Возвращение

Глава 5

Вечер выдался хуже некуда. Лорейн ушла домой в слезах. Никак не определится со стратегией в отношении бывшего муженька. Моника вернулась от Хэнка ревмя ревущая. Этот грубиян и при ребенке не может скрыть своей неприязни к Патрику. Знает прекрасно ее реакцию и будто нарочно доводит. Ладно. Монику уложил, Лорейн проводил, теперь и самому не грех поплакать.

«Не могу больше. Не могу. Не хочу ничего. Жизнь моя! Сердце мое! Мой единственный! Милый! Зачем ты оставил меня? Что я буду делать здесь один? Сколько еще мне мучиться? Ничто меня не радует, не ладится без тебя ничего. Всё плохо! Плохо!». Не раздеваясь, Патрик повалился на постель. На их с Роджером постель. Он не мог на ней спать, после того как… ни за что не заснул бы здесь один. Слишком остро чувствовалось бы одиночество, невозместимость потери, страшная безысходность. Только поплакать он ложится на нее. Подушка Роджера всё еще сохраняет запах, и простынь, по крайней мере, так кажется. Он не всхлипывал, не выл, вслух не причитал, хотя, мог себе это позволить – отсюда Моника его бы не услышала. Обильные крупные слезы ручьем катились из глаз. А больше ни на что не было сил. Вся энергия уходила в стремление души туда, к любимому, где бы он ни был. Всей своей сущностью старался Патрик покинуть тело, вырваться из ненавистной, ненужной теперь оболочки и… что тогда? Где он окажется? Воссоединятся ли души их? Он очень хотел в это верить, но наверняка не знал, видимо, потому и не получалось. Тело крепко держало метущееся существо, не выпускало ни на секунду. «Забери меня к себе! Забери! Зачем мне быть здесь, когда ты где-то еще?» В домофон позвонили. «О, Боже! Эта Лорейн неплохая тёточка, участливая и дружелюбная, но иногда перебарщивает». Патрик задрал футболку и утерся ею, как полотенцем.

– Кто там?

– Салли? Добрый вечер. Вы помните меня? Майкл Дуглас.

«Как ни помнить. Дорогая подружка мне весь вечер тобой мозги компостировала».

– Да, я вас знаю. Чего вы хотите?

– Хотелось бы поговорить с вами, не впустите?

– Заходите.

– Простите, что так поздно, здравствуйте еще раз.

Патрик не стал приглашать его в дом, а усадил в плетеное кресло на веранде. Сам уселся в такое же напротив. Уже совсем стемнело, но света из окна кухни, на вкус Патрика, хватало вполне.

– Итак, чем я обязан, мистер Дуглас?

– Майк. Прошу прощения за то, что беспокою вас, наверное, глупо было прийти сюда. Да. Я и сам теперь понимаю, чистая нелепость. Но, поверите, вот только, пару минут назад, разговор с вами казался мне единственным выходом. Извините, у вас не найдется чего-нибудь выпить?

– Мистер Дуглас, я очень устал, как вы заметили сами, уже довольно поздно. К тому же, недавно я лишился очень дорогого человека, и до сих пор горюю. Так что, если можно, ближе к делу, пожалуйста.

– Окей. Вы, наверное, догадались, речь пойдет о Лорейн.

– Не догадался, но в принципе да, мог бы.

– Это, может быть, прозвучит наивно. Я прошу вас повлиять на нее. Вы, как я понимаю, много значите в ее жизни.

– О, вы преувеличиваете.

– Нет, нет. Так и есть. Она очень, очень вас ценит.

– С чего бы очень? Мы не так давно и дружим с ней. И не слишком близко. Просто приятельствуем, дети учатся вместе. А как, собственно, по-вашему я могу на нее повлиять?

– Понимаете, в свое время я совершил ошибку. Чёрт знает, что нашло на меня. Кризис среднего возраста, или вроде того. Захотелось приключений, вольной жизни, показалось, что поторопился обзавестись семьей. Короче, просто сбежал. Хотел начать заново. А вот теперь наоборот, пытаюсь всё вернуть. Мы ведь даже не разведены с ней официально. И вот мое появление вылилось в повод как следует оформить все бумаги. Она хочет расставить точки над i, узаконить разрыв.

– Ее можно понять.

– Разумеется. Но почему бы не дать мне шанс? Я хочу быть с сыном, вообще, со своей семьей. Теперь я точно знаю, что сделал правильный выбор, женившись на Лорейн. Она моя женщина. Та самая, если вы понимаете, о чём я.

– Я понимаю. У меня тоже был такой человек. Тот самый. Единственный. Только для меня.

– Вот видите! О, господи! У вас и впрямь большое горе. Пожалуйста, простите, я так бесцеремонно вторгся.

– Ничего. – Патрик закрыл лицо ладонями. – Это вы извините меня. Сейчас я успокоюсь.

– В принципе, просьбу свою я уже изложил, так что мне пора. Послушайте, а не хотите поехать куда-нибудь? Выпить, отвлечься.

Патрик шмыгнул носом, улыбнулся.

– А вы не такой гомофоб, как ваш приятель Хэнк?

– У него, всё-таки, есть причина. А у меня – никаких.

– Злые гомосеки вырвали из рук горячо любимое дитя? Это вы называете причиной?

– Вообще-то я имел в виду его отца.

– Клянусь, ни о чём подобном я и не слыхивал.

– Ну, вот и поедемте. Вам не помешает немного развлечься. Заодно перетрем это дело.

– Спасибо, Майк, никак не могу. Дочка одна останется.

– Ясно.

– Отвыкли от отцовских обязанностей?

– Каюсь, каюсь.

– Наверное, я не должен вам этого говорить, дружеская солидарность будет нарушена, ну, да ладно. В общем, знайте, не всё так однозначно, как кажется. Как она пытается вам показать. Она сомневается, Майк. Очень сильно сомневается. Думаю, разговоры об оформлении бумаг, своего рода проверка, я бы даже сказал, истерическая демонстрация. Боюсь ошибиться, но, полагаю, вам следует быть понастойчивей, поуверенней в себе. Возможно, она и сдастся.

– Я, вроде, и так уж напираю слишком сильно. Сегодня она судебным запретом пригрозила.

– В первую очередь она мать. Немного ревнует к вам Саймона. Обидно, она всегда была рядом, а вы явились через столько лет и он уже души в вас не чает. Но, вместе с тем, она прекрасно понимает, нельзя лишить мальчишку отца. Тем более родного. Будьте осторожны, не переусердствуйте, но и не отчаивайтесь, не опускайте рук.

Майк глубоко вздохнул:

– Ох, как это тяжко. Все эти игры «политические». Ну, что же, сам виноват. Оборвать легко, а вот связать обратно…

– Извините, не слишком помог вам. Надавал противоречивых советов: «будь понастойчивей», «не перегибай».

– Нет, нет, я очень тебе благодарен. Хотя бы дал понять, что всё не безнадежно.

– Не безнадежно. Ни в коем случае. И, знаешь, я попробую склонить ее в нужную сторону.

– Правда?! Позволишь обнять тебя?

– С удовольствием, спасибо.

– Тебе спасибо! Дай мне свой номер, может, встретимся на днях? Посудачим о Хэнке.

– О, непременно! Я умираю от любопытства.

«Славный парень. И такой приятный на ощупь. И пахнет хорошо». Патрик давно уже не вдыхал так глубоко настоящего мужского запаха. Следует признать, белье и подушка сохранили немногое. Почти одну иллюзию. «На месте Лорейн я бы не долго кочевряжился. Нужно будет сказать ей об этом. Майк хороший человек. Добрый и совестливый. Кажется, он уже достаточно наказан. Можно допускать к телу». Патрик хотел сейчас же позвонить ей, но раздумал. Появилось ощущение упущения. Будто забыл нечто важное, отвлекся от чего-то не терпящего пренебрежения. Ах, да. Конечно отвлекся. Ведь Дуглас прервал его «сеанс связи» с Роджером.

Катарсис прошел. Наступило опустошение. Он вернулся в свое соломенное кресло, взглянул на звезды, набрал полные легкие прохладной вечерней свежести. Тягучие, навязчиво повторяющиеся мысли сами собой сложились в нехитрые, кое-как рифмованные строчки:

Забери меня к себе.

Сжалься.

Что мне делать без тебя в этом мире жестоком и грубом?

Забери меня к себе.

Ну, пожалуйста!

Что тебе стоит, протяни только руку.

Забери меня к себе.

Я хочу улететь в твою долгую синюю высь.

Забери меня к себе.

Забери!

Ну, а если не можешь – вернись.

Этим финальным «вернись» он как будто резко дернул струну, натянутую где-то глубоко внутри. Но она не оборвалась, а только дребезжание жалобное волной прошло по телу. Как электрический разряд. И звук пронзил тишину. Что это за звук? Опять кто-то в дверь звонит. Снова Майк? Нет. Какая-то женщина. Незнакомая.

– Кто вы? Что вам нужно?

– Простите, вы меня не знаете, но я… можно войти?

– У вас случилось что-то? – «Голос такой встревоженный, как будто за ней гонятся. Может лучше впустить, а потом разбираться? Жаль, что Майк уехал». – Входите! С вами несчастье? Вызвать полицию?

– Нет, я просто слишком волнуюсь. Лучше было мне прийти днем. Я так и собиралась, но… дело в том, что я… – Вдруг тон ее резко переменился. – Слушай, Патрик, – в голосе зазвучал упрек, если не сказать злоба, – а кто это был у тебя сейчас? Ты что, теперь с ним?

– Э… он мой знакомый. Разве я должен давать вам объяснения? И вообще, если вы имеете какое-то отношение к этому мужчине, то знайте, он очень хочет помириться с женой, вернуться в семью, к своему сыну, так что, советую держаться от него подальше и от меня заодно. Вы так сильно нервничали, я подумал, вам грозит опасность, но если ничего такого нет, и вы просто следили за нами, то прошу на выход.

– Подожди, умоляю. Нам надо объясниться. Я этого мужика не знаю, и знать не хочу. Просто мне показалось… не важно, в общем, я имею, как ты сказал, отношение, только не к нему, а к вам.

– К кому это к нам?

– К тебе, к нашей… то есть к Монике.

– Вы что? Неужели вы ее… – Патрик сел. Ослабели ноги. – Вы ее мать? Так значит, вы живы. А Хэнк об этом знает?

– Прошу тебя, не упоминай этого ублюдка. С ним мы потом разберемся. Ладно, Патрик, играть в кошки-мышки бессмысленно. У меня была заготовлена история. Чтобы всё постепенно, чтобы никого не травмировать. Но рассказывать ее не в такой драматической обстановке нужно было. Этот парень сбил меня с панталыку. В общем, предполагалось сказать, что я родственница Роджера, скажем, племянница, или двоюродная сестра и хочу войти в семью на правах доброй тетушки. Но ты ведь всё равно не поверил бы мне?

– По крайней мере, отнесся бы скептически. Я прекрасно знаю его семью и всех, кто был ему дорог. Вас в этих списках не значится. Но, так как версию с племянницей вы сами сразу же отбросили, то?

– То скажу тебе правду. Хочешь, верь, хочешь нет. Только не жди, предупреждаю сразу, что я легко откажусь от попыток заслужить твое доверие.

– Вы меня пугаете.

– Да, аистёнок. А дальше будет еще страшнее. Наша жизнь теперь чёрт знает во что, превратиться может. Впрочем, будем надеяться на лучшее, раз уж мы снова вместе, потому что я… – Последнего слова можно было не произносить. Достаточно одного аистёнка. Так его называл только... – Роджер.