Возраст Суламифи

Глава 1 Танго с метанолом

Валерий Климов велел секретарше соединить его с бюро переводов. Секретарша Светочка долго хлопала обильно накрашенными ресницами, соображая, как именно это сделать.

– У вас есть телефонная книжка, – мягко подсказал Климов, хотя ему хотелось ее удушить. – Найдите номер и наберите. Кстати, он есть и в памяти телефона.

Светочка еще немного пошелестела ресницами и отправилась выполнять поручение. «Уволю к чертовой матери», – с бессильной злобой подумал Климов, прекрасно зная, что не уволит. Кой черт его дернул связаться с этой куклой? Светочка твердо выучила только одну секретарскую обязанность, причем возложила ее на себя самостоятельно, Климов ей не поручал: украшать собой приемную шефа. Она охотно взялась бы украсить собой и его постель, но на это шеф не повелся. Все остальное Светочка считала придирками и притеснениями.

Но Климов знал, что у Светочки на руках больная мать-пенсионерка, а больше у них никого нет, потому и терпел. Сам виноват: нечего было брать на работу декоративную секретаршу, а уж взял – так терпи.

Вот у Никиты Скалона, хозяина «РосИнтела», с завистью вспоминал Климов, секретарша – это да. Скала, кремень! Тоже, между прочим, Светлана, только никому в голову не пришло бы назвать ее Светочкой или предложить ей шоколадку. Светлана Андреевна, будьте любезны! Лет сорока пяти, не меньше, в строгом, но немыслимо модном костюме, с немыслимо модной стрижкой. Не красавица, но похожа на этакую породистую лошадь, так что, можно считать, красавица.

Климов понаблюдал за ней, пока сидел в приемной, а в приемной он сидел потому, что время рассчитал с запасом и приехал немного раньше назначенного. Пришлось ждать. Но он ничуть не жалел и не считал это время потерянным. Он получил возможность посмотреть, как работает Светлана Андреевна. Если бы деловитость измеряли в рентгенах или бэрах, самый мощный счетчик Гейгера спекся бы в минуту от одного ее присутствия. Но у Никиты Скалона и фирма мощная, не Климову чета, хотя Климову тоже грех жаловаться. Только секретарша подкачала.

Ему оставалось лишь завидовать и терпеть Светочку. А что делать? Больная мать на руках. Он понимал, что это значит.

– Там занято, – объявила Светочка, вновь появившись на пороге и всем своим видом давая понять, что для нее вопрос исчерпан.

– Наберите еще раз, – подсказал Климов, а сам подумал с тоской: «Хоть бы она замуж вышла, что ли?»

Сам-то он был уже женат и не мог оказать Светочке эту галантную услугу. Да и не захотел бы, даже если бы мог. Вот вспомнил о жене и поморщился, как от зубной боли. Сам виноват. Терпи теперь. И жену, и секретаршу.

В этот день ему не хотелось раздражаться, не хотелось ни на кого сердиться и думать о неприятном, хотя только что в офис заглянул Влад Саранцев, а уж Влад Саранцев умел портить ему настроение как никто другой. Но на этот раз именно Влад принес радостную весть: из Норвегии приезжает представитель фирмы на переговоры о метаноле.

Вообще-то Климову не нравилось, что Влад проявляет повышенный интерес к проекту, но пришлось признать, что в данном конкретном случае Саранцев и вправду ему помог. Сыскал клиента. И даже обычных комиссионных не потребовал.

«Мы еще поглядим, что за клиент, – мысленно одернул себя Климов. – Странно, очень странно, что он не стребовал комиссионные. Будем держать ухо востро».

Но ему так хотелось радоваться! Он был хозяином внедренческой фирмы. По российским меркам его бизнес можно было назвать средним, даже на грани малого, по-старинному он считался бы купцом второй гильдии, но этот бизнес вполне процветал, тьфу-тьфу-тьфу. Только об одном Климов искренне сожалел: до сих пор приходилось внедрять западные изобретения у нас. Движение шло исключительно в одну сторону. И вот – в кои веки раз! – выпал случай внедрить что-то наше у них.

Светочка пошла на вторую попытку и получила зачет.

– Бюро на проводе, – послышался в интеркоме ее голосок.

Строго говоря, позаботиться о переводчике могла бы сама Светочка: это была ее прямая обязанность. Но Климов уже не раз нарывался на ее полную неспособность что-либо сделать толком и предпочел не рисковать. Он и гостиницу норвежцу сам бронировал, и сейчас сам взял трубку и договорился, чтобы прислали переводчика во вторник к одиннадцати.

По наводке Влада Саранцева он давно сотрудничал с этим агентством (Светочка предпочитала говорить и, главное, писать «бюро»: в слове «агентство» было слишком много букв), и оно его никогда не подводило, но Климов все-таки трижды повторил, что переводчик нужен в следующий вторник к одиннадцати. У него в офисе.

Его заверили, что будет. Он попросил дать переводчику заранее составленный проект соглашения вместе с техническим описанием процесса, чтоб подготовился по терминологии и не «плавал» на переговорах. Такое тоже уже бывало. Присылают гида, способного провести «гостей столицы» по Москве и поговорить на общие темы, а тут конкретика, да притом техническая. Не говоря уж о юридической.

Но ему сказали, что пришлют того же самого человека, который переводил техническое описание. Ладно, подумал Климов, если норвежцы на это техописание клюнули, значит, переведено толково.

Климов заложил руки за голову и откинулся в кресле. Надо было заняться текущей работой, ее никто не отменял, но он позволил себе минутку на передых. Всякий раз, как ему хотелось уволить Светочку, вспоминалась мать. Не ее, его мать. Маруся Климова, как он иронически ее называл именно потому, что она не имела ничего общего с роковой героиней песни «Мурка». Вот разве что имя. Ее и вправду звали Марией. Только она не была ни блатной марухой, ни красноперой опершей, внедренной в банду. И разных там колец-браслетов, а также шляпок и жакетов ей никто не покупал. Она была обыкновенной Мариванной, толстой и некрасивой.

Мариванна Климова работала технологом на Останкинском молочном комбинате. При советской власти, которую Климов в детстве и отрочестве еще застал, у комбината была большая «социалка», и ради сына мать сполна пользовалась этими возможностями: ведомственная поликлиника, детский сад, пионерлагерь, билеты на елку, спортивная секция…

А вот на себя ей вечно времени не хватало. Работа, хозяйство – все на ней. Потом Советского Союза не стало, и комбинат, чтобы выжить, первым долгом избавился от «социалки». Не стало ведомственной поликлиники и прочего. Климову все это было уже не нужно, он был здоровым бугаем, в институт успел поступить. А вот матери… Ей не помешала бы и поликлиника, и профилакторий, и санаторий, но о чем говорить, когда все кануло? В начале 90-х комбинат еле выживал, «площадя и мощностя» были либо проданы, либо сданы в аренду коммерческим структурам.

Отца Климов не помнил, тот ушел из дому, когда Валерий был еще маленьким. Время от времени от него приходили смешные почтовые переводы: то на двенадцать рублей с копейками, то на шесть… Это называлось «алименты». При советской власти были такие заработки. Мать считала, что настоящие заработки отец нарочно скрывает, вот и приходят по исполнительному листу эти жалкие рублики. Плакала и приговаривала:

– Вот паразит! Ну что, разве не паразит?

Но на почту ходила и деньги брала. Что ж, при советской власти и шесть рублей были деньги…

Климов не винил отца. Ему казалось, что он понимает, почему отец ушел. Он и сам с радостью бежал бы куда глаза глядят. Мать была сварливой, драчливой и неприятной на вид. Расплывшаяся, рыхлая, как она сама говорила, «сырая». Дома ходила в халате, который вечно оказывался ей короток, нижняя пуговица непременно отлетала, и сыну были видны колыхающиеся, как студень, ляжки, все в ямках и перетяжках.

Когда он вырос и начал зарабатывать, купил ей на вещевом рынке бархатный халат необъятных размеров, темно-синий с золотыми звездами. Красоты неземной. И на молнии, не надо с пуговицами возиться. Но бархат был синтетический – Климов же в этом не разбирался, откуда ему было знать? – и мать жаловалась, что ей в этом халате жарко.

– Ты меня в нем похоронишь, – сказала она сыну.

«Тьфу, дура!» – ответил сын, но не вслух, а то мог бы и затрещину схлопотать: мать была скора на руку.

Она приносила с комбината сметану – свежую, жирную, густую, прямо из совхоза. Ну понятно: что охраняем, то и имеем, как говорил Жванецкий. Накладывала эту сметану в тонкостенный неграненый стакан, втыкала ложку и демонстративно переворачивала стакан. Сметана не текла, ложка не падала.

Но… фокус-то красивый, только вот в детстве мать заставляла его эту сметану есть. А он не мог. Его рвало от жирной сметаны, а мать больно била по затылку, считая, что это он нарочно. Говорила, что магазинную сметану есть нельзя, там одни стабилизаторы. Носила совхозную сметану на продажу соседям, они охотно брали.

А Климов, когда чуточку подрос, отказался наотрез. Мать плакала из-за него, все думала, что это он ей назло. Пытка кончилась лишь после того, как врач в поликлинике разъяснил матери, что у мальчика гиполактазия – непереносимость лактозы. Ему можно есть некоторые кисломолочные продукты – сыр, творог, простоквашу, кефир, даже сметану, – но нельзя ничего жирного и нельзя свежего молока. Ничего такого, что вызывает в организме реакцию отторжения.

Мать осталась недовольна. Перестала мучить сына молоком, сметаной, сбитыми сливками, но, кажется, так до конца и не поверила даже врачу. Просто удивительно: на химика же училась!

– Как же так? – говорила она. – Все свеженькое, качественное, натуральное – и не есть?

И такой она была во всем. Дома наводила свирепый, как в хирургической палате, порядок и чистоту. Сыну шагу не давала ступить, так и ходила за ним с тряпкой. В дом вошел – переобуйся. Стоило Климову попытаться самому сварганить себе хотя бы яичницу, тут же кидалась подтирать что он там насорил или капнул. Да еще и поправляла на каждом шагу. «Ты неправильно взбалтываешь яйца». «Сковородку надо сперва нагреть». «Ты неправильно стираешь белье». «Ты неправильно держишь веник», – это если он сам пытался подмести.

– Ну если я все делаю неправильно, подметай сама, – терял терпение Климов.

– Да мне легче самой подмести, чем смотреть, как ты тут грязь разводишь! – огрызалась в ответ мать.

Был у них когда-то пылесос «Уралец», купленный еще до рождения Валерия, прослуживший верой и правдой двадцать лет. Всем хорош: верх плоский, на него еще чехол надевается, и пылесос превращается в табурет, на нем сидеть можно. В тесной квартире – самое то.

Но всему приходит конец, пришел конец и «Уральцу». Он стал захлебываться, от него запахло горелой резиной и маслом. Чинить нигде не брались. Больше таких пылесосов не выпускали, да и вообще мать объявила, что новый пылесос им не по карману, а новомодным иностранным она не доверяет. Перешли на веник, который Климов держал «неправильно».

Но это все так, житейские мелочи, можно перетерпеть. Хуже другое: мать хотела познакомить сына с «правильной», «нужной» девочкой. Например, с дочкой главного бухгалтера Останкинского комбината. Для нее это был предел мечтаний, вершина карьеры – женить сына на дочке бухгалтерши.

– У них и дача есть, и машина, и квартира хорошая, – втолковывала она уже шестнадцатилетнему Климову, а он смотрел на нее с тоской.

«Совсем задолбала». Так он думал, но вслух говорить побаивался.

Уже вовсю шла перестройка, разрешили индивидуальную трудовую деятельность, Климов видел много способов заработать и самому добиться всех этих атрибутов советского счастья – квартиры, машины, дачи, – не женясь на бухгалтерской дочке. Но втолковать что-либо матери не мог, она была уверена, что лучше его знает, как устроить его жизнь.

– Что ж ты свою не устроила? – зло бросил ей Климов в ходе одной такой перепалки. – Что ж от тебя отец ушел?

Мать не нашлась с ответом. Никогда ему не забыть, какое у нее сделалось лицо, как она стояла, глазами лупала, губами шевелила – и ни звука. Повернулась и ушла к себе в комнату. Дверь закрыла.

Они жили в «хрущобе». Двухкомнатная квартира, полученная, понятное дело, от комбината. Большая комната с тремя дверьми – в прихожую, на балкон и во вторую комнату, – и мебель-то расставить негде, простенков почти нет. И смежная маленькая комната, тесная, как спичечный коробок.

Климов просил мать отдать ему маленькую комнату. В большой все-таки воздуха больше, балкон, да и просторнее, а в маленькой ей с ее габаритами не повернуться. И в туалет она по ночам встает, из большой комнаты ближе, удобней. А так она его будит.

Но мать не согласилась.

– Ничего, вот меня не будет, останутся тебе обе комнаты, спи где хочешь.

Неужели он так часто ее обижал? Неужели она цеплялась за маленькую комнату, чтобы укрыться от него, захлопнуть дверь и ничего не видеть, не слышать? Климову казалось, что нет, кроме того случая, когда он попрекнул ее отцом, ничего такого вроде не было…

Ему тогда хотелось язык себе откусить. Он испугался, думал войти к ней, прощения попросить, но не решился. Так и смотрел весь вечер на эту закрытую дверь. Мать вышла только к ужину. Глаза вроде не заплаканы, но молчит. Поставила перед ним ужин на стол, сама села, поела – все молча.

– Мам, прости, – начал он.

– Сказанного не воротишь, – сухо оборвала его мать.

Только к утру немного отошла, стала с ним разговаривать, как будто ничего и не было, но Климов тот вечер на всю жизнь запомнил. Тогда-то он и купил ей бархатный халат. Отчасти чтоб ее задобрить. Он подрабатывал, разносил утреннюю почту. Вставал в пять утра, бежал на работу… В те годы все подписывались на газеты и журналы, он половину нес на спине в рюкзаке, а вторую волок в сумке на колесах.

Мать тоже вставала рано, чтобы на работу успеть. Они вместе уходили из дому, но Климов возвращался после почты, бросал рюкзак и сумку. Не в школу же с ними переться? Засмеют. Мать оставляла ему бутерброд, он хватал его и, жуя на ходу, бежал в школу.

Потом Климов окончил школу, поступил в институт… Это было уже в новой России. Однажды мать не пришла со смены домой. Он забеспокоился, позвонил на работу… Комбинат работал круглосуточно, но его долго футболили из одного кабинета в другой, наконец посоветовали позвонить на вахту. Климов позвонил. Вахтер подтвердил, что пришла и ушла, отработав смену, у него отмечено. Тогда Климов принялся обзванивать больницы.

Она нашлась. В больнице на другом конце города: «Скорая» увезла туда, где место было. Но к тому времени, как Климов разыскал ее, мать была уже мертва. Ей стало плохо в троллейбусе. Жили-то они на улице академика Королева, ездить на работу, на улицу Руставели, где стоял комбинат, матери было тяжело, с пересадками. Духота, давка… Вот сердце и не выдержало.

Климов поехал в больницу, поговорил с врачом. Оказалось, что у матери диабет. Ни Климов, ни сама мать этого не знали.

– Можно определить по габитусу. По внешнему виду, – пояснил врач, увидев, что Климов не понимает. – Она полная, рыхлая, ноздреватая кожа… Нет, конечно, это только специалист может догадаться…

– Она ж на молкомбинате работала! – ахнул Климов. – Там каждый месяц проверяют! Как же они не заметили?

– Хотите подать на них в суд? – скептически усмехнулся врач. – Там проверяют на вензаболевания и прочий контагиоз[1], диабет могли и проглядеть, тем более в начальной стадии. Он же не заразен.

– Доктор, а у меня нет диабета? – забеспокоился Климов.

– Можно сделать анализы, хотя по габитусу непохоже. Бывает генетическая предрасположенность, но это не приговор. Не злоупотребляйте сладким, жирным…

– На дух не переношу, – признался Климов.

– Вот и хорошо. Ешьте побольше овощей и фруктов, не ешьте жареного, не увлекайтесь пивом, занимайтесь спортом, и не будет у вас никакого диабета. Хотите сделать вскрытие?

Климов не сразу понял, что вскрытие предлагают делать не ему.

– Хотите знать, от чего она умерла? – перефразировал врач.

– Нет, не надо вскрытия, – сообразил Климов.

Он похоронил мать, всех его сбережений еле хватило. На комбинате в помощи отказали. Времена, дескать, не те, тут бы самим в живых остаться. Отказала, между прочим, та самая бухгалтерша, за чью дочку мать так усиленно его сватала. «Хорошо, что мать не слышит», – подумал он.

Ей было пятьдесят два года. Ему – девятнадцать.

Черт, и чего он о ней вспомнил? Не хотел же вспоминать! После смерти матери Климов стал фанатиком своего здоровья. Купил гантели, скакалку, боксерскую грушу, отжимался до седьмого пота. Ел только здоровую пищу. На анализы в поликлинику, правда, не бегал, времени не было.

Он окончил институт – не какой-нибудь, а Бауманку! – хотя и понимал, что по специальности работать не придется. Прибился к одному кооперативу, к другому… Они все разваливались. Тогда Климов придумал себе работу сам. Организовал курьерскую службу из одного человека. Вам надо куда-то съездить, бумагу отвезти, передать? Давайте я за вас съезжу.

И дело пошло.

Понаблюдав за конъюнктурой, Климов стал предлагать и другую услугу: стояние в очередях. Это было его ноу-хау. Работа, мягко говоря, непрестижная, но Климов и не собирался задерживаться на ней надолго. Ему не хотелось, в отличие от многих однокурсников, торговать китайской обувью. Или российским майонезом. Вот в этом, считал он, можно завязнуть на всю жизнь. А он мечтал подкопить денег и открыть свою фирму.

В госконторы – к нотариусам, в БТИ, в суды – стояли огромные очереди. Давайте я за вас постою. А вы приедете к своему часу и оплатите мое время, потраченное, оно же ваше сэкономленное. Он пристраивался в очереди с каким-нибудь детективом, время проходило незаметно. Пару раз его «кидали»: клиенты не приезжали вовремя, и все усилия Климова пропадали даром. Он даже не пытался требовать с них деньги: знал, что бесполезно. Такое бывало редко, и больше он ни за что не соглашался работать на ненадежного клиента, даже если сулили большие деньги. Все равно его работа приносила прибыль и желающих было хоть отбавляй. Налогов он, ясное дело, не платил.

Сменял двухкомнатную хрущевку на однокомнатную с доплатой. Ему помог один жук-риелтор, точно знавший, что пятиэтажки рано или поздно будут сносить. Скупал их впрок: хотел на этом нажиться. Пока не снесли, сдавал недвижимость приезжим. Климов пожалел, что ему самому этот Клондайк в голову не пришел. Прибиться на время к какой-нибудь подружке, а свою квартиру сдавать. Золотое дно!

Но дело было сделано, квартиру он обменял, на доплату плюс накопления за дежурство в очередях купил машину. Подержанную, но вполне приличную иномарку, даже не праворульную – «Форд»-универсал.

Купив машину, Климов занялся извозом. Людей возить, а тем более ловить клиента на улице не любил: хлопотно, рискованно, деньги маленькие. Он предпочитал небольшие грузы и действовал по прежней схеме. Вам надо что-то куда-то отвезти? Я отвезу. У него уже был солидный банк клиентов со времен курьерства, их он и обслуживал. Но однажды выиграл сто тысяч по трамвайному билету, именно подобрав случайных попутчиков.

Климов был в аэропорту, забирал с таможни небольшой груз. Колготки. Партия пробная, все уместилось в багажнике универсала. Но прямо на въезде с бокового пути на трассу его остановили трое: приезжий, встречающий и переводчик. Встречающий буквально распластался у него на радиаторе. Оказалось, у них «мерс» сломался. Климов удивился, он думал, «мерс» никогда не ломается, но – люди приличные! – согласился подвезти.

С ними был еще и четвертый – шофер, но его оставили сторожить сломанный «мерс», обещали прислать подмогу, как только до города доедут.

Климова заинтересовал разговор в салоне. Приезжий был итальянцем. Фирмач, поставлявший в Москву кондитерские изделия. Он жаловался, что приходится возить фурами через пять границ нежную выпечку, она от тряски опадает, теряет товарный вид… Климов слушал через переводчика.

– Я извиняюсь, – обернулся он к пассажирам, когда машина встала в пробке на въезде в город, – дело, конечно, не мое, но не проще ли купить рецепт и печь прямо на месте, чем возить через пять границ?

– Думаешь, ты один такой умный? – горько вздохнул встречающий. – У нас муки такой нет, чтоб на месте печь. Пшеницы такой нет.

Эта проблема была Климову понятна.

– Тогда возите муку, – предложил он. – Она не боится тряски.

– Cosa dice[2]? – заинтересовался итальянец.

Переводчик ему перевел.

– Дело не только в муке, – начал объяснять Климову итальянец через переводчика. – Дело и в воде тоже. У вас нет таких очистных сооружений, чтобы вода была мягче…

– Зато я знаю, кто может их сделать, – возразил Климов.

Итальянского предпринимателя так заинтересовало это заявление, что он предложил встретиться.

– А ты далеко пойдешь, – сказал Климову встречавший итальянца российский предприниматель.

Итальянец попросил еще до заселения в гостиницу провезти его по магазинам, где торговали его товаром. Климов согласился. Колготки никуда не денутся. Ему дважды повезло: именно в этот день на таможне все прошло неожиданно быстро, так что свободного времени было навалом.

Он провез итальянца с его спутниками по магазинам. Торты были красивые, но цены – запредельные. Сам он, следуя совету врача, сладкого не ел, но глядя на эти торты, просто не понимал, кто может такие деньги платить. Если б за реальную вещь – штаны там или ботинки, – он бы еще понял. Не стал бы спорить. Но торт? Принесешь его домой и съешь. Радости-то? Назавтра и воспоминаний не останется.

Пока они были в магазине, никто ни одного торта не купил, хотя продавщица на вопрос итальянца ответила, что они расходятся хорошо.

Потом Климов отвез итальянца в гостиницу, и они договорились о встрече. Встреча состоялась, и он свел российских партнеров итальянского кондитера с нужными людьми, способными изготовить водоочистители из металла нужной марки с нужными фильтрами по итальянским чертежам.

Это была колоссальная работа, и Климову поручили ее организовать. Он выполнил поручение и получил комиссионные не только от итальянских производителей (и выпечки, и водоочистных сооружений), но и от российских заводов, простаивавших без заказов. Так возникла его фирма по внедрению в России западных технологий.

С тех пор чем он только не занимался! Мокросолеными шкурами, европейским поддоном, шведской плиткой, финской черепицей… И каждый раз выяснялось, что у нас вода не та, глина не та, шкуры не те…

Особенно показательным стало строительство фабрики по пошиву дубленок в Йошкар-Оле. Опять в сотрудничестве с итальянцами, правда, уже не пекарями. Все равно Климов относился к итальянцам по-особенному: они принесли ему первую удачу. Но на этот раз, побывав на месте, итальянский специалист по дубленкам сказал:

– Даже если вы построите фабрику и будете шить строго по нашим лекалам, все равно продавать сможете только в страны третьего мира. В Европе никто вашу продукцию не купит.

– Почему?! – дружно возопили переговорщики с российской стороны.

Им очень хотелось выйти на европейский рынок. В 90-е годы все мечтали зарабатывать валюту. А кому нужны дубленки в странах третьего мира? Там и так тепло.

– Потому что у вас овцы больные. Пастбища отравлены, воздух отравлен, вода отравлена. С такой овцы не взять выделки европейского качества. Ни той пластичности не взять, ни той мягкости… И окраски ровной не добиться: пойдет затеками, пятнами…

Русские партнеры сказали, что закупят овец в Англии.

– А что толку? – покачал головой итальянец. – Им придется дышать тем же воздухом и пить ту же воду. У вас слишком много химических производств.

И все-таки фабрику решили строить. Химические производства позакрывались, воздух вокруг города постепенно очистился, овец закупили на Алтае, а Валерий Климов уже не в первый раз организовал поставку водоочистных сооружений.

Он работал и не догадывался, что заменяет в одиночку несколько министерств. У него была уже солидная фирма с разветвленными связями. Он не держал специалистов и тем более рабочих бригад в штате, но знал, где их найти в случае необходимости. Страшно даже подумать, сколько всего он знал!

Взять хоть того же Никиту Скалона с его могучей Светланой Андреевной. Никите понадобились палладиевые контакты для компьютеров отечественной сборки. А Климов знал, где их достать: на Красноярском заводе цветных металлов. Правда, «Красцветмет» не без участия фирмы Климова в начале 90-х переоборудовали в ювелирное производство, но по старой памяти они могли и палладиевых контактов наклепать, был бы заказ.

Случались у него и неудачи. Прочел, к примеру, в Интернете о дорожном покрытии, более прочном и дешевом, чем асфальт, изучил технологию и обратился сперва к московским, потом к федеральным властям. Но только сунулся, ему сразу дали понять, что дорожники в этом не заинтересованы. «Еще бы! – подумал Климов. – Они заинтересованы ремонтировать дороги раз в два года. А дороги что до ремонта, что после выглядят так, будто их недавно бомбили».

Климов объездил всю страну, много раз бывал за границей, работы стало столько, что он уже не справлялся в одиночку. Разыскал сокурсника, предложил ему должность заместителя. Тот пошел с радостью. В свою очередь порекомендовал еще одного толкового человека. Фирме нужны были разные специалисты-консультанты. В штате их не держали, они работали по договорам. Зато взяли в штат нескольких порученцев на разъездную и прочую дурную работу. Завели юрисконсульта, бухгалтерию. Наняли секретаршу. Сделали сайт.

Как и следовало ожидать, на Климова обрушился шквал предложений от разного рода прожектеров и авантюристов, изобретателей перпетуум-мобиле и прочих искателей «философского камня». Ему сулили златые горы, верные способы обогатиться. Климов нашел к ним подход. Он всех принимал и внимательно, вежливо выслушивал. Всякий раз его уверяли, что все просчитано, риска никакого, а громадная прибыль гарантирована.

– Хорошо, – отвечал он, – я согласен попробовать вашу идею. Но вплоть до окончания эксперимента и получения первой прибыли все ваши активы переходят в мое распоряжение.

Тут же, как правило, выяснялось, что помимо «золотой» идеи никаких активов нет.

– Как насчет квартиры, машины? Вы согласны их заложить? Вы же говорите, что все стопроцентно надежно. Стало быть, вы ничем не рискуете.

Сразу появлялись всяческие «но», энтузиаст-изобретатель увядал, начинал заикаться и бледнеть.

– Хотите участвовать в наших прибылях, – со злорадной улыбкой выпроваживал его Климов, – участвуйте в наших рисках.

Он зарегистрировал компанию «Прорыв» как научно-производственное объединение – НПО: это давало возможность снизить налоги. Как только фирма развернулась и стала заметной, на нее начали «наезжать». Пожарные, санэпидстанция и просто бандиты. Пожарных и эпидемиологов Климов еще мог понять: людям кушать хочется, а заработать сами они не могут. Но когда появились бандиты – «мы этот район крышуем… делиться надо…», – он их выгнал и пошел в милицию.

В милиции долго мялись и дали понять, что сделать ничего не могут.

Климов снялся с места и переехал в другой район. Через некоторое время там повторилось то же самое.

– Ну, вы и нас поймите, – мучительно подбирал слова участковый, – что мы можем? Пока состава нет…

– То есть пока я еще жив? – издевательски уточнил Климов, но его сарказм пропал даром.

Он предложил несколько вариантов того, что милиция может сделать, не дожидаясь, пока он станет трупом. Поставить пост. Установить камеру наблюдения. Внедрить своего человека. Устроить засаду.

– Нам фондов не выделяют… – вздыхал милиционер. – Людям тоже как-то жить надо…

– Хотите сказать, что они пришли от вас? Так бы прямо и говорили. Только давайте я буду платить вам напрямую, без посредников.

Но участковый этот вариант отверг.

Вот тут и появился в жизни Климова Влад Саранцев.

Он пришел – выхоленный наглый красавчик, настоящие мужчины таких терпеть не могут, – и откровенно предложил отдать ему бизнес. Вот просто так. Мол, ты работай, рискуй, плати налоги, будут у тебя неприятности – это твои проблемы, а вот прибыль буду получать я.

– С какой радости? – мрачно осведомился Климов. – На зарплату к тебе я не пойду.

– Захочешь дышать – пойдешь. У меня отец – депутат. Это наш район.

Этот разговор происходил уже в начале нового века.

– Я лучше бизнес закрою и за границу уеду, – сказал Климов.

– Да ладно, чего ты сразу взъелся? Договоримся, – пообещал Саранцев.

– Договоримся? Тогда что я с тебя буду иметь? Что ты с меня – понятно. Кстати, о такой доле забудь сразу, я не буду ишачить за тридцать процентов. Положим, и за пятьдесят не буду. Поумерь аппетиты, а то совсем без ужина останешься.

Договорились так: Влад приводит в фирму перспективных клиентов – у него связи за границей! – и дает новое помещение. Помещение в таком месте, что никакие бандиты не сунутся. За это становится совладельцем и получает сорок процентов прибыли. Минус налоги, плюс комиссионные за каждого приведенного клиента.

Влад хотел пятьдесят, но Климов сумел свести к сорока – чудовищной, по его мнению, доле. Однако Влад и впрямь нашел отличное помещение: в старинном доме прямо позади здания ФСБ. По такому адресу не то что бандиты, даже пожарные и санэпидстанция боялись соваться с поборами. И сумасшедших изобретателей поубавилось. А Климов начал занижать доходы.

Обмануть Саранцева ничего не стоило, он ни черта не смыслил в бизнесе. Конечно, он был всего лишь «фасадом», брокером, за ним стояли другие люди. Но эти люди, пришел к выводу Климов, нахапали столько, что были уже не в состоянии контролировать свои деньги, сбивались со счета. Впрочем, им все было мало. Климов прекрасно понимал, что у них и расходы велики: сами не знают, сколько получают, сколько тратят. Но ему не хотелось входить в их положение. Ему хотелось, чтобы они задохнулись под этой горой денег, чтобы она погребла их, как в мультфильме «Золотая антилопа».

Ну а пока Влад вздыхал с важным видом:

– Ох, чувствую, ты меня обираешь! Пользуешься моей добротой!

– Ничего, с голоду не сдохнешь, – отвечал на это Климов. – Я ж у тебя не один такой, ты со скольких взимаешь?

– А вот это коммерческая тайна! – негодовал Влад. – У меня тоже расходы, я тоже делиться должен.

Климов разузнал о нем все. Отец Саранцева и вправду был депутатом, но и он служил «фасадом»: главным в их семье теневым воротилой считался дед, бывший профсоюзный деятель, связанный с госбезопасностью. После развала СССР он прибрал к рукам много вкусной профсоюзной собственности. Как знать, может быть, и «социалку» Останкинского молокозавода, те самые санатории и профилактории, которыми так и не воспользовалась бедная «Маруся Климова», она же Мариванна, мать Валерия. Отсюда же, возможно, и офис с видом на ФСБ. Но и он действовал не один. Климов с легкостью заставил Влада выболтать, на кого именно он работает. Влад выболтал и сам не заметил.

Климов очнулся от размышлений, еще раз проверил бумаги. Технологию производства метанола на малотоннажных заводах предложил ему еще в начале нового века один из институтов подмосковного научного городка Троицка.

Метанол пить нельзя, в чем на собственной шкуре убедились многие пьяницы, но он служит так называемым прекурсором – исходным компонентом синтеза биотоплива.

В Европе все помешаны на биотопливе, но получение прекурсора, коим является метанол – штука трудоемкая: громоздкие заводы окупаются только при годовой мощности не меньше ста тысяч тонн. А в Европе любят все маленькое, миниатюрное. Климов навсегда запомнил, как вез того первого итальянца к очередному кондитерскому магазину мимо типографии «Московская правда».

– Что это? – спросил итальянец, когда они остановились на светофоре.

– Типография, – сказал переводчик.

– Типография? Я думал, тут самолеты делают. Не понял только, почему в центре города, – признался итальянец.

Переводчик перевел, и все в машине захохотали.

Климов и потом не раз с этим сталкивался. «У меня большая фирма, – с гордостью сказал ему один партнер из Голландии. – У меня работает двадцать семь человек». Поэтому малотоннажные заводы, – по существу, отдельные установки по производству метанола, – идеальное решение для Европы.

Получив письмо и данные из института в Троицке, Климов разослал по многим европейским фирмам деловое предложение, но ответа не получил. Прошло десять лет, он уже и думать забыл о метаноле, уже сказал друзьям из Троицка, что дело дохлое, как вдруг Влад подкатил с ответным предложением. Его отец-депутат побывал в Страсбурге на заседании ПАСЕ, где обсуждались вопросы экологии. Его вывели на одну норвежскую фирму. Фирма «Торкетилл» заинтересовалась производством метанола, хочет прислать представителя.

Климова тогда что-то кольнуло, насторожило, но он до того обрадовался, что не стал морочить себе голову вопросом: а откуда Влад знает о метаноле? Деловое предложение по технологии, разработанной в Троицке, Климов рассылал еще до знакомства с Владом. Сам Влад в технике ни черта не смыслит и думает, что творог добывают из ватрушек.

Но он отмахнулся от сомнений, сам списался с фирмой «Торкетилл», все проверил, не полагаясь на Влада. Да, солидный и компетентный клиент. Производит биотопливо. Удивительное дело: Норвегия добывает нефть в Северном море, казалось бы, зачем ей биотопливо? Нет, они уже смотрят вперед, когда запасы нефти истощатся. Да к тому же на экологии чокнулись, как все европейцы. Ну да, с кем-то из норвежских депутатов, указавших ему на фирму «Торкетилл», отец Влада разговорился на экологической сессии ПАСЕ…

Откуда же все-таки они узнали о метаноле? Да какая, к черту, разница? Климов заказал перевод подробного технологического описания малотоннажной установки и отослал в Норвегию. Это была еще не полная технология, а только приманка, но описание давало представление о процессе. Вскоре из города Тронхейма пришел ответ. Норвежцы готовы купить технологию.

И теперь у Климова были все основания радоваться и предвкушать. Ему даже плясать хотелось. Он вызвал представителей института из Троицка, они приедут в понедельник. Норвежец прилетает во вторник первым рейсом, переводчик приглашен, всем вместе им предстоит пробить глухую стенку и внедрить-таки современную российскую технологию на Западе. А остальные, не ответившие на его деловое письмо, пусть потом локти себе кусают. Конечно, Климов и им технологию продаст, но много позже, когда норвежский партнер уже получит преимущество от эксклюзивного пользования.