не самый приятный чад. Громко шипя и скворча, чешуя поджаривается, сворачиваясь на концах в трубочки. Чуть прогрев мясо, но не прожарив до конца, Тимериус собирается снимать его с огня.

— Эй! Моё оставь, — протестую я, — я не ем сырое мясо.

Тимериус смотрит на меня, как на ненормальную, пытается убеждать, но я снова проявляю чудеса жесткости и своенравия. Если я приняла его сторону в споре «мясо-вегетарианство», это еще не значит, что я буду следовать ему во всем, с готовностью примеряя на себе образ девушки из его мира.

Снимаю свою порцию только тогда, когда полностью уверена, что мясо подверглось термической обработке. Хотелось бы сказать, что получилось вкусно, но это не так. Снизу рыба слишком горелая, сверху — слишком соленая. Видимо, придется привыкать к местной кухне также мучительно, как когда-то свыкалась с отсутствием супов и доминированию искусственного мяса в Набиле.

Тимериус уверен, что я все испортила, передержав блюдо на огне. Уплетает свою порцию, с жалостью глядя на мою тарелку.

— Почему сеть так и не подняли? — спрашиваю я. Выловив с десяток рыб, дежурившие у люка атланты просто закрыли его и разошлись по соседним столикам, сразу приступая к приготовлению. Дым заволок маленькое кафе, к застарелому морскому запаху теперь примешивается смрад от жаренной чешуи. Хоть мы и на открытом воздухе, духота нестерпима: хочется поскорее доесть и уйти.

— Жители возьмут себе столько, сколько нужно. А остальное продадут судам-перекупщикам или обменяют на товары других островов. Фиори высоко ценится: помимо еды, из нее можно делать украшения. На поверхности острова негде хранить столько рыбы, поэтому пока она будет в воде.

— И сейчас остров ищет покупателей для улова?

— Да. Наш остров специализируется на рыбной ловле. Там, — он показал на другие люки, — уже есть несколько полных тралов.

— А какие еще бывают специализации?

— Сбор мусора. Морепродукты. Жемчуг. Водоросли, из которых плетут ткани. Каждая плавучая единица должна найти себе сферу деятельности и развиваться в ней. Иначе ей будет нечего предложить.

Тимериус вдруг напрягается, глядя мне за спину, и обрывает себя на полуслове. Я оборачиваюсь. К нам приближается троица высоких атлантов.

1) Фиори — крупная отраслевая рыба южных морей Атлантиса.

2) Трал — большой рыболовный сетный мешок, буксируемый судном/плавучим островом.

5. Я не такая, я просто из другого мира

Волосы подошедших, уложенные в замысловатые прически, только-только тронула седина. Редкие морщины на загорелых лицах ничуть не портят впечатления, а наоборот, придают подошедшим величественности. Стройные, сильные, по-юношески статные атланты, в отличие от молодых собратьев, явно не стараются излишне демонстрировать мускулы и татуировки, с ног до головы закутавшись в свободного кроя одежды.

— Тимериус Кальведросси, мы рады приветствовать тебя на нашем острове.

Стоящий впереди всех атлант делает красноречивый жест, поочередно прикладывая к груди правую и левую руки, проводя ими по лицу и касаясь волос. Тим зеркалит его, сбрасывая легкомысленность и делаясь строгим и почтительным.

— Великое Море благословило меня, послав на пути именно ваш остров.

Я хочу повторить приветствие, но вовремя одергиваю себя. Вряд ли в этом есть нужда: ни один из гостей не удостоил спутницу Тимериуса даже взглядом.

— Я должен идти, — бросает он и позволяет увести себя прочь. А я сижу и смотрю им вслед, пытаясь осмыслить произошедшее.

Похоже, нас только что почтил вниманием совет старейшин.

Заталкиваю в себя остатки невкусной рыбы и смотрю по сторонам, совершенно не понимая, что мне теперь делать. Пойти познакомиться с жителями? Прикинуться любопытной туристкой и попросить экскурсию? Нет уж, увольте. Единственный приемлемый способ занять время — попробовать разыскать дом, отданный нам гереро.

Но для начала нужно убрать за собой. Как назло, в поле зрения нет ни урн, ни пластиковых пакетов (пластиковые пакеты в Атлантисе — ты бредишь, Варисса?), куда можно было бы сложить мусор. Решаю последовать примеру других посетителей. Остатки рыб они выбрасывают в море, туда, где остров заканчивается уходящими прямо в воду ступеньками. Тарелки моют и возвращают обратно в кафе.

Сразу несколько голов поворачивается в мою сторону, когда я иду к берегу. Оставшись одна, кожей ощущаю свою чуждость этому месту. Даже говоря на атлантийском, поступая так, как поступают местные, я отделена от них невидимым барьером. Снимаю ботинки, в которых уже становится жарко, закатываю штаны по колено и спускаюсь по ступеням вниз, всем телом вздрагивая от прикосновения холодного моря к босым ногам.

Я впервые чувствую море Атлантиса! Дрожь поднимается, распространяется от щиколоток к затылку, обостряя чувства до предела. Глаза широко распахиваются, зрение словно возвращается после временной слепоты. Тарелки с объедками выпадают из рук, я еле успеваю подхватить деревянные плошки, пока их не унесло на глубину. Крики пирусов в голубой вышине, синева морской глубины, отчаянные, полные жизни толчки набившейся в сети рыбы. Странные люди, мало похожие на меня внешне, и неведомые создания, рассекающие толщу воды там, где солнечные лучи не способны рассеять вечную темноту. Где я была до этого, почему не замечала всего этого прежде? Или замечала, но не осознавала?

Я здесь не чужая, я своя. Этот мир ждал меня, и теперь, радуясь ласкающим кожу волнам, я отчетливо поняла это.

Стеснение проходит, будто его смывает водой. Все еще пребывая в обостренном до предела восприятии окружающего, ставлю тарелки на стол и направляюсь к поселку, держа ботинки в руке. Шлепаю босыми ступнями по гладкому настилу, подражая атлантам — многие из них пренебрегают обувью.

Войдя в ближайший переулок, окунаюсь в прохладу тенистого каменного колодца. Не особо задумываясь, иду по наитию, позволяя ногам самим нести меня.

Вдруг накатывает безотчетный страх. Предчувствие и предвкушение. Надвигается что-то темное, пугающее и вместе с тем привычное, близкое. Родная боль. Порция адреналина и сильных эмоций, которые вызывают зависимость и затаенную радость при их приближении.

Останавливаюсь, не до конца доверяя закравшемуся в душу подозрению. Так и есть — вывернув из-за угла, в переулке возникает Никель. Он успел избавиться от рюкзаков и теперь продвигается навстречу уверенными рывками, стремительно сокращая разделяющее нас расстояние, заполняя тесное пространство своей безумной энергетикой.

Нет ничего странного в легком трансе, затягивающем меня время от времени на другой уровень восприятия действительности, он один из побочных эффектов моего дара странницы. Куда более странным кажется то, что я почувствовала (или почуяла?) Никеля издалека, еще до того, как увидеть. Так реагируют на злейших врагом или на тайных возлюбленных.

Ник больше не враг мне, и проснувшийся страх просто пережиток прошлого. И если это так, значит… О том, что же это значит, я стараюсь не думать.

Он такой основательный и сильный, что никак не вяжется с моими грезами. Мечтательность тает под резким напором мужественности, оставляя с тоскливым чувством заземленности и немалым удивлением. Появление бывшего слишком своевременно. Уверена, он подслушал часть моих мыслей и вышел, не дав заблудиться в переплетениях улиц. Хотя откуда берется эта уверенность, не понятно — такая предупредительность совсем не в характере Никеля.

Если он и огорошен нашей встречей, то самую малость. Я щурюсь и открываю рот, собираясь уличить его, но он успевает первым.

— Так! Я знаю это обвиняющее выражение лица! Неправда, я не следил за тобой. Шел по своим делам. Каким? Хм… С чего ты решила, что я скажу тебе? — Он картинно встряхивает густой, мокрой после душа шевелюрой и осматривает меня сверху вниз, особое внимание уделяя босым ногам. — Ладно, так уж и быть — я невероятно, зверски голоден. Предвосхищая твой следующий вопрос — пока не знаю, что буду есть. Но! — он хитро подмигивает мне и делается веселым, — планирую узнать в самом ближайшем времени.

Становится не по себе. Если бы мне дали вставить хоть слово в этом длинном монологе, я бы допрашивала его именно так. Чертов всезнайка! Хорошо, раз мою обычную реакцию так легко предугадать, буду пробовать удивлять нестандартными фразами. Язвить, например.

— Не хочешь отведать пойманной рыбы? — невинно хлопаю глазами, — Тимериус оставил для тебя кусочек.

На самом деле атлант этого не сделал, но я больше чем уверена, что Ник не станет проверять. Куда вероятнее, пошлет куда подальше.

— Скорее, я отведаю самого Тимериуса. Или тебя.

Меня передергивает. Больше не поднимаю скользкую тему, довольствуясь тем, что тоже могу предугадать его реакцию.

— Как прошел разговор с гереро?

Никель принимает задумчивый вид.

— Он… кхм… интересный человек. Разрешил нам проделать часть пути на их острове.

— Вау, — хлопаю в ладоши. Это скорее хорошая новость, чем плохая, и я старательно изображаю радость. — Сколько же он запросил?

— Нисколько. Еще и выделил пустующий дом. Правда, один на всех.

— За просто так? А как же логичное желание нажиться на бедных иномирцах?

— У гереро все есть. Платить придется, но не ему, и не так, как ты думаешь. Ладно, я пошел, — он машет мне и поворачивается спиной.

В спешке обуваюсь и спешу за ним. И когда он научился так здорово ориентироваться в местном муравейнике? Ник не оглядывается, но слышит, что я иду за ним. Ему это льстит. Еще немного, и простит мне съеденную рыбу.

Минут через десять мы достигаем самого сердца острова. Улочка выводит на открытое пространство, вкруг которого стоят белые, более нарядные, чем где либо, дома. Свободный от застройки участок, в центре которого возвышается красивый фонтан, забит жителями острова. Кто-то расселся по периметру, предлагая на всеобщее обозрение нехитрые товары, кто-то прогуливается мимо, рассматривая выставленное на продажу, торгуясь или забирая, не глядя. Некоторые проходят площадь насквозь — улицы стекаются к площади, как ручейки.

Остановившись в тени одного из жилищ, Никель прочесывает взглядом разношерстную толпу.

— Не устроить ли и мне демонстрацию талантов?..

Я протестую. Таланты Никеля мне известны, а чересчур явная их демонстрация может привести к новым проблемам с законом, но по увлеченно горящим глазам мужчины понимаю, что это бесполезно. Если уж он что-то решил, суметь свернуть его с пути сможет разве что направленная баллистическая ракета.

— Никогда не поверю, что на островах едят только рыбу. Представь, что мы достигли цели путешествия — нового мира, и умираем от голода… На кустах растет множество ягод, ветви деревьев обламываются под весом фруктов, но нам не известно, какие из них съедобны и безопасны. И тут на нашем пути попадается молодая симпатичная туземка…

Ник наконец находит подходящую жертву — действительно молодую и действительно милую атлантийку.

— В игру вступаю я…

Он демонстративно показывает мне голые (перчатки он снял еще во время шторма) руки и идет наперерез девушке.

— Эй! Стой! Пссс…, - пытаюсь привлечь внимание мужа. Он собирается читать ее прямо здесь, на переполненной людьми площади? Дурацкая затея. Сожалею, что рядом нет начальника безопасности порта, уж он засадил бы Ника на пару деньков за превышение служебных полномочий. И был бы абсолютно прав.

Девушка увлеченно спешит по своим делам и не замечает внезапно возникшего на пути человека. Столкновение. Вскрик. Её котомка летит на землю, рассыпаясь ворохом отрезков ткани. Они садятся на корточки одновременно — Никель и прохожая. Она что-то взволнованно лепечет, он помогает собирать лоскуты. Я внимательно смотрю на движения рук, и успеваю заметить, как он, словно ненароком, касается ее ладони.

Вот оно, решающее мгновение! Момент истины для Никеля и коварное вмешательство в чужой разум для атлантийки. Впрочем, она так и не поняла, что случилось. Улыбается, встает и, подарив напоследок заинтересованный взгляд через плечо, уходит. Святая невинность.

Никель смотрит ей вслед, полуразвернувшись в профиль (той стороной, где нет синяка), а когда она оборачивается, подмигивает.

— И что? Духовно обогатился? Узнал, что хотел? — складываю руки на груди, пытаясь скрыть за напускной небрежностью свое негодование. Меня трясет от еле сдерживаемой злости. Хочется порвать его в клочья, но сделать это так, чтоб он не догадался, что именно меня взбесило.

Пора признать очевидное. Я ненавижу, когда Ник трогает других женщин.

Он усмехается.

— Вполне. Я покажу тебе, — и тянется ко мне рукой.

Чтооо? Нет-нет-нет-нет только не ээ…

5. Я не такая, я просто из другого мира (2)

…я лежу в тесной колыбели, весь мой мир — темный потолок дома, глаза матери и мерный плеск воды. Море — друг. Сколько себя помню, оно всегда нашептывало сказки, рассказывало легенды и предания седой древности. Не умея ходить, не понимая речь родителей, я уже могла внимать голосу моря, слушать истории того времени, когда люди не строили острова — острова сами росли из океана. Настоящий камень, настоящий лес, настоящая земля…

…я только-только научилась ходить. Вместо потолка жилища — бескрайний полог неба, солнце светит оттуда, словно яркая лампа, подвешенная очень высоко. Оно — одна из основных констант моей нынешней жизни. Мама, Море, Солнце. Смеясь, стоя по пояс в воде, мама роняет меня в урчащую синеву, и я плыву навстречу яркому пятну света над головой. Плыву к Солнцу. Теперь я знаю, какое Море изнутри…

… мне восемь, и я сама ныряю в воду, бросаясь с возвышения в ликующую пучину. Рядом еще с десяток детей, таких же юрких и гибких. Водоросли — наша одежда, кров и еда. Мы часами сидим на берегу, перебирая длинные стебли, срезанные взрослыми со дна острова, а когда выпадает свободная минута, резвимся в Море. Мальчики ныряют так глубоко, как только могут, уплывают от острова на сотни метров. Девочки не сильно от них отстают. Море — наш наставник, единомышленник в проказах и верный соратник…

… мне только-только исполнилось пятнадцать, и я жду, когда над поверхностью воды покажется Кайл. Ночное небо превращает гладь Моря в серебристое полотно, обращая его в чудесную субстанцию из мира до катаклизма. Некоторые говорят, раньше на нашей планете были моря из мелкой крупы. По ним можно было ходить ногами, не боясь утонуть или провалиться вглубь. «Пустыни». Я не знаю других морей. Они мне не нужны. И когда Кайл всплывает, держа в руке мирэа — самый красивый из всех цветов, растущих на глубине, раздеваюсь и иду к нему в воду. Море — сама жизнь…

Мне двадцать пять, и я стою на твердом островке чужого мира, выныривая на поверхность чужих воспоминаний. Гнева больше нет. Я в шоке. Подавлена, раздавлена и унижена. Ник прочитал меня дважды за один и тот же день. И если за первый раз я ему благодарна — своим даром он избавил меня от головной боли, то в ответ на это рука так и чешется дать по лицу. Он тронул меня, не спросив, взял разум силой и на мгновение перекроил его по своему желанию. Показал то, что я и видеть не желала. А главное, наверняка почувствовал, что мне это понравилось.

— Ну? Ты видела? — он весь аж сияет. — Жители острова добывают водоросли, растущие на подводной части платформы. Плетут из них ткани и готовят еду. Причем, самую разную.

Он так доволен своей выходкой, что не хочет замечать очевидного.

— Ник, ты понимаешь… — я тяжело дышу. Мне дико не хватает Тимериуса, умеющего отрезвлять горячие головы одним своим присутствием. — Можно было… ПРОСТО. СПРОСИТЬ!!!

Он задумывается.

— Можно. Но ведь это… ТАК. СКУЧНО! Пойдем. Осталось найти местную кудесницу, умеющую превращать склизкую траву в шедевры вегетарианской кухни, и ты забудешь о неудачном опыте с убитой рыбой!

Стону в голос. Скучно ему. Мы заработаем кучу проблем, если кто-то узнает, что он читает местных ради развлечения. Вот зачем, зачем я вообще ввязалась во все это? Мало того, что Ник — мой бывший, с остатками чувств к которому я борюсь уже долгое время, так еще он чокнутый, лишенный чувства самосохранения, авантюрист!

— Ты сделала это из-за денег, — услужливо напоминает мужчина. — У тебя их чрезвычайно мало, а у меня — до безобразия много.

— Прекрати постоянно читать чужие мысли, или я выброшу твою игрушку куда подальше! — злюсь я, срывая с руки браслет связи, открывающий доступ к моим размышлениям.

— Тише-тише! — он озабоченно оглядывается по сторонам, проверяя, не услышал ли кто моих слов, и понижает голос. — Здесь за такое могут сжечь на костре. Или утопить. Ты же видела, как живет эта девушка и другие островитяне: всю жизнь на одном и том же острове, вдали от материка и высоких технологий. Рассказы о мире до Великого Потопа кажутся им не более, чем легендами. Что до браслета, ты просто не умеешь им пользоваться. Я научу тебя, я же обещал. Сможешь иногда подглядывать и за моими мыслями тоже. Хочешь?

Хочу. Еще как. С тех самых пор, как познакомилась с ним.

— Можешь подавиться ими, — вместо этого говорю я.

Ник нисколько не огорчен моей грубостью.

— А пока можешь радоваться приятным бонусам от этой связи. Например, если ты случайно сорвешься в море и начнешь тонуть, мне автоматически придет сигнал о помощи. Или, если группа враждебно настроенных местных украдет тебя, спрячет и станет просить выкуп у богатенького мужа, я смогу сам узнать твое местонахождение. Прямо, как сегодня.

То, что в случае неприятностей Ник не оставит меня погибать в море или прозябать у похитителей в подвале, чудесным образом поднимает мне настроение. Я даже готова простить ему распускание рук и ложь о непреднамеренном появлении в переулке.

— Считаешь, это возможно?

— Похищение? Вряд ли. Все-таки Атлантис — цивилизованный мир, хоть и со странностями. А вот падение в море весьма вероятно, зная некоторые, хм… особенности твоей физиологии.

Тут он абсолютно прав. Есть у меня одна врожденная, абсолютно объяснимая с физической точки зрения, черта — привлекать беды на свою голову. Дело в том, что я не очень сочетаюсь с окружающим миром. И чем в более далеком измерении мне предстоит оказаться, тем более угрожающей для жизни становится эта несочетаемость.

Вздыхаю и надеваю браслет обратно. Давно пора научиться не только говорить с осторожностью, но и думать.

Нужная Нику кудесница находится недалеко от площади. К счастью, чтобы узнать ее месторасположение, Нику не приходится никого читать — нас ведет запах. Ветер доносит отголоски тошнотворно-кислого «аромата», к которому примешиваются нотки соли, йода и специй. Полный энтузиазма, муж устремляется прямо к его источнику. У меня же запах вызывает лишь одну ассоциацию: выброшенные на морское побережье, преющие водоросли. И нет никакого желания употреблять их в пищу.

В маленьком домике с приглашающе открытыми дверьми хозяйничает пожилая атлантийка. Не могу отделаться от впечатления, что вижу местную ведьму или знахарку. Несмотря на жару, на ней много одежды — длинная юбка, жилет, открывающий жилистые старческие руки, перепачканный передник. Она колдует над несколькими закопченными чанами, над которыми поднимается удушливый пар. Я еле сдерживаюсь, чтобы не скривиться — комнату наполняет сбивающее с ног амбре морской флоры.

Держась у Ника за спиной, я прохожу в тесную кухню. Вдоль стен выложены большие, перевязанные посередине пучки высушенных водорослей. На стенах висят расценки: корзина еды за три мелких ракушки, две средние или одну крупную. Стоимость обмена еды на другие предметы просьба уточнять у хозяйки.

— Одна большая монета за две тарелки вашего лакомства! — громко заявляет Никель и лезет в нагрудный карман. Но стоит ему подойти ближе, в глазах отражается сомнение: в чанах булькает насыщенно зеленое, водянистое пюре. Я бы пожалела монету и за целую кастрюлю.

Атлантийка смотрит на нас во все глаза, особенное внимание уделяется мне. Справившись с изумлением, подает две тарелки с ложками, сплетенные из туго перекрещенных темных лоскутов. Есть водорослевую еду из водорослевой посуды — Ник, судя по виду, не был к этому готов. Его решимость отведать кулинарные изыски здешнего мира тает на глазах.

— В чем дело? — понижаю я голос. — Ты же раньше бывал в Атлантисе?

— Да, но я путешествовал с другим уровнем… комфорта.

Все ясно. Трехпалубные лайнеры, быстроходные яхты, первоклассное обслуживание и преклонение перед обеспеченными пассажирами. Не станет же къерр Никель Андо добираться до своей лаборатории с помощью плавучих островов, где жизнь стоит на месте уже сотни лет?

— Зато здесь есть ложки, — мне становится весело.

— Хочешь попробовать? — он протягивает мне одну из тарелок.

Очень трогательно. Но не впечатляюще. Пока что в соревновании «кто лучше накормит Вариссу» с значительным отрывом лидирует Тимериус.

— Уверена, это бесподобно вкусно, — я кошусь на повариху, внимательно прислушивающуюся к нашим словам, — но вынуждена отказать.

Оставляю свою тарелку на столике у входа. Я скорее согласна попробовать сырых фиори, чем эту вонючую размазню. Ник осторожно берет в рот ложку с зеленое пюре, и его лицо застывает.

— И как?

— Эмм… неописуемо.

Видимо, на вкус также плохо, как и на запах. Сжимаю челюсти и прикусываю нижнюю губу, чтобы не расхохотаться, но уголки рта сами собой ползут в стороны. Отворачиваюсь. Не хочу показаться неблагодарной и обидеть старушку смехом, она и так смотрит на меня с большим подозрением.

— Если взять больше соли и приправ… — говорит он на набилианском, щедро посыпая месиво специями, — и забыть, из чего это сделано, становится… неплохо.

Тоже перехожу на его родной язык.

— Не ешь, — мне почти физически больно смотреть, как он пытается управиться со своей порцией, — обещаю, я не расскажу об этом Тимериусу. Да и диету можно отложить на какое-то время.

Однако Ник мужественно продолжает есть и останавливается, когда на дне чашки остается совсем немного. Такая выдержка достойна восхищения, но вызывает одно сочувствие.

— Идиот, — он переводит дух и залпом выпивает стакан воды. — Почему я не догадался взять с собой еду?

Он расплачивается с атлантийкой и мы наконец-то покидаем ужасное место. Но не успеваем отойти и на метр, как из кухни раздается грохот вперемешку с воплями, сопровождающийся ударной волной жара и вони.

По округлившимся глазам Никеля вижу — дело плохо. Одна из раскаленных кастрюль опрокинулась навзничь, вынудив повариху вскочить на стол, спасаясь от залившей комнату зеленой жижи.

Как некстати он вспомнил о моем умении притягивать неприятности! Словно напророчил.

— Варисса, — шипит он сквозь зубы, — ты снова?!

— Я ничего не делала! — верещу я. — Даже пальцем не трогала!

Вопли старухи сменяются руганью. Судя по ее шипению, она в ярости, и абсолютно точно знает, кого винить в происшествии.

— Я помогу ей прибраться. Не хватало только, чтобы она разнесла сплетни по всему острову. Уходи, — Ник кидает на меня тяжелый взгляд и направляется обратно, но в последний момент оборачивается. — Нет, лучше стой здесь, пока еще чего не натворила! О, Вселенная, как же с тобой сложно!

У дома почти сразу начинают собираться атланты, привлеченные шумом и суетой. Они смотрят на беспорядок, на меня и Никеля, вместе со старухой возящимся в водорослевом пюре и ругающемся, как сапожник.

Несмотря на наказ Ника, я все-таки ухожу. Боюсь того, что зеваки придут к неблагоприятным для меня выводам. Скрываюсь за поворотом, убыстряя шаг, не заботясь о том, куда и зачем бегу. Меня гонит разочарование, жгучая обида и готовые пролиться слезы. Взгляды местных хлещут, словно розгами, заставляя пылать щеки. Я почти достигаю противоположного края острова, когда Никель настигает меня. Хватает за предплечье, больно впиваясь пальцами, и, не обращая внимания на сопротивление, тащит в обратном направлении.

6. Атлант и Море (1)

— Почему я? Блин, ну почему всегда я? Может, она сама задела его? — голос звенит натянутой струной. Не знаю, почему случившееся так расстраивает меня, и что вызывает большую обиду — дурацкий чан, свалившийся так не вовремя, пристальный интерес атлантов или гнев Никеля.

— И трос на баркасе тоже сам оторвался? Не слишком ли много случайностей, Варри?

Я упираюсь, стараюсь вырвать руку из железной хватки, но Ник непреклонен. Мне хочется освободиться не только из-за противодействия: он весь перемазался в пюре, пока помогал собирать его, и терпеть надоевший запах, источаемый так близко, совершенно невозможно.

— Ах, еще и трос? Любое происшествие валить на меня, как это удобно! Не криворукая старуха, не трухлявый канат на проржавевшей лодке, не происки судьбы и бездарная организация главы экспедиции — а я! Всё — я! Замечательно. Просто потрясающе! — меня несет. Я почти кричу, ничуть не заботясь о том, что поблизости может оказаться множество лишних ушей.

— Не любое. В такие моменты от тебя исходит сила, направленная не на созидание, а на разрушение. Ты не замечаешь, потому что находишься в эпицентре возмущений эфира, но окружающие чувствуют выброс. Это словно неуловимая угроза, предостережение держаться подальше, которая отталкивает и вместе с тем возб… — он запинается и останавливается.

— Да, я возбуждаю всё и вся, мы это уже обсуждали когда-то. Но мне-то что делать?! Возвращаться обратно в Набил, прямиком в объятия Магарони?

— Ты все еще не поняла, что я тебя никуда не отпущу? — Он смотрит на меня, тяжело дыша, стоя почти вплотную, и меня окатывает холодом. Адреналин разбегается по телу, будоража, как ударная доза кофеина. — Созидание или разрушение — неважно. Ты должна быть со мной.

Я вспоминаю, как он поцеловал меня (неужели это было вчера?) и внезапно накатывает понимание: он может и сейчас сделать это. Запросто.

— Отойди, — прошу я, и он, противореча своим словам, отпускает мою руку, чувствуя повеявшую от меня растерянную, почти жалобную, покорность. Я больше не буду сопротивляться и бежать, куда глаза глядят. Я пойду за ним.

— Мы пришли, — он отводит глаза и подходит к двери невзрачного скособоченного домика, мало чем отличающегося от других домов на улице. — Сразу не врывайся, дай охранному устройству просканировать тебя.

Спустя десять минут в дом влетает взволнованный Тимериус.

— Что случилось? Я общался с членами собрания острова. Пришел, как только смог.

— Маленькая неприятность. Варисса перенервничала и устроила потоп в лавке, торгующей бурдой из водорослей.

Не хочу спорить и отпираться. К чему, если даже хамелеон, находящийся далеко от меня, смог почувствовать выброс чего-то там «отталкивающего и возбуждающего».

Парень хмурится.

— Так быстро? Плохо. Расставь подавляющие помехи установки.

Никель сидит, со всех сторон обложившись приборами. Загадка тяжелых рюкзаков, в том числе моего — ооо, да, моего в особенности! — разрешилась. Что может быть нужнее килограммов техники в путешествии? По мнению Никеля — ничего. Тем более, если они могут уберечь от агрессивного воздействия негостеприимного мира.

— А я чем занимаюсь, по-твоему? — ворчит он. — Попробую создать безопасную область хотя бы в радиусе десяти метров от дома.

Следующие два дня я пытаюсь привыкнуть к скучной островной жизни, которая отныне проходит мимо меня, и скромным бытовым реалиям нашего дома. Две комнатки да крохотный туалет (представляющий из себя дырку в полу, омываемую накачивающейся насосом морской водой), становятся нашим пристанищем на ближайшее время. Мужчины, после короткого словесного боя, отдают в мое распоряжение гостиную со старым диванчиком, а сами ютятся в спальне на одной кровати.

Настроение неумолимо падает. Куча приборов, охранное устройство на двери — столь серьезный подход к делу вынуждает бояться саму себя. Редкие выходы «в люди» сопровождаются косыми взглядами со стороны местных, и я перестаю гулять в одиночестве. Лишь атлантийские дети, полные настороженного энтузиазма, косяками проходят мимо нашего дома, заглядывая внутрь окон, и с веселыми криками убегают, стоит кому-то из нас уличить их в слежке. Может, Ник прав, и я бомба замедленного действия, готовая рвануть в любой момент?

Сам он проводит уйму времени, возясь с оборудованием: пытается установить связь с лабораторией в Море Памяти. Безрезультатно: подозреваю, приборы отказываются адекватно работать, реагируя на витающее в воздухе напряжение. Мое отношение к нему меняется диаметрально, от пронзительной нежности к дикому желанию прибить. В такие моменты кажется — слетевшая с плиты кастрюля и оторвавшийся трос сущие пустяки. Я могла бы поднять в воздух целый остров.

Единственная отдушина этих дней — Тимериус. Его аура хамелеона действует успокаивающе, отрезвляя в моменты ярости и гася проявление привязанности. Помимо эмоциональной пользы он несет еще и практическую: сглаживает любые помехи среды, создавая вокруг себя защитную область. Когда он рядом, все встает на свои места. Моя неловкая «особенность» перестает иметь значение. Я снова могу ходить там, где хочу, и когда захочу.

К сожалению, атланта я вижу не так уж и часто. Почти все его время занимают переговоры с гереро и встречи с собранием острова. Он видоизменил свой костюм — укоротил штаны, сменил цвет с ярко-белого на грязно-бежевый, чтобы не выделяться белой вороной среди тусклых нарядов местных жителей, майку превратил в обтягивающую безрукавку. Дорогущие ботинки, чудо инженерной мысли, большую часть дня сиротливо стоят в углу комнаты: к другим атлантам он ходит босиком. «Держу руку на пульсе» — так он сам называет эти бесконечные встречи и переговоры. Но я подозреваю, что ему просто нравится проводить время с людьми из родного мира.

Его деятельность приносит плоды — ему удается договориться, чтобы остров не только дрейфовал, но и шел в нужном нам направлении. И по вечерам, когда солнце тонет в океане, а накопленная за день энергия солнечных батарей преобразуется в механическую, турбины внутри острова набирают ход, двигая лопасти, несущие плавучий поселок в сторону континента.

На второй день моего затворничества он возвращается поздно, после захода, и зовет меня прогуляться. Я с радостью соглашаюсь. Жители острова уже начинают готовиться ко сну, так что их настырное внимание не будет досаждать нам. Никель, прежде чем отпустить нас, долго раздумывает, и наконец берет с Тима обещание быть рядом со мной. Такая забота трогает. Вот только вопрос: о ком он больше переживает: обо мне или об экспедиции, которую я могу поставить под угрозу срыва?

Я безумно рада выйти из дома, и даже традиционное хмурое атлантийское небо не портит мне настроения. Цикличность погоды повторяется изо дня в день: чем ниже опускается солнце, готовясь обмакнуться в темнеющее море, тем плотнее встают набрякшие дождем тучи. Ночью они проливаются дождем, и поутру остров сияет, умытый небесной влагой. Встающее солнце задорно отражается в лужах и блестящих поверхностях, влажность к обеду сменяется зноем, зной сменяется облачностью и дождем… И так по кругу.

— Что означают ваши татуировки? — я невольно засматриваюсь на узоры, окольцовывающие его плечи.

— Принадлежность к роду и региону проживания. У каждого острова и клана есть свое обозначение. Можешь считать, что это послание, в котором зашифрованы данные о человеке. Информация о его корнях.

— Но это же просто рисунки… Как из них можно что-то понять?

— В этом нет ничего сложного. Смотри, — он показывает на завитушку в форме волны, упирающуюся основанием в вытянутую восьмерку на левой руке. — Волна на земле. Символ Озрелья (1) — города, выстроенного частично на воде, частично на берегу.

— Так ты у нас столичная штучка?

— Можно сказать, да, — он улыбается и обводит пальцем сложный геометрический рисунок, начинающийся около локтя и прячущийся за безрукавкой. — А это знак Сильных. Круглые кляксы на спине — титул при рождении.

Сильные? Кляксы?

«Сильные — один из влиятельнейших кланов на континенте. Закругленные завитки в родовой татуировке означают лордство», тренькнуло в голове.

— Оооо… Так ты еще и лорд?

— Был, — на лицо Тима набегает тень, и я понимаю, что в эту тему лучше не углубляться.

Вот это удар! А ведь мы только-только нашли общий язык c Тимериусом. Точнее, с Тимериусом-просто-атлантом. Я даже стала считать его другом. Но кем мне считать Тимериуса-важную-шишку?

Мы молча выходим на голую, обдуваемую со всех сторон набережную, вдали от причала и отсеков для рыбной ловли.

Она выглядит так, словно создана, чтобы быть преддверием океана. Два ряда высоких фонарей высятся по бокам широкой лестницы, спускающейся прямиком в воду. Нет ни ограждений, ни забора: остров плавно перетекает в море, а море — в небо, сливается в сплошное темное полотно.

— Зачем мы здесь? — я оглядываюсь по сторонам, представляя, как во время шторма волны перекатываются по набережной, почти достигая жилых домов. Меня одолевают смешанные чувства. Умиротворение, внушаемое Тимериусом, благоговение перед мощью морской стихии и смутная тень беспокойства. Впереди раскинулась черная пустота, наполненная лишь шумом прибоя, разбивающегося о зеленые скользкие ступени, хлюпаньем, всхлипами. Шаг — и окажешься внутри нее. Мы с Тимом словно два космонавта, замершие на пороге бесконечно одинокого мира.

— Чтобы искупаться, — Тимериус стягивает безрукавку и тянется в штанам. — Сегодня ночью остров дрейфует: дожидается плавучего города, догоняющего нас с запада. Лучшего момента для купания не найти.

С сомнением смотрю вперед. Колышущаяся бездна совсем не вызывает желания в нее окунуться. Стоит ступеням закончится, и открытое море откроет чудовищный зев. Какие древние чудища поджидают внизу, в надежде словить неопытную чужачку?

— Ты пойдешь? — он разувается и снимает последнюю одежду.

— Гырхммм… — вырывается у меня. Абсолютно голый, белый, как снег, Тимериус ярким пятном выделяется на фоне черной воды… Происходящее похоже на психоделический сон с вкраплениями эротики. В голову само собой лезет украденное Ником воспоминание: возлюбленный, ныряющий в море, чтобы достать цветок и таким образом признаться в любви. Отгоняю его, выравниваю дыхание и стараюсь думать очень осторожно, чтобы не привлечь Никеля громкими мыслями.

Что-то подсказывает — он будет в ярости, если узнает, зачем Тим позвал меня.

1) Озрелье — столица Атлантиса, выстроенная на южном берегу последнего материка.

6. Атлант и Море (2)

Атлант тем временем спускается вниз, ни капли не стесняясь наготы, словно всю жизнь только и делает, что дефилирует голышом перед малознакомыми девушками. Становится на ступень ниже, и дошедшая волна обнимает его за ноги, закручиваясь ворохом брызг. Мне чудятся сверкающие искры, загорающиеся и тут же гаснущие в белой пене. Что это? Древняя магия водного мира? Образы, вызванные шоком?

Вода скрывает его до пояса (фух, можно выдохнуть!). Каждое движение порождает серебристый вихрь, закручивающийся вокруг тела. Окунается полностью, отталкиваясь ногами от кромки острова, делая сильный гребок, и вода вокруг вспыхивает серебром.

Забыв о присутствии кого-то еще, Тимериус смеется, плещется, заводя танец с искрами, все дальше отдаляясь от берега. Ныряет и выныривает — голова то показывается, то снова скрывается между горбами водных холмов. Свежий бриз, дующий с моря, чередуется горячими волнами счастья и покоя, генерируемыми атлантом. Он с упоением окунается в воду, желая слиться с жидкой, напоминающей расплавленную ртуть, субстанцией. И море принимает его, как родного, встречая авациями прибоя, рассыпаясь холодным фейерверком белых искр.

Уплыв от берега метров на двадцать, Тим больше не показывается. Я напрасно напрягаю зрение, всматриваясь в колышущуюся воду, еле освещаемую тусклыми фонарями.

Исчезают искры. Счастье и тепло отдаляется, стихая, тушатся ночной пронизывающей свежестью. Минуты бегут одна за другой, и каждая по капле вливает тревогу. Я понятия не имею, как далеко Тим умеет уплывать, и сколько способен находиться под водой.

Мнусь на берегу, не решаясь войти в воду. Пытаюсь вызвать атланта по мысленной связи, но в ответ в висках стучит гулкая тишина. Да и стоит ли его торопить? Имею ли я на это право? Ох. Никелю это не понравится…

— Не понравиться ЧТО?

Подпрыгиваю на метр от неожиданности — дернул же черт подумать! Таких людей не стоит поминать на ночь глядя. Раз, и мой невозможный супруг уже тут, легок на помине. Стоит позади, засунув руки в карманы, и смотрит, склонив голову набок. Словно личный демон, возникающий на одном из плеч в моменты сомнений.

— Тим уплыл, — я кивком показываю на море, стараясь не выдать своего волнения, хотя именно оно и привело мужа сюда. — Нырнул, скорее всего. Или утонул. Или нырнул, а потом утонул.

— Ого, сколько предположений одно другого невероятней, — Никель садится на верхнюю ступень, — "Нырнул! Утонул!". Ты из-за этого так переполошилась? Правда считаешь, что АТЛАНТ может утонуть?

— Он под водой уже минут десять! — шиплю я. Хочу пнуть его, но сдерживаюсь. Во мне просыпается раздражение — оттого, что Тимериус пропал в страшной воде, и его миротворческая способность не распространяется так далеко. Но еще больше потому, что язвительность Ника имеет под собой веские основания.

— Да хоть двадцать (1)! Определенно, ты самая несносная из всех моих учениц. Неужели, так ничего и не усвоила?

Колеблюсь, но все же сажусь рядом. Быть может, я и не хочу ничего учить или усваивать. Варисса Максимова больше не та наивная студентка, без памяти погрузившаяся в иллюзорный мир, сотканный преподавателем-чтецом. Она хочет думать своей головой, а не навязанными знаниями, жаждет сама совершать ошибки и набивать необходимые для познания мира шишки, привязываясь к людям, а потом теряя их.

— Ты знал, что он лорд?

— Он лорд только у себя на планете. Да и то уже бывший.

— А что произошло? Ты знаешь? — я подаюсь к Нику. Умом понимаю, что сплетничать в такой момент невежливо, но ничего не могу поделать со жгучим любопытством.

Тот меряет меня долгим взглядом и отодвигается.

— Вот сама и спроси у него. Он всплывет, как только наиграется.

— А Борк? — в который раз за эти дни спрашиваю я. — Когда придет Борк?

Никель хмурится, смотрит вперед и лохматит волосы рукой. Он уже несколько раз уходил от ответа. Он мог бы сделать это снова: сменить тему, виртуозно заговорить зубы, отделаться общими фразами. Но в этот раз он молчит, будто сама обстановка — не выносящий двуличности океан и бескрайнее небо располагают к честности. Он до самого края искренен в своем молчании, и я ценю это. Но сейчас эта искренность отдает беспощадностью, выдавливая слезы из моих глаз.

Становится промозгло. Порывы ветра требовательно хватают меня за волосы — еще немного, и ливанет. Я ощущаю, что нагретые за день ступени окончательно теряют тепло, забирая его у меня. Плотнее закутываюсь в куртку: холод пробирает до мозга костей, заставляя сердце болезненно сжиматься

— Не знаю, — наконец говорит он.

В этих двух коротких словах столько растерянности, что мне хочется кричать.

Мне кажется, это я во всем виновата. Если бы я ненароком не выдала срок начала экспедиции, Борку не пришлось бы прикрывать наши с Ником задницы от ловцов Центра Разума. Кажется, он сделал это не по долгу службы, а по зову сердца. Будто, даже зная его пару дней от силы, я нашла в нем настоящего друга. Возможно, я ошибаюсь. Мне свойственно разочаровываться в людях, раньше времени наделяя их качествами, которых у них нет. Я погружаюсь в них сразу и без остатка, привязываюсь, как умеют делать только безнадежные одиночки.

— Рано или поздно он объявится, — Ник дотрагивается до моего локтя, не желая прикасаться к голой коже рук. Этот жест смахивает на ободрение, но что-то подсказывает — он говорит еще и о многом другом.

Никель тоже привязался к своему молчаливому, предельно вежливому и надежному помощнику, и тоже чувствует вину за случившееся. Если бы он играл по правилам, не рисковал впустую и не тешил свое самолюбие, Магарони с ловцами даже не обратил бы на нас внимания.

Странное ощущение, будто бы я тоже научилась читать Никеля. Убедилась в наличии сентиментальных чувств у железного къерра, поняла их и с удивлением обнаружила — мы в чем-то похожи.

Потому что несмотря на шумность, болтливость и неуемную энергию, Никель тоже одиночка. Дар проникать во внутренний мир других людей проложил глубокую пропасть между ним и остальными. И даже я не смогла приблизиться к ее дну хотя бы на йоту.

Тимериус не такой. Я вспоминаю его поведение во время охоты на фиори, уверенность среди себе подобных, направленные на него взгляды местных. От него всегда идет свет, а в душе нет места пропасти. Может, поэтому я стараюсь максимально отстраниться от друга-атланта, не принимать близко к сердцу его заботу и внимание. Чтобы не провалиться еще и в него.

В черноте моря мелькает проблеск белого. Один, затем еще один, гребок левой рукой, гребок правой. Лицо, на мгновенье приподнявшееся над водой, чтобы глотнуть воздуха — это он! Сердце совершает радостный кульбит. Тимериус возвращается!

— Всплыл… — константирует Ник и замолкает, уставившись на выходящего из воды парня.

Вместе с Тимом возвращается тепло и свет. Мне кажется, или стихает ветер, замирают волны и даже фонари разгораются ярче? Окружающее претерпевает метаморфозы, словно пропущенное через радужный фильтр.

Но не все разделают мой восторг. Тепло атланта растворяется в холодном гневе, повеявшим от Ника, стоило ему как следует разглядеть своего компаньона. Он смотрит на нагого парня чуть ли не с ужасом, только сейчас осознавая масштаб катастрофы: Тимериус красив, как Аполлон: строен, высок, в меру накачан и ухожен. У него широкие плечи, идеально плоский живот, длинный ноги, также как и… И остальное все в полном порядке, в общем.

— Подбери слюни, — бросает Ник мне и, собрав в охапку одежду Тимера, кидает ее тому в грудь, — прикройся, ненормальный!

Агрессивная встреча застает юношу врасплох, он не успевает выставить руки, и майка со штанами падают к его ногам, прямиком в набежавшую волну.

— Ты обещал. Быть. Рядом с ней, — слова рождаются на свет медленно, с большими паузами, перемежающимися тяжелым дыханием. На всякий случай отодвигаюсь подальше: Ник тщетно пытается взять себя в руки, явно проигрывая схватку с собственными эмоциями. — Чем ты. Твою мать. Занимаешься?!

— Я и был. Чего взвился? — атлант поднимает одежду, с которой стекает вода.

— Нет, НЕ БЫЛ! — кричит Ник, вскакивая на ноги и пиная обувь Тимериуса, стоящую неподалеку в ожидании хозяина. — Обязанность хамелеона — обеспечивать безопасность членов команды в негостеприимном мире! Она прописана в нашем с тобой договоре! Не пропадать, по полдня обмениваясь любезностями с родичами, не купаться под луной и не болтаться в океане бесполезным куском биомассы, ожидая неизвестно чего! Это не каникулы на родине, Кальведросси!

— Благодаря мне остров движемся в направлении материка.

— Брось, такими темпами мы будем там не раньше, чем через месяц, — Ник берется за голову, трясет ею и проводит руками по волосам. Несколько раз глубоко вздыхает и продолжает куда спокойнее. — Ох. Прошу прощения за временное помутнение рассудка, вызванное сменой часовых поясов. Это — мое, — он показывает на отлетевший ботинок, чуть двигая его ногой в сторону атланта, словно извиняясь и напоминая, на чьи деньги было сделано обмундирование. — Не вздумайте повторить это. Пинать транс-формы разрешено только мне.

— Я в хорошем настроении сейчас, и потому не буду спорить. Сам защищай ее где хочешь, и как захочешь. Но задерживаться не советую. Подьем ожидается ранний, — Тимер холодно смотрит на меня, не спеша натягивает штаны на мокрое тело и уходит.

Мне ужасно неловко. Подозреваю, вина Тимериуса вовсе не в том, что оставил меня одну, а в том, что пошел купаться голышем. И меня с собою звал.

— О чем это он? — спрашиваю я. Мне ужасно неловко. Вряд ли Ник вызверился так просто из-за того, что атлант бросил меня одну. Скорее уж дело в оголенности его идеального тела.

— Завтра у местных важный день: встреча с другим островом и продажа пойманной рыбы, — Никель устало опускается на верхнюю ступень. Пройдет совсем немного времени, прежде чем он раскается в своем поведении. — А вечером — праздник конца месяца.

— Праздник? — я не могу поверить в свою удачу.

Ник морщится.

— Скорее архаичные народные гулянья. Все соберутся на набережной, будут плясать, шуметь и отмечать удачную сделку. Может, вознесут парочку кровавых жертв местным божкам. Чего улыбаешься? Ты остаешься дома.

А вот это мы еще посмотрим. Я скорее умру, чем пропущу такое событие. Впрочем, учитывая мою удачливость, я могу провернуть и то, и другое.

1) За тысячелетия, проведенные атлантами на воде, их объем легких вырос, позволяя долгое время обходиться без воздуха.

7. Татуировка рода (1)

РРРРАААААУУУУУУАААА!

Я подскакиваю в кровати, с трудом продирая глаза и нащупываю что-то, что может сойти за оружие.

Сквозь грязные окна нашего домика проникают тусклые лучи солнца. Низкий утробный звук, громкий, как противовоздушная сирена, рождается в недрах острова, заполняет густой предрассветный воздух, блуждает между постройками, отражаясь и множась в лабиринте стен, дверей и потолков. Разносится над морскими просторами, заполняя собой километры пространства, оглашает глубины моря, распугивает рыб и пронзает атмосферу, развлекая его утренней песней плавуче-поющего клочка суши посреди водного царства.

ООООООУУУУУУУУУУИИИИИ!

В партию вступает второй трубач, вторя той же мелодии из нескольких монотонных нот, но переиначивая их другими интонациями. Звук воздействует на все вокруг, живое и неживое: оконное стекло откликается тихим дребезжанием, кровать мелко вибрирует; мне же хочется встать и бежать неизвестно куда, подчиняясь настойчивому требовательному зову.

Первый испуг проходит вместе с остатками сна. Еще очень рано, но о продолжении отдыха не может быть и речи: неведомые музыканты позаботились, чтобы все жители острова проснулись одновременно. В соседних домах хлопают двери, выпуская людей в сырой, наполненный призывным ревом, туман. Я выглядываю в окно: несмотря на кажущуюся вездесущность звука, местные прекрасно улавливает расположение его источника — или просто знают то, чего не знаю я — дружно устремляясь на север, стекаясь в одну из узких улочек.

Из соседней комнаты появляется Тимериус, демонстрируя чудесные умения своей расы: натягивая майку, умудряется прыгать на одной ноге, второй целясь в штанину. Он даже не смотрит в мою сторону и выбегает на улицу, присоединяясь к покидающим дома атлантам.

— Началось… — вслед за ним в дверях появляется всклокоченный со сна Ник, приглаживая торчащие волосы. Похоже, он в хорошем настроении: вчера последнее слово осталось за ним, а не за Тимериусом.

— Что началось? Потоп? Нападение?

— Нет, — он зевает и широко потягивается, игнорируя всеобщее возбуждение, — всего лишь встреча двух одиноких островов, затерявшихся среди бекрайних океанов и вдруг нашедших друг друга. Можно спать дальше.

Мне не нравится его лукавая ухмылка и масляный взгляд, мазнувший по моей разостланной постели. Набираю полную грудь воздуха, морально готовясь к словесной дуэли.

— Я хочу посмотреть на это.

— Ну, смотря на что… Кое-что интересное я бы смог показать…

— Черт! Прекрати! Я хочу посмотреть на другой остров!

— А вот это исключено. Мне так и не удалось связаться с институтом. Если возникнут трения с островитянами, отступать будет некуда. Лодки по-прежнему нет.

Я знала, что ответ будет именно таким, но все равно злюсь. Чувствую себя ребенком, выпрашивающим неположенную добавку мороженого.

— И кто виноват, что экспедиция плохо укомплектована? Кто не может правильно настроить приборы и связаться с нужными людьми? Кто, в конце концов, взял в команду неуклюжую тюху, разрушающую все в радиусе сотни метров? Я тоже помню договор, Ник, — перестаю нападать и привожу вчерашний довод Ника, — странница переносит вас в новый мир, а вы создаете ей условия для этого. О принудительной изоляции там не было ни слова.

— Хочешь сказать, я плохой руководитель?

Меня так и подмывает свредничать и сказать "да", но это стало бы слишком явной ложью. Руководить, управлять и диктовать — те вещи, которые выходят у Никеля лучше всего остального.

— Хороший. Но мог бы стать прекрасным, если б научился слушать других, а не только себя.

— Слушать других, говоришь? Я пробовал, но это не приносило плодов. Люди слишком часто говорят совсем не то, чего хотят на самом деле.

— Лично я хочу быть услышанный. Заслужить уважение и право голоса.

Ник иронически изгибает бровь и смотрит в упор, надеясь, что я расколюсь под его молчаливым сомнением, но я отвечаю самым честным и твердым взглядом из имеющихся у меня в арсенале.

— Это правда? — уточняет он.

Колеблюсь долю секунды. Настоящая правда в том, что я хочу многого, очень многого. Сплю и вижу, когда помимо всего вышеперечисленного получу еще и обещанные за экспедицию миллионы и дом в Высотном городе. Но озвучивание стольких желаний за раз вряд ли вызовет понимание.

— Правда на… девяносто четыре и шесть десятых процента.

Столь конкретная цифра вполне устраивает его. Он выпрямляется, хлопает в ладоши и вроде даже веселеет.

— Хорошо. Я услышал тебя. Одевайся, и идем. Скоро начнется обмен.

Я ожидала совсем другого ответа, поэтому смысл сказанного не сразу доходит до меня. Согласен? Я ведь даже не бросила в ход тяжелую артиллерию — слезы, истерику или мольбу… Невероятно, но факт: мы научились вести переговоры.

Мы готовимся к вылазке максимально быстро, но тщательно. Я умываюсь, чищу зубы и причесываюсь, Ник берет перчатки, но пока не надевает, застегивает куртку до самого горлышка — так, словно собирается на секретное задание, а не на утреннюю развлекательную прогулку. В его рюкзаке как раз помещается парочка портативных подавителей вибраций. Он врубает их на полную мощность, заслуживая уничижительный взгляд с моей стороны, и спустя пару минут мы выходим на площадь с рыболовными тралами.

Первое, что бросается в глаза — преобладание женщин в собравшейся толпе. Эстрогеновый коктейль ударяет в голову, вызывая целый спектр нехороших предчувствий. В отношениях с мужчинами мне везет гораздо больше, чем с женщинами… Ну да, ладно. Не время раскисать. Я для этого и вышла из дома, чтобы доказать Нику и самой себе, что не являюсь ходячей катастрофой.

Надеюсь затеряться среди местных и спокойно понаблюдать за продажей улова, но вместо этого становлюсь вторым по значимости событием после острова-побратима. Мой стройный план летит псу под хвост. Нас с Никелем преследуют настороженные взгляды, перешептывания за спиной и сдержанный интерес, которой после первого дня на острове лишь усилился. С трудом верится, что это последствия инцидента с кастрюлей. Ник прячет руки в карманы, держа их подальше от обнаженных участков тел собравшихся.

— На что местные будут менять рыбу?

— На ткани. Прибывший остров — специалист по выделке и окраске материалов из водорослей. Об их умениях создавать необходимое из самого распространенного среди местных ходят легенды.

Становится понятно преобладание атлантиек на площади, их возбужденность, резкие жесты и нервное подергивание глаз. Женщинам не терпится заполучить новые платья ярких, сочных цветов. Что и неудивительно: сейчас их наряды выглядят немного… потасканными. Юбки, когда-то насыщенно зеленые, со временем приобрели грязно-бурый оттенок, местами выцвели и затерлись. Из декоративных элементов — только шнуровка, присутствующая в изобилии, и, само собой, разноцветные наколки.

— Варисса… — Ник красноречиво смотрит на мои плечи и декольте (весьма скромное, между прочим), подмигивающее из-под выреза майки. — У тебя есть, чем прикрыться?

— Нет, — моя куртка осталась дома, — жарко же.

Неужели во мне видят нарушительницу спокойствия? Наряды атлантиек тоже нельзя назвать пуританскими. Подолы их платьев и юбок, зачастую короткие, снабжены длинными разрезами, поднимающимися чуть ли не до пупка и перехваченными тесьмой. Открытые топы без стеснения демонстрируют загорелую татуированную кожу. Ха, да я в своих штанах выгляжу куда высокоморальней некоторых местных дамочек! Которые, по-видимому, их попросту не носят. Я тут одна такая. Черт.

— Эээ…. Ник? Ты ведь по-прежнему не против спасти меня, если группа агрессивно настроенных местных вдруг решить свалить все беды на меня? — шепчу я.

— А что, ты уже приготовилась пакостничать? — шипит он в ответ.

— Даже и не думала. Так, на всякий случай уточнила.

Наш разговор прерывает короткий, но мощный гудок, берущий начало где-то в скоплении зданий. Я оборачиваюсь. Над крышами, почти на уровне одинокого маяка, возвышается длинная изогнутая труба, направленная в сторону моря — виновник нашего раннего пробуждения.

Следуя команде, остров поворачивается на восток, прямо к нещадно палящему сквозь прорехи в облаках солнцу. Красоту рассвета медленно заслоняет другой плавучий поселок, до этого прячущийся с обратной стороны города. Даже я, не специалист в архитектуре Атлантиса, понимаю — его жители живут лучше и богаче наших. Дома не теснятся один к другому грязными хибарами, а стоят стройными рядами, радуя глаз светлыми и веселыми оттенками: желтыми, голубыми, розовыми. Даже тучи, похожие на всклокоченные брови небесного старца, превращаются в кроткие зефирные облачка, стоит острову-соседу потянутся к ним тонкими башенками.

На широкой набережной стоит толпа людей, яркость одежды которых бросается в глаза даже на расстоянии. Руки вскидываются в приветственном жесте: «не наши» атланты тоже рады встрече.

Начинается долгий и кропотливый процесс состыковки двух островов. Максимально приблизившись друг к другу, плоские платформы набережных дружно раскрываются, выпуская из себя дополнительные плиты, ощетиниваются крюками, сцепляющими механизмами и прочими рыже-зелеными от постоянного контакта с водой железяками. Атланты и атлантийки, без оглядки на гендерные различия, ловко маневрируют между полостями в земле и острыми балками, что-то настраивают, соединяют, связывают. Я невольно проникаюсь уважением к смелым и спортивным женщинам водного мира — перспектива свалиться в море или быть раздавленным отъезжающими створками нисколько не пугает их. Там, в самом центре кипящей деятельности, я вижу и Тимериуса, его нетипичная для местных прическа выделяется среди бесчисленных кос.

Когда острова оказываются надежно сцеплены, начинается самая ответственная часть мероприятия: подъем и передача улова. Сначала достают рыбу, пойманную до нашего прибытия: гремит лебедка, наматывая на барабан металлический трос, и один из тралов поднимается вверх, являя взору длинную скрученную сеть, набухшую от тысяч серебристых тел. Она движется к соседнему острову, удерживаемая массивным краном, и с грохотом опрокидывается над большим резервуаром, рассыпаясь тяжелым ливнем из рыб под дружные апплодисменты зрителей.

Затем настает черед фиори. Эта сеть куда больше и тяжелее предыдущей. Сквозь ее ячейки, местами надорванные, проступают жесткие разноцветные гребешки, торчат острые хвосты и плавники. Груз поднимается медленно, с него потоками стекает вода, заливая набережную и стоящих рядом атлантов. Ржавая лебедка ревет, с натугой пересиливая тяжесть рыбного косяка.

Я замираю вместе со всеми. Стихают крики и подбадривающие возгласы, собравшиеся словно бояться нарушить хрупкость момента излишним шумом. Становится тише, мир покрывается паутиной, сохнет и блекнет. Предчувствие беды ударяет в грудь, отзываясь кинжальной болью в подреберье.

— НИК! — я хватаю его за руку, впервые за долгое время сама прикасаясь к нему. Добровольно соглашаюсь на чтение. Ощущаю горячую и сухую кожу ладоней, но не теряю голову, наполнившись дурманящими образами, а наоборот, сохраняю кристальную ясность сознания. Вижу, как солнечный луч отражается в блестящей, как платина, чешуе пойманной рыбы, и делает картинку резче. Приближает картинку разбухшего невода. Вытянутая, истончившаяся сеть, ржавый до дыр крюк, тяжелый вес улова, скрип и трение… Что будет дальше?

Заданные параметры складываются, неумолимо приближая единственное решение уравнения — обвал трала, маленьким взрывом разносящийся по набережной и погребающий под собой двух атлантов. Ударная волна хвостов, голов и плавников, сметающая все на своем пути.

Все это видит и Никель, губкой вбирающий в себя мои мысли и эмоции.

"Трал, Кальведросси!", — слышу я его властное предупреждение в своей голове.

Удивленный Тимериус вертит головой, выискивая нас в толпе. Цепляется взглядом за кудрявую шевелюру Ника и мои распущенные волосы, переводит взгляд на сеть. Я не слышу, что он говорит рядом стоящим атлантам, но по уверенным жестам, выражению лица, в миг ставшего жестким, догадываюсь — Тимериус берет инициативу в свои руки. Отдает приказы, направляет и командует.

И, удивительное дело — его, некогда покинувшего родной мир ради футуристичных пейзажей Набила, слушаются. Двое атлантов взбираются по железным креплениям и закрепляют трал дополнительными крюками. Со стороны острова-побратима тоже идет подмога: механическая рука перехватывает желанный груз, не дает ему разлететься по всей набережной.

Одна за другой до меня доходят волны силы, которые я ощущаю как накатывающее извне умиротворение. Тимериус не просто командует — он перестраивает реальность, консервируя любые возмущения и помехи эфира, скрепляя надломленный механизм не хуже строительной смеси. И — чудо! — гнетущее чувство опасности уходит.

Я отпускаю руку Никеля и судорожно вдыхаю, только сейчас осознавая, что все это время провела без воздуха. Осторожно оглядываюсь и проверяю настроения в толпе. Определенно, катастрофу мы предотвратили. Большая часть людей выглядит безмятежно, успокоенные бурной спасательной деятельностью рабочих. Но некоторые целенаправленно оборачиваются в мою сторону. Снова и снова.

— Ну что, насмотрелась? — ехидно спрашивает Ник.

— Угу, — я вполне удовлетворила свое любопытство.

Стараясь не привлекать излишнего внимания, мы ретируемся с площади, оставляя Тима присматривать за обменом. Я так и не увижу тканей диковинной красы, что приготовили для нас атланты с чужого острова. Но это уже не важно. Настроение падает почти до нуля, я чуть не плачу от осознания своего позора. Ник оказался прав, и единственное приемлемое для меня место — дом, снизу доверху заставленный блокаторами помех. Тоже мне, странница!

— Похоже, в этот раз и правда имела место случайность. Глупо обвинять себя в том, что могло бы произойти, — произносит Ник, ни капли не стесняясь того, что снова бессовестно подслушивает мои мысли.

— Как так? — я изрядно удивлена.

— Это было всего лишь образ, верно? И, кстати, нагрянувший очень вовремя. Присутствие на площади хамелеона, блокаторы в рюкзаке — я минимизировал твое воздействие на естественный ход вещей. Так что, могу лишь поблагодарить.

— Поблагодарить???

Мне кажется, я сплю и вижу Ника: доброго, ласкового, произносящего слова поддержки вместо упреков.

— Да. Спасибо. Трал был изношен задолго до того, как ты ступила на остров. И предчувствие появилось как нельзя вовремя. Случись беда, досталось бы всем. Не только тебе.

— Ты правда не злишься?

— Нет. Это оказалось неожиданно весело и интересно. А еще — мы втроем здорово сработались, правда?

Да уж, команда у нас замечательная, а вот реакция Ника кажется весьма и весьма подозрительной. Не тому ли он так рад, что я сама взяла его за руку?..

8. Татуировка рода (2)

Остаток дня мы с Ником снова сидим дома. Я свыкаюсь с мыслью, что не увижу ни тканей диковинной красы, что приготовили для нас атланты с чужого острова, ни вечернего праздника. Скорей бы пришел Тим и рассказал, как все прошло… Но его нет. Нет никого, весь город словно вымер. Когда ближе к закату под окнами слышится знакомое перешептывание и сдавленные смешки, я радуюсь им, как родным, и резко распахиваю форточку.

— Эй! Есть среди вас смельчаки? Кто-нибудь, кто не боиться поговорить с кошмарными чужаками? — кричу я стайке черноволосых детей, которые при виде меня бросаются наутек. Потом отхожу и сажусь в одно из плетеных кресел, закинув ногу на ногу.

После продолжительной паузы в окне появляется щуплый мальчишка лет десяти. Парламентер, значит. В его глазах мешается страх и жгучее любопытство. Он быстро осматривает комнату, выискивая личные вещи — диковинные предметы, подтверждающих мое иноземное происхождение. Тонкий, шустрый, готовый сорваться на бег при малейшем признаке опасности. На меня почти не смотрит, настойчиво отводя взгляд в сторону.

— Как тебя зовут? — я сижу неподвижно, чтобы не спугнуть ребенка.

— Мирро, — бурчит он в пол.

— Приятно познакомиться, Мирро. Я — Варя, — радуюсь тому, что наши имена оказались созвучны. — Заходи, поговорим. Дверь открыта.

Мальчик чуть приоткрывает дверь и бесшумно просачивается в образовавшееся отверстие. Замирает на пороге, держа руку у округлой рукоятки предмета, заткнутого за пояс.

Похоже, наш маленький гость вооружен! Надо бы с ним поосторожней. Кто знает, с какого возраста атлантийские мальчики умеют метать ножи?

— Ты боишься меня, Мирро? Почему?

Из спальни показывается Никель. Мальчуган дергается, но остается на месте — и, правда, смелый.

— Ты странная… — Мирро, набравшись отчаянной решимости, обводит меня взглядом с ног до головы, — и страшная. Одеваешься, как мужчина, и не заплетаешь волосы.

— Точно, — подает голос Ник, — ей следовало бы чаще расчесываться.

Мысленно советую ему засунуть свое мнение куда подальше.

— А еще? — обидно, конечно, слышать, что ты «страшная», когда косметологи Набила приложили все усилия, чтобы добиться обратного эффекта, но мне хочется взглянуть на себя глазами коренных атлантов. Понять, что со мной не так.

— У тебя нет ни одной татуировки о принадлежности к роду, — в голосе юного островитянина столько упрека, что мне невольно становится стыдно. — Взрослые говорят, что из-за тебя вся рыба ушла из наших вод.

Я вздыхаю и показываю на второе кресло, предлагая ему сесть.

— Ну, во-первых, вся рыба уйти не могла. Я присутствовала при ловле косяка фиори на днях.

— Правда?

— Да. И мой друг лично пронзил двух из них безжалостным острым копьем, — наклоняюсь вперед и прищуриваюсь. — Они были ничуть не страшными и вполне обычными, но мы все равно съели их, понимаешь, Мирро?

— Угу, — мальчик смотрит на Никеля, и в его глазах зажигается огонек восхищения. Тот, осознавая, что его только что приняли за безжалостного убийцу рыб, вспыхивает, собирается запротестовать, но я не даю ему слова:

— Во-вторых, я умею делать прически. Плету косы из трех, четырех и даже пяти прядей. Просто не хочу этого делать.

— Почему?

— Потому что там, откуда я родом, больше любят распущенные волосы.

— А откуда ты родом? — он подскакивает от возбуждения. — Из другого мира? Правда, что там совсем-совсем нет моря?

— Чушь, — фыркаю я. — Там есть море, и не одно. Но мы не используем его как дом, а просто плаваем по нему.

«Ходим», — мысленно поправляет меня Ник. — «Плавает сама знаешь что (1)».

«Ты-то уж точно плаваешь!»

— «Просто плаваете»? А на чем? Где же вы живете? — не имея ни малейшего понятия о наших молчаливых перепалках, тараторит Мирро. Живое детское любопытство и восторг ко всему неизведанному пересилили страх: он скачет вокруг нас, мало что, на коленки не залазеет.

— На суше, само собой. На моей планете есть пять континентов… Не знаешь, что это? — я задумываюсь, как объяснить явление, столь привычное для меня и поистине фантастическое для ребенка, никогда в жизни не ступавшего на настоящую землю. — Континент — это огромный остров, такой гигантский, что его не пересечь, даже если идти пешком целый месяц. Еще у нас есть множество островов поменьше. И все они вырастают из моря сами собой. Человек не приложил руку к их созданию.

— С ума сойти!

— И ТРЕТЬЕ, — я перебиваю его, опасаясь, что такими темпами мне придется отвечать на вопросы вечно. — У меня есть татуировка о принадлежности к роду.

— Где?

— Вот здесь, — я закатываю левый рукав и показываю ему тыльную сторону предплечья.

Мальчишка подается вперед и с разочарованием констатирует:

— Но там же ничего нет…

— Есть. Но она открывается только своим. Людям из моего рода, — хмурюсь и делаю вид, что стою перед сложным выбором. — Хочешь, я покажу ее тебе?

— Конечно!

— Иди сюда, — я подмигиваю Никелю. Он достает из кармана умещающийся в ладони фонарик, и проводит голубой полосой вдоль моего предплечья. В ультрафиолетовом свете на коже проступают шесть концентрических, вложенных одна в другую окружностей — символ иных (2).

— Ну вот, теперь ты тоже принадлежишь к моему роду. Если бы татуировку могли видеть все подряд, в этом не было бы никакой тайны, так ведь? — я многозначительно подмигиваю Мирро.

— Да, — мальчик поднимает взгляд и смотрит мне в глаза. Долго, серьезно, затаив дыхание.

— А теперь иди и никому не рассказывай о ней, договорились?

— Договорились.

— И еще, Мирро, запомни: если кто-то не похож на тебя, это еще не значит, что он плохой.

Двери закрывается за посетителем, и Ник закатывает глаза.

— Какая пошлость! «Запомни, Мирро…». И чего ты хотела этим добиться? Думаешь, теперь он вырастет чутким, понимающим, и будет уважать чужаков, даже если остальные готовы предать их анафеме лишь за внешний вид?

Я морщусь.

— Да, немного переборщила с наставлениями. Никогда не умела общаться с детьми.

— А, знаешь, получилось не так уж плохо… — Ник задумывается. — Ты смогла добыть важную информацию из первых уст. Поняла, почему не нравишься местным?

— Я из другого мира, а значит, автоматически несу угрозу привычному укладу жизни, — меня переполняет возмущение. — А еще потому, что я женщина.

Вот почему виновными во всех смертных грехах всегда выбирают представительниц слабого пола? Я не единственная чужачка на острове. Но Тим — больше свой, чем чужой, а Ник… посмотрела бы я на того, кто рискнул бы сделать из него козла отпущения.

— Нет. Потому что ты непохожа на других атлантиек. А это отличная новость!

— Чем же она отличная?

— Тем, что мы можем попробовать все исправить. Ты сама сказала, что умеешь плести косы. А превратить штаны в юбку — не проблема.

— Ты купишь мне одежду, как у местных?

— Пффф. Говоришь так, словно эти лохмотья чего-то стоят. Нет, я поступлю иначе, — Ник многозначительно смотрит на куртку-трансформу, сиротливо лежащую на кровати и потирает руки.

— Нет-нет-нет, — протестую я. — Зачем это нужно, если я все равно сижу дома?

Он уже особо не слушает меня, берет вещь в руки и раскладывает ее на покрывале. Переворачивает так и эдак, задумчиво потирает подбородок.

— Может, тебя и не придется изолировать от общества… Представь, вдруг предоставится возможность ходить везде, где захочешь? И препятствие на пути — одна лишь крохотная, незначительная деталь одежды…

Никель, искуситель со стажем, поблескивает глазами, вставляя между фразами многозначительные паузы, чем подстегивает мое воображение не хуже кнута. Идея переделать костюм явно увлекла его не на шутку. Почему ему так нравится экспериментировать с моим внешним видом? Наслаждается ролью кукловода, переодевая живую марионетку по своему желанию? Или никак не наиграется с костюмом для межмировых перемещений, умеющим менять цвет и фасон по воле хозяина?

Как бы то ни было, это уже не важно. Поведясь на туманные намеки и польстившись шаткой надеждой попасть на вечернее празднество, я позволяю вытворять со мной все, что угодно.

Тимериус, явившийся спустя полчаса после ухода Мирро, застает странную и слегка бесстыдную картину: я стою перед вольготно рассевшемся в кресле Никелем, сверкая румянцем, голыми плечами и коленками. «Одна лишь крохотная деталь одежды» оказывается грандиозным преуменьшением задачи, поставленной Ником самому себе. Куртка в процессе почти не участвует, штаны и вовсе отложены до лучших времен. Главным объектом метаморфоз становится нательная майка — именно она и скрывает мои прелести. Существенно удлинившись, чуток расширившись и поменяв цвет с белого на серо-зеленый, она становится похожей на экстремально короткое платье.

Я, запасясь терпением, стоически переношу щекотку, порождаемую медленно разрастающейся тканью, морщусь и преодолеваю порыв снять майку и зашвырнуть ее куда подальше.

Ник же — спасибо за недюжую выдержку! — рассматривает меня с чисто профессиональным интересом. Велит повернуться то вправо, то влево, отвернуться и накл… Нет, вот наклоняться точно не буду!

— Собираешь принцессу на бал? К чему эти напрасные усилия? — спрашивает Тим, оправившись от первоначального шока.

— Что-то забыл? — Никель с неохотой отвлекается от своего занятия. Он прямо-таки старается быть вежливым, но это получается из рук вон плохо.

— Я всего на минутку, — хамелеон отвечает ему с такой же холодностью. — Принес одежду для Варри.

Я только сейчас замечаю, что Тимериус держит в руках сверток ткани лазурного цвета. Похоже, он сам пришел к тем же выводам, на которые нас натолкнуло признание юного островитянина.

— Покажи! Это ткань с соседнего острова?

— Не ткань, а целое платье, — атлант улыбается в ответ, разворачивая и держа платье за плечики.

— Ух ты… — у меня вырывается восхищенный вздох.

Это не самый красивый наряд из тех, что я видела. Ему далеко до стильных шмоток российского масс-маркета, и еще дальше (примерно, как до Луны) до футуристических одеяний Набила, поражающих строгой и в то же время дикой в своей угловатости красотой. Но по сравнению с изношенным гардеробом местных, принесенная вещь — верх роскоши и изысканности.

Ткань немного шершавая, напоминает качественную мешковину, но при этом плотная, промежутков между нитями почти не видать. Цвет сочный и насыщенный, смесь ультрамариновой зелени и глубокого синего. Перепады в окраске имеются, но смотрятся они выигрышно: темный подол плавно переходит в осветленный лиф, напоминая игру света в морской воде. Фасон незамысловатый, но смелый: два длинных отреза ткани, соединенные между собой шнуровкой.

— Эмм… В этом точно можно идти на улицу?

Тимериус протягивает платье мне.

— Померяй и убедись сама. Размер должен подойти.

— Можно? — я поворачиваюсь к Нику.

— Зачем ты спрашиваешь его? — удивляется Тим. — Любой атлант заметит разницу между настоящим платьем и подделкой.

Я и сама не знаю, зачем мне разрешение мужа. Видимо, невольно просыпаются старые инстинкты.

Ник на мгновение застывает, но быстро принимает незаинтересованный вид и неопределенно машет рукой.

— Как хочешь. Можешь надеть и его, но это было бы неразумно.

— Почему?

— Транс-форма создана для того, чтобы оберегать путешественника от различных опасностей, поджидающих в чужих мирах. Мой совет, как ее изобретателя — не расставаться с ней никогда. Она защитит. Конкретно сегодня, например, от жесткого космического ветра сливающихся галактик. Если атланты привычны к повышенному радиоактивному фону, то хрупкие Варрины органы могут пострадать, подвергшись массированной атаке заряженных частиц.

— Что действительно неразумно, там это выходить в люди в подобном… хмм, облике, — Тим выразительно смотрит на мою майку. — Ладно, мне пора. Хочу успеть переговорить с гереро до наступления праздника, — он подмигивает и уходит. Опять.

Мне грустно, что он ушел. Я ведь даже не успела поблагодарить его за помощь с тралом. Сминаю в руках принесенное платье, стоя перед дилеммой. Я так устала от постоянного ношения текстильно-технологического феномена, что готова пожертвовать своим здоровьем ради нескольких часов, проведенных в нормальной одежде.

Спрятавшись в спальне, примеряю лазурный наряд и безо всякого зеркала понимаю, что смотрюсь в нем убойно. Майка, чуть-чуть прикрывающая задницу, по сравнению с ним кажется цветочками.

— Ну что там? — кричит Ник. — Хорошо село? Я хочу посмотреть!

— Ничего особенного! Смотреть абсолютно не на что! — кричу я в ответ, боясь, что он зайдет и увидит меня в этом прикиде.

Ну и платье принес мне Тимериус! Стоит выйти в нем «в люди», как мужская часть острова попадает к моим ногам, сложившись штабелями, а оставшаяся женская — возненавидит уже по-настоящему. Никель оскорбиться, что я предпочла платье от атлантийского друга, а я заработаю лучевую болезнь или рак.

— Варисса? Сейчас войду, — угрожающе доносится с той стороны двери.

— Не надо! Мне осталось только причесаться, — я решаюсь. Смахиваю пыль с ботинок, расчесываюсь и заплетаю косу. Всего одну — со сложной прической лень возиться, да и времени уже нет. Обстановка неумолимо накаляется, ощущение надвигающегося, как гроза, веселья сдавливает грудь свинцовыми тисками. Я боюсь пропустить что-то важное, увлекшись долгими сборами.

Толкаю дверь и выхожу в гостиную. Интересно, будут ли на площади танцы? Сердце выстукивает неровный ритм, то сбиваясь на польку, то переходя на вальс, то вообще пропуская жизненно важные удары.

— Все ясно, не объясняй! — Ник, до этого стоящий лицом к окну, раздраженно машет рукой и поворачивается ко мне, — Мимолетный порыв взял верх над благора…

Он давится последним словом, разглядев меня как следует, и застывает в нелепой позе, с открытым ртом и широко распахнутыми глазами.

— … зумием… — наконец выдавливает он.

Фигура у меня отличная. В меру стройная и рельефная. Платье, вне человеческого тела прикидывающееся невинной, хоть и симпатичной тряпкой из высушенных водорослевых волокон, на деле оказывается коварным обманом. Мошенничеством. Если обычная одежда создается для того, чтобы прикрывать, то оно — чтобы оголять. Небольшие лямки, декольте, полоса ткани спереди, полоса сзади. И всё. Между ними — такие же по ширине зазоры, эффектно перетянутые узкими, кое-где вдавливающимися в кожу, шнурками. Да, все стратегически важные места задрапированы синей материей, но это, право, почти не заметно, когда по бокам зияют длинные разрезы, сверкая краешками белых окружностей в районе груди и покатыми холмами бедер. Даже целомудренная коса не может сгладить общего впечатления.

— А где твоё…?

Он смущается и не может закончить фразу, еще больше смущая меня. Ёба-боба, вот почему не сделать вид, что ничего особенного не происходит?! Деликатно промолчать и перестать глазеть на меня.

— Его нет, — отрезаю я. Уж лучше прослыть последней потаскушкой, чем надеть под подобное платье нижнее белье.

Идти в нем — чистой воды безумие. Глупая прихоть, каприз и ничего больше. Разве мало того, что я буду на празднике? И, может, поэтому мне так хочется это сделать. Выкинуть что-то сумасшедшее. С каждой секундой, проведенной в синем платье, я влюбляюсь в него все больше.

Через открытые ставни долетает теплый ветер, в переулке сгущается тьма. Издалека доносятся многочисленные голоса, складывающиеся в нестройный вибрирующий гул. К ним присоединяются барабаны. Со сквозняком внутрь жилища долетают дух приключений, свободы и чего-то смутно знакомого, сладкого и манящего… Того, чему я пока не могу дать определения.

— Ты не боишься местных? — спрашивает он.

Я не отвечаю. Знаю — он все поймет без слов. Моя маскировка под местных женщин, внешность, прическа уже не имеют значения. "Я должно быть на площади сегодня" — душу наполняет уверенность, понятная, как прямое указание, присланное то ли подсознанием, то ли самой Вселенной… Да и есть ли разница? Сегодня мое подсознание — и есть Вселенная.

— Встречный вопрос: а ты не боишься, что я призову на головы местных тысячу и одно несчастье?

Никель ухмыляется и берет меня под руку.

— Будь, что будет. Их уже не спасти…

Я смеюсь, и мой смех заглушает его следующую фразу.

— Как и меня, — еле слышно бормочет он себе под нос.

1) Как утверждают моряки, корабли, суда и прочие управляемые человеком конструкции «ходят» по морю, а не «плавают».

2) В некоторых уголках Сопредельных миров, как и сотни лет назад, концентрические круги наносят обычными чернилами. Сейчас татуировки иных скорее дань традиции, чем необходимость, а вот в древности с помощью них люди помечали свою сопричастность к тайне Объединенной Вселенной и параллельных миров.

9. Последний подарок Тимериуса

Я молчу всю дорогу от дома. Не могу собрать мысли в кучу и оторвать взгляд от неба. Спотыкаюсь и торможу, Никелю приходится почти волочить меня за руку. Он стоически терпит мою неуклюжесть и дает вдоволь насмотреться, снисходительно ухмыляясь. Сам-то уже видал это зрелище, и не раз.

Сегодня ночная облачность обходит остров стороной. Тучи громоздятся на горизонте, не решаясь подойти ближе и скрыть людей от наступающего космоса. И космос, словно желая отыграться за все пропущенные часы простоя, обрушивает на наши головы килотонны ослепительной красоты.

Планета Атлантис находится в невыносимо живописном (и оттого радиоактивно опасном) районе галактики. Близость крупного звездного скопления, окрашивающего добрую треть неба в розовато-зеленоватый цвет, оттеняется черными клубами газовых облаков, застывших гротескными изваяниями. Россыпи далеких солнц бьют навылет прямо в сердце, взывая сотнями вопросов, пробуждая странные желания. Живот скручивает в сладком спазме ожидания.

Кажется, я оставлю на этом острове нечто большее, чем просто здоровье — я оставлю здесь частицу души. Мне никогда не забыть этот вечер, никогда не забыть это небо.

Стоит нам приблизиться к центру острова, как в мир звезд врывается громкий шум толпы, звуки музыки и смех. Кругом горят костры, чадят факелы, воткнутые в высокие держатели. Обстановка на празднике немного напоминает утреннее сборище: много людей и мало свободного места. Вот только сейчас ночь, и недостаток света становится нашим союзником. Я могу рассматривать островитян и надеяться, что им не до меня.

А местные-то похорошели! Празднуя удачную сделку, не пожалели обновок, надели все самое лучшее. При взгляде на женщин мое волнение из-за собственного непотребного вида проходит. Тим не зря притащил мне именно это платье: похоже, сегодня в программе феерия оголенных участков тела или что-то в этом роде. Не удивлюсь, если ближе к концу устроят конкурс на самый развратный наряд и выберут Королеву стриптиза.

Мои собственные разрезы на фоне творящегося беспредела блекнут, и Ник начинает все больше внимания уделять откровенным фасонам атлантиек. Я не отстаю от него и в открытую пялюсь на подтянутые фигуры атлантов, дружно снявших все выше пояса.

— Улыбайся, — говорит он, когда мы пробираемся через скопление людей к праздничному действу, и я улыбаюсь. Мне хорошо.

Дырявое платье и коса сыграли свою магическую роль: взглядов со стороны местных поуменьшилось, и они стали куда благосклоннее. Сама мысль о том, что что-то может пойти не так, кажется кощунственной.

— Ты ведь соврал про излучение, да? — не переставая улыбаться, цежу я сквозь сомкнутые зубы. — Просто не хотел, чтобы я шла в его платье.

— А вот и нет. Ты будешь наказана за опрометчивое решение, поверь мне. Болезненней всего на облучение отреагирует кишечник. Сначала начнутся проблемы с жкт — тошнота, вздутие, запоры. Затем…

— Довольно, я поняла, — перебиваю его и отхожу в сторону, не желая слушать подробности собственной будущей немочи. Мое избавление от забот уже спешит навстречу, сверкая белоснежной улыбкой и освещая темный вечер не хуже факела. Тимериус успел избавиться от безрукавки, и теперь наравне с другими атлантами красуется обнаженным прессом. Жду, что он похвалит меня за выбор синего платья и отвесит тонну комплиментов, но он придирчиво осматривает меня с головы до ног.

— Неплохо, но кое-чего не хватает, — выдает он после детальной проверки моего вида.

Лезет в карман брюк и достает маленькую блестящую вещицу. Я вижу пару высушенных плавников фиори, сцепленных между собой по типу бабочки. Один — розовый, отливающий синим, другой — ярко-желтый. С обратной стороны приделана тонкая шпилька.

— Я…

— Это подарок, — атлант поднимает руки и вставляет красивое, сияющее украшение мне в волосы.

— А теперь пойдем. Сейчас начнется все самое интересное.

Он тащит меня за руку ближе к центру площади, где оставили небольшое свободное пространство. Прямо посередине горит жаровня, желтые языки пламени взвиваются вверх и почти затмевают свет звезд. Вокруг прямо на земле расположились музыканты — все те же полуодетые атланты. Мужчины держат в руках инструменты, некоторые их них представляют собой разновидности барабанов, другие непохожи ни на что, виденное мной прежде.

Внезапно музыка обрывается, в воздухе повисает гулкая тишина.

— А что начнется-то? — шепчу я Тимериусу. Мне некстати вспоминается упоминание Никеля о возможных жертвоприношениях.

— Гереро будет говорить с людьми, — из уст хамелеона это звучит так почтительно, что я не решаюсь шутить и уточнять причину значимости сего события. Достаточно и того, что наконец увижу таинственного правителя, держащего в страхе целый остров.

В дальних рядах напротив возникает волнение. Меняясь местами, сдвигаясь и утрамбовываясь, атланты образуют коридор, ведущий к одному из домов. На потускневшей облицовке здания выделяется огромный глаз, намалеванный дешевой краской. «Просто, но со вкусом», сказала бы я об этом художестве днем. Но в свете костров кажется, что взгляд единственного ока проникает в самую душу, а зрачок, зияющий черной дырой, напоминает провал в потусторонний мир.

Дверь дома открывается, и на пороге, под аккомпанемент из дружных вздохов, возникает высокая фигура. К ней тут же бросаются двое молодых атлантов, берут гереро под руки и помогают ему сделать первый шаг. Сначала эта услужливость отдает раболепием, и лишь спустя минуты благоговейного молчания, сопутствующего передвижению процессии по живому коридору, я понимаю — гереро прожил на свете достаточно долго, чтобы заслужить подобное обхождение. Он не просто стар, а невероятно, поразительно древен.

Меня ввела в заблуждение его стать: несмотря на возраст, пожилой атлант держится прямо и идет сам, опираясь на длинноволосых парней.

Чем ближе он подходит к центру площади, тем явственней я ощущаю в нем иного. Вовсе не старость заставляет его периодически клониться к земле и еле переставлять ноги — его тянет вниз мудрость, накопленная атлантами за тысячи лет существования. Его сила грандиозна, но вызывает совсем другие эмоции, нежели сила других знакомых мне чтецов: не страх и не растерянность перед лицом чужой могущественности. Она не нависает над головой тяжелым клинком, а расправляется широким, надежным крылом, позволяя спрятаться и укрыться в спасительной тени.

Перед жаровней откуда ни возьмись появляется кресло, на его темном материале высечены рисунки, по очертаниям схожие с татуировками. Приглядываюсь повнимательней, неужели оно деревянное? Дерево — огромная редкость в Атлантисе.

Тимериус замечает мой заинтересованный взгляд и улыбается краешком губ.

— Этот трон — самая дорогая вещь на всем острове. Удивительно, правда?

Удивительно, не то слово. Жаль, я не догадалась взять с собой в путешествие бус и сережек из яблони, купленных в далеком прошлом на черноморском побережье. Моментально стала бы богачкой.

Гереро Стронцо тщательно усаживают в кресло. Вся площадь превращается в слух, нервы натягиваются в томительном ожидании. Черт, ну как же медленно он все делает! Поддаюсь всеобщему настроению и сгораю от любопытства, усиленно прислушиваясь. Буквально не могу оторвать взгляда от трона с восседающем на нем атлантом.

Наконец царственный старец поднимает подбородок в приветственном жесте, и толпа взрывается ответными криками, подражая стадиону футбольных болельщиков, но стоит ему опустится, как глотки дружно замолкают.

Я жду обещанной речи, но вместо нее начинается что-то совершенно невероятное. Островитяне по одному подходят к гереро, берут его за руку, что-то шепчут, благодарят, кланяются. Тот в ответ неизменно молчит, кивает, иногда улыбается, иногда слегка хмурится. Все это сопровождается какой-то особой атмосферой гармонии и тепла: никто не толкается, не стремится пролезть без очереди, нахамить соседу. Чем больше я смотрю на это, тем сильней становится мое недоумение.

С тех самых пор, как я попала в Набил, покинув родную планету, в сознании закрепилась установка — чтецы опасны. Иные, обладающие даром считывать отпечатки людей — могущественная, но враждебная каста, призванная распознавать человеческие слабости, подчинять и порабощать. Я сотни раз видела, как от них отшатываются, смотрят с неприязнью, прячут руки. Но я никогда не видела, чтобы люди шли к ним сами, с радостью и воодушевлением.

Через Стронцо успевает пройти пять или шесть атлантов, когда он, словно вспомнив о чем-то, обводит взглядом всех присутствующих.

— Где эта девочка? — я впервые слышу его глубокий, чуть надтреснутый голос.

Лица атлантов, как по команде, дружно поворачиваются в сторону нас с Тимом, а у меня пересыхает в горле. Парень пихает меня локтем и шепчет:

— Иди к нему. Я договорился о том, что ты подойдешь вне очереди.

От него расходятся успокаивающие флюиды, но они не могут соперничать по силе с аурой Стронцо, давлеющей над площадью. Дыхание сбивается, ноги не слушаются, когда я прохожу мимо расступившихся передо мной атлантов, робея под прицелом десятков темных глаз.

Ну, Тимериус! Вот уж удружил, так удружил. Я может, и не собиралась «беседовать» с этим атлантийским чтецом, а он выбил мне вакантное местечко. Но отказаться от общения с гереро, когда он сам публично позвал меня, значит навсегда разверзнуть пропасть между мной и местными.

Стараюсь отключить свой внутренний датчик на ментальные воздействия и сосредоточиться на облике старца. Повальное стремление атлантов выставлять тело напоказ не относится к нему, он максимально скрывает татуировки (которые, несомненно, имеются), облачась в длинную светлую хламиду, на которой изображен все тот же глаз. Его седые, тщательно расчесанные волосы спускаются до самого пояса. Хочу рассмотреть внешность чтеца и терплю поражение: черты лица постоянно ускользают от взгляда, размываясь, прячась в несуществующей тени.

Его невозможно воспринимать и описывать мерками просто человека. Он — нечто большее.

Гереро не раскрывает рта, но мне слышатся тихие шепчущие голоса, доносящиеся от поджарой фигуры. Мерное бормотание бесчисленного количества людей, давно умерших, но продолжающих жить в коллективном бессознательном своих потомков. Рассказывающие истории радостей и невзгод, ошибок и открытий. Накладываясь друг на друга, они сливаются в одну единую песню — Историю Атлантиса.

Приближаюсь к костру и застываю перед креслом, уже не сомневаясь: я — открытая книга для гереро. Мне даже не обязательно касаться его руки, чтобы рассыпаться ворохом букв, фраз и знаков препинания. История тоже вглядывается в меня, видит гораздо больше, чем я представляю собой снаружи, и усмехается.

Усмехается?!

— Эка тебя растрясло, — говорит Стронцо и снова хихикает, сбрасывая с себя загадочность.

Передо мной предстает уже обычный пожилой атлант: лицо в глубоких складках и морщинах, в глазах — озорные огоньки, покачивающиеся в море мудрости.

— Подойди ближе, сестра. Я не видел таких прежде… С виду хрупкая, а внутри — алмазный стержень. Внешне девочка, а стоит чуть углубиться — целая кладезь миров и планет. Приоделась, опять же…

Атлант одобрительно смотрит на мои выглядывающие из-под шнуровки бедра, и я окончательно смелею. Подхожу вплотную, ища взглядом его руки: они сложены на подлокотниках, одна поднята ладонью вверх. А он не так страшен, каким кажется. Может, и не придется его трогать. Зачем ему отпечаток чужачки вроде меня?

Он ловит мой взгляд и становится серьезным. Чуть наклоняется вперед и говорит тихо: так, чтоб слышала лишь я.

— В тебе спит знание об утраченном времени… Ты окажешь мне услугу, если позволишь коснуться тебя, — его слова повергают меня в шок. — Люди этого острова никогда не видели жизни на суше. Запах травы, зелень луга, прохлада лесов и журчание рек — я хочу показать им все это.

Больше не сомневаясь, протягиваю к нему руку, и он подается вперед, накрывает ее обеими ладонями. Жду, что искра1 столь сильного иного хоть как-то проявит себя, но ничего особенного не происходит. Чувствую тепло: концентрируясь под кожей рук, расходится выше, наполняет плечи, голову, спускается к ногам. Одновременно с этим происходит процесс… не могу назвать его иначе, чем «отпускание грехов». Все сомнения и страхи покидают меня, поднимаются к небу едким дымом, смешиваясь с ночной темнотой, и окончательно исчезают. Банально не могу вспомнить, что заботило меня каких-то пять минут назад. А ведь оно было! Давило вечным грузом, постоянным и оттого привычным. Я обновляюсь и перезапускаюсь.

Стронцо отстраняется и подмигивает мне.

— Спасибо, полюбившая чтеца.

Понимаю, что аудиенция закончена, и возвращаюсь на свое место — точнее, пытаюсь найти его среди заполненной атлантами площади. Вокруг встают бесконечные пятна лиц, и — удивительное дело! — они смотрят на меня иначе, чем до разговора с гереро. Я то и дело ловлю подбадривающие улыбки, вижу живой интерес, чувствую ласковые похлопывания по плечу. Несколько раз приходится остановиться и отвечать на вопросы местных: кто я, откуда и как меня зовут. И я отвечаю — легко и весело, без малейшей скованности, смутно осознавая, что произошедшее стерло грань между мной и ними.

Через некоторое время совсем забываю, куда иду, и просто наслаждаюсь общением, которого была лишена все это время. Тимериус преподнес мне бесценный подарок.

Я стала своей.

10. Танец искр. Наваждение

Время идет, а местные все также подходят к Стронцо: церемония будет продолжаться, пока каждый из жителей острова не коснется гереро.

Я наслаждаюсь долгими минутами необычного одиночества, окруженная незнакомыми и безразличными людьми, зато избавленная от общества двух знакомых, неравнодушных и оттого слегка назойливых. Хочу продлить момент собственной самодостаточности и надеюсь: среди разноцветной и полураздетой толпы отыскать меня будет не так-то просто. Размечтавшись, буквально вижу себя со стороны: мимикрировавшую под местных девушек, щеголяющую шнуровками на голое тело и одной единственной (зато толстой!) косой. Почти ничем не отличающуюся от других представительниц слабого пола…

Ничем, кроме вживленного в голову датчика местонахождения. Стоит спуститься с небес на землю — вижу уже не себя, а Никеля, стоящего прямо напротив и терпеливо ожидающего, когда я сама упаду ему в руки.

Вот же ж пакость! Он все-таки нашел меня!

Видит, как я кривлю рот, и подходит плотную, закидывает руку мне на плечо. Рука тяжелая, но эта тяжесть даже приятна; я давлюсь готовым сорваться с губ возмущением и, сама не зная почему, позволяю отклонить себя от заданного маршрута.

— Изменила мне, да? — бормочет он, — на глазах у всего острова, значит?

Прыскаю от смеха, безуспешно пытаясь сохранить серьезную мину. Если рассматривать разговор с гереро в таком ключе, то скорее приняла участие в массовой оргии.

— Стронцо хотя бы спросил разрешения перед тем, как прочесть меня.

— Ах, вот в чем дело? — Никель убирает руку и быстрей, чем я успеваю возмутиться, опускается передо мной на одно колено. — Уважаемая Варисса Андо, не разрешите ли вы пригласить вас на танец?

Оглядываюсь по сторонам, боясь, что его выходка привлечет к нам ненужное внимание, но понимаю: атланты так увлеклись вечером, что до нас им нет никакого дела. Мы стоим аккурат в центре площади. Трон вместе с гереро исчез, вместо него у жаровни расположились музыканты, а вокруг занимают места парочки, которым не терпится пуститься в пляс.

Первый порыв — послать его куда подальше. Платье открывает столько обнаженной кожи, что физического контакта будет не избежать: Ник, хоть и удлинил рукава майки аж до запястий, оставил перчатки дома, чем свел на нет весь смысл транформации.

На смену привычному ёрничанью быстро приходит желание поддаться соблазну. Танцор из мужа потрясающий. Хотя бы потому, что находиться вплотную к нему и думать в это время о танце — просто нереально. «Давай, сделай этот вечер поистине незабываемым», нашептывает сумасбродство. И в чем-то я с ним солидарна: позволить прочесть себя дважды за один и тот же час (более того, двум разным чтецам), такое быстро не забудешь. Попахивает нравственным падением и вынужденной сменой убеждений.

Хотя кое-какие мои представления этот вечер и так сменил на корню — о том, какую роль чтецы могут играть в жизни простых людей, например. Я не могла себе даже представить, чтобы к такому человеку была возможна столь искренняя, всенародная любовь. Перед глазами снова встает картинка: островитяне подходят к гереро, чтобы одним прикосновением рассказать все проблемы и горести. А уходят от него просветленными и одухотворенными.

В Набиле чтецы избегают лишних прикосновений — прячут руки, надевают закрытую одежду и носят перчатки. Даже в самом странном сне мне не могло привидеться, чтоб один из них осознанно шел на массовое чтение. Раз за разом, человек за человеком вбирал в себя чужой негатив и отдавал обратно надежду. Дарил мечту. Наполнялся душами и эмоциями, как бездонная чаша.

Может, мы с Ником могли бы также?.. В конце концов, мне всегда было хорошо от его прикосновений. Лучше, чем от чьих-либо других.

— Ооо, это даже лучше, чем просто «да»! — Никель безошибочно улавливает смену моего настроения, встает с земли и, не дав опомниться, крепко обнимает за талию и кружит в танце под первые звуки протяжной, берущей за живое, музыки.

И с ним так всегда. Только намекни, что не против — возьмет все и даже больше.

В этот раз я балансирую на грани действительности и мира иллюзий. Присутствую и там, и там — одной ногой стою на твердом покрытии пола, другая застряла в облаках. Звезды спустились с неба и кружат в танце рядом с нами, подпевают музыкантам стройными голосами. Испаряются биллионами заряженных частиц, пронзают меня насквозь, а я не чувствую ничего, кроме легкости и блаженства.

Музыка всхлипывает последней протяжной нотой и обрывается, сменившись бодрой дробью жестких палочек по натянутой коже. Или это лихорадочный ритм, выбиваемый нашими сердцами, а барабаны тут вовсе не при чем? Темп учащается, вынуждая нас двигаться быстрей, тесней прижиматься, впечатываться друг в друга, становясь единым целым. Вокруг витает тот самый сладкий аромат, который я узнала только сейчас… Такой знакомый, волнующий, сжимающий внутренности требовательным спазмом, а голову — внезапным страхом.

Вокруг витает любовь. И я наивно верю, что она еще не успела отравить мою кровь и одурманить разум.

— Прости, что не нашел тебя сразу, как ты сбежала, — его дыхание обжигают шею горячим дуновением, в то время как слова, доходя до разума, производят действие прямо противоположное — окатывают ледяным душем. Когда-то я ждала этих слов, как ненормальная, спала и видела Ника, раскаявшегося и просящего прощения. Но сейчас мне вовсе не хочется возвращаться мыслями в то непростое время; момент здесь и сейчас прекрасен настолько, что любые упоминания о пережитой некогда боли вызывают недоумение и чувство отторжения.

На секунду каменею телом и тут же расслабляюсь. Понимаю — боли больше нет. А, может, никогда и не было. Это не мои воспоминания: та Варисса осталась в глубоком прошлом. Нынешняя — родилась в черном кратере дыры и исполинских волнах Великого моря, швыряющего ржавый баркас, словно хрупкую щепку, и приняла крещение в сухих ладонях древнего гереро.

Прижимаюсь к Никелю еще крепче, левой рукой сжимаю его ладонь, правой скольжу вверх по плечу, дотягиваюсь до шеи и запускаю пальцы в непослушные, мягкие завитки волос. И, подобно той самой щепке, сдаюсь на волю искрам, колющим руки огненными иголками, отпускаю все заслоны, впуская внутрь поток из оглушающего, сметающего все препятствия, ликования.

Любовь уже не просто вокруг. Она течет по моим венам, влияя и подстраивая под себя тело и мир вокруг.

Вместо звуков — рваный пульс заходящегося в агонии сердца. Вместо дыхания — огонь, разливающийся в легких. Вместо наблюдающих за танцующими зрителей — размытые пятна, вместо лиц — застывшие эмоциями маски: радость, радость, волнение, снова радость. И вдруг — отвращение: одна из масок смутно напоминает Тимериуса, смотрящего прямо на нас. Всего мгновение на осмысление — и сильная рука Никеля поворачивает меня на сто восемьдесят градусов.

Резкость движения выводит из транса. Наполняющие площадь фигурки тоже распадаются, срываются с места, по одному, по двое или целыми группами устремляются в боковые улицы, ведущие по направлению к набережной. Это не похоже на конец вечеринки, скорее, на ее вступление в новую фазу. Атлантийцы веселы и предчувствуют очередное развлечение.

— Куда все идут? — спрашиваю я одного из атлантов, на что он лишь улыбается и задорно блестит глазами.

— Как куда? К Морю, конечно!

Хочу бежать вслед за ними, но Ник останавливает меня.

— Ты не знаешь, что там начнется… сущее непотребство!

Не знаю, но догадываюсь, и оттого желание присутствовать при непотребстве лично лишь усиливается.

— Потому мы и должны быть там, понимаешь? — смеюсь и тяну его за руку, почти не удивляясь тому, что он, пусть и с неохотой, подчиняется.

Толпа увлекает нас с Никелем вслед за собой, течет по узким проулкам и заполняет огромную набережную, ту самую, где вчера (неужели это было всего лишь вчера?!) купался Тим.

Молодежь подбегает к мокрым от прибоя ступеням и начинает раздеваться — впопыхах, смеясь, боясь опоздать на одним им известное таинство. Девушки стягивают платья, мужчины спускают брюки. На набережной тоже разведены большие костры, вкупе со звездами освещающими пустое пространство не хуже дневного светила, поэтому вижу я достаточно.

Кажется, Нику нужно извиниться перед Тимериусом за свою недавнюю вспышку, ведь купаться голышом — одна из традиций жителей водного мира, такая же обычная, как заплетание кос и набивание татуировок. Муж стоит, сложив руки на груди, всем своим существом выражая порицание диким и первобытным реалиям Атлантиса, а мне от происходящего становится еще веселее: хочется хохотать, носиться взад-вперед по ступеням, поднимая в воздух брызги, промокнуть аж до нитки, восхваляя Великое Море.

Я понимаю атлантов так, будто стала одной из них. В происходящем нет ничего ненормального, наоборот — было бы ненормально, завершись подобный вечер как-то иначе. Островитяне не вкладывают в голое тело большего смысла, чем оно собой представляет, не возводят в культ и не принижают в похабщину, чем напоминают мне детей. В их оголении нет ни капли пошлости, лишь стремление быть наедине с природой такими, какими она их и создала. В этом их понимание ПРАЗДНИКА.

«А ведь и наш праздник скоро закончится, и придется возвращаться в тесное жилище на окраине острова», думаю я. При мысли о том, что впереди — целая ночь в одном доме с Ником, отделенным от меня лишь тонкой стеной, в голову ударяет оглушающий коктейль из предвкушения, тоски, возбуждения… И необъяснимых угрызений совести: где-то поблизости в это время будет и Тимериус.

— Надеюсь, ты не употребляла алкоголя местного производства? — доносится до меня хриплый голос Никеля. — Ведешь себя так, будто не в своем уме…

Опускаю глаза вниз: руки сами собой взялись распускать шнуровочное плетение на платье, отсоединяя один отрез ткани от другого. Вряд ли после ментального вмешательства Стронцо и Андо понятие «своего ума» применимо ко мне. Но область мозга, ответственная за принятие решений (неважно, «моя» или «не моя»), абсолютно уверена: я хочу присоединиться к ныряющим в воду атлантийцам.

Воплотить свое желание в жизнь я не успеваю: в нескольких сотнях метров от берег вода пенится, пузырится и вдруг расступается, являя взору что-то округлое. Я вскрикиваю: это выныривает один из моих ночных кошмаров, воплотившись в огромном морском чудище. Гладкие бока слабо блестят в свете костров, придавая им сходство с кожей кита. Мгновение — недостаточное, чтобы разошедшиеся островитяне успели понять, в чем дело, — и существо подпрыгивает, ложась брюхом на черную поверхность океана: из отверстий бьют струи воды, брызги и поднятые волны устремляются к острову.

Не успеваю я сообразить, что это никакое не чудище, а всего лишь подводная лодка, как загадочное судно снова начинает видоизменяться. Корпус трескается, выпуская наружу четыре пары длинных тонких «ног», на конце которых покачиваются удлиненные понтоны (1). Опираясь ими на воду, и разгибая составные опоры, корабль поднимается над водой, становясь похожим на гигантского жука-водомера, и двигается в нашу сторону.

Островитяне спешно покидают воду и выбегают на берег. Замирают на набережной, глядя на явившееся из воды чудо техники, и даже не думают одеться. Они не выглядят сильно взволнованными, и я тоже уговариваю сердце перестать биться так бешено и спустится обратно в грудную клетку: горло, куда оно подпрыгнуло, подражая атлантийскому кораблю, совершенно не создано для этого, довольно крупного, органа.

Никель, напротив, напрягается, приобнимает меня одной рукой и прижимает к себе.

— Что здесь забыли арзисы? — спрашивает он самого себя.

Тем временем корабль придвигается к острову вплотную, цепляется за край мощными металлическими тисками, ломая и деформируя ступени. Ноги немного сгибаются в «суставах» и наклоняются вперед, отчего сам корабль нависает над собравшейся на набережной толпой, заставляя нас задирать голову к небу.

В самом носу открывается щель, показывая балкон, на котором стоят с десяток представительных атлантов. Их кипельно белые костюмы сияют в полутьме, контрастируя с черными волосами. Стоящий впереди всех мужчина обводит взглядом собравшихся, а его искусственно усиленный голос разносится над всем островом.

— Приветствую вас, жители острова номер три тысячи четыреста восемь! Среди вас есть некая Варисса Андо, странница из далекого мира?

Оторопело смотрю по сторонам, пытаясь стянуть съехавшую на бок и открывающую половину груди шнуровку. Мне показалось, или этот незнакомый атлант, возвышающийся сверху, как божество, назвал мое имя?

Стоящий рядом местный подмигивает и разрешает мои сомнения.

— Эй, чужачка! Похоже, они за тобой.

1) Понтон — плавсредство для поддержания тяжестей на воде.