Воспитание верности у котов и мужчин

3 глава. Кукачевы первого уровня

Я ответила на звонок и на мониторе появилась мама. Она сидела за кухонным столом. Перед ней громоздилась гора свежих огурцов в огромной миске, и пучки зелени. По краю стола выстроилась батарея чистых стерилизованных банок.

– Привет, доча, – мама послала мне воздушный поцелуй и бросила в банку огурец.

– Мамочка, добрый вечер! – я постаралась улыбнуться как можно шире и беззаботнее. – А ты чего не спишь?

Ага! Не тут-то было! Маму не проведешь.

– Да с огурцами целый день возилась. Завтра ж помидорки закрывать буду, так сегодня хотела огурчики все добить. Вот и до ночи не успела. А что это у тебя такие глазки заплаканные? – подозрительно прищурилась мама. – И почему ты не со Стасиком? Я все думала: звонить или нет? Вы же в пятницу по танцулькам обычно скачете в этих ваших клубах. А потом думаю: а и позвоню. А вдруг застану? А Стасик у тебя? Позови мне его. Поприветствую дорогого будущего зятька.

– Мама, тут такое дело…

– Да подожди ты с делами. Зятька мне позови!

– Не могу, мам.

Я набрала воздух в легкие и выпалила:

– Свадьбы не будет. И зятя у тебя больше нет. Я его выгнала.

– Ты его что? – огурец выпал из маминых рук. – Ой, боже мой! – она отпила воды из миски, в которой были замочены огурцы, схватила кухонное полотенце и принялась нервно обмахиваться.

– Выгнала, – я расплакалась и закрыла руками лицо. – Он мне изменил, ма. Я его сегодня застала с какой-то блондинистой выдрой.

– Да ты с ума сошла! – закричала мама. – Свадьбу отменять из-за такой ерунды! Молодой, красивый, богатый москвич с собственным бизнесом.

– Ты меня не слышишь, мама!

– Нет, это ты меня не слышишь! – она схватила огурец, разломила напополам и с досадой бросила на стол. – Ты что думаешь: такие женихи на дороге валяются? Думаешь, ты такая одна? Застала она его. Ну застала. Молодой мужик, гормон играет. Девки блядовитые вокруг так и крутятся. А ты клювом щелкаешь, рохля!

– А что мне делать по-твоему? На веревке его держать?

– Да хоть в кандалы закуй! И его самого, и его "закуй", – закричала мама. – Не поможет, если мужик – кобелина. А они все кобели. Так что нам замуж не выходить? Ты мне и думать забудь! – мать гневно взмахнула пучком укропа. – Подумаешь, с сиськами! – она понюхала укроп и пробормотала: – что-то укроп в этом году вялый какой-то. Духа вообще нет.

Я задохнулась от возмущения. Хорошо ей говорить после стольких лет семейной жизни с моим отцом.

– Я бы на тебя посмотрела, как бы ты реагировала, если бы папа такое тебе устроил.

– А он и устроил! – мама понизила голос и обернулась.

Потом встала, выглянула в коридор и плотно закрыла дверь в кухню.

– Не хотела я тебе говорить, доча. Да видно: время пришло. Взрослая ты уже. И сама в такое же дерьмо угодила, – она вдруг бросила укроп на стол и заплакала, закрыв глаза веселеньким кухонным полотенцем в крупных зеленых яблочках.

Несколько минут она молча ревела, а потом решительно вытерла слезы и сказала:

– Вот послушай меня, доча. Расскажу я тебе. Раньше-то ты маленькая была, не поняла бы. А теперь-то че? С сиськами, говоришь? Твой отец тоже в свое время нашел и с сиськами и с жопой. У меня отродясь такой жопы не было. Ты костистой и худенькой фигуркой в меня-то пошла. А папа твой – он же завсегда фигуристах любил, туго налитых. Он тогда водилой на скорой помощи работал. Ой, жизнь страшная была! На дворе лихие 90-е, зарплата копеечная, еще и не платили месяцами. Я тогда на двух работах вкалывала. Тетя Зина, тетка твоя, меня в свою столовку пристроила. А там еда дармовая, тем и кормились. Еще и почту мыла по ночам. Ну, сама понимаешь, на любовь к мужу у меня времени не оставалось. Домой приду – руки с ногами скрючивает. Поясница отламывается. Вроде и молодая была, вот как ты сейчас, а затюканная да замотанная. Да еще и ты кроха, а твой брат еще меньше. Какой уж там секс? А папаша твой всегда по этому делу большой любитель был. Мужики ж они как: что война, что тюрьма, что бардак в стране, а все равно свой стручок пристроить должны. Ну вот и спутался с медсестрой из той больницы, куда скорая людей болезных привозила. Что тебе сказать, доча? Как я плакала! Как ты сейчас.

– А как ты узнала? – всхлипнула я. – Застала их? Как я?

– Да нет. Папаша твой тот еще партизан. Так шифровался, что мне с моей замудоханной жизнью и не догадаться бы, да добрые люди рассказали. Ночь я переплакала и пришла на нее посмотреть, в больницу нашу, единственную в городе. И как раз мой-то к ней тоже пришел. Я за углом стою, едва дыша. И ногтями себе ладони царапаю, чтобы не взвыть. А она в халатике белом по коридору рассекает. А халатик тот прям как влитой на ней сидит. Сиськи под ним пятого размера. И жопа белой тканью туго обтянутая. Как сосиска в целлофане. А мой-то прям как кот на сметану на нее косится. А она с Украины была. Такая гарна дивчина. И вот она ему говорит:

– Ой, шойта схудла я! – и халатик так туда-сюда телепает.

Вроде как похудела она и халатик на нее большой.

–Ты бы мне тортика принес, шоколадного, а то давно не баловал свою кошечку, –и когтями ему по груди шкрябает. Кошечку изображает, корова толстожопая!

А папаша твой вокруг нее вертится, слюна аж на пол капает. И вот улыбается он ей умильно так, что аж рожа трескается, и говорит:

– Так есть же щэ вэлыка срака. Есть же еще большая жопа, значит, по-украински.

А она руками за сиськи свои хватается и говорит ему:

– Та хде там срака? Там уже и той сраки нэма. Оголодувала я без тортиков!

У меня аж скулы свело. Тортика ей! Тогда шоколадных конфет-то и не было. Мы сплошную сою ели. И то я за счастье почитала, если мне удавалось выкроить вам с братом на самые дешевые сладости, типа соевых батончиков. А шоколадный торт стоил, как половина моей зарплаты. А он, значит, от детей отрывает, и вместо конфет вам ей тортики носит. Знаешь, как мне сердце болело? И ничего. И пережила. И до сих пор солю ему огурцы с брусничным листом, чтобы было чем стопарь по вечерам закусывать, будь он неладен! – мать со злостью смахнула зелень со стола. – А если бы тогда психанула и развелась, как бы вас поднимала? Кому я нужна была с двумя довесками?

– Мамочка, дорогая моя, а может, ты бы с другим познакомилась?

– Ой, дура ты у меня еще, – отмахнулась мать. – Это когда ты при мужике, тогда ты и королева. Тогда и остальные мужики под тебя клинья подбивают. У них же порода собачья. Видела, как один пес на столб ногу задерет, и еще пять за ним? Вот есть же другие столбы. Так нет, они все пятеро должны именно на этот один помочиться. А почему? Потому что каждый думает: "если другой там написал, значит, столбик особенный, хороший, место проверенное. Надо и мне туда пристроиться". Так и с бабами. Пока у женщины мужик есть, другие этому мужику завидуют. Мол, если он с ней, значит, стоящая она. И всем нужна. А как одна останешься, так они сразу и задумаются: "А чего это он ее бросил? Значит, порченая". И разбегутся все. Вот только что полно было, а ты оглянешься – ни одного. И тут уже что соли огурцы, что не соли – не поможет ничего. Хоть с брусникой, хоть без нее. Даже если ты внешне Царевна-Лебедь семи пядей во лбу. Даже если одновременно жаришь котлеты и левой ногой элегантно печатаешь докторскую диссертацию по средневековой философии, но при этом у тебя нет мужа и никогда не было, то в глазах других мужиков у тебя на лбу вот такое клеймо, – мама раскинула руки, – и знак: "Стоп! Не приближаться! С ней явно что-то не так!" Так что ты, доча, поплачь, махни граммульку для храбрости, и поезжай к своему Стасику мириться.

– Но мама! – взмолилась я.

– Не мамкай мне! Чтобы все вернула и вышла замуж, как планировали. Месяц у тебя до свадьбы есть, вот и готовься, – она снова понюхала укроп и пробормотала:

– Да что ж такое-то? Не будет аромата в этот раз. Нет, не будет. Поганый какой-то укроп. Как моя жизнь поганый.

И вдруг вспомнила, что я еще на линии, и добавила дрогнувшим голосом:

– Пусть хоть у тебя нормальная жизнь будет. Максимум, дите родишь и разведешься через пару лет. Главное: родить. Разведенка и незамуженка – это две большие разницы. Тебе двадцать пять уже. Вон Ленка Орлова из твоего класса второго носит. Юлька Тимофеева недавно родила. Так и то ее мать год назад все мозг мне парила:

–Что-то поздно моя Юлька в девках засиделась. Двадцать четыре ей уже. А вы же с ней одногодки! Так меня вообще съедят. Упустила сына олигарха с квартирой. С ума сошла?

– Мама, я…

– Все, отбой! – мама зевнула так, что аж в челюстях хрустнуло. – Спать. А завтра склеивать разбитое счастье, – с этими словами она отключила скайп.

А я так и осталась сидеть возле потухшего монитора. Еще до разговора с мамой я понимала, чем это все закончится. Но почему она никогда меня не понимает и всегда давит? Почему я должна вечно состязаться с одноклассницами, знакомыми, соседями? Думать, о том, что они скажут, отвечать на их дурацкие вопросы:

– Когда же замуж-то?

–А дите когда?

– Ой, гляди, опоздаешь.

–Часики-то тикают!

Неужели все, действительно, так и живут? Под вечным колпаком соседок теть Зин и баб Маш? Нет, я так не хочу! И ошибки будут мои, и жизнь моя.

Ночь прошла беспокойно. Я спала, как дельфин, вполглаза. То есть дремала, фактически. Под утро мне приснились коты на цирковой арене, которые прыгали через горящие кольца. Утром я долго зомбировала по кухне, варила кофе и пыталась разлепить глаза. Ровно в десять часов достала из холодильника коробочку конфет "Рафаэлло", подаренную Стасом, и пошла к Матильде.

За дверью было шумно. Я позвонила, подождала немного, и уже собралась вернуться домой. Неловко как-то было пользоваться добротой Матильды. Она меня вчера успокоила, и, наверняка, пригласила чисто автоматически, из вежливости. А я приперлась. Нет, домой. Точно! Но едва я успела повернуться и сделать один шаг, как вдруг дверь распахнулась и на пороге появилась Матильда.

– Доброе утро, Танюша! Вы стучали? Звонили? Я ничего не слышала, но обратила внимание, что откормленный мерзавец, – она кивнула вниз на кота, который терся о ее ноги, – вас учуял.

Кот поднял голову, презрительно посмотрел на меня и важно потопал к лестнице.

– Видели, да? – победоносно воскликнула Матильда, горящим от возмущения взглядом проводила кота и негодующе сложила руки на груди. – Это то, о чем я вчера говорила вам, милая девочка. Мерзавец нажрался и отоспался, и теперь опять пошел по бабам. Вот она, вся их мужская натура налицо! – крупный перстень с явно натуральным рубином сверкнул на указательном пальце Матильды, которым она торжествующе помахала в воздухе перед моим носом. – Поэтому нельзя в них врастать. Нельзя с ними сливаться, словно они кислород. Да вы проходите! Что же вы в дверях-то?

Я зашла в прихожую. А Матильда уже неслась в комнату, как молодая гончая, продолжая на бегу разглагольствовать скороговоркой:

– Вот боюсь я этого врастания всегда. Мужики же по натуре охотники, им неинтересно то, что уже точно есть в руках. Поэтому нужно всегда себя вести так, как будто под дверью три принца стоят и только ждут, как бы улучить момент и украсть вас, чаровницу и волшебницу. Это не важно, что их в помине нет. Главное, чтобы у мужика четко было это ощущение: ты не один, за тобой очередь из страждущих.

Я хмыкнула, едва поспевая за Матильдой. Вот ходовая старушенция! Это ж надо так гонять в ее возрасте! Лет шестьдесят пять ей точно есть, если не больше. То ли она выспалась, то ли с утра приняла какое-то чудесное лекарство. То ли всю ночь летала на метле. Меня уже ничего не удивит!

– И это ощущение нужно у них, мужиков, искусственно воспитывать, Для таких целей я и создала свой клуб.

– Какой клуб? – не поняла я.

Вместо ответа Матильда улыбнулась и зашла в гостиную.

Я последовала за ней и растерялась. На широких удобных диванах из светлой кожи молочного оттенка сидели девушка лет тридцати и высокий парень примерно того же возраста. Максимум, чуть за тридцать, плюс-минус пару лет. Причем лицо парня мне показалось смутно знакомым. Очень всегда стесняюсь незнакомых людей, да еще в чужом доме. Не знаю, куда деть руки, где сесть, о чем говорить. Стас всегда потешался над моей застенчивостью, считая ее проявлением провинциальных комплексов. А я и не спорила. Я не из Парижу. Меня не учили искусству непринужденно вести светские беседы.

– Познакомьтесь, Танюша, это Диана, – Матильда указала на девушку. – А это Егор, – она погладила парня по плечу. – Вы с ним шапочно знакомы. Раскланивались у лифта.

Точно! Я же видела его, когда он выходил из квартиры Матильды.

– Да, Матильда Видленовна, мы видели друг друга несколько раз, – ответила я.

– Просто Матильда, – отмахнулась она. – Зови меня по имени. Ты теперь член нашего клуба, а у нас все по-простому, по-народному. И я позволю себе перейти на "ты". Надеюсь, ты не воспримешь это как ужасающий моветон? Вижу: в глазах твоих застыл немой вопрос. О каком клубе я говорю? Поясню: мы все, здесь собравшиеся – члены тайного общества воспитателей неверных мужчин и котов. Я – председатель клуба. Егор – наш сценарист, он разрабатывает совершенно искромётные сценарии для воспитательных акций. А Диана – специалист по гламуру, стилю и дизайну. Жрица прекрасного, так сказать.

– Спасибо, что только жрица, а не ночная бабочка, – хмыкнула Диана и встала с дивана: – Пойду кофе сварю. Тебе с сахаром? – обратилась она ко мне.

– Да, – промямлила я, осторожно и по возможности незаметно озираясь по сторонам.

Это не может быть правдой! Наверняка, здесь есть скрытые камеры, и сейчас откуда-то выскочит довольный Пельш с огромным букетом цветов и заорет:

– Розыгрыш!

Меня-то ему разыгрывать ни к чему. Но вот Матильда все же звезда кино и театра, хоть и на пенсии. Может быть, хочет напомнить о себе зрителям? Наверное, я очень плохая актриса. Вернее, стопудово совсем скверная. Потому что Матильда бросила на меня внимательный взгляд и спросила:

– Танюша, с тобой все в порядке? Ты как-то странно реагируешь.

– Таня скрытые камеры ищет, – улыбнулся Егор. – Думает, что мы ее разыгрываем.

Я густо покраснела.

– О, поколение Инстаграмм и реалити-шоу! – Матильда картинно заломила руки. – Во всем они видят подвох и розыгрыш. И скрытые камеры. Какой ужасный век тотальной слежки! Все друг за другом подглядывают и никому не доверяют. Остановите землю, я сойду!

– Извините, – прошептала я, полыхая алой краской на щеках, – но просто это все звучит слишком уж… – я замялась, подыскивая подходящее, а главное, не обидное слово.

– Бредово? – улыбнулся Стас.

Я молча кивнула.

– Милая моя детка, – Матильда разжала руки и заговорила обычным голосом. – Сама мужская неверность– это настолько в корне бредовая вещь, если разбирать ее по аспектам, что бороться с ней можно только таким же абсурдным способом.

– Почему бредовая? – пожала плечами я. – Ужасная, да, но не бредовая. Наверное, изменяют тем женщинам, которые не могут мужчине дать то, что ему нужно. И в моем случае… – я замолчала, сдерживая слезы, сглотнула горький ком, справилась с собой и продолжила: – точно известно, чего не хватало моему жениху.

– Вот только не нужно себя винить, – Диана зашла в гостиную, толкая перед собой столик на колесиках, уставленный чашками и тарелочками со сладостями. – У них, у мужиков, на каждый случай есть оправдание. А Матильда имела ввиду их природу. Мол, эволюцией так заложено, что каждый самец должен покрыть как можно больше самок, оставить как можно больше потомства, если его убьют на охоте или войне. Бла-бла-бла! – она закатила глаза и грохнула кофейником о столик. – Скажи мне: на кого охотится среднестатистический москвич, такой, как твой жених? Да-да, не красней, нам Матильда уже все рассказала. Где его могут убить? На распродаже в бутике торгового центра? Пронзить копьем за то, что мерзавец выхватил последнюю рубашку от "Гуччи" по огромной скидке? Бред! Все эти отмазки про эволюцию придумали мужики. И Дарвин тоже был мужиком, не забывай об этом. Всю жизнь тяжело работал над своей теорией, чтобы теперь каждый козел орал:

– Не виноватый я! Это все эволюция!

Я засмеялась, принимая из ее рук изящную кофейную чашку из тончайшего кузнецовского фарфора, расписанную сценами из жизни русских крестьян. Чашка, наполненная ароматным кофе, жгла ладонь и я поспешно поддержала ее второй рукой. Такую разбить –потом полжизни не рассчитаюсь.

– Я тебе так скажу, – Диана плюхнула в свою чашку три ложки сахара и с ногами забралась на диван. – Понты это все! И если бы понты светились в темноте, то нам бы и электричество не нужно было. Каждый мужик сиял бы ярче солнца и вполне был бы способен осветить собой половину улицы.

– Итак, вернемся к делам нашим скорбным, – пропела Матильда высоким голосом. – Мы все члены клуба "Верный кот". Его эмблема: кот, стоящий на задних лапах, – она вытащила из кармана платья изящный брелок и дала его мне.

Брелок был сделан из чистого серебра в виде медали, на которой красовалась искусная чеканка: улыбающийся кот, стоящий на задних лапах. Глаза кота были сделаны из светло-зеленых камешков. По краям медали шла витиеватая надпись: "Кукачев третьего уровня".

– Кукачев? – улыбнулась я. – Здесь буква "л" пропущена.

– Нет, – серьезно и важно сказал Матильда. – Куклачев работает только с котами, а мы с мужчинами в их кошачьей ипостаси гуляк и изменников. Оттого мы не Куклачевы, а Кукачевы. Ты – новенькая, поэтому у тебя пока третий уровень. У рядовых участников клуба – второй. А у нас всех – первый. Еще есть Рита, но она почему-то опаздывает. А создала этот клуб я.

Неужели Матильде тоже изменяли? Я невольно покосилась на ее прекрасный портрет в молодости. Такая красавица! И сиськи на месте. Не то, что мои.

– Да, деточка, да, – Матильда скорбно поджала губы, глотнула кофе, поставила чашку на столик, вытащила из кармана кружевной платочек и промокнула глаза, глубоко вздохнув при этом. – До сих вся в волнении, когда вспоминаю свое бурное любовное прошлое! – воскликнула она. – Хотя я была той еще избалованной девчонкой. Сама понимаешь: как дочь крупного советского чиновника, да еще по имени Видлен – это сокращение от Владимир Ленин, я ни в чем не знала отказа.

Егор откинулся на спинку дивана и за ее спиной скорчил смешную гримасу, которая означала, что все это он слышал уже сто раз, как минимум. Я еле сдержала смех и едва не прикусила себе язык.

Но Матильда ничего не замечала. Она продолжала рассказывать и в глазах ее светилось вдохновение:

– Я ведь всю жизнь служила в Театре Сатиры, и особенно хороша была в музыкальных комедиях. Только представь, Танюша: фигурка у меня была точеная, нрав веселый, личико очаровательное. Поэтому мужчины умирали возле моих ног. Замуж сходила три раза. Гименей, греческий бог браков, от меня так утомился, что махнул рукой. Двух первых мужей не любила, хотя поначалу, не скрою, была очарована и польщена их напором. Они охапками бросали цветы на сцену. Один из них, второй по счету, даже едва не вызвал соперника на дуэль в ресторане при Доме Литераторов, где тогда собиралась вся московская богема. Но вовремя вмешалась милиция, и их обоих забрали в кутузку. Однако вскоре он мне наскучил, и я с легкостью развелась с ним, как и с первым, впрочем. И после этого встретила третьего. И в первый раз в жизни влюбилась по-настоящему. Ах, как я была влюблена! А он был красавец, военный, женщины от него сходили с ума. И поверь, Танюша, даже в строгие и целомудренные советские времена профурсеток, таких, как твоя блондинка, всегда было предостаточно. С одной из них я его и застала. Мерзавка была какой-то мелкой актрисулькой, и играла, в основном, грибы в третьем ряду второго состава. Ты представляешь, Танюша, какую пощечину получила моя гордость? Я – неповторимая Матильда Снежинская, звезда больших и малых сцен! И эта… эта… – Матильда вдруг закрыла лицо руками.

Ее плечи мелко вздрагивали.

– Ну ладно тебе, – Его погладил ее по плечу. – Перестань! Это все давно прошло.

– А больно, словно вчера, – Матильда промокнула глаза платочком. – Как сейчас помню: я совершенно безутешно рыдала в гримерке, раздумывая, где бы купить крысиного яду, чтобы сначала отравить разлучницу, а потом отравиться самой. И в этот момент судьба послала мне ангела-хранителя – старейшую в Москве театральную актрису, которая меня буквально спасла. Она выслушала меня, успокоила и научила, что мужчин нужно воспитывать. Так же, как котов. Потому что и те и другие ласковые только в двух случаях: если им от тебя что-то нужно или они уже где-то нагадили. И тогда из обиженной девочки я превратилась в холодную и расчетливую стерву. Иногда, дорогие мои, женщине просто необходимо быть стервой, чтобы выжить. Мы с актрисой разработали план, после воплощения которого мой третий муж бежал ко мне, спотыкаясь, и уже больше никогда не гулял.

–Но… как? – растеряно спросила я. – Разве это возможно? Если в мужчинах это заложено от природы. Нет, есть, конечно, где-то верные и не гулящие. Теоретически.

– Нет таких, есть перевоспитанные, – хмыкнула Диана. – И те, кого еще не дрессировали Кукачевы.

Я заерзала на диване, сгорая от нетерпения послушать, как же Матильда это сделала.

– Не томите, Матильда! – взмолилась я.

– Не томи. Мы на "ты" перешли, – строго поправила меня она. – А все очень просто. Ему просто некогда было бегать по бабам. Потому что он был занят тем, что следил за мной.

– То есть, ты… ему изменяла? – спросила я.

– Да нет, – улыбнулась Матильда. – Ни разу, поверь мне. Но я активно создавала видимость возможной измены. И вот теперь в память о той, которая меня, фактически, спасла, я помогаю несчастным женщинам.

– Это потрясающе! – восхитилась я.

– Ах, оставь! – отмахнулась Матильда. –А что мне еще делать? Сижу на пенсии. Денег – дай бог каждому! Две дачи, квартиры в Москве от папы, трех мужей и советского правительства. Я и тебе-то, Танюша, квартирку сдала за копейки не из-за денег. А чтобы живая душа рядом за стеной была. Сын вырос, живет за границей. У него огромный бизнес. Как это теперь называется?

– Олигарх, – тихо подсказал Егор.

– Да, благодарю. Внуков пока не подарил. Да и с сыном мы не близки. Я мать была никудышная, между нами девочками. И прескверная хозяйка.– Не наговаривай на себя, Матильда. Мальчик давно вырос и все понял. И простил, – негромко сказал Егор.

– Он – да. А я – нет. Свою вину знаю. Вся посвятила себя сцене. В страстях билась, а ребёнок всегда был неприкаянным. Ладно, не будем о печальном. Что-то я излишне ударилась в воспоминания, по- стариковски, а вы, милые вежливые молодые люди меня не останавливаете. А надо бы! У нас, дорогие мои, вагон работы. Мы…

И в этот момент громко хлопнула входная дверь, в коридоре послышались тяжелые шаги и даже чашки на столике задрожали. А на пороге гостиной появилась высокая дородная девушка лет двадцати пяти в замызганном рабочем комбинезоне. Выглядела она как борец сумо на перекуре. Не полная, а вся какая-то огромная, она тряхнула короткими светлыми волосами, откидывая челку со лба, просверлила меня рентгеновским взглядом маленьких глазок, которые потерялись на широком круглом лице, подошла так близко, что я невольно вжалась в диван, протянула огромную лапищу и пробасила:

– Ритка Бэмс. Будем знакомы.

– Таня, – я задрала голову так, что у меня даже в шее хрустнуло, и осторожно вложила ладонь в медвежью лапищу.

– Дык, знаю. Ты – наше новое дело! – насмешливо протянула она. – Не боись, подруга! Миссия выполнима. Еще и не таким, как твой жених, рога обламывали.

– А Бэмс – это фамилия? – не удержалась от вопроса я.

– Не, кликуха, – пробасила она.

– Она чуть что не по ней – сразу обещает всем по башке бэмснуть, – ехидно заметила Диана. – Поэтому мы ее так и прозвали.

– Тут у меня это… – Ритка пошарила у себя за спиной и вытащила оттуда мелкого мужичка лет тридцати пяти.

Он едва доходил Ритке до необъятной груди. Половину лица занимал нос – такие в народе называют рубильниками. Над высоким лбом густо кучерявились черные волосенки в прическе "аля пудель Артемон", а над носом счастливо светились огромные миндалевидные глаза. Мужичок учтиво приложил крошечную ручку к груди и сказал тоненьким голоском:

– Доброе утро! Разрешите представиться: Аркадий Купельман.

Наступила немая сцена. Все, включая Матильду, растерялись. А Аркадий смущенно уставился в пол.

– Ты это… пойди там на кухне тортик порежь, что мы по дороге купили. И там еще чего поделай, – Ритка хлопнула его по плечу и он отлетел к дверному проему.

– Рита! Что же ты так с гостем? – Матильда вскочила с дивана. – Я сейчас еще чашку принесу. Кофе сварю. Вы проходите, Аркадий, располагайтесь.

– Не-не-не! Кофе Аркаша сам сварит, – Ритка одним движением усадила Матильду обратно на диван. – А мы тут пока пошепчемся, по-нашему, по-семейному.

Аркаша бросил на нее полный любви и покорности взгляд и скрылся в кухне. Не успел он выйти, как на Ритку набросились с упреками и вопросами:

– Ты нарушила конспирацию! Привела сюда чужого мужика без спроса и даже не предупредив, – Матильда возмущенно воздела руки. – Поставила нас в неловкое положение. И его, кстати, тоже.

– Где ты его вообще откопала? – шепотом спросила Диана, округлив глаза. – У него сандалии надеты на носки.

– Слышь, ты, Зверев обдиоренный, умным людям на твою эту моду начхать. Переоденем на крайняк, – огрызнулась Ритка. – Что в первый раз, что ли? Тоже мне преступление.

– Девочки, тише! Дайте Рите рассказать, – утихомирил Егор разбушевавшихся Матильду и Диану.

– Хоть один нормальный человек, – Ритка, переполненная благодарностью, хлопнула Егора по плечу.

От этого дружеского хлопка он покачнулся и едва не упал на диван.

– Да не виноватая я. Он сам прилип. Не, ребята, чесслово! Без байды. Короче, вчера на работе, с утреца, колупаюсь я в тачке. Я в автосервисе работаю, – пояснила она мне. – Тачка, епта, развалюха такая, вся прям под руками рассыпается. И вдруг чую жо…

– Рита! – прикрикнула Матильда. – Без выражений!

– Ладно, спиной чую: кто-то смотрит на меня. Ну, вылажу я из-под нее, гляжу: стоит этот мелкий очкарик и так умильно на меня смотрит, как кот на сметану. Ну, я ему интеллигентно так говорю: чего буркалы выкатил?

Я не выдержала и рассмеялась.

– Это у нее еще интеллигентно, поверь на слово. – вздохнула Матильда.

– Ну вот, значит, – пробасила Ритка. – А он на меня смотрит, подползает ко мне, ручками так сучит передо мной, типа залымывает их. Ну я ходу назад дала. Вот честно говорю: сразу подумала, что он псих. И предупредила его по-хорошему:

– Слышь, у тебя сейчас будут географические проблемы.

– Это как? – шепчет он, – и морда у него так вся от счастья и светится. И нос туда-сюда ходит. А рубильник, сами видели какой. В виде паяльника. Аж сквозняк от него пошел. А так, говорю. Ущипнешь меня не за тот регион, и получишь по своей автономной области!

– Ну другой бы на его месте призадумался, – тут Ритка гордо подперла мощные бока руками. – А этот самоубийца прет прям на амбразуру и шепчет:

–О богиня и грозная воительница! Когда я увидел вас, подобно валькирии вы мчались ко мне, окружённая сиянием.

–Ну я ему и говорю: чейта не поняла, это ты меня сейчас так похвалил или обругал?

–Как же можно позволить себе такую неслыханную дерзость оскорбить вас, валькирия? – заявляет он и мелко сучит ножками.

– Ну тут я, значит, элегантным движением достала из комбинезона телефон и загуглила, что такое валькирия. Сначала уже хотела его бэмснуть по кумполу, потому что по поисковому запросу папы Гугла на меня такие страшные скандинавские тетки выпали! Оказалось, что они во время войны решают, кому из воинов умереть, а кому выжить. Ну, на меня они телосложением малость похожи, да. Но я ж не в Скандинавии! И тем более, не страшная. Все, думаю: сейчас его урою! Но тут его реально спас мой босс. Оказалось, что это мелкое еврейское несчастье – его родной брат. Мой-то шеф мужик нормальный, по понятиям. Автосервис держит, пивас любит. А этот Аркаша у них типа: в семье не без урода. Историк и крупный спец по мифологии. В музее работает, значит.

– Боже мой, как трагедия для семьи! – улыбнулся Егор и подмигнул мне.

– А то! – серьезно кивнула Ритка. – В нормальной еврейской семье, где все держат бизнес и варят бабло, вот такое несчастье не пойми откуда вылезло. Это даже не ботан. Это уже целый гербарий, в натуре! Ну я, короче, выяснила, что он безобидный дурик, и отпустила его живым.

Диана прыснула. А за ней рассмеялись все, включая меня.

– Не томи, Ритка, короче! – сказал Диана.

– Короче у соседа за углом, – отрезала Ритка. – Вот выхожу я с работы, а он уже с цветами стоит, меня ждет, значит. Мне цветы в последний раз дарили на выпускной. Я, конечно, расстаяла. Ну и согласилась с ним в кафешку пойти. А после кафешки, где он мне все руки обслюнявил с криками: "Валькирия и богиня", так мне его жалко стало, что я пригласила его к себе. Ну, думаю, картошечки ему пожарю. А то его ветром сносит, в натуре.

– Ну и? – Матильда даже встала на цыпочки, заглядывая ей в глаза.

– Ну это… – Ритка шаркнула ногой в кроссовке по паркету, – короче, руки у него корявые, он все время что-то роняет. Но языком… ээээ…метафор владеет, как прохфессор! – тут Ритка закатила глаза.

– Это то, о чем я подумала? – шепотом спросила Диана.

– Угу, – кивнула Ритка и бросила быстрый застенчивый взгляд на Егора.

Тот опустил голову, едва сдерживая смех и рассматривая свои мягкие светлые замшевые туфли.

– О боже! – Матильда закрыла руками лицо и затряслась в приступе беззвучного хохота. – Язык метафор, ой, не могу!

– Не, ну а че? – забасила Ритка. – Видели, как на колокольчиках этот язычок туда-сюда ходит? Вот у него так же. Девочки, я вам клянусь: такого у меня не было никогда! Поэтому предлагаю принять его к нам.

– А что он делать будет? – вытирая слезы смеха спросила Матильда. – Нет, ничего не говори, пошлячка! Даже думать боюсь! Колокольчик! – она снова зашлась от хохота.

– За тортиком бегать, – пожала плечами Ритка. – Он вообще услужливый и безобидный. Пригодится.

В этот момент на пороге комнаты появился Аркаша, держа в руках красиво нарезанный бисквитный торт на большом подносе и полную турку кофе.

– Ладно, к делу! – решительно сказал Егор. – Кто за то, чтобы принять в наш клуб сразу двух новичков: Таню и Аркадия? – он поднял руку вверх.

Матильда и Диана тут же подняли руки вслед за ним.

– Отлично, – кивнул Егор. – А с другими членами клуба я по почте и мессенджерам свяжусь, расскажу им про новеньких.