Вопреки (СИ)

Наверное, в серых оттенках мира, она — цвет. Белокурые волосы красиво развивал прохладный ветер, а зеленые глаза сияли ярко от счастья, как изумруды. Розалия ступала осторожно на носочках, кружилась, разводя, как балерина, руки. Она молода и красива: овальное лицо с нежной бархатной кожей цвета слоновой кости с едва заметным румянцем на щеках; миндалевидные глаза, обрамлённые густыми длинными ресницами; тонкие брови с легким изгибом на конце; пухлые губы естественного розового оттенка. Розалия словно статуэтка: невысокая, стройная, а в этом сером платье в пол с тесной шнуровкой вдоль спины и вовсе казалась совсем хрупкой.

Звонкий смех девушки разрезал мрачную ауру, заполняя собой весь цветущий сад. Сегодня ей исполнилось восемнадцать и, как обычно, в этот день начинали распускаться розы. Алые бутоны, почти идеальной формы, яркими пятнами рассыпались по саду, подобно россыпи звезд на небе. Розалия шла между цветущих кустов роз, поглаживая бутоны тыльной стороной ладони.

Словно за ожившей картиной талантливого художника стоял позади и наблюдал Рихард фон Норд — граф Северных земель, собственник поместья и этого сада. Рихард красив: раскосые глаза сапфирового цвета, длинные черные ресницы, густые темные брови; длинные иссиня-черные волосы, зачесанные назад и завязанные в низкий хвост; овальное лицо с высокими скулами; прямой нос, отчерченные губы. Граф высокий, по-мужски стройный. На нем черная рубашка в серебряную полоску, того же цвета брюки и начищенные до блеска туфли; сверху граф всегда надевал атласный халат-кимоно с мелкой замысловатой вышивкой серебряными нитями.

Заметив Рихарда фон Норда, девушка ласково улыбнулась ему, а затем, также игриво и играючи, подошла к нему.

— Розы прекрасны, — сказала ему белокурая девушка, вновь оборачиваясь к саду, вдыхая свежий, наполненный цветочным ароматом, воздух.

Губы графа дрогнули в полуулыбке, ведь Розалия еще и не догадывается, что самым красивым цветком его сада скоро станет… именноона.

Год назад…

Утро в Благонравной академии для девушек началось также, как и всегда: мы умылись, нарядились в унылые и крайне неудобные платья серого цвета, а затем поплелись друг за дружкой в столовую, где нас ждал скудный завтрак, состоящий из ломтика хлеба с сыром и молочной каши. Ели в полной тишине под пристальными взглядами преподавательниц, а затем пошли на занятия: сегодня арифметика, рисование и анкорский язык.

Последний предмет у всех нас самый любимый, ведь мы не только обучаемся языку анкоров, но и можем увидеть настоящего представителя этой расы!

Анкоры — потомки драконов, они не могут превращаться в ящеро-подобных существ, но в полной мере обладают силой предков. Люди и анкоры давно перестали воевать и объединились в одно сильное государство.

Наш преподаватель анкорского, нкор Ньорд Уст (нкор — это официальное обращение к анкорам, если у них нет другого статуса, присвоенного королём), хоть мужчина и в возрасте, но на вид ему не больше сорока: высокий, симпатичный, с серыми глазами и длинными утончённого цвета каштановыми волосами. Учителя мужского пола, которые привлекались со стороны, ведут уроки строго в присутствии учительницы, не отклоняясь от темы занятия, сейчас было также. Нкор Уст стоит в центре аудитории, а учительница миссис Клин ходит между партами и внимательно следит за тем, что мы делаем.

Я выдохнула, когда она прошла мимо меня, а в следующий миг на мою парту прилетел смятый кусок тетрадного листа; когда обернулась, увидела подмигивающую Шарлотту — мою лучшую подругу. Я улыбнулась ей, а потом осторожно, чтобы не издать лишние звуки, раскрыла записку и прочла:

«Розалия! С днем твоего рождения! Сегодня тебе исполнилось семнадцать лет!

Я долго думала, что тебе подарить, а потом решила, что лучше исполню твою мечту. Готова?»

Читая, замерла. Неужели она о цветущем саде графа фон Норда? Скрывать не буду, я всегда мечтала там прогуляться. Впервые увидела розовый сад в детстве, когда отец вёз меня в Благонравную академию. Но… как туда попасть? Неужели Шарлотта вздумала пробраться в поместье? Это безумие!

— Всё будет хорошо, — уже после уроков уверяла меня она.

— Нас арестуют, — шепнула ей, — или хуже… убьют. Фон Норд отличается своим хладнокровием и жестокостью.

— Нас не заметят, — махнула Шарлотта рукой и расплылась в хитрой улыбке.

— Я не пойду.

Подруга приподняла бровь.

— Не пойду, — повторилась и сложила руки на груди, а видя бесят в её карих глазах, еще раз добавила, — не пойду я!

— Идём, — хихикая, берет меня за руку и тянет за собой.

Покидать стены Благонравной академии строго запрещено, но для Шарлотты, рыжеволосой бестии нашего учебного заведения, правила созданы для того, чтобы их нарушать.

Я была полной её противоположностью: отличница, умница из уважаемого людского рода Ларс; мой отец богатый купец, имеет серьезное влияние со стороны людей в Северном графстве; отдал меня в Благонравную академию в шестилетнем возрасте, чтобы из меня воспитали хорошую, покладистую, грамотную и воспитанную девушку и я всегда из-за всех сил старалась учиться, стала любимицей преподавателей, но то, на что согласилась сегодня… безрассудство!

Шарлотте покинуть академия? Плевое дело! А вот мне…

— Ну чего застыла?

…Боялась. Сердце выпрыгивало из груди, когда я оказалась за кирпичными стенами академии и передо мной открылся целый город! Люди куда-то спешат, торговцы зазывают посетить их прилавки, наполненные разными вкусностями при взгляде на которые слюнки текли, у нас-то таким не кормят, в академии еда без излишеств, дабы воспитать в нас скромность. Наряды проходящих мимо дам притягивали взор: яркие, красивые — я никогда ничего подобного не носила.

А ещё… мужчины! Я пугливо прятала глаза, когда кто-то из них оказывался слишком близко ко мне. Нам до восемнадцати лет запрещено общаться с мужчинами, кроме учителей, чтобы чувства и разум не заполнили, как говорили учительницы, похоть и блуд. Мы должны оставаться целомудренными, пока мужчины нашей семьи не подберут нам мужа.

Острые верхушки крыши поместья уже виднелись, а вскоре раскрылось глазу и всё оно. Поместье было мрачноватым и больше походило на замок с башнями и острыми черными крышами, углы которого держали протомы* драконов. Узкие окна шли одним за одним, а на самой высокой башне располагался балкон; наверное, с него открывается шикарный вид. На зеленом газончике вокруг поместья растут идеальной треугольной формы елки, а вдоль каждой аллеи по обе стороны — кустарники, которые садовник выстриг в п-образную форму.

— Не задерживайся, — Шарлотта взяла меня за локоток и потянула на задний двор.

Там я ахнула! По ту сторону высокого забора цветут розы, много-много прекрасных алых роз! Такие большие бутоны я никогда прежде не видела.

— Заберемся? — вдруг предложила подруга и скользнула к забору.

Мои глаза расширились и я, конечно, отказалась.

— Тогда сама полезу!

— Тебя заметят, — пытаюсь вразумить искательницу путешествий, но тщетно.

Шарлотта приподнимает подол платья и абы как завязывает в крупный узел, чтобы не мешало, а сама уже лезет вверх.

— Что ты задумала? И ноги прикрой! Вдруг кто увидит?

Юбка даже на ладонь выше щиколотки — уже дурной тон! Благородная леди никогда себе такого не позволит.

Шарлотта делает вид, что не слышит и продолжает отчаянно карабкаться. Я лишь нервно кусаю губы и осматриваюсь по сторонам, чтобы никто нас не заметил.

— Сейчас нарву тебе букетик и вернусь, — уже наверху объявила рыжеволосая, а потом гордо подчеркнула, — с сада самого графа фон Норда!

— Возвращайся, — строго кинула ей я.

Шарлотта громко воскликнула:

— Кто-то идёт! Залазь быстро!

Страх раскрыл второе дыхание, и я тотчас отчаянно начала залазить к подруге, Шарлотта мне помогла и вот наверху мы уже вдвоем.

— А ты быстрая!

— Ты пошутила?

— Ага, — хохоча, призналась она, а я насупилась. — Не злись. Давай-ка, теперь спускаемся, я помогу те…

Не успела договорить Шарлотта, как уже реальная угроза нарисовалась недалеко от нас. Привратники ринулись к нам, но схватили только подругу, я же дернулась, когда увидела их, потеряла равновесие и упала в розовый кустарник.

Потеряла ли сознание? Не знаю. Но ни привратников, ни Шарлотты уже не было, когда очнулась. Еле приподнялась на локтях, шипы роз неприятно вонзались в кожу, и я скривилась от жгучей боли. Постаралась встать, с первого раза и даже со второго не вышло, только с третьего и то еще покачивалась. Я вышла в сад, сердце затрепетало, ведь нахожусь в самом центре графского сада и моему взору открывается вся его красота. Мечта всё-таки исполнилась, но какой ценой…

— Надо выбираться, — сказала себе шепотом под нос, созерцая высокий забор.

— Может лучшей выйти через главную дверь? — голос позади заставил меня вздрогнуть, а потом и вовсе застыть на одном месте, подобно статуе.

Авторы книг часто описывают красивый голос, как бархатным и магнетическим, но думала так делают лишь для красоты, но голос незнакомца на самом деле такой! В нём царил ониксовый, а на конце произнесенных слов раскрывался и играл опаловый. Голос обволакивал, касался слуха также, как прохладный атлас касается кожи: будоражит и заставляет покрываться мурашками.

Я сделала глубокий вдох и на протяжном выдохе обернулась; ко мне направлялся хозяин поместья — граф фон Норд. Сердце ухнуло в пятки, дыхание сбилось, плечи напряглись. Он отчеканивал каждый шаг, не идёт — плывет!

Когда анкор приблизился, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки, я вжалась спиной в железные перила забора. Граф спросил:

— Как тебя зовут?

Дрожащим голосом отвечаю:

— Розалия… Ларс, — специально представилась вместе с фамилией, всё-таки она известна в Северной графстве.

Так случилась моя первая встреча с графом. Все страхи не оправдались — меня никто и пальцем не тронул, наоборот, сопроводили обратно в академию, куда же чуть раньше привели и Шарлотту. Как же нам досталось! На меня впервые кричали, и я заплакала, было очень стыдно за свой проступок, но всё же… меня не наказали, так как за все время обучения — это моя единственная ошибка, а вот подруге досталось.

Но только кто бы мог подумать, что и я буду нарушать запреты, по своей воли сбегая к графу снова и снова. Уже не нужно было пробираться в поместье, я заходила через парадную дверь. Не знаю, что мной двигало, но увидев Рихарда фон Норда единожды, хотелось увидеть еще раз… видеть его каждый день. О наших встречах никто не знал — это была тайна.

*Протома (от греч. — морда, голова) — скульптурное изображение передней части быка, коня, другого животного или человека.

Настоящее время…

Я вернулась в академию на закате. Прошла уже проверенным секретным ходом Шарлотты, вышла в коридор в западном крыле, где обычно никого нет: крыло служило этаким складом для парт, стульев и другой мебели, которая уже не используется. Приподнимая подол платья, я спешно направлялась в главный коридор, а там через небольшое фойе выйду как раз в крыло общежития.

«Да, вот сюда поставьте», — сначала я услышала голос миссис Лоу, а потом увидела дрожащий свет на стене от свечи, а вскоре и тень женщины, которая направляется сюда. По моей спине пополз ледяной змей, и я просто, раскрыв глаза, застыла на месте; бежать некуда — коридор позади меня длинный, а до ближайшего поворота добежать не успею.

Миссис Лоу — не просто учительница предмета «Этикет и правила хорошего тона», но и директриса Благонравной академии; серьёзная и самая строгая из педагогов. У неё короткие седые волосы, гладко уложенные по прямому пробору; маленькие глаза, с глубокими мимическими морщинами у внешних уголков, прямой нос и тонкие губы, уголочки которых стремились вниз, тем самым добавляя еще строгости внешнему виду. Миссис Лоу всегда носит очки с тонкой оправой на кончике носа, а еще она любит пристально и осуждено смотреть на провинившихся девушек, приподняв голову и чуть прищурившись.

Заметив меня, именно так и посмотрела: подбородок вздернула, приложила пальцы к очкам и прищурилась.

— Что вы здесь делаете, мисс Ларс?

Сперва я поклонилась ей, опустив голову и согнув немного колени, а потом ответила:

— Я… прогуливалась, миссис Лоу.

В принципе, гулять по западному крылу не запрещено, но желательно сюда не заходить только по технике безопасности, ведь здесь все обставлено старой мебелью и помещение практически не освещено, можно не заметить и удариться об что-то или споткнуться. Страх быть замеченной больше подпитывался мыслью о том, что миссис Лоу захочет тщательно проверить это место и найдет потаённый выход, а все замеченные здесь официально попадут под подозрение, что могли сбегать, а мне этого не надо, не хочу портить репутацию.

— Западное крыло — не лучшее место для вечерних прогулок. Впредь не заходите сюда больше, это небезопасно.

— Да, миссис Лоу.

— Думаю, на сегодня вам достаточно прогулки, мисс Ларс. Прошу вернуться в комнату, уже седьмой час вечера.

Я присела в поклоне, а потом, опустив голову и сложив руки на животе, обошла её и направилась к себе.

* * *

Перед сном в спальне всегда шумно. В одной комнате по шесть девочек и после насыщенного дня, когда собираемся вместе, про тишину можно только мечтать: когда нет учительниц можно говорить на любые темы и обсуждать, что захочется.

Я сидела на кровати и читала книгу, хотя чтением — это назвать сложно: просто перелистывала страницы с красочными картинками и минимума текста, а сама из-под лба рассматривала других воспитанниц. Луиза расчёсывала длинные русые волосы Анны, параллельно о чем-то болтая; Лилия, как обычно, была погружена в домашнее задание, а Амелия мазала лицо кремом, улыбаясь отражению в зеркале и хваля саму себя; потом я перевела взгляд на часовой шкаф — вот-вот пробьют десять вечера, а Шарлотты нет. Рыжеволосая бестия сбегает с академии каждый день, но к семи или максимум восьми возвращается. Скоро обход, миссис Клин будет проверять все ли на месте, но что мне ответить, когда она не обнаружит Шарлотту?! Должна ли я прикрыть подругу или лучше сказать правду и пусть её ищут, а то мало ли что случилось?

— Розалия, а где Шарлотта? — побеспокоилась и Амелия.

— Ладно уж сбегает, но надо знать меру, — подхватила Анна.

Я могла лишь только разводить руками.

— Знаешь, а тебя тоже сейчас не видно после занятий, — заметила Амелия, убирая зеркальце в туалетный столик.

— Я занимаюсь уроками в тихом безлюдном месте, — ответила ей и приблизила книгу, мол вся погружена в чтение.

— Может сбегает? — засмеялась Луиза, оборачиваясь через плечо к Амелии. — Уже ведь однажды было, — теперь ко мне.

«Она что-то знает?», — всплыло первым в мыслях, но потом помотала головой, отрицая, ведь такого не может быть, я всегда очень осторожна.

— Было, — уверенным голосом согласилась я, убирая книгу в сторону, — и мой опыт показал, что так делать не нужно.

Нас учат в академии, что вранье, даже совсем маленькое, очерняет душу, а соврав единожды — ты соврешь еще раз, а за таким вроде маленьким грехом, придут и другие. Остановиться потом невозможно. Ты чувствуешь черноту, которая пронизывает душу: она скребется в солнечном сплетении, сжимает грудную клетку и мешает спать. Избавиться от таких терзаний поможет только правда.

Я соврала Луизе и давно вру учителям, сначала меня это терзало, а сейчас ничего. Более того, могу врать, глядя в глаза, а потом совершенно спокойно спать. Иногда я об этом, конечно, задумываюсь и становится не по себе, даже заставляю себя убедить прекратить встречи с графом, но наступает новый день, в небе поднимается солнце, и я снова рвусь к нему — замкнутый круг.

— И как тебе город? — Амелия легла на живот и подбородком оперлась на руку.

Мир за стеной для нас всех загадка. В Благонравную академию мы попадаем кто в шесть, кто в семь лет и детские воспоминания со временем стираются. Живем в своем строгом сером мире, где каждый день диктуют новые правила поведения, этикета и манер; указывают, что мы должны, а что нет; после, как мантру, повторяют главное: «Вы должны быть покорны».

Воспитанницы академии очень ценятся, а каждая из нас априори станет супругой успешного человека. Супругой анкора — редко, потомки драконов сейчас стараются не брать в жены человеческих женщин, дабы не портить кровь и сохранить магические силы, поэтому вступают в брак только с представительницами своей расы, к слову, у них также есть подобная академия.

Я не успела ответить Амелии, потому что в этот момент, громко раскрыв двери, в спальню зашли миссис Лоу и миссис Клин, держа за предплечья растрепанную Шарлотту. Мы все подскочили, девочки начали перешептываться и разглядывать их, Шарлотта прятала глаза и кусала губы.

— Бессовестная! — воскликнула директриса и одновременно с миссис Клин толкнули её в комнату.

Шарлотта не удержалась на ногах и упала. Рыжие пряди скрывали лицо, но я все равно могла разглядеть слезы. Я хотела ринуться к ней, но Амелия меня остановила.

— Наглая девица! — кривя губы добавила на тон ниже миссис Клин и сложила руки на груди.

— Завтра утром пойдешь к лекарю, Шарлотта. Надеюсь, блуд не завладел твоим разумом, и ты не поддалась искушению, как грязная девица из борделя. Если же окажешься нечиста, тотчас покинешь Благонравную академию! — последнее предложение миссис Лоу буквально прокричала, потом подняла свои очи на нас, прошлась подозрительным взглядом и почему-то задержалась им дольше всего на мне; я напрягла плечи, нахмурилась в ожидании ее слов, но директриса так ничего и не сказала, просто выдохнула, а затем направилась к выходу, показывая кивком миссис Клин следовать за ней.

Когда педагоги ушли, я первая ринулась к подруге:

— Шарлотта, как ты?

Она запрокинула рыжие локоны назад, заплаканными глазами посмотрела в обеспокоенные мои, а потом обняла, я обняла в ответ, похлопывая девушку легонько по лопатке, прося успокоится.

— Что с тобой случилось? — спросила Луиза.

— И почему в таком виде? — добавила Анна.

Выглядела Шарлотта и правда плохо: платье мятое и частично порвано, корсетного шнура нет, поэтому плохо держится и хрупкие плечи девушки оголены; на ее ключицах и шеи синие пятна, волосы растрепаны и запутаны.

— Тебя побили-и? — тревожно протянула Амелия, садясь по другую сторону от нас.

— Думаю, нам пора с вами прощаться, девочки, — Шарлотта отодвинулась от меня, а затем провела по всем нам грустными глазами, но нежной улыбкой. — Завтра лекарь осмотрит меня на целомудрие и… мне скажут покинуть стены академии.

— Осмотрят, ничего страшного, но… — я вдруг запнулась, осмысленнее пришло не сразу, — погоди… — прожигаю её вопросительным взглядом, Шарлотта кивает.

Качаю отрицательно головой — ну нет! — такого просто не может быть. Анна ахнула и сразу же прикрыла рот ладонью, Амелия покраснела и только Луиза всё-таки спросила:

— У тебя было…«это»?

Шарлотта сжала губы и, прикрывая глаза, кивнула.

— Как так случилось? — прошептала я, а Лилия одновременно со мной, но с любопытством в голосе спросила:

— Понравилось?

Мы дружно покосились на шатенку с каре, та захлопала пушистыми ресницами и с искренним удивлением выкрикнула: «Что-о?».

«Это»— запрещенная тема, мы об «этом» говорим мало, шёпотом и со смущенностью; в академии есть специальный предмет, называется «Сексуальное воспитание», там нам рассказывают, как мы должны вести с мужем, а потом все плавно переходит к главной сути — рождение детей. Мы, женщины, должны рожать, много и желательно только сыновей. И заниматься «этим» должны только, чтобы забеременеть, а потом родить! Лично меня перспектива вечной беременной радовала не особо, но это мой долг, да и потом, состояние беременности — очень почетно!

— Знаете, девочки, а я не жалею! — вздохнула Шарлотта. — Я полюбила и отдала честь любимому. Пусть меня выгонят, просто уйду к нему.

— Неужели нельзя было подождать? Нам тут всем по восемнадцать, доучиться в академии осталось всего лишь месяц. Выпустилась бы, вышла бы замуж и всё, — решила высказать свою точку зрения, которая, по-моему мнению, правильная, но Шарлотта лишь махнула рукой и задала вопрос в лоб:

— Ты любила когда-нибудь?

Задумалась.

— Поэтому молчи, — договорила подруга, утирая новые слезы. — Вам всем меня не понять. Такие правильные, хорошие, воспитанные, умненькие, — перечисляет с брезгливостью на лице, — аж тошно! Ну закончите вы академию через месяц, найдут вам мужей, которых на дух не будете переносить, но уже никуда не денетесь. Всю жизнь с ними проведете без любви. Зачем такая жизнь? А я люблю и любима! Еще надо задуматься, кого жалеть придется. Да, я отдалась возлюбленному сейчас, Розалия, — она повернулась ко мне, — желания невозможно контролировать, когда хочется раствориться в любимом человеке.

Для неё у меня не нашлось ответа, я опустила голову. Шарлотта хмыкнула.

— Так понравилось? — напряженное молчание перебила Лилия.

— Очень, — ответила рыжеволосая с загадочной улыбкой на устах.

— Рассказывай! — радостно попросила шатеночка и, сев в позу лотоса, приготовилась слушать; жадные глаза не прятали и остальные. Что уж! Даже мне было интересно, хотя виду я не подавала.

— Мой возлюбленный — сын пекаря. Он немного в теле, но я нахожу это даже милым. У него карие глаза и курчавые каштановые волосы. Еще у него милые веснушки на лице. Я влюбилась сразу, как только его увидела. На мое восемнадцатилетие мы впервые поцеловались, я никогда не забуду тот поцелуй: нежный, такой трепетный. Сегодня его родители уехали, и мы впервые остались наедине. Сначала разговаривали о будущем, глядя друг другу в глаза, а потом целовались. Нежно, а потом жадно. Я не помню, когда страсть накрыла с головой, но именно сегодня всё и случилось. В академии нам рассказывали, что в первый раз больно — это неправда, мне не было больно, наоборот, очень понравилось: мы были единым целым, утопали друг в друге и любили. Непередаваемые ощущения!

Слушая ее, кожа невольно покрылась мурашками, они покалывающей волной прошлись от кистей до плечей.

— Но как об этом узнала директриса? — поинтересовалась Амелия.

— Помните того неприятного привратника у дверей? С усами еще такой.

Мы закивали.

— Так вот, — нахмурилась Шарлотта. — Так получилось, что он проходил мимо дома пекарей и заметил нас… в окне! Начал стучать в дверь, мы открыли, он буквально обнаженную собрался меня тащить в академию, но всё же дал возможность одеться. Потом привел, настучал директрисе, меня отругали. Дальше сами знаете.

Двери комнаты резко открылись и к нам заглянула миссис Клин. Мы перепугались, тотчас подскочили. Она прикрикнула в приказном тоне:

— Спать!

Учительница не ушла до тех пор, пока каждая не заняла свою кровать. Говорить мы больше не могли, периодически учительница ещё заглядывала, ходила между кроватями, проверяя нас.

* * *

Мне не спалось и всю ночь, думала о словах Шарлотты, лежа на соседней кровати и вглядываясь в спящее лицо подруги; даже сквозь сон она улыбалась, несмотря на то, что ее ждёт. Я спрашивала себя: «Неужели тот пекарь стоит всего того, что она сейчас переживает?». Мне, наверное, не понять, потому что я никогда не любила. Понятия не имею, как это…любить. В академии нам об этом чувстве говорили мало, убеждали, что уважение куда важнее глупой любви и я в это верила… верю.

— Шарлотта, — тихонько бужу её.

Сонные глаза раскрылись.

— Розалия?! — девушка потянулась. — Сколько времени? Почему не спишь? — оборачивается к окну. — Темно еще.

— Знаю. Мне не спится. Столько мыслей в голове, — выдохнула я и приблизилась ближе к краю кровати.

— Что случилось? — то же самое сделала и Шарлотта.

— Скажи, — я сначала запнулась, но потом договорила вопрос, — а как ты поняла, что влюбилась? Нам же об этом не рассказывали, — заметила я, — вдруг у тебя и не любовь к этому пекарю вовсе, и ты сделала огромную ошибку, о которой потом будешь сильно жалеть?

Шарлотта тихонько посмеялась, а затем попыталась объяснить:

— Розалия, любовь — это не наука, в ней нужны определенные знания и правила. Когда по-настоящему влюбишься, ты это почувствуешь.

— Сразу?

— Не всегда, — улыбнулась моя подруга, — у каждого это по-разному происходит. Бывает, встречаешь человека первый раз, и сразу осознаешь, что именно его тебе и не хватало. А бывает совсем иначе. Вы вроде давно знакомы, живете рядом, однако чувства любви нет… Но вдруг бац! И все! Жить без него не можешь.

— А как было у тебя?

— Первый вариант, — Шарлотта немного засмущалась, — а вот у него… второй. Да-да! Знаешь, он же меня сначала даже не замечал, а потом как-то само: взгляд за взглядом, и он понял тоже, что влюблен.

— Ухты, — я улыбнулась. — А что ты чувствовала, когда влюбилась?

— Окрыленность, — договорить не успела, как Шарлотта уже с мечтательной полуулыбкой ответила. — Мне весь мир ярче начал казаться, сердце бешено билось, а еще я стеснялась его взгляда, представляешь? Хотелось утонуть в его глазах, но только посмотрит на меня, как я сразу наливалась краской и отворачивалась. А его голос… у меня мурашки от него. Ощущения наполняют меня радостью, и я не могу перестать улыбаться. Каждый день его хотела видеть, мечтала, чтобы время остановилось или шло, как можно медленнее; потом расставаться тяжело очень было каждый раз.

Когда Шарлотта начала описывать чувства, внутри меня быстрее забилось сердце, потому что всё это… мне давно знакомо! Подруга будто словесно передала мои ощущения, когда я нахожусь рядом с графом Рихардом фон Нордом.

— Розалия?

Задумалась и не заметила, как Шарлотта позвала меня уже не один раз.

— Ты в порядке? — спросила рыжеволосая, а потом хитро улыбнулась. — Ты что… влюбилась?

— Нет, конечно, — моментально кинула я и закатила глаза.

Подруга хмыкнула и как-то загадочно добавила:

— Ладно-ладно, — потом она натянула одеяло, легла поудобнее и сказала, — спать пора, а то если миссис Клин заметит, что мы не спим, наругает, а мне и так хватило уже, новую порцию нравоучений не хочу выслушивать. Доброй ночи!

— Доброй, — ответила, но спать… не могла.

Мыслей стало еще больше, они ринулись одна за одной, как цунами; я перекручивала моменты с Рихардом, наши разговоры и взгляды, вспоминала свои ощущения, и они начинали проявляться в реальности по памяти: точно также я сейчас была смущена, участилось дыхание, щеки налились румянцем, стало невыносимо жарко так, что не хватало воздуха. Теперь, когда представляю лицо Рихарда, — жмурюсь и накрываю себя одеялом, а в жилах аж кровь бурлит от переполняющих эмоций. Кажется, у меня случился тот самый «бац!», про который рассказывала Шарлотта, ведь только сейчас до меня дошло… я влюбилась!

Красными лепестками усыпан пол; в мрачных покоях графа благоухающий аромат роз переплетался с пряными нотками древесного букета ароматов; здесь темно, мглу нарушали лишь пять лиловых свечей в канделябре возле кровати, язычки пламени тревожно дрожат; рядом ваза, в ней бутоны роз, они чуть завяли, но всё также прекрасны — в них некаягрустнаякрасота. Граммофон проигрывает чувственную мелодию, звук смешивался с тяжелым дыханием хозяина поместья.

Рихард фон Норд лежал на пикейном покрывале. На графе лишь черные льняные штаны и однотонное халат-кимоно сливового цвета. Взгляд наполнен грустью, в его руке бокал терпкого вина, который он преподносит к губам, чтобы сделать новый глоток. Черные волосы рассыпаны по плечам.

Не отрывая глаз, он наблюдал за пламенем, смотрел, как завороженный уже очень долгое время. Порой огонь извивался так, что графу казалось, будто он видит в нём силуэт Розалии; сразу жмурился, скалился от нового приступа драконей тоски, которая сдавливала не только сердце, но и саму душу. Галлюцинации на этом не заканчивались, — потом он слышал её смех; это было невыносимо для него, Рихард надрывно кричал, запуская бокал в стену, а сам хватался за уши, окунался в подушку, пытался прийти в себя. Ему кажется мучения длятся уже вечность, они сильно его вымотали.

Когда приступ отступал, граф жадно глотал воздух; изгибался в спине, чтобы избавиться от тянущей боли в грудной клетке; глаза, словно только из забвения, блуждали по сторонам; губы высохли и потрескались. Рихард совсем без сил.

— Сколько я уже её не видел? — спросил анкор уставшим серым голосом, когда возле кровати заметил дворецкого и по совместительству своего главного помощника.

— Ровно неделю, Ваше Сиятельство, — ответил Вестар.

Граф свел брови и мученически застонал от новой волны приступа. Дворецкий, рослый мужчина с глазами цвета янтаря, отвернул голову, нервно сглатывая вязкую слюну; как бы Рихард не кричал, не страдал — Вестару нужно делать вид, словно ничего не происходит.

— Неделю? — тяжко уточнил граф и помотал головой. — Почему она не приходит?!

Дворецкий опустил голову, у него не было ответа.

— Ваше Сиятельство, с каждым днём вам становится всё хуже. Это состояние опасно?

— Драконы умирали от тоски по своейпаре, — Рихард даже нашел силы немного посмеяться, но вскоре снова поморщился от боли; после недолгой паузы договорил, — но я ведьанкор, а не чистокровный дракон, тоска не должна меня убить.

— Вы единственный анкор в королевстве, у которого ген дракона сильно преобладает над человеческим!

— Должен ли я радоваться? — насмехаясь над самим собой спросил Рихард.

Преобладающий драконий ген делает его сильней других, особенным, влиятельнее — даже! — самого короля. Однако, шлейфом за могуществом от сильного гена, тянется и много других особенностей, свойственных драконам. Например…тоска. Практически все анкоры уже не чувствуют свою пару, могут без памяти влюбиться — да; но ощутить ту самую привязанность к паре, после которой мир играет новыми красками — нет. Рихард может.

Он ощутил в белокурой красавице пару сразу, как увидел. Граф всегда любил розы, и как умилялся, когда узнал, что избранницу так символично зовут Розалией, но Рихард ласково называет девушку Розэ; она говорила, такая форма её имени ей тоже по душе.

Анкор знал, что на момент знакомства ей было всего лишь семнадцать лет; трепетно ждал восемнадцателетия девушки, чтобы перевести отношения на новый уровень, а пока оберегал её, заботился, как о самом прекрасном цветке своего сада.

По цифрам Розэ вроде взрослая, но внутри еще совсем юна и неопытна; её глаза — бушующий океан и спокойное озеро одновременно; она с энтузиазмом всегда хочет познавать всё новое и с такой же страстью рассказывает то, что узнает; Розэ искренняя, настоящая. Понимая, что, будучи изолированной от внешнего мира в Благонравной академии, она смотрит на мир через розовую призму: в ней нет коварства, измен и злости, лишь добро и любовь. В Розэ спрятан целый мир, спокойную и счастливую ауру которого Рихард хочет оберегать каждый день.

— Я могу найти девушку, — предложил Вестар.

— Нет, — отказался граф, — не приходит, значит, пока не может, — он вспоминал её рассказы о строгих правилах женской академии и надеялся, что именно в этом причина; Рихард не допускал мысли, что девушка избегает его или не хочет видеть.

В дверь покоев постучали, Рихард постарался приподняться, но не смог; раздражительно цокнул от своей же беспощности и вернул голову на подушку. Дворецкий попросил графа отдыхать, а сам подошел к двери, приоткрыл её и выглянул в коридор. Служанка, которая стояла там, оповестила, что в поместье пожаловал директор Рыцарской академии Август Ттер и просит аудиенции.

— Скажи ему, что граф неважно себя чувствует, с ним поговорю я, — озвучил Вестар, а затем обернулся к фон Норду, чтобы увидеть в его глазах одобрение. Граф кивком головы выразил согласие.

* * *

— И что он хотел? — хрипловато спросил из темноты комнаты Рихард, когда Вестар вернулся.

Дворецкий подходил к кровати графа и параллельно рассказывал:

— Август Ттер просит разрешения провести балл у вас в поместье в честь выпуска новых рыцарей.

— Не люблю многолюдье, — отрезал фон Норд; Вестар сначала понимающе кивнул, но потом, расправив плечи, добавил:

— Также они хотят пригласить старший курс Благонравной академии, — последнее дворецкий проговорил медленно и почти по буквам.

В сапфировых глазах графа сверкнуло ехидство, а уста дрогнули в полуулыбке.

— Что ты ответил достопочтимому рыцарю Августу Терру? — сардонически спросил Рихард.

— Дал согласие, Ваше Сиятельство, — Вестар сладко протянул свой ответ, понимая, каксильносейчас им доволен граф.

* * *

На утро Шарлотту повели к лекарю; строго-настрого миссис Лоу запретила другим воспитанницам приближаться к его кабинету, но я все равно старалась находится неподалеку; когда возле дверей никого не оказывалась, даже находила в себе смелость подбежать к ним, чтоб подслушать. Рискую. Понимаю. Но очень переживаю за дорогую подругу. Мысленно молилась, чтобы её секрет врач не заметил — ну а вдруг!

Так, дежурившая миссис Вим, снова ненадолго отошла, а я, воспользовавшись моментом, скользнула к двери, подставляя ухо и задерживая от переживаний дыхание.

«Потаскуха!», — раздалось свирепо по ту сторону голосом миссис Лоу, за которым, я поняла по звуку, последовала пощечина; настолько оглушительная, что кажется, эту жгучую боль ощутила и я! «Мне больно», — всхлип Шарлотты и злобный ответ директрисы: «А когда ноги раздвигала не больно было?». «Не больно!», — моя подруга уже ничего не боялась, а потому и звука не издала, когда ей влетела очередная хлесткая пощечина. Я прикусила нижнюю губу и зажмурилась, как же бедной Шарлотте сейчас тяжело.

«На что ты теперь рассчитываешь? Что семья пекарей тебя примет?», — насмешливо спросила миссис Лоу, а воспитанница, надрывая голос, заявила: «Да! Примет! Потому что Лео меня очень любит! Ясно вам?». Последовал саркастический смех директрисы, затем она пригрозила: «Я не позволю новости о твоей распущенности просто так забыться, весь город узнает о твоем омерзительном поступке! И не только о нём, милочка, что сбегала с Благонравной академии тоже! Такая блудница как ты не имеет право стать чей-то женой. Запомни мои слова, дорогуша, тебе только одна дорога… в бордель. Туда ты и попадешь, я тебе обещаю. Будешь обслуживать грязных, вонючих оборванцев!», — на последней фразе я услышала направляющиеся к выходу шаги, потому поспешила скрыться за ближайшим поворотом.

Я прижалась к стене спиной, слезы лились градом из глаз; мне было так больно и обидно за подругу. Слова, которые миссис Лоу напророчила Шарлотте отвратительны! Моя подруга не достойна такой участи; она очень добрая, милая, светлая; возможно ошиблась, но ведь каждый имеет право на ошибку, за что же с ней так поступать? Шарлотта просто полюбила. Надеюсь, Лео её не бросит в такой ситуации, а примет. Ведь так страдает она сейчас… из-за него!

— Леди Ларс, что вы здесь делаете? — от неожиданного вопроса миссис Лоу я вздрогнула; тотчас отошла от стены, спешно утирая мокрые дорожки с щек, а затем поклонилась, словно ничего не случилось; директриса не должна знать, что я подслушивала. — Почему вы плачете?

— Переживаю за Шарлотту, — частично призналась, но то, что услышала их разговор, не сказала.

Директриса поправила очки, вздернула подбородком и с брезгливостью на лице ответила:

— Не стоит переживать за такую, как она, мисс Ларс, — затем женщина зашагала дальше по коридору, а я выдохнула, мне снова повезло остаться не замеченной.

Больше Шарлотту я не видела; нам сказали лишь, что она покинула стены Благонравной академии и всё, без каких-либо подробностей. Без неё на меня опустилась печаль, а тоска терзала душу; мы с ней были, как сестры. Мне её очень не хватает, вокруг какая-то пустота и я не знаю, что мне делать. Я сильно переживала за будущее подруги. Думаю, миссис Лоу не шутила и о поступке Шарлотты узнают абсолютно все; очень боюсь реакции Лео и его семьи: вдруг они будут против неё, парень бросит Шарлотту, а она так и останется опозоренной до конца жизни? Это будет таким ударом для её матери…

На следующий день занятия отменили; миссис Лоу посвятила день повторению этикета прекрасной дамы. Педагог говорила, что пока мужчины нашей семьи не найдут девушке мужа, она находится в полной зависимости от отца, а в случае его отсутствия от братьев или других мужчин рода; у нас нет прав, мнения и взглядов — никакой самостоятельности! — на всё воля мужчин.

— А как же любовь? — само вырвалось; другие воспитанницы обернулись ко мне, а миссис Лоу слышно с недовольством выдохнула.

Раньше бы у меня и мысли такой не возникло, но чувства к графу и история Шарлотты сильно отпечатались в душе, и я искренне не понимала, почему нас, женщин, абсолютно ни во что не ставят и не позволяют сделать собственный выбор.

— Вот найдут мужа и люби себе на здоровье, — всё, что учительница ответила, а потом сразу поспешила вернуться к теме, но я кинула еще один вопрос:

— Почему нам нельзя выбирать самим?

Миссис Лоу громко захлопнула учебник и одарила меня недобрым взглядом, от которого по плечам прошлась холодная дрожь.

— Я думаю, на вас, мисс Ларс, дурно повлияло общение с Шарлоттой, которая, хочу напомнить, из-за своего недостойного поведения с позором покинула стены Благонравной академии. Вашу светлую голову заполонили темные мысли? Побойтесь этого! Иначе кончите также плохо, как и ваша… подруга.

Я ничего не ответила директрисе, и она продолжать разговор со мной не хотела; после недолгой напряженной паузы педагог просто продолжила урок.

В следующие дни занятий тоже не было; учителя сказали сидеть нам в общежитие и повторять пройденное, мол скоро экзамены и это важно; но дошел слух, что всё не просто так: привратники обыскивают академию на «черные выходы». По этому поводу я очень волновалась, ведь наверняка найдут и тот, что в западном крыле, а меня там видели! Вдруг миссис Лоу что-то заподозрит?

Пока я не закончу академию, покидать её мне нельзя, а значит о встречах с графом нужно забыть, но как же я по нему скучаю! Безумно хотелось увидеть его красивое лицо, магический взгляд, слышать бархатный голос. Я в него влюблена, а потому тяжело вдвойне. Нет гарантии, что я буду с ним и отцу признаться о чувствах к фон Норду не могу, сразу раскрою себя — для отца это будет ударом: родная дочка сбегала с Благонравной академии к какому-то мужчине! Хуже то, что пока я здесь, отец скорее всего уже подобрал мне будущего супруга. Раньше бы я нормально отнеслась к этому и наоборот бы ждала встречи с потенциальным мужем, но не сейчас… Сердце разрывается на куски.

Неделя! Я не видела Рихарда ровно неделю. Интересно, как он там? Периодически тешу себя мыслями, что вдруг он забеспокоится и придёт за мной, даже начала искать его в мимо проходящих фигурах в академии, с замиранием сердца проходила мимо кабинета миссис Лоу в надежде увидеть фон Норда там, спрашивающего обо мне. Графа не было. Может потому, что он специально не приходит, так как оберегает меня, зная о строгих правилах, которые я рассказывала ему; а может… забыл? Нет-нет, не мог забыть! Никогда в это не поверю.

Сейчас будет урок географии; с опустившей головой я вошла в аудиторию, села за свою парту и молча, обернувшись к окну, разглядывала пейзаж за окном. Сегодня очень хорошая погода: голубое небо без единого облачка, яркое теплое солнце; скоро лето, не могу дождаться, и не из-за жарких летних деньков, а из-за долгожданного выпускного! Скоро я закончу Благонравную академию и буду… свободна.

Потихоньку в аудиторию заходили другие воспитанницы и занимали свои места; учительницы миссис Ланзе еще не было, несмотря на то, что по времени урок начался пять минут назад; никто не уходил, даже если педагог по какой-то причине задерживается или не приходит вовсе, мы остаемся в кабинете и занимаемся самообучением. Я раскрыла учебник на восьмом параграфе и принялась читать; некоторые последовали моему примеру, некоторые тихонько о чем-то увлеченно шептались.

Вскоре миссис Ланзе зашла, но не одна, с ней была директриса. У меня мороз по коже, стоит мне её увидеть. Первой поднялась староста, а за ней и все мы, поклонились педагогам, а затем сели обратно. Как обычно, миссис Лоу не спешила говорить, она всегда выдерживает паузу; не нравится мне её молчание, в груди зарождалась тревога, я уже мысленно рисовала, как она, например, узнав о выходе в западном крыле, сейчас будет при всех подозревать меня, а потом поведет к лекарю и меня будут также осматривать, как Шарлотту. Самобичевание поглощало каждую секунду, становилось жарко, я нервно перебирала пальцами — замечала это и старалась успокоится, но нервничала еще больше! Облегчение наступило, когда миссис Лоу всё же объявила:

— У меня для вас прекрасные новости!

То, как я громко выдохнула, услышали все, директриса даже спросила в порядке ли я?! «Разумеется, миссис Лоу», — тотчас ответила ей, и она продолжила:

— Скоро у вас выпускной, который состоится тридцатого мая, это уже через десять дней. Празднество пройдёт не так, как обычно. Многоуважаемый Август Терр, благородный рыцарь нашего королевства, а также директор Рыцарской академии предлагает объединить выпускные благонравных леди нашего учебного заведения с их доблестными рыцарями. Я думаю, это прекрасный шанс увидеть нам, преподавателям, как вы будете держаться в обществе мужчин. Ведь помните, благородная дама должна быть открыта и послушна только со своим мужем, а в обществе, тем более мужчин, в речи, в движении, в молчании — во всём знать меру. На днях портнихи наведаются в академию, чтобы снять ваши параметры; фасон платья будет у всех один, но вам разрешается, единственное, выбрать его цвет. И самое главное! — миссис Лоу элегантно прокрутила кистью руки. — Бал пройдет в поместье графа Рихарда фон Норда.

Аудиторию мгновенно заполнил шум; на устах теперь у всех только одно имя — графа фон Норда; его мало кто видел, он для всех загадка, а тут выпускной, да еще и в его поместье! Воспитанницы, напрочь забыв о манерах, взвились, как голодные змеи, игриво улыбались, смущались и без умолку обсуждали новость.

Моя любовь к графу сейчас обросла шипами, и я злостным взглядом прошлась по девушкам; Рихард увидит всех их, в душе затаилось беспокойство: «А вдруг ему кто-то приглянется?»; словно, не спрашивая разрешения, они ворвутся намоютерриторию, влюбленными взглядами из-за пушистых вееров будут созерцать на фон Норда, а я при этом ничего не смогу сделать; мои руки связаны: я влюблена, но не могу назвать Рихардамоим, он будет танцевать с девушками, а я лишь наблюдать и молчать, в ожидании, что может следующий танец перепадёт и мне тоже.

— Тише! Прошу тишины! — старается прекратить громкие разговоры воспитанниц миссис Ланзе. — Спасибо, — немного саркастично поблагодарила она, а затем начала урок, сказав, — откройте учебники на восемьдесят пятой странице.

Все дружно принялись шерудить страницами, я тоже, но сам урок дальше не слушала, всё еще витала в своих раздумьях, из-за всех сил стараясь утихомирить ядовитое чувство… ревности. Оно шло параллельно с радостью о том, что увижу графа, но я хотела, чтобы долгожданная встреча была тольконаша; пусть Рихард не знает о моих чувствах, я тоже в них ему не признаюсь, но при всё равно эгоистично хочу, чтобы всё проведенное время в поместье, было посвящено мне одной.

Сегодня тридцатое мая. Выпускной, который все мы очень долго ждали. Утром после завтрака к нам в общежитие пришли портнихи, они принесли платья. Наряды находились в большом сундуке, который занесли в центр комнаты и открыли. От насыщенных красок глаза радовались. Каждой девочке уже не терпелось подбежать и первой выхватить свое выпускное платье, но миссис Клин, которая стояла недалеко от портних, запретила и попросила ждать, мол наряды раздадут по очереди.

Портних было двое: та, что постарше, сидя на стуле, расхваливала ткани, говорила какие они качественные и что привезли их с самого Восточного графства специально под заказ, но всё это было сказано даже не нам, а больше миссис Клин; учительница слушала и лишь с полуулыбкой кивала, она больше была увлечена работой второй, портнихи помоложе, которая доставала платья из сундука, читала на приколотой с внутренней стороны платья на прямоугольных лоскутках белой ткани имена, а потом отдавала его владелице.

Такие яркие цвета мы в жизни не видели! Улыбки невольно появлялись у всех на губах.

Первой свое платье получила Амелия, оно нежно-розовое, как лепестки молодой камелии; у Анны платье цвета молодой травы; у Лилии — желтое; платье Луизы было морского окраса: помесь синего с лазурным.

Получив свои наряды, девочки покосились на меня — портниха копошилась в сундуке, но долго мое платье не находила; я заволновалась и уже расстроилась — неужто моего нет, забыли? На балу я хотела быть красивой, но если так случится, что платье не найдут, мне придется идти в обычном ученическом сером?! Другого варианта не будет. И вот, когда я уже совсем отчаялась, портниха воскликнула:

— Ах, вот оно! В самом низу лежало.

Прям от сердца отлегло. Я улыбнулась, поднялась со своей кровати и подошла к молодой женщине. Она рывком достала мое платье из сундука насыщенного красного цвета; при виде него ахнула не только я: девочки зашептались за спиной, в их тоне бурлило осуждение, а потом и миссис Клин озвучила:

— Красное?

— Девушка просила красное, — моментально больше на свою, чем на мою защиту, ответила портниха в возрасте.

— Мисс Розалия?! — прозвучало строго.

— Миссис Лоу сама говорила, что мы можем выбрать любой цвет, — деликатно напомнила я в поклоне.

Учительница изменилась в лице, сейчас на нем читается недовольство; она быстренько кинула портнихам:

— Благодарю за прекрасную работу, платья восхитительны. Прошу вас пройти в комнату к следующим выпускницам.

Пока женщины собирались, миссис Клин юрко вышла; не сказала куда, но я догадывалась и оказалась права, когда чуть позже она вернулась вместе с директрисой академии. Всё это время я оставалась на одном месте, как статуя, сжимая алое платье нервно в руках и игнорируя любые колкие словечки соседок. Миссис Лоу подошла ко мне, изогнула губы перевёрнутой горизонтально буквой «с» и рывком выхватила наряд из моих рук. Неосторожно вертела его, мяла юбку, приподнимая лихорадочно за края и периодически зло посматривала на меня. Я стояла безмолвно, опустив глаза в пол.

— Что за цвет? — с пренебрежительностью в голосе спрашивает она, продолжая неаккуратно крутить платье; молчу, директриса грубо добавляет, — оглохла?

— Нет, — шепотом.

— Леди, — миссис Лоу становится в пол-оборота к другим воспитанницам, — напомните своей дорогой подруге, кто носит платья красного цвета?

— Блудницы, — смущенно, шепотом, но в один голос ответили они.

Теперь директриса снова посмотрела на меня, пригнулась ниже, чтобы видеть мои глаза. Да, нам говорили, красный — цвет похоти и разврата, его надевают только низшие женщины. Благородная дама никак не может позволить себе красный — это дурной тон. Но я все равно заказала, потому что не вижу связи между обычным красивым цветом, который украшает, между прочим, благородныйцветок розу… с блудом. Мне правда нравится красный; но это не значит, что если я надену его, сразу стану в глазах остальных низшей; потому, собрав всю волю в кулак, выразила свое мнение:

— Красный — безобидный цвет, миссис Лоу. Суть лишь в том, какего носить. Если блудница наденет серое платье, она не станет благородной; цвет никак не влияет на статус. С красным тоже самое: стоит его лишь правильно подать, и он тоже преобразиться. Не одежда красит нас, амыодежду.

Директриса нервозно скрутила мое платье и яростно кинула на пол под ноги, сама возмущенно посмотрела на меня и также ответила:

— И всё же общение с Шарлоттой на вас дурно повлияло, мисс Розалия. Я вас не узнаю.

— Поверьте, миссис Лоу, я всё та же.

— Отнюдь, в красном платье вы Благонравную академию не покинете, вам ясно?

— Я пойду в нём, — заявила уверенно; директриса тотчас одарила меня звонкой пощёчиной, а потом грубо отрезала:

— Я всё сказала! Либо идете в ученическом, либо не идёте на бал вообще, мисс Ларс!

Было жгуче больно, но слезы сдерживала. Дальше миссис Лоу оповестила, что через час ждёт нас всех в тридцать второй аудитории, мол нужно повторить этикет на балу, потом еще подчеркнула, чтоменяонаособеннождет, ибо, по ее словам, я позабыла не только страх, но и манеры. Потом миссис Лоу ушла. Как же я не выношу эту женщину со всеми её вечными правилами; такое чувство, словно женщины не люди вовсе, а игрушки в руках будущего мужа. У меня словно глаза раскрылись, я понимала, что хочу другую жизнь, в которой буду любима и сама любить, где меня будут уважать, а не считать за невольную рабыню.

* * *

Я стояла в самом конце шеренги воспитанниц; как и просила директриса, в назначенное время мы послушно пришли на урок по манерам на балу. Миссис Лоу была при параде: на ней пышное платье нефритового цвета с длинными широкими рукавами с лентой черного кружева на конце, оно подпоясано широким поясом под грудью, а сама юбка роскошно спадала к самому полу, позади небольшой шлейф. На голове шляпа с перьями, чуть наклонённая вправо, которая частично демонстрировала сложную прическу из парика. Весь наряд миссис Лоу выражал величие, пышность и высокомерие.

С нами еще пойдет главная помощница директрисы миссис Клин, только та одета попроще: однотонное темно-синие платье с длинными рукавами и шнуровкой на спине; фасон как у наших платьев, только в отличии от наряда миссис Клин, у нас нет шлейфа.

— Приступим к повторению, — объявила миссис Лоу и враз взмахнула кружевным пёстрым веером. — Веер — знак нашей светской принадлежности, им выполняются только медленные движение, — показывает и говорит, — локоть при этом почти не подвижен, все движения выполняем в лучезапястном суставе, не машем им лихорадочно, — подчеркнула последнее слово, — вы же не дворовые девки.

Затем она одним только взглядом подозвала миссис Клин, та тут же подбежала, чтобы забрать веер. Директриса приподняла подол платья и плавно прошлась вдоль нашей шеренги, прожигая высокомерным взглядом каждую; она останавливается возле Агаты, сероглазая брюнетка аж вжалась в пол; миссис Лоу расправила плечи и спросила у неё:

— Что является основным принципом вежества для благородной дамы, мисс Агата?

— Чувство меры, — устремляя глаза к потолку, моментально выдает воспитанница.

— Верно, — улыбнулась директриса, а Агата выдохнула.

Миссис Лоу продолжила:

— Я учу вас постоянно, что во всем следуют соблюдать меру; если женщина слишком много говорит, окружающие посчитают её глупой и через чур болтливой — это неприемлемо; если, наоборот, молчит, посчитают неприветливой; слишком радостна — найдутся дураки, которые сочтут за кокетство; если же дама сдержана, то посчитают высокомерной. Важна золотая середина, помните об этом.

Миссис Лоу делает паузу, поворачивается, идёт в другую сторону, а потом говорит дальше:

— Смотреть прямо перед собой! Дама не должна стрелять вправо-влево глазками — это признак дурного тона; ведите себя корректно с мужчинами, но осторожно, чтобы они не подумали лишнего; будьте милостивы, но не смотрите мужчине в лицо; помните, смотреть в глаза вы можете только своему мужу.

Скучные нравоучения продолжались долго, вплоть до вечера; все эти правила мы слышим постоянно и знаем наизусть: стоит миссис Лоу что-то начать говорить — я смогу продолжить, ведь выучила толстую книгу этикета, как стих очень давно. Искусство веера, принципы вежества, поведение с незнакомыми мужчинами на торжествах, способы поддержки юбки, анкорский вальс — повторили всё!

Интересное началось вечером в нашем общежитии, когда каждая девушка нарядилась в свое выпускное платье и красиво кружилась в нем, словно принцесса; глаза разбегались от пестрого лилового, розового, зелёного, голубого. Я среди этих красавиц выглядела служанкой в сером платье, терялась на их фоне. Периодически уныло поглядывала на яркое красное платье, лежащее на моей кровати и злилась, что запретили его надеть. Корила себя, что выбрала именно этот цвет, но так надеялась — ну, в вдруг разрешат! — не разрешили. Знала об аллюзии красного в королевстве, но мне всё равно всегда нравился этот цвет. «Рихард не увидит меня красивой», — было так обидно это осознавать, а еще обиднее становилось, что граф увидит других, более красивых девушек в нарядных платьях.

Позже за нами прибыли кучера, мы одна за одной выходили из академии сразу же усаживаясь в кареты. Оказавшись в городе, каждая, позабыв о манерах, жадно разглядывала ночной город, который сейчас пестрил огнями, переливался в золотистом, смешиваясь в серебристом лунном свете.

Я сидела тихо, смирно; остальные теснили и толкали друг друга за возможность выглянуть в окошко. Воспитанницы не переставая улыбались, восхищенно вздыхали, зазывая одна другую увидеть нечто «необычное», указывая пальчиком. Сегодня первый день, когда мы официально покинули стены Благонравной академии и нам можно увидеть реальный, настоящий мир.

Приехали быстро. Воспитанницы удивились, а я нет: сбегала, потому знаю, что поместье графа относительно недалеко.

Карету я покинула последней, девочки радостно почти визжали, уже готовы просто бежать в поместье графа на долгожданный бал! Я медлила, сердце сжималось от переживаний; хотела быть красавицей, а выгляжу замарашкой. Хоть не иди! — но пойду, ведь очень сильно соскучилась за графом.

* * *

Я помню бальный зал в поместье фон Норда: пустынный, мрачный, холодный и крайне неуютный; высокие темно-синие стены давили своей мистической аурой; потолок, на котором изображены парящие драконы, кружил голову — казалось, эти хищные существа со зловещими мордами вот-вот оживут, поэтому долго на них я не могла смотреть, становилось не по себе и появлялось легкое головокружение; ажурные ламбрекены, шторы сумрачного цвета закрывали окна, не впуская свет, оттого здесь становилось еще жутче.

Сегодня всё не так! Он как фрагмент картины талантливого художника, который запечатлил на холсте масляными красками королевский бал. Огромные люстры с множеством свечей заполняли зал светом; некогда темные стены сейчас были, а может просто казались, васильковыми; шторы раскрыты, демонстрируя нам красивый ночной пейзаж: графский сад под луной, где серебристый свет ложился на красные розы, отчего их лепестки казались нежно-лиловыми.

Розы… Я знаю, это любимые цветы Рихарда. Я злорадствовала, когда видела их здесь, стоящих в фарфоровых вазах, большое количество: на зло миссис Лоу красный заполонил собой весь бальный зал. Жаль, я не в том платье, — стала бы прекрасным дополнением.

Играет инструментальная музыка, но пока никто не танцует. Воспитанницы Благонравной академии, пряча лица за расписными веерами, изредка поглядывали на разодетых, как с иголочки, рыцарей. Красивые, статные молодые люди, с крупными чертами лица и благородными взглядами; в каждом из них читалась порода. На мужчинах черные фраки, а всё, что выдавало в них рыцарей — эмблема Рыцарской академии на груди.

Будучи с течением обстоятельств лишь наблюдателем у двери, я сразу заметила кто кому приглянулся. Как бы миссис Лоу не старалась, против природы не пойдешь, понравившихся мужчин девушки просто просверливали взглядами, а те улыбались и подмигивали, заставляя воспитанниц смущаться, прятаться и махать шустро веерами. Конечно, директриса всё замечала, подходила и ругала; девушки кусали губы и виновато опускали взгляды в пол.

Жаль на меня, такую оборванку, никто не посмотрит, и я не о внимании рыцарей, меня волнует лишь Рихард фон Норд. Его, кстати, пока нет.

***

Сначала в бальный зал уверенно вышел при полном параде дворецкий, музыка тотчас прекратилась, гости притихли и приковали взоры к Вестару. Он недолго молчал, бегло прошелся глазами по воспитанницам Благонравной академии и заострил взгляд на Розалии.

На мгновение девушке показался взгляд дворецкого недобрым, она сочла всему виной её внешний вид; понурилась, потом вовсе впала в объятия смятения. Как вдруг Вестар лучезарно улыбнулся, уже не ей, а всем присутствующим в зале. У девушки возникло чувство, что всё же он смотрел не на серое ученическое платье, которые для бала вовсе не подходит, а просто искалеё.

Дворецкий, громко, торжественно и по всем правилам, объявил графа. После, отступая в сторону под бурные аплодисменты, указал рукой на высокие двери, которые в следующее мгновение раскрыли слуги и из темноты вышел…он— Рихард фон Норд.

На место оглушительных аплодисментов сначала пришла недолгая тишина, а затем бальный зал постепенно наполнился гулом от встревоженных перешептываний. Даже Розалия, которая на протяжении года хорошо общалась с графом, сейчас была поражена и, раскрыв от удивления рот, не могла понять, что происходит.

Фон Норд, словно ужас, сошедший с печальных строк о неком тёмном, который, пророчат, понесет за собой страх и смерть живому. Он во всем черном: исиня-черная водолазка; фрачные брюки с серебристыми лампасами, на них два ремня: один пошире, кожаный с круглыми металлическими вставками; второй выглядит как цепочка сложного плетения, идёт параллельно первому ремню, закручивается, а у бляхи, в форме головы драконы, свисает; будучи его уже личной особенностью поверх всего был халат-кимоно из алтабаса со сложным, замысловатым узором вышитый серебряными нитями.

Одну кисть руки скрывал длинный рукав; на второй руке на каждом пальце тонкое кольцо из белого золота, на безымянном кольцо отличалось — оно с крупным, в форме мягкого квадрата, обсидианом.

Граф держал маску, скрывающую его лицо. Маска белая, с человекоподобными чертами, на ней от глаз и до лба расползалось пятно из помеси бронзы с золотом, губы на искусственном обличие зловеще изогнуты, а от их уголочков шли тонкие щупальца. И именно маска пугала людей; никто не мог понять, для чего фон Норд вышел к гостям в ней.

Граф надел маску специально: она скрывала его уставшее, бледное, почти безжизненного цвета лицо, замученное драконьей тоской о паре. Глаза потускнели, некогда синяя радужка преобразилась и стала серой, губы потрескались, жажду не утолить водой.

В толпе ищет Розэ. Если дворецкий объявил его, значит, она точно здесь. Глазами проходит по прекрасным дамам, смотрящие на него испугано; скользнул взглядом на дверь и, наконец, увиделеё— безупречную человеческую девушку, всего лишь короткий взор на которую заставил кровь в теле анкора бежать быстрее, а сердце выбивать неровный, ускоренный ритм. Он смог вздохнуть полной грудью — тоска отступала, а жизненная энергия тотчас молниеносно наполнила его.

Тень ложилась на глаза, но Розалия всё равно чувствовала, что взгляд графа магнитом прикован к ней. Рихард снимает маску, кладет в ладони слуги, подбежавшей в ту же секунду. В бальном зале снова нависает тишина.

Воспитанницы, позабыв о рыцарях, переглядываются друг с дружкой, загадочно улыбаются, скрывая симпатию за веерами, а затем снова устремляют взор на анкора. Он красив и статен, прекрасный и в то же время холодный, блистательный, словно лёд.

Ступает первый шаг, все тотчас взвились. Рихард фон Норд, как хозяин поместья, начнет бал, пригласив одну из девушек на танец. Каждая хочет стать его избранницей, ведь это большая честь! Как бы они не улыбались ему, граф свой выбор сделал уже давно.

Анкор на секунду останавливается возле вазы, элегантно берет одну розу, преподносит к носу, вдыхая нежный аромат, а затем стрельнул глазами в сторону Розалии. Девушка поняла это, засмущалась, прижав кулачок к груди. Рихард подошел близко к ней и протянул цветок.

Розалия неловко завертела головой, отказываясь. Она стеснялась своего вида, оттого считала себя недостойной. Граф сначала упрямо настаивал, а затем властно взял за руку и потянул девушку в центр бального зала.

Музыканты подхватили, полилась романтическая мелодия. Рихард приблизил Розалию нежно к себе, положил ладонь ей на лопатку, отчего девушка случайно ударилась пышной грудью об крепкую грудь анкора — получилось слишком интимно, она отвернулась, а граф еле уловимо ухмыльнулся, приближаясь губами к её уху. Пламенное дыхание Рихарда касалось кожи, дрожь проходила мелкими иголочками по шее, ключицам, плечам.

Розалия так близко к мужчине впервые, голова кружилась, ноги становились ватными и предательски подкашивались. Мир словно переставал существовать, был только фон Норд и чарующая музыка.

Ощутив пару, по телу Рихарда прошел словно разряд тока, желание вспыхнуло огнем, стало трудно сдерживаться, он безумно хотел ее. Смотрел на пунцовые от смущения щеки Розалии, на белоснежную тонкую шею, к которой хотелось прильнуть губами, затем переводил взгляд на изумрудные очи девушки, которая взволновано моргала длинными ресницами. Граф улыбнулся, опустил ладонь с лопатки на поясницу, тем самым заставив Розалию посмотреть на него.

Взгляды встретились, девушка в его власти, она влюбленно смотрит, не может справиться с переполняющими внутри чувствами. Всегда оставалась рядом с ним спокойной, но сейчас, признавшись себе самой в любви к графу, стала уязвимой перед ним.

Через некоторое время вокруг образовались и другие пары, что означало — бал официально начался. Полный круг по залу, поворот и теперь смена танцевальных партнеров. Правила, есть правила, потому Розалия хотела оторваться от Рихарда, чтобы следующий круг подарить другому рыцарю, но граф остановил и тихонько объявил мужчине:

— Леди уже натанцевалась, — приподнимает женскую ладонь в своей и уводит в сторону.

Сам бал продолжился.

— Спасибо, — шепотом поблагодарила Розалия и честно добавила, — я не хотела танцевать с… другими, — уныло еле слышно выдохнула, осознав всю двусмысленность фразы.

— Я и сам не хочу видеть тебя с другими мужчинами, пусть даже в обычном анкорском вальсе, — а вот Рихард признался с уверенностью в голосе, потом ехидно улыбнулся, наблюдая как после его честного признания, девушка вжимает шею в плечи и отводит взгляд. — Тебя давно не было, — грустно озвучил Рихард, как бы меняя тему, параллельно взял два бокала с серебряного подноса, подошедшего к ним официанта.

Протянул второй бокал Розалии, она взяла из-за уважения, но пить не будет.

— Многое навалилось в академии, — вздохнула девушка, прокручивая бокал в руке, — я не могла выйти, было опасно.

Рихард, делая глоток, кивнул, а потом спросил, не отводя от пары взгляд:

— У тебя что-то случилось?

— В смысле?

— Ты на меня не смотришь.

Розалия нервно закашлялась, попыталась заставить себя посмотреть на графа, но снова налилась краской, и попытка провалилась. «Подумает сейчас, что я глупая. Догадается, что влюбилась!», — шариком туда-сюда бегали мысли в её голове.

Рихард заметил переживания Розэ. Ему показалось это милым.

Всё это время не озвучивал правду о том, что видит в ней пару — боялся испугать, не хотел навязывать «драконьи проблемы». Вместе с этим он жаждал её любви, знал, что рано или поздно чувства проснуться — уже просыпаются.

— Отойдем? — чуть позже предложил фон Норд, видя, как Розалия приближается к панике, подбирая нейтральный ответ на его вопрос.

— Куда? — спрашивает испугано.

— На воздух. Ты слишком… взволнована. Свежий вечерний воздух, думаю, пойдет тебе на пользу.

— Не могу, — качает отрицательно головой и осматривается, — если миссис Лоу, наша директриса, меня не обнаружит, то…

— Успокойся, — просит нежным бархатным голосом с еще более нежным взглядом.

Розалия и правда через чур напряжена, в голове много страхов и опасений.

— Смотри, — указывает кивком, — то ведь она?

Женщина в самом вычурном на фоне остальных платье стояла возле двух воспитанниц и, видимо, читала им очередные нотации. Рихард тихонько посмеялся и продолжил:

— Думаю, сейчас она о-очень занята, — с сарказмом. — Пойдем. Не волнуйся, тебя никто не заметит.

— Нас видят другие!

— Пусть видят. Общение с графом под запретом?

Разумеется нет, но её всё равно страшно.

— Ладно, — тяжело вздыхает фон Норд. — Сделаем так, — трет переносицу. — Я выйду первым, а ты через пару минут за мной, хорошо?

Девушка кивнула. Рихард поставил бокал и направился к выходу. Розалия осталась одна, на ней тут же оказалось множество презрительных взглядов других воспитанниц. Ей стало не по себе, но делала вид, мол ничего не произошло. Пару минут пристально следила за кружащимися в танце парами, а потом, когда внимание к ее персоне поутихло, оставила бокал и поспешила за графом.

Сад в свете луны выглядел мистическим. Прохладный ветер колыхал листья. Некогда алые бутоны в ночи казались слегка лиловыми. Тихо. Лишь вдалеке глухо слышна красивая мелодия с бального зала.

Розалия ступала осторожно, придерживая подол платья. Глазами искала Рихарда.

Он стоял к ней спиной в красивой беседке в центре графского сада. Повернулся, когда девушка подошла ближе. Она волновалась, пульс учащался.

Девушка присела на лавочку, фон Норд — рядом. Руку расположил на перилах так, что со стороны могло показаться, что Розалия сидит почти в объятиях графа. Волнение накрывало с головой, отчего воспитанница начала без умолку рассказывать всё подряд: про строгие правила, про красное платье, которое запретили надеть, поэтому она вынуждена была прийти в сером. Рихард, улыбаясь, слушал.

Фон Норд немного наклонил голову в бок, облизнул засохшие от возбуждения губы, провел пальцем по руке Розэ. Она вздрогнула, дыхание стало неровным. Затем еще одно нежное касание и сейчас выросшая в строгости воспитанница впервые почувствовала возбуждение: внизу живота всё завыло. Розалия испугалась нового чувства, незаметно свела ноги, напрягла плечи, пытаясь успокоится.

Внезапно Рихард с сексуальной хрипотцой спросил:

— Ты скучала?

— Мне нужно идти, — сорвалась с места, но уйти граф не позволил, схватил за руку и усадил обратно, только теперь он её на самом деле обнимал: одна рука легла на талию, вторая — на плечо.

Девушка панически начала осматриваться, боялась быть замеченной наедине с графом, ведь это будет концом безупречной репутации: опозорит себя, отца, весь род Ларс!

— Прошу, пустите, — произнесла дрожащим голосом. — Если нас увидят, то…

— Посмотри на меня, — Рихард положил руки на лицо обеспокоенной девушки, — посмотри. — Делает паузу, а потом говорит ей в губы, — успокойся. Я приказал слугам не впускать в сад посторонних. Мы здесь одни. Расслабься.

Розалия кивнула. Смущение обрушилось волной, сердце забилось чаще. Не в состоянии смотреть в глаза графа, Розэ понурилась, опустив плечи и голову.

— Ты в порядке? — Рихард наклонился к ней, та торопливо заморгала. — Молчишь, не отвечаешь на вопросы, не смотришь на меня.

— Я просто очень волнуюсь, — шепотом призналась она.

— Почему? Мы уже как год знакомы, — вскользь напомнил фон Норд, ехидно улыбаясь.

— Просто…

Почти призналась, но сразу же запнулась во время ответа и зажмурилась. Не могла сказать правду — боялась. Женщина вообще, как их учат в академии, не имеет право признаваться в чувствах. Самое главное — и то! — по отношению кмужу— уважение. Но держать всё в себе еще тяжелее, ведь влюбленность в Рихарда разрывала Розалию на части, а когда он рядом то и вовсе сносила голову.

— Говори, — требовательно попросил фон Норд и воспитанница на выдохе ответила:

— Мне страшно, Рихард! — затем тараторя рассказала историю Шарлотты, но без подробностей, и виновато добавила, — со мной происходит нечто подобное: я чувствую к тебе то, что не должна и не могу с этим справиться. Мне… — горло пробирает судорогой и Розэ всхлипывает, — мне кажется я влюбилась в… в вас, граф!

Если по правилам Благонравной академии, то поступок Розалии — позор, от которого ей должно быть стыдно, но никакой вины на удивление, как подумала воспитанница, она не ощутила. Наоборот, с признанием пришло приятное облегчение.

Сейчас сердца молодой человеческой девушки и анкора бились в унисон. Внешне Рихард кажется спокойным, но внутри все задрожало, и он уже не может сдерживаться, чтобы не прильнуть к паре губами. Фон Норд ждал её чувств давно, сам не мог признаться, чтобы не отпугнуть девушку, выросшую в строгости и бесконечных правилах.

Взволнованно ждала ответа Рихарда. В душе затаился страх быть отвергнутой или хуже, — опозоренной.

Поцелуй — вот его ответ!

Поцелуй был быстрым, коротким, неожиданным. Розэ, ощутив на своих губах тепло его губ, сначала покраснела. Граф оторвался, ждал реакции, но девушка просто потеряно смотрела в его глаза, пыталась что-то сказать, открывала губы, но звука не было. Рихард еле видно ухмыляется уголками и приблизился к ней снова; искал во взгляде своей пары одобрение. Розэ прикрыла глаза и потянулась на встречу — вот оно!

Фон Норд целовал её, медленно. Она неопытно отвечала, путалась. Это заводило мужчину еще больше, ведь до него никто Розэ не целовал. Анкор постепенно углублял поцелуй, придвигая за талию девушку ближе. Робкий поцелуй медленно перерастал в легкий французский, у Розалии даже начало получаться. Восторг победил страхи. Девушка запустила руки в волосы графа, длинными пальцами провела по его сильной шее, плечам. Рихард гладил изгибы талии, нежно касался спины, переводил ладонь на поясницу и чуть-чуть ниже.

В мгновенных, почти совершенно не заметных прерываний, они слегка улыбаются, и их снова тянет к друг другу с новой силой.

* * *

Мне хочется проклинать день нашей первой встречи; его образ навсегда отпечатался в моем сердце, а душа с тех пор рвалась ежедневно к нему; напряженное опустошение снимали только встречи с ним. «Запретный плод сладок», — не зря так говорят; вкусив, хочется еще. Я потеряла счет своим грехам: обман, непослушание, своенравие, теперь еще и… распутство — самый страшный и постыдный для женщины. Мне от него не отмыться, я уже целовала Рихарда вчера: много, долго, страстно, упиваясь им.

Совесть терзала, а страх быть раскрытой добивал. Я даже не пошла на завтрак, нет аппетита. Я прокручивала в голове диалог с графом, вспоминая поцелуи; виню себя, но мнения ума и сердца рознятся. Вспоминаю касания графа — тело тотчас взвывает от желания очутиться в его объятиях.

Я сбегала, обещая: «Это последняя встреча!», шла к нему, снова ругала себя, затем прощала и всё повторялось по новой — замкнутый круг, который я не в силах разорвать. Всё усугубилось, мы зашли слишком далеко, точка невозврата пройдена.

Сегодня воскресенье. Выходной. Свободный день, когда мы можем заниматься чем хотим: воспитанницы практиковались в танцах, в рисовании, некоторые занимались уроками либо просто читали в библиотеке, другие рукодельничали; еще это день, когда к воспитанницам приходят в гости семьи. Ко мне редко приходили, отец часто уходит в плавание, а мама с ним, но сегодня — я так рада! — они оба пришли меня навестить, об этом мне сообщила миссис Клин.

На внутреннем подъеме я буквально полетела к ним, но замерла возле двери; совесть неприятно сдавила грудную клетку и вина комом подползла к горлу. Не знаю, как смотреть родителям в глаза, они ведь такого хорошего мнения обо мне, и представить не могли, что их примерная дочь так опозориться. Кусаю губы, открываю дверь и, с натянутой до ушей улыбкой, захожу в комнату для гостей.

Родители сидели на диванчике возле большого окна. При виде меня улыбнулись, поднялись и, раскрывая руки для объятий, направились ко мне. Я воскликнула:

— Мама! Папа! — и по очереди крепко обняла их.

Давно не видела родителей, очень соскучилась; папа за это время постарел, некогда каштановые волосы уже частично поседели, но при этом сам взгляд всё еще яркий и полон жизни, а вот мама всё та же: длинные волосы, такого же цвета, как и у меня, хорошая кожа и, не смотря на возраст, почти без морщин, а голубые глаза сияют, как звезды.

— Как ты выросла, красавица моя, — улыбнулась мама.

— Уже замуж можно выдавать! — радостно объявил отец.

Я поморщила нос от услышанного, отец заметил это и спросил:

— Что случилось, Розалия?

Отвечать прямо о нежелании выходить так скоро замуж не стала, и деликатно объяснила:

— Хочу с вами пожить, пап. А то Благонравная академия, потом резко замуж, — качаю головой, — вас толком и не видела.

— Моя девочка, — мама гладит меня по плечу, а затем приобнимет.

— Хорошо-хорошо, — кивнул, хохоча, отец. — Ты права.

— Пап, — я сглотнула вязкую слюну и спросила с замиранием сердца, — а ты уже нашел мне мужа?

— Претендент есть, дочка, — похвалился он, поглаживая живот, — да еще какой! — Расправляет плечи и гордо объявляет, — граф Людских земель — Рагнар Ярл.

Меня пробрало неприятной дрожью. Граф Людских земель — это, конечно, большая удача стать его супругой. Для человеческой расы в королевстве он и естькороль. «Все равны!», — лозунг, который хоть все и говорят, но понимают, анкоры всё же стоят выше: король — анкор, приближенные к нему — анкоры, графы — анкоры; большим уважением, среди рыцарей, тоже пользуется именноанкоры, а нас, людей, редко во что ставят. Рагнар Ярл хоть как-то борется с несправедливостью, он добился того, что стал единственным графом-человеком в графстве которого живутисключительнолюди. Богат, влиятелен, силен, умен и храбр — мечта многих, учащихся здесь девушек.

— Он уже дал согласие на брак? — спросила тревожным голосом, только отец переживания принял за мою радость и, смеясь, ответил:

— Всё? Уже родители не нужны? Как узнала, кто будущий муж так и замуж сразу захотела? Всё не так быстро, дорогая. Сначала граф Ярл приедет, увидит тебя, познакомится, а там решит. Вдруг чем-то не понравишься ему, тогда придется искать другого мужа, но ты не волнуйся, — протягивает в крайнем слове «у», — разве моя доченька может кому-то не понравится?

— Папа, а вдругонмне не понравится?

После этого вопроса, мама отошла от меня и прикрыла губы крем рукава, а отец, сложив руки на поясе, недовольно свел брови на переносице. Я отвела взгляд и неровно выдохнула, молясь, чтобы они ничего не заподозрили. Обидно, что собственным родителям не важно, понравится ли избранникмне, главное, чтобы симпатична была ему я. Ощущаю себя товаром, который родители просто пытаются подороже продать. Наврятли они исходили из того, чтобы будущий муж был приятен мне, для них важны лишь статус в обществе, хорошие связи и деньги. Уверена, отец изначально хотел Рагнара Ярла мне в мужья и плевать, как он выглядит и какого он возраста. Главное успешен и богат, еще и со дворцом связан!

— Понравится, — отрезал отец и потер подбородок. — Чему вообще здесь учат девушек? — возмущенно, но уже у супруги спросил он и махнул рукой. — Может еще сама себе мужа выберешь? — теперь мне, повысив тон.

Я не отвечала, лишь виновато глядела в пол, готовая разрыдаться. Вина новым огнем вспыхнула в солнечном сплетении. Теперь мне особенно страшно, что отец узнает о случившемся в поместье фон Норда. Я тотчас упаду в его глазах, ниже самого дна, прямиком в бездну.

— Энгель, — нежно к нему обратилась мама, — Розалия просто молода, — пожимает плечами. — Мечтает о лю… — делает короткую паузу, улыбается и исправляется, договаривая, — о симпатии.

— О какой симпатии? — фыркнул. — Где она вообще нахваталась такого?! Я её зачем отправил сюда? Искусству любви набираться? — даже наморщился, пока говорил. — Я Розалию сюда отправил, чтобы смирению и покорности научили! Чтобы не стыдно в дом мужа войти было, а она что делает? Перебирает претендентами! Ей, видите ли, надо понравиться!

— Что за шум?

Миссис Лоу сейчас была вроде внезапного снега в знойное лето. Я её не видела, стояла к ней спиной, но дрожала внутри, слыша, как шерудит по деревянному полу длинное платье. Директриса обошла меня, руки элегантно сложила на животе, сперва покосилась в мою сторону, затем, вздернув подбородком, посмотрела на моего отца, кланяясь в легком поклоне.

— Хорошо, что вы пришли, — объявил папа, не смотря на миссис Лоу.

Он очень пренебрежительно говорил с ней, но он мужчина, ему можно.

— Чему тут только учат в вашей Благонравной академии? — название учебного заведения отец скривил голосом. — Я вам свою дочь отдал зачем? Да чтобы вы её абсолютной покорности научили! А что слышу первым, когда говорю ей, что подобрал жениха?! Она переживает, чтоей, выбранный мною, претендент не понравится!

Когда миссис Лоу взглянула на меня — сердце ухнуло куда-то в пятки. Думала: «Конец мне! Сейчас она всё ему расскажет». После слов папы, директриса поклонилась еще раз и, не подымая глаз, извинилась:

— Это наше упущение, мистер. Я проведу с мисс Розалией дополнительные уроки по этикету благородной дамы. В дом мужа она войдёт послушной, не волнуйтесь.

— Очень на это надеюсь, — хмыкнул отец. — Только это раньше делать надо было, — вновь повысил тон, — а не перед самым выпускном. Кстати, миссис Лоу, когда у Розалии экзамены?

— Через пару дней, мистер Ларс. На следующий − осмотр у лекаря, он выпишет справку о состоянии здоровья девушки и о том, что она невинна.

— Прекрасно, — тянет гласные, кивая и поглаживая подбородок, затем задает еще вопрос, — а когда смогу забрать дочь?

— Пятого июня утром.

— Хорошо, — прокашлялся папа, и уже маме заявил, — пойдём, Лора, не будем задерживать, пусть уроки по манерам начнутся сейчас же! — махнул рукой, а затем, твердыми уверенными шагами направился к двери, даже не обнял меня на прощание.

Хотя бы обняла мама: быстро, но крепко, а затем, поблагодарив миссис Лоу за информацию, пошла за мужем.

Миссис Лоу, глядя на меня, огорченно вздохнула. Я её тихонько поблагодарила:

— Спасибо, что ничего не рассказали моим родителям.

Про случившееся в поместье директриса не в курсе, но вот то, что я сбегала, знает и повезло, что утаила.

— Розалия, сегодня вечером, ровно в девять я буду ждать тебя в своем кабинете, — строго проговорила одновременно со мной, а затем также поспешила выйти.

Реальность давит на меня, жмет на плечи, вжимая в землю. Я запрокинула голову и поморгала, дабы подступившие к глазам слёзы высохли. Не хочу плакать, нужно держаться и, наконец-то, определиться в жизни. Это сложно. Параллельно с серой реальностью шёл мир, назову так, — грёз, потому что, находясь рядом с Рихардом, начинает казаться, словно происходящее сон: слишком все хорошо, я ощущаю с ним легкость и свободу, а нежные поцелуи дарят полёт. Словно я пристрастилась к опиуму, он — мой личный опиум.

Я ждала вечера. Удивительно, что миссис Лоу сразу не отправила меня в свободную аудиторию и не принялась читать нотации. Весь день провела во внутреннем дворике академии, сидя на лавочке и читая книгу. Я бы, наверное, предпочла бы почитать о любви, но в библиотеке нашла лишь книгу по истории искусств; отвлечься не получалось, то и дело на каждой странице книги были изображены известные картины, а на них лики драконов, они напоминали о графе.

Вечером, после ужина, я направилась к директрисе, осторожно и никому об этом не говоря, чтобы не болтали лишнего.

— Можно? — сперва постучалась, потом заглянула в кабинет и, получив разрешение, прошла внутрь. — Добрый вечер, миссис Лоу.

— Добрый, — кинула мне, не глядя.

Женщина занята своим внешним видом: стоит возле большого овального зеркала и застегивает плащ, больше похожий на длинную черную мантию. Я лишь наблюдаю. Миссис Лоу надевает капюшон и говорит, — там на вешалке висит плащ и для вас, мисс. Наденьте.

Без лишних вопросов, я сделала то, что она сказала.

— Пройдёмте, — велела директриса и вышла из кабинета.

Я отступила, пропуская её вперед. Когда проходила мимо меня — поклонилась ей, и только потом вышла за директрисой. Шла недалеко, буквально на один шаг позади неё.

— А… куда мы идём, миссис Лоу? — всё же поинтересовалась.

Надевая на ходу длинные перчатки, она нейтральным тоном объявила:

— Увидишь.

Мы шли к выходуиз академии! Я поразилась этому, но уже будучи наученной, вопросы не задавала; придём — всё увижу.

Было темно. И как я поняла, то, что мы покидаем академию, секрет. Обычно с миссис Лоу всегда миссис Клин, но сейчас её нет и, когда мы вышли, ждала не карета, которые так любила директриса, а мрачный кэб — одноконный экипаж. В него она села первая и кивком головы попросила сесть и меня, я послушалась.

— Надень капюшон, — кинула миссис Лоу и посмотрела куда-то в сторону, тихонько добавив, — не хочу, чтобы нас узнали, — это было сказано, даже не мне, а просто опасения, высказанные в пустоту.

Я задумалась над её словами, но вслух решила не любопытствовать.

Кучер пустил волной поводья, и мы тронулись. Сидела смирно, лишь немного подалась вперед, чтобы через окошко видеть ночной город. Сегодня полная луна красиво царит в небе, совсем скоро достигнет зенита; двух-трехэтажные домики стоят одним за одним, очень уютные. Благодаря тусклому свету в окнах, за ними видны силуэты людей: вот мама читает ребенку книгу, сидя в кресле; вот семейный ужин; а в том доме, видимо трое детей, они бегают друг за другом и играют. На улице людей немного, а вскоре мы куда-то свернули, где вовсе никого не было, да еще и освещения нет. Сначала было не по себе, я лишь гадала куда мы направляемся.

Чуть позже яркий свет снова заполонил собой всё вокруг. Я снова выглянула и от картины, возникшей перед глазами, напряглась. Пьяные мужчины группами идут по улице и без засорения совести пристают к молодым девушкам, мягко говоря, очень откровенно одетым: на них платья длинные, которые плохо держатся, оттого оголены плечи и ключицы, внизу разрез столь сильный, что видны полностью ноги. Играет музыка, приглушенная и какая-то, если так можно сказать, откровенная. Люди словно в трансе, всюду царит грех.

— Где мы?

Миссис Лоу выглянула в окошко, пожала плечами и ровным безразличным голосом ответила:

— Улица борделей.

Я покачала не доверительно головой:

— Зачем мы здесь?

От миссис Лоу ответа не последовало; всё, что она сделала — закрыла окошко шторкой и велела не смотреть. Так тому и быть. Но внутри закипали переживания, новые вопросы, а директриса лишь молчит. Мне не по себе, почти жутко.

Когда кэб остановился, вдоль спины пополз ледяной змей. Миссис Лоу всё также молчалива. Женщина элегантно поднимается и, придерживая подол платья, выходит; кучер помогает ей спуститься, придерживая даму за ручку. За ней последовала я.

— Жди здесь, — приказала ему миссис Лоу, — мы скоро вернемся, — поправляет капюшон, а потом говорит мне, — идите за мной, мисс Розалия.

На ватных ногах пришлось плестись за директрисой. Со всех сторон доносились то смех, то слезы, то крики, то крайне неприятные женские стоны. Старалась делать вид, словно ничего не слышу, а когда миссис Лоу останавливалась и оглядывалась на меня, я замирала на месте. Видя, как мне неуютно здесь, она ухмылялась.

Там, где мы шли, было темно, единственным источником света были окна борделя, возле одного такого мы остановились. Сначала в окно заглянула миссис Лоу. Глаза женщины наполнились грустью, она опустила голову и размеренно, но опечалено выдохнула.

— Посмотри… видишь?

Что ж… моя очередь. Увидев мельком происходящее, моментально зажмурилась и отвернулась, но миссис Лоу настаивала: «Смотри-смотри» и я повиновалась.

Большая комната, освещенная красным светом, который давил на глаза и хотелось жмуриться. Вдоль стены большие велюровые диваны, на них мужчины-посетители в окружении разодетых женщин. Они вьются вокруг мужчин, как бабочки, разрешая трогать и ласкать себя, где тем вздумается. Девушки наливают им вино, «гости» пьют и довольно смеются. Одна из них растягивает посетителю рубашку, проводит по груди руками, тот расплылся в улыбке, как довольный кот. Все эти мужчины неприятные, отталкивают даже внешне. Я в ужасе оттого, как такие красивые девушки не брезгуют. Каждая из них миловидная, достойная стать чей-то законной супругой, быть матерью, а не терять драгоценное время в этом мерзком месте с этими жалкими отребьями…

Я скользнула глазами к другому дивану и… застыла в немом крике, лишь слезы горько хлынули. Передо мной Шарлотта, с ней мужчина. Посетитель глушит вино, рукой утирает остатки и плотоядно созерцает рыжеволосую красавицу. На фоне остальных она скромна и очень смущена, что выдает в ней ту главную особенность, присущую лишь воспитанницам Благонравной академии, — невинность. Невинность во всем, не только физическая суть, она проявляется в поведении, во взгляде, в манерах и даже в речи. Я вижу, как Шарлотте неприятно; мужчина тянется губами к её груди, она кривит лицо и сразу отстраняется, а тот фыркает, ловит девушку за запястье и рывком валит на диван, нависая своей огромной тушей сверху. Шарлотта борется, но тот сильнее; зажимает тонкие руки над головой и, как животное, целует ее щеки, шею, грудь, спуская бардовое платье ниже. Сначала вырывалась, а потом Шарлотта затихла, лежала под мерзавцем не живой не мертвой, а в зрачках отпечаталось безнадежное отчаяние.

— Ей нужно помочь! — тревожно вскликиваю.

— Поздно, — безлико процедила миссис Лоу.

— Но… — мои губы дрожат, и я выпаливаю то, что могла вспомнить, без возможности объединить слова в слитное предложение, — пекарь… любовь… чувства…

— Как бы горько не было, но Лео, сын пекаря, в которого Шарлотта искренне влюбилась, её бросил.

— Нет, — отрицательно качаю голову, вспоминая с какой нежностью подруга рассказывала о чувствах, потом припоминаю угрозы миссис Лоу и уверенно озвучиваю, — это из-за вас она здесь! Вы говорили, что не дадите ей спокойно жизни! Что все узнают о её глупости!

— Таким образом я лишь хотела Шарлотту напугать. Я бы никогда не позволила такому просочиться в люди, ведь пострадает не только её репутация, но и нашей академии, в частности моя. И потом, даже история с твоим отцом, я ни слова не сказала ему о ваших проступках, мисс Розалия.

Выслушав миссис Лоу, я ей поверила. Сложно объяснить, но чувствую, что её слова правдивы.

— Как Лео мог бросить Шарлотту? — утираю слезу.

— Лео никогда её не любил, — отрезала директриса и добавила, — все «искренние» чувства лишь плоды фантазии юной неопытной девушки. Он просто пользовался ею, а Шарлотта, по глупости и наивности, верила ему. Я слежу за судьбой каждой воспитанницы, Шарлотта не исключение. Я узнала, что сразу, после того, как покинула Благонравную академию, она направилась к своему возлюбленному. Думала, глупая, что он примет её, но этого не случилось. Отверг Шарлотту не только Лео, но и вся его семья. Они обзывали её самыми грязными словами и не важно, что чистоты лишил девушкуихсын. Мы живем в тяжелом мире, мисс Розалия, где женщины почти что вещи, мы должны всем, а нам — никто и ничего. Кроме как прийти в бордель, у неё другого выхода не было: ничьей женой ей теперь не стать, в Благонравную академию не вернуться, а хорошей работы для женщин нет, только если, опять же, наша академия, но для этого нужно образование, а она, как знаешь, его не закончила. В борделе хоть неплохо платят, Шарлотта сможет помогать маме, та вроде сейчас сильно болеет.

— Ужасно, — с горечью, сквозь тиснутые зубы, заключила я. — Неужели ей теперь никак не помочь? — всё еще ищу ниточку надежды.

— К сожалению, нет, мисс Розалия.

— Почему к нам так относятся? Почему мужчинам всё сходит с рук, а у женщин ломаются жизни? Почему Шарлотта сейчас так страдает, а тот подонок беззаботно живет дальше?!

— Увы, таковы правила нашего мира, леди Ларс, — вздохнула миссис Лоу, а я заплакала; она подошла ко мне, похлопала по плечу и тихонько сказала, — поэтому я привела вас сюда.

Поднимаю глаза на директрису, та продолжает:

— Вы запутались, мисс Розалия. Я это вижу. Трогательная история любви Шарлотты сбил вас с толку. Вам кажется теперь, что в отношениях между мужчиной и женщиной должна быть обязательно любовь, что без неё счастливому браку не быть, а женщина до конца жизни будет страдать с нелюбимым. Откуда знаю? Ох, поверьте, мисс Розалия, я уже давно работаю в академии, каждый год находится очередная «влюбленная», некоторых удается спасти, а некоторых… увы. Мисс Розалия, вы замечательная леди из хорошей, уважаемой в графстве семьи. Поверьте, отец желает вам добра и светлого будущего. Вскоре вы покинете академию и выйдите замуж, прошу вас не грустить, не смотреть зло на мужа, а советую…присмотреться. Кто знает, может со временем между вамитакаялюбовь возникнет, что вам и не снилась. Замужество — это защита для женщины. Муж несет за супругу полную ответственность. В обществе вас станут уважать, ведь вызамужем! — подчеркнула миссис Лоу.

О строгости мира к слабому, но прекрасному полу, мы с директрисой говорили долго, наш разговор продолжился уже в кэбе, который не спеша вёз нас обратно в Благонравную академию. Это был лучший урок за все обучение, мне показали наглядно, что случится с женщиной за непослушание. Бедная Шарлотта! Я так хочу ей помочь, но миссис Лоу говорит, что как бы страшно не звучало, но Шарлотты больше нет, ей не выбраться и она, как и многие, очутившиеся в греховном мире, навсегда забыты. Они живут, нодругойжизнью.

Миссис Лоу многократно просила меня быть осторожной, не ступать на кривую дорожку и даже не смотреть в ту сторону; говорит, заметила изменения в моем характере, спрашивала: не влюбилась ли я в кого. Разумеется, отвечала, что нет, скрывая истинные чувства к графу под семью замками в сердце.

Я была влюблена в Рихарда, но после сегодняшнего задумалась: «Вдруг и я окажусь обманутой», — страшнее ничего, кажется, в этом мире для меня не может быть. Всё-таки лучше прекратить общение с графом и, как советует миссис Лоу, слушаться отца.

История Шарлотты на меня очень сильно повлияла: я уже меньше думала о графе, а больше сосредоточилась на скорых экзаменах, словно вернулась «та» Розалия Ларс, которая быладовстречи с Рихардом фон Нордом.

Я штудировала учебники, повторяла пройденный материал за всё время обучения, в каждую свободную минутку практиковала танцы и поклоны и старания не прошли даром — у меня быливысшиебаллы по всем дисциплинам.

Я единственная из воспитанниц, которая отвечала преподавателям на вопросы уверено и сразу, ни секунды не сомневаясь в ответах. Не показала страх на публичном экзамене перед представителями дворца по хорошим манерам. К слову, меня иониотметили, как лучшую.

Плавные, правильные движения продемонстрировала в анкорском вальсе.

Я легко вела беседу с учителем по анкорскому. Нкор Уст отметил мое хорошее произношение, даже сделал комплимент, обозначив анкорский моим вторымроднымязыком. После слов нкора Уста я немного поникла… нет-нет, мне было приятно, конечно, просто невольно вспомнила графа… именно благодаря ему я свободно говорю на анкорском. Рихард часто практиковал драконий язык со мной, у других воспитанниц шанса поговорить с анкорами кроме как с преподавателем не было, потому и произношение у них хромает.

Великая гордость была в глазах миссис Лоу, когда я подходила к ней за дипломом на вручении. Мне кажется, так она смотрела только на меня. Возможно строгая, но миссис Лоу искренне волновалась за меня, боялась, что подведу не только себя, но и её, а главное… родителей, ведь в последнее время я проявляла себя не с лучшей стороны. Опасения директрисы не подтвердились, и я смогла закончить Благонравную академиюлучшей.

Затем настал один из самых неприятных дней — проверка у лекаря. К диплому прилагается две справки: одна о здоровье, вторая — о невинности. Все об этом дне думали с ужасом, я — не исключение. Можно на отлично сдать экзамены, но что-то со здоровьем — всё! — «ценность», как бы неприятно не звучало, падает; а если обнаружат, что воспитанница давно не девственница — скандал и позор семье. Я была десятой в очереди, очень переживала, хотя пока всё у всех было хорошо: каждая воспитанница выходила счастливой, поднимая долгожданные справки над головой.

— Леди Ларс, — позвала меня медсестра.

— Удачи, — шепнула, стоящая позади меня, Амелия.

Я кивнула подруге и, сделав глубокий вдох, вошла в кабинет. В ноздри сразу ударил неприятный запах медикаментов. Медсестра вернулась за стол, достала какие-то бланки и начала заполнять, параллельно задавая мне вопросы о том, не беспокоит ли меня что-то, какой цикл, если ли вообще жалобы на здоровье. Сам лекарь, женщина постарше, сначала помыла руки, потом надела перчатки; она тихо слушала мои ответы, кивала, а потом, когда я закончила отвечать, попросила раздеться.

Было неловко, но сделала то, что она попросила и прошла за ней. Когда лекарь отодвинула голубую шторку, и я увидела о-очень странное кресло, на которое меня попросили залезть, напряглась, а глаза в ужасе округлились. Я… в такой позе… Щеки пылали от смущения! И не важно, что у врача, такая ситуация для меня большой стресс! Дернулась, когда почувствовала руки лекаря в самом сокровенном месте; очень неприятно, но к счастью, всё быстро закончилось. Врач объявила:

— Мисс Розалия невинна.

Дальше мне осмотрели горло, зубы, ногти, волосы — всё в норме; затем начался осмотр кожи, лекарь очень внимательно всматривалась, а затем, печально выдохнув, спросила:

— Это что за шрамы?

— Какие ещё шрамы?

Женщина в белом халате подала мне круглое зеркало и указала на проблемные участки кожи пальцем. Мое сердце ухнуло вниз, ведь эти шрамы остались от царапин, которые я получила тогда в саду Рихарда при падении. Их было несколько на руках, и на ногах.

— Не знаю, — ответила я дрожащим голосом.

— Одевайтесь, — быстренько кинула лекарь, затем, узнав оценки по экзаменам, поразилась и куда-то вышла.

«Неужели эти белые отметены теперь испортят мое будущее?», — с тревогой на сердце размышляла я, надевая параллельно ученическое платье. Шрамы — не приговор, но тело женщины должно быть чистым, подобно цветку, без единого изъяна. Если есть шрамы на теле, значит, леди не берегла себя или же неуклюжа, что тоже неприемлемо. Они, конечно, не станут приговором, замуж я смогу выйти, но максимум за рыцаря. За кого-то «выше» — нет. «А значит, я не смогу стать женой графа», — от мысли сердце в панике забилось, ведь я подвела отца, априори, выбранный им Рагнар Ярл, не сможет стать моим мужем.

Через некоторое время лекарь вернулась вместе с директрисой. Миссис Лоу подошла ко мне и отодвинула плечико платья. Она недобрым взглядом посмотрела на меня, я же отвела глаза в сторону. Знаю, о чем директриса думает — о том же, что и я секунду назад: конец моей безупречной репутации, как благородной леди. Идеального, говорят, в мире не существует, а у меня все складывалось слишком идеально, вот и ложка дёгтя в сладком мёде — шрамы.

— Миссис Арзэ, шрамы совсем маленькие, — обратилась миссис Лоу к лекарю, — думаю, не стоит заострять на них большого внимания. Мисс Розалия имеет все шансы стать лучшей выпускницей Благонравной академии! Думаю, манеры и правильное воспитание, для мужчины важны больше, чем какие-то шрамики, которых толком и не видно.

— Вы абсолютно правы, миссис Лоу, мисс Розалия действительно, как я заметила по оценкам, продемонстрировала прекрасные манеры и знания. Однако, не могу брать на себя ответственность и подписывать справку, на которой моя фамилия, ведь не знаю, кто станет её мужем в будущем. Вдруг какой-нибудь герцог? Кто знает, насколько он придирчив. Заметит эти изъяны − будет требовать в первую очередь с меня. Нет-нет, я напишу всё, как есть.

Миссис Лоу боролась за меня долго, но всё тщетно, врач настояла на своем и вручила мне справки с «реальным» заключением, где синим по белому был описан мой недостаток — шрамы. Мне до давящей боли в груди было обидно и стыдно, будущее всё же испорчено. Я снова проклинаю этот бессердечный к женщинам мир! Подумаешь какие-то шрамики, оно делают меня уродливой? Они делают меня недостойной? Уже повесили клеймо…

Из кабинета лекаря выходила очень расстроенной. Воспитанницы, ожидавшие своей очереди в коридоре, заметили мое состояние и завалили вопросами. Я игнорировала, просто молча следовала за миссис Лоу. Но кожей ощущаю, как многие злорадствуют!

В кабинете директриса устроила допрос, я отвечала честно… почти. Призналась, что царапины получила, когда сбежала тогда с Шарлоттой, но что в поместье графа — утаила. Миссис Лоу читала нотация, кричала о моей глупости. Что б не говорила — она во всем права. Успокоившись, директриса и поддержала тоже: просила не отчаиваться. Вот только я уже отчаялась… и даже не то, что не имею право стать супругой графа, а что родителей, когда они узнают об этом, разочарую. Кстати, приедут они за мной уже завтра утром.

* * *

Рассвет был волшебным. Небо горело алым и золотистым, смешивался с нежно-розовым и градиентом переходил в ярко-синий. Облака, похожие на вату, в первых лучах солнца сейчас окрасились в оттенки лилового и крокусового. Я проснулась рано и могла наблюдать за утренней красотой; другие девочки спят. Их родные заберут позже, я буду первой птичкой, вылетевшей из гнезда.

Время. Сумка сложена с вечера. Беру чемодан и спускаюсь к выходу. Там меня уже ждала миссис Лоу. Они выглядит сонной, видимо, специально встала так рано. Директриса обняла меня, было так приятно; пускаю слезу, всё-таки давно живу в академии, привыкла к этому месту, а строгие преподавательницы успели стать родными; они для меня, как вторая семья. Миссис Лоу желает удачи, терпения и внутренней силы; просит быть осторожной; говорит этот мир жесток и надо быть всегда на чеку. Я благодарю её и прошу не беспокоится.

Скоро приехала карета родителей. Пока кучер ставил мою сумку, у меня было время еще раз попрощаться с миссис Лоу.

Нетерпелив только отец; сойдя с кареты он первым делом попросил посмотреть мой диплом и справки: при взгляде на оценки в дипломе он загордился, а вот открыв справки, стал мрачнее тучи. Оправдание для папы я придумала только одно: «Упала». Отец злился. Очень. Обзывал неуклюжей, говорил все годы в Благонравной академии коту под хвост. Мама старалась его успокоить; уверяла, что это не важно, ведь самое главное, что я хоть и упала, но жива и здорова! Только отца не переубедить, я для него — разочарование.

* * *

Я представляла день, когда родители будут забирать меня из академии, счастливым: отец будет хвалиться мною, назовет своей гордостью, потом расскажет о моем будущем муже, который, раньше думала, мне понравиться сразу. Всё не так. Мы едем в карете домой и молчим: папа нервно дышит, сжимая справки в руках; мама смотрит грустно в пол, а я стараюсь не плакать от удушающей вины. Тишину рассекают лишь скрип колес и топот лошадей. Всю дорогу так и ехали; никто и слова не вымолвил даже уже на подъезде к дому.

— Мисс Розалия-я-я!

Вот кому точно не важны ни мои оценки, ни справки, а для кого я всегда была и буду милой девочкой — Нилла, наша старшая домработница; эта чудесная женщина, всегда относилась ко мне, как к дочке: с заботой и трепетом.

Я заметила её, бежавшую с раскрытыми руками, когда спускалась с кареты. В последний раз мы виделись, когда мне было шесть лет, помню ее тогда очень красивой женщиной с длинными русыми волосами, с глубокими карими глазами и очень стройной, как березка. Сейчас миссис Нилла другая: поседела, волосы завязаны в пучок; поправилась немного; а вот глаза всё те же — хоть на внешних уголках и морщинки, но сам взгляд такой, каким я его помню с детства. На ней бледно-голубое платье с белым фартуком впереди и коричневые тапочки на плоской подошве.

— Ах, Нилла! — я её крепко обняла, и она меня в ответ.

— Как вы повзрослели, мисс Розалия! — домработница отступила на шаг, посмотрела на меня и, сложив ладони, оперлась на них щекой. — Стали такой красавицей. Граф Рагнар Ярл, когда вас увидит, потеряет дар речи! — засмеялась она.

Снова тема замужества… Невыносимо!

— Увы, нет, — отец поджал губы, в мою сторону даже не смотрел.

— Как же так? — женщина даже раскрыла рот от удивления.

Папа лишь рывком протянул справки. Та взяла бумаги, начала читать, приближая их всё ближе к глазам; осознав, о чем речь, Нилла грустно выдохнула, но встала на мою сторону и заверила:

— Мало ли что там те лекари пишут! Ваша дочь такая красавица, мистер Энгель. Граф её увидит — на бумаги и не взглянет.

— Я тоже так думаю, — подхватила мама.

— Кто там те справки увидит, мистер Энгель, — продолжила Нилла, — кроме графа Ярла о шрамах никто и не узнает. Он взрослый мужчина − поймёт. У каждого есть шрамы, что в этом такого?!

— А… сколько лет графу Ярлу? — спросила я тихим голосом, почти шепотом.

— Тридцать один, — быстро ответила мама.

Граф Людских земель ровесник Рихарда.

— Пусть твои слова станут реальностью, Нилла, — сухо произнес отец в это не особо веря, потом одну руку убрал за спину, а вторую вытянул вперед, указывая не дверь, и сказал, — пройдёмте в дом.

Мой отец в Северном графстве — неофициальный граф длялюдей; многие его уважают больше, чем Рихарда фон Норда. Дом тоже был под стать, скорее поместье. Как и поместье фон Норда оно было за городом и очень повторяло феодальную архитектуру: двухэтажный дом с пристроенной круглой башней и несколькими хозяйственными пристройками; дом из кирпича, крыша крыта коричневой черепицей; вокруг дома ухоженный сад с извилистыми аллеями и фонтанами.

Внутреннее убранства дома также отражало социальный статус родителей: всюду алебастровые окна со ставнями, громоздкая мебель из красного дерева, роскошные люстры с восковыми свечами, много живых растений, они стоят в фарфоровых горшках возле скульптур. Мне, как девушке, давно отвыкшей от роскоши, всё было в диковинку, хотя в детстве я и не замечала всю эту красоту, считала её обыденностью, словно так у всех. Сейчас понимаю, что нет, а большинство людей на самом деле живут очень бедно. Видимо, так повлияло воспитание миссис Лоу, смотрю сейчас на все это богатство, а внутри червь совести грызет, мол нужно же делиться! А потом успокаиваюсь, ведь понимаю, мой отец заработанные деньги не украл, а заработал честным сложным трудом: будучи купцом, он долгое время проводит в плавании в южные графства, чтобы привезти фарфор, специи, дорогие ткани и многое другое. Это очень тяжело, а папа всегда рискует, ведь в море может поджидать множество опасностей.

Я поднялась в свою спальню. Тут всё также, как и тогда, когда я покинула отчий дом в шестилетнем возрасте: вычурная, цветастая комната с большой кроватью с балдахином, на которой сидят мои любимые детские игрушки; на письменном столе рисунки. Я подошла к нему, посмотрела работы, посмеялась оттого какие они наивные, неправильные, смешные. Сейчас рисую совсем иначе.

Я очень рада снова оказаться дома, но вместе с этим пришла какая-то тоска: уже скучаю по академии, другим воспитанницам и учителям; там всегда была чем-то увлечена, а сейчас… не знаю, чем занять себя. Как маятник брожу по комнате, рассматриваю вещи, от которых моментально в голове вспыхивают воспоминания из детства. Днем рисовала, давала детским идеям новую жизнь, потом с любопытством сравнивала рисунки и поражалась какому мастерству смогла обучиться в академии.

Вечером Нилла позвала меня на ужин; тема для разговоров не поменялась: то и дело идет обсуждение моего замужества. Отец всё же решил послушаться нашу домработницу и не отправлять гонца к графу Ярлу, а дождаться его визита к нам, искреннее надеясь, что понравлюсь ему. Папа дает мне наставления быть дружелюбной, открытой, но всё в меру! — напоминает о скромности. Я отвечаю, что помню, ведь не один год своей жизни потратила на изучение манер и этикета.

Уже сейчас, заочно, мне нахваливают Рагнара Ярла, рассказывая о его успехах и подвигах, хотя все это мне давно известно, но родителей не перебивала. Просто о графах нашего королевства у нас была отдельная дисциплина.

Рагнар Ярл был обычным рыцарем при дворце, его злила несправедливость по отношению к человеческой расе. Приложив все усилия, он стал одним из лучших, причем единственнымчеловекомсреди рыцарей-анкоров. Однажды было восстание на замок со стороны Бергерового графства, население, в основном которого, люди. Именно там Ярл особенно себя проявил: смог не только подавить восстание, но и убедить местных мирно жить с анкорами; люди пошли за ним, а король, видя это, назначил Рагнара Ярла графом, само графство получило новое название — Людское. С тех пор граф Ярл всегда представляет интересы человечества во дворце, делая нас с потомками драконов, насколько это возможно, равными.

— Понимаешь каково его влияние? — спросил после рассказа отец. — Он для людей практически король. Станешь его женой — будешь королевой для людей, будешь купаться в богатстве и роскоши, у тебя будет власть! — согнул пальцы в кулак.

Мне кажется та самая власть нужна больше отцу, уж никак не мне.

— Да, отец, — со смирением соглашаюсь, ведь другого выхода нет. — А когда граф Ярл прибудет?

— Должен приехать недели через две, Розалия, — ответила мне мама и добавила, — если ты ему понравишься, он пробудет у нас месяц. За это время ты привыкнешь к нему и узнаешь получше.

Я лишь снова согласилась. Сейчас со всем покорно соглашаюсь, видимо, влияние истории Шарлотты. Поначалу было легко, понимала, что так нужно, обязана подчиняться воле отца, вот только с каждым разом становилось всё сложнее и я понимала, что буквально сама себе наступаю на горло.

«Ты должна!», — фраза, которая меня душила и злила. Другая часть меня желала свободы подобно той, что я ощущала только рядом с Рихардом. Скучаю по нему, думаю все больше, понимаю, что пока сама не захочу отпустить его, не смогу сделать шаг в жизнь, уготовленную мне отцом. Нужно расставить всё точки, а потому сегодня ночью, когда все уснули, я сбежала к Рихарду фон Норду.

* * *

— Не думал, что ты всё-таки придёшь.

По длинному коридору, освещенным тусклым светом восковых свечей, сперва ступал Рихард. На нём из черного атласа рубашка, расстёгнутая до середины груди; брюки, подпоясанные кожаным поясом; сверху халат-кимоно из мраморного бархата бардового оттенка. В правой руке держал канделябр. Шел коридором тихо, еле слышно, подобно призраку.

В нескольких шагах за графом послушно следовала Розэ. Она напряжена, между ними многое случилось и теперь ей неловко. В столь позднее время в его поместье девушка оказалась впервые, ощущала пугающий магнетизм к Рихарду.

— Я решила, что нам нужно поговорить, — объявила сдержанным и как можно более спокойным голосом.

Граф обернулся, язычки пламени вздрогнули, свет от низ зловеще заиграл на идеальных чертах лица Рихарда. Он плотоядно ухмыльнулся, а в глазах анкора закружили драконы, жонглирующие огненными пульсарами. Такой взгляд у Розалии вызвал мороз по коже, она вздрогнула.

Сейчас фон Норд кажется ей другим, уже не тем добрым, открытым лучшим «другом». Смотрел на Розэ по-другому. Еще бы! Она — его пара, любовь, одержимость.

— Поговорим, — произнес многозначительно, а затем нажал на ручку и толчком открыл дверь, — проходи.

Розалия сначала замешкалась, отвела взгляд в сторону и нервно перебрала пальцами. За смущением и страхом девушки Рихард наблюдал с интересом, ему нравится, как та дрожит перед ним, но всё равно, наступая страху на горло, поддается его словам снова и снова. Сейчас также. Она сглатывает, расправляет плечи и проходит в беспросветную мглу за деревянной дверью.

Тьма тотчас отступила. Розалия оказалась на пороге роскошной комнаты, где откровенный бардовый свет заполонил собой всё пространство. Здесь красиво: резной потолок со сложными таинственными узорами; по центру висела большая многоярусная люстра с восковыми свечами; в конце стены два окна с алыми шторами; по центру комнаты бассейн, в котором переливалось отражение комнаты, заставляя воду мерцать алым, бардовым, черным и жёлтым от свечей, которые стояли в канделябрах на каждом столе. Всюду ощущался нежный цветочный аромат вперемешку с терпким древесным.

Рихард обошел застывшую, подобно статуе, девушку, опустил канделябр и обернулся к ней, оперившись бедром на край деревянного стола.

— Так и будешь там стоять? — растянул губы в озорной полуулыбке.

Розалия вздрогнула, очень уж волновалась, но старалась держать себя в руках. Она нервно откашлялась, вздернула гордо подбородком и затем, найдя глазами диван в углу, прошла туда и села, расправляя складки платья. Сегодня на ней бледно-розовое платье, однотонное, простого кроя: длинное, приталенное, с длинными рукавами; оно хорошо на ней смотрится, подчеркивает стройность и хрупкость белокурой девушки.

Она напрягла плечи, когда Рихард, отчеканивая каждый шаг, направился к ней с легкой игривой улыбочкой. Сел рядом столь близко, что Розалия смутилась и инстинктивно отсела чуть дальше, сложив руки в замок на коленях.

— О чем ты хотела поговорить? — спросил Рихард полушепотом.

— О нас, — кинула Розэ и сжала ткань юбки.

— Я тебя слушаю.

Девушка раскрыла рот, чтобы поделиться своими переживаниями, но в этот момент дверь комнаты открылась и несколько служанок занесли угощения и поставили на стоящий рядом стол. Принесли яблоки, разного вида виноград, цитрусовые, ягоды, шоколад. Пока служанки были здесь, Розалия ничего не говорила, лишь ждала, когда женщины выйдут. Выполнив работу, они поклонились графу и спросили: нужно ли ещё что-то; граф им ответил нет и кивком головы приказал покинуть комнату, те послушно друг за дружкой вышли.

— Говори, — попросил Рихард, отрывая виноград с плодоножки.

— Я закончила Благонравную академию, — начала кране неуверенно Розэ.

Граф поздравил её, та смущенно поблагодарила и продолжила:

— Я вернулась домой. Отец нашел претендента на роль моего мужа, скоро выйду замуж. Я долго думала и поняла, что наше общение с тобой — одна сплошная ошибка, а тот поцелуй на балу и подавно. Мне очень стыдно за него, и я до сих пор боюсь, что найдется свидетель нашего поцелуя, который, рассказав о нём всем, испортит мою жизнь. Не хочу быть опозоренной, не хочу подставить отца. Я уже сошла на кривую дорожку, когда начала приходить к тебе в поместье… не хочу, чтобы это продолжалось.

— Не хочешь, но всё равно здесь, — подчеркнул граф и склонил голову вбок, не отводя взгляд от девушки.

— …но лишь для того, чтобы разорвать наши отношения, — грустно поправила его Розэ.

Сказанные слова отдались давящей болью в сердце, а нервы комком подпрыгнули к горлу. Она осознавала, что желает другого, но никогда не признается, ведь у неё есть обязанности перед родителями и перед миссис Лоу.