Волшебная ночь

Глава 16

Шерон не удивилась, когда проснулась. Она сразу вспомнила, где она, с кем и что произошло. Точно так, как каждую минуту, пока это происходило, она отдавала себе отчет в том, на что идет. Ее рассудок не был замутнен страстью. Безусловно, она была охвачена страстью, и страстью такой, какой прежде ей не приходилось испытывать. Но нельзя сказать, чтобы она обезумела от страсти. Этого оправдания у нее не было.

«Я отказалась от всего, — подумала Шерон. Глаза у нее еще были закрыты, тело расслабленно нежилось, согретое теплом его тела. — Пожертвовала всем ради чего-то несбыточного. Я отказалась от Оуэна — разве я теперь могу выйти за него замуж? — пожертвовала долгими годами усилий стать такой, как все, как дедушка и бабушка, пожертвовала тем, во что верят и чем дорожат эти люди. Пожертвовала всем ради одной ночи страсти, ради чужого мне человека».

И может быть, даже коварного и жестокого человека. Только сердце почему-то верит ему.

Она знала, что должно произойти, знала с того самого момента, когда они сели на траву и она обнаружила, что они одни высоко в горах. Она поняла это, наверное, раньше его и все же не сделала ничего, чтобы предотвратить неминуемое. А ведь он давал ей шанс одуматься, он не брал ее штурмом. Каждый раз перед их близостью он давал ей возможность воспротивиться ему. Но она хотела его. И это не было просто физическим влечением — ох нет! Иначе она справилась бы с собой. Но душа ее стремилась к нему.

И ради этого она пожертвовала всем.

— Александр. — Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Его имя как будто делало его настоящим, более земным. Она уже не могла видеть в нем только графа Крэйла, человека, олицетворяющего богатство и власть. Он стал частью ее самой. Они любили друг друга. Он был внутри ее тела, и частица его осталась там.

Ее взгляд задумчиво скользнул по его светлым волосам, по тонким, благородным чертам.

Он посмотрел ей прямо в глаза, а потом склонился и нежно поцеловал. Он целовал ее приоткрытыми губами, и Шерон подумала, что еще никто не целовал ее так, как он. Пусть сейчас в его поцелуе не было страсти, но в нем была удивительная интимность и нежность.

— Я не спала с Оуэном. — Она почувствовала, что должна сказать ему об этом. — У меня был только Гуин. До этой ночи.

Он медленно улыбнулся. Шерон едва могла различить в темноте выражение его лица. Она улыбнулась ему.

— Вы называли меня кариад, — сказал Алекс. — Это правда?

— А вы называли меня своей любимой, — отозвалась Шерон. — Это правда?

Улыбка Алекса стала еще шире.

— Да, это правда, Шерон Джонс, — ответил он. — Любимая.

— И я не лгала вам, Александр Хит, — ответила она. — Кариад.

Она верила — он говорит искренне, как знала и то, что она сказала ему правду. И хотя у них не может быть будущего, эта ночь пока не закончилась. Она пожертвовала всем ради одной этой ночи, и она будет наслаждаться ею до конца.

Он снова целовал ее, медленно, почти лениво, и она снова растворялась в его объятиях, наслаждаясь ощущением его гибкого и мускулистого тела. Она медленно переместилась, прижимаясь к нему, чувствуя его своими грудями, животом, бедрами. Она ощутила, как крепнет его плоть, и ее тело затрепетало в желании. Но теперь она знала, что может расслабиться и насладиться каждым мгновением любви, и постаралась успокоить себя, не подгонять свои чувства. Алекс тоже не торопился, он ласкал ее, оставляя ей возможность отвечать на его ласки, возбуждая ее и загораясь сам. Шерон впервые в своей жизни узнала, как мучительно сладостна может быть страсть.

С Гуином было совсем иначе. Хотя ей и нравились их любовные забавы, она все время была вынуждена торопиться, чтобы успеть получить удовольствие от его поспешной любви.

Александр же показал ей, что не только мужчина может любить женщину — нет, мужчина и женщина могут любить друг друга.

Она с наслаждением позволяла его рукам ласкать ее обнаженные груди, живот, ноги, позволяла им блуждать по самым сокровенным местам ее тела, одаривать ее такими ласками, какие раньше сочла бы неловкими и стыдными, но которые теперь казались ей восхитительными и желанными. И ее руки тоже ласкали его, и по тому, как участилось его дыхание, когда ее пальцы сомкнулись вокруг его мужского естества, она поняла, что можно возбудить мужчину еще сильнее, даже если по всем очевидным принос знакам он давно готов для любви.

Она инстинктивно почувствовала, что пришел момент для того, чтобы их тела вновь слились. Она перекатилась на спину и потянула его к себе.

— Позволь мне на этот раз быть снизу, — шепнул Алекс, и в то же мгновение его сильные руки помогли ей оказаться на нем. Он взял ее за подбородок и крепко поцеловал в губы.

— Как? — спросила она, когда он оторвался от ее губ. Она знала, что возможны и иные позиции для занятий любовью, но ей никогда не приходилось заниматься этим по-другому, иначе, чем она привыкла делать это с Гуином и как они только что делали это с Александром.

— Становись на колени надо мной, — подсказал Алекс. Она подчинилась, и он подтянул ее колени, прижав к своим бокам так, чтобы ее лоно оказалось как раз над его восставшей плотью, затем крепко взял ее за бедра и резким движением опустил вниз. Шерон ахнула, у нее перехватило дыхание, она выгнулась, закидывая голову назад, ловя воздух широко открытым ртом. Казалось, что он не сможет весь войти в нее. Но это было именно так. И она вытягивалась, словно пытаясь поглотить его. Он был великолепен. Ах, Боже, как он был великолепен!

— Шерон… — Его движения стали более мягкими. Он поймал ее за запястья и потянул вниз, к себе. Шерон оперлась руками о землю по сторонам от его головы и склонилась над ним, широко раскрытыми глазами глядя ему в лицо. Ее рассыпавшиеся волосы окутали Алекса, словно плотной завесой. — Любимая… Теперь ты, — выдохнул он и замер в ней.

Она двинулась, сначала медленно и неуверенно, но вскоре отдалась сладостному ритму, который снова вернул ей и боль, и обещание блаженства. Алекс закрыл глаза и застонал. Наконец, не в силах сдержать себя, он оторвал руки от травы, поймал ее бедра и подчинился ее ритму.

Они одновременно оказались на вершине блаженства, их крики слились в единый. И они тяжело дышали одним дыханием, измученные своим порывом. И одновременно заснули, укрывшись плащом.

Вот и еще один шаг к безнадежности, подумала Шерон, пробуждаясь. Но это ее совсем не волновало. Она познала блаженство, о котором не могла и мечтать. Ибо их соитие было не только физическим, хотя и нашло свое выражение именно таким образом.

«Я узнала, что такое любовь, — подумала Шерон, — узнала хотя бы на краткий миг. А множество людей живут и старятся, ни разу не встретившись с ней. Мне повезло».

Алекс погладил ее по волосам.

— Ты ведь не выйдешь замуж за Перри, — сказал он.

— Нет. — На миг она почувствовала легкое сожаление, но не более того. Наверное, завтра она испытает боль, поймет, что она потеряла. Но не сейчас.

— Я никогда не обижу тебя, Шерон, — сказал Алекс. — Я люблю тебя, ты мне очень дорога. Я буду заботиться о наших детях. И еще — я никогда не женюсь на другой женщине. Я не причиню тебе этой боли. Ты не пожалеешь о том, что случилось сегодня.

О Боже! Он не понял, что это их единственная ночь, что у них нет будущего.

Шерон потерлась щекой о плечо Алекса.

— Я не стану твоей любовницей, Александр, — сказала она. Его рука замерла в ее волосах.

— А что же произошло с нами сегодня? — растерянно спросил Алекс. — Разве ты уже не стала ею, Шерон? Мое тело до сих пор хранит тепло твоего.

— Этой ночью мы любили друг друга, — ответила ему Шерон, — потому что нам обоим хотелось этого, потому что между нами возникло нечто, что нельзя было выразить иначе. Но это не дает тебе никаких прав на меня. Это не означает, что я теперь принадлежу тебе.

— Никаких прав? — переспросил Алекс. — Это накладывает на меня ответственность. Ты была в моих объятиях, я оставил в тебе свое семя. Возможно, у тебя будет ребенок от меня. Я хочу заботиться о тебе, Шерон. И я буду заботиться о тебе, буду поддерживать тебя. Я не говорю о праве на тебя. Я всегда буду уважать тебя и твои требования, никогда не причиню зла тебе и нашим детям.

Это звучало так заманчиво, что она была почти готова согласиться на роль любовницы. И она уступила бы ему, если б не одно-единственное обстоятельство. Однако именно это обстоятельство и не позволяло ей согласиться.

— Александр, — прошептала Шерон. — Я не хочу повторить судьбу моей матери. Я не хочу жить в роскоши и одиночестве. Не хочу, чтобы ты приходил ко мне раз в неделю с единственной целью как можно скорее подняться в спальню и заняться там со мной любовью. Я не хочу, чтобы мои дети росли в одиночестве. Я не буду твоей любовницей, я не буду ничьей любовницей!

— А я-то решил, что ты любишь меня, — сказал он, и было не ясно, чего больше в его словах — горечи или упрека.

— Этой ночью я пожертвовала всем своим будущим, — сказала Шерон. — И я сделала это потому, что не могла противостоять настоящему, потому, что хотела тебя. Нет, я не просто хотела любви в горах. Я хотела, очень хотела отдаться именно тебе! И еще, наверное, хотела убедиться, что могу сделать это — пожертвовать всем ради любви. Но строить свое будущее на этом, Александр, я не могу. Я не стану твоей любовницей.

Алекс глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

— Значит, как все началось, так и закончится? — спросил он. — У нас не будет других ночей, Шерон?

И все-таки, подумала Шерон, трудно смириться с мыслью, что это конец.

— Не знаю, — сказала она. — Может быть, будут. Если ты захочешь этого и если этого захочу я. Но у тебя нет на меня прав. Я не твоя, Александр. Я никогда не соглашусь стать собственностью мужчины. С этого мгновения я принадлежу только себе. Я готова на любые жертвы, если их потребует от меня любовь. Но я не хочу быть на содержании у мужчины.

Они лежали молча, и Шерон слышала его дыхание. Она ощущала близость их тел, все еще объединенных любовью, тепло и уют его объятий, и сердце ее разрывалось от любви к нему. Она чувствовала, что вот-вот разрыдается.

— Пора проводить тебя домой, — наконец проговорил Алекс.

— Да.

Они полежали еще несколько минут, прежде чем он взял ее за бедра и отстранил от себя, положил спиной на траву. Она поправила платье, пока он приводил в порядок свою одежду. Затем он поднялся и протянул ей руку.

— В следующий раз, когда любопытство снова отправит тебя в горы, — сказал он, поправляя ей шаль, — подбери потемнее накидку, ладно? — Он накинул ей на плечи свой плащ и обнял. — Я ужасно боялся, что тебя заметят.

— Хорошо, — ответила она, прижимаясь головой к его плечу и обнимая его за талию под плащом.

Не проронив больше ни слова, они в обнимку спустились вниз, пока не достигли места, откуда уже был виден ее дом.

— Дойдешь одна? — спросил Алекс, поворачивая ее лицом к себе.

Она кивнула и потянулась к нему за поцелуем. Поцелуй был долгим, им не хотелось расставаться.

— Я только сейчас начинаю понимать, — сказал он, — какой огромный подарок ты сделала мне этой ночью, Шерон. Ты отдала все, не получив взамен ничего. Спасибо тебе. И все-таки я хочу хоть чем-то отплатить тебе. Признайся, ведь сейчас, пока мы спускались, ты всю дорогу думала о людях Кембрана, не так ли? Я хочу доказать тебе, что мне можно доверять. Ты оценишь такой подарок, правда?

Она кивнула.

— Спокойной ночи. — Он поцеловал ее. — Будь осторожна.

Она повернулась и побежала вниз по склону и затем вдоль холма к задней калитке дома.

Все в доме спали. Никто не заметил ее отсутствия. Она быстро разделась и тихо скользнула под одеяло.

Скоро рассвет, подумала Шерон, устраиваясь поудобнее и закутываясь в теплое одеяло. Но еще есть несколько часов до того, как первые лучи скользнут в окно и все случившееся предстанет в ином свете. Утром она окажется лицом к лицу с суровой действительностью. Но пока у нее есть несколько часов ночи.

Она закрыла глаза и вновь оказалась в его объятиях.

Забастовка началась уже на следующий день. Ее поддержали все: и рабочие, и шахтеры.

Джошуа Барнс прибыл с этой новостью в Гленридский замок ранним утром, когда Алекс уже завтракал. Граф вышел из-за стола, чтобы дать аудиенцию своему управляющему. Он знал, о чем пойдет речь, и досадовал, что не успел ничего предпринять прежде, чем началась забастовка.

— Барнс, — сказал он, прикрывая дверь кабинета, — я рад, что вы пришли. Я хотел послать за вами.

— У меня плохие новости, — сказал Барнс. — Рабочие и шахтеры объявили забастовку. Все как один. Вы видите, к чему привело ваше попустительство? Если бы вы, сэр, своевременно дали отпор и уволили зачинщиков, кризиса можно было избежать.

— Барнс, я не забыл, — ответил Алекс, — что вы давали мне этот совет. Я обязательно при случае скажу об этом другим хозяевам, чтобы они случайно не подумали, что вы совершили промашку.

— Извините, сэр, может быть, я много позволяю себе, но позвольте мне прямо сказать вам, что у вас нет опыта в делах такого рода. Вы слишком деликатны, вы не знаете этих людей.

— Возможно, — ответил Алекс. — А сейчас немедленно распорядитесь поднять заработную плату до прежнего уровня. И пришлите ко мне, пожалуйста, Оуэна Перри.

Джошуа Барнс стоял ошарашенный.

— Поднять заработную плату? — наконец выговорил он. — До прежнего уровня? Но, сэр, это невозможно. Так нельзя. Нельзя так просто идти на поводу у рабочих. Они совсем перестанут уважать вас, и вы уже никогда не сможете…

— Мистер Барнс! — Голос Алекса прозвучал как удар хлыста. — Вы отличный управляющий. Когда мне нужна информация или совет, я знаю, что могу обратиться к вам и услышу компетентное мнение. Но на этот раз мне не нужны советы. Сделайте так, как я велю. И пришлите ко мне Перри.

Джошуа Барнс, онемев от изумления и ярости, еще несколько мгновений стоял, свирепо глядя на графа, затем резко повернулся и поспешил покинуть кабинет.

Некоторое время Алекс нервно расхаживал из угла в угол, затем остановился у окна в ожидании Оуэна Перри. Этот человек вполне может и отказаться прийти. Но он обязательно поговорит с ним, даже если для этого придется самому идти в поселок и искать его.

Возможно, Барнс прав. Сейчас не самый лучший момент, чтобы начинать восстанавливать попранную справедливость. Очень может быть, что рабочие расценят это как проявление слабости, что навсегда подорвет дисциплину на производстве. Но он не может упорствовать просто ради того, чтобы доказать рабочим свою силу.

Или все будет иначе. Если он даст им больше того, чего они требуют, тогда, возможно, они поймут его честные намерения, поверят ему.

По дорожке к замку шла Шерон. Неужели сейчас только девять часов, удивился Алекс. Ему-то казалось, что уже далеко за полдень. Она выглядела чудесно, деловито шагая размашистым шагом, в котором, несмотря на его широту, улавливалось нечто безошибочно женственное. Глядя на нее, никак нельзя было подумать, что почти всю ночь эта женщина со всем пылом страсти занималась в горах любовью.

Если бы не усталость в его теле, которое, однако, при виде ее грозило вновь загореться желанием, то он бы счел случившееся сном. Дивным сном, в котором красивая, желанная, щедрая женщина дарила ему свои ласки.

Странно, но сегодня он был рад, что она отказалась стать его любовницей. Ему трудно представить Шерон в роскоши любовного гнездышка. Ей совсем не подходит роль содержанки, она слишком свободолюбива, слишком независима и решительна для этого. Она была бы несчастна, если бы стала его любовницей. И он, зная об этом, не был бы счастлив с ней.

Впрочем, сейчас не время думать о ней. Алекс с трудом удержался от того, чтобы не выйти в холл навстречу ей. Позже. Он увидится с ней позже.

Оуэн Перри пришел в замок почти через час. Он молча остановился в дверях кабинета, смело глядя в глаза своему хозяину — так же, как в прошлый свой визит. Алекс видел, что его глаза сияют торжеством.

Невольно в его уме вспыхнула мысль о том, что этой ночью он разрушил планы Оуэна Перри, что этой ночью он любил его женщину. Но Алекс не позволил себе насладиться этой мыслью, безжалостно отбросив ее в сторону. Сейчас не время для личных счетов.

— Садитесь, — сказал он, и Перри, опустив глаза, присел на тот самый стул, на котором сидел в прошлый раз.

Алекс сел за письменный стол.

— Какие у вас требования? — спросил он. — Чего вы добиваетесь?

На лице Оуэна проступило знакомое и вполне ожидаемое выражение полного непонимания.

— Откуда мне знать? — сказал он, пожимая плечами. Алекс, опершись на локти, наклонился вперед.

— Перри, давайте прекратим эти глупые игры, — сказал он. — Даже если забыть о том, что вы лидер, — даже в этом случае вряд ли найдется хотя бы один рабочий, который не знал, почему он не вышел на работу. Итак, чего вы хотите?

— Мы хотим жить. — Оуэн решительно прищурил глаза. Алекс кивнул.

— Что же для этого нужно? — спросил он. — И вы, и я знаем, что есть семьи, которые вряд ли смогут выжить, если забастовка продлится слишком долго. Что нужно сделать, чтобы вы снова смогли выйти на работу?

На лице Оуэна Перри можно было прочесть едва скрываемую ненависть.

— Верните наши десять процентов зарплаты, — процедил он. — Многие не могут свести концы с концами на эти деньги.

— Я уже отдал распоряжение поднять заработную плату на двадцать процентов, до того уровня, который был до моего приезда, — сказал Алекс. — Я решил не медлить с этим. Кроме того, я обещаю вам, что сегодняшний день не будет вычтен из вашего заработка.

Оуэн Перри посмотрел на Алекса с нескрываемым изумлением.

— Итак, можно сказать, что мы договорились? — спросил Алекс.

— Это ловушка? — Оуэн вновь прищурил глаза, теперь он даже не старался выглядеть бестолковым. — Что вы еще задумали, черт возьми?

— Ничего, — ответил Алекс. — Я сам собирался поднять зарплату, даже еще не зная о забастовке. Я решил это за день или за два до вашего собрания. Но разве я мог ожидать, что вы таким образом подтолкнете меня к этому решению?

На лице Оуэна вновь появилась маска полного непонимания.

— В прошлый раз я делал вам предложение, — продолжал Алекс. — Я предлагал вам устроить мне встречу с рабочими, чтобы сообща обсудить, как улучшить жизнь в Кембране. Сейчас я повторяю свое предложение. Может быть, мое сегодняшнее решение убедит вас, что я действую честно.

Оуэн Перри недоверчиво усмехнулся, но промолчал.

— А теперь о запланированном вами марше в Ньюпорт, — продолжал Алекс. — План неплох, но может принести слишком много вреда. Такое массовое мероприятие трудно организовать так, чтобы все шло точно в соответствии с задуманным. Когда собирается столько разгоряченных мужчин, трудно избежать столкновений, которые могут привести к безрассудству. Если к тому же у людей будет оружие, то это уже становится просто опасным.

— Какой марш? — тупо спросил Оуэн. — Я ничего не знаю про это.

— Я думаю, что хартия в конечном счете будет принята парламентом, — продолжал Алекс, делая вид, что не слышал его вопроса. — К сожалению, такие серьезные изменения требуют долгого времени. Годов или десятилетий. Иногда даже столетий. Но несмотря на это, кое-что мы можем изменить уже сейчас. У нас есть много дел в нашем Кембране. Но я не хочу навязывать вам своего мнения, я хочу узнать мнение людей. Вы скажете о моем желании рабочим? Вы ведь гораздо лучше знаете, с кем нужно переговорить и как убедить.

Оуэн Перри долго молчал.

— Я не верю вам, Крэйл, — наконец произнес он. — Ни одному вашему слову. Но другие, может быть, поверят. Я передам им ваши слова.

— Благодарю вас. — Алекс поднялся со стула и протянул Оуэну руку.

Оуэн посмотрел на протянутую ему руку, но не подал своей.

— Вы сами были в горах? — спросил он вместо этого. — Или кто-то донес вам?

— Я сам был в горах, — ответил Алекс.

— Но кто-то сообщил вам, что будет собрание. — Он смотрел Алексу прямо в глаза. — Если вы действительно хотите, чтобы вам поверили, то вам лучше бы не скрывать такие вещи. Кто этот доносчик?

Алекс покачал головой.

— Я не вижу особой пользы в том, чтобы открыть вам его имя, — ответил он. — Тем более что я и сам не знаю этого. Если мы сможем научиться работать вместе, Перри, в дальнейшем у вас не будет нужды что-то скрывать, а у меня — прибегать к услугам осведомителей.

Оуэн Перри оперся кулаками о письменный стол и наклонился к Алексу.

— Я все равно выясню, кто этот человек, — твердо сказал он. — И он пожалеет об этом.

Да, с этим мужчиной будет непросто договориться, подумал Алекс, оставшись один. Но он и не ждал, что задуманное будет так уж легко осуществить. И тут ему в голову пришла мысль, не послать ли к Шерон с приглашением отобедать с ним, но он сразу же отказался от этой идеи.

Джошуа Барнс вызвал к себе одного из мужчин, которому, как он знал, однажды крепко досталось от «бешеных» — его жестоко избили и поломали в его доме всю мебель. Сидя в своем кабинете на заводе, Барнс с едва сдерживаемым нетерпением ждал Гиллима Дженкинса.

В этом деле он не может использовать Ангхарад, думал Барнс, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Он неплохо разбирается в людях, потому-то и смог так долго и успешно управлять заводом и шахтой. Эта бабенка если о чем-то и докладывает ему, то всегда преподносит все так, чтобы ее слова не навредили кому-либо. Она вынуждена ему доносить, она надеется, что их постельные забавы заставят его жениться на ней. Но она никогда не называет ему конкретных имен.

Вот Дженкинс — этот не такой щепетильный. Он так озлобился, что готов продать и мать родную.

— Это унизит Перри, — спустя несколько минут втолковывал ему Барнс. — Люди будут показывать на рогоносца пальцем и говорить, что он не смог совладать даже со своей женщиной — куда уж ему командовать людьми.

Было заметно, что перспектива сделать из Перри посмешище обрадовала Дженкинса даже больше, чем деньги, которые дал ему Барнс для покупки новой мебели.

— Я сделаю все, как вы велите, — торопливо кивая, заверил он управляющего. — Пусть люди посудачат.

— Но только очень осторожно, — предупредил Барнс. — Не надо, чтобы это было как напоказ.

— Все будет в порядке, уж поверьте мне. — Дженкинс сплюнул и вышел из кабинета.

Вот это должно сработать, думал Барнс, глядя ему вслед. Это унизит Перри в глазах рабочих или по крайней мере нарушит его матримониальные планы. И Крэйл не будет выглядеть таким уж благородным: все поймут, что он слабак.

А самое главное, достанется Шерон Джонс. Ее репутация здорово пострадает. А может быть, и не только репутация, думал Барнс.