Восторг

Дж. Р. Уорд

Падшие Ангелы, книга 4

«Восторг»

Глава 1

Могила.

И речь не о безвыходной ситуации. А о надгробном камне, свежераскопанной земле, теле под ней: прах к праху и пыль к пыли.

Матиас лежал обнаженный – на такой могиле. Посреди кладбища, которому не видно ни конца, ни края.

Первым делом он подумал о татуировке, которую заставлял набивать на спинах своих парней, о Старухе с косой посреди поля мраморных и гранитных плит.

Гребаная ирония, вот уж точно… и, может, в любую секунду его порубят на кусочки той самой косой.

Попробуй повторить это в три раза быстрее.

Моргая, чтобы прояснить тот несущественный обзор, которым он располагал, Матиас подтянул конечности ближе к груди, сохраняя тепло, и принялся ожидать, когда окружающая обстановка вновь примет форму его реальности. Когда ничего не изменилось, он задумался - куда делась стена, в которую его заточили на веки вечные?

Он наконец-то вырвался из той душной, опротивевшей пыточной ямы?

Он вырвался из Ада?

Матиас со стоном попытался подняться, но с трудом смог просто приподнять голову. Но, с другой стороны, познав на собственной шкуре, что те религиозные фанатики относительно многого оказались правы, вполне захочется всхрапнуть немного: в действительности, грешники попадали вниз – и отнюдь не в Австралию, и, оказавшись там, все, чем ты возмущался, будучи на земле, становится столь же желанным, как и свободный вход в студию «Юниверсал»[1].

В аду правил Дьявол.

И ее гостевая комната – полный отстой.

Но кое в чем святоши ошибались. Как выяснилось, у Сатаны не было рогов или хвоста, вил и расколотых копыт. Но она была той еще сукой и частенько носила красное. С другой стороны, брюнеткам этот цвет к лицу… по крайней мере, так она постоянно говорила о себе.

Левым глазом, единственным зрячим, он снова заморгал, приготовившись вернуться в плотную, жаркую тьму, где крики проклятых звенели в ушах, а его собственная боль, разрывая горло, срывалась с потрескавшихся губ…

Нет. Все еще на могиле. На кладбище.

В чем мать родила.

Разбираясь, что к чему, Матиас увидел целую кучу белых мраморных могил, семейные места с фигурками ангелов, призрачные статуи Девы Марии… хотя чаще всего встречались плиты, расположенные на уровне земли, будто это место заполонили лишь чахлые и убогие представители людского рода. Сосны и клены отбрасывали тени на неухоженную весеннюю траву и кованные железные скамейки. Уличные лампы испускали со своих макушек персиковый цвет, словно свечи на дне рождении, а извилистые тропинки показались бы романтичными при иных обстоятельствах.

Здесь же – нет. Не в контексте смерти…

Возникнув из ниоткуда, перед глазами пронеслись события его жизни, заставляя Матиаса гадать, не предоставили ли ему возможность заново умереть. Или в третий раз, как это было в его случае.

И в увиденной ретроспективе не было ничего светлого и радужного. Не было любящей жены и прекрасных детишек, дома с белым забором. Лишь трупы, дюжины трупов, сотни – тех, кого он убил лично или же приказал убить.

В своей жизни он творил зло, настоящее зло.

Он заставил себя подняться с земли, его тело – словно испорченная мозаика, ее части и кусочки были приделаны к суставам, которые местами были слишком расшатанными, местами – чересчур тесными. Но так бывает, когда тебя встряхивают словно Шалтай-Болтая, а медицина и твоя ограниченная способность к исцелению – единственное, чем ты располагаешь, чтобы вернуться в прежнее состояние.

Переведя взгляд к надписи на могиле, он нахмурился.

Джим Херон.

Господи Иисусе, Джим Херон…

Игнорируя дрожащую руку, он провел пальцами по выгравированным буквам, подушечки проваливались в то, что было вырезано на отполированном сером граните.

Воздух прерывисто вырвался из его груди, будто боль, которую он внезапно ощутил за ребрами, вышибла дыхание из его легких.

Он даже не представлял о вечной расплате, о том, что поступки на самом деле имели значение, что за последним ударом твоего сердца последует божий суд. Но больно было не от этого. А от осознания, что даже если бы он знал, что его ждет, то все равно не смог бы ничего изменить.

– Мне жаль, – прошептал он, гадая, к кому именно обращается. – Мне чертовски жаль…

Без ответа.

Он поднял взгляд на небо.

– Мне жаль!

По-прежнему нет ответа, и это нормально. Сожаление заняло все его мысли, поэтому места для третьей стороны в любом случае не найти.

Матиас пытался встать на ноги, но нижняя часть тела подгибалась и оседала, и ему пришлось опереться на надгробный камень для равновесия. Боже, он представлял собой жалкое зрелище: бедра испещрены шрамами, живот усеян рубцами, кожа с одной голени практически снята до самой кости. Медики сотворили относительное чудо своими болтами и прутьями, но, по сравнению с тем, каким он родился, сейчас он напоминал сломанную игрушку, которую подлатали скотчем и суперклеем.

Но с другой стороны, суицид должен был сработать. И Джим Херон – причина, по которой он прожил последующие два года. Потом смерть нашла его и предъявила свои права, доказывая, что Земля брала души лишь во временное пользование. Истинные владельцы находились по другую сторону.

По привычке он поискал глазами трость, но потом сосредоточился на том, что мог найти с большей вероятностью: тени, пришедшие за ним, в виде мерзких маслянистых тварей или же в человеческом обличии.

Так или иначе, он в глубокой заднице: будучи бывшим главой спецподразделения, он накопил врагов больше чем диктатор страны третьего мира, и все они обладали оружием, либо наемниками с оружием. И будучи изгоем на игровой площадке Дьявола, Матиас мог биться об заклад, что не просто так вырвался из тюрьмы.

Рано или поздно кто-нибудь придет за ним, и хотя у него нет смысла жить, одно его эго настаивало на схватке.

Или том, чтобы сделать из себя хотя бы вполовину более достойную цель.

Матиас, хромая тронулся с места, и шел он с грацией чучела, тело содрогалось от периодических спазмов, они вылились в шаткую походку, от которой было охренеть как больно. Чтобы сохранить тепло, он попытался обернуть руки вокруг себя, но ненадолго. Они нужны ему для равновесия.

С поступью зомби и вывернутой на изнанку головой он ступал по шершавой траве мимо могил, чувствуя касание холодного влажного воздуха на своей коже. Он понятия не имел, как вырвался на свободу. Куда сейчас направлялся. Какой сегодня день, месяц или год.

Одежда. Ночлег. Еда. Оружие.

Обеспечив себя предметами первой необходимости, он позаботится об остальном. Если, конечно, его не убьют раньше… в конце концов, раненый хищник быстро становится добычей. Таков закон дикой природы.

Добравшись до квадратного, напоминавшего коробку здания, украшенного кованным железом, Матиас принял его за очередную гробницу. Но надпись «Кладбище «Сосновая роща» на цоколе и блестящий замок «МастерЛок» на передней двери предполагали, что это – вотчина работников кладбища.

К счастью, кто-то оставил заднее окно слегка приоткрытым.

И, разумеется, оно не двигалось с места, словно прибитое.

Подобрав упавшую ветку, он пропихнул ее в щель, так, что дерево согнулось, а его руки напряглись изо всех сил.

Окно поддалось с пронзительным визгом.

Матиас застыл.

Паника, доселе незнакомая, но теперь испытанная на горьком опыте, заставила его обернуться в поисках теней. Он знал этот звук. С таким шумом демоны приходят за тобой…

Nada[2].

Одни могилы и газовые лампы, которые, несмотря на все сигналы надпочечников, не превратились ни во что иное.

Выругавшись, он вернулся к взлому, используя ветку в качестве рычага, пока не получил достаточно пространства, чтобы протиснуться внутрь. Оторвать свою жалкую задницу от земли стоило усилий, но как только его плечи оказались внутри, он позволил гравитации завершить дело. Приземлившись на бетонный пол, который будто был выложен холодильными элементами, Матиасу пришлось перевести дух: дыхание вырывалось из его горла, желудок сжался, когда боль распространилась по стольким частям тела, что не перечесть…

Флуоресцентные лампы на потолке замигали, а потом и вовсе с рыком зажглись, ослепляя его.

Гребаные датчики движения. Плюсы: как только его глаз привык к резкому свету, он получил четкий обзор всевозможных косилок, культиваторов, ручных тележек. Минусы? Он представлял собой бриллиант в шкатулке с драгоценностями, готовенький для кражи.

На стене, свисая с крючков, словно шкуры мертвых животных, расположился комплект рабочей одежды, и он натянул на себя штаны и кофту. Одежда по своему назначению должна быть свободной; на нем же она болталась как шлюпочный парус.

Лучше. С одеждой намного лучше, несмотря на то, что она пахла удобрениями, и тот факт, что трение об его кожу скоро начнет причинять неудобство. Бейсболка на столе была украшена логотипом «Ред Сокс»[3], и он натянул ее, чтобы притормозить охлаждение тела; потом Матиас оглянулся в поисках того, что можно использовать в качестве трости. Лопата с длинной ручкой весит слишком много, чтобы принести пользу, а грабли вообще ничем не помогут.

К черту все. В данный момент его миссия номер один – убраться подальше от кучи света, падавшей на его убогий наряд.

Он вышел тем же путем, что и заходил, снова протиснувшись через открытое окно и жестко приземлившись на землю. Нет времени, чтобы ворчать и жаловаться на падение – ему нужно шевелить задницей.

До того как он умер и отправился в Ад, Матиас был, так сказать, хищником. Черт, всю свою жизнь он был охотником, тем, кто преследовал, загонял в ловушку и убивал. Сейчас, вернувшись во тьму кладбища, все то, что не было видно в ночи, представляло опасность, пока не будет доказано обратное.

Он надеялся, что вернулся в Колдвелл.

Если это так, то все, что ему нужно – не выделяться из общей массы и двинуться в сторону Нью-Йорка, где у него была заначка.

Да, он молился, чтобы это оказался Колдвелл. Потребуется сорок пять минут по шоссе в южном направлении, к тому же он уже совершил один взлом. Вскрыть автомобиль старого поколения проволокой – этот навык он тоже воскресит в своей памяти.

Спустя целую вечность, по крайней мере, так ему показалось, он добрался до железной ограды, опоясывающей всю кладбищенскую площадь. Она была высотой в десять футов, наверху увенчана остриями, которые, видимо, когда-то были кинжалами.

Встав перед клеткой, что удерживала его на стороне мертвых, он обхватил прутья руками и почувствовал, как холод металла цепляется за него в ответ. Посмотрев вверх, он сосредоточился на небесах. Звезды над ним на самом деле подмигивали.

Забавно, он всегда думал, что это всего лишь метафора.

Он вдохнул чистый, свежий воздух в свои легкие и осознал, что уже привык к смраду Ада. В самом начале, ту вонь он ненавидел больше всего, тошнотворный запах протухших яиц в его синусовых пазухах заполонял горло и проникал до кишок: но не просто отвратный запах, в его нос также входила инфекция, превращая все, чем он был, в захваченную территорию.

Но Матиас свыкся с этим.

Со временем, в минуты страданий он приспособился к ужасу, отчаянию и боли.

Из его дефектного глаза, того, который не мог видеть, выступила слеза.

Он никогда не попадет к звездам.

И эта отсрочка только умножит его пытку. В конце концов, ничто так не вдохнет новую жизнь в кошмар, как мгновение облегчения: по возвращении в ту крысиную яму контраст сделает все острее, сотрет привычку под чистую, иллюзорный Ctrl-Alt-Del вернет все к первоначальному шоку, который он испытал.

Они снова вернутся за ним. В конечном итоге, именно это он и заслужил.

Но сколько бы времени у него ни было, он будет бороться с неизбежным… не за надежду на побег, не за возможность помилования, а просто повинуясь механической функции, заложенной в него с самого рождения.

Он сражался по той же причине, по которой творил зло.

Просто это все, что он умел делать.

Отрывая себя от земли, он уперся лучшей из двух ног в решетки, подтягивая свой вес еще выше. Снова. И снова. Вершина казалась на расстоянии миль, отчего он сосредоточился на цели сильнее.

Спустя вечность, его ладонь обхватила одну из пик, а потом он обернул руку вокруг опасной вершины.

Мгновение спустя потекла кровь, когда он перебросил ноги через ограду, одно из наконечников вонзилось в его икру, отрывая кусок.

Но нет пути назад. Он принял окончательное решение, и, так или иначе, гравитация одержит верх и спустит его к земле… но всяко лучше, что это происходит снаружи, а не внутри.

Оказавшись в свободном полете, он смотрел на звезды. Даже протянул к ним руку.

Они все сильнее отдалялись от него, и эта метафора казалась весьма подходящей.

Глава 2

Мэлс Кармайкл в одиночестве сидела в отделе новостей. Снова.

Девять часов вечера, и лабиринт рабочих мест-кабинок в «Колдвелл Курьер Жорнал» представлял собой просто набор офисной мебели; ни души, завтрашний выпуск сдан в печать, по другую сторону огромной стены позади нее вовсю работали принтеры.

Мэлс откинулась на спинку кресла, отчего заскрипели шарниры, и она превратила штуковину в музыкальный инструмент, наигрывая веселенькую мелодию, которую придумала после тысячи аналогичных вечеров. Название песни – «Успешно протираю штаны», и отрывок сопрано она насвистывала.

– Еще здесь, Кармайкл?

Выпрямившись, Мэлс скрестила руки на груди.

– Привет, Дик.

Ее шеф протиснулся в то малое пространство, которым она располагала, его пальто висело на руке, а галстук вокруг его мясистой шеи был развязан после очередной попойки в «Чарли».

– Снова работаешь допоздна? – Его взгляд опустился к пуговицам на ее кофте, будто он надеялся, что проглоченный виски дарует ему силу телекинеза. – Должен сказать, что ты слишком хороша для этого. У тебя нет парня?

– Ты же знаешь меня, я вся в работе.

– Ну… у меня есть кое-что, над чем ты можешь поработать.

Мэлс смотрела на него ровным и спокойным взглядом.

– Спасибо, но сейчас я уже занята. Провожу исследование по распространенности сексуальных домогательств в отраслях с большим числом мужчин, таких как авиалинии, спорт… газетное дело.

Дик нахмурился, будто его уши услышали не то, что он хотел слышать. И это полный бред. Потому что ее реакция на его действия не менялась с самого первого дня.

В общей сложности, она отшивала его в течение двух лет. Боже, уже прошло так много времени?

– Статья сенсационная. – Она потянулась к мышке и нажала на кнопку, лишая экран ждущего режима. – Полно статистики. Очерк станет моей первой национальной историей. Межполовые проблемы в постфеминистской Америке – наболевшая тема… конечно, я могу просто выложить ее в блоге. Может, дашь мне пару комментариев?

Дик перекинул пальто на другую руку.

– Я не давал тебе такой темы.

– Моя инициатива.

Он поднял голову, будто искал другую жертву для приставаний.

– Я читаю только то, что поручаю.

– Возможно, ты сочтешь статью достойной внимания.

Парень потянулся, чтобы расслабить галстук, будто отчаянно нуждался в воздухе, но – сюрприз! – галстук уже развязан.

– Ты напрасно тратишь свое время, Кармайкл. До завтра.

Уходя, он накинул на себя пальто в стиле Уолтера Кронкайта[4], с лацканами из семидесятых, ремень висел на петлях, словно его кишки были не там где надо. Вероятно, Дик купил тряпку во времена Уотергетского скандала[5], Бернштейн и Вудворд[6] вдохновили его двадцатилетнее эго на погоню за деньгами… которая вылилась в главную газету небольшого города.

Совсем неплохая работенка. Просто не главный редактор «Нью Йорк Таймс»[7] или «Уолл Стрит Джорнел»[8].

И это, кажется, беспокоит его.

Так что да, не нужно быть гением, чтобы списать его неадекватность на апатию лысеющего рулевого в отставке, горечь от постоянного я-не-на-своем-месте-ощущения смешивалась с ощущением утекающего времени у мужчины, которому скоро стукнет шестьдесят.

Одно она знала точно: что его линия подбородка больше напоминала кусок сэндвича, чем принадлежала кому-то вроде Джона Хэмма[9]. У мужика не было ни одной объективной причины верить в то, что ответ на все женские проблемы лежит у него в штанах.

Когда двойные двери с шумом захлопнулись позади ее босса, Мэлс сделала глубокий вдох, мысленно представляя, как автобус Колдвеллского управления городским транспортом оставляет следы от шин на спине этого доисторического пальто. Но, благодаря сокращению бюджета, КУГТ не ездит по Торговой после девяти вечера, а сейчас уже… ага, семнадцать минут десятого.

Уставившись на монитор, она понимала, что, возможно, ей следовало отправиться домой.

Ее статья-инициатива на самом деле была посвящена не подглядывающим начальникам, которые вынуждают своих женщин-подчиненных думать об общественном транспорте как об орудии убийства. Статья о пропавших без вести. Сотни пропавших в городе под названием «Колдвелл».

Колди, дом мостов-близнецов, шел впереди всех по исчезновениям. За последний год в городе с населением в каких-то два миллиона заявили в три раза больше случаев, чем в пяти районах Манхэттена и в Чикаго… вместе взятых. А общее число за последние десять лет обскакало все Восточное побережье.

Что странно: ужасающие цифры – не единственная проблема. Люди не просто пропадали на какое-то время.

Эти ребята никогда не возвращались, никого не находили. Ни тел, ни следов, никаких перемещений в другие юрисдикции.

Будто их засасывало в другой мир.

После собственного расследования у Мэлс возникло предчувствие, что то неподдающееся логике массовое убийство в фермерском доме месяц назад было связано с бумом пропавших…

Все те молодые парни, выложенные в ряд, искромсанные.

Предварительный отчет предполагал, что многие из тех, кого удалось опознать, так или иначе, числились пропавшими. На подавляющую часть были заведены подростковые дела или приводы за наркотики. Но все это было неважно для их семей… и не должно иметь значение.

Не обязательно быть святым, чтобы стать жертвой.

Жуткая сцена с сельских окраин Колдвелла попала в национальные новости, каждый канал послал своих лучших людей, от Брайана Уильямса до Андерсона Купера. Газеты сделали то же самое. И все же, несмотря на привлеченное внимание и давление со стороны властей, а также ропот по праву обеспокоенного сообщества, истинная история все еще ждала своего часа: полицейское управление Колдвелла пыталось связать с кем-нибудь эти смерти, с кем угодно, но они ничего не добились… хотя работали над делом круглые сутки.

Должна быть какая-то разгадка. Всегда и на все была своя разгадка.

И она намеревалась выяснить все «почему»… ради жертв и ради их семей.

Также настало время для чего-то выдающегося. Она пришла сюда в двадцать семь, переехав с Манхэттена потому, что в Нью-Йорке было слишком дорого жить, и потому, что в обозримом будущем ее не ждало повышение в «Нью-Йорк Пост». План был таков: переселиться месяцев на шесть, немного подкопить денег, живя с матерью, и тем временем сосредоточиться на крупных рыбах: «Нью-Йорк Таймс», «Уолл Стрит Жорнал», может даже на работе репортера в «Си-Эн-Эн» [10].

На деле все вышло совсем иначе.

Сосредоточившись на экране, Мэлс взглядом очертила колонны, которые знала слишком хорошо, выискивая подсказки, которых не видела прежде… приготовившись найти ключ, открывающий дверь не просто ко всей трагедии, но и к ее собственной жизни.

Время пролетало мимо нее, а она – отнюдь не бессмертная…

Когда Мэлс ушла из отдела новостей примерно в девять тридцать, те строки с информацией появлялись перед глазами каждый раз, как она моргала, словно видеоигра, в которую она играла чересчур долго.

Ее машина, Джозефина, – двадцатилетняя серебристая Хонда Цивик с пробегом почти в двести тысяч миль[11]… и Фи-фи уже привыкла ждать ее холодными вечерами. Забравшись внутрь, она завела мотор от швейной машинки и двинулась в путь, оставляя тупиковую работу позади. Направилась в дом своей матери. В тридцать-то лет.

Завидная жизнь, как же. И она надеялась магическим образом проснуться завтра утром вся такая Диана Сойер[12], только без лака для волос?

Двигаясь по Торговой к выезду из города, она оставила офисные здания позади себя, проехала мимо цепочки клубов, а потом миновала полосу заброшенных служебных помещений под названием «хорошо-запирай-двери». Вдалеке, за заколоченными окнами, пейзаж сменился в лучшую сторону, когда она въехала в жилой квартал, район фермерских домов и улиц, названных в честь деревьев…

– Дерьмо!

Вывернув руль вправо, она попыталась объехать мужчину, который вывалился на дорогу, но было слишком поздно.

Она наехала прямо на него, сбивая с асфальта передним бампером, так, что он прокатился по капоту и угодил прямо в лобовое стекло машины, которое разлетелось на мелкие кусочки яркой вспышкой света.

Как выяснилось, это было первое из трех столкновений.

Полет мог означать лишь одно, и Мэлс с ужасом представила, как мужчину отбросило на асфальт.

А после она обзавелась собственными проблемами. Траектория увела ее с дороги, машина заскочила на обочину, тормоза замедлили ход, но недостаточно быстро… а потом вообще оказались бесполезными, когда ее седан сам пустился в свободный полет.

Дуб, освещенный ее фарами, помог ее мозгу сделать сиюминутный вывод: она влетит в эту хреновину, и будет больно.

Она врезалась не то со стуком, не то с хрустом, получился глухой звук, на который она обратила мало внимания… была слишком занята, встречая лицом подушку безопасности, отсутствие пристегнутого ремня смачно дало ей пинок под зад.

Точнее в лицо, как было в ее случае.

Она дернулась вперед и рикошетом отскочила назад, порошок из дополнительной системы безопасности попал в ее глаза, нос и легкие, вызывая жжение и удушье. А потом все затихло.

Впоследствии все, на что она была способна, – это оставаться там, где она оказалась, как и бедная, старенькая Хонда. Свернувшись вокруг спущенной подушки, она слабо закашляла…

Кто-то свистел…

Нет. Это был двигатель, выпускал пар из неположенного места, которое необходимо перекрыть.

Она осторожно повернула голову и посмотрела через боковое водительское стекло. Мужчина лежал на дороге, не двигаясь, совсем не двигаясь.

– О… Боже…

Радио в машине начало работать, сперва похрипывая, потом подзарядившись электричеством там, где, должно быть, закоротило. Песня… что за песня?

Из ниоткуда, посреди дороги вспыхнул свет, освещая кучу одежды, которая – как она знала – была на самом деле человеком. Моргая, она задумалась, не в это ли мгновение узнает о жизни после смерти.

Не такую сенсацию искала Мэлс, но она примет ее…

Но это было не божественное явление. Просто автомобильные фары…

Седан с визгом затормозил, из передних дверей выбежали двое, мужчина устремился к пострадавшему, женщина побежала к ней. Доброму Самаритянину Мэлс пришлось постараться, чтобы открыть дверь, но спустя пару попыток, свежий воздух заменил резкий, синтетический запах подушек безопасности.

– Вы в порядке?

Женщине было за сорок, она выглядела богато, волосы были убраны наверх, золотые сережки поблескивали, а ее элегантная, грамотно подобранная одежда совсем не подходила к месту происшествия.

Она потрясла айФоном.

– Я вызвала 911… нет, не двигайтесь. У вас может быть повреждена шея.

Мэлс подчинилась легкому давлению, оказанному на плечо, оставаясь лежать на рулевом колесе. – Он в порядке? Я совсем не видела его… он как с неба свалился.

По крайней мере, это она собиралась сказать. Ее уши услышали набор непонятных звуков.

К черту рану на шее; ее больше беспокоили мозги.

– Мой муж – доктор, – сказала женщина. – Он знает, что делать с мужчиной. Вы же подумайте о себе…

– Я не видела его. Не видела. – О, хорошо, в этот раз получилось лучше. – Ехала с работы. Не ви…

– Конечно, не видели. – Женщина присела на колени. Да, она была похожа на жену доктора… от нее дорого пахло. – Не двигайтесь. Спасатели уже в пути…

– Он жив? – Слезы набежали на глаза, заменяя одно жжение другим. – О, боже, я убила его?

Когда ее начало трясти, Мэлс осознала, что за песня играла.

«Ослепленный светом…».

– Почему мое радио до сих пор работает? – пробормотала она сквозь слезы.

– Что? – спросила женщина. – Какое радио?

– Вы разве не слышите?

Ободряющее похлопывание заставило ее нервничать.

– Просто спокойно дышите и оставайтесь со мной.

– Мое радио играет…

Глава 3

– Здесь жарко? В смысле, тебе не кажется, что здесь жарковато?

Скрестив свои километровые ноги как у Жизель Бундхен[13], демон потянула глубокий вырез своего платья.

– Нет, Девина, не кажется. – Терапевт напротив нее выглядела так же уютно, как и диван, на котором она сидела – удобный, с высокими подушками. Даже ее лицо напоминало диванную подушку из ситца, черты лица собраны и буквально покрыты состраданием и заинтересованностью. – Но я могу приоткрыть окно, если от этого тебе станет лучше?

Девина, покачав головой, запустила руку в свою сумочку от Прада. Помимо кошелька, мятной жвачки, бутылочки «Smartwater»[14] и плитки «Green & Black’s Organic dark»[15], там хранилась тонна Ив-Сен-Лорановских[16] помад «Rouge pur Couture». По крайней мере... они должны там быть.

Копаясь в сумочке, она пыталась выглядеть естественно, будто она, к примеру, проверяла, не забыла ли ключи.

На самом деле, Девина считала, все ли тринадцать тюбиков помады на месте: начав с левого нижнего угла сумки, одну за другой она перекладывала их в правый угол. Тринадцать – верное число. Одна, вторая, третья…

– Девина?

… четвертая, пятая, шестая…

– Девина.

Она сбилась со счета и закрыла глаза, борясь с соблазном придушить надоедливую…

Ее терапевт прокашлялась. Еще. Издала задыхающийся стон.

Открыв глаза, Девина обнаружила, что женщина обхватила шею руками и выглядела так, будто ее «Хэппи Мил»[17] попал не в то горло. Было приятно видеть боль и смятение, Девина буквально облизывалась от предвкушения большего.

Но веселье не могло продолжиться. Если этот терапевт скончается, что она будет делать? Они добились определенных успехов, а чтобы подобрать другого специалиста, с которым она найдет взаимопонимание, нужно время, которого у нее не было.

Выругавшись, демон отозвала своих ментальных псов, расслабила невидимую хватку, которую неосознанно сжала.

Терапевт сделала глубокий вдох, выпустила дыхание и оглянулась вокруг.

– Я… думаю, я открою окно.

Женщина выполняла свои обязанности хозяйки, не сознавая, что ее таланты мозгоправа только что спасли ей жизнь. Они встречались пять раз в неделю последние пару месяцев, разговаривали в течение пятидесяти минут за сто семьдесят пять долларов. Благодаря выражению чувств и прочей фигне, признаки ОКР[18] стало легче переносить… и, учитывая, как обстоят дела в войне с Джимом Хероном, в этом раунде ей определенно понадобиться психологическое консультирование.

Она не могла поверить в то, что проигрывает.

В решающем противостоянии за господство на Земле ангел выиграл дважды, а она – всего один раз. На кону осталось всего четыре души. Если она проиграет еще два раза? От нее и ее коллекции ничего не останется: все исчезнет, те драгоценные предметы, что она собирала тысячелетиями, каждый из них, напоминавший о проделанной работе, исчезнет, исчезнет, исчезнет. И это не самое худшее! Ее дети. Те изумительные, подвергаемые мукам души, плененные в стене, будут поглощены добром, божественным, незапятнанным.

Ее тошнило от одной лишь мысли об этом.

И на самой верхушке горы плохих новостей? Создатель оштрафовал ее.

Терапевт снова устроилась на своих подушках, вернувшись с охоты за свежим воздухом.

– Так, Девина, скажи, о чем ты думаешь?

– Я… эм… – Когда тревога усилилась, она подняла свою сумку, проверяя дно на наличие дыр и ничего не находя. – Это так сложно…

Ни одна из помад не могла выпасть, сказала Девина себе. И она проверяла количество перед тем, как покинуть свое убежище. Тринадцать, идеальное число. Так что, по логике, они все лежали на месте, должны быть там.

Но… о, боже, может она где-то клала сумку на бок, и один из тюбиков выпал потому, что она забыла застегнуть ее…

– Девина, – произнесла терапевт. – Ты выглядишь очень расстроенной. Пожалуйста, расскажи, что происходит?

Говори – велела она себе. Это – единственный путь выбраться из трясины. Хотя подсчет, упорядочивание, проверка и повторный пересчет казались решением, она провела века на Земле и ничего этим не добилась. А этот новый путь работал. Вроде как.

– Тот новый напарник, о котором я тебе рассказывала. – Девина обняла сумку руками, прижимая к телу, которое она «надевала», когда ходила среди обезьян. – Он лжец. Настоящий лжец. Он дважды предал меня… а в нечестной игре обвинили меня.

С самого начала терапии она объяснила войну с тем падшим ангелом Хероном по правилам, которые были понятны человеку двадцать первого века: она и ее враг были сослуживцами в консалтинговой компании, соперничавшими за место вице-президента. Каждая душа, за которую они сражались, была их клиентом. Создатель – президент компании, и они ограничены заранее определенным числом попыток, чтобы оказать на него впечатление. Плевать, плевааааать. Метафора была не идеальна, но все же лучше, чем выложить всю правду и тем самым свести женщину с ума или заставить ее думать, что Девина не просто страдает ОКР. А вообще невменяема.

– Расскажешь подробнее?

– Президент послал нас двоих поговорить с потенциальным клиентом. В конце мужчина отдал нам свой бизнес и захотел работать со мной. Все шло отлично. Я счастлива, клиент… – Ну, не счастлив, на самом деле. Матиас вовсе не был счастлив, вот почему победа доставила ей столько удовлетворения: чем больше страданий, тем веселее. – О клиенте позаботились, все было устроено, договор подписан, дело закрыто. А потом меня втянули в идиотскую аферу и сказали, что мы снова должны связаться с мужчиной.

– В смысле ты и твой коллега?

– Да. – Она вскинула руки. – Но, да ладно. Все закончено. Дело провернули… и точка. А сейчас все по новой? Что за чертовщина? А потом президент сказал мне: «Ну, ты можешь сохранить свои комиссионные за контракт». Будто от этого мне станет легче?

– Лучше, чем вообще лишиться их.

Девина покачала головой. Женщина просто не понимала. То, что однажды попало в ее владение, принадлежит ей, – и как потом отпустить это, позволить кому-то забрать у нее? Словно оторвать кусок от ее настоящего тела: Матиаса вырвали из ее стены и снова вернули на Землю.

Честно говоря, сила творца – единственное, что пугало ее.

Не считая ее манию.

Не в силах выносить тревогу, она снова открыла свою сумку и начала считать…

– Девина, ты хорошо поработала над клиентом, верно?

Она замерла.

– Да.

– И у вас с ней или с ним налажен контакт?

– С ним. Да.

– Значит, ты в более выгодном положении, чем твой напарник, так? – Терапевт показала руками жест, физическое воплощение «никаких проблем».

– Об этом я не подумала. – Она была слишком озлоблена.

– Должна была. Но, вынуждена признать, кое-что смущает меня. Почему твой президент должен был вмешаться? Особенно если клиент не просто подписал контракт, но и остался доволен?

– Он не одобрил некоторые… методы… ведения бизнеса.

– Твои?

Когда Девина замешкала, терапевт быстро опустила взгляд вниз на ее декольте.

– Да, мои, – ответила демон. – Но, да ладно, клиент мой, и никто не может винить меня в нарушении деловой этики… я вся в работе. Буквально. Кроме работы у меня ничего нет.

– Тебя устраивают методы, которыми ты пользуешься?

– Абсолютно. Клиент у меня в кармане… вот что важно.

Повисшее молчание подсказало, что терапевт не была согласна с ее кредо «цель оправдывает средства». Но плевать, это – ее проблема… и, вероятно, причина, по которой она напоминала диван и проводила свои дни, выслушивая людское нытье.

Вместо того чтобы царить на дне мира и выглядеть чертовски сексуально в лабутенах…

Тревога вспыхнула с новой силой, и Девина вновь начала свой счет, перекидывая помады одну за другой слева на право. Одна, вторая, третья…

– Девина, что ты делаешь?

На какую-то секунду она почти позволила себе броситься на женщину. Но логика и реальность вовремя встали на ее пути: мания практически завладела ею. И невозможно достичь успехов в борьбе с таким врагом как Джим Херон, находясь в плену замкнутого круга пересчета и прикосновений к предметам, которые, как достоверно известно, не потерялись, не были переложены, к ним никто не прикасался.

– Помада. Я просто проверила, не забыла ли помаду.

– Ну, хорошо. Я хочу, чтобы ты остановилась.

Девина посмотрела на нее с настоящим отчаянием.

– Я… не могу.

– Нет, можешь. Помни, дело не в вещах. Дело в управлении своим страхом, что более эффективно и долговечно, нежели потворство навязчивым желаниям. Ты знаешь, что краткое мгновение облегчения, которое ты получаешь в конце каждого ритуала, длится недолго… и оно не влияет на корень проблемы. Самое важное: чем больше ты подчиняешься мании, тем сильнее становится ее хватка. Единственный способ пойти на поправку – научиться выносить тревогу и пленять импульсы как что-то, над чем ты имеешь власть… а не наоборот. – Терапевт наклонилась вперед, вся из себя «жестокость во благо пациента». – Я хочу, чтобы ты выбросила один из тюбиков.

– Что?!

– Выбрось одну из помад. – Терапевт наклонилась вбок и подняла мусорную корзину цвета кожи европеоидов. – Сейчас же.

– Нет! Ты с ума сошла? – Паника почти завладела ее телом, ладони вспотели, в ушах начало звенеть, а ноги стали ватными. Совсем скоро волна подойдет вплотную: желудок скрутило, дыхание стало резче, а сердце забилось в груди. Она пережила это вечность назад. – Я на самом деле не могу…

– Ты можешь, и, что более важно, ты должна. Выбери свой наименее любимый оттенок и брось в корзину.

– Там нет наименее любимого цвета… они все одинаковые. «1 Le Rouge»[19].

– Значит, сойдет любая.

– Я не могу… – Слезы грозили сорваться с глаз. – Не могу…

– Маленькие шажки, Девина. Это – стержень когнитивно-поведенческой терапии. Мы должны вывести тебя за пределы зоны комфорта, открыть тебя страху, а потом пережить его, чтобы ты смогла узнать, как справляться с приступами. Повторишь достаточное количество раз и начнешь ослаблять хватку ОКР на своих мыслях и процессе принятия решений. Например, что, по-твоему, случится, если ты выбросишь одну из них?

– У меня будет приступ паники. Особенно сильный – когда я вернусь без нее домой.

– И что дальше?

– Я куплю еще одну на замену, однако новая не будет такой же, как выброшенная, так что это не поможет. Приступ компульсивности лишь ухудшится…

– Но ты не умрешь.

Конечно же нет, она бессмертная. Если только не сможет выиграть у Джима Херона.

– Нет, но…

– И мир не прекратит существовать…

Нет, не в случае с губной помадой.

– Но по ощущениям кажется, что так оно и будет.

– Чувства приходят и уходят. Они не вечны. – Женщина покачала корзинкой. – Давай, Девина. Давай попробуем. Если ты не сможешь это вынести, то заберешь помаду себе. Но нам нужно начать работать над этим.

Приступ тревоги уверенно навис над ней, но, по иронии, страх помог ей пережить это: страх, что эта неподвластная проблема завладеет ею, страх, что Джим Херон победит не только потому, что был лучшим игроком в игре Творца, но и потому, что она сломается под давлением, страх, что она никогда не сможет изменить…

Девина запустила руку в сумку и схватила первую попавшуюся помаду. Потом вытащила ее.

Просто позволь ей отправиться в корзину.

Тюбик упал на комочки Клинексов, оставшиеся от предыдущих клиентов, с глухим шорохом, от которого казалось, что Тиски Ада сомкнулись на ней.

– Умница, – сказала терапевт. Будто Девина была пятилетней девочкой, которая правильно прочла алфавит. – Как ты себя чувствуешь?

– Будто меня сейчас стошнит. – Девина смотрела на корзину, и ее останавливала лишь одна мысль: что тогда ей придется загадить помаду.

– Можешь описать свою тревогу по десятибалльной шкале?

Когда Девина сказала «десять», терапевт затянула шарманку о необходимости глубоко дышать во время паники, бла-бла-бла…

Женщина снова наклонилась, будто понимала, что не достучалась до нее.

– Девина, дело не в самой помаде. И тревога, которую ты испытываешь, не будет длиться вечно. Мы не будем давить на тебя слишком сильно, и ты удивишься прогрессу. Человеческий мозг можно перепрограммировать, выковывая новые пути опыта. Экспозиционная терапия действенна… она не менее сильна, чем компульсии. Девина, ты должна в это поверить.

Дрожащей рукой Демон смахнула пот с брови. Потом, собравшись с духом под этой человеческой плотью, она кивнула.

Женщина-диван была права. То, что Девина делала раньше, не работало. Становилось лишь хуже, а ставки – все выше.

В конце концов, она не только проигрывала… она также влюбилась во врага.

Не то, чтобы ей нравилось напоминать себе об этом.

– Девина, не обязательно верить, что это сработает. Ты всего лишь должна верить в результаты. Это тяжело, но ты можешь сделать это. Я верю в тебя.

Всматриваясь в глаза терапевта, Девина завидовала ее убежденности. Черт, с такой уверенностью ты либо совсем свихнулся… либо стоишь на бетонном фундаменте опыта и практики.

Было время, когда Девина также сильно верила в себя.

Нужно вернуться к этому.

Джим Херон доказал, что он не просто достойный противник, который хорош в постели. И она не могла позволить ему идти с перевесом. Проигрыш – совсем не вариант, и, как только этот сеанс закончится, она вернется к работе со свежей головой, не занятой никакой чепухой.

Закрыв глаза, она откинулась в кресле, положила ладони на мягкие ручки, впиваясь ногтями в бархатную материю.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила терапевт.

– Будто я возьму над этим верх. Так или иначе.

Глава 4

– Просто скажите, жив ли он.

Когда Мэлс заговорила, стоявшая рядом с ней медсестра из «скорой» полностью проигнорировала ее.

– Если подпишете эти бумаги о выписке, я дам вам рецепты…

К черту эту бумажную рутину.

– Мне нужно знать, жив ли мужчина.

– Я не могу разглашать состояние пациентов. Клятва Гиппократа. Подпишите здесь, чтобы вас выписали.

Контекст: «отцепись от меня, окей? У меня полно работы».

Тихо ругаясь, Мэлс нацарапала подпись на строчке. Взяла два листа бумаги и свою копию, а потом Медсестра Рэтчед[20] направилась терроризировать другого пациента.

Ну и ночка. Хорошо хоть, что полиция назвала произошедшее «несчастным случаем», признавая, что она не была невнимательной или нетрезвой. Но все равно оставалось полно проблем…

Опустив взгляд на свой «выходной» билет, она просмотрела записи. Легкое сотрясение. Растяжение мышц шеи. Связаться в течение недели с участковым терапевтом, или раньше, в случае появления раздвоенности зрения, тошноты, головокружения, сильных головных болей.

Ее машине, скорее всего, место на свалке.

Этот мужчина сто процентов погиб.

Застонав, она оторвалась от подушек, а ее забинтованная голова ответила на вертикальное положение быстрым поворотом балерины. Мэлс дала мозгам успокоиться и затем окинула взглядом свою одежду, лежавшую на пластиковом оранжевом стуле напротив кровати. Во время осмотров на ней оставили ее топ, бюстгальтер и брюки. Блузка, пиджак и пальто ожидали своей очереди.

Она не позвонила своей матери.

Семья уже имела дело с одной автомобильной аварией… и в том случае человеком, который не выжил, был ее отец.

Так что, да, она просто отправила сообщение, что побудет с друзьями и приедет поздно. Последнее, что ей нужно – расстроенная мама, настаивающая на том, чтобы заехать за ней… особенно с учетом того, чем она собиралась заняться сейчас.

Мэлс принялась медленно одеваться, хотя заторможенность не была связана с желанием побыть послушным пациентом. Очевидно, на ее попытку поиграть в манекен для краш-теста так легко глаза не закроешь.

Она чувствовала себя дряхлой развалиной… и была охвачена странным ужасом.

Стать причиной смерти… непостижимо.

Затолкав бумаги в сумку, она отодвинула ширму цвета зеленого горошка, и наткнулась на капитальный и организованный хаос: люди в форме и белых халатах носились туда-сюда, прыгая из комнаты в комнату, раздавая приказы, принимая их.

Побывав этой ночью в одной аварии, Мэлс соблюдала осторожность, чтобы не оказаться на чьем-нибудь пути, когда направилась к выходу.

Которым она не воспользовалась.

Комната ожидания была заполнена разнообразными вариациями убогих и немощных, включая одного парня с фингалом и небрежно забинтованной рукой, которая кровоточила. Посмотрев на нее, он кивнул, будто их обоих связывал тот факт, что она, якобы, тоже побывала в барной потасовке.

«Ага, тебе стоит взглянуть, как я отделала тот дуб. Без шуток».

Она облокотилась на стойку регистратуры, ожидая, когда на нее обратят внимание. Когда к ней подошел мужчина, она между делом улыбнулась.

– Вы можете подсказать, в какой палате лежит сбитый парень?

– Хэй, я вас знаю. Вы журналист.

– Ага. – Мэлс запустила руку в сумку, достала ламинированную пресс-карту и предъявила ее парню, словно значок ФБР. – Вы можете мне помочь?

– Конечно. – Он застучал по клавиатуре. – Его направили в стационар. Шесть-шестьдесят-шесть. Поднимитесь на том лифте и следуйте за указателями.

– Спасибо. – Она постучала по столешнице. По крайней мере, он все еще дышал. – Я ценю вашу помощь.

– Жуткая ночка.

– Вот именно.

Поездку на шестой этаж Мэлс скоротала обработкой информации, которую ее мозг воспринимал весьма плохо. Она с самого начала нетвердо стояла на ногах, и подъем обеспечил ее среднее ухо такой разминкой, что она повисла на поручне, который пробегал по стене на уровне бедер. Прекрасная идея установить подобное крепление; но с другой стороны, на нем, вероятно, повисело немало шатавшихся людей.

Второй плюс – панели матово-серого цвета. Она не видела своего внешнего вида, но, судя по тому, как ее приняли в Приемной, подушка безопасности не сделала с ее лицом ничего хорошего.

Прозвучал по-диснеевски радостный «дзинь», и двери лифта открылись медленно, будто и они были истощены.

Следуя указаниям, Мэлс пошла по табличкам и обнаружила искомое место. Вошла в длинный, широкий коридор, выделявшийся бессчетным количеством дверей нестандартного размера. Здесь царила тишина, и никто не выглянул из-за сестринского поста. Тоже хорошо... она не стремилась рисковать и, наткнувшись на ненужные вопросы и нежеланные ответы, быть посланной восвояси.

Комната располагалась почти в самом конце коридора, и она даже ожидала встретить копа на входе. Там никого и ничего не было. Всего лишь очередная дверь с темно-желтой номерной табличкой на косяке и ламинированной поверхностью, ориентировочно соснового происхождения.

Толкнув дверь, Мэлс заглянула внутрь. В тусклом свете она увидела лишь изножье кровати, окно в дальней стене и ТВ, приделанное к потолку. Пиканье и запах «Лизола» доказывал, что это не номер в отеле… не то, чтобы она нуждалась в подтверждении.

Она прокашлялась.

– Хэй?

Не получив ответа, она ступила внутрь, оставляя дверь слегка приоткрытой. Пройдя мимо ванной, она замерла, увидев пациента целиком.

– О… милостивый Боже, – она поднесла руки ко рту, прикрывая отвисшую челюсть.

***

Джим Херон не мог заснуть в своей съемной, тесной квартирке над гаражом.

Все вокруг него спали без задних ног: собака устроилась в изножье маленькой двуспальной кровати, лапы подрагивали, будто ему снились кролики или суслики… может черные зубастые тени. Эдриан уместился в углу, прижавшись спиной к стене, его огромное тело было напряжено, противореча ровному дыханию. А Эдди? Ну, парень был мертв, так что он не мог расхаживать по комнате.

Отчаянно нуждаясь в сигарете, Джим встал с кровати с неправильной стороны, чтобы не беспокоить пса, и схватил пачку Мальборо. Прежде чем уйти, он подошел, чтобы проверить Эдриана.

Ага. Спит сидя.

С хрустальным кинжалом в руке, на случай, если кто-нибудь придет за его другом.

Несчастный ублюдок. Потеря Эдди подкосила всю команду… но особенно сильно – татуированного, пирсингованного джокера, который не спал с момента гибели друга.

Почему, когда сильный мужчина выражает свое горе столь сдержанно, это кажется еще грустнее, чем драматичные слезы и подвывания?

И, p.s., это чертовски непривычно – работать с напарником.

В те времена, когда Джим был наемником в спецподразделении, он был убежденным одиночкой. Сейчас столько всего изменилось, начиная с начальства и заканчивая должностными обязанностями и выбором оружия… и это Эдди Блэкхоук показал ему все, научил всему, что он должен был знать, разнимал их с Эдрианом, когда они мутузили друг друга, служил голосом разума в ситуациях, в которых, как казалось, напрочь отсутствовала логика… например, когда он стоял над собственным трупом. Или сражался с демоном, которая тащилась по «Прада» и мужикам, которые ее не хотели. Или нес на плечах будущее всех добродетельных душ и грешных, реальных и потенциальных.

От этого начнешь мечтать о том, чтобы жарить бургеры до конца своих дней.

Выругавшись, он подошел к дивану, подхватил кожаный плащ и накинул его на ноги Эдриана.

Ангел захрипел и заерзал на полу, но остался под накидкой. Это хорошо… его цель – сохранить парня в тепле, а не болтать с ним.

Джим не любил ни с кем разговаривать.

Ну, на этом фронте, по крайней мере, без перемен.

Он вышел на лестничную площадку, и холодный воздух обжег обнаженную кожу груди. Прежде, чем у него завелись напарник и собака, он всегда спал голым. Сейчас приходилось носить спортивные штаны. Хорошо, что в апреле по ночам еще нешуточно подмораживало.

Не то, чтобы он много спал.

Свежая пачка «Мальборо» даже была упакована в целлофан, и он стянул его, когда тихо прикрыл дверь. Одно из преимуществ жизни в бессмертном теле – можно не беспокоиться о раке, хотя никотин по-прежнему влиял на нервную систему.

Также нет нужды похлопывать по карманам в поисках зажигалки.

Сорвав крышку, он вытянул своеобразный гвоздь в крышку гроба, зажал между губами и поднял руку. Когда его палец засиял по команде, он снова вспомнил об Эдди… и, как обычно, захотел убить Девину.

По крайней мере, хорошие парни шли в этой войне впереди со счетом 2-1. Если он сможет выцарапать еще две победы, то закончит игру: выдернет Землю из пасти вечного проклятия, сохранит покой и безопасность матери в Бастионе Душ… и вызволит свою Сисси из Ада.

Не то, чтобы она была «его».

Выдыхая дым, он не был стопроцентно уверен в последнем, но, ведь так все и должно быть, верно? Если ангелы победят, и Девина прекратит свое существование, он получит возможность спуститься вниз и освободить ту бедную, невинную девочку из тюрьмы. Он сможет делать в Аду все, что пожелает.

Ведь так?

На этой ноте он задумался, чья душа в этот раз на кону.

Размышляя о своем новом боссе, он услышал голос англичанина в голове, плавный, надменный тон Найджела отдавался эхом, играя на нервах Джима: «Ты узнаешь его как ст а рого друга и старого врага, которого видел недавно. Тропа станет более очевидна, только если непосредственно осветить ее».

– Ну, спасибо, – пробормотал он, дым вырывался из его рта вместе с дыханием. – Очень помог, приятель.

С чего, черт возьми, такое считалось честным – что его враг знал цель, а он – нет?

Вот. Ведь. Срань.

В последнем туре он обманом выбил информацию из Девины, и больше она не попадется… можно говорить что угодно о том демоне, но она вовсе не была карикатурной блондинкой. И значит, сейчас он снова застрял на месте, в то время как оппозиция, несомненно, идет на шаг впереди.

Именно с этой проблемой он столкнулся во время битвы за душу своего бывшего босса. Он всю дорогу считал, что на кону один человек, но потом выяснилось, что с самого начала это был Матиас.

Слишком поздно, сукин сын успел сделать неправильный выбор.

Победа: за Девиной.

В этом плане игра была устроена нечестно… пока Девина продолжает оказывать непосредственное влияние на души. Согласно правилам, Джим один должен был делать это, но на практике она участвовала в наземных действиях наравне с ним. Разумеется, Найджел, главный бой-скаут, был убежден, что ее отшлепают за нарушение правил… и может, так и будет. Но кто знал, когда это произойдет?

Тем временем, у Джима не оставалось выбора. Кроме как держать ухо востро и надеяться, что он снова не завалит игру.

Он должен выиграть. Ради своей матери… и ради Сисси.

Сделав очередную затяжку и выпустив дым, Джим наблюдал, как молочно-белый смог вьется в холодном воздухе и поднимается выше, исчезая. Он моргнул, и перед его взором встала Сисси Бартен, красивая юная девушка, висевшая над керамической ванной, ее ярко-красная кровь окрасила светлые волосы, кожа была отмечена символами, которых он никогда раньше не видел, но которые Эдди весьма хорошо понимал…

Тихое царапанье встало на пути его хода мыслей, и он протянул руку назад, открывая дверь в комнату.

Пес прохромал к нему, шерсть торчала в разные стороны… хотя это – привычное дело, и не потому, что он уснул в неудобном положении.

– Хэй, дружище, – позвал Джим тихо, заново заперев дверь. – Тебе нужно на улицу?

Бедняга совсем не ладил с лестницами, поэтому обычно Джим на руках спускал его до земли. Когда он нагнулся, намереваясь оказать услугу, Пес просто опустил пятую точку на лестничную площадку… так он говорил, что хочет, чтобы его взяли на руки.

– Так точно.

Животное, которое, как Джим знал, было чем-то большим, чем просто бродячим псом, почти ничего не весило в его руке и было теплее горелки Бунзена[21].

– Я сказал ей, чтобы она думала о тебе, – пробормотал Джим, держа сигарету подальше от собаки… просто на случай, если он ошибался относительно «чего-то большего». – Я просил Сисси представлять, как ты грызешь мой носок. Хотел, чтобы она представляла тебя, играющим на ярко-зеленой траве, когда происходящее будет…

Он не смог закончить мысль вслух.

В своей жизни он совершал отвратительные вещи, жуткие вещи с отвратительными, жуткими людьми… и значит, он давно очерствел в эмоциональном плане.

Ну, на самом деле это произошло, когда он был подростком, не так ли. В тот день, когда вся его жизнь изменилась навечно.

В тот день, когда убили его мать.

Не важно. Что было, то прошло.

Что имело значение – так это тот факт, что одной мысли о Сисси в Колодце Душ было достаточно, чтобы такой закалённый в бою солдат, как он, слетел с катушек.

– Я сказал ей… думать о тебе, когда она почувствует, что больше не в силах держаться.

Короткий хвост Пса заходил из стороны в сторону, будто Джим сказал правильные вещи.

Да, будем надеяться, что она использует Пса, чтобы держаться там, внизу.

Черт возьми, ничего больше не оставалось.

– Я должен найти следующую душу, – прошептал Джим прежде, чем сделать очередную затяжку. – Должен выяснить, кто в этот раз на кону. Мы должны выиграть этот тур, пес, должны.

Когда холодный, влажный нос потерся о него, он аккуратно выдохнул дым через плечо.

Тот факт, что Найджел указал, что Джим знает нужную душу, нисколько не помогал. В своей жизни он знал чертову тучу народа.

Он мог лишь молиться, что нужный человек окажется тем, кого он сможет переубедить.

Глава 5

Матиас понял, когда перестал быть один: свет вокруг стал ярче – значит, открыли дверь, а просто так такое не происходит.

Его правая рука рефлекторно сжалась в кулак, будто в ладони лежал пистолет. Но это – все, что он мог сделать. Боль обездвижила его тело, будто приковала к тому, на чем он там лежал… кровати. Он был в кровати… а доносившееся пиканье сказало ему, на какой именно. Больничной. Он все еще в больнице.

Неужели он никогда не отделается от…

На этом месте его мыслительные процессы застопорились.

Черная дыра и все.

Он понятия не имел, как попал сюда. Неизвестно, почему его тело так сильно болело. Ничего… Господи, он знал, что его зовут Матиас, но больше ничего.

От паники глаза широко распахнулись…

У его кровати стояла напуганная женщина, ее руки касались шокированного лица. На одном ее глазу была царапина, на ее лбу – повязка. Темные волосы были откинуты назад. Милые глаза. Высокая… она была высокой…

Изумительные глаза, на самом деле.

– Мне так жаль, – резко прошептала она.

А?

– О чем… – его голос был хриплым, горло драло. А один его глаз плохо видел…

Нет, он не видел вообще. Он давно уже лишился части своего зрения. Точно, это произошло, когда он…

Он нахмурился, когда его мысли снова свалились со скалы.

– Я сбила тебя на своей машине. Прости меня, пожалуйста… я не видела, что ты шел. Было очень темно, а ты выскочил на дорогу прежде, чем я успела затормозить.

Он попытался протянуть руку, желание успокоить девушку пересилило боль и смятение.

– Не твоя вина. Не… не плачь. Подойди…

В каком-то смысле он не мог поверить, что кто-то станет плакать о нем, ни сейчас, ни вообще когда-либо. Он не из тех мужчин, кто способен пробудить в женщине подобную реакцию.

Нет, не он. И почему это происходило сейчас, он не знал…

Женщина подошла поближе, и он наблюдал одним глазом, как она протянула нежную, теплую руку… и обхватила ею его ладонь.

Прикосновение согрело все его тело, будто он погрузился в теплую ванну.

Забавно, он не осознавал, насколько ему было холодно, пока она не прикоснулась к нему.

– Я сжимаю руку, – сказал он сорвавшимся голосом. – На случай, если не заметно.

Девушка проявила тактичность, не комментируя тот факт, что она, очевидно, понятия не имела, что он прилагал хоть сколь-нибудь усилий для прикосновения. Но он прилагал. И когда их взгляды пересеклись, у него возникло желание сказать, что он не всегда был сломанным. Раньше, не так давно, он мог стоять гордо, бегать на дальние расстояния, поднимать большой вес. Сейчас же он был матрасом с бьющимся сердцем.

Но не потому, что она сбила его на своей машине. Нет, он в таком состоянии уже какое-то время.

Может, к нему возвращается память?

– Мне так жаль, – снова сказала она.

– Так ты… – Он поднял руку к собственному лицу, но жест лишь заставил ее сфокусироваться на нем… она дернулась, и значит, ей было сложно смотреть на его уродство. – Ты тоже была ранена.

– О, я в порядке. Полиция уже приходила поговорить с тобой?

– Я только проснулся. Не знаю.

Она убрала руку и пошарила в сумке размером с маленький вещевой мешок.

– Вот. Моя визитка. Они расспросили меня, пока мне оказывали помощь, и я сказала, что беру на себя всю ответственность.

Она повернула бумагу лицом к нему, но его зрение отказывалось фокусироваться.

И он не хотел смотреть никуда кроме ее глаз.

– Как тебя зовут?

– Мэлс Кармайкл. Ну, Мелисса. – Она коснулась груди. – Но все называют меня Мэлс.

Когда она положила карточку на маленький стол на колесиках, он нахмурился, хотя от этого и заболела голова.

– Где ты ранена?

– Позвони, если понадобится что-нибудь? У меня не много денег, но я…

– Ты не пристегнула ремень безопасности, ведь так?

Женщина оглянулась по сторонам так, будто ранее уже слышала это от полиции.

– А…

– Ты должна была пристегнуться…

Дверь резко распахнулась, и вошедшая медсестра была вся из себя деловая, выглядела так, будто владела этим местом.

– Я пришла, – объявила она, прошествовав к механизмам за его кроватью. – Я услышала тревогу.

Первым делом он увидел здоровенные груди. Крошечную талию. Длинную копну черных волос толщиной с одеяло, блестящих – словно фарфоровое блюдце.

И, тем не менее, его кожа съеживалась при виде нее. Настолько, что он попытался встать, чтобы убраться подальше от этой медсестры…

– Шш… все хорошо. – Улыбнувшись, медсестра буквально отпихнула Мэлс Кармайкл. – Я здесь чтобы помочь.

Черные глаза. Черные глаза, которые напомнили ему о чем-то другом, каком-то другом месте. Тюрьме, где он задыхался от тьмы, неспособный вырваться на свободу…

Медсестра наклонилась, становясь к нему еще ближе.

– Я позабочусь о тебе.

– Нет, – непреклонно сказал он. – Нет, ты не…

– О, да, позабочусь.

Предупреждение ходило по границе его сознания, вещи, которые он не мог точно уловить, посылали тревогу подобно следам дыма перед взрывом бомбы. Он не добился ничего конкретного. Его воспоминания напоминали закамуфлированные бункеры на местности, осматриваемой через очки ночного видения; он знал, что его враг расставил оборонительные посты, но, будь он проклят, если сможет хоть как-то визуализировать их.

– Если вы не возражаете, – сказала его медсестра Мэлс, – мне нужно заняться своим пациентом.

– О, да. Конечно. Я просто… да, я пойду. – Мэлс выглянула из-за женщины, чтобы посмотреть на него. – Думаю… мы поговорим в другой раз.

Матиасу тоже пришлось выглянуть из-за медсестры, мускулы живота сжались, когда он переместил вес…

Медсестра закрыла обзор.

– Прикройте дверь, хорошо? Будет чудесно. Спасибо.

А потом они остались наедине.

Медсестра улыбнулась ему и прислонилась бедром к кровати.

– Как насчет того, чтобы умыться.

И это не вопрос. И, блин, он внезапно почувствовал себя голым… причем в плохом смысле слова.

– Я не грязный, – сказал он.

– Нет, грязный. – Она положила руку на его предплечье, прямо туда, где игла капельницы входила в его вену. – Ты нечистый.

Из ниоткуда в него начала поступать сила, энергия проникала в него и наполняла его плоть здоровьем, будто у него в распоряжении были ночи сна и дни хорошего отдыха и плотного питания.

Она исходила от нее, осознал Матиас. Но… как такое возможно?

– Что ты делаешь со мной?

– Ничего. – Медсестра улыбнулась. – Чувствуешь себя иначе?

Он смотрел в ее глаза, яркие, приторно-черные глаза казались такими же неотразимыми, как и отвратительными… и он не знал, сколько они так простояли, соединенные ее рукой, односторонний обмен был словно чудотворное лекарство.

– Я знаю тебя, – подумал он вслух.

– Забавно. Когда чувствуешь это к незнакомцу.

Входящая в него сила казалась злой, и очень знакомой.

– Я не хочу…

– Не хочешь чего, Матиас? Не хочешь чувствовать себя лучше, сильнее, жить вечно? – она наклонилась еще ниже. – Говоришь, что не хочешь снова стать мужчиной?

Его губы зашевелились, но изо рта ничего не вышло, вялость завладела им, когда медсестра возобновила касание. Сбитый с толку и затуманенный, он попытался подняться, но казалось, будто его накачали лекарствами.

– Сейчас я тебя вымою, – сказала она, опуская веки, ее улыбка намекала на минет, а не на подкладные судна.

Когда она подошла к своеобразной раковине, Матиас втянул воздух, его ребра расширились, но без боли, а выдох был плавным и ровным. Боль ушла, дав ощущение, будто он впервые за долгие годы не испытывал никаких неудобств, находясь в своем теле. Или долгие века?

– Какой сейчас день? – пробормотал он, когда она включила воду, наполняя таз.

Медсестра посмотрела через плечо.

– Все верно. У тебя амнезия.

Мгновение спустя она вернулась к кровати, подкатывая за собой столик на колесиках. Когда она стянула простыни и расслабила завязки на больничной сорочке, Матиас поднял свою потяжелевшую голову, осматривая свое тело. Верхняя половина тела была не так плоха, просто несколько шрамов местами. Нижняя являла собой кошмар.

Полотенце было мягким и теплым.

Медсестра ласкала его грудь, ее кожа была такой гладкой и светящейся, будто она была отретуширована, а ее волосы были непозволительно пышными и густыми. Даже ее губы были словно фрукты, блестящие, обещающие сладость.

«Я не хочу ее», – подумал Матиас.

Но, казалось, он не мог шевельнуться.

– Тебе нужно набрать вес, – заметила она, проводя полотенцем по его груди. – Ты слишком худой.

Этот кусок махровой ткани направился ниже, задержавшись на животе, затем ниже, чем того требовала забота о пациенте. И с неожиданной ясностью он понял, что в своем прошлом он бы впечатлил ее… те женщины, с которыми он разминался в сексуальном плане, всегда были поражены его телом…

Минутку, происходящее – реально?

Когда она попыталась отодвинуть ткань еще дальше, он остановил ее:

– Нет, не надо.

– О да, определенно надо.

Не отводя взгляда, медсестра убрала его руку со своего запястья и стянула все покрывала. Жестокость этого действия возмутила его до глубины души… почему, он не знал.

– Задела за живое? – спросила она, прекрасно зная ответ. Каким-то образом… она всегда знала, что он любил опасность. – Это так, Матиас?

– Может. – Внезапно его голос стал сильнее. Глубже…

– А сейчас?

Она коснулась того места, что определяло его как мужчину, ткань с шорохом скользнула по члену.

Когда она облизнула губы, словно испытывала соблазн, Матиас не мог не рассмеяться в голос. По какой бы там необъяснимой причине она не нарушала порядок, она ничего не добьется… и это разрешит проблему с его желанием: не имеет значения, если она скинет с себя шмотки и запрыгнет на него, его мягкая плоть не встанет и не включится в процесс.

Даже с амнезией, он знал это, также как и знал, что его глаз не видит. Констатация факта, не воспоминание.

– Моя память – не единственное, что я потерял, – сухо сказал он.

– Действительно?

Когда она погладила место, которое не следовало, он подпрыгнул. Но, с другой стороны, импотенция не означала отсутствие ощущений.

Просто значила, что ты не сможешь ничего…

Река силы снова потекла в него, но в этот раз сильнее. Застонав, он выгнулся, автоматически поднимая бедра к источнику.

– Вот так, – сказала она, ее голос искажался. – Почувствуй меня. Я в тебе.

Это сексуальное желание, по которому он так скучал, прокатилось по нему; агрессия и желание войти туда, где он так давно не был. Боже. Напоминание о том, что он на самом деле был мужчиной, а не каким-то сломанным андрогином…

О, черт, это было шикарно. Шикарно… мать его.

– Смотри на меня, – приказала она, лаская его член. – Смотри на меня.

Он был так потрясен новизной происходящего, что забыл, кто был с ним, и ее вид выкачивал из него чувства, его эмоции становились бесплодными, хотя тело уже пустилось во все тяжкие. Она была красивой, и в то же время… роскошной, как ядовитый плющ.

– Тебе это не нравится, Матиас?

Нет, не нравилось. Совсем не нравилось. – Нисколько.

– Лжец. И мы должны закончить то, что начали. Ты и я. Да, должны.

***

Девина зашла в «Сакс Пятое Авеню» в Колдвеллской Галерее Бутиков примерно в пять утра. Проходя через стекло в выставочный зал с манекенами в платьях пастельных тонов, она замерла среди них на мгновение, выгибая спинку, чувствуя, как ее груди растягивают швы на блузке под пальто.

Весна была в самом расцвете, и это хорошие новости для ее бедер.

Может, пока она здесь, удастся прихватить с вешалок вещь-другую.

Тяга к шопингу заискрила в ее венах, она зашла за панель и взмахом руки отключила датчики движения. Долю секунды Девина даже подумывала оставить видеокамеры включенными – просто ради забавы.

Самое веселое – когда за тобой наблюдают… даже если это пузатый человек, сидящий в конце смены за стойкой охраны, возможно, проспавший половину дежурства.

Но она здесь по серьезному делу.

Ее шпильки цокали по полированному мраморному полу, и ей нравились отдающиеся эхом звуки, она шла жестче, чтобы ее превосходство над этой пустотой распространилось во всех направлениях. Боже, она любила этот аромат в воздухе: смесь натирки для полов, парфюма и одеколона… и богатства.

Проходя мимо бутиков с сумочками, расположившихся у стены, она окинула взглядом «Прада», «Миу Миу» и «Шанель». Ассортимент изумительно смотрелся даже в тусклом сиянии охранных ламп, и она сдалась, когда дошла до «Гуччи». Проскользнув через металлодетектор, закрытый на цепочку, она схватила сумку из кожи питона, а потом продолжила свой путь.

Блин, не считая секса, высококлассные магазины – лучший в мире источник кайфа: тысячи квадратных метров вещей, все они были хорошо упорядочены, с бирками, каталогизированы. И охраняемы.

Настоящий оргазм для ОКР-шника.

Поэтому ей нужно следить за собой. Она уже чувствовала, как возникает привязанность, и если все продолжится в таком же духе, она рискует поддаться чувству обладания всеми этими прелестями. А это не принесет ничего хорошего.

Ей придется убить людишек, которые придут за покупками, а это занятие весьма утомительно.

Но это навело ее на мысль включить свой «Леново»[22] и провести инвентаризацию собственной коллекции.

Следующая девственница, которую она убьет, чтобы защитить зеркало? Она реанимирует их и заставит на компьютере упорядочить свои сокровища.

В конце концов, в мире полно программистов, которые не могут разобраться, как уложить свои пухлые задницы в койку с противоположным полом.

Нацелившись на самый центр первого этажа, она обнаружила стойки, скрепленные друг с другом: «Шанель» в фирменном блестяще-черном цвете, «Ланком» – сплошное стекло… а также «Ив Сен Лоран», чья витрина была усеяна золотом.

Скользнув за стойки, она открыла замок на ящичках у пола, и, когда она села на колени, ее ладонь осветила путь и крошечные надписи на нижней части упаковок.

Она без проблем нашла оттенок «1 Le Rouge» и выудила его из аккуратного ряда, вскрыла коробку и достала блестящий металлический тюбик. Прелестно, так прелестно, никем не тронутая, без единой царапины. Девина почти задрожала, когда выкрутила идеальную колонну помады.

Ее глаза закатились от запаха, цветочного и ненавязчивого.

Терапевт была права: приступ паники в том офисе продлился недолго, и когда Девина вернулась к работе, тревога из-за разлуки с тем выброшенным тюбиком утихла, она сосредоточилась на других вещах. Но тревога вспыхнула снова, когда Девина вернулась в свое жилище и села перед зеркалом, готовая спуститься к стене и поразвлечься со своими детьми.

Вот вам и проблема.

Мысли мгновенно вырвались из-под ее контроля, изображения различных мусорных куч, протекающих Дампстеров и переполненных, вонючих свалок доводили до слез.

Она могла вернуться за той конкретной помадой, но хотела отдать должное религии ее терапевта: логично, что это станет частью ее замкнутого круга – стать одержимой необходимостью вернуть тот самый тюбик, исполнить план во что бы то ни стало.

Она не может больше идти по этой дорожке… поэтому она здесь, а не в кабинете, и этим новым, красивым тюбиком Девина заменит тот, которым пожертвовала во имя саморазвития.

В ее цвете было еще шесть помад, все уложены одна на другую на маленьком прелестном полотенце. Потянувшись вперед, Девина хотела взять их все в качестве запасных вариантов для ее запасных помад, но она остановила себя. Закрыла ящик. Убралась подальше.

Уходя, она очень гордилась собой.

Пора заканчивать перерыв; время вернуться к работе.

Вернувшись к витрине, через которую входила, Девина остановилась у одного из манекенов.

На нем был парик со светлыми прямыми волосами и цветастое платье, которое Девина не наденет под страхом смертной казни…

Она с неприязнью гадала, что Джим Херон скажет, увидев ее в этом.

Без сомнений, платье было в его вкусе. Женственное, красивое, не слишком открытое. Скромное.

Ублюдок. Лживый предатель.

Разумеется, тот факт, что он так мастерски обвел ее вокруг пальца в прошлом раунде, сделал его более привлекательным в ее глазах…

Девина нахмурилась, услышав в голове голос своего терапевта. Когнитивная бихевиоральная терапия… перепрограммирует мозг с помощью опыта.

Наклонившись, демон коснулась пальцем искусственных волос, длинных, искусственных волос цвета желтого бриллианта.

У Сисси Бартен, драгоценной девочки Джима Херона, были такие же волосы. Ей бы понравилось такое платье. Она бы стояла в стороне, ждала, пока Джим приблизится к ней, никогда не подойдет сама, гребаная вечная девственница.

Этого достаточно, чтобы желать смерти им обоим… и с той глупой девчонкой, слово «снова» будет весьма кстати, ведь она вскрыла горло того ребенка над ванной…

Девина медленно расплылась в улыбке. Потом рассмеялась.

Быстрым движением она сорвала парик, оставляя пластиковую голову модели лысой… и вышла через стеклянный массив.

Глава 6

Это же сон, так?

Это просто обязаносниться Эдриану. Вот только, черт, все казалось реальным, начиная с бархатного дивана под задницей и заканчивая холодным пивом в руке и духотой клуба, всё это было чрезвычайно правдивым и настоящим.

Он страшился повернуть голову. До ужаса боялся обнаружить себя одного в этом шумном, безнадежном месте, полном пустых людей, ничем не отличавшихся от него.

Если он один, то Эдди действительно мертв.

Сделав глоток из бутылки, он собрался с духом и повернулся…

Эдриан медленно опустил бутылку, выдохнув весь воздух из легких.

– Привет, дружище, – прошептал он.

Красные глаза Эдди обратились к нему.

– А… привет. – Парень сел поудобнее. – Ты как, в норме?

– Да, просто…

– Почему ты так на меня смотришь?

– Я скучал по тебе, – тихо произнес Эд. – Не думал, что когда-нибудь снова тебя увижу.

– Только потому, что я всего лишь сходил до уборной? – улыбнулся Эдди. – Обычно я возвращаюсь.

Эд протянул руку, зная, что прикосновение все прояснит…

Эдди нахмурился и отодвинулся от него, выглядя так, словно у Эда вырос рог посреди лба:

– Что с тобой?

Лицо было правильным, темная, загорелая кожа показывала тень щетины, его красноватые глаза были открыты миру, в них не было ни подозрения, ни наивности, тяжелая коса спускалась вдоль крепкой мускулистой спины.

– Я не… – Эд потер лицо, – знаю.

– Хочешь уйти?

– Боже, нет.

– Окей. – Красные глаза вернулись к толпе. – Снова хочешь заставить меня заняться сексом?

Эд громко засмеялся.

– Точно. Такое случалось. Конеееееечно.

– Начнешь подводить ко мне женщин…

– Я никогда не приводил…

– Выбирая тех, которые, как ты знаешь, в моем вкусе…

– Ну, это я делал…

– Разрушая мое целомудрие.

Когда парень сделал еще один глоток, Эд стал серьезен:

– Это никому не под силу.

– О да, точно. Прежде чем стать ангелом, я был весталкой[23] и не могу распрощаться с тем образом жизни.

– Объясняет обилие волос.

– Нет, все потому, что с ними я выгляжу сексуально.

Снова рассмеявшись, Эд отклонился, когда его окатила нежданная волна энергии. Ощущение, что жизнь нормализовалась, что трагедия не происходила вовсе, что все вернулось на круги своя, принесло такое огромное облегчение, что он парил, не отрываясь при этом от дивана. Преисполнившись оптимизма, он посмотрел на толпу, секс-фильтр включился в работу, редкое счастье превращало доступных кандидаток в королев красоты.

– Присмотрел кого-нибудь в нашем вкусе? – сухо спросил Эдди.

– Если бы не я, ты бы никогда ни с кем не переспал.

– Знаешь, с этим можно поспорить.

– Ты слишком порядочный.

– Черт.

И да, та рыженькая подойдет, подумал Эд. И она была с черноволосой…

Эдриан нахмурился, напрягся. На периферии, в дальнем углу кто-то стоял в тени, наблюдая за ними.

– Пора, – сказал Эдди. – Либо мы займемся, чем собирались, либо нам придется заказать еще по одной. Эд? Ты меня слышишь?

– Да… – встряхнулся Эдриан, – … разумеется.

Лучший друг вновь подозрительно посмотрел на него:

– Что с тобой, приятель?

«Хороший вопрос» – подумал он, вставая на ноги.

– Погоди минуту, нужно кое с кем потолковать.

– Не торопись… и давай побыстрее.

– А разве одно другому не противоречит?

– Когда речь о тебе – нет.

Непринужденный смех. А затем он все внимание уделили двум дамам. Когда Эд приблизился к рыженькой и черненькой, их ответное хихиканье было предсказуемо, но даже близко не сравнится с оргазмами, которые все они испытают.

– Меня зовут Эдриан, – представился он, подойдя к ним. Увидев его ленивую улыбку, женщины быстро заморгали и сделали небольшие поправки в своем внешнем виде – грудь вверх, живот втянут, ноги чуть вперед, чтобы были видны бедра.

– Мне нравится твой парфюм, – сказал Эдриан, наклонившись к шее рыжеволосой.

На самом деле он даже не почувствовал аромат, ему было все равно…

Вдохнув, он замер. Этот запах. Этот…

– Я рада, – ответила она, обернув руки вокруг его спины и положив их на его задницу. – Я ношу его специально для парней вроде тебя.

Эдриан отодвинулся, его мозг буквально разрывался. А, может, это его грудь.

– Ага. Здорово.

Он обернулся через плечо. Эдди, сидел на диване вразвалку, но полностью сосредоточенный, словно был готов к сексу.

Как всегда.

– Я пришел с другом, – кивнул Эд в сторону своего приятеля. – Что скажете?

– У нее есть парень, – пробормотала рыжая, словно это было недостатком.

– Прости, – сказала другая женщина.

Будто это имело значение.

– Ладно, тогда ты одна, если сможешь справиться с двумя?

Когда девица кивнула, словно выиграла в лотерею, Эдриан взял ее за руку, а ее парфюм последовал за ними, отчего он пожалел, что брюнетка не была одинокой и на все согласной, а Джессика Рэббит[24] с готическим макияжем не оказалась той самой девчонкой с бойфрендом. Но пути назад нет… просто слишком много усилий требуется, чтобы найти другую, и, кроме того, никаких серьезных намерений. Ни с кем из них и никогда.

Чертов цветочный аромат. У Эда от него мурашки по коже.

Когда он дошел до дивана и сел на него, рыжая, словно плед, накрыла их с Эдди ноги, и после того, как она посмотрела в сторону другого ангела, Эдди принялся напористо целовать ее.

Для профана во флирте у него всегда был здоровый аппетит.

Наблюдая за ними и поглаживая ее бедро и грудь, Эдриан подумал, как поразительно, что ночной кошмар может взять над тобой такую власть. Словно все то выдуманное дерьмо об Эдди произошло на самом деле: грабитель ворвался из ниоткуда, вонзил лезвие в ангела, лишая бессмертногоприставки «бес». Затем смерть в холле банка недалеко отсюда. Страдания после, ощущение, что для него больше не существовало цели…

Эдриан нахмурился, гадая, почему говорит сам с собой, словно все на самом деле полетело к чертям…

Рыжая изогнулась и развела ноги, открыто приглашая поиграть в своей песочнице. И когда он подчинился, Эдди принялся за ее груди, оттягивая верх ее разорванного черного нечто, будучи агрессивнее обычного, обнажая пару бугорков, которые оказались значительно меньше, чем выглядели на первый взгляд.

Как только Эдриан глубоко скользнул рукой, появилась официантка с новыми бутылками, и она, очевидно, была привычна к подобным сценам: девушка и глазом не моргнула, поставив пиво на стол.

– Я заплачу, – сказал Эд, доставая бумажник из заднего кармана и протягивая ей двадцатку. Когда она ушла, он посмотрел на пиво, а затем зыркнул на Эдди: – «Курс Лайт»[25]? Какого дьявола?

Ангел оторвался от губ девушки и пожал плечами:

– Слежу за весом.

Эд закатил глаза и продолжил исследовать пищу, которую они вскоре поглотят. Забравшись руками под короткую юбку, он, к своему удивлению, обнаружил нижнее белье, обладавшее удерживающей силой стальных балок… размером с армейскую палатку. Что за черт? С другой стороны, «Спанкс»[26] наверняка дешевле липосакции…

Снова учуяв парфюм, Эдриан предположил, что может, в конце концов, он исходил не от женщины.

Оглядевшись, он не увидел ничего необычного…

– Думаю, ты должен трахнуть ее первым, – произнес Эдди, играя с этими грудями… которые теперь казались довольно обвисшими.

А волосы. Когда-то густые и волнистые сейчас были, скорее, кудрявыми.

Женщина улыбнулась, обнажая кривые зубы.

– Давай, Эдриан… трахни ее. – Глаза Эдди буквально сверкали в темноте. – Я хочу понаблюдать за тобой.

Женщина взяла руку Эда и вернула ее к промежности, потираясь о его ладонь и пальцы…

Из толпы появилась фигура, высокая, гордая фигура в белой мантии. Когда она приблизилась, цветочный запах стал настолько сильным, что затмил собой все…

Эдди.

Настоящий Эдди стоял перед ним во плоти, несломленный и невредимый, в окружении толпы ходячих мертвецов.

– О, черт возьми. А самое интересное только начиналось.

Эд резко повернул голову. На противоположном конце дивана рядом с ним сидела Девина, на этот раз представ в своем истинном обличии: оживленный труп, плоть замерла в бесконечном свободном падении с серых костей, гротескные гниющие ладони лежали на груди почти симпатичной женщины. На лице демона отражалось раздражение, ее обвислые губы и прогнувшийся подбородок стиснуты настолько, насколько это было возможно.

Эдриан закричал и хотел было вскочить, но рыжеволосая схватила его за руку и удержала на месте… и пока он всячески сопротивлялся ее силе, она превратилась в то, чем являлась на самом деле: изношенная, видавшая виды иллюзия привлекательности исчезла, словно ее более не могли поддерживать.

Когда Эдриан попытался вырваться, вверх по руке поползло черное пятно, начиная с пальцев, пробираясь к запястью и захватывая локоть.

Громко крича, он яростно дернул руку, но оказался мухой, прилипшей к бумаге, мышью в мышеловке…

Эдди, настоящий, мертвый Эдди разрушил связь одним единственным прикосновением, но не к Эду, а к рыжей: внезапно появившись позади них, он просто наклонился и затронул указательным пальцем плечо ведьмы, а затем – пуф! – и существо исчезло.

Когда Девина выругалась, Эдриан вырвался из хватки, его тело откинулось назад на диван, взгляд не отрывался от Эдди, а сердце буквально разлетелось вдребезги, потеря, случившаяся на самом деле, вновь напомнила о себе.

– Иди нахрен, – бросила Девина ангелу.

На удивительном лице Эдди, том добром, умном, прекрасном лице не отразилось никакой реакции на оскорбление. Он лишь кивнул на «Курс Лайт» и протянул:

– В твоем положении я бы волновался о куда большем, чем о фигуре.

В ответ с дивана полетели мерзкие фразы, но больше Девина ничего не сделала… и пришлось задуматься, что именно Эдди вытворил пальцем.

Другой ангел посмотрел на Эда и, казалось, не отрывал от него глаз целую вечность, словно мертвые скучали по живым даже сильнее.

– Я всегда рядом, – сказал Эдди надломившимся голосом.

– Черт… не уходи, – простонал Эд. – Просто останься здесь…

– Как, блин, трогательно. – Черные глаза Девины наполнились яростью. – Не хочешь поцеловаться, пока он не ушел?

Эдди начал удаляться, словно статуя на движущейся платформе, его неподвижное тело исчезало в толпе слоняющихся людей, и запах свежескошенной травы улетучивался вместе с ним.

– Эдди! – Протянув руку, Эдриан увидел, что пятно на руке практически добралось до плеча.

– Я внутри тебя, – удовлетворенно сказала Девина. – И для тебя уже слишком поздно противиться этому. Слишком поздно.

Эдриан закричал во весь голос…

Глава 7

Матиас проснулся из-за солнечного света, падающего прямо ему на лицо. Он не знал, когда ушла медсестра с блудливыми руками, но намеревался свалить сразу после ее ухода. План провалился. Неестественный сон накатил на него, затягивая так, что Матиас чувствовал себя плененным.

Говоря откровенно, он был удивлен, что вообще смог проснуться.

Больничная палата выглядела, как и прежде, но будто она могла измениться за ночь? И он чувствовал себя лучше, словно его тело было автомобилем, побывавшем в автосервисе.

Кто знал, что нежеланное «ручное» обслуживание может привести к такому результату…

И это было странно. Матиас осмотрелся, списав на чудо то, что все еще снаружи. Но снаружи чего… тюрьмы? Психиатрической больницы? Чего-то похуже?

Заставив свой жидкий мозг сосредоточиться, он попытался вспомнить, где был прошлой ночью, что произошло до того, как он очнулся здесь…

«Я сбила тебя на своей машине. Мне так жаль».

Матиас закрыл глаза и вспомнил ту женщину, Мэлс Кармайкл. Что-то в ней прорвалось сквозь туман, окружавший его разум, затрагивая важные места. Почему? Он понятия не имел… но при других обстоятельствах он провел бы с ней намного больше времени.

Гораздо больше.

Но, правда, он же не романтик… нутро было уверено на этот счет.

Оторвавшись от подушек, он удивился, что не почувствовал себя хуже, и предоставил телу шанс заполнить отчет другого типа, более согласующийся с кем-то, украшавшим капот автомобиля менее двенадцати часов назад.

Нет. Все еще нормальное самочувствие…

Выбирайся отсюда. Шевели задницей.

Ладно, не помешало бы узнать, кто его преследовал или почему он бежал, но он не собирался тратить время на детальный разбор… особенно когда его надпочечники непрерывно указывали на дверь и кричали валить отсюда ко всем…

– Полагаю, так или иначе, но вы не Джон Доу[27].

Матиас потянулся к пистолету, которого у него не было, и посмотрел на вошедшего. Медсестра вернулась, она стояла в дверях и выглядела так, словно сошла с картинки.

При дневном свете она была иной. Уже не соблазнительница.

Может, она вампир. Ха. Ха.

– Нашли ваш кошелек, – сказала она, доставая черный бумажник. – Здесь все есть, права, кредитка… о, и карточка медицинского страхования. Вам придется доплатить, но большая часть расходов будет покрыта.

Она подошла к столику на колесиках и положила на него бумажник, рядом с визиткой, которую оставила та журналистка. Затем она отошла, будто знала, что ему нужно пространство.

Долгая пауза.

– Спасибо, – сказал он, заполняя словесную пустоту.

Медсестра была в уличной одежде: голубые джинсы, черные сабо, мешковатая белая куртка из «Патагонии», которая была как новая. Ее волосы ниспадали на плечи, и она пригладила их, хотя те и так выглядели идеально, как на снимке в глянцевом журнале.

– Я также принесла вам кое-какую одежду. – Девушка кивнула через плечо. – Она в шкафчике позади. Надеюсь, она подойдет.

– Так врачи меня отпускают?

– Если на утреннем осмотре все будет хорошо. Вас кто-нибудь ждет дома?

Матиас не ответил… и не потому, что сам не знал ответа. Не отвечать на вопросы, никому. Такова его политика.

Долгая пауза номер два.

Медсестра прокашлялась, но не встретила его взгляд.

– Слушай, насчет прошлой ночи…

О, так вот в чем дело.

– Я собираюсь забыть об этом, и тебе следует поступить так же, – сухо сказал он.

У него определенно имелись проблемы посерьезнее, чем «ручные работы», к которым его принудила красивая женщина.

Да, какая печальная история. Особенно по сравнению с дерьмом, которое он причинил другим…

Воспоминания вынырнули на поверхность его сознания, нечто шокирующее и зверское было готово вот-вот появиться.

Кто он? – гадал Матиас.

Внезапно темные глаза медсестры, эти зеркала её души, посмотрели прямо в его:

– Мне так жаль. Это было абсолютно неправильно с моей стороны. Мне не следовало…

Резко вернувшись в настоящее, Матиас подумал, как забавно, что при дневном свете от всей той власти, которую она имела над ним, не осталось и следа. Она даже не казалась женщиной, которая могла быть так настойчива. Она была всего лишь молодой симпатичной медсестрой с соблазнительным телом и прекрасными волосами, девушкой, выглядевшей беззащитно.

А произошло ли это на самом деле? Его наверняка накачали болеутоляющими, и Бог свидетель, они могли серьезно ударить в голову.

С другой стороны, если бы ничего не случилось, она не стала бы извиняться, так ведь.

– Я серьезно нарушила должностную инструкцию, и раньше я не делала ничего подобного. Просто… ты так мучился от боли, и ты хотел этого… и…

Серьезно? Он помнил, что все было совсем наоборот. Но одно он знал… Матиас думал, что действительно испытал оргазм. Может, это ему тоже привиделось.

Что, в принципе, логично.

– В общем, я просто подумала, что надо объясниться перед уходом… и тебя здесь уже не будет, когда я выйду на работу после выходных.

Казалось, девушка искренне испытывала стыд и смятение. И почему-то у него возникло чувство, что воспользоваться преимуществом над ней только для того, чтобы поставить ее в неловкое положение – совершенно в его духе.

– Это моя вина, – услышал он себя… и, произнеся эти слова, тут же поверил в признание. – Это я должен сожалеть о случившемся.

В конце концов, секс из жалости действовал по тому же принципу, доходило дело до конца, или нет: горе мне; можешь позаботиться о моем члене; спасибо, дорогая.

Сестра провела бледной рукой по изножью кровати, стилизованному под дерево.

– Я просто… ну, я не хочу, чтобы ты считал, будто я делаю так постоянно. – Она неловко засмеялась. – Не уверена, почему это важно, но такова правда.

– Ты ничего не должна объяснять.

Когда она обернулась, осторожное выражение на ее лице сменилось искренней улыбкой. Настолько искренней, что он понял, что смотрит на ее безымянный палец в поисках свидетельства о замужестве.

Ничего. Пусто.

– Спасибо, что спокойно к этому отнесся. – Сестра оглянулась, посмотрев на дверь. – Думаю, мне пора. Береги себя… и, прошу, не забывай выполнять предписания своего врача. С травмой головы шутить опасно, а потеря памяти – вещь серьезная.

– Да. Так и сделаю.

Лгать было так просто, Матиас знал, что практиковался в этом всю свою жизнь. И помахав медсестре в ответ, он отнесся к ней так, словно она была запиской или почтовой корреспонденцией.

Не человеком… и это не ее вина.

Казалось, что таков его образ жизни.

Замечательно. Нет ничего лучше, чем проснуться и понемногу начать узнавать, что ты был настоящим ублюдком…

Матиас посмотрел на прикроватный столик. Визитка и бумажник лежали рядом друг с другом, один предмет был черным и толстым, другой – белым и тонким.

Протянув руку, он не знал, что именно хотел взять…

В конечном счете, бумажник выиграл в привлекательности. Открыв сложенную вдвое кожу, он уставился на водительские права, сунутые в свободный кармашек. Фотография… ну, он не узнал парня, но медсестра с волшебным прикосновением вроде считала, что это он. Вот как он выглядел? Парень с черными волосами и лицом красивым, но холодным.

Исходя из напечатанной информации, у него были голубые глаза… и выглядели так, будто оба работали, смотря на камеру. День рождения в этом месяце. Тогда же истечет срок действия прав.

Первое имя – Матиас, им он и представлялся, адрес в Колдвелле, штате Нью-Йорк, что решало вопрос географии… о, и да, он и не думал, что задавался им.

Колдвелл, штат Нью-Йорк.

Вернулся вновь. Или, по крайней мере, так ему говорили инстинкты…

Выбирайся отсюда. Шевели задницей.

К черту срочность, он медленно слез с кровати, и, не свалившись на пол, вытащил катетер из вены и снял накладки с груди. Наклонившись к оборудованию, Матиас заглушил тревожное пиканье, а после зашаркал к уборной.

Свет не горел, и, зайдя внутрь, Матиас щелкнул выключателем… и началось шоу.

Увидев собственное отражение в зеркале над раковиной, Матиас сделал резкий вдох. Один его глаз был молочно-белым, лицо изборождено неизгладимыми линиями огромной боли, пережитой в прошлом… а на виске виднелся рассасывающийся шрам рядом с глазной травмой.

На фотографии в правах определенно был он, если добавить немного серого на висках, но ее сделали до того, как…

– Сэр, я попрошу вас вернуться в постель… вы легко можете поскользнуться и упасть. И вам не следует вынимать…

Матиас проигнорировал новую медсестру.

– Я ухожу. Прямо сейчас… против медицинских указаний, да, я знаю.

Он закрыл дверь прямо перед ее лицом, и включил душ. Почему-то, снова посмотрев в зеркало, он подумал о Мэлс Кармайкл. Не удивительно, что ее первая реакция была из разряда «боже мой».

Далеко до красавца.

Иисусе, почему он так думает? Почему его заботит то, как его видят другие?

Под быстрым наплывом координации, Матиас открыл дверь и выглянул в палату. Медсестра ушла, но, безусловно, вернется с кем-то, перед чьим именем стоит приставка «доктор»… пора пошевеливаться. Он схватил визитку, оставленную Мэлс, и положил ее в бумажник. Затем взял одежду из шкафа и заперся в ванной.

Через десять минут у него были чистые волосы, чистое тело, на нем была простая белая футболка, черная ветровка и свободные джинсы.

По пути к двери он захватил трость, которая, как он полагал, была оставлена для него.

Приспособление комфортно ощущалось в его руке, с ней он начал идти гораздо быстрее. Словно привык пользоваться ею.

Направляясь к лифтам, он ни у кого не отметился, ни с кем не попрощался, не поставил подпись на указанных линиях. Их отдел выписки счетов найдет мужчину, проживающего по адресу, указанному в водительских правах.

Может, он тоже.

***

Крик Эдриана разбудил Джима и вытурил из кровати, его тело приземлилось, приняв боевую позицию. С хрустальным кинжалом в одной руке и пистолетом – в другой, он был готов иметь дело как с человеком, так и с отродием Девины. Пес, не тормозя, залез под кровать с пружинным матрасом в поисках укрытия.

– Я в норме, – сказал Эд. Со всей убедительностью человека с артериальным кровотечением.

Джим завернул за угол с мыслью «Ну да. Разумеется».

В солнечном свете, льющемся сквозь тонкие шторы, ангел выглядел совершенно опустошенным; рассевшись на полу, с темными кругами под глазами, взлохмаченными черными волосами, он трясущимися руками оттянул ворот своей футболки от «Хейнс»[28]. Его пирсинги, эти кусочки металла, окружавшие нижнюю губу, покрывавшие мочки ушей и пронзавшие бровь, были единственными предметами, отражавшими свет. Все остальное казалось лишь живой оболочкой.

Его внутренний свет погас.

Джим подошел к парню и протянул ему руку:

– Пора вставать.

Ангел ухватился за его ладонь, и на мгновение Джим напрягся, неприятная острая боль поднялась по его собственной руке, заставляя инстинкты насторожиться. Но когда он поднял Эда с пола, чем бы это ни было, оно исчезло.

– Ты уже встречался с Найджелом и парнями? – спросил Эдриан, меряя шагами комнату, словно он пытался стряхнуть то, что овладело им.

– Какого черта ради?

– И то верно.

На этой ноте ангел зашел в ванную и запер дверь. После того, как смыли воду в туалете, включился душ, а затем кран над раковиной.

Подойдя к ванной, Джим сел у двери и заговорил сквозь хлипкое дерево:

– Что тебе приснилось.

Когда ответа не последовало, он сжал руку в кулак и постучал.

– Эдриан. Расскажи мне.

Бог свидетель, Девина использовала всяческие изощренные приемы, чтобы получить желаемое. Мысль о том, что она могла взломать потайную дверь в мозгу Эда, пока тот спал, была не из приятных.

Он постучал снова.

Когда ему не ответили, он послал к черту скромность и вторгся в ванную.

Сквозь прозрачную пластиковую шторку для душа он вновь увидел Эдриана на полу, на этот раз под его задом был кафель: он забился в душевой кабине, поджав колени и локти к груди, голова обхватил ладонями. Но он не плакал, не ругался, не разрывался, и, может, как раз это и есть самое страшное. Ангел просто сидел под теплой струей, его огромное тело свернуто в клубок.

Джим опустил крышку сиденья туалета и сел на нее.

– Поговори со мной.

– Она была Эдди, – резко сказал ангел спустя пару секунд. – В моем сне она была Эдди.

Дерьмо.

– Понятно, почему ты закричал.

– Он тоже там был. Вообще-то, он меня разбудил. Черт возьми, Джим… видеть его…

Когда предложение не продолжилось, Джим уделил особое внимание лезвию своего кинжала.

– Да, я знаю.

– Я убью ее.

– Только если доберешься до нее раньше меня.

Эдриан позволил рукам упасть по бокам, его кулаки окунулись в неспокойную лужицу, сформировавшуюся вокруг его зада. Он выглядел разбитым, но лишь в эту минуту. Ледяная ярость вернется, как только рядом с ними покажется демон, и откровенно говоря, предсказуемая реакция обернется проблемой: нежелательно, чтобы его напарник потерял контроль, а человека в таком психическом состоянии сложно урезонить.

– Думаю, ты должен попросить Найджела о замене, – тихо сказал Эд. Словно прочитал его мысли.

– Мне не нужна твоя замена.

Но это ложь. Он все еще осваивал свои собственные способности и оружие… разумеется, тропа познания была уже не такой крутой, как в первую пару раундов, но едва ли он владеет всей полнотой информации. А Девина – не тот враг, с которым посредственная работа считается даже отдаленно приемлемой.

Поэтому ему требовалась прочная опора.

Говоря со всей честностью, Эдди здесь очень не хватало. Именно поэтому враг убил его.

Гребаная сука.

– Ты знаешь кого-нибудь еще? – спросил Джим.

– Был один парень… выше нас с Эдди, вообще-то. Почти одного уровня с Найджелом и Колином. Но он нажил себе проблем… последнее, что я о нем слышал, он в Небытии. С другой стороны, парень был тем еще джокером. С таким же успехом ты можешь торчать со мной.

– Нам нужно как-то вернуть Эдди…

– Он единственный, кто знал бы, как поступить. – Эдриан застонал и встал на ноги, его крупное тело поднялось, словно дерево. – Может, еще Колин.

Джим кивнул и вновь сосредоточился на своем хрустальном кинжале. Оружие было прозрачным как ледяной куб, крепким как сталь, легким как дыхание. Эдди дал его…

Услышав скрип и глухой звук, Джим посмотрел на оставшегося напарника. Эд взял мыло, но уронил его, его руки поднялись к лицу, а рот открывался, словно он пытался выругаться.

– Что не так?

– О… черт… – Эд развернул руки и посмотрел на другую их сторону. – Дерьмо, нет…

– Что?

– Они черные. – Парень резко вытянул руки. – Разве ты не видишь? Она во мне… Девина во мне… и она захватывает контроль…

Джим на секунду подумал «какого черта», но он знал, что должен включиться и вернуть эту ситуацию к реальности. Причем чертовски быстро. Положив на раковину свой кинжал, он убрал шторку с дороги, схватил широкое запястье ангела…

Плохое предчувствие одолело его снова, оживляя нервные окончания в пальцах и ладонях, как если бы он окунул их в кислоту. Сосредоточившись на коже парня, он гадал, что за хрень произошла в том сне.

Но плоть была совершенно нормальной. А людям, потерявшим лучшего друга, позволялось раскиснуть от горя.

Однако оставаться в таком состоянии...

– Эдриан, приятель… – он хорошенько встряхнул парня, – …эй, посмотрина меня.

Когда несчастный ублюдок, наконец, сделал это, Джим уставился в эти глаза, будто пробирался внутрь и брал под контроль часть мозга парня.

– Ты в порядке. Здесь ничего не происходит. Она не в тебе, ее здесь нет, и…

– Ты ошибаешься.

Мрачные слова заставили Джима замолчать. Но затем он покачал головой.

– Эдриан, ты ангел.

– Разве?

– Ну, скажем так… – парировал Джим зловещим голосом, – тебе уж точно лучше быть таковым.

После напряженной тишины Джим начал говорить, слова полились из него, разумные успокаивающие фразы сокращали дистанцию, разделявшую их. Но на задворках сознания он послал молитву тому, кто сможет ее услышать.

Девина – паразит, который лестью прокрадывается в людей и заражает их.

Понятно, что эмоционально раненые были более уязвимы.

Трагедия в том, что он не мог держать врага подле себя.

Как бы сильно он ни любил парня.

Глава 8

– Что случилось с твоим глазом?

Войдя в кухню своей матери, Мэлс, не ответив на вопрос, направилась прямо к кофейнику. Тот факт, что он стоял в дальнем углу, и она могла выпить чашку кофе, стоя спиной к маме, – лишь дополнительный бонус к кофеину.

Чертова тоналка от «CoverGirl»[29]. Она должна скрывать вещи, которые желательно бы спрятать. Прыщики, например, пятна… синяки, полученные в автомобильной аварии, о которой ты предпочла бы не рассказывать обеспокоенным членам своей семьи.

– Мэлс?

Ей не нужно было оборачиваться, дабы увидеть, что происходило позади нее: ее мама, маленькая и изящная, выглядевшая моложе своих лет, сидит за столом в другом конце кухни, раскрытый «Колдвелл Курьер Жорнал» рядом с миской богатой клетчаткой крупы и чашкой кофе. Темные волосы, тронутые сединой, уложены в аккуратное, недавно подстриженное каре, а одежда простая, но идеально отглаженная.

Ее мать была одной из тех миниатюрных женщин, которые всегда выглядели ухожено, даже без макияжа. Как будто она родилась с баллончиком лака и расческой в руках.

Но она была хрупкой. Словно добрая, сострадательная статуэтка.

Отец Мэлс казался слоном в посудной лавке.

Отчетливо осознавая, что вопрос все еще висит в воздухе, Мэлс налила чашку кофе. Сделала глоток. Очень долго доставала бумажное полотенце и вытирала стойку, которая и так была сухой и чистой.

– Да ничего… я поскользнулась и упала. Ударилась о кран душа. Так глупо вышло.

Наступил момент тишины.

– Вчера ты поздно вернулась.

– Я задержалась в гостях.

– Ты же говорила, что была в баре.

– Я поехала к другу после бара.

– А. Все ясно.

Мэлс выглянула в окно над раковиной. Если повезет, в любой момент позвонит ее тетя, как это обычно бывало, и ей не придется врать о том, почему она едет на работу на такси.

Звуки глотков и тихого хруста наполнили кухню, и Мэлс пыталась придумать почти обычную тему для разговора. Погода. Спорт… нет, ее маме не нравилась организованная активность, строившаяся вокруг полей, мячей или всевозможных шайб. Подошли бы книги… но Мэлс не читала ничего, кроме криминальной статистики, а ее мать до сих пор гнала на поезде под названием «Книжный клуб Опры», хотя у локомотива давно нет двигателя и он сошел с рельс.

Боже… в подобных ситуациях она до боли скучала по отцу. Между ними двумя никогда не возникало неловкости. Никогда. Они говорили о городе, его работе копа, школе… или же не произносили ни слова, и их это устраивало. Но с матерью?

– Итак. – Мэлс сделала еще один глоток из своей чашки. – Большие планы на сегодня?

До нее донесся какой-то ответ, но она не слышала его, потому что нужда уйти была слишком громкой.

Допив остатки своего черного кофе – ее мама любила кофе со сливками и сахаром – Мэлс поставила чашку в посудомоечную машину и собралась с духом.

– Тогда увидимся, – сказала она. – Буду не поздно. Обещаю.

Ее мама подняла взгляд и посмотрела ей прямо в глаза. На чашке, полной полезной для здоровья вкусности, были нарисованы розовые цветы, на столешнице – крохотные желтые, а на обоях – более крупные голубые.

Цветы повсюду.

– Ты в порядке? – спросила ее мама. – Тебе к врачу не нужно?

– Это просто синяк. Ничего серьезного. – Она выглянула на улицу через столовую. На дальнем конце накрытого салфетками стола, за молочно-белой шторой, дарившей уединение, подъехала ярко-желтая «Шевроле».

– Такси здесь. Я оставила машину у бара, потому что выпила тогда два с половиной бокала вина.

– Могла бы на моей поехать на работу.

– Тебе она самой понадобится. – Мэлс посмотрела на садоводческий календарь, висящий на стене, молясь, чтобы там была какая-нибудь пометка. – Сегодня в четыре у тебя бридж.

– Меня бы подвезли. Я все еще могу кого-нибудь об этом попросить, если хочешь…

– Нет, так будет лучше. Я заберу машину и приеду на ней домой.

Черт. Она только что загнала себя в ловушку. Фи-фи отправится куда-нибудь только в том случае, если она окажется в прицепе с без бортовой платформой… бедняжку на автоэвакуаторе доставили в местную мастерскую.

– О. Ладно.

Когда ее мать замолчала, Мэлс хотелось извиниться, но было слишком тяжело облечь в слова сложное «прости». Проклятье, может, ей нужно просто съехать. Быть постоянным свидетелем всей этой жертвенности и доброты – ноша, а не удовольствие… потому что это никогда не заканчивалось. Она всегда слышала предложения, советы, «как насчет этого»…

– Мне пора. Но спасибо.

– Хорошо.

– Увидимся вечером.

Мэлс поцеловала подставленную мягкую щеку и в спешке вышла через переднюю дверь. Воздух снаружи был свежим и приятным, солнце – достаточно ярким, чтобы обещать теплый полдень.

– Офис «ККЖ» на Торговой, – сказала она, садясь на заднее сиденье такси.

– Понял.

Она ехала в город в такси, амортизаторы которого вполне бы справились с бетонными блоками, а сиденья в салоне были сделаны из твердого дерева, но Мэлс не волновала жесткая поездка. Слишком многое крутилось у нее в голове, чтобы беспокоиться о своей заднице или моральном состоянии.

Мужчина из прошлой ночи оставался с ней, как если бы сидел рядом.

И так было всю ночь.

Позволив голове упасть назад, она закрыла глаза и воспроизвела аварию, вновь убеждая себя, что она никак не могла избежать столкновения. А затем Мэлс задумалась о других вещах, например, о том, как тихо и настороженно он лежал в той больничной койке.

Даже будучи раненым, в некоторых местах серьезно, он производил впечатление… хищника.

Сильного самца животного, раненого…

Ладно, теперь у нее действительно крыша поехала. И может, ей нужно как следует присмотреться к своей личной жизни… которой не существовало в принципе…

Жаль, что она не могла избавиться от убеждения, что он был странно притягателен, – и это непорядочно. Она должна волноваться о его здоровье, благополучии и большой вероятности того, что он попытается отсудить у нее то немногое, что у нее имелось.

Вместо этого Мэлс все думала о его хриплом голосе, о том, как он смотрел на нее, словно каждая её частичка была источником очарования и значимости…

Он получил ранения уже давно, подумала она. Шрамы рядом с глазом затянулись с течением времени.

Что с ним случилось? Как его звали..?

Пока Мэлс увязала в стране Вопросов Без Ответов, таксист выполнял свою работу без сучка и задоринки. Шестнадцать долларов и восемнадцать минут спустя, она с затекшим копчиком заходила в отдел новостей.

Там уже было шумно, люди щебетали и сновали туда-сюда, и этот хаос успокоил ее… так же, как уроки йоги заставляли нервничать.

Сидя за своим столом, Мэлс проверила голосовую почту, зашла в электронную и взяла чашку, которой пользовалась с тех пор, как унаследовала стол чуть больше полутора лет назад. Направляясь к общей кухне, она могла выбрать один из шести кофейников: ни в одном из них не было кофе без кофеина, в трех – обычный «Максвелл Хауз»; в остальных – та вонючая параша с ароматом лесного ореха или же фемм-маккиато-что-то-там.

Плевать на последнее с высокой колокольни. Если ей захочется чертово карамельное мороженое, она съест его за обедом. Ему не место в чашке кофе.

Налив себе по привычке черный кофе, она подумала об истинной хозяйке кружки, Бэт Рендалл, журналистке, которая раньше сидела за этим столом… хм, кажется, это было года два назад. Однажды женщина ушла с работы и больше не вернулась. Мэлс сильно огорчилась из-за ее исчезновения – не то, чтобы она хорошо знала коллегу – и чувствовала себя скверно, получив, наконец, постоянное кресло при таких обстоятельствах.

Она сохранила кружку без особой на то причины. Но сейчас, сделав из нее глоток, Мэлс осознала, что просто надеялась, что когда-нибудь женщина вернется. Или что с ней, по крайней мере, все в порядке.

Похоже, что ее окружали пропавшие без вести.

Или же просто так кажется этим утром. Особенно когда она подумала о мужчине, с которым встретилась прошлой ночью… которого она больше никогда не увидит и которого, похоже, была не в силах забыть.

***

Это не его дом.

Когда такси остановилось перед большим домом в небогатом районе, Матиас понял, что не жил под этой крышей. Не жил в прошлом, и не станет жить в будущем.

– Вы будете выходить или нет?

Матиас встретился взглядом с водителем в зеркале заднего вида:

– Дайте мне минуту.

– Счетчик работает.

Кивнув, он вылез из машины и, опираясь на трость, пошел по дорожке, делая большой круг поврежденной ногой, чтобы не сгибать колено. Увиденное вряд ли можно назвать «родным домом»: из разросшейся под эркером изгороди торчала ветка; лужайка не ухожена; сорняки дали корни в водосточной трубе, тянувшись к солнцу, светившему так высоко.

Передняя дверь была заперта, поэтому он сложил ладони и заглянул в окна по обе стороны. Слои пыли. Плохо сочетающаяся мебель. Обвисшие шторы.

К кирпичам был прикручен дешевый жестяной почтовый ящик, и Матиас открыл его. Брошюра. Книжка купонов, адресованная «Хозяину дома». Ни счетов, ни заявлений на кредитные карты, ни писем. Единственным иным почтовым отправлением был журнал «ААП»[30] на то же имя, что значилось на правах, которые ему вручили.

Матиас свернул журнал, сунул его в ветровку и направился обратно к такси. Это здание не только не было его домом, здесь вообще никто не жил. Скорее всего, владелец умер примерно четыре-шесть недель назад… достаточно давно, чтобы члены семьи аннулировали платные подписки, но еще не выставили место на продажу.

Сев в такси, он уставился прямо вперед.

– Куда теперь?

Застонав, Матиас заерзал и вытащил бумажник. Он достал визитку Мэлс Кармайкл, его поразило твердое убеждение, что он не должен втягивать в это ту женщину.

Слишком опасно.

– Ну, так куда, приятель?

Но, проклятье, нужно откуда-то начать. А его мозг напоминал барахлившее интернет-соединение.

– Торговая улица, – выдавил он сквозь стиснутые зубы.

Направляясь в центр города и застряв по пути в пробке, он заглядывал в другие машины и рассматривал людей, пьющих кофе, разговаривающих с пассажирами, останавливающихся на красный сигнал светофора и двигающихся на зеленый. Совершенно чужды ему, подумал он. Жизнь, в которой ты работаешь с девяти до пяти до самой смерти в семьдесят два года, – не та, которой жил он.

Так какой же была его жизнь, спросил он свое бесполезное серое вещество. Какой же, черт побери, она была?

Изо всех сил пытаясь получить ответ, он заработал лишь головную боль.

Когда здание «Колдвелл Курьер Жорнал» показалось в поле зрения, Матиас достал из бумажника одну из десяти двадцатидолларовых купюр:

– Сдачу оставьте себе.

Таксист был более чем счастлив избавиться от него.

Оценивая окружающий мир у входа, Матиас слонялся без дела, стараясь не встречаться ни с кем взглядом… а их было много: почему-то он привлекал к себе внимание, особенно женское… с другой стороны, представительницам слабого пола свойственно поведение в духе Флоренс Найтингейл[31], а у него на лице полно шрамов.

Сплошная романтика.

В итоге он перешел дорогу к автобусной остановке, сел на твердую пластиковую скамейку и начал вдыхать табачный дым, выдыхаемый людьми, нетерпеливо ждущими прибытия своего общественного транспорта. Ожидание его не раздражало. Словно он привык к засадам, и, чтобы скоротать время, Матиас развлекал себя игрой, запоминая лица людей, входивших и выходивших из здания «ККЖ».

Он был чрезвычайно хорош в этом. Один взгляд, и человек занесен в его базу данных.

По крайней мере, с краткосрочной памятью все было в порядке…

Двойные двери широко распахнулись, и появилась она.

Матиас выпрямился, когда солнечный свет упал на ее волосы, играя всеми оттенками меди. Мэлс Кармайкл, младший помощник-журналист, была с крупным парнем, которому пришлось подтянуть свои штаны-хаки, прежде чем они стали спускаться по лестнице. Казалось, они спорили о чем-то так, как спорят друзья, и Мэлс улыбнулась, будто одержала верх в этих дебатах…

Словно почувствовав, что он наблюдает, она посмотрела через дорогу и замерла. Дернув своего приятеля за рукав, Мэлс сказала что-то и ушла от мужчины, пробираясь через движение, направляясь к нему.

Матиас уперся тростью в тротуар и, встав, поправил одежду. Он понятия не имел, почему хотел лучше выглядеть для нее, но что есть, то есть… с другой стороны, было сложно выглядеть еще хуже. Одежда ему не принадлежала, одеколон назывался «Аромат больничного мыла», а голову он вымыл чем-то антибактериальным, потому что ничего другого не нашлось.