Кэти сама не понимала, как ей удалось увезти Трэвиса из города так быстро. Должно быть, паника, охватившая ее, способствовала ее удаче. Зачем он вернулся? После стольких лет, после четырех лет? Что заставило его снова войти в ее жизнь?
И почему вдруг он решил явиться именно тогда, когда все собрались возле церкви?
В тесном экипаже, зажатая между своим поклонником и «мужем», которого все давным-давно считали погибшим, Кэти молча строила и отвергала тысячи всевозможных планов. Артур, естественно, настоял на том, чтобы отвезти ее домой.
Будучи галантным, он предложил включить в их компанию и Трэвиса. Хотя, откровенно говоря, что еще ему оставалось делать?
Кэти ощущала на себе взгляд Трэвиса столь же явственно, как и нажим его твердого бедра на ее собственное. Он постоянно переводил его с Джейка на Артура, а потом на нее, и в этой неукоснительной последовательности было нечто жутковатое. А то, что она сидела так близко от него, ни в коей мере не способствовало ясности мысли. А ведь соображать она должна была сейчас быстро, не теряя времени.
— Так как, вы говорите, ваше имя? — внезапно спросил Трэвис, и Артур подпрыгнул на сиденье будто подстреленный.
Кэти едва удержалась от стона — так ее раздражала эта мужская стремительность и непоследовательность. Ради всего святого! Ведь Артур не сделал ничего плохого. Уж если у кого и была причина нервничать и искать правдоподобных объяснений своему поведению, так это у Трэвиса!
— Это Артур Фезерстон, — ответила она, когда поняла, что один из ее спутников не способен к членораздельной речи. — Он наш школьный учитель.
— А!.. — сказал Трэвис и не спеша кивнул, а затем принялся разглядывать незнакомца сощуренными глазами. — Как мило с вашей стороны, что вы проводили Кэти в церковь. И часто вы провожаете ее туда?
Артур заерзал на своем сиденье и слишком долго собирался оторвать руку от поводьев, чтобы ослабить вдруг ставший тугим воротничок. Кэти почувствовала, как он дрожит. Вспышка раздражения, внезапно накатившая на обоих мужчин, передалась и ей. Артур вызывал у нее раздражение, но дать в зубы ей почему-то захотелось Трэвису Дину. Но зная, что вид женщины, дающей в зубы мужчине, несомненно, вызвал бы у Артура обморок, Кэти сдержала свой естественный порыв и только довольно резко сказала:
— Да, это бывает часто.
Бровь Трэвиса вопросительно поднялась, и он внимательно посмотрел на нее.
— Дело в том, — продолжала она, прилагая отчаянные усилия, чтобы стереть эту гнусную полуулыбку с его лица, — дело в том, что Артур ухаживает за мной.
— Это правда?
Синие глаза впились в глаза Кэти с такой яростью, что она могла ответить только таким же яростным взглядом. Ведь прошло четыре года, четыре года! Неужели он рассчитывал, что все это время она просидит у камина, предаваясь мечтам о нем и умирая от тоски?
Конечно, то, что первые два года его отсутствия она занималась именно этим, ему было знать незачем.
Школьный учитель шумно откашлялся, и они оба посмотрели на него.
— К вопросу об ухаживании, сэр, — сказал Артур смущенно. — Дело в том, что мы оба считали, что вас нет в живых, мистер Дин. Но естественно, раз вы вернулись к семье, я готов отступиться.
Кэти с минуту смотрела на школьного учителя, потом перевела взгляд на Трэвиса. Черт бы его побрал! Но она не заметила на его лице улыбки удовлетворения и самодовольства.
Теперь молчаливый школьный учитель направил экипаж по неровной, покрытой выбоинами дороге к ранчо, и Кэти затаила дыхание, ожидая реакции Трэвиса. В конце концов он не видел своего дома четыре года.
После его исчезновения Кэти перебралась в опустевший дом, чтобы привести его в порядок и вести там хозяйство.
Когда-нибудь он перейдет Джейку, а уж она позаботится о том, чтобы ее сыну досталось что-нибудь от его беспутного папаши вдобавок к синим глазам и ямочкам на щеках.
И почему это ее так беспокоит, что подумает Трэвис о ее усилиях привести все в порядок? Она не могла этого понять, но чувствовала, что ей стало тяжело дышать. Грудь что-то сжимало, не давая вздохнуть свободно. Она ждала.
— А что же случилось с фермой? — поинтересовался наконец Трэвис, обводя глазами двор ранчо.
Кэти с трудом перевела дыхание. Да, ее дом не был образцовым. Крыша его немного осела посередине, а двери амбара пьяно раскачивались или уныло висели на сломанных петлях. Но лошади выглядели здоровыми, ограды ко-ралей прочными, и у Трэвиса не было никакого права быть недовольным.
Где он был в самое дождливое лето, которое им довелось пережить?
Когда ей приходилось не спать целыми ночами, чтобы выливать воду из ведер, подставленных под водостоки, не давая им переполняться? Где он, спрашивается, был, когда повредило ветром южную изгородь и ее лучшая кобыла сломала ногу, пытаясь перепрыгнуть через нее? Где он был, когда ей приходилось ремнем привязывать Джейка себе на спину, как это делают индианки со своими детьми, и ставить ограду из колючей проволоки?
Черт возьми! Где он был?
— Что случилось? — огрызнулась она. — Случились последние четыре года.
— А кажется, что минуло сорок лет, — пробормотал Трэвис, качая головой.
Нежное чувство к нему, которое ощутила Кэти, тотчас же исчезло.
— Знаешь, Трэвис, — начала она, чувствуя, как гнев ее вновь нарастает. Ни один человек не мог довести ее до белого каления так быстро, как этот, от близости которого плавились ее кости и кровь вскипала в жилах.
— Хотя, — мягко перебил он ее, прежде чем Кэти успела выпустить весь пар, — после стольких лет вдали от дома и это зрелище ласкает глаз.
«Где бы он ни был, — подумала она, — но даже если он не тосковал по мне, то уж по своему ранчо наверняка скучал».
— Ладно. Думаю, вам о многом надо поговорить, — вмешался Артур, и тут Кэти и Трэвис изумленно воззрились на него, потому что почти забыли о его присутствии. Об Артуре так легко было забыть.
— От этого нам никуда не уйти, — сказал Трэвис и перегнулся через Кэти, чтобы протянуть руку и попрощаться со школьным учителем. — Разрешите еще раз поблагодарить вас, мистер… Гм…
— Фезерстон, — подсказала Кэти. — Артур Фезерстон.
Узкая рука школьного учителя потонула в широкой и крепкой ладони Трэвиса. Пожатие было, должно быть, болезненным, но, следует отдать ему должное, Артур лишь слегка вздрогнул.
— Ну, мы искренне благодарны за то, что вы нас подвезли, — сказал Трэвис минутой позже, выпрыгивая из экипажа и явно торопясь расстаться с его владельцем. Он повернулся к Кэти, чтобы помочь ей выйти, и, когда его пальцы сжали ее руку, сердце Кэти на мгновение остановилось и пропустило удар, как бывало всегда, когда он оказывался рядом с ней. Она взглянула на него и поняла, что он заметил ее волнение и обрадовался этому.
Черт возьми! Кэти вырвала руку и повернулась, чтобы снять с сиденья Джейка. И только тогда обратила внимание на бедного Артура. И почему, скажите на милость, мысленно она всегда называла его «бедным Артуром»?
Держа Джейка на руках, она улыбнулась Артуру. Он повернул экипаж и поспешно, чуть ли не галопом, выехал со двора, оставив после себя только облако пыли.
И вот она опять осталась наедине с человеком, бросившим ее четыре долгих года назад.
— Вниз! Пусти! — скомандовал Джейк, отталкивая мать и вырываясь из ее объятий. Она опустила его на землю.
Запрокинув маленькую головку, он внимательно и задумчиво разглядывал своего отца, потом повернулся и вприпрыжку помчался к амбару, где его ждало семейство щенков из нового помета.
Кэти наблюдала за стоявшим рядом с ней мужчиной. С удивленной улыбкой Трэвис смотрел вслед мальчику до тех пор, пока тот не скрылся за дверями амбара. Сердце ее сжалось, когда она заметила раскаяние на лице Трэвиса.
— Он красивый малый, — наконец проронил Трэвис и медленно повернулся к ней.
— Я тоже так считаю, — ответила Кэти, с трудом проглотив комок в горле.
— Сколько ему?
Она вся внутренне ощетинилась:
— Чуть больше трех.
Кивнув, Трэвис заметил:
— Значит, он мой.
Да как он посмел это сказать? Ведь он прекрасно знал, что был у нее первым и единственным мужчиной!
Она холодно посмотрела ему прямо в глаза. Прежде чем они заговорят о чем-нибудь еще, он должен кое-что уяснить.
— Нет, Трэвис, — возразила она решительно. — Он мой.
— Да он просто моя копия! — воскликнул Трэвис, махнув рукой в сторону амбара.
Носком поношенного черного башмака Кэти постукивала по глине.
— То, что у мальчика твои ямочки на щеках, еще не делает его твоим сыном.
Трэвис фыркнул:
— В таком случае я хотел бы знать, а что же делает?
— Я скажу тебе, Трэвис. — Кэти выступила вперед, ткнув ему в грудь указательным пальцем. — Быть с ним здесь и днем и ночью. Носить его на руках, когда он заболел крупом и едва мог дышать… рассказывать ему сказки перед сном и отгонять от его постели страшных чудовищ… радоваться, когда он делал свои первые робкие шаги…
Кэти глубоко вздохнула и продолжала бы, если бы Трэвис не схватил ее за плечи и не встряхнул с силой.
— Неужели ты думаешь, Кэти, что мне хотелось уйти?
— А что еще я должна была думать, Трэвис? — огрызнулась она, откидывая голову назад и яростно встречая его взгляд. — Ты отправился в Сан-Франциско по делу всего на четыре дня, а вместо этого исчез на четыре года!
— Это была не моя вина, — ответил он, крепче сжимая ее плечи. — Я могу все объяснить.
— Слишком поздно! — отрезала Кэти и высвободилась из его рук, пока теплота его прикосновения не лишила ее столь тяжело дававшейся ей силы сопротивляться.
Трэвис провел обеими руками по волосам, и Кэти сделала отчаянное усилие, чтобы не заметить, как напряглись мускулы на его руках.
— Кэти, — сказал он, и руки его упали вдоль тела. Он покачал головой. — Не таким я представлял свое возвращение.
— А я и вообще не представляла, что это произойдет.
— Мне следовало тебе написать.
— То, что следовало, ни черта не значит, Трэвис.
— Я ведь не хотел обидеть тебя, Кэти, — сказал он мягко.
Но он это сделал. Более чем кто бы то ни было другой, Трэвис Дин ранил ее чувства, отчаянно обидел ее. Она доверяла ему. Любила его. Ждала его, как последняя дура.
О Господи, его голос и сейчас обладал особой властью над ней. От его звука вдоль ее спины пробежали мурашки, как от нежной и легкой ласки. Она помнила теплые летние ночи, когда он сжимал ее в объятиях и они лежали на лугу, глядя на звезды. Она помнила прикосновение его рук, вкус его губ и тяжесть его тела.
Но она помнила и то, как узнала, что беременна, что осталась одна, и как долго и уже почти без надежды на его возвращение ждала его.
Она замерла, будто окаменев.
— Да, много времени прошло, Кэти.
— Слишком много, Трэвис.
Он покачал головой, потянулся к ней и привлек ее к себе прежде, чем она успела отпрянуть. Он прижал ее к груди, и она ощутила бешеное биение его сердца, в унисон с ее собственным.
— Четыре года или четыреста лет, Кэти, — прошептал Трэвис, склоняя голову к ней, — и все же эта магия сохранилась между нами.
Их губы встретились, и его поцелуй отнял у нее последние силы, ее колени ослабли и подогнулись. Четыре года растаяли, растворились в горячем, жадном желании, поднимавшемся внутри ее тела, как волна, яростно обрушивающаяся на берег.
Потом Трэвис оторвался от ее губ, посмотрел ей в глаза и сказал:
— А теперь, Кэти, дорогая, почему бы тебе не рассказать мне о моих похоронах, о нашей свадьбе и о сыне? И не обязательно в таком порядке.