Враги вроде тебя

Как бы я ни ненавидел Ползина, в одном он прав: в «Клетку» мне стоит надеть нечто сабмиссивное.

По правде говоря, сексуальные предпочтения Ползина больше распространяются на пышных женщин, чем на плоскогрудых. Но престижа ради ему нравится держать в руках похожую на супермодель девицу, на чью роль я превосходно подхожу.

Плюс это идеальный способ отвести внимание от того, кем я в действительности являюсь.

Я свободен в действиях, ношу дорогую одежду, а если кто-то ко мне обращается, говорю исключительно о своей второй личности — Кейт. Кейт довольно эгоцентрична. Рядом с ней никто долго не выдерживает, а значит, ни о чем не догадается. Подружка Ползина красива, скучна, хочет шикарно выглядеть и получать прекрасные подарки.

Выбор прикида Кейт — облегченный сабмиссивный вариант. Нечто такое, что будет выделяться в месте вроде «Клетки», но при этом не будет смотреться неуместно. БДСМ-подиум. Как только образ в голове складывается, я тут же начинаю действовать.

В семь Ползин присылает машину. Когда я его сопровождаю, мы всегда ездим вместе. Мое условие.

В момент моего прихода он в гостиной пентхауса меряет шагами пол со стаканом янтарной жидкости в руке. На нем надет обычный простецкий черный костюм, белая рубашка, галстук отсутствует, зато есть кожаные перчатки.

Я в своем длинном черном пальто останавливаюсь посреди комнаты и жду его слов.

— Ну? Что ты надела? — рычит он. До меня доходит, что он нервничает. Не стоило бы удивляться. Самое слабое место у Ползина — самолюбие. Видимость в глазах других людей очень для него важна.

Неспешно расстегиваю и распахиваю пальто, но не снимаю.

— Подойдет? — унылым тоном спрашиваю я.

Он меня разглядывает, напряжение испаряется.

— У тебя отличная интуиция, Катерина.

Я решился на римскую рабыню. Короткая белая туника закрывает меня от плеч до верхней части бедер, выставляет напоказ длинные гладкие ноги и маскирует несуществующую грудь. Золотистые застежки на плечах удерживают тунику на месте, а ошейник и манжеты оборудованы кожаными золотистыми хомутками. Приспособления скорее декоративные, чем функциональные. Меня ничем не удержать, если вдруг кто-нибудь решит меня обуздать.

Мягкие кожаные ремешки гладиаторских сандалий крест-накрест обвивают ноги почти до колен, и мне удалось припрятать два лезвия в задней части ремешков, которые тянутся от каблуков до голеней. Два тридцатисантиметровых лезвия. Гениально, если спросить меня.

В общем, прикидец у Кейт идеальный, создает впечатление безобидной женской красоты. Покорности.

Этот ход мыслей провоцирует визуальный образ, от которого вот уже несколько недель я пытаюсь избавиться. Громадный американский агент стоит на коленях с моим членом во рту. А позже ублажает себя по моему приказу.

«Пожалуйста... Мне нужно кончить. Позволь мне кончить, Кит».

«Скажи мне свое имя».

«Уилл».

Уилл.

Как дурак я позволил ему уйти и продолжать сражаться, зная, что он желает Ползину смерти. Зная, что он за ним вернется.

После того вечера я усилил службу безопасности Ползина еще на уровень. Вот почему сегодня я отправляюсь с ним в «Клетку» — эксклюзивную темницу для богатеньких уродов типа Ползина, где можно разыграть сцену. Охрана там обеспечена должным образом.

Раньше перед его прибытием меня удовлетворял один-единственный обход, потом я оставлял его с Дмитрием, а сам с остальными членами команды осматривался снаружи. Никто не рискнул бы напасть в месте вроде «Клетки».

Никто, кроме американца.

Уилла.

— Совершенство, — говорит Ползин, когда я застегиваю пуговицы своего пальто. Теперь в его голосе звучит удовлетворение. — Ты будешь домашним питомцем. Можем всем сказать, что ты пришла впервые и сегодня только понаблюдаешь.

Боже, при мысли о том, что придется смотреть, как он будет обрабатывать несчастную сабу — может, даже в том головном уборе, что он показывал ранее — меня начинает мутить. Однако я сохраняю тоскующее выражение на лице. Мне прекрасно известно, кто такой Ползин.

Вспоминаю часто цитируемые Арчи слова: «Иногда для достижения благих целей стоит заглушить совесть».

Будь я другим человеком, возможно, вытатуировал бы эти слова на руке на хинди или на японском. Но я не такой человек. Я не верю, что нанесенные чернилами на кожу слова делают все правдивее или более личным и значимым. Да и, кроме того, что это за мантра вообще? Вряд ли здесь есть чем гордиться.

Во внутреннем лифте мы спускаемся в гараж. Дмитрий ждет возле дверей вместе с Глебом, парень недавно приехал из родной страны Ползина. Дмитрий — громила, но Глеб огромен. Движется еще медленнее Дмитрия, но все равно способен прикрыть спину.

Они провожают нас к ожидающему лимузину. Глеб открывает заднюю дверцу мне, а Дмитрий — Ползину. Мы усаживаемся, за нами следует Дмитрий. Глеб садится вперед, по соседству с водителем. Его грузное мускулистое тело заполняет половину передней части салона, он почти касается водителя. Большая квадратная голова практически задевает крышу машины.

Гребаный бычара.

Мы останавливаемся возле отеля «Мариотт», к нам бредет стройная изящная рыжеволосая девица в длинном прусском голубом пальто и сверкает широкой улыбкой. Глеб выбирается на улицу и открывает ей дверцу. Она проскальзывает в салон.

— Здравствуйте, сэр, — обращается она к Ползину и безо всякого любопытства окидывает меня взглядом.

— Глаза в пол, дрянь, — командует он.

Она опускает взор, резкий тон ее, кажется, не удивляет.

Сцепленные в замок пальцы покорно лежат на коленях, и я надеюсь, что он нормально ей платит. Этот вечер быстро не закончится.

Путешествие выходит коротким. «Клетка» располагается в Блумсбери, всего в нескольких минутах езды от отеля. Водитель дважды сворачивает, и мы останавливаемся. Вначале выходит Глеб, прогуливается по пустынной улочке, возвращается, открывает заднюю пассажирскую дверцу и позволяет нам выйти. До двери без всяких вывесок идти всего метров десять, и при нашем приближении она распахивается.

В проходе стоит миловидный азиат. Густые волосы стянуты в крошечный хвост на затылке, а лицо украшает аккуратная эспаньолка. По телосложению он схож с Дмитрием. Рядом с ним высокая хорошо сложенная женщина с бесстрастным выражением на лице.

— Мастер Сергей, — поклонившись в знак уважения, говорит мужчина. — Как замечательно, что вы снова нас навещаете. — Его акцент, как и мой, звучит изысканно. Он переводит взор на меня, на рыжеволосую девушку, потом на каждого из головорезов. Оценив нас, он отходит в сторонку и в приглашении машет рукой. — Пожалуйста, входите.

Ползин — у которого абсолютно нет манер — не отвечает. Только кивает и направляется к внутренней двери, которую придерживает открытой чернокожая женщина. Когда мы проходим мимо, она на нас не смотрит. Мы с Дмитрием и рыжей следуем за ним. Глеб возвращается к машине.

Бормочу азиату «спасибо», его глаза чем-то мерцают, не могу разобрать, чем именно. Смотрит он испытующе, но я вижу во взгляде отголоски жалости.

Вслед за Ползиным через внутренние двери вхожу в другую большую комнату с мягким приглушенным освещением, плюшевыми диванами, низкими столами, в сторонке — небольшой бар. За ним в ожидании стоит красивый молодой мужчина, руки заведены за спину.

Женщина в обтягивающем карминном платье и на абсурдно высоких шпильках приветствует нас и забирает нашу верхнюю одежду. Рыжая сбрасывает пальто и являет почти полностью состоящий из ремней и крючков наряд. Промежность и грудь выставлены на всеобщее обозрение. Из-за чего мой костюм римской рабыни становится похож на монашескую рясу.

Ползин посылает ухмылку хостесс.

— Иногда одной недостаточно.

Не моргнув глазом она интересуется у Ползина — обращается к нему, а не к «нижним» — не желаем ли мы шампанского.

— Мой номер еще не готов? — сердито спрашивает Ползин.

Женщина бормочет, что должен быть готов, но она проверит. Может, мы выпьем бокал шампанского, пока ждем? Она сигнализирует бармену, который вынимает из холодильника довольно приличную шипучку. И снимает фольгу.

Что-то тут не то.

Ползин смотрит на меня, потом на сабу и указывает на диван.

— Садитесь, — говорит он, и мы садимся, но я смотрю на Дмитрия и взглядом показываю, куда ему нужно встать. Подчиняясь приказу, он отступает к дальней стене, она как раз посредине между дверью, в которую мы вошли, и дверью, что, по моему предположению, ведет к игровой зоне.

Бармен отвинчивает проволоку и с хлопком откупоривает шампанское. Наполняет два бокала, наливает медленно и осторожно, чтоб сдержать пузырящуюся жидкость.

Это не просто заминка — что странно, учитывая, насколько богат Ползин, и насколько профессионально это заведение. Нет, здесь что-то еще. Возвращаюсь к чернокожей женщине, что придерживала для нас дверь. Она избегала наших взглядов. На входе я смолчал, но сейчас замечаю проблеск. Чего-то скрытого, чего-то неуместного. Чего?

На серебряном подносе бармен приносит шампанское. Ползин берет бокал, я тоже беру. Рыжей ничего не обламывается. Поднимаю свой бокал и улыбаюсь бармену. Он очень симпатичный и очень молодой.

— Что за задержка? — любопытствую я.

Судя по выражению лица, он не в курсе. Да я другого и не ожидал, но становится интересно, находит ли он заминку необычной. Сложно сказать. Возвращается хостесс. Слегка улыбается.

Может, это ловушка?

— Ты дуешься, Катерина, — изрекает Ползин.

Рассеян, как обычно. Ползин бывший КГБшник — чем очень любит хвалиться — но я поспорил бы на что угодно, что он никогда не был полевым агентом. В нем нет... осторожности.

Хлопаю ресницами и его игнорирую. Нервы гудят, даже если у него не так… Что-то определенно происходит. Дмитрий и Глеб предположительно все проверили, но они могут многое не уловить, особенно когда в воздухе витает намек на секс. Их больше могут заинтересовать посетители клуба, чем сам клуб.

Поднимаюсь и с кокетливой улыбкой подхожу к Дмитрию. Насмешливо тычу пальцем ему в грудь. Наши глаза почти на одном уровне. Я шепчу:

— Насколько тщательно вы все проверили? — И повторяю на ломаном русском.

— Очень тщательно, — отвечает он.

— И навестили владельца? Полагаю, вы провели полную проверку.

— У него нашумевшая репутация по части разврата. — Он переходит на ломаный английский. — Хорошо известен. Тактичен. Много лет управляет этим местом.

Значит, нет.

— Нашумевшая репутация по части разврата, — бурчу я. Этим они и удовлетворились? — Камеры?

— В люксе ни одной. Мы обыскали четыреста семьдесят первый. Сегодня тоже. Он чист, клянусь.

— М-м-м. — В четыреста семьдесят первый я верю, а вот в Дмитрия и Глеба нет. Дмитрий — лентяй, Глеб — тупица. Иногда моей настоящей миссии это помогает, а в ситуациях подобных сегодняшней огорчает. — План этажа?

— В файле.

Краем глаза замечаю, что к нам приближается Ползин.

— Отправь его мне как можно скорее. — Оборачиваюсь и улыбаюсь.

— Наш номер ждет, Катерина. Готова повеселиться?

Протягиваю свой бокал Дмитрию и следую за Ползиным, он придерживает меня за локоть. Мы шагаем бок о бок, а рыжая, похожая на развратную подружку невесты, идет позади, руки уже скреплены за спиной.

Мы входим в шикарный номер, что-то среднее между темницей и гостиной в готическом стиле с черным кожаным креслом и коваными фонарями, которые заливают комнату кадмиево-красным свечением. Цвет переносит меня в другое место и время, к сочному металлическому запаху моей любимой краски, глубокому насыщенному пигменту на палетке, бурному ощущению от тюбика с краской.

В реальность меня возвращает хлопок двери. Ползин не тратит время впустую и приказывает девице опуститься на колени в углу.

Собираюсь с духом и оглядываю комнату. Девайсов и атрибутики в изобилии: кнуты и флоггеры развешаны аккуратными рядками на дальней стене рядом с Андреевским крестом и «позорным» столбом. Разнообразные дилдо, затычки, грузики и зажимы разложены на красных лакированных подносах. Беру широкую повязку и протягиваю Ползину. Не хочу, чтоб саба меня видела — или обратила внимание на мое отсутствие.

— Для нашей маленькой подружки, — говорю я.

Он хмыкает и завязывает ей глаза.

Вынимаю телефон. Дмитрий прислал план этажа. Увеличиваю его и пару минут изучаю, Ползина и рыжую, которые уже начинают свои развлечения, игнорирую. Ползин бормочет непристойности, пробегается руками по связанному телу.

Обхожу комнату по периметру, осматриваю живопись и литье, узоры на коврах. Мое внимание привлекает вертикальный стенд с очередными кнутами. Учитывая выставку на стене, он кажется лишним. Осторожно на него надавливаю.

Он немного сдвигается. Но чрезмерно много, чтоб быть обычной частью стены. Ощупываю заднюю часть корпуса и обнаруживаю искомое — тщательно спрятанную дверь, которой нет на плане.

Возвращаюсь к Ползину как раз в тот самый момент, когда он своей пятерней дает девушке пощечину — чересчур яростно, она падает на пол. Она лежит и тяжело дышит, а я ничего не могу поделать, мне нужно сохранить рабочее лицо.

Никаких слабостей. Особенно перед Ползиным. Для него любая разновидность сопереживания — слабость.

— Дорогой, — привлекаю я его внимание.

Он бросает на меня взгляд.

— Моя сладкая?

— Я вот тут тихонько посижу и посмотрю, как ты творишь свою магию. — Жеманно проговаривая слова, жестами показываю ему свои истинные намерения и тычу в сторону секретной двери. Изображаю, что иду туда, и он кивает.

— Конечно, — соглашается он. — В этот раз просто посмотри, Катерина. Я использую эту шлюху, чтоб тебя научить.

Иду обратно к открытой двери, из-под туники достаю «люгер». Делаю шаг за дверь.

Я в коридоре с приглушенными напольными огнями, такими по ночам освещают проходы в самолетах. Они бегут в обоих направлениях, но их крайне мало, и многое остается в тени. Включаю подсветку на телефоне, она являет то, что меня окружает. Остаюсь доволен. Кроме меня, тут никого нет. Потом захлопываю дверь и пристраиваюсь в темном уголке. Из левой сандалии вынимаю лезвие, чтоб можно было бесшумно убить.

В темноте колотится сердце.

Мысленно возвращаюсь в тот номер в Нью-Йорке. К мужчине, что стоял передо мной на коленях в тусклом свете прикроватной лампы, его имя, словно дар, срывается с губ. Уилл. К его открытому в предложении телу.

Я встречусь с ним вновь.

Было ясно, что этот момент настанет, как бы я ни пытался его предотвратить.

С недавнего времени я отчаянно выискиваю подсказки о местонахождении Рок-файла. Прочесал все резиденции Ползина. Изучил полетные листы, счета, корреспонденцию. Все, что может навести на след файла, и я сам смогу убить Ползина.

Что угодно, лишь бы избежать выбора между Уиллом и гребаным файлом.

Потому что мне придется выбрать файл. Придется остановить Уилла. И не так, как в прошлый раз. В этот раз мне придется остановить его безвозвратно. Слишком рискованно оставлять его в живых, хотя от мысли о его убийстве меня мутит.

Да что это за хрень такая? У меня больше нет совести. Никто не помешает мне выполнить то, что требуется.

«Между мной и Уиллом всего лишь похоть, — убеждаю себя. — И все». Элементарная животная страсть. Химическое вещество в мозгу. Рок-файл намного важнее. Для семьи и верности. Жизней агентов.

Крови.

Он не может быть опубликован.

Я не допущу.

Глава 11

Уилл

Комната похожа на съемочную площадку дешевого порнофильма о Дракуле. Деревянные полы выкрашены в черный цвет, — и, без сомнений, покрыты антибактериальным веществом — стены обиты красной искусственной кожей. Нас окружают столы со сложными ремнями и скобами. Возле одной стены стоит крест в человеческий рост, возле другой — такого же размера буква «Т» и тоже с ремнями и скобами. Газовые факелы, вмонтированные во все четыре стены, добавляют комнате трепетности.

Знак в ведущем сюда коридоре гласит: «Исследуй свои фантазии», но больше похоже на полную противоположность исследованию, по крайней мере, для меня. Все кажется столь же глупым, как и моя кепка. Ненавижу эту кепку.

Агент Вагнер останавливается возле крестообразного каркаса и присвистывает.

— Андреевский крест. — Она указывает на кожаный ремень, который вроде бы предназначен для крепления запястий. Или, черт, может, и лодыжек, насколько я понимаю. Людей на этих фиговинах привязывают вверх ногами?

— Тебе понравилось бы, если б тебя привязали к одной из таких штуковин и пороли кнутом? — спрашивает она.

— Не особо, — ворчу я.

Она хохочет и бредет к высокому черному цилиндру, который оказывается бушелем с хлыстами и кнутами. Один из них она вынимает и рассекает им воздух. Из-за свистящего звука волосы у меня на затылке встают дыбом. В качестве эксперимента она хлещет кнутом по красной стене. Шлеп. Она мягко хмыкает.

— О, мастер, — издает она громкий стон. — Пожалуйста, еще.

— Хватит валять дурака, — шиплю я.

— Я и не валяю, — протестует она. — Мы изображаем посетителей. По крайней мере, до тех пор, пока я не включу запись.

— Так включай уже, — огрызаюсь я и сажусь напротив очередной выставки девайсов: колец и веревок, и резиновых членов. Пора начинать подготовку. Вкручиваю глушитель в девятимиллиметровый «глок», распихиваю удавку и лезвия по телу.

— Проблема, — спустя минуты полторы говорит Вагнер. Когда я поднимаю взгляд, она прокручивает экран мобильника.

— Что?

Она колеблется.

Я не отступаюсь.

— Что?

— Подружка. Кейт.

Сердцебиение ускоряется.

— Что?

— Она здесь с ним.

Сердце будто стискивают в кулак. Не потому что задание стало в десять раз сложнее. Зачеркните — в сто раз сложнее. И не потому что разведка ошиблась в таком значительном моменте.

Нет, все гораздо запутаннее.

Меня бесит тот факт, что Кит находится с ним в подобном месте.

Мне было интересно, вместе они или нет. Богу известно, я приложил достаточно усилий, чтоб этого не представлять.

А теперь Кит здесь с Ползиным? Играет с ним в сексуальные игры? Воображаю, что Кит, как хищная птица, смотрит на него сверху вниз, выражение лица наполнено суровым влечением. Бледная кожа. Светлые волосы. Резкие приказы аристократическим тоном: «Расправь плечи. Подними подбородок. Раздвинь бедра».

Ползин не смог бы устоять… Как бы он смог? Манера Кита смотреть. Его янтарные глаза. Как он стоит.

Или Ползин управляет Китом?

«Ползин — известный садист».

Резко втягиваю воздух. Кожа под жилетом становится липкой. Нет, Кит такое не одобрил бы, да?

— О чем задумался? — интересуется Вагнер. — Отменяем?

Хмурюсь и запихиваю длинное лезвие в вертикальный карман сбоку на голени.

— В этом нет смысла, — шепчу я, просто чтоб хоть что-нибудь сказать. — Вам была известна его схема. Он должен был приехать с сабой, которую подобрал по пути. Такая была информация. Они вместе с сабой одни в комнате. И несколько охранников в коридоре.

— Саба там, но они не одни. Подружка тоже там. Не знаю, может, она приревновала или что-то наподобие.

Киваю.

«Черт».

Она делает в моем направлении несколько шагов.

— О чем ты думаешь, Уилл?

Сказать по правде, я вообще не думаю.

— Может, он связал обеих? — размышляет она, чем совершенно не помогает. — В любом случае, им ни до чего не будет дела.

Качаю головой.

— Кейт очень…

Вагнер терпеливо ждет окончания предложения. Стоит рассказать ей о Кейт. О Ките.

— Она очень проницательна, — в конце концов, выдаю я.

— Давай все отменим?

Тру лоб, воображение рисует обгоревшие скрюченные тела в разбомбленном грузовике. Мои парни. Они мне доверяли. Это меня должно было разорвать на куски. Я вынудил двенадцать человек остаться на месте. Чтоб в опасности был только я. И их всех убили.

Ползин нас продал. Но там, в том районе, именно мой выбор их погубил.

— Нет, — мягко говорю я. — Он должен умереть. Сегодня.

— Ну, ладно. — Она протягивает руку, и я ее принимаю. С ухмылкой на лице она поднимает меня на ноги. — Круто выглядишь. Вот и все.

Улыбаюсь.

— Слишком круто для таких, как ты, агент Вагнер.

Она фыркает и меня отпускает. На столе в центре комнаты она подключает «айпод» к цилиндрическому динамику и врубает саундтрек из громких стонов и бормотаний. Я прячу лезвие в наружный кармашек перчаток без пальцев, потом проверяю патронник и пихаю пистолет во внутренний карман варварского порножилета. В таком прикиде мужчине умирать не стоит.

Какая нелепость беспокоиться о подобных вещах.

Она еще раз показывает схему на телефоне, голос звучит нежно.

— Здесь ниша ожидания, здесь диспенсер для воды, который наши парни оборудовали таким образом, чтоб можно было вести наблюдение за дверью в люкс Ползина. Двое русских возле двери. Беру их на себя, если замечу, что они пытаются открыть дверь. Выжидай шанса выстрелить в Ползина, сколько понадобится. По нашим данным, его сеансы обычно длятся часа два. Если сделаешь все четко, вернись в наш номер и напиши мне. Уйдем через черный выход. Все просто. Прям как тебе нравится.

«Если бы».

— Конечно. Просто. — Снимаю кепку и швыряю в сторону. Я могу жить с мыслью, что умру в этом прикиде, но никак не в кепке.

На записи слышатся звук хлыста и визг.

Вымученно улыбаюсь.

— Вы, ребятки, должно быть, повеселились, пока делали эту запись.

— Было довольно весело. — Она протягивает руку. — Удачи, Уилл.

Принимаю ее и пожимаю.

— Тебе тоже.

Она накидывает халат, прячет волосы под вязаную шапочку и удаляется в нишу ждать.

Делаю глубокий вдох и шагаю к дальней стене. С легкостью нахожу дверь между красными мягкими панелями, рядом с Андреевским крестом. Открываю задвижку, а потом выскальзываю в плохо освещенный коридор. Из кобуры вытаскиваю фонарик и высвечиваю им пространство, мрак и замшелые полутона. Водопроводная и электрическая системы пролегают сверху, под ногами голый бетон. Согласно схеме, люкс Ползина примерно в двадцати метрах от меня. Выключаю фонарик, тихо как мышка прохожу всю протяженность ниши и заворачиваю за угол.

Затылок покалывает. Что-то не так?

Или все дело в том, что Кит творит с ним бог знает что? И мне типа не плевать?

Кит тоже киллер. Может, не такой гнусный, как Ползин, — он всего лишь убирал киллеров. Насколько мне известно. В общем, сейчас ему стоит посторониться. Все мы пойдем ко дну.

И все равно мне не по себе. Останавливаюсь, не в силах самому себе объяснить, в чем дело: в моем борцовском чутье или в чем-то более глубоком и низменном?

«Завязывай», — внушаю себе и шагаю дальше.

Ворчит мужчина. По шее растекается жар, когда я слышу тяжелое женское дыхание. Это не Кит. У Кита другие интонации. Я рад, что Кит не издает звуков. Наверно, он просто наблюдает.

Тупость. Уж лучше б Кит издавал звуки — они выдали бы его расположение. Именно его мне стоит опасаться.

Нашариваю рукоятку, стараюсь медленно и бесшумно ее достать.

Тогда-то я и чувствую прижатое к задней части шеи лезвие.

— Четвертый шейный позвонок, — раздается шепот. — Пожалуй, хуже всего будет сломать именно его. Хотя я бы сказал, что и остальные не очень.

«Кит».

— Руки на стену.

Подчиняюсь, сердце грохочет. Он прохлопывает мой жилет, вынимает наушник, лезвие, «девятку». Пинком раздвигает мне ноги и спускается ниже.

Мной завладевают похоть и страх. Он держит острие лезвия возле главной артерии на моем бедре и вытаскивает мое лезвие из кармана на голени. Гарантированная смерть, если я на него нападу. Поднимаясь, он еще раз меня прохлопывает. От его прикосновений мой член набухает в два счета. Он выпрямляется, проверяет мои перчатки и находит последнее лезвие.

— Мило, — шепчет он мне на ухо.

— Мне это казалось перебором, — отзываюсь я.

— Разумеется. — Улавливаю печальную улыбку в его голосе. Позади меня что-то шуршит. — Скрести руки за спиной.

Подчиняюсь. Чувствую, как он стягивает мне запястья пластиковой лентой — крепко. Ну, естественно. Кит профи.

— Идем, — говорит он. — Развернись. Оставим голубков наедине. — Он пихает меня локтем, и я разворачиваюсь.

На нем какой-то странный наряд — римской рабыни или типа того. В руке он держит мой «глок». Он одуреть как прекрасен. Сердце екает.

— Почему бы тебе не оставить его в покое? — спрашивает он.

— Ты знаешь почему.

Он вздыхает.

— Сколько еще здесь человек?

— Только я.

— Уилл. — Его раздражает явная ложь, и я чувствую себя дураком.

— Ладно, я кое с кем пришел, но только для того, чтоб попасть внутрь. Работаю я один.

Секунду он в меня всматривается, а потом указывает пистолетом на закрытую панель.

— Она там?

Интересно, почему он считает, что мой партнер — женщина? Возможно, это не предположение? Может, он видел нас раньше? Вспоминаю, как Вагнер замешкалась в коридоре. «Блин». Надо было рассказать ей про Кита. Она обещала уйти. Ушла? На мой взгляд, план ее не впечатлил.

Качаю головой.

— Ее нет, — твердо заявляю я. — Здесь только я.

Несколько секунд он молчит, будто считывает меня. Это жесть как нервирует.

— Знаешь, — в конечном итоге говорит он, — думаю, я тебе не верю. Думаю, твоя партнерша все еще где-то здесь, а ты изображаешь из себя ковбоя. — Он склоняет голову набок и вновь, словно пазл, меня рассматривает.

И все это время на меня направлено оружие, а он спокоен как удав.

Тишина тянется все дольше. Все больше и больше уверяюсь, что он пристрелит меня прямо здесь.

Сердце стучит, ждет, оковы покусывают запястья. Такое ощущение, будто в груди образовывается зияющая дыра, и я сталкиваюсь с фактом, что сейчас мне может прийти конец. Я умру, так и не убрав Ползина.

Все должно было пойти не так.

Он проходится своим янтарным взглядом по моему телу.

— Если я правильно понимаю, — произносит он отчетливым английским акцентом, — вы с этой женщиной пришли сюда в качестве посетителей?

Мой взгляд путешествует по надетому на нем костюму девушки-рабыни.

— Похоже, мы не одни такие.

Он выпрямляется и сверкает улыбкой, уголок губ изгибается в самоироничной манере.

— Тебе нравится мой наряд, Уилл? — Не дождавшись ответа, он дополняет: — Откуда тебе знать, что я притворяюсь?

И опять вызываю в воображении образ: он в этой вещице стоит на коленях перед Ползиным. Тяжело сглатываю свое отвращение.

Кит, естественно, подмечает. Его глаза удивленно расширяются, и он издает короткий манерный смешок.

— Что? Ты не можешь думать, что я... — Он замолкает, а потом добавляет опасным вкрадчивым тоном: — Ты уже позабыл, во что вылилась наша последняя встреча, Уилл?

Снова сглатываю, только в этот раз не из-за тошноты. А из-за возбуждения, что начинает скручиваться внутри. И из-за того, как сфокусирован на мне янтарный взгляд.

— И давай посмотрим правде в глаза, — выгибая бровь, холодно продолжает он, взор мечется по моему варварскому жилету. — Ты не господин. В коже или нет.

Дыхание ускоряется, и, несмотря на повисшую между нами угрозу фатальной жестокости, мой член начинает наливаться.

Черт.

Он будто бы помнит нашу последнюю встречу ничуть не хуже меня.

— Знаешь, как бы ни была приятна эта беседа, думаю, нам лучше переместиться в другое место. Давай пройдем в твой номер. Полагаю, вы с партнершей сняли номер? — Он издевательски улыбается. — Учитывая, что вы оба строите из себя посетителей.

Хмурюсь, надеясь, что он не замечает пульсирующего в щеке тика.

Кит мягко посмеивается.

— Здесь неподалеку всего несколько номеров, и я уверен, что смогу угадать, который из них твой. Но почему бы тебе не показать дорогу? — Он жестикулирует моим пистолетом, и я иду.

Поразительно, что он до сих пор меня не прикончил. Он предупреждал, что убьет меня, если я вновь буду охотиться на Ползина, а мужчина не кто иной, как профессионал. Единственная причина, которую я в состоянии сочинить, — что маловероятно — он не может. Почему-то.

Этот мужчина хладнокровно отправил на тот свет всех киллеров, которых за последние два года посылали к Ползину, но меня он застрелить не может. Сердце грохочет.

— Этот номер, Уилл? — нежно спрашивает он.

Торможу. Вагнер лучше было уйти, черт бы ее побрал.

— Давай заглянем внутрь. — Что-то в моей реакции подтвердило его догадки, и он больше не тратит время на вопросы. — Не то чтоб я не поверил твоему рассказу. Но мне больше по душе знать наверняка.

— Ладно, — откликаюсь я или скорее каркаю, голос меня выдает, в голове кавардак, разум ищет способ обернуть эту полную жопу в мою пользу.

Он протягивает руку и со щелчком опускает маленькую защелку на верхней части двери, «глок» по-прежнему прижат к моей спине. Чувствую, как ткань его туники касается моих связанных рук.

Шепот прикосновения. Это успокаивает.

— Толкни телом дверь, — говорит он. — Спокойно и медленно. Я буду позади тебя. Если там кто-нибудь есть, ты окажешься как раз между нами. Лучше тебе об этом помнить.

Как он и приказал, толкаю дверь. Раздается женский стон, свист хлыста, а потом приглушенный звук удара. Чувствую, как Кит напрягается и сильнее прижимает «глок» к центру моей спины.

— Ты сказал...

Провожу его внутрь.

— Это запись. Видишь?

Он меня пихает — прям как мне хочется. Пока он выискивает источник звука, я бросаюсь к Андреевскому кресту и хватаюсь за один из брусьев. Плечо болезненно хрустит, я использую все возможности своего тела, чтоб снять громадную штуковину со стены. С разворота бью Кита хреновиной.

Кит вопит. С глухим стуком он падает на пол, и что-то — мой «глок»? — стремительно катится по полу темницы.

Извиваюсь на полу, по-быстрому продеваю ноги через руки, чтоб они оказались спереди, а потом поднимаюсь.

Запястья все еще связаны, но, по крайней мере, теперь они не за спиной.

Снова на коне.

Кит в шоке, но он поднимается... и тянется к моему «глоку».

Ныряю за пистолетом, ползу так, будто там самое важное место в моей жизни. Хватаю оружие, вскакиваю на ноги и целюсь ему в голову.

— На пол. Медленно.

Он приподнимает руки. Ровно настолько, чтоб выглядеть угрожающе.

— Я так не думаю, — рявкаю я. — Полностью.

Он смотрит на меня своими хищными глазами. Великолепными. Убийственными. Поднимает руки полностью. В этом рабском наряде он выглядит грациозно и свирепо. Поднятые руки не имеют ничего общего с капитуляцией, скорее наоборот — с насмешкой.

Во рту пересыхает.

— На колени.

— Я на колени? Уверен, что хочешь именно этого, Уилл?

— На колени. Живо, — рычу я, делая вид, будто не уловил намек.

Невозмутимо и спокойно он опускается передо мной на колени.

— На живот, ноги раздвинуть, пальцы сцепить в замок на затылке.

Он лишь меня разглядывает.

Я так часто оказывался в сражениях в численном меньшинстве, что невозможно сосчитать. На счет «раз» разоружал десятки вражеских бойцов — группы, что могли застать меня врасплох правильным взаимодействием. Каким же образом мужчина под дулом моего «глока» умудряется нести в себе угрозу?

Обхожу его и встаю за спиной.

— Делай. — Пихаю его стопой в плечо.

Он падает и опирается на руки.

— Ноги раздвинуть. Пальцы сцепить в замок.

Наконец-то он подчиняется.

Сосредотачиваюсь на его сандалиях — на чудных ремешках с кожаной полоской сзади.

— Ну, вы только посмотрите. — Еще немного раздвигая ноги, пинаю его ступню. Наклоняюсь и вытаскиваю лезвие из сандалии. Костяшками дотрагиваюсь до его гладкой мускулистой голени. Меня шокирует электрический разряд. Я его игнорирую. — Спасибо. Не против, если я сделаю вот так? — Лезвием освобождаю свои запястья. Путы рвутся. Из второго сандалия вынимаю еще одно лезвие и прячу оба в карман нелепого жилета. Теперь, когда руки свободны, кровообращение нормализуется.

Кит лежит на полу. Убеждаю себя, что номер у меня под контролем.

Убираю «глок» в карман, откуда смогу быстро выудить, и обыскиваю его в надежде отыскать оружие. Задираю юбку и на бедре нахожу кобуру. Пистолет можно вытащить только спереди.

— Развернись. Медленно. Руки вверх. И не дергайся.

Он разворачивается.

Приподнимая юбку, чувствую его взгляд. На нем белые шелковые брифы, только вот они гораздо теснее, чем обычные плавки. Кажется, будто материал врезался в член и яйца. Его хозяйство обтянуто узким эластичным шелком. Давление должно быть невероятным.

Я могу думать лишь о том, как сорвать этот шелк и взять его в рот. Я помню его привкус во всех красках. От нахождения рядом с ним кружится голова.

Титаническим усилием возвращаюсь к делу, опускаю взгляд на обернутую вокруг бедра белую кобуру. Кожа кажется мягкой, словно масло.

Черт.

Тяжело сглатываю, расстегиваю клапан, вынимаю «девятку» и резво опускаю юбку.

— Обломщик, — надувает он губы. — Мой «зиг» — самое неинтересное. Почему бы тебе не глянуть еще раз, Уилл? Я знаю, ты хочешь. — Тон насмешливый. Кокетливый.

— Твой пистолет очень мне интересен. — С притворной увлеченностью его разглядываю. — Платиновый, Кит? Реально? Черный для тебя недостаточно гламурный?

— Платиновый сочетается с браслетом на лодыжке, — говорит он, лукавая улыбка приподнимает уголок губ. Голос, как осколки стекла, вонзается в меня. — Тебе нравится наряд, Уилл?

Черт, хочу его поцеловать.

Возвышаюсь над ним с платиновой «девяткой» в потной руке. Пистолет все еще теплый от соприкосновения с его бедром. Во рту сухо как в пустыне. Слова иссякли — стою как дурак и на него таращусь.

— Римская рабыня? — умудряюсь промямлить я, просто чтоб хоть что-то сказать.

Озорная улыбка неспешно растягивает его губы.

— Мы могли бы повеселиться.

Платиновый пистолет действительно сочетается с браслетом на лодыжке.

— Безусловно, — отзываюсь я. — Как только я разберусь с твоим боссом, мы к этому вернемся, солнышко. Развернись, папочка надежно тебя свяжет, а потом отправится поработать.

Хочется его поддразнить. Но он хмыкает, словно я идиот. Ощутив болезненный укол, со всей дури его пинаю. Мне нужно, чтоб он перевернулся лицом вниз и сцепил руки на затылке. Стандартный протокол. Он небрежно принимает позицию, будто было бы тупо вынуждать меня повторять.

Будто его вообще нереально вывести из себя.

Удерживая на нем взор, прохожу к рядку крючков на стене и снимаю крупногабаритные наручники и тонкие крепкие цепи.

— Это место кажется полнейшим дерьмом. До тех пор, пока не выпадет случай связать кого-нибудь по-настоящему. Тогда здесь очень даже удобно.

— Что ты имеешь в виду под «полнейшим дерьмом»? — Кит говорит дружелюбным, почти комичным тоном, словно мы прохлаждаемся в каком-нибудь захолустном баре. Словно я его совсем не тревожу. И будь я проклят, если его веселье меня не заводит. Подавляю стон. В голове сплошная глупость. Вернее, в обеих.

Его пальцы по-прежнему переплетены на затылке, он оборачивается ко мне. Длинные блондинистые волосы наполовину скрывают лицо, безупречный четкий профиль проглядывается сквозь светлые пряди. Он похож на долбаного ангела.

Я уже и без того задержался с ним дольше, чем необходимо. Надо его обездвижить и выматываться к чертовой матери. Убить Ползина.

— Я лишь хочу сказать, что для обычного траха все слишком мудрено. — Защелкиваю наручники на его запястьях. Они хорошего качества, прочные, их соединяет длинная цепь — он немедленно тестирует длину.

Уже планирует наперед.

Пользуюсь его отвлеченностью и защелкиваю кандалы на лодыжках. От удивления он дергается. Их он не заметил. Прикрепляю две длинные цепи, каждая тянется от наручников на запястьях. Он крутит головой и смотрит на меня, силится встретиться со мной взглядом. Я на него не гляжу. Что на меня совсем не похоже. Обычно мне нравится смотреть оппоненту в глаза. У большинства парней есть способы телеграфировать о том, что они попытаются что-то предпринять. Но мне не хочется видеть, как он выглядит, когда я делаю то, что делаю.

— Какого хрена, Уилл? — ворчит он.

— Надежно тебя упаковываю, — ровным тоном отвечаю я. — Не хочется, чтоб ты последовал за мной, когда я отправлюсь убирать твоего босса.

— Думаешь, цепи меня остановят? — усмехается он. — Правда? Стоит попробовать пулю, если именно к этому ты стремишься.

— Я — не ты, — холодно говорю я. — Я не шмаляю во всех подряд, кто попадается мне на пути.

— О, пошел на хер, — выплевывает он. — Считаешь себя высокоморальным? Новость дня, Уилл: если ты, как слон в посудной лавке, будешь крушить все вокруг рядом с человеком вроде Ползина, не обойдется без последствий. Может, не для тебя, но для других. Если ты отправишься туда и его прикончишь, что ж, так тому и быть. Но не изображай из себя белого рыцаря.

Я не отвечаю, хватаю его за бицепс и ставлю на ноги. Длинные цепи, что крепятся к наручникам на запястьях, нависают над коленями. Потенциальное оружие. Наматываю их на кулак и тяну его к скамье, на которую положил глаз. В другой руке сжимаю «зиг».

— Что он вообще тебе сделал? — задает вопрос Кит, позволяя мне дотащить его до скамьи. — Я грешу на нечто личное — оно и так ясно. Это связано с семьей? В этом дело?

Язвительно хохочу.

— Нет? У тебя есть семья?

Пихаю его, и он плюхается на плоскую скамью.

— Не особо.

— Не особо? Что это означает, Уилл?

— Это означает, что моя мать умерла, когда мне было шесть. Братьев-сестер у меня нет.

— А отец?

Пожимаю плечами, исследую скамейку, стараясь сообразить, как бы получше его закрепить. Лицом вверх он мне не нравится. В таком случае он смотрит на меня — иногда даже видит насквозь — но если уложить его лицом вниз, тогда у него появится возможность переместиться.

— Ну же, расскажи. Ты здесь главный. Ты вот-вот, как минимум, прикончишь мою карьеру. Просто расскажи. Какой у тебя отец?

— Он много работал. Мы не близки.

Глаза у Кита почти искрятся.

— Законник?

Подавляю улыбку. Парень проницателен.

— Полицейский художник-криминалист.

Кит приподнимает бровь.

— Прикалываешься? Художник-криминалист? Кто этим занимается?

— Мой отец, — решительно отвечаю я.

Какого дьявола я творю? Выкладывать о себе слишком много информации — идиотизм. Окидываю взглядом скамью. Длиной около полутора метров и метр в ширину, обита искусственной кожей. Проверяю прочность каркаса. Надежный.

— Художник-криминалист, х-м-м? — бормочет он. — Вообще-то, подходит. Несложно и функционально. И никаких художественных стремлений. Это даже не искусство.

— Тебе-то откуда знать? — Фыркаю. — Ты — гребаный наемник, — напоминаю я. — Ляг на спину. Длины цепи должно хватить, чтоб не лежать на руках.

Он смотрит на меня со странным выражением на лице. Потом отводит взгляд в сторону и ложится. Разумеется, длины цепи достаточно, и он опускает руки по швам. Хотя цепь тянется за спиной и, вероятно, в нее врезается. Ну, по крайней мере, он не лежит на руках.

В скамью встроены ремни, которыми можно обхватить талию и грудь. На них есть зажимы вроде тех, что бывают на портфелях. С легкостью закрепляю их одной рукой, а во второй держу направленный на Кита пистолет. Затянув за пару рывков толстые ремни вокруг его торса, не могу сдержаться и возвращаюсь к его последним словам, хотя и не хочу быть игрушкой в его руках.

— Что ты хотел этим сказать?

— Чем?

— Когда произнес, что моему отцу «подходит» быть художником-криминалистом?

Его глаза блестят.

— В прошлом месяце ты охотился на Ползина, как слон в посудной лавке. В этом не было искусства, не было утонченности. Лишь... функционал.

— И я почти до него добрался, — гневно бросаю я.

Этот гад с вызовом на меня глазеет. Лежит тут на спине, привязанный к столу, неподвижный и беспомощный, и все равно смотрит на меня сверху вниз.

— Даже на шаг не приблизился, Уилл.

Хмурюсь.

— Знаешь, в чем твоя проблема? Ты понятия не имеешь, когда перестать прессовать.

Он смеется.

— О, завязывай флиртовать и уже отсоси мне. Ты же знаешь, что хочешь.

Он прав. Но то, чего мне хочется, и то, что я сделаю, совершенно разные вещи.

— Я знаю, Кит, — проговариваю имя как можно снисходительнее, — что ты лежишь здесь, перевязанный как рождественская ветчина, и по-прежнему считаешь, что рулишь этим шоу.

— О, Уилл, рождественская ветчина? — Звучит так, будто я его огорчил. Ранил. — Рождественская ветчина?

— И если ты не заткнешься, я вставлю тебе в рот один из вон тех красных шариков. Ты этого хочешь?

Он вновь прыскает. Посмеивается мне в лицо, и теперь во мне вспыхивает злость. Знаю, я идиот, раз позволяю ему себя зацепить.

«Закрепляй и уходи».

Вынуждаю себя его осмотреть. Он лежит на спине, руки плотно прижаты к бокам, торс крепко стянут ремнем. Ноги все еще свободны — хотя ненадолго. Убираю «глок» в жилет. Внезапно ощущаю на себе взгляд его прищуренных глаз, он отслеживает движение моей руки. Почти слышу, как крутятся шестеренки у него в мозгу.

Одним плавным стремительным движением хватаю его за левую ногу, наклоняюсь и подтягиваю на себя. Он даже среагировать не успевает. Прикрепляю цепь, что свисает с левого запястья, к проушине на лодыжке. Он бьет меня правой ногой, но, предвосхищая удар, я отскакиваю назад. Хотя ему все равно удается достать до груди скользящим ударом, и я ворчу от боли. Черт, завтра будет синяк.

Тянусь к правой ноге, то же самое. Он в курсе, что произойдет. Но сейчас он связан более чем на восемьдесят процентов, результат неизбежен. Он по-прежнему не сдается, борется до последнего. Наконец-то закрепляю вторую цепь и, чтоб полюбоваться своей работой, делаю шаг назад.

Один взгляд на него, и я почти кончаю.

Из-за длины двух цепей ступни не дотягиваются до пола, и он вынужден согнуть колени. Его длинные ноги широко раздвинуты. Юбка туники задралась до бедер, открывая взору узкие шелковые брифы и плоский живот. Поразительное зрелище: он беспомощен, но при этом свиреп. Выражение лица излучает ярость.

Неистово тянет до него дотронуться, но я знаю, лучше этого не делать. Вместо этого я скольжу пальцем по тонкой цепочке на лодыжке, что надета поверх ремешков сандалий.

— Наверно, с пистолетом все-таки сочетается, — говорю я.

Он дергает ногой, что лишь подчеркивает, у кого здесь все под контролем — у меня. Браслет на лодыжке довольно симпатичный, с серебряным кулоном, но на самом деле мне хочется касаться лишь гладкой бледной голени.

Заставляю себя сосредоточиться на кулоне и обнаруживаю фото лодки.

— Что-то... Остров, — произношу я. — Остров Медлин. Что это?

— Ты не знаешь? Это в Америке.

— Я не знаком с каждым местом в Америке. — Отпускаю маленькую вещицу, и она повисает на щиколотке. Желаю, чтоб вместо какого-то куска металла его кожи касались кончики моих пальцев. — Ты бывал в этом месте?

— Не сработает, ты же знаешь. — Голос нежнее обычного, но и столь же резкий. Не знаю, почему меня так возбуждает британская резкость — спокойная, но пронизывающая.

— Н-да? — Перенимаю ровный, безразличный тон. — Что не сработает?

— Попытка надо мной доминировать.

— Не знаю. Глядя на тебя, сразу можно понять, кто тут господствует.

Его глаза поблескивают.

— Все делается не так, ты же знаешь.

От его слов внутри все сжимается. Несмотря на все, что я с ним сделал — и полную физическую беспомощность — он грозен как никогда.

И даже больше.

Как бы ни было оскорбительно, я хочу — мне необходимо — услышать, почему он считает, будто мой физический контроль над ним ничего не значит. Почему я не могу над ним доминировать, несмотря на все металлические изделия?

Подозреваю, все дело в том, что где-то в глубине души я отдал бы все на свете, чтоб сейчас оказаться на его месте. Ощутить путы на запястьях и лодыжках.

Мысленно переношусь в тот вечер в моем гостиничном номере. Как он мной распоряжался, пока я был в душе. Какие охеренные эмоции я испытал от его слов, что звучали с верным нажимом, с верным количеством пренебрежения и обожания. Каково было стоять перед ним на коленях и повиноваться его прихотям. Даже немного унижаться.

Медленно и ласково он произносит:

— Ты не можешь на полном серьезе считать, что я тебе позволю оставить меня здесь, Уилл.

С трудом сглатываю, зная, что скачущий кадык выдает меня с головой. Кажется, реакцию замаскировать не выходит.

— Я как-то не думаю, что ты помог бы с убийством Ползина.

— Нет, — соглашается он. — Во всяком случае, не сейчас. — Пауза. — Это реально должно произойти именно сейчас, Уилл?

— Это и без того уже заняло кучу времени. — Голос хрипит.

Секунду он меня разглядывает, взгляд знающий и пронзительный.

— У тебя к нему нечто личное, да?

— Можно сказать и так.

— Он убил того, кто был тебе важен? Но не из семьи. Тогда кого?

— Давай ты захлопнешься?

— Любовника? — Он всматривается в меня, потом качает головой. Пробует снова, вбрасывает идеи и наблюдает. — Друга? Близкого человека...?

— Да твою ж мать...

— А-а, твоих солдат, — придя к заключению, восклицает он. — Ну, конечно. Мужчин под твоим командованием, да? Ты был военным командиром, а Ползин поимел твоих парней — может, даже убил...

— Я сказал, захлопнись, — говорю я слишком быстро, слишком громко.

— Так вот оно что. — Теперь в тоне улавливается ликование. — Чертовы военные! Так и знал! Морская пехота? Нет, не в твоем стиле. Возможно, армия...

Тогда-то я и срываюсь с места, нависаю над ним и шиплю в лицо:

— Как тебе спится по ночам? А работается на такого человека?

Он широко улыбается, словно я дал именно то, чего ему хотелось.

— У всех нас своя мотивация, Уильям. У меня — твердая валюта.

Пульс ускоряется. Наши лица в миллиметрах друг от друга, его теплое дыхание, как перышко, щекочет мои губы.

«Поднимись, отойди, убирайся отсюда», — уговариваю себя.

Не могу.

А, может, не хочу.

— Ползин — сраный психопат, — изрыгаю я. — А ты — его цепной пес. Ну, и кто ты после этого, Кит?

Его глаза опасно поблескивают.

— Хорошо оплачиваемый щенок.

Мне нужно исчезнуть с его орбиты, но вместо этого, испытывая отвращение, я подаюсь ближе.

— Ты мне омерзителен.

— Но тебе все равно хочется, чтоб я тебя трахнул.

Резко втягиваю воздух, приливающий жар бесит.

Он пытается приподняться, чтоб до меня дотянуться, использует все привязи, касается губами моих губ в легком поцелуе. Потом он падает, крепления тянут его обратно к скамье.

Пялюсь на него, кровь разгоняется.

А в следующий миг я уже на нем, захватываю его губы своими губами, пропихиваю язык в его жаждущий рот. Раздираю его тунику — застежка с плеча катится по полу.

Удовлетворенно ворчу, когда касаюсь пальцами гладкого обнаженного тела.

Тяжело дыша, разрываю поцелуй. Его глаза безумно сияют.

— Для протокола: я не позволил бы тебе себя трахнуть, — информирую я. — Я никому не позволяю себя трахать.

— Почему?

— Потому что.

— Без разницы, — нетерпеливо говорит он. — Достань мой член. Можешь отсосать мне.

Мы смотрим друг на друга, прожигаем друг друга взглядами, но команда в его голосе тверда как сталь.

В конце концов, делаю то, что он говорит. Где-то глубоко трепещет удовлетворение, когда я вынимаю из жилета одно из лезвий и разрезаю его шелковые брифы, обнажая прекрасный, розоватый член и подтянутые яйца.

Рядом с ним я опускаюсь на колени.

— Соси, — требовательно бросает он, к чему я и приступаю, обхватываю теплыми влажными губами его мускусную плоть, жадно вдыхаю его аромат.

Неустанно его обрабатываю, посасываю и пускаю слюни на его член. Мой собственный член настолько напряжен, что почти больно.

Вскоре его сдавленные вскрики превращаются во всхлипы, а связанные, подвешенные ноги начинают дрожать.

— Боже... охереть как интенсивно. — Он хватает ртом воздух. А потом: — Хватит. Иди сюда, покажи мне свой член.

Отпускаю его и поднимаюсь на ноги. Легкий доступ на кожаных брюках наконец-то пригождается, разрываю их и являю свое нехило разбухшее достоинство.

Кит спрашивает:

— Просто из любопытства: у тебя есть смазка?

Тяжело сглатываю и качаю головой.

— Как уже было сказано, я не позволяю парням себя трахать.

Он закатывает глаза.

— Да, ты говорил. Но мне нравится и так, и так, и я хотел бы, чтоб ты взял меня в такой позе.

Издаю стон.

— Боже, Кит...

Он озорно улыбается.

— Меня обслужит мой собственный жеребец.

От одной лишь мысли член пульсирует, а на кончике выступает влага. Что я творю?

— Неважно, — продолжает он. — Не вижу причин, по которым ты не сможешь доставить мне удовольствие. Мне нравится и фроттаж, и секс. Тащи сюда свой огромный член и покажи, что умеешь. И Уилл?

— Да? — сиплю я.

— Никаких рук и не кончать раньше меня, уяснил?

Сердечный ритм ускоряется, я безмолвно киваю, встаю у него между ног и игнорирую далекий голосок в голове, что приказывает убираться отсюда к чертям собачьим.

Рассматриваю возможные варианты, потом забираюсь на скамью и, нависнув над ним, удерживаю вес на руках. Опускаюсь на него промежностью, наши члены соприкасаются, скользят, наливаются. Мы оба постанываем и напрягаемся.

Начинаю двигаться, ищу подходящий ритм. Понимаю, что нахожу, по довольному бормотанию, что у него вырывается.

Принимаю его всем телом, наслаждаюсь его толстым, теплым и затвердевшим членом по соседству с моим собственным членом. Сейчас я отдал бы ему что угодно.

«Не кончать раньше меня...»

Указание звенит в моем подсознании и творит нечто дикое с моим либидо. «Уяснил?». В какой-то момент я снижаю темп — преднамеренно — и продвигаюсь медленнее, чем должен. Хочу, чтоб он скорректировал меня, распоряжался мной.

— Уилл, — хлестко шипит он. — Не смей играть в игры.

«Не смей...». Этого достаточно. Крыша начинает съезжать.

Поднажимаю. Наши бедра сталкиваются. Даю ему желаемое.

Набрасываюсь на его губы и целую — почти с мольбой.

Он позволяет.

Разрешение его поцеловать наполняет меня чем-то очень некомфортным. Вроде радости. Мой язык у него во рту, а его язык в моем. Пальцами погружаюсь в длинные шелковистые волосы, а бедрами ерзаю по его бедрам.

Стимуляция. Слишком много стимуляции, небольшое количество смазки облегчило бы движения. Но и так стимуляция чересчур хороша. Трепещущее ощущение от кожи к коже. Расположенные встык головки. Неистовые взаимные толчки напряженных членов. И боже, Кит. Кит облизывает контур моих губ. А когда я сомкнул губы? Вновь их приоткрываю, приглашаю его внутрь, смакую одобрительный стон, сорвавшееся с губ мое имя...

— Уилл...

Набираю скорость, вжимаюсь сильнее в его бедра, занимаюсь благоговейной любовью с его ртом. Чувствую, как натягивается его широко открытое тело, в конечностях нарастает напряжение по мере того, как его захватывает оргазм.

— Кит, — страстно выдыхаю ему в губы.

— Не останавливайся. Продолжай... двигаться.

Ерзаю по нему и зарываюсь руками в его волосы, и целую так, как не целовал никого за всю свою жизнь. Даже не знаю почему.

Ощутив первый пульс его разрядки, я издаю стон.

— Кит, — лепечу я. — Разреши мне кончить. Пожалуйста.

— Ладно. — Он тяжело дышит и содрогается. — Раз уж ты был... таким хорошим... а-а... мальчиком, можешь кончить.

И я кончаю. Как долбаный гейзер.

Глава 12

Кит

Он валится на меня. Как же приятно ощущать его тяжесть. Мне нравится, что он затерялся в этом моменте. Несмотря на опасность. Несмотря на мужиков, которые в любой момент могут нас отыскать. Несмотря на свою партнершу, которая может войти. Он, черт возьми, затерялся.

Мы оба затерялись.

Хотя он уже стряхивает с себя последствия, приподнимает голову, взгляд рассеянный. Осознает, что времени потерял прилично.

Надеюсь, Ползину хватило времени собраться и покинуть «Клетку».

Бедняга Уилл. Знатно он облажался.

Но что еще мне оставалось делать? Позволить ему грохнуть человека, которого последние два года я защищал любой ценой? Или еще хуже: позволить ему оказаться в эпицентре гарантированно самоубийственной миссии? Потому что именно он и случился бы. Долбаный суицид. Ему бы повезло, останься он в живых хотя бы секунды две после убийства Ползина. Другим вариантом было бы грохнуть его самому — и именно это я и должен был бы сделать. Но размышлять об этом мне совершенно не хочется.

Он поднимается, и я говорю нежным и дразнящим тоном:

— Теперь ты и смотреть на меня не можешь?

Он тут же переводит на меня взгляд. Он вроде бы… раскаивается, и по какой-то причине меня это убивает. По-дурацки начинаю сожалеть, что мои руки несвободны. Очень хочется погладить его по волосам. Дать понять, насколько все было хорошо.

Насколько он хорош.

Насколько добр, безупречен, верен и несгибаем. Он понятия не имеет, как редки преданность и упорство. Да и зачем ему? Все это часть полного набора.

Ловлю себя на том, что меня переполняют странные эмоции. Не желание точно, хотя и оно имеет место быть, но есть что-то еще. Может быть, томление? Тоска?

«Тоска». Господи боже, что вообще начинается? Я что, какой-то гребаный викторианский поэт-чахоточник?

Испытывая отвращение к своей собственной тупости, я по-прежнему упиваюсь его темными, цвета жженой умбры глазами. В груди нестерпимо болит. Какой же он принципиальный ублюдок, этот Уилл. Как же он отличается от меня. Даже стараясь все делать правильно — да, именно так все и началось — каким-то образом я уродливо и извилисто качусь вниз. За последние несколько лет мои добрые намерения оставляли после себя лишь разруху.

Сегодняшний день — очередной эпизод моего губительного пути наименьшего сопротивления. Мне муторно от того, что я настолько очернил происходящее между нами. Через пару минут его затошнит, и он пожалеет, что вообще меня повстречал.

В очередной раз.

Он осознает: я использовал химию между нами, чтоб помочь Ползину испариться. Предал дар в виде доверия, который он мне преподнес, когда я потребовал от него повиновения. Услужения.

Я почти не знаю этого мужчину, но могу сказать, что он доверчив, упрям и принципиален. Все это как сильные стороны, так и ахиллесова пята. Люди вроде меня могут этим воспользоваться.

Все это, в конце концов, его погубит. А самое ужасное: я сомневаюсь, что он по этому поводу парится. Главное, чтоб Ползин заплатил. А нападение на меня было похоже на суицидальное безумие.

Должно быть, он всей душой любил своих солдат, раз так отчаянно охотится на Ползина. Держу пари, он был прекрасным лидером. Храбрым и честным. Как-то так вышло, что Ползин сыграл важную роль в убийстве парней Уилла — я еще не знаю какую именно — и Уилл жаждет все исправить. Готов поспорить, именно в этом он и видит правильность. Чуть раньше я назвал его слоном, но он похож на быка: видит лишь красный цвет, безразличен к притаившейся в тени опасности, к людям на его пути, которые в отличие от него не безгрешны и не милосердны. К людям, которые совершенно на него не похожи, но запутались и опорочены без возможности восстановления.

К людям вроде меня.

Он не в курсе, — или, сказать точнее, ему начхать — что изогнутым, искривленным, глубоко запятнанным мечом можно убить с той же легкостью, что и прямым и надежным. А иногда им убить даже легче, потому что мужчины вроде Уилла не замечают его приближения.

— Знаешь, тебе нужно остановиться, — выпаливаю я и удивляюсь ничуть не меньше Уилла.

Его губы изгибаются в лукавой усмешке.

— Еще минуту назад ты не хотел, чтоб я останавливался.

В ответ я не улыбаюсь.

— Ты понимаешь, о чем я.

Он неотрывно на меня глядит. А потом произносит:

— Не могу. — Он поднимает свое огромное тело и удаляется от меня, до боли связанного. Он весь в сперме. Он опускает глаза на беспорядок, оглядывается вокруг, что-то выискивает. Его разум уже движется дальше.

— Очищающее барахло в деревянном шкафу возле двери, — говорю я, пытаясь вернуть себе его внимание и помочь.

Даже на меня не взглянув, он кивает и проходит туда, прикрывающий промежность клапан на кожаных брюках свободно свисает, великолепный член по-прежнему напряжен. Он открывает дверь шкафа и роется внутри, мне его почти не видно.

И тут до меня доходит: возможно, я слишком самонадеян в вопросе ухода Ползина. Дмитрий мог пропустить отправленное мной сообщение, где я приказал увести Ползина из «Клетки», пока сам удерживал Уилла в коридоре. А даже если он и получил, Ползин мог устроить скандал. С ним сложновато справляться в разгар вот таких вот любовных свиданий.

Небольшая отсрочка пошла бы на пользу.

— Эй, перед уходом тебе придется меня отмыть, — громко брюзжу я. — От твоей спермы все зудит.

Он ворчит, но несколько секунд спустя встает рядом со мной, в руке упаковка влажных салфеток, выражение лица невозмутимое. Он открывает пачку и вытаскивает салфетку. Я лишился его внимания. Мысленно он уже вернулся к работе, что требует выполнения.

Он быстро вытирает меня холодными салфетками, удаляет следы нашего смешавшегося оргазма. Все происходит довольно по-деловому, но по какой-то причине меня переполняют нелепые, дурацкие эмоции. Из-за простого факта, что он это делает, невзирая ни на что. Потому что я попросил. А, может, все равно сделал бы.

Ох, уж этот мужчина и его принципы «идти до самого конца», «как на духу» и «все нужно делать правильно».

Глаза покалывает, и я раздраженно моргаю. «Во всем виноваты салфетки», — убеждаю себя. Вероятно, они должны были быть с ароматом лаванды, но несет от них ядреными туалетными химикатами.

Закончив, Уилл опускает юбку на мою промежность, прячет наготу ниже талии. Грудь он тоже прикрывает, возвращает тунику на место, хотя она и не держится — во время секса я лишился застежки на плече. К счастью, то была левая.

— Так-то лучше, — говорит он, но звучит неубедительно. Его тяжелый взгляд осматривает мое связанное тело. Он отшвыривает использованные салфетки в сторону, резво вытаскивает еще парочку и вытирает себя. — Я вернусь, Кит. Разберусь с Ползиным, а потом вернусь и тебя освобожу. Ладно?

Сердито вздыхаю. Неужели он действительно настолько туп и принципиален?

— У тебя что, вообще нет инстинкта самосохранения? — спрашиваю я, слова сочатся ехидством. — Ты поседел бы, если б знал, что я делал ради защиты Ползина. Ты реально принял меня за своего союзника? За своего друга?

Он меня игнорирует, выражение лица спокойно. Он переключает внимание на свои штаны, защелкивает кнопки.

— Мне и в голову не приходило слово «друг», — нараспев проговаривает он.

— Верно. Я тебе не друг. Уж постарайся запомнить.

— Как скажешь, босс. — Он возвращает своему прикиду первоначальный вид. Вглядываюсь в его благородные черты. Если б я его рисовал, это был бы этюд в черных и коричневых тонах. В самых богатых коричневых тонах — умбре и сиене. Все элементарно. — Но готов поспорить: ты бы меня не убил.

Он идиот. Сертифицированный идиот.

— Это было бы ошибкой, — предупреждаю я. — Очень опасной ошибкой.

Он убирает мой платиновый пистолет в жилет. Кладет свой «глок» туда, откуда сможет достать. Мое лезвие отправляется в боковой карман.

Внезапно меня приводит в бешенство его дзеноподобное спокойствие.

— Ты серьезно считаешь, что им хотелось бы, чтоб ты так поступал? — задаю я вопрос. — Если б ты мог с ними пообщаться? Если б мог спросить?

Наши взгляды пересекаются. Я говорю о его солдатах. Он понимает.

— Жаждали бы они смерти Ползина? — рычит он. — Разумеется, черт возьми.

— Забудь о Ползине. Думаешь, им хотелось бы, чтоб ты погиб? Чтоб ты снова и снова за ним бегал? В конечном итоге ты погибнешь, понятно же. Это абсолютно бессмысленно.

— Если все увенчается успехом, значит, не бессмысленно.

— А если нет? Что если Ползин выживет, а ты умрешь? Твои парни уже мертвы, Уилл. Ты не сможешь их вернуть. И если б можно было задать им вопрос, держу пари, они сказали бы то же самое. Они посоветовали бы тебе жить дальше.

Его челюсть напрягается.

— Ты ни хера не знаешь.

— Как долго ты ими руководил? Год? Два? Три? — Его опущенные плечи как бы намекают, что я на верном пути. — Приличный срок, чтоб они начали тебя уважать. Доверять. Может, даже любить.

Он устремляет сосредоточенный и тяжелый взгляд в угол комнаты. Я вижу боль. Они ему доверились, и он считает, что каким-то образом их подвел. Я нежно произношу:

— Они хотели бы, чтоб ты смотрел в будущее. А не застревал в ловушке прошлого. И не боролся до тех пор, пока не погибнешь.

Он пресекает меня зловещим взором.

— Кажется, все-таки стоило вставить тебе в рот красный шарик, — говорит он. — Вот о чем я думаю. — Он прячет последнее оружие в своем прикиде. К убийству готов. — Мне вернуться тебя освободить или нет?

— Нет, — рявкаю я. — Сам себя освобожу, спасибо.

Он прищуривается. Все сказано. Полагаю, мы пробыли наедине в этом номере... сколько? Минут двадцать? Максимум?

Отвернувшись, он больше не оглядывается и легкой поступью покидает комнату. Слышу щелчок замка ведущей в коридор двери. Его шаги удаляются все дальше.

Дмитрию лучше было вывести отсюда Ползина — времени было достаточно.

Склоняю голову к правому плечу и стараюсь дотянуться языком до оставшейся застежки. В конце концов, мне удается надавить на фиксатор и нажать кнопку вызова подмоги.

Ожидая, вспоминаю ощущения от губ Уилла. Его языка. Члена. Густого тембра голоса, который надломился, когда он меня умолял. От скользивших по моей лодыжке кончиков пальцев, когда он осматривал мой браслет. Мне понравилось, как он меня касался. Но не приглянулось, что он разглядывал мой талисман.

Не стоило его надевать, но он принадлежал матери, и напоминает мне о ней. О них. О ней и об отце.

Иногда мне необходимо вспоминать, для чего я все это начал, хотя к настоящему моменту причины поменялись. Теперь я знаю то, что знаю.

Впервые я увидел амулет за неделю до бомбежки. Отец принес с чердака коробку со всякими безделушками, и мы уселись за кухонным столом в нашем маленьком доме в Клэпхэме. В коробке лежала карта Висконсина, он ее разложил и указал на синюю полоску поверх штата. Если присмотреться, можно было разглядеть впрыснутые в синеву озера Верхнее крошечные островки. Он ткнул в самый крупный из них. «Остров Медлин, — сказал он. — Единственный способ добраться до него зимой — на снегоходе. О нем знаем только мы. Секрет».

Я спросил, не собираемся ли мы туда на каникулы. В тот год я рассчитывал на Дисней. Тематические парки и бассейны. Он заметил мое разочарование, достал из коробки фотографии — снятые до моего рождения — и показал, насколько чудесен был остров. Моя мать в лодке. Они вдвоем в ресторане, прислонились друг к другу головами и улыбались в камеру.

В тот вечер во время просмотра фотографий впервые за много лет я увидел материнскую улыбку. В последние недели я замечал, что она все время смотрела на отца с печальным выражением на лице. Но в тот вечер она была счастлива.

Ухмыльнувшись, отец вытащил амулет. «Помнишь вот это, Мэнди?». Купленный для нее глупый презент. Она лениво с ним поигралась, а затем отложила в сторонку. К другим вещам его так и не убрали.

На следующий день я нашел его на полу в кухне и положил в карман. А позже порадовался. После бомбежки многое из дома в Клэпхэме было отобрано. Кое-что Арчи умудрился вернуть, но коробка острова Медлин в этот список не вошла.

Может быть, она осталась у МИ5⁵, или отец от нее избавился. За последние несколько дней он избавился от многих вещей. Оглядываясь назад, он явно знал, что в какой-то момент все пошло наперекосяк. И все его действия его же и настигнут.

Остров Медлин был местом, куда они должны были сбежать. Теперь я понимаю.

Частенько я гадаю, что произошло бы, если б тем вечером мы уехали. Людям всегда кажется, что у них в запасе больше времени, чем есть на самом деле. Видимо, мои родители исключением не стали.

Вероятно, несколько лет мы провели бы в качестве полноценных жителей острова, передвигались бы при помощи снегоступов и рубили бы дрова. А в летние месяцы купались бы под бесконечным голубым небом.

Сейчас мои родители уже были бы старенькими. Может, я навещал бы их по праздникам и во время длинных выходных, мы сидели бы возле камина и болтали, даже спорили. Мама любила печь — и готов поспорить, частенько бы этим занималась.

В этом мире фантазий я представляю, что живу с чистой совестью — чистой до дебилизма. Никаких вспышек в глазах умирающих людей. Никаких тошнотворных мыслей о том, насколько легко поддаются плоть и сухожилия, когда свежезаточенное лезвие мягко входит в человеческую шею.

На месте извращенной почерневшей штуковины, что имеется сейчас, воображаю в груди сердце того, другого Кристофера Шеридана, красное и здоровое, бьется сильно и точно, со спрятанными жилками цвета охры и оливы.

Тот Кристофер ложился бы спать лишь с мыслями о своем искусстве.

Его мир был бы ярче. В нем содержалось бы больше основных цветов.

Наконец-то вваливается Глеб, губы изгибаются в довольной улыбке, когда до него доходит суть моего затруднительного положения. Теперь меня радуют опущенные юбка и туника. Хватит и того, что он видит меня связанным.

— Ползин уехал? — рычу я.

Он кивает своей квадратной головой.

— Он взбесился.

Ну, еще бы.

— Освободи меня от цепей, — бросаю я по-русски. — Ключи вон на том крючке. — Подаю сигнал глазами. Глеб опускается на четвереньки и извлекает ключ, потом отстегивает запястье.

Мне не нравится, что он видит меня таким. Охране будет над чем поржать. Отпирая замки, он бормочет какую-то русскую пословицу, что-то насчет моего плачевного положения.

— Иди на хер, — выплевываю я по-русски и тем самым его пугаю, он роняет ключ. — Отдай мне ключ. — Теперь уже свободной рукой я нетерпеливо машу туда, куда он упал. — Сам все закончу.

Он послушно поднимает ключ и вкладывает в мою протянутую ладонь, настороженно на меня глазеет.

Отстегиваю оставшиеся оковы и позволяю себе немного поразглагольствовать.

— Плачевное положение? Долбаное плачевное положение? Боже, хватает же наглости. Вы втянули нас в это дерьмо. Ты и сраный Дмитрий. Сможете нас вытащить? Разумеется, нет. Как обычно, именно мне приходится собирать все по кусочкам.

— Мы не... — начинает он, но я не даю ему договорить.

— Вы не проверяли планировку, — ворчу я наполовину по-русски, наполовину по-английски. — Вам вообще было известно о боковых коридорах? — Поднимаясь на ноги, подавляю стон. Сведенные судорогой мышцы протестуют. Глеб не тот человек, которому стоит демонстрировать уязвимость. — Эй? Так было известно?

После долгого ожидания получаю русское «нет». Он выдает слово и при этом пялится в пол.

— Вот именно, известно вам не было. — Замечаю на полу еще одну застежку с плеча и, подняв, возвращаю тунику на место. — Считаешь смешным, что меня заковали в цепи? Чтоб сохранить Ползину жизнь, я оказался лицом к лицу с пистолетом этого парня. Я пользуюсь мозгами, мать твою, — тычу себе в висок, — что помогло мне спастись от пули. Черт, даже будучи в цепях, мне удалось выудить из парня кое-какие сведения. А какого хрена сделал ты?

Глеб по-прежнему таращится в пол.

От отвращения я издаю стон, вынимаю телефон и быстро пролистываю сообщения.

— Идем. — Направляюсь к двери, не считаю нужным даже смотреть в его сторону.

Шагаю по коридору, Глеб держится рядом и время от времени на меня поглядывает. Этот здоровущий бычара сумел бы вынуть из человека все внутренности быстрее, чем можно моргнуть, но разрешить себя связать? Такого он себе позволить не смог бы. Может, он и глуп, но ему понятно: ни за что на свете он не выбрался бы живым из подобной ситуации, тем более с информацией в кармане.

Когда работаешь с парнями вроде Глеба, необходимо уметь впечатлять. Доминировать. К счастью, для меня это естественное состояние, даже когда парни, о которых идет речь, раза в два превосходят меня в умственном плане и по весовой категории.

Ну, чем крупнее, тем больнее падать.

— Куда едем, босс? — спрашивает Глеб.

— Возвращаемся в таунхаус, — отвечаю я. — Ползин желает выслушать отчет.

Глава 13

Уилл

Неделю спустя

Балтимор, Мэриленд

— Скажи мне, кто это, — просит Вагнер.

— Подозреваемый, — отвечаю я и через стол пихаю ей фотографию.

Она принимает.

— Где взял?

— Не могу сказать.

— Да ладно тебе, Уилл, — говорит она. — Я — интеллект, ты — мускулы. А не наоборот.

— Окей, — отзываюсь я и порываюсь забрать фото.

Она прижимает снимок ладонью.

— Русский?

— Британец.

— Связан с Ползиным?

— В том-то и вопрос.

Она искоса взглядывает на фотографию.

— Знакомая внешность.

— Сможешь вызнать?

Она вздыхает.

— Да, смогу. Переберем британских мужчин в возрасте от двадцати пяти до сорока... Пройдемся по заключенным и преступникам, а потом расширим поиск. Сойдет?

Киваю.

Она записывает. В дверях появляется ее ассистент, и она шагает к нему, передает фото и что-то вполголоса говорит.

А мне-то думалось, что долбаные морские пехотинцы — ужас ужасный. Сроду не видал такого количества ассистентов и уровней организации, как в ЦРУ.

Стискиваю зубы. Все должно сработать.

Исчезновение Ползина меня раздавило. Разорвало изнутри.

Пока я растворялся в Ките, он работал над тем, чтоб Ползин потерялся.

Слишком долго я казнил себя за то, что позволил своему члену замаячить на пути восстановления справедливости в отношении моих парней. Парней, что отдали свои жизни. Они заслужили большего, чем сотворенное мной в том секс-клубе. Они заслужили человека получше, но, кроме меня, у них никого нет.

Впрочем, не так уж все и плохо.

В течение бесконечного количества часов, проведенных в самолете по пути домой через Атлантику, я сидел, словно громадный запертый в маленьком драндулете бык, и размышлял вовсе не о своих парнях. И не о провальном убийстве Ползина, что сжигало меня изнутри.

Я размышлял о Ките.

Было ясно, что секс со мной помог Киту выиграть время, такая своего рода уловка освободить работодателя. Всего лишь работа. Мне должно быть плевать — все это часть игры, а он один из лучших.

Но мне не плевать, а куча крошечных бутылочек «Джека Дэниелса», выпитая мной на борту самолета, лишь все усложнила.

Хотя секс-клуб не стал полнейшей неудачей.

Удостоверившись, что Ползин вылетел из курятника, я отправился к Вагнер. Она отдыхала в снятом на ночь номере. И я пробрался обратно. Один. Вломился и снял копию с записей камер наблюдения.

Может, этот шаг и был в стиле слона в посудной лавке, как сказал бы Кит? Черт, наверно, да. Но мне не хотелось уходить с пустыми руками, хотелось прихватить хоть какую-то подсказку. И думать я мог лишь о просмотре записей.

В гостиничном номере я вставил флешку в ноутбук. В конце концов, наткнулся на приличное изображение Кита. Он куда-то шел с одним из русских отморозков и стрелял глазами ледяной фурии в крупногабаритного бойца. На нем было длинное черное пальто, и, судя по виду, он был до одурения взбешен. Он уже не был уравновешенной, элегантной подружкой русского миллиардера Сергея Ползина, а был больше похож на человека. Настоящего человека.

Я сидел в номере отеля и очень-очень долго таращился на картинку. На том стоп-кадре Кит по-прежнему был высок, светловолос и прекрасен, по-прежнему, невзирая на пальто, был похож на человека из светского общества, но теперь я сумел разглядеть настоящего Кита, свирепого воина.

Вернувшись в секс-клуб за записями, я думал лишь о поиске подсказок, что приведут меня к Киту. Но все обдумав, я пришел к выводу, что Кит был ключиком к гораздо большему.

К Ползину.

ЦРУ уже проверило прошлое подружки Ползина, Кейт, но Кейт — женщины. Им ни разу не пришло в голову проверить ее в качестве мужчины.

Потому что они не знали. А я знал.

При помощи Кита мы могли бы отследить Ползина. У нас мог бы появиться новый подход к Ползину, может, даже с эффектом неожиданности.

Если б только я сумел идентифицировать Кита.

В тот вечер я отправил записи своему отцу. И даже получил своеобразное удовлетворение от того, что Кит потешался над профессией моего отца. Ну, Кит не смеялся бы, если б был в курсе того, что сейчас я держу в руке. Пришлось вынудить отца использовать все навыки составления портретов и фотошопинга, чтоб преобразить нахмуренного Кита в мужчину, которого я видел в первый вечер в отеле. Я сказал убрать длинные волосы, макияж и украшения, любые мелочи, которые составляли недосягаемый образ Кейт.

Забавно. Глянув на отфотошопленную фотку, я осознал, что картинка поменялась вовсе не из-за убранных отцом женских штрихов. Дело было в маске — маска исчезла. Уравновешенная, невыразительная, прекрасная Кейт была отброшена в сторону, и на поверхность выплыл боец.

Боец со сложной, превосходной внешностью, который уже дважды вынудил меня опуститься на колени.

Это был Кит.

И он, должно быть, действительно выглядит иначе, потому что, посмотрев на фото, Вагнер связи не обнаружила.

Она не разглядела Кейт Нельсон.

— Голоден? — спрашивает она.

Мы выдвигаемся в бургерную.

По возвращении у нас уже есть результаты.

Пусто.

— Нет, — говорю я. — Он некто важный.

— Уверен?

— Расширь круг поиска. Задействуй больше людей.

Вагнер хмурится.

— Распознавание лиц подвязано на наших специалистов — это не просто компьютер. Им не нравится, что мы дергаем спецов ради обычного фишинга⁶.

— Я уверен. Проведите распознавание лиц. Расширьте поиск британских мужчин до сорока лет.

Она зовет помощника.

Упираюсь руками в стол и вспоминаю, как в тот вечер Кит позволил себя поцеловать, какие эмоции я испытал, как от его прикосновений гудела кожа, и запылал каждый уголок моего тела. Закрываю глаза и напоминаю себе, что все это было хитростью, фальшивкой — по крайней мере, с его стороны.

Ну да, оргазма он достиг, но что это значит? Всего лишь фрикция. Один объект соприкасается с другим объектом. Для меня же все было по-другому. Возможно, из-за того, что он умудрился опустить меня на колени. Никогда раньше этого не делал. Никто не вызывал во мне желания. И теперь ни о чем другом я думать не могу, словно изменились химические процессы в мозгу.

Вагнер с ассистентом прогоняют детали. Помощник не очень-то радуется. Должно что-то произойти. Расплывчатыми терминами они обсуждают приоритеты. Вагнер бросает на меня взгляд и возвращается к помощнику. Улавливаю мельчайший намек на предупреждение, даже упрек, а потом она обращается ко мне:

— Выглядишь усталым. Возвращайся в отель и поспи. Я позвоню, как только мы что-нибудь нароем.

— Сколько ждать?

Ее взор спокоен.

— Сколько потребуется. У нас огромное поле деятельности, Уилл.

Киваю и неспешно поднимаюсь.

В одном она права: я устал. Но, покинув здание, в отель я не возвращаюсь. А иду в бар, где выпиваю стакан виски и ищу в телефоне секс-клубы. Несколько часов спустя вхожу в притон под названием «Кожа и плетка».

Каким-то чудом там оказывается открыто. При входе стойка рецепции, чуть дальше — бар. За стойкой никого нет, но меня замечает покрытая пирсингом девушка-бармен в кожаном бюстье и джинсах и подходит выяснить мои желания. Поясняю, что пришел сюда в поисках какого-нибудь экшена.

Она кивает и вытаскивает телефон.

— Привет, босс. Запрос на членство. Стойка возле входа, — говорит она, а потом отключается. Приглашает меня присесть, но я нервничаю, поэтому остаюсь стоять и рассматриваю изящные черно-белые фотографии на стене, где людей в основном бьют.

Из боковой двери возле стойки появляется самый главный парень. Он высок и отлично сложен, лысый и с эспаньолкой. Одежда на нем черная, но не кожаная. Деловой, но с изюминкой. Он представляется как мастер Том. Перебарываю потребность фыркнуть над званием.

Мастер Том проводит меня в маленький офис. Пробегается по картотеке в углу, потом пихает мне под нос груду бумаг — правила внутреннего распорядка. И пачку бланков, которые я должен заполнить. Я оплачиваю членство.

— Чего ищешь? — Его вроде как мучает любопытство, словно у него не выходит меня разгадать.

— Хочу попробовать подчинение. — Силюсь произносить слова бесцветным тоном, хотя лицо у меня пылает.

Он колеблется.

— Правда?

— Да, — немного агрессивно отвечаю я.

— С мужчиной или женщиной?

Молчу, обдумываю. По большому счету мне по фигу, но единственный, кто надо мной доминировал, — это Кит.

— С парнем.

Он хмурится.

— Думаю, у большинства моих ребят кишка тонка быть твоим «верхним», — говорит он. — Ты производишь впечатление человека, который всех и все держит в кулаке.

Беззастенчиво его оглядываю.

— Что насчет тебя? Кажется, ты человек, который всех и все держит в кулаке.

Он пошловато хохочет, но вроде как задумывается.

— Ладно. Почему бы и нет?

Мастер Том ведет меня в помещение, которое зовет игровой комнатой. Где-то по пути он успел отхватить кепку — стилизованную кепку копа, только вот она кожаная, и по козырьку тянется цепь. Точно такую же на меня пыталась нацепить стилист в секс-клубе в Лондоне. Я посчитал ее дурацкой.

И по-прежнему считаю дурацкой.

Мастер Том очень долго разглагольствует о стоп-словах, согласии и прочем дерьме. Я почти не слушаю. Размышляю о Ките и о том, что он сотворил бы с мастером Томом.

Парень все бубнит, показывает атрибутику, объясняет, что к чему крепится, и какими методами он работает с кнутами и хлыстами. Он вынуждает меня опробовать ощущения от ударов по моему обтянутому джинсами бедру, проводит меня от одного девайса к другому, словно продавец в магазине, что изображает из себя папочку.

Все это Киту не понадобилось бы. Он бы знал, чего хотел — чего бы я хотел — и сразу перешел бы к делу. Его власть молчаливая, но совершенно реальная. В том и есть суть подчеркивающей каждое слово уверенности.

«Давай взглянем на твой огромный член. О, и Уилл? Не кончать, пока я не скажу. Уяснил?».

Он не успел бы завершить команду, как я уже бахнулся бы на колени и жаждал всего, что ему захотелось бы дать. Поцелуй или избиение розгами — это было бы неважно. От одной только мысли меня пронзает дрожь.

«Я принял бы все, что он захотел бы дать», — думается мне.

Как бы ни было унизительно, но это правда, а у меня нет привычки заниматься самообманом. Даже после того, как Кит запудрил мне мозги, я бы опустился перед ним на колени. Пыхтел бы рядом с ним, как пес, умолял бы о прикосновении, болезненном или приятном.

Стоит лишь подумать о том, как его ладонь касается моего покрытого шрамами живота, во рту пересыхает.

Или что его бледные ловкие пальцы обхватывают мой подбородок, и он принуждает меня смотреть в свои янтарные глаза. Холодным тоном отдает приказ, отчего мой член напрягается. Он выдает мне инструкции. Сообщает, в чем он нуждается.

Только вот нет — Киту ничего от меня не нужно. И мне надо бы это запомнить. Он заинтересован лишь в том, чтоб я не прибил эту мразь Ползина. На этом отношения не построишь.

— Эй. Ты слушаешь? Ты здесь, со мной? — интересуется мастер Том. Он произносит правильные слова твердым, глубоким голосом. Смотрит в глаза. Но я... ему не верю.

«Черт».

— Может, уже просто начнем? — говорю я. — Давай ты уже меня свяжешь и побьешь?

Мастер Том выпрямляется. Приподнимает бровь.

— Считаешь, ты здесь главный?

«Да, немного», — думаю я, но ответ даю в его пользу.

— Нет.

Он встает и указывает на пол.

— Займи нужную позу. — Он ударяет хлыстом по ладони. — Живее.

Вынуждаю себя подчиниться и встаю на колени. Он бродит вокруг меня, дотрагивается кончиком хлыста до моего колена.

— Руки сюда. Не заставляй меня повторять.

— Ты первый раз об этом говоришь, приятель.

Кончиком хлыста он приподнимает мой подбородок. Встречаю его взгляд. Он в бешенстве.

— Ты будешь обращаться ко мне «мастер», и то только когда я разрешу тебе говорить. Уяснил?

Подавляю вздох.

— Да.

— Что «да»?

— Да, мастер, — с трудом проговариваю я. Боже, звучит скучно. Черт, мне реально скучно.

— Ясно. Желаешь все себе усложнить. Отлично. Подъем.

Поднимаюсь.

— Что? Что я сделал не так?

Он меня разглядывает.

— Ты знаешь что. Думаешь, я позволю с собой общаться подобным тоном?

Насупливаюсь. Конечно, ответ был не в стиле военного лагеря «да, СЭР!», но он о таком и не просил. Он дал размытые указания.

Кит всегда выражается ясно. Всегда можно понять, чего Кит хочет.

«Расправь немного плечи и подними подбородок. Продемонстрируй себя по-настоящему. И бедра раздвинь еще шире...».

От воспоминания член набухает, и я неловко ерзаю. Говорю:

— Про тембр голоса ты не уточнял.

Парень с интересом глазеет на мою промежность и, по-видимому, приходит к неверному выводу.

— Да, мастер, — решительно и четко выдает он. — Вот такой тембр голоса мне нужен. А теперь попробуем заново. — Он щелкает хлыстом об пол — сильно.

Я что-то чувствую. Хотелось бы, чтоб это была похоть, но больше похоже на негодование. Знаю, чего он хочет, и изо всех сил стараюсь дать. В конце концов, я сам напросился.

Встаю на колени, ладони опускаю на бедра.

Он кружит вокруг меня один раз, второй, потом дотрагивается хлыстом до моего подбородка.

— Давай послушаем.

Втягиваю воздух и мечтаю перейти к той части, где он будет меня бить.

— Я не в настроении.

Он опять вздергивает бровь.

— Так не пойдет. — Он проходит к стеллажу и возвращает хлыст на место. А из выбора розги устраивает целое шоу. Щелкает ею по стене. — Обычно свои игрушки я кому-нибудь передаю, но ты определенно станешь лучшим в классе. Теперь раздевайся, — говорит он.

Выполняю. Мне совершенно не стыдно перед ним раздеваться. До фига парней видели меня обнаженным. Но стояка я уже лишился. И мне неприятна мысль, что он увидит меня в расслабленном состоянии. После всей проделанной работы это его оскорбит.

Если он и возражает, то не демонстрирует. Подводит меня к кресту святого Иоанна. Позволяю себя пристегнуть. Манжеты толстые и кожаные, пряжки из прочной стали. Наверно, как только меня стягивают ремнями, должно появиться чувство бессилия, но ничего подобного. Я не чувствую, что этот парень имеет надо мной власть, в то время как Кит был способен подчинить меня своей воле, даже когда был обмотан цепями.

Мастер Том проводит рукой по моей спине, тормозит на шрамах, потом опускается ниже к старым сквозным ранениям на правом боку.

— Мне насрать, кто ты, — шипит он мне на ухо. — Или каким крутым парнем ты можешь быть. Со всей серьезностью ты будешь звать меня «мастер», и мы не остановимся, пока не попросишь. Уяснил?

Закрываю глаза и от скуки вспоминаю свое стоп-слово — «айсберг». Но я не сдаюсь: эти ублюдские розги явно сумеют сделать то, чего не может он. Надеюсь, если он причинит мне боль, я смогу хотя бы отдаленно почувствовать то, что чувствую с Китом.

Мне необходимо убедиться, что не только благодаря Киту я могу чувствовать себя живым.

Довольно сильно — и без предупреждений — он хлещет меня по заднице, и я ворчу. Появляется желание его похвалить, сказать, что справляется он отлично, но заниматься мы должны полностью противоположными вещами. Поэтому жду и надеюсь получить еще.

И он продолжает.

Он делает мне больно, обжигает мою плоть, спину да и зад тоже. Время от времени задает вопросы, типа в порядке ли я, понимаю ли. Чтоб его убедить, я обязан отвечать «да, мастер». Но мне даже пытаться не нужно. Слова звучат так, будто их проговаривает робот.

Боль приятна. Опуститься на колени, как с Китом, желания не возникает, но по-своему тоже недурно. Оно не имеет отношения к парню, что меня хлещет, зато полностью имеет отношение к боли как таковой. Розги могла бы держать какая-нибудь машина, какая, в общем-то, разница.

Это всего лишь... наказание. Просто-напросто.

Хлыст попадает мне по плечу.

Боль растекается подобно тонику.

Вновь и вновь.

Зажмуриваюсь и вспоминаю звук взрыва, забравшего моих парней, всех одним махом. Я должен был догадаться. Должен был знать, должен был почувствовать, что что-то было не так, но мне пришлось в одиночестве проводить проверку. Герой, готовый принять огонь на себя.

Только вот приняли его мои солдаты.

Если б только я остался с ними, задержался бы на несколько минут дольше. Пробыл бы с ними до самого конца. Отправился бы с ними, как и должен был.

Я должен был погибнуть вместе с ними.

Никогда не бросайте своих солдат.

Голос. Злобные слова. Распахиваю глаза и вижу, что передо мной стоит Том. Мастер Том. Он тяжело дышит. Весь потный.

— Я сказал, что сейчас тебя отвяжу.

— Мы закончили?

— О, мы определенно закончили. — Том движется позади меня, грубо и умеючи отстегивает пряжки и ремни. — И ты больше сюда не приходишь. Что бы ты ни хотел приобрести, у нас не продается.

Глава 14

Уилл

Ни свет ни заря я появляюсь в здании наподобие бункера, используемом ЦРУ в качестве дополнительного офиса, с двумя кофе в руке — один черный, без сливок и сахара, а второй — полукофеиновый капучино с шоколадом, громадным слоем пены и капелькой ванили.

Вхожу в лифт. После пережитой пару дней назад порки все тело ноет, но поступь моя легка. Чувствую нечто похожее на надежду — прошлым вечером позвонила Вагнер. Сумела что-то нарыть.

«С тобой еще ничего не закончилось, — мысленно бурчу я, как только металлическая клетка начинает подниматься по внутренностям здания. — Ни единого шанса».

Лишь выйдя из лифта, осознаю, что все утро не размышлял о поиске Ползина. А думал только о том, как вновь найти Кита. Хмурюсь. Ну, чтоб добраться до Ползина, мне придется найти Кита.

Когда я захожу в распахнутую дверь, Вагнер ухмыляется. Выглядит усталой.

— Ты прям как черт из табакерки. — Она отставляет в сторону офисную кружку.

— Нет, всего лишь я. — Протягиваю ей стакан.

Она машет на кресло посетителя.

— Постою, — говорю я и прислоняюсь к картотеке. Сидеть до сих пор сложновато.

Она снимает крышечку со стакана.

— Объясни еще раз, для чего ты вынудил меня проверить фото.

— Предчувствие.

— Скажи, где его взял.

— Не могу, — отвечаю я. — Берегу свои источники.

— Ты — полевой агент-фрилансер, а не журналист, Уилл. — Она дует на кофе, а потом пригвождает меня тяжелым взглядом. — Выкладывай. Или ничего не получишь.

Прикидываю, что к чему, и таращусь на нее. Не хочу ничего рассказывать. Я доверяю Вагнер в вопросах моей безопасности, но не доверяю во всем, что касается Кита. Но тем не менее, чтоб получить желаемое, мне нужно ей что-нибудь подкинуть.

— После нашего ухода я возвращался в «Клетку».

— Возвращался? В котором часу?

— Около двух. — Указываю на файл, который она держит. — Заметил, что парень с фотки уходил с каким-то русским. Решил, что он может быть связан с Ползиным. У блондина британский акцент, и он явно был главным.

Большая часть из этого правда. А остальное — просто недомолвки.

Вагнер хмурится.

— Только потому что один из них был русским?

Пожимаю плечами.

— Боже, Уилл. В Лондоне полно русских. Наверно, там больше олигархов, чем в Москве. — Она проводит рукой по лицу. Широко зевает. — Ладно, тут какое-то странное совпадение, — говорит она. — Но судя по твоему рассказу, мое чутье подсказывает, что это всего-навсего совпадение.

— Что? Кто этот парень?

— Никто. Ну, то есть не совсем никто, но к Ползину он нас не приведет. — Она обходит стол и с «айпадом» в руке присаживается на краешек. Несколько раз прокручивает экран, потом увеличивает фото и передает мне, наблюдает за моим лицом.

Я практически роняю свой гребаный кофе. На фото Кит в измазанных краской джинсах и футболке, волосы стянуты в хвост. В руке у него тряпка и что-то еще... карандаш или кисточка — эта часть фото размыта. А вот выражение его лица видно отчетливо. Он смотрит в камеру так, будто бы его прервали. И он так прекрасен, что рехнуться можно. Лев в своей естественной среде обитания. Это он. Настоящий Кит.

Его окружают мольберты, на которых в разных стадиях завершенности выставлены картины. Они темные и кричащие, в основном силуэты, линии четкие и рельефные, и слегка безумные, словно написаны в состоянии ярости, но не бессистемны. Изгиб плеча, линия ноги, щека, взмах руки — они не натуралистичны, не фотографичны, но почему-то более настоящие. Более правдивые.

— Вау, — выпаливаю я.

— Ага. Парень сексуален.

Выпрямляюсь. Стискиваю зубы.

— Он художник?

Она смотрит на меня.

— Кристофер Шеридан. Слышал о нем?

Качаю головой.

— Искусство — не моя стезя.

— Думаю, я бы его назвала анфан террибль⁷. Знаменитый отшельник. Несколько лет назад выиграл крупный интернациональный приз в области искусства и даже не явился на вручение. Никто не знает, где он живет, но, судя по всему, полагаю, что в Лондоне. У него нет аккаунтов в социальных сетях. По-видимому, и друзей нет. Работа приносит ему отличный доход, но существуют всего две официальные фотографии. Ну, три, если считать твою.

— Три фото. Вот это, мое — второе. — Поднимаю взгляд. — Покажешь третье?

— И в этом месте становится интересно.

Она опять прокручивает экран, и я лицезрю четырех человек. Двое мужчин, женщина и маленький мальчик стоят возле какой-то реки, на заднем плане лодки. Мужчины в костюмах: один в очках с толстой оправой, второй лысый, высокий и худощавый.

Светлые волосы женщины развеваются во все стороны. У нее такие же, как у Кита, скулы и податливое гибкое тело, но она старше — может, чуть за сорок. Ее рука лежит у мальчика на плече. Ему пять или шесть, но в камеру он смотрит довольно серьезным, практически взрослым взором. Янтарными глазами, которые я узнаю где угодно. По позвоночнику пробегает холодок.

Кит.

— Она была сделана около двадцати лет назад. — Она указывает на экран. — Парнишка — Кристофер Шеридан. Его родители, Аманда и Леонард Шериданы. — Она перемещает палец на лысого мужчину. — Арчи Рейнольдс.

Дышу я с трудом. И говорю:

— А где интересная часть?

— Ты смотришь на членов королевского шпионского агентства. Увидеть подобный снимок почти не реально. Аманда была ЦРУшницей. Была агентом средней успешности, пока не встретила Леонарда и не вышла за него замуж. Леонард и Арчи подружились в школе. В семидесятые, сразу после университета, попали в британскую разведку, оба высокопоставленные люди. Они втроем убрали кучу людей, особенно Леонард и Арчи. — Тон ее смягчается. — Врагов нажили с три короба. — Она замолкает. — Спустя несколько лет после этого снимка Аманда и Лен были убиты. Взрыв посланцев в Судане. Он работал, она поехала за компанию — к тому моменту в игре ее уже не было — и, к счастью, ребенка они с собой не взяли. Никого из членов семьи больше не осталось, поэтому мальчишку растил Арчи. Кое-кто из старожилов полагает, будто Арчи хотел, чтоб Кристофер занялся семейным делом, но Кристофер не хотел иметь с этим ничего общего. Кроме того, с таким-то талантом к рисованию зачем ему заниматься чем-то другим?

Вот где стоило бы поправить ее предположение, намекнуть, что Кит — Кристофер — совершенно точно проник в шпионские игрища, но я... молчу. И вместо этого задаю очевидный вопрос, который мог бы прояснить, зачем Кит во все это влез.

— Ползин как-то связан с бомбежкой?

— Нет. В списке подозреваемых Ползин не фигурирует. Я попыталась отследить связь между Ползиным и семейством Шеридан, но Ползин относится к типу игроков, с которыми в восьмидесятые у семьи Шеридан интересы не соприкасались. Скорее всего, их пути вообще не пересекались. Шериданы в основном работали в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Ползин в то время был КГБшником, базировался в Европе. А затем началась перестройка.

Киваю. Я читал файл о прошлом Ползина — во всяком случае то, что управление пожелало мне показать. Ползин рано разглядел неизбежный развал Советского Союза и в годы реформ позиционировал себя как информационного брокера. Вскоре после распада Советского Союза он начал расти и скапливать несметные богатства, казалось бы, из воздуха.

— Значит, — медленно произношу я, — в двух словах, этот Кристофер Шеридан связан с Ползиным только тем фактом, что его родители были западными агентами примерно в то же время, когда Ползин был советским агентом.

— Да, — отзывается Вагнер. — Ну, и его видели в «Клетке», когда там был Ползин. Но мы считаем, нам известно, почему он был в «Клетке».

Резко перевожу на нее взгляд.

— Почему?

— А сам как думаешь? — интересуется она. — Он извращенец.

В горло будто напихали камней.

— Откуда вам знать? — еле слышно задаю я вопрос.

Она возвращается к «айпаду», прокручивает экран и протягивает мне.

— Я даже готова поспорить. За вот это он и взял награду.

От невероятно сложной картины захватывает дух. Обнаженный парень прикован цепью к скалам и лежит на спине. Из-за пут его огромное, мускулистое тело напряжено, а набухший член примостился на бедре. На теле следы насилия — синяки и отметины от кнута — он сломлен, печален. На него взгромоздилась огромная птица, вроде бы орел, острые как бритва когти впиваются в живот. Взгляд у птицы пристальный, хищный и янтарный. Напоминает мне Кита.

Ищу страницу с информацией. Картина называется «Прометей Прикованный⁸».

Глава 15

Кит

Лондон

В течение следующих нескольких дней после фиаско в «Клетке» Ползин невыносим. Он понижает Дмитрия и ставит над ним двух новеньких парней. Глеба с каким-то другим заданием отправляют на родину. Что же до меня, то моя позиция не изменилась. Я хотя бы сумел спасти ситуацию. Но, похоже, он уже не уверен во мне так, как раньше.

Еще он стал одержим идеей убрать Неро. Ему удалось разузнать, кто приходил за ним в «Клетку», но, к счастью, он не сумел его связать с моим предполагаемым бывшим парнем из Нью-Йорка. К моему большому облегчению, заверения сотрудников «Клетки», что в игровых комнатах камеры слежения не работают, оказываются правдой. Камера смогла уловить Уилла лишь на входе и выходе из здания. И ни одного изображения с его лицом. Каким-то образом безо всякой ловкости он постоянно умудряется оказаться вне поля зрения или смотрит в сторону.

А вот женщине не так повезло. Ползин быстро идентифицирует ее как агента Тарин Вагнер из ЦРУ и приходит к выводу, что этот выпад финансируется американским правительством. Надо сказать Арчи, чтоб встретился с тем ЦРУшником по вопросу отстранения Вагнер от дела.

— Ты должен его нейтрализовать, — говорит Ползин. Ему делают массаж, поэтому он смотрит в пол, голова благодаря отверстию для лица в массажном столе неподвижна. Массажист, огромный турок, обрабатывает его спину так рьяно, что я вздрагиваю. — Я тебя понимаю. Судя по твоим же словам, ты лучший, — продолжает он. — Так почему американец до сих пор разгуливает живым, а?

Я рад, что он на меня не смотрит, рад, что не приходится переживать о выражении лица, только о тембре голоса.

Терпеливо отвечаю:

— Как я уже говорил, мы работаем над его идентификацией. Но судя по тому, что он на днях мне рассказал, я не сомневаюсь в двух моментах. Во-первых, он бывший военный. И, во-вторых, с его стороны это дело личное. Так скажи мне: ты можешь припомнить американских военных, которые могли бы испытывать к тебе недобрые чувства?

Он матерится по-русски. Злобно.

— Сколько ему лет?

Подавляю вздох. Уже раз десять я называл возраст.

— Полагаю, лет тридцать. Готов поспорить: раньше он был каким-то командиром. Своего рода лидером... Но он потерял своих солдат. Кажется, два-три года назад. — Замолкаю. — Что-нибудь подпадает под эту категорию?

Несколько минут он молчит. Начинаю задумываться, не уснул ли он. Как вдруг он ерзает и по-русски приказывает здоровяку свалить.

— Ну?

Он соскакивает со стола и тянется за халатом. Сергею Ползину прилично за шестьдесят, у него коренастое, бочкообразное тело, сильные ноги и поросль серебристых волосков на груди. Баки тоже серебристые, но остальные волосы невероятно черные. В общем, он похож на неуклюжего, но результативного медведя.

Ползин, пока массажист собирается, проходит к холодильнику в другом конце комнаты. Он вытаскивает бутылку охлажденной водки «Зубровка», от души наливает в стакан и тут же опрокидывает, потом наливает в стакан побольше и убирает бутылку. Мне выпить не предлагает. Вот такой он невоспитанный.

Как только дверь за массажистом захлопывается, Ползин говорит:

— Несколько лет назад произошел инцидент. Неминуемый. — Он бегло на меня взглядывает, акульи глаза смотрят спокойно.

Сохраняю нейтральное выражение на лице.

— Х-м-м. И что же случилось?

Ползин усаживается на стоящий посреди комнаты огромный кожаный диван и отпивает водки.

— Знаешь мой новый летний дом на Черном море?

Прищуриваюсь. Мне уже не нравится.

— Разумеется, — отвечаю я. Это скорее дворец, чем дом. Отвратительный в своем величии. Он им очень гордится. Недавно он фигурировал в статье какого-то высококлассного журнала о современной русской архитектуре.

— Ты же знаешь, что стены и пол там из мрамора.

Так и есть. Из белого мрамора с ониксово-черными и золотистыми венками.

— Это был последний мрамор такого рода из Герата в Афганистане. Очень редкий. Очень сложно приобрести.

Для человека вроде Ползина вообще несложно.

— Этот мрамор был неотъемлемым украшением дома. Предусмотрен архитекторами. Но, конечно же, война. — Он вскидывает руку. «Война». Будто сражения затеяли лишь для того, чтоб вывести его из себя. — Боевые действия задерживали горные работы, — жалуется он. — И как только камень погрузили в машину, дорогу перекрыли. Мои строители сидели на жопе ровно и ждали несколько недель. Каждую неделю мне приходилось им платить — ни за что! Типа они работали без передышки. Наконец-то благодаря бумагам на вывоз мрамор можно было эвакуировать. А потом... появились американцы. — Эти слова он почти выплевывает. — Они грохнули человека, которому был обеспечен безопасный проезд.

— Он был талибом⁹?

— Разве там есть кто-то еще? Пришлось иметь дело с новым лидером. Дебилы американцы. Уберешь одного — вылезут еще. Этот новенький хотел информацию о передвижениях армии. Иначе не выпустил бы мой груз. Этим мрамором он держал меня за яйца. — Ползин вздыхает.

— Ты что, не мог использовать другой мрамор?

Он бросает на меня обиженный взгляд.

— Он был моим! Я за него заплатил! Дизайн дома был разработан с учетом этого мрамора — как он смотрится при определенном расположении солнца. Ну, ты видел. В общем, — он пожимает плечами, — он хотел информацию. Ничего важного.

— Например?

— Время и место встречи. Американцы вытаскивали коллаборациониста¹⁰. Сверхсекретно. — Он хохочет и поднимает палец. — Но от меня ничего не утаить.

— Значит, американцы попали в засаду. — В глубине души меня поражает мой спокойный тон, тогда как сердце барабанит, а кровь мчится по венам с таким грохотом, что кажется, будто у меня аневризма.

Ползин отвечает на мой вопрос небрежным взмахом руки.

— А что поделать? Талибы чокнутые. Можно лишь догадываться, для чего они используют информацию. Американцы в курсе.

Стараюсь контролировать выражение лица и самостоятельно додумываю дальнейшее развитие событий. Если б было сказано: «Мне было известно, что люди умрут, и я собственно чхать хотел», это было бы не так мерзко, как откровенное вранье, будто он понятия не имел, как конкретно военачальник талибов использует информацию. Но опять-таки Ползин — бандит, а бандиты всегда выставляют себя самыми большими жертвами. Даже спустя столько лет он по-прежнему пребывает в ярости из-за потерянных денег, несмотря на тот факт, что столь незначительная сумма ему погоды не сделает.

Размышляю о сияющих венках, разбегающихся по стенам и рассеянных по полу, в огромном безвкусном дворце Ползина. Как же ему нравится показывать фотки в телефоне.

Говорю:

— Так что случилось?

— Американцы прибыли на встречу. Считали, что там безопасно. Очень глупо. Даже на своей территории не всегда безопасно. Они подъехали, и их лидеру... — Он машет пальцем. — Их лидеру здание кажется подозрительным. Он приказывает солдатам оставаться в грузовике. На проверку уходит один.

Ползин ловит мой взгляд, а потом, словно рассказывает убойную шутку, произносит:

— Этот лидер, как ковбой, идет внутрь. И ба-бах! Позади него взлетают грузовики. Грузовикам не была обеспечена защита. Двенадцать человек. — Он фыркает. — На подобной территории им стоило быть осторожнее.

«Господи боже». Двенадцать человек в обмен на мрамор.

Отвожу глаза, вспоминаю холодную ярость в глазах Уилла в момент обсуждения его солдат. Уилл приказал своим людям оставаться на месте. Чтоб их уберечь, он был готов рискнуть своей жизнью. А вместо этого подписал им смертный приговор.

— Двенадцать мужчин. — Слова вылетают сами по себе, я не успеваю их остановить. И когда бросаю взор на Ползина, обнаруживаю, что он глазеет на меня.

— Моя Катерина не одобряет? — бархатистым тоном спрашивает он.

Каким-то чудом мне удается сохранить бесстрастное выражение на лице, и я сухо бросаю:

— Я здесь не для того, чтоб давать тебе советы по строительству летнего дома.

«Нет, я здесь для того, чтоб тебя убить».

Ползин хмыкает:

— Они все там долбанутые.

— Они такие, — соглашаюсь я. — Весь мир сошел с ума.

Вынимаю телефон, чтоб хоть чем-нибудь заняться, пялюсь на него невидящим взглядом и пролистываю большим пальцем экран, создавая видимость, будто что-то ищу, хотя в голове неразбериха, а внутри все кипит.

По идее меня не должно так трясти. Я знаю, что Ползин подлец. Всегда знал. Я слышал с десяток таких же ужасных историй, так почему же меня зацепила именно эта? Белый цвет этой комнаты — стены, занавески, даже чертовы полотенца — внезапно становится чересчур ярким. Все становится чересчур ярким.

Чувствую на себе взгляд Ползина. Я ступил на очень опасную территорию, почти вышел из образа, чего никогда раньше при нем не случалось. Если б он был в курсе моих истинных целей, то сделал бы со мной... Боже, да даже если б он просто заподозрил.

Но я не могу перестать об этом думать. Уилл, чтоб вывести из-под удара своих людей, ставит себя в опасное положение. Раздается взрыв. Он мчится к ним. Падает на колени, их предсмертные вопли, они заперты в жарком аду, приблизиться возможности нет.

Ужас разъедает меня изнутри.

Мрамор с золотистыми венками из Герата. Нормального человека, учитывая, что он стоил людям жизней, от одного только взгляда на этот мрамор тянуло бы проблеваться, но я готов поспорить, что из-за гибели тех мужчин в глазах Сергея Ползина мрамор стал еще прекраснее. Как бивень слона. Прекрасный и редкий — и за ним стоит забавная история.

Я сказал Уиллу, что манерой выслеживать Ползина он похож на слона в посудной лавке. Но, по правде говоря, он скорее обезумевший, исколотый до крови копьями пикадора бык на арене. Только в случае Уилла копья — это вина и ярость, которые он испытывает в отношении своих парней. Сейчас он мчится за Ползиным столь же исступленно, как бык за малиновым плащом. Это глупо и лишено мастерства. Но есть в этом глубокая искренность. Нечто благородное и безупречное.

Всю свою жизнь я старался найти что-то вот такое чистое. Может, потому что мне самому недостает таких качеств? И как агенту, и как художнику. Но Уилл... Боже мой, этот Уилл и его преданность солдатам и его боль, и упрямство, как он мне подчиняется...

От него захватывает дух.

Будь я другим человеком — как Уилл — сам сейчас выслеживал бы Ползина. Я мог бы убить его пятью разными способами, и он даже не пискнул бы. Какой позор, что я этого не делаю. Честно, очень жаль.

«И все равно я этого не сделаю».

Меня тормозит невозмутимая, расчетливая часть моего мозга.

Может, как и Ползин, я развращен всеми этими играми разума? Защищаю его, потому что мы с Арчи решили: чем ужаснее, тем лучше.

Может, мы с Ползиным — две стороны одной змеиной кожи?

Вызываю в воображении только начатое полотно на одиноком мольберте в солнечной лондонской студии. Картину, что я начал до того, как развернулся весь этот кошмар с Рок-файлом. Она должна была быть второй частью триптиха¹¹, продолжением работы, что я только что выставил. Вторым полотном стал бы «Прометей Освобожденный». Но я оставил его незавершенным. Начав работать на Ползина, я решил, что благодаря полученным навыкам и тренировкам отыщу файл быстро и легко. Думал, что окажусь дома спустя несколько недель — максимум через месяц. Обелив имя отца, вернусь к своей работе.

Теперь уже и не верится в высокомерную мысль, что Ползин будет прятать файл там, где кто-нибудь сможет его найти.

Боже, сколько всего я натворил, чтоб сюда попасть, и ради чего? Чтоб выяснить, что такой человек как мой отец — агент в игре — может оказаться не таким уж и невинным, как мне думалось?

Сейчас я понимаю гораздо больше. В основном, что хороших агентов не бывает.

Вряд ли человек, который занимается тем, чем занимаемся мы, может считаться хорошим. Наверно, даже человеком считаться не может. Я определенно не чувствую себя человеком.

Так почему бы не остановиться? Говорят, если оказываешься в яме, прекращай копать. Но мне приходится продолжать копать. И дело уже не в отце. В этом файле десятки имен. Подпольных агентов, коллаборационистов, информаторов. Если файл увидит свет, они все будут в опасности.

Ползину плевать. Эти люди — товар, который можно выменять на то, что ему приспичит. ЦРУ тоже плевать. Для них эти люди — косвенный ущерб. Главное — грохнуть Ползина и его смертью спровоцировать выпуск файла.

Не могу я сейчас остановиться. Нужно найти файл.

Лежа ночью в постели, я по-прежнему размышляю о незавершенном полотне, что собирает пыль в студии. Написанный умброй и сиеной мужчина напрягает мышцы и натягивает цепи, которые начинают рваться. Фигура человека пронизана агонией и экстазом на грани освобождения.

Чистота неприкрытых страданий. Непорочность безумного, окровавленного быка.

Бывало, я думал об этом полотне с какой-то тоской. Так сильно тянуло его завершить, словно, вернувшись туда, я заполучил бы нормальную жизнь, честную жизнь. Вернулся бы к хорошему. Восстановил бы лучшую часть себя.

Теперь же, думая о полотне, я испытываю тоску по той жизни, но не из-за жажды вернуться обратно. Это тоска по месту, где я могу больше и не оказаться.

Тоска по тому, чего я, может, больше и не отыщу.

— Бедненькая Катерина, — говорит Ползин и притворно надувает губы, но акулий взгляд пристально меня рассматривает. — Я тебя разочаровал?

— Ну, знаешь... — Убираю телефон обратно в карман и наигранно зеваю. — Тебе не кажется, что эта разновидность мрамора... прошлый век? — Я произношу слова сухим, почти скучающим тоном. Бью туда, где ему больнее всего. Тщеславие Ползина необъятно.

Вот до чего я докатился: зарабатываю дешевые очки от самовлюбленного психопата, чтоб отвлечь от своей крайней степени ужаса.

Боже, я сам себе отвратителен.

И самое страшное — получается. Он отвлекается, хмурится и задумывается.

— Четыре месяца назад он был сфотографирован для «Современной архитектуры».

Усмехаюсь.

— Ну вот, пожалуйста. — Словно прозвучало доказательство старомодности. Окончательный признак заурядности.

Внезапно я четко осознаю, что больше так продолжаться не может. Нужно отыскать файлы. Если не найду, проиграю. Либо Ползин разглядит меня насквозь и грохнет, либо я сорвусь и его убью. И где мы тогда окажемся?

Если с Ползиным что-то случится, имена наряду с подробным описанием деятельности моего отца будут опубликованы. И как бы мне ни хотелось выяснить правду, сомневаюсь, что смогу вынести выставленное на всеобщее обозрение безобразие. Понимаю, абсурдно защищать его память, но, если задуматься о значимости, для меня это столь же ужасно, как эксгумация его могилы и перемалывание костей.