Волшебное зеркало Тимеи

Глава восьмая

«Прошу тебя в последний раз…» – вспомнила я слова месье Рене, прислонившись щекой к боковине сиденья и слушая грохот колёс. В последний раз?.. Что он хотел этим сказать?.. В памяти всплыли три укола – в надбровную дугу, в запястье и губы… Что он сделал со мной? Неужели этот дед заколдовал меня? В кого он меня превратил? Почему меня никто не узнаёт?..

Эта мысль казалась абсурдной, невероятной, невозможной… Но… почему тогда?..

Наконец, я вышла из душного метро на улицу и, ускоряя шаг, поспешила в ресторан «Рио-Рита». Путь мой лежал через главную площадь города, мимо аллеи высоких фонарей и фонтана со скульптурой прекрасной девушки с корзиной цветов. Сегодня этот вид меня не обрадовал, он, напротив, вселил необъяснимую грусть в моё сердце.

У входа курил официант Юра. Увидев его, я снова замедлила шаг и даже попыталась отвести взгляд и сделать вид, будто собираюсь пройти мимо, но он вдруг приветливо улыбнулся мне, и я передумала делать этот вид.

– Здравствуйте! Решили посетить нас в этот чудный вечер? – спросил он гостеприимно.

– А Вадим Романович у себя? – поинтересовалась я чуть окрепшим голосом.

– Да, он в кабинете. Вас проводить?

Юра не назвал меня по имени, и я не поняла, узнал ли он меня или спросил по долгу службы.

Ласковым взглядом он смотрел мне прямо в глаза, и я смутилась.

– Я сама, – тихо сказала я и услышала в своём голосе несвойственную ему робость.

– Хорошо, – улыбнулся Юра и открыл передо мной стеклянную дверь.

Я вошла в ресторан. Повеяло знакомыми запахами, которые я знала наизусть. Осторожно, будто крадучись, я подошла к лестнице… Сердце колотилось быстро и горячо. А если Вадим не узнает меня? Что делать тогда? И как вообще жить дальше?

– …Кур семьдесят штук. И двадцать ящиков пива светлого «Ночной Марсель», – донёсся до меня энергичный голос жениха, и сам он, прижимая сотовый к уху, стремглав сбежал с лестницы и оказался возле моей застывшей фигуры.

– Вадим! – окликнула я его, и он, приостановившись, обернулся.

Лицо его сделалось недоумённым и недовольным. Он почему-то окинул взглядом моё пальто и сапоги.

– Это я, Марина, твоя невеста! – произнесла я еле слышно.

– Моя невеста? Ты себя в зеркале видела? – спросил он, грубо рассмеявшись.

– Видела… днём… – пробормотала я, чувствуя, что перила ускользают из-под пальцев.

– Да ты, видать, пьяная! Хорошую водку, значит, Авдеев привёз… – Вадим тряхнул красивой чёлкой. – А я ещё не хотел брать.

– Вадим, ты не узнаёшь меня? – Я осмелела и подошла чуть ближе. Попыталась тронуть его за руку.

– Охрана! Кто это? Выставить её! – распорядился он куда-то в сторону, брезгливо отталкивая мою руку.

Я вздрогнула, как от удара.

– Кого, Вадим Романович? – услужливо спросил возникший рядом охранник Илья.

Вадим небрежно ткнул в меня пальцем и завернул к стойке бара.

– Не трогайте меня! – резко вырвавшись, я бросилась к выходу, распахнула дверь и выбежала на крыльцо ресторана.

Брызнувшие вдруг слёзы застлали глаза. Прислонившись к деревянному крыльцу, я размазала их по лицу, узнавая светлую фигуру, которая приблизилась ко мне.

Юра Каверин потрясённо смотрел на меня.

– Что случилось?! – спросил он.

– Тебе что, делать нечего? – раздался резкий окрик, и я увидела на крыльце Вадима. – Иди работай!

Но Юра словно застыл, продолжая смотреть, как заворожённый, с изумлением и болью.

– Ты что, не боишься работу потерять? – свирепо крикнул Вадим, и официант, немного потоптавшись, зашёл внутрь ресторана.

Любимый жених грубо толкнул меня со ступенек.

– Убирайся вон… Невеста!

От сильного толчка я перелетела через порог и упала на грязный асфальт.

Вадим, сплюнув, исчез за дверью.

Медленно, потирая ушибленный бок, я поднялась на ноги и побрела прочь. Через несколько минут я заметила, что сумерки уже сгустились и моросит мелкий противный дождь. Его капли текли по моим щекам, смешиваясь с солёными слезами. Перебирая непослушными ногами, я тащилась к метро, и горькие, такие непривычные мысли просачивались в мою голову.

…Осталась только мама.

Неужели и она не узнает меня?..

Первым, кто узнал меня дома, оказался месье Рене. Увидев его, я испытала неимоверную тяжесть в груди.

О Боже! Он ещё здесь!

– Ну, наконец-то! – воскликнул он прямо с порога, едва тётя Клаша открыла мне дверь. – А мы уже тебя заждались!

И, не дав опомниться, старик заключил меня в свои объятия.

За весь этот страшный вечер это было первое прикосновение не с отвращением, а с любовью.

Чувства смешались. Тяжесть слегка растворилась, и в душу прокралась робкая радость. Словно в горькую микстуру добавили маленькую ложечку мёда.

Эмоции мои были тихи, и я молча сняла пальто и протянула его тёте Клаше. Та тоже посмотрела на меня ласково.

– Устала, Мариночка?

Собственное привычное имя вдруг показалось мне ангельской песней. Неожиданно для себя я заливисто рассмеялась.

Однако дирижёр, услышав эту реплику, нахмурился и взглянул на домработницу так пронзительно и жутко, что старушка вздрогнула и уронила пальто. Я благодарно нагнулась и подала его ей.

«Мариночка…» Значит, они меня отравили… этим супом из лошадиных глаз… хотя я его не ела… Но наваждение, кажется, начинает рассеиваться…

Старая служанка, которая нянчила меня с детства, узнала своё любимое «дитё»! И нас теперь двое – я и она!

Наши взгляды встретились, но старушка внезапно пугливо отвернулась.

В ту же секунду в гостиной стало мрачно, как перед бурей.

Радость, едва возникшая, снова поникла, и, едва ворочая пальцами, в неотвратимом нехорошем предчувствии я начала разуваться.

С лестницы в красивом алом платье спустилась мама.

– Ида Львовна… – начала тётя Клаша и почему-то замолчала.

В моей груди стало горячо и больно. И я поняла, что сейчас что-то случится. Случится что-то очень важное, после чего всё либо вернётся назад, либо кончится навеки.

Я смотрела на маму, а перед глазами заискрились картинки – счастливый Вадим, родная мама, весёлый Виктор Никитич, уважительный Эдик… Темнота… и другие кадры… Резкий толчок Вадима, хамство охранника, равнодушие директора… Не хватало только одного кадра… Только одного.

«Мама!» – мысленно воззвала я к ней.

– Здравствуйте! – сказала мама чужим голосом, и я почувствовала, что молния на сапоге дёрнулась и застряла.

– Здравствуй, мама… – ответила я, приподнявшись, и в ужасе ощутила, как изнутри начала всходить всё та же тревожная, тяжёлая волна.

Мой дом не принимал меня. Он не хотел меня видеть. Моя мать не узнала меня.

Мама неловко улыбнулась и беспомощно посмотрела на месье Рене.

– А это и есть моя сестра Агнесса, – широко улыбнувшись, вдруг пояснил он ей, и я невольно ахнула.

Неожиданно нервы мои окончательно сдали.

– Мама! Мама! – истошно закричала я и бросилась к ней. – Это же я, Марина!

– Я предупреждал, что она больна… – покачал головой «брат». Мама грустно кивнула.

– Но, Ида Львовна! Это же… – подала робкий голос Клавдия Петровна, всё ещё стоя с пальто в руках.

– Ступай на кухню, Клаша, – резковато ответила мама, и тётя Клаша, сгорбившись, зашаркала из прихожей.

– Мама… – Я подошла ближе, чувствуя, что прошлая жизнь неудержимо ускользает от меня. – Мама!

Мама натянуто улыбнулась.

– Проходите, Агнесса. Ужинать будете?

– Сейчас она расскажет вам, что этот дом ей как будто знаком. Сумеет угадать обстановку и даже некоторые факты из вашей жизни, – предостерёг маму месье Рене.

– Как интересно! – оживилась та.

Я поняла, что проиграла по всем статьям. Он предусмотрел всё.

– Спасибо, я не хочу есть, – произнесла я, полностью раздавленная. – Где комната, где я смогу остаться одна?

– А со мной ты не хочешь поговорить, дорогая? – с дьявольской усмешкой вопросил Рене. – Неужели нам нечего обсудить после долгой разлуки?

Я промолчала.

– Пойдёмте наверх, я покажу вам вашу комнату, – радушно проворковала мама и прошла вперёд, источая такое знакомое, такое родное тепло.

Вскоре мы оказались в гостевой комнате на втором этаже.

– Оставьте нас, мадам! – попросил Рене, и мама понимающе кивнула.

Дверь за ней закрылась, и я осталась наедине с дирижёром-дьяволом.