Возлюбленная Пилата

I КНЯГИНЯ И ВОИН

Ароматная мазь, прикосновение прохладного шелка к телу и понимание, что она долго не сможет позволить себе ни того, ни другого. Запас золотых монет был почти исчерпан. Но на смену этим грустным мыслям приходила убежденность в том, что она снова сможет достать золото, мазь и шелк. Пока еще живы ее душа и тело.

Познав мужчину в тринадцатилетнем возрасте, она боялась, что в двадцать пять превратится в изношенную, покрытую морщинами старуху, похожую на женщин в крестьянских селениях. А теперь, когда ей было двадцать шесть, опасения рассеялись, и сейчас она сожалела лишь о том, что здесь не было настоящей бани. Римской бани, с бассейнами для горячей, теплой и холодной воды, с рабами-банщиками, которые трут, скребут твое тело и втирают в него благовонные масла…

— Так будет хорошо, госпожа?

На голову Клеопатры опустился отделанный блестящим серебром бронзовый венец. Высокая прическа немного напоминала изящную темную пирамиду, а украшенные драгоценными камнями заколки выглядели как приставные лестницы. Хотя к пирамидам обычно ведут ступени. Кому там нужны приставные лестницы? И кто, кроме арабских вшей, захочет залезть на ее прическу?

— Хорошо. Можешь идти.

Глаука наклонила голову. Она бесшумно соскользнула с широкого табурета, на котором стояла на коленях, и пошла к двери. Перед тяжелым кожаным пологом, отделявшим комнату Клеопатры от помещения трех ее служанок, она остановилась и, повернувшись к своей госпоже, спросила:

— У тебя есть еще какие-нибудь желания, княгиня, или я могу сходить прогуляться в порт?

— Скоро придет Таис. Если ты мне понадобишься, она тебя позовет. Так что можешь идти.

Она никак не могла понять, что тянет Глауку в порт. Клеопатра не доверяла морям. Никаким. Ни Римскому морю на севере, ни Красному морю, которое они только что пересекли, ни этому большому морю, раскинувшемуся между Аравией и Индией. Все они были чудовищами, пожиравшими корабли, людей и деньги. Может ли добыча рыбы, раковин и крабов оправдать эти потери? Разве что торговля… Но у нее не было времени предаваться столь бессмысленным раздумьям.

Она поднялась с украшенного резьбой кресла для укладки волос и подошла к окну. Не вплотную, а лишь настолько, чтобы, стоя в тени и оставаясь невидимой снаружи, иметь возможность наблюдать за всем, что происходит за окном.

Людей на площади перед гостиницей было немного. Она намеренно выбрала это время, первые послеполуденные часы, когда большинство горожан сидели дома. Центуриона[1] наверняка заметят. Об этом будут говорить, поползут слухи. И незначительный эпизод, вполне возможно, превратится в важное событие. Для нее…

Таис придет еще не скоро. Глаука в гавани. Арсиноя в гостях у супруги крупного торговца Башамы, который, казалось, не имеет ни малейших предубеждений против чужеземцев. Таис было поручено спросить у жен рыбаков и моряков в длинной северной бухте, не слышал ли кто-нибудь о кораблях, которые отправляются в Красное море, на север.

— Но мы же прибыли оттуда, — удивилась Таис.

— Это, однако, не означает, что мы должны оставаться здесь вечно.

Клеопатра сжала губы. Таис и Арсиноя догадываются, что она отослала их подальше, чтобы они ничего не видели, и поэтому постараются вернуться быстрее, в надежде что-нибудь разузнать. Глаука, так или иначе, увидит римлянина из гавани, когда он будет входить в гостиницу. По лицу служанки было заметно, что ее мучил вопрос, для кого княгиня посреди дня делала такую шикарную прическу.

— Для себя, — пробормотала Клеопатра. — Для кого же еще?

Наконец появился римлянин. Он остановился перед домом торговцев, потом задержался у храма бога дождя и стал осматривать тыльную сторону гостиницы. Уверенная, что он не мог заметить ее здесь, наверху, она все же отступила на шаг назад.

Женщина еще раз прокрутила в уме план действий. Чего она хочет? Что она ему скажет? О чем лучше промолчать? О чем, якобы против своей воли, нужно проговориться…

«Как легко одурачить мужчину, — подумала она. — И все же нельзя недооценивать этого Валерия Руфуса. Он, должно быть, принадлежит к боковой линии старинного, богатого и знатного рода Валериев». Руфус действительно был образован, обладал чувством юмора. Ни один префект не назначил бы простофилю на такую важную должность в столь отдаленном месте, где он с тремя дюжинами воинов должен был представлять интересы империи. Не простофиля и, конечно, не простой центурион.

В деревянную дверь, отделявшую переднее помещение от темной лестницы, постучали. Клеопатра отодвинула кожаный полог и крикнула:

— Кто там?

Дверь наполовину открылась, и показалась голова хозяина.

— Госпожа, с тобой хочет поговорить какой-то римлянин.

Клеопатра едва удержалась от смеха. В голосе владельца гостиницы звучало почти раболепие. Он произнес слово «римлянин» так, будто речь шла о морском чудовище. Кроме того, улыбку вызывал достаточно странный вид хозяина: голова, повязанная желтым платком, будто парила в проеме двери, а рука, высунувшись из темноты лестницы, нервно теребила бороду.

— Будь так любезен, покажи ему дорогу, — сказала она.

Женщина вдруг вспомнила день своего прибытия месяц назад. Тогда хозяин вел себя совершенно иначе. Он указал на преимущества своей гостиницы, на ее довольно почтенный возраст, на то, что в ней любят останавливаться купцы из дальних стран. Все это, без сомнения, для того, чтобы объявить высокую цену. Не растерявшись, Клеопатра подняла вверх золотую монету, римскую аурею[2], и заявила, что отдаст ее за проживание в каком-нибудь другом месте. Мол, здание, которому двести лет, может рухнуть в любой момент, и, кроме того, ей хочется покоя, а не общества многочисленных индийцев, персов и арабов. Владелец гостиницы стал утверждать, что здание крепкое и не рухнет в море, а шумных постояльцев из дальних стран сейчас почти нет.

— Тогда, — сказала Клеопатра, — ты, наверное, будешь рад просто видеть нас и предоставишь нам за эту монету две комнаты.

Недолго поторговавшись, они сошлись в цене: одна аурея за одиннадцать дней постоя. Она еще раз подумала о том, как легко обвести вокруг пальца мужчину, в отличие от женщины, и вспомнила мрачное лицо жены хозяина. Услышав тяжелые шаги римлянина, поднимавшегося по лестнице, она оставила свои мысли.

— Рим у ног благородной госпожи, — произнес он, входя в комнату. Но вместо того чтобы опуститься на колени, Руфус лишь слегка склонил голову.

— Рим может подняться из этого неудобного положения. — Она повернулась и пошла в другую комнату.

Руфус последовал за ней. Приблизившись к креслу, в которое села Клеопатра, он быстрым взглядом осмотрел пестрые ковры на стенах, тяжелые темные скамьи и сундуки из черного дерева. И кровать, где на обтянутой кожей раме в живописном беспорядке лежали одеяла и меха. Клеопатра намеренно разбросала их.

— Можешь сесть здесь. — Она указала на табурет. — Или там. — Она кивнула в сторону другого табурета. — Или на кровать.

Руфус улыбнулся:

— Воин, которому княгиня предлагает свою кровать, должен покрепче застегнуть шлем и взяться за рукоятку меча. — Не спуская с нее глаз, он правой ногой пододвинул один из табуретов и сел.

— Моих служанок сейчас нет. Поэтому я не могу предложить тебе выпить.

— Я пришел, чтобы наслаждаться твоими речами. — Он оперся локтями о бедра и положил подбородок на скрещенные пальцы. — Зачем ты просила меня прийти?

— Я думаю, что двое подданных Августа Тиберия, находящиеся почти на краю света, найдут взаимопонимание.

— Взаимопонимание? — На этот раз Руфус криво улыбнулся. Почти двусмысленно. — Как двое знатных людей на чужбине? Или как воры в ночи?

— Скажем, как двое знатных людей, которых, возможно, не совсем просто отличить от разбойников.

Раздумывая, римлянин молчал.

— К чему ты клонишь? — спросил он после недолгой паузы. — У нас что, есть общие цели?

Лицо Клеопатры было бесстрастным. Она старалась ни одним движением не выдать своих чувств. Например, радости по поводу того, что ей быстрее и легче, вопреки ожиданиям, удалось подойти к этому моменту в разговоре. Она опустила взгляд.

— Могу я открыться тебе? — Женщина нашла свой голос убедительным: немного робкий, но не униженный. Княгиня, которая ищет помощи, но не просит о ней.

— Попробуй, — непринужденно сказал Руфус. — Но я не могу тебе ничего обещать, кроме честности. В какой-то мере…

— Честность и порядочность — добродетели римского воина. Не так ли?

— Кто-то однажды сказал, что добродетель это не то, что мешает, а то, что понуждает к действию. Так что действуй.

Клеопатра сделала вид, что колеблется. Потом она глубоко вдохнула и, как бы решаясь, начала:

— Ну, тогда слушай. Я нуждаюсь в помощи, за которую, я надеюсь, смогу заплатить. — И добавила: — При условии, что мне помогут достичь моей цели.

Руфус слегка отклонился назад и скрестил руки.

Она ждала. Но так как реакции не последовало, ей пришлось продолжить:

— Существует кое-что, чего меня бессовестно лишили. Я хочу это вернуть. Тогда я смогу заплатить за любые оказанные услуги, и мне больше никогда не придется обращаться за какой-либо помощью.

— Мы посланы сюда не для того, чтобы заниматься поиском утраченного, — заметил Руфус. — Мы охраняем мир империи. И торговлю.

— Знаю. Но недавно я была в вашем лагере и кое-что слышала. Это дает мне надежду и подсказывает, что у нас общие цели.

— И что же ты слышала?

— Что вы покинете Аден и пойдете на север.

— А, — скривился Руфус. — Опять кто-то не смог удержать язык за зубами.

— Не сердись. — Клеопатра мягко улыбнулась. — Ты же знаешь, как тяжело одинокому воину устоять в разговоре с красивой женщиной.

— Значит, кто-то рассказал об этом одной из твоих служанок? Ты ведь все время была со мной.

— Кстати, мы могли бы продлить это время и провести его более приятно. — По предварительной задумке в этом месте она должна была посмотреть на него широко открытыми глазами, сделать так называемый проникновенный взгляд, но сейчас она решила, что Руфус и так достаточно увлечен, поэтому не стоит изображать из себя волоокую Афродиту. Быть может, он даже не удостоил бы ее ответным взглядом. А в ситуации, когда приходится одновременно соблазнять и отталкивать мужчину, нельзя переигрывать.

— Продлить и приятнее провести? — Руфус слегка усмехнулся, глядя на кровать. Затем снова повернулся к ней: — Скажи мне откровенно, чего ты хочешь?

— Это не так просто.

Руфус кивнул.

— Ну что ж, я слушаю. Говори.

— Я попытаюсь рассказать как можно короче. Часть этой истории касается прокуратора[3] Иудеи.

— Понтия Пилата? — Руфус удивленно поднял брови. — Что он… Ну ладно, продолжай.

— По пути из Рима в Иудею он на некоторое время задержался в Александрии, о чем ты, наверное, знаешь. Тогда, — она не удержалась и лукаво подмигнула ему, — мы провели вместе приятные часы. Позапрошлой зимой он еще раз приезжал из Кесарии в Александрию, и мы снова повидались. — Она сделала небольшую паузу.

Руфус закрыл глаза. Голосом, в котором Клеопатра почувствовала наигранную скуку, он произнес:

— Значит, ты предлагаешь центуриону роль сводника, который должен способствовать возобновлению любовных свиданий?

— Послушай меня. Сейчас ты узнаешь, что речь идет о большем. О гораздо большем. Пилат попросил меня быть начеку. Если я услышу что-нибудь, что могло бы касаться его, я должна ему сообщить. Как известно, евреи Александрии очень влиятельны, и некоторые из них пользуются авторитетом во всей империи.

— Ты имеешь в виду Филона?

— И его тоже. Но кроме писателей и мыслителей есть и другие. И их тоже много. Я слышала кое-что о заговоре.

— В Александрии?

— В Иерусалиме и в Александрии, против Пилата. Речь идет о храмовых деньгах и водопроводе.

Руфус рассмеялся, но смех его звучал безрадостно.

— Я думаю, что Пилат сделал правильно. А евреи считают его поступок непростительным святотатством.

Клеопатра подняла руку.

— Я недостаточно знаю об этом. Поэтому, может быть, не будем обсуждать?

— Не будем? Прокуратор должен судить. Обеспечение Иерусалима свежей водой входит в его обязанности. И ничего, что он решил строить водопровод на те деньги, которые евреи со всего света присылают в храм. — Руфус ухмыльнулся. — В глазах евреев он хитрец, которому нет прощения. Но скажи мне, как можно управлять империей, если не будешь судить?

— Я вовсе не собираюсь управлять. Это ваша обязанность.

Он что-то тихо проворчал. Потом сказал:

— Продолжай.

— Я услышала об этом по пути в Копт, в мои владения. Видимо, я вела себя легкомысленно. Плывя на корабле по Нилу, я позволила себе сказать лишнее. Прежде чем сообщить обо всем Пилату.

— Такое бывает даже с княгинями.

Она рассказывала быстро, изобретательно и лаконично — о римском торговце из «новых богатых», который давно зарился на ее земли и дома, а теперь вступил в сговор с одним из своих еврейских деловых компаньонов, чтобы ограбить ее и одновременно заставить замолчать; о подкупленных чиновниках в Фивах; о своем поспешном бегстве через пустыню в Беренику; об идущих по пятам преследователях, от которых она спаслась на корабле, как раз выходившем в море.

— А теперь, когда я узнала, что вы скоро отправляетесь на север, — произнесла она просительно, — мне хотелось бы покинуть Аден вместе с вами. Всего лишь четыре женщины…

Руфус кивнул.

— Я предполагаю, ты хочешь предупредить Пилата и, кроме того, попросить его помочь вернуть тебе твои имения?

— И то, и другое. И еще кое-что.

— Что же это?

— Утраченный предмет.

Руфус вздохнул.

— Который, я уверена, ценнее, — медленно сказала Клеопатра, — чем все, что забрали у меня эти два купца. — Она поднялась с кресла и подошла к окну.

— Не говори загадками и не заставляй меня волноваться, госпожа. — Голос римлянина, вопреки его словам, звучал совершенно спокойно.

Арсиноя стояла перед храмом бога дождя, наблюдая за двумя мужчинами, которые мучились с упрямым ослом. Когда Клеопатра положила руку на подоконник, Арсиноя кивнула и неторопливым шагом пошла к гостинице. Клеопатра повернулась к Руфусу.

— Ценнее, — повторила она приглушенным голосом, — чем золото или дорогие мази. — Женщина подошла к нему, и он ощутил тонкий аромат ее тела.

Римлянин как будто встрепенулся. На мгновение ей показалось, что он вот-вот коснется рукой ее бедра.

— Поистине прекрасный аромат, — сдержанно заметил он. — Расскажи мне об этом предмете. — Он посмотрел на нее задумчиво и почесал затылок.

— Месторождение. Изумруды.

Руфус тихо присвистнул.

— И что с ним? Как может потеряться месторождение изумрудов?

— Оно находится в скалистой долине, в пустыне. Когда римляне… Когда Август завоевал Египет, подходы туда были закрыты, а шахты засыпаны. Но дорога и несколько указаний, как все можно восстановить, были зарисованы.

— Подожди. — Руфус поднял руку. — Изумруды… Припоминаю, что слышал что-то об этом. Древние месторождения в каменистых долинах севернее Береники?

— Линии, — объяснила она. — Чтобы найти несметные сокровища, нужны такие линии, как на ладони. Покажи мне руку, римлянин. — Она схватила правую руку Руфуса и стала внимательно рассматривать ладонь.

— Месторождения севернее Береники, — сказал он тихо и, наклонив голову, коснулся кончиком носа волос Клеопатры. Громкий вздох центуриона прозвучал почти как стон.

— Линии, — шептала она. — Хорошие линии. Вот эта, здесь…

В это мгновение появилась Арсиноя. Служанка остановилась в проходе между комнатами, прищелкнула языком и сказала:

— Прошу прощения, госпожа. — Потом еще раз прищелкнула языком и быстро вышла.

Клеопатра подумала: теперь она сможет подтвердить, что римлянин схватил ее за руку. Если это будет нужно. Или что они с Руфусом обменивались подготовительными любовными прикосновениями. Если это понадобится.

— Твоя служанка… — несколько смутившись, произнес Руфус и закашлялся. — Что…

— Это только для проверки. — Клеопатра отпустила его руку и снова села в кресло.

— Для проверки?

— Она время от времени заглядывает ко мне. Чтобы узнать, не нужно ли мне чего-нибудь.

— А…

Клеопатра поймала себя на мысли, что ей не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь произнес «А…» с таким сомнением. Она еле сдержала улыбку.

— Дорога к месторождениям, как я только что сказала, и схема расположения шахт начерчены в двух местах.

— Подожди-ка. Твоя служанка… Ах ладно, оставим это. Но изумруды возле Береники… — Он прищурил глаза и пристально посмотрел на нее.

— Тебя что-то смущает?

— Они принадлежали фараонам. И самой последней была та, имя которой ты носишь.

— Ну и что?

— Как они тогда могли принадлежать тебе или твоей семье, твоим предкам?

— Существует… родство.

— Ты что, состоишь в родстве с ней? — Римлянин внимательно наблюдал за женщиной. — Или все это ложь?

— Княгиня не лжет. — Голос Клеопатры прозвучал уверенно и сурово. — Ты хочешь услышать эту историю или нет?

Он молча кивнул.

— Итак, план дороги к месторождениям изумрудов и схема расположения шахт спрятаны в двух местах. На… нет, под пьедесталом статуи бога Анубиса. И на внутренней стороне перстня с печаткой.

— Где находятся эти указатели?

— Я не хочу говорить об этом громко, — произнесла чуть слышно Клеопатра. — Иногда стены имеют уши. Подойди, я шепну тебе на ухо.

Руфус тихо застонал, однако поднялся с табурета и стал перед ней на колени, так что его правое ухо оказалось на уровне ее губ.

— Статуя бога… — прошептала она и тут же замолчала.

В переднюю комнату бесшумно вошла Таис и остановилась, обращаясь к своей госпоже:

— Княгиня?

Клеопатра подняла левую руку и махнула ею.

— Не мешай мне. Иди к остальным. Когда мы здесь закончим, я спущусь.

Таис наклонила голову, повернулась и вышла.

«Если это будет нужно, она подтвердит, что римлянин стоял передо мной на коленях, — подумала Клеопатра. — Как и Арсиноя, она поможет мне при необходимости доказать что-нибудь другое».

— Так что со статуей бога? — Руфус все еще стоял на коленях.

— Она украдена, — продолжала Клеопатра, — но я знаю, где она. Я могу ее найти. Перстень тоже украден, но о нем я ничего не знаю.

— Где находится эта статуя?

— В одном городе-оазисе, восточнее дороги, ведущей из Петры в Дамаск.

Она не была уверена, но ей показалось, что Руфус слегка вздрогнул. Медленно, почти беззвучно он сказал:

— Ты имеешь в виду Ао Хидис?

Женщина положила руки ему на плечи, немного отстранилась и пристально посмотрела ему в глаза. Она была поражена и не старалась скрыть своего удивления.

— Что ты знаешь про Ао Хидис?

Он пожал плечами.

— Там есть князь, который постоянно раздражает Рим. Но скажи, как статуя попала туда?

— Шестьдесят лет назад отец этого князя остановился в одном из дворцов Клеопатры. Он был другом и почитателем Марка Антония[4] и привел с собой несколько мужественных воинов, чтобы сражаться против врагов Марка Антония и Клеопатры. Когда все рухнуло… — Она пожала плечами. Наступила многозначительная пауза.

— Он сгреб все, что смог найти, и забрал с собой в качестве вознаграждения, — закончил за нее Руфус и ухмыльнулся. — Это так похоже на нынешнего князя, что не составляет труда предположить, что и прежний был таков же.

— Перстень находился на руке Клеопатры, когда она ждала укуса змеи. Этот перстень не был драгоценностью империи Птолемеев. Поэтому Август, который был тогда еще Октавианом, не оставил его себе. Он отдал его одному знатному человеку, египтянину.

— Египтянину или македонцу?

— Египтянину. Одному из тех, кто помогал римлянам. А тот человек позже уехал в Аравию и погиб. Что стало с перстнем, никто не знает.

Руфус снова сел на табурет.

— В твоей истории есть неточности. — Он криво усмехнулся.

— Какие?

— Если сведения о месторождениях изумрудов были начертаны при крушении империи, то они не могли до этого быть на перстне и под статуей Анубиса.

Клеопатра улыбнулась.

— Какой ты догадливый, — сказала она и, наклонившись, слегка коснулась щеки Руфуса. — Да будет тебе известно, что это самые богатые месторождения, поэтому их засекретили. Ни один человек из тех, кто там работал, не остался в живых. Чертежи были сделаны задолго до крушения империи. На тот случай, если никто больше не будет знать дороги туда.

Некоторое время Руфус молчал. Наконец он сказал:

— Значит, теперь я со своими людьми должен сопроводить тебя в Иудею, чтобы Пилат смог выслушать твои жалобы, уничтожить заговорщиков и помочь тебе вернуть родовые имения. А по пути туда мы заедем в Ао Хидис, чтобы обследовать там пьедестал статуи Анубиса?

— Да, это было бы очень любезно с твоей стороны.

— А если бы я вдруг решил посетить эти места без тебя и срисовать чертеж на заветном пьедестале?

— Тебе бы это ничего не принесло, Руфус. Чтобы истолковать эти знаки, нужны некоторые знания. Линии обозначают путь к изумрудам от определенного места. Я знаю, где находится это место. Ты его не знаешь и не сможешь найти.

Он удовлетворенно кивнул. Эта информация нисколько не удивила его.

— Так, значит, Палестина и Аравия?

— Да.

— А вознаграждение, о котором ты говорила?

— Золото. Как только я снова верну свои имения. Или кто-нибудь, может быть Понтий Пилат, даст мне взаймы. Изумруды. Как только я получу доступ к месторождениям.

— Химеры, — пробурчал Руфус. — Но возможно, бывают осязаемые химеры.

— Кроме того, это длительное путешествие. — Она выскользнула из кресла и грациозно опустилась на колени перед римлянином. — В долгом путешествии мы могли бы сблизиться. Я думаю, моим служанкам понравятся римские воины, если они молоды и хорошо выглядят. А я… — Она замолчала.

— Ты? — Он рассмеялся. — Аромат, который тебя окутывает, побуждает к поиску источника аромата. Источника всех твоих ароматов. Но Пилат значительный мужчина.

— У него есть супруга-римлянка. Я не была девственницей, когда встретилась с ним, и не собираюсь снова стать ею.

— Тем не менее. — Руфус приложил ладони к ее щекам. Его глаза светились желанием. — Римским офицерам не подобает заниматься браконьерством в заповедниках своих начальников.

— В том-то все и дело.

— В чем?

— В том, кто браконьер, а кто хозяин заповедника. Как на это посмотреть.

Он все еще крепко держал ее лицо обеими руками, потом наклонился и коснулся своими губами ее губ.

— Действительно ценный заповедник.

Клеопатра рассмеялась.

— Давай поговорим о путешествии, — предложила она. Схватив Руфуса за запястья, женщина убрала его руки со своих щек и коснулась кончиком языка правой ладони римлянина. — Как и когда ты собираешься ехать?

— Мы получили предписание прибыть в Иудею приблизительно ко дню весеннего равноденствия. Может быть, к этому времени отправится караван, тогда мы присоединимся к нему, а может, мы сами составим караван. Или… — Он пожал плечами. — Мы получим указания, которые заставят нас ускорить или задержать отъезд.

— Итак, отправление в течение следующего месяца? — Она снова села в кресло.

— Приблизительно. — Он вдруг рассмеялся.

— Почему ты смеешься?

— Твои служанки не случайно заходили. Это для того чтобы ты, если мы поссоримся, могла сказать римскому прокуратору, что они видели, как я к тебе приставал?

Клеопатра холодно улыбнулась.

— Любой прокуратор поверит мне и без свидетельств моих служанок.

— Наверное. Но это и не имеет значения. Я не собираюсь с тобой ссориться. И все же ты должна кое над чем поразмыслить.

Она подняла брови и посмотрела на него.

— Мои мужчины. Они искусные воины. Если ты хочешь, чтобы они защищали тебя и твоих женщин, тебе следует расположить их к себе.

— Что ты имеешь в виду?

— Скажем, создать определенную близость отношений. Они будут более надежными и обходительными, если почувствуют, что с ними рядом не какая-то там княгиня со своими служанками, а женщины, которых они хорошо знают.

Клеопатра недовольно скривилась:

— Не хочешь ли ты предложить, чтобы…

Он поднял руку.

— Ничего подобного. Как ты могла такое подумать? Они обязаны вас ценить и уважать, а ни в коем случае не унижать.

— Что я должна делать?

Руфус улыбнулся.

— Скоро будет небольшое соревнование. Ты говорила, у твоих стен есть уши? Наклонись, я шепну тебе на ухо.

Клеопатра с интересом слушала.

— Прекрасно, — согласилась она, когда он закончил. — Это мне нравится. — Потом захлопала в ладоши и громко рассмеялась.