Враги вроде тебя

Через некоторое время я вздыхаю и говорю:

— Мне нужно позвонить Арчи.

Он переводит взгляд на меня. Пару секунд молчит, лицо абсолютно ничего не выражает, а затем произносит:

— Уверен?

Хмурюсь.

— Разумеется, уверен. Мне в любом случае нужно ему позвонить, может, выясню что-то новое. Получу еще одну подсказку.

— Какие подсказки он может дать? Должно быть, он уже и так выложил тебе все, что знал.

— Вдруг остров Медлин о чем-то ему скажет. Для него это новая информация.

Нужна любая фора, которую можно использовать сейчас и на протяжении всего дела — в том числе и после того, как я добуду файл. Как бы ни считал Уилл, я не намерен его бросать до тех пор, пока мы не разберемся с Ползиным.

Решено: я найду способ спасти Уилла.

Уилл убирает звук телевизора и пригвождает меня серьезным взором.

— Ты не рассказывал Рейнольдсу об острове Медлин?

Внезапно мне становится неуютно, понятия не имею почему.

— Нет.

— Почему нет?

Не могу его разгадать, и это меня тревожит.

— Не знаю. — Даже мне самому кажется, что слова звучат неуверенно. И я тараторю: — Всегда думал, что это неважно.

— Может, стоит подождать развития событий? — интересуется Уилл. Говорит он… осторожно. — А потом уж позвонишь Рейнольдсу.

Пристально на него гляжу.

— Арчи на нашей стороне.

Уилл смотрит в ответ, наконец-то выражение лица смягчается, и он произносит:

— Вряд ли он на моей стороне.

До меня доходит, из-за чего он переживает. И мне становится легче.

— Самое главное — Арчи поддерживает поиски файла, над чем мы собственно и работаем, — говорю я. — Все равно я должен был ему набрать. Он наверняка удивляется, куда я пропал.

Уилл отводит глаза. Он по-прежнему недоволен.

— Послушай… — Ступней пихаю его в бедро, и он бегло на меня взглядывает. — Понимаю, он, должно быть, ввел тебя в ступор. Но он такой и есть. И он меня защищает. Любой, кто придет обо мне расспрашивать, не получит теплого приема. Знаю, он холоден как рыба, но… ну, он — единственный близкий мне человек.

Уилл не реагирует, но хмурится, отчего выглядит скорее печальным, чем злым. Не произнеся ни слова, он берет со стола мой телефон и бросает мне.

Одной рукой ловлю трубку и ищу номер Арчи, а когда начинают идти гудки, поднимаюсь и бреду в темную спальню.

Арчи отвечает, голос низкий и расслабленный. Вероятно, он сидит в кресле возле камина, за плечами уже парочка глинтвейнов, на столе лежат карты, на заднем плане — «Радио Четыре».

— Кит. А я все думал, когда же ты позвонишь, — говорит он. — Где ты?

Присаживаюсь на постель.

— В Штатах… Мы кое в чем преуспели. Произошли неожиданные события.

Вот здесь бы Арчи ухватиться за тезисы — за неожиданные события или за тот факт, что я в Штатах — но нет, его больше занимают местоимения.

— Мы? В смысле «мы»?

Пауза. Потом я выдаю:

— Я и Неро. Мы… кое-что придумали.

— Что? — Голос Арчи больше не напоминает низкий, ленивый тембр отдыхающего после долгого дня старика. Слышу, как он резко ставит стакан. Поднимается со стула, и на линии раздаются помехи. — Ты свихнулся? — Шаги. Сейчас он мечется вперед-назад, слова звучат скупо и пронзительно.

Поясняю: Неро меня выследил, мы согласились вместе работать и искать файл, и он предложил выдать мне имеющуюся у ЦРУ информацию. Безусловно, большую часть подробностей я оставляю при себе, чеканю лаконичные и лишенные эмоций формулировки, как он с детства меня и учил. «Пожалуйста, Кристофер, только факты. Пока не выясним все факты, не делаем никаких выводов».

Его злит, что я связался с Неро. Даже когда я объясняю, что из глубин ЦРУшных офисов Неро выкопал зацепку, которую в ином случае мы никогда не получили бы.

— Избавься от него, — настаивает Арчи. — Теперь у тебя есть след. Для чего еще он тебе понадобился? Он опасен. Ты понятия не имеешь, чего он хочет на самом деле.

Даже не напрягаюсь рассказом о том, что я отлично осведомлен о целях Уилла. Или что он единственный человек, которому впервые за долгие годы я доверился.

Вообще не издаю ни звука, и молчание тянется все дольше.

— Кит, — в конце концов, зовет Арчи, и слышится вздох. Будто для него я своего рода испытание.

— Ладно, слушай, — говорю я. — Я хотел кое о чем попросить… — Торможу, понятия не имею, как выразиться. Улавливаю на том конце линии звуки выдвигаемых и задвигаемых ящиков. Арчи решил прибраться? — Ты уверен, что отец погиб?

— Кристофер, — нараспев произносит Арчи. — Ты не можешь всерьез предполагать, что твой отец выжил.

— Почему нет?

— Потому что это нелепо!

— Просто поразмышляй, — уговариваю я. — ДНК, слепки зубов… Ты вообще видел хоть одно убедительное доказательство его гибели? Знаю, звучит возмутительно, но фишка вот в чем: Неро говорит, Рок-файла у Ползина нет.

На другом конце линии полнейшая тишина. А затем:

— Что ты сказал?

— ЦРУшники уверены, что у Ползина его нет. Они считают, файл у кого-то другого, и этот человек продает Ползину крохи информации. Они полагают, что это бывший агент Феникс, но мне кажется, это может быть отец.

Тишина растягивается. В конце концов, Арчи спокойно произносит:

— Давай сделаем шаг назад. Откуда ЦРУ все это берет? Где факты, Кит?

— ЦРУшники считают, что они перехватили электронную переписку Ползина с этим человеком. И не только. У них есть список возможных местоположений — глюк браузера помог выйти на след.

— Так вот почему ты в Штатах, — ровным тоном проговаривает Арчи. — Ты в одном из этих мест. — Звучит утвердительно, а не вопросительно.

Молчу, так и не решив, каким будет мой следующий вопрос. Затем думаю: «На хер».

— Тебе о чем-нибудь говорит остров Медлин в Висконсине?

Меня почти разочаровывает его незамедлительный ответ:

— Сомневаюсь. А что?

— Он много значил для отца. Был чем-то вроде убежища. Местом, куда мы должны были отправиться. Под конец они о нем говорили. Конечно же, мы так дотуда и не добрались, но он попал в список ЦРУ, что достал Неро. Захолустный, малонаселенный остров в Великих озерах Северной Америки…

— Они о нем говорили… Лен и Аманда?

— Угу. — Он молчит, и я добавляю: — В списке десятки местоположений Феникса, но это… Я чувствую. Завтра мы туда отправляемся.

— Завтра? — восклицает он. — Господи, Кит, ты был обязан проинформировать меня о своих успехах.

— Я и информирую.

— Только постфактум! — Голос звучит взволнованно, что на него не похоже.

— Не постфактум, — гневно указываю я. — Ну, а даже если и так? Я часто что-то делал и только потом тебе рассказывал. Почему ты так беспокоишься?

— Потому что переживаю за тебя! — Через несколько секунд он протяжно выдыхает и уже тише добавляет: — Слушай, пообещай, что не станешь брать с собой Неро. Это несказанное безрассудство.

Это редкое проявление заботы немного меня задабривает, но, несмотря на свои собственные опасения в том, стоит брать Уилла с собой или нет, я не могу выполнить просьбу Арчи. Гораздо спокойнее я говорю:

— Доверься мне. Мы хотим Рок-файл. Я достану нам Рок-файл. А затем Ползин умрет. Это плата за то, что Неро на нашей стороне. Это самый стремительный сдвиг за несколько лет и…

— Самонадеянно полагать, что информация, которую он тебе скармливает, подлинна! — перебивает Арчи. — Ради всего святого, Кит, этот мужчина охотился на тебя. Как он вообще тебя отыскал?

— Недавно к тебе заходил мой старый знакомый из художественного сообщества, — сухо изрекаю я. — Припоминаешь?

— Он? Это был Неро? — Он явно в шоке. — Но он не… Мне даже в голову не пришло, что он игрок.

— А он и не игрок. Он вне игры, просто-напросто хочет Ползина.

— Ну, раз такое дело, у тебя гораздо больше причин не брать его с собой. Зачем тебе человек, который не знаком с правилами? Он станет помехой. — Арчи тяжело вздыхает. — Кит, дождись меня, ладно? Я вылечу сегодня же вечером и уже завтра буду с тобой. Сможем вместе вернуть файл.

— Ему можно доверять, — говорю я. — Все в норме.

— Кристофер, есть моменты… — Пауза. — Мы понятия не имеем, что содержится в файле.

— Ему можно доверять, — упрямо повторяю я.

— Я знаком с ситуацией лучше тебя.

Хмурюсь.

— Если мне нужно о чем-то знать, если ты что-то упустил, скажи сейчас. Завтра утром я отправляюсь туда.

Он хранит молчание, и по позвоночнику пробегает легкий озноб. Вновь доносятся звуки открывающихся и закрывающихся ящиков.

— Чего я не знаю? — требовательно бросаю я.

— Пожалуйста, Кит, — отзывается Арчи. — Дождись меня.

— Зачем?

— Где ты?

Ответ вопросом на вопрос. Такого Арчи я всегда и знал.

— Завтра первым делом мы отправляемся туда, — твердо заявляю я. — Ждать не буду.

— Кристофер, пожалуйста! Не играй в игры.

— Скоро мы получим файл, — заверяю я. — Мы носимся за ним уже несколько лет, но я почти добрался. Практически на месте. Я близок. Доверься мне в этом вопросе. Неро — союзник. Скоро все закончится.

Он должен быть счастлив. Он и сам это понимает и старается изобразить радостный тон. Даже желает мне удачи, после чего мы завершаем вызов.

Но что-то не так. Сбросив звонок, я остаюсь сидеть на постели с мобильником в руке и гадаю, какого черта только что произошло.

***

Следующим утром меня будят страстные неспешные поцелуи Уилла и его рука на моем члене. Мы путаемся в простынях, исследуем друг друга, наслаждаемся друг другом. После ленивого оргазма погружаемся в дрему, а затем заказываем завтрак в номер.

Такое ощущение, будто мы наверстываем упущенное время. Пробуждение рядом с Уиллом, отличный секс, в окно проникает утреннее солнце. Яйца Бенедикт и кофе, и предоставленная отелем свежая газета.

Уилл дочитывает спортивный раздел, встречает мой взгляд и по-злодейски улыбается.

— Раунд второй?

Он ерзает по постели, спускаясь ниже, покрывает мой живот поцелуями — чересчур медленно, издевательски медленно — и наконец-то вбирает меня в рот.

Хватаю его за волосы.

— Похоже, ты не прикалываешься, — сиплю я.

Он сильнее обхватывает мой зад и принимает меня полностью, принимает по-настоящему.

— Еще, — выпаливаю я. — Дай мне прочувствовать. Дай мне прочувствовать твое горло.

Яростно врываюсь в его рот, задаю желанный ритм, а он мне позволяет. Его доверие, его открытость — это подарок.

— Еще, — говорю я.

Он смещается и, вбирая меня все глубже, обнимает себя. На несколько мгновений он отвлекается, но быстро возвращается к установленному мной темпу. Ничего сексуальнее его желания угодить видеть мне не доводилось. Наблюдаю за ним: рот обрабатывает меня, правая рука подрагивает из-за суровой мастурбации. Хочу, чтоб именно моя рука до него дотрагивалась, мои губы его касались, мой член находился внутри него, хочу, чтоб было именно так, всегда. Хочу его всеми возможными способами.

— Твою мать. — Меня обхватывают теплые влажные губы, и мне становится нечем дышать. Стараюсь не кончить, пытаюсь сдержаться, но когда он издает стон, бархатистая вибрация проносится по члену, и внезапно я выстреливаю ему в горло, овладеваю прекрасным ртом, боготворю его каждым своим вздохом.

Лежу, будто под кайфом. Он плюхается рядом со мной, утыкается носом мне в шею. Меня покалывает утренняя щетина, а его губы после минета опухли. В комнате витает аромат секса, и мне хочется, чтоб мы остались здесь навечно.

В конце концов, тяну его в душ.

— Разве нам не нужно скоро уходить? — спрашивает он.

Качаю головой.

— Время еще есть. До начала посадки три часа. Перед уходом успеем еще разок.

— Супер, — говорит он, но взгляд мрачнеет. Мне начинает казаться, что он чувствует то же, что и я, — будто стены начинают давить.

Интересно, он разделяет мои мысли или нет? О том, что мы могли бы быть вместе не только на одну ночь. Что мы могли бы скрыться от всего мира. Не могу вообразить, что существует еще одна пара, кроме нас, которая ухитрилась бы испариться с лица земли.

Но сумею ли я отказаться от поиска ответов?

Сумеет ли Уилл отказаться от мести?

Выкидываю эти мысли из головы и беру небольшую бутылочку геля для душа с бетонной полочки.

— Замри, — говорю я и выливаю на ладонь немного зеленой жидкости.

Он издает стон.

— Опять это? — Но улыбается.

— Насколько я помню, тебе понравилось. — Намыливаю его, прослеживаю пальцами и ладонями изгибы тела, расписываю полосками пены.

Он стоит неподвижно и пристально на меня глядит.

— Как ты прекрасен, — произношу я, смываю мыльную пену под потоком горячей воды, и остается лишь он. Только он.

Поглаживаю местечко справа от пупка, где кожа грубая и покрыта шрамами из-за старых осколочных ран. В том же месте, где на моей картине была разодрана плоть Прометея. Странно, но, когда я ее писал, с Уиллом мы еще знакомы не были. Иногда искусство таинственным образом являет свою правдивость.

Становлюсь перед ним на колени и целую выпуклые шрамы.

Он запускает руки мне в волосы и, чтоб посмотреть в глаза, наклоняет мою голову. Всматривается в меня обеспокоенным взглядом. Ему не нравится, что я стою на коленях. Ладонь в моих волосах сжимается в кулак, и в попытке поднять с колен он осторожно тянет меня вверх.

Я остаюсь на месте. Вновь его целую.

Он падает на колени рядом со мной. Скользит большим пальцем по линии моего подбородка.

— Что случилось?

Вглядываюсь в его глаза. Черные с коричневыми крапинками, они будто небольшие трещинки в его броне. Внезапно все становится чрезмерно мучительным. Чрезмерно настоящим. Сердце бесконтрольно грохочет.

Я схлестывался с самыми опасными мужчинами в мире, и это даже вполовину не было столь же страшно, как сидеть в чем мать родила под хлещущим потоком воды и смотреть Уиллу в глаза. И думать: «У нас все могло бы сложиться».

Такое ощущение, будто он видит меня насквозь. Будто мы полностью друг перед другом открыты. Поразительно: я прожил столько лет и никогда не смотрел в глаза другому человеку так, как сейчас. Может, раньше не хотелось.

Понятия не имею, что, глядя на меня, видит Уилл. Рассматриваю его, такого искреннего и уверенного, и в голову приходит та же мысль. «Мы могли бы вместе исчезнуть с лица земли».

На долю секунды я не сомневаюсь: он размышляет о том же. Но вдруг он меня отпускает и поднимается на ноги.

— Нам пора, — говорит он, в голосе звучит странная нотка. Печали, гнева, может, и того, и другого. — Нельзя опаздывать на самолет.

— Уилл, — зову я. — Послушай…

Но уже слишком поздно. Он выходит из душевой и тянется за полотенцем. И я осознаю, что потерял предоставленный моментом шанс.

Глава 23

Уилл

По пути в аэропорт Кит ведет себя безучастно, и я знаю: все дело в том странном моменте в душе. Это немного сбило меня с толку. До сих пор не соображу, что и думать. Что же он намеревался сказать? Казалось, будто мы находились на пороге некоего переломного момента. Только вот я был слишком труслив, чтоб выяснить подробности. Мне ясно лишь, что это было… нечто.

Может, после секса так всегда и бывает, или, может, я не тот мужчина, которым он меня считает, понятия не имею. Мы переспали, и прекраснее этого ничего на всем белом свете нет, но большего я дать не могу… Просто не могу. Большее мне не светит. Поразительно, что столь проницательный человек, как Кит, этого не видит. Большинство людей превосходно видят, что я из себя представляю.

Кит понемногу оттаивает. Во время пересадки мы берем на завтрак кофе и сэндвичи, а потом покупаем для полета книги. Я выбираю детектив. А выбор Кита — нечто отмеченное наградами, историческое и громадное. Выглядит недурно, но я все равно его дразню.

— Для чтения в самолете книженция очень уж здоровая.

— Хочешь сказать, не такая невесомая, как твоя, — покосившись на мою книгу, говорит он.

Встаю прямо перед ним.

— Во время этого долгого, скучного перелета настанет момент, Кит, когда я с восторгом буду перелистывать странички вот этой вот пушинки, а ты будешь мечтать, чтоб она была твоей. Как считаешь, я ее тебе одолжу?

Он улыбается зловещей, прекрасной улыбкой, и мой член набухает прямо на счет «раз».

— О, думаю, ты мог бы, — бормочет он. — Если я очень любезно попрошу… На самом же деле имеется в виду вообще не любезно.

Приходится подавить стон и, отвернувшись, изобразить интерес к выставленной документальной литературе. Жду, пока эрекция ослабнет.

Перелет долгий и скучный. Мы в эконом-классе, я возле окна, а Кит посередине. В кресле возле прохода сидит пожилая женщина, на протяжении всего путешествия болтает с Китом и игнорирует вежливые намеки, что было бы просто здорово, оставь она его в покое. Смешно, что этот безжалостный шпион-убийца не может нагрубить среднезападной бабуле. Да и мило.

В течение полета не могу сконцентрироваться на своей книжке-пушинке. Более того, где-то позади нас рыдает ребенок, поэтому уснуть тоже не выходит. Когда мы наконец-то приземляемся и забираем наш прокатный автомобиль, мне становится гораздо легче.

Кит разрешает мне вести машину, что хорошо. Назовите меня любителем командовать, но мне нравится, что за рулем сижу именно я. Разумеется, он тоже помешан на контроле, и у него на все свое мнение. Он считает превышение скорости на двадцать километров слишком быстрой ездой, и что нам нужно оставаться вне поля зрения. Ага, я уже об этом слышал, но двадцать километров меня вполне устраивают. Еще ему кажется, что я резко — именно это слово он и произносит — перестраиваюсь из ряда в ряд.

— Ладно, Дейл Эрнхардт-старший²⁰, — шучу я. — Буду стараться лучше. — Он не понимает, кто это. — НАСКАР²¹? — закидываю я удочку.

Он же просто прищуривается, словно понятия не имеет, что такое НАСКАР.

Короче говоря, до причала в Бэйфилде в штате Висконсин мы добираемся лишь ближе к сумеркам. Как раз ко времени отправления последнего парома. К моменту, когда мы покидаем паром и ступаем на ярко освещенный пирс острова Медлин, уже воцаряется кромешная тьма. Мы вливаемся в толпу приехавших на выходные людей и в течение недолгой прогулки от пристани до празднично освещенной главной улицы намеренно держимся в стороне.

Кит обходит трех студентов колледжа, на пароме они обратили на него внимание. Один из них улыбается, а он улыбается в ответ, хотя и не столь тепло. Скорее смущенно-вежливо.

С момента приезда в аэропорт мы так и не переоделись: на мне надеты темные джинсы и черная рубашка, а Кит весь в голубом — в потертых голубых джинсах и голубой фланелевой рубашке. По-видимому, у него творческий взгляд на цвет. Васильковый или типа того. Светло-золотистые волосы собраны в низкий хвост, низко натянута бейсболка. Он смотрится… по-американски.

Через несколько минут мы оказываемся в гуще событий. Сейчас субботний вечер, самый разгар туристического сезона, и люди повсюду: сидят на улице за столиками, стоят в очереди за мороженым, прогуливаются по главной улице.

Согласовывать свои действия нам не приходится. Мы оба замечаем тенистую брешь между зданиями — идеальное место для наблюдения, и при этом не будет видно нас. Кит проскальзывает туда первым.

Из-за этой поездки он был как на иголках. Знаю, он переживает из-за того, что мы здесь отыщем, переживает из-за того, какую роль во всем этом сыграл его отец. Но вот что интересно — да и не впервые — был ли еще какой-то повод для вчерашнего звонка Рейнольдсу. Кит утверждает, что доверяет ему, а я вот даже и не знаю.

Остаюсь на тротуаре и, подняв телефон, делаю вид, будто я турист и снимаю фотки, хотя, по сути, просто разглядываю окружающих, пытаюсь понять, следит кто-нибудь за нами или нет. Никаких намеков не замечаю. Но опять-таки здесь полно народу.

В конце концов, присоединяюсь к Киту в переулке.

— Что думаешь?

— В этой стране люди обожают мороженое.

— Черт, еще как.

Вытаскиваю карту. Мы решаем выбраться из туристического района и двинуть в деловой район. В расположенных там барах — Кит называет их пабами — мы сумеем отыскать больше местных жителей. Кит хочет показать фото отца. Предполагается, что я последую за ним. А чуть позже фото показывать буду я, а Кит отойдет на второй план.

Он уходит. Спустя полминуты иду за ним. Он безупречно умеет сливаться с толпой, даже несмотря на поразительную красоту. Шпион из него в два раза круче, чем из меня, а актер в десять раз круче. Обычно походка у Кита гордая, голова высоко поднята, но сейчас плечи ссутулены, а голова низко опущена. Выглядит он молодо и почему-то незначительно. Люди его даже не замечают. Он компетентен на том уровне, к которому я не привык. По всему телу пробегает дрожь, как иногда и случается, стоит подметить, насколько Кит искусен в шпионской игре. Отчасти от восхищения и даже немного из зависти, но еще и из-за печали.

В конце-то концов, Кит — художник. Мужчина, у которого глаз наметан на прекрасное, чувствительная душа. Парни вроде меня — пушечное мясо, но мужчина вроде Кита не должен гармонично вписываться в эту среду и бороться так, как он. Какого хера он стал чудовищем? Кто несет ответственность за обучение мальчика, что мечтал стать художником, всем этим убийственным штучкам? Все дело в том, что он рос в шпионской семье? Или его выдрессировал Арчи?

Кит исчезает в городской таверне. Входит он туда как чужак, но длится это недолго. Он быстро втирается к людям в доверие. Выворачивает все так, что люди стремятся ему помочь. В течение нашей поездки я уже имел удовольствие это наблюдать в билетных кассах, в прокате автомобилей. Он завоевывает людей.

Улица пустынна. Несколько машин. Парочка пешеходов.

Подсознание вновь возвращает меня в душевую, к потребности Кита, которую я не мог удовлетворить. И эта мысль возрождает другое фиаско. Дом информатора за пределами Кабула в тот роковой день, песок на моих зубах, в воздухе витает слабый аромат кулинарных специй. Мои проинструктированные солдаты ждут в машине. Потом возрастает ощущение, что с мрачным каменным домом что-то не так, оглушительный взрыв, жгучее яркое пламя.

Старый знакомый путь всегда ведет в одно и то же место — я подвожу своих людей в тот момент, когда они нуждаются во мне больше всего. Людей, что заслуживали большего.

Отмахиваюсь от этих мыслей. Надо сосредоточиться на Ките. Зачистить для него территорию.

Через несколько минут Кит покидает таверну и легкой походкой вышагивает по улице. Впереди располагается небольшой продуктовый магазин, и он идет туда. Жду в тени, наблюдаю за ним через ярко освещенное окно. Он покупает что-то похожее на жвачку или типа того. Улыбается. Смеется. Достает телефон.

Мимо проходят несколько человек, проезжают машины. Все попадает в поле моего зрения, и тут… Проносится знакомая машина. Небольшая красная «хонда». Заблудилась? Видел ее уже дважды.

Кит выходит из магазина и проверяет мобильник. Пишу: «Все хорошо». Он убирает трубку в карман и направляется к следующему заведению. Нам нужно охватить как можно больше мест, пока они не начали закрываться.

Миновав два квартала, — Кит отправился в ресторан показывать фото отца — я вновь замечаю «хонду». В этот раз она припаркована. В салоне сидит мужчина, автомобиль стратегически расположен в тени в квартале от меня. Ресторан как раз посредине между мной и автомобилем. Подумываю написать Киту, чтоб он оставался внутри, но этим лишь выманю его на улицу.

Вынимаю из кармана бейсболку и натягиваю на голову. Не успеваю сорваться с места, как мужчина выбирается из машины. Окидывает взглядом улицу, и тогда-то я его и признаю — это один из русских. А именно тот громила, с которым Кит уходил из «Клетки». Я столько раз просмотрел зернистую запись с камер видеонаблюдения, что уже знаю его огромную квадратную башку как свои пять пальцев.

Он заскакивает в тень за угол здания.

«Ждет Кита».

Шагаю к нему. В левой руке телефон, правой нащупываю оружие.

«Он не успеет подготовиться», — убеждаю себя.

Иду по тротуару к тому месту, где он стоит. Я турист, просто гуляю и пялюсь в телефон. Снижаю темп.

Постепенно останавливаюсь.

По мере приближения сердце грохочет все громче. «Глок» от пота становится скользким.

Чувствую его злость, он хочет, чтоб я ускорился, убрался из обозримой близости. Правая рука заведена назад. Держит собственную пушку.

Здесь тихо, но неподалеку маячат люди, бродят туда-сюда по улице. Пристрелить его и при этом не привлечь к себе внимание не выйдет. Плюс мне неизвестно, сколько еще здесь парней. В памяти вспыхивает образ парня, который чуть раньше пересек улицу. Он тоже русский?

«Блин».

Не все сразу.

Плавно заныриваю в тень и целюсь ему в висок. В тот же миг он поднимает правую руку.

С пистолетом.

Ловлю его взор и улыбаюсь.

— Ну, и дальше что?

— Ты не знаешь…

Пока он пытается произнести предложение, я срываюсь с места. Один резвый удар, и пушка вылетает из его руки.

Он что-то вопит по-русски и хватает меня за руку, в которой я держу пистолет. Не успеваю восстановить равновесие, а мой пистолет уже катится по земле.

Времени посмотреть, куда штуковина улетела, у меня нет, он уже приближается. Охнув, грохаюсь на землю. Из меня будто дух вышибли. Я далеко не маленький парень, но у него явное весовое преимущество. Он усаживается на меня и молотит массивными кулаками. Удары тяжелые, но в этой позиции его проще отшвырнуть.

Подаюсь бедрами вверх, резко разворачиваюсь и перекидываю его через плечо. Пусть он и огромный, но техника — полнейшее дерьмо. Он приземляется на спину.

Но столь же быстро вытаскивает из ботинка лезвие.

Вскакиваю на ноги, и он тоже. Мы кружим вокруг друг друга, не отрываем друг от друга глаз. Большая обезьяна наносит мне несколько ударов, вынуждает меня финтить и уворачиваться. После третьего обманного маневра получаю шанс приблизиться.

Бросаюсь на него и хватаю за руку, в которой он держит нож. Теперь он зажат между нами, острие в паре миллиметров от моего подбородка.

Он хохочет, будто это была досадная ошибка. Наверно, так и есть… этот парень мог бы уложить меня в армрестлинге в любой день недели. Но в этой драке ему не победить. Мне нужно зачистить территорию для Кита.

Вкладывая всю свою силу, он перемещает нож выше, миллиметр за миллиметром. Я же стараюсь убрать лезвие подальше.

Мышцы горят. Мы оба дрожим, но лезвие продвигается выше — прямо к моему подбородку. А паренек-то — крепкий ублюдок. Вскоре острие царапает чувствительную кожу под подбородком.

Он холодно улыбается.

Отдаюсь делу полностью и умудряюсь убрать лезвие подальше от своих жизненно важных частей тела, от натуги меня бьет дрожь.

Хватаю его за руку и резко выкручиваю. Лезвие вылетает из его хватки. Громко падает на землю.

Он ныряет за ним, а я прыгаю на него, мы одновременно тянемся к лезвию. Он добирается первым и переворачивается, порывается скользнуть им по моим ребрам. Чувствую, как острие царапает живот.

Отстраняюсь, быстро и сноровисто бью его головой и откатываюсь в сторону. На миг он столбенеет. Отправляюсь за лезвием, но внезапно он меня нагоняет.

И опять мы боремся, ерзаем и извиваемся, прижимаемся друг к другу самым тесным образом, прям как любовники. В драке вообще нет ничего элегантного. Мы — одичавшие животные. Грязные. Все в крови. Абсолютный кошмар.

Ему удается порезать мне ладонь и между пальцами. Где-то на задворках сознания мелькает мысль, что я истекаю кровью, но это неважно. Все, что мне известно, — Киту нельзя попадать в засаду.

Кровавыми руками мы хватаемся за рукоятку. Не имеет значения, кто держит нож. Мы оба за него цепляемся. Важнее, куда направлено острие.

— Тебе хана, — шипит он и напрягается, каждое слово сочится ядом, но этому не бывать, о чем нам обоим известно. Он слабеет. Ему больно. Может, дело в руке или голове. Кто знает.

Наконец-то отворачиваю от себя нож, и острие утыкается в его мягкий живот. В последней отчаянной попытке меня отшвырнуть он выгибает свое массивное тело, но слишком поздно. Вонзаю лезвие, всем весом налегаю на нож, чтоб загнать как можно глубже в живот.

После всех приложенных усилий лезвие проскальзывает до ужаса плавно. Русский громила затихает, вытаращивает глаза. Вытаскиваю нож и, покачнувшись, скатываюсь с него.

— Зашибись, — шепчет он и замирает, кровь хлещет.

Оглядываюсь в поиске пистолетов. Нахожу в разных концах переулка. Убираю «глок», и тут меня пугает новый голос.

— Какого хрена?

Поднимаю глаза. В начале переулка стоит Кит, пялится на меня полным паники взором.

— Кит, — говорю я, как только он шагает вперед, — погоди. Мне нужно…

— Что? — А потом: — Глеб.

— … закончить.

Он вскидывает глаза.

— Закончить что? Боже, да ты весь в крови. Офонареть можно. — Он снимает фланелевую рубашку и остается в футболке.

Гляжу на русского — на Глеба. Остекленевшие глаза широко распахнуты.

— Он мертв, — оцепенев, произношу я. — Блин, быстро он. Я всего-то один раз засадил ему в живот.

Кит снимает белую хлопковую футболку и надевает рубашку.

— Должно быть, ты задел что-то жизненно важное. — Он злобно рвет футболку на лоскуты и вешает их на плечо.

Приседаю на корточки рядом с телом Глеба и прикладываю два пальца к его шее. Ничего. Сердце мое барабанит. Во время службы я повидал многое, и тем не менее убивать все равно нелегко.

— Иди сюда. — Шагаю к нему. Он хватает меня за руку — за ту, которой я схватился за нож. — Твою ж мать.

Рука действительно выглядит отвратно — красная, липкая, напоминает потрошеного кролика — и по-сучьи болит. Ну, хотя бы левая.

Он приступает к перевязке.

— Мы перевяжем руку, потом переместим тело за мусорный контейнер, — резким тоном говорит он. — А затем уберемся отсюда к чертовой матери. Вряд ли Глеб был один.

Его движения грубые и эффектные. Губы яростно поджаты, глаза потемнели.

Сердце бьется быстрее. Он что, злится?

Оборачиваюсь к телу.

— Может, я задел почку.

— Может, и так.

Поворачиваюсь к Киту, меня шокирует ледяной тон. Он затягивает узел на моей руке и снимает с плеча очередной лоскут.

— Что не так? — спрашиваю я.

— У нас была договоренность, — изрекает он. — Ты должен был написать. Со всеми угрозами мы должны были разбираться вместе.

— Я разглядел возможность.

Он хватает еще один лоскут и перевязывает мои пальцы. Даже жесты разъяренные. Он крепко затягивает новую повязку.

— Разглядел возможность, — выплевывает он. — Ты разглядел возможность.

— Да. Зачистить территорию… для тебя.

Миг спустя я впечатываюсь в стену, стою лицом к лицу с пылающей яростью Кита.

— О, нет, не надо, — шипит он. — Не смей.

— Что «не смей»? — Озадаченно хмурюсь.

— Не смей заявлять, будто сделал это ради меня! Ты поступил безрассудно и точно не ради меня!

— Ничего и не безрассудно!

Он хрипло и изумленно хохочет.

— Ты невозможен! Это было далеко за пределами безрассудства. — Он хватает меня за кофту, стиснув ткань в кулак, прижимает костяшки к моему солнечному сплетению и придвигается ближе.

Никогда его таким не видел — настолько бешеным и сердитым. Он вообще не подозревал, насколько опасна наша ситуация. Обычно он спокоен и непробиваем.

— Но в этом-то и весь смысл, да? В этом твоя истинная миссия. Ты умрешь. Неважно, во время поиска Ползина или зачистки территории для другого бойца. Чушь про месть звучит офигительно, но все дело в чувстве вины. Они погибли. Ты — нет. И ты хочешь это исправить.

— Да пошел ты! — Отпихиваю его от себя.

Он отшатывается, но снова ко мне подходит, вновь пихнув к стене, прижимает предплечье к моему горлу.

— Это верная смерть, — рычит он. — А, чтоб умереть, ты воспользовался мной.

— Да все не так.

— Все именно так. Очнись!

— Туфта, Кит. — Толкаю его. — Я откопал нам зацепку и зачистил территорию. Успешно! Свое дело я сделал. И я все еще жив, черт возьми. Теперь ты получишь ответы. Так что не понимаю, какого дьявола ты ноешь.

— Нет? — Взгляд у него бешеный. — А как насчет того, что ты чуть не погиб? Вообще без повода! Как насчет того, что мне практически пришлось хоронить единственного мужчину, которого я любил? Как тебе? Можно мне поныть на эту тему?

Кровь в жилах начинает бегать быстрее.

— Что?

Но, словно по щелчку, его гнев испаряется. Он делает шаг назад.

— Да пофиг. Нам нужно перетащить Глеба и валить отсюда. Бери его за ноги.

«Единственный мужчина, которого я любил».

— Кит…

— Я сказал, бери его за ноги. — Он направляется к телу.

Грандиозность произнесенных им слов проникает в подсознание, и я оступаюсь. Он меня любит?

А я…

На протяжении нескольких лет я размышлял лишь о том, как грохну Ползина. Единственное, что я позволял себе видеть в будущем, — это убийство и, может, собственную гибель в процессе. «Черт». Выходит, Кит прав?

— Уилл! Шевелись!

— Точно. — Возвращаюсь к заданию и подхватываю ноги Глеба. Один из немногих приобретенных мной навыков — невзирая ни на что, фокусироваться на миссии. Крепко держать порезанной ладонью не выходит, поэтому зажимаю его ноги здоровой ладонью и левым предплечьем, как клешней.

Ворча и задыхаясь, мы доносим Глеба до мусорного бака. Он действительно был массивным парнем. Мы его усаживаем, кажется, будто бездомный парень просто спит.

Кит подбирает сплюснутые коробки и, вытащив бумажные скатерти из мусорного контейнера, закрывает тело. Помогаю все обустроить.

— Погоди, — говорит Кит, когда мы уже почти все уладили. Он вынимает телефон и светит на руки Глеба, переворачивает их и рассматривает окровавленные ладони.

— Что?

На левой ладони что-то написано. Там сказано: «Кондитерский островок», и указан адрес.

— У него всегда была память как у золотой рыбки, — произносит Кит. — Идем.

Глава 24

Кит

Вбиваю в поисковике на телефоне написанный на ладони Глеба адрес.

— «Кондитерский островок». Похоже, он в другой части острова. — Протягиваю Уиллу мобильник, обшарив карманы Глеба, нахожу ключи, а затем вновь его прикрываю. — Видишь, на чем он приехал?

— На красной. — Уилл указывает на стоящую под фонарем маленькую машину.

Идем к ней и забираемся в салон. Я сажусь за руль, а Уилл при помощи приложения задает направление, говорит, где повернуть, перевязанной рукой держит телефон. Стоит лишь задуматься о его ране, и я вздрагиваю. Нож был довольно широким. Должно быть больно. Не то чтоб Уилл хотя бы намекает. Он мной управляет. Влево. Направо за угол. Прямо четыре квартала.

Работать с ним легко. Будто моей тупой выходки и не было вовсе.

Боже. О чем я только думал? «Единственный мужчина, которого я любил?». Подобной информацией не стоит делиться. Как там говорил Арчи?

«Любая информация имеет свою ценность. Ни с того ни с сего ты отдал бы кому-нибудь свои золотые часы? Конечно, нет. То же касается и информации».

Рассказывать Уиллу о своих ничтожных чувствах… Уилл со мной не на одной волне, я уже это понимал. Он предан лишь своей миссии. Для чего-то или кого-то другого просто-напросто нет места. И мне прекрасно известно, что люди не меняются. Это характерно для Уилла и, безусловно, характерно для меня.

Он верен и целеустремлен.

А я коррумпирован и скомпрометирован.

Припоминаю сказанное Уиллом после признания, что я подозреваю отца в предательстве. После признания в том, сколько времени я убил на поиски проклятого файла.

«Но некоторые люди… Они хотят знать правду. И если потребуется, умрут за нее».

Было похоже на одобрение. Может, даже отпущение грехов. Будто Уилл разглядел человека, которым я был раньше, давно потерянного Кристофера Шеридана. Казалось, если б он сумел рассмотреть во мне того мужчину, тогда я смог бы отыскать дорогу обратно. А теперь я задаюсь вопросом: может, он говорил лишь о нашей общей цели? Что мы, два бойца, рискуем всем ради выполнения своей миссии?

Именно так считает Уилл. Именно так раньше считал я. Но с тех пор, как нарисовался Уилл, все перевернулось с ног на голову. Если б кто-нибудь мне заявил, что успех моей операции зависит от гибели Уилла, в ту же секунду я от всего отказался бы.

И вот он я, еду хер знает куда, а он сидит справа от меня. И на меня все это давит. Такое ощущение, будто катастрофа неизбежна. В конце-то концов, этот мужчина рвется под пули из-за решительности и упорства. Ему совершенно фиолетово, жив он или мертв.

Ну, разумеется, именно в такого парня я и должен был влюбиться.

Смотрю на него. Глаза опущены вниз, лицо слегка освещено светло-голубой подсветкой телефона. Разглядываю его и чувствую, как меня переполняют эмоции. Любовь. Странно, но для меня не имеет значения, любит он меня или нет. Здесь дело не в принципе «ты — мне, я — тебе», как ожидалось. Я смог бы пережить его отказ.

Мне невыносима мысль о его гибели. Что в этом мире его больше не будет. И от этого ошалеть как больно.

Он поднимает взор, а я перевожу глаза обратно на дорогу, вынуждаю разум думать наперед. Присутствие Глеба на острове означает лишь одно…

— Ты же понимаешь, что Ползин здесь. Он будет в этой пекарне и будет не один.

— Ага, — отзывается Уилл. Перекладывает трубку в здоровую руку и сгибает перевязанные пальцы. Стискивает губы.

— Больно?

— Нормально, — отвечает он. — Как, думаешь, Ползин допер, что надо ехать сюда?

Резонный вопрос. Если Ползин все это время знал, как отыскать Феникса, то уже давно бы к нему отправился.

— Понятия не имею, — говорю я. — Ты прошерстил ЦРУшников… может, это вызвало цепную реакцию. Билеты я оплачивал кредитной картой, хотя уверен, счет он отследить не сумел бы. А, может, и сумел. Вполне возможно, он заполучил тот же список ретрансляторов, что и мы. Может, он тоже не сумел сузить круг поиска, а потом выяснил, что мы едем сюда…

Бросаю взгляд на свой телефон, который Уилл держит в своей огромной руке. Телефон, мои ботинки, мой кошелек. Мог Ползин меня выслеживать? Я всегда был очень осторожен, но в последнее время все составные части этой игры перемещались все быстрее и быстрее. И да, с момента появления Уилла я успел кое-что натворить, что, должно быть, подтолкнуло Ползина ко мне присмотреться.

— Наверно, теперь уже неважно, — произносит Уилл.

— Да, — соглашаюсь я.

Вскоре мы оказываемся в скромном деловом районе. Он разительно отличается от туристической части острова. В поле зрения попадает ряд витрин магазинов, все закрыты, на каждой двери вывеска. Прачечная, мясная лавка, кофейня, и наконец-то красными буквами на белой ярко подсвеченной вывеске написано «Кондитерский уголок».

Паркуюсь довольно далеко, мы выбираемся из машины, тихо закрываем двери и молча крадемся по улице. Держимся в тени, хотя оно и не бросается в глаза, оба шагаем не спеша. Непревзойденные профессионалы. Нам даже не приходится ничего обсуждать: Уилл полностью копирует мои действия, даже подсказывать не надо, и выглядит это вполне естественно.

Концентрируюсь на настоящем моменте, все тревоги отодвигаю в сторону, хотя слабое чувство тошноты остается.

Окна пекарни занавешены пестрыми шторами — ни щелки, ни зазора. Табличка на двери говорит «закрыто», но внутри горит свет.

Приближаюсь к двери, Уилл держится позади. Приложившись ухом к стеклу, улавливаю звук низкого голоса. Слов не разобрать, но по интонации ясно — это Ползин. Как можно тише поворачиваю дверную ручку. Не заперто. Отпускаю.

Подходит Уилл, и, бросив на него взгляд, я тычу пальцем и одними губами произношу «Ползин».

— Постой здесь и послушай, — шепчет он. — На входе я подниму шум.

На миг появляется желание схватить его и удержать. Утащить обратно на паромную станцию. Однако я лишь киваю, и он испаряется. Нежданчик для Ползина сразу с обеих сторон. Приличный план.

Проходит несколько минут, и Ползин замолкает, он вроде как что-то услышал. Доносится грохот.

«Уилл».

Вновь кручу ручку и на этот раз с легкостью распахиваю дверь.

В помещении будто бы пусто. На стойке полно кондитерских изделий. Деревянные столики и стулья, некоторые перевернуты.

Точно призрак, проскальзываю внутрь и бесшумно закрываю дверь. Тогда-то я и замечаю тело.

Мертвого Дмитрия возле дальнего коридора.

Кто его убил? Где Ползин? С кем он разговаривал?

Где-то за спиной раздается грохотанье. Лязг металла. Возможно, подносы, вешалки. Порываюсь пойти на звук, но меня останавливает робкий голос.

— Кристофер?

Я думал, что больше никогда не услышу этот голос. Не поверив своим ушам, оборачиваюсь.

Она в темном углу, полусидит, полулежит, прижимает руку к груди, белая кондитерская куртка залита кровью.

«Моя мать».

Сердце останавливается. Все останавливается.

— Мам?

Услышанное детское имя лишает дыхания, зато я наконец-то выхожу из ступора. Бросаюсь к ней и грохаюсь рядом на колени.

— Мам.

Ее глаза мокры от слез. Она шевелит губами. Но не выходит ни звука. В светлых волосах виднеются серебристые прядки.

Седым я представлял отца, ее — никогда.

Прижимаю ладонь к ее липкому лбу, к шее, где слабо и хаотично бьется пульс.

— Надо отвезти тебя в больницу. Идти сможешь?

— Ш-ш-ш, Кристофер, нет. — Дышит она как-то странно.

— Надо…

— Нет времени, — едва слышно шепчет она. — Здесь нет больниц.

Конечно. Это же остров.

— Тогда воздушным транспортом. — Моя трубка у Уилла. — Уилл! — кричу я.

Мой возглас вгоняет ее в панику.

— Ш-ш-ш. Просто выслушай, хорошо? — Она поднимает руку, видимо, хочет меня коснуться.

Исступленно хватаюсь за ее ладонь.

— Я думал, ты умерла…

— Знаю, — перебивает она. Голос такой тусклый. — Послушай… Кристофер… ты должен знать… я творила ужасные вещи. До встречи с твоим отцом… я была потеряна. Мой предел…

— Ничего страшного. — Пятно расползается по ее груди, куртка становится красной. — Нужно прижать, — говорю я, убираю ее руки и надавливаю. — Тебя еще куда-нибудь ранили?

Она качает головой и пытается оттолкнуть мою руку, но безрезультатно.

— Послушай, малыш, тебе нужно это услышать. Я была предателем… Меня называли Фениксом.

Цепенею. Отрываю взгляд от своих окровавленных рук на ее груди и смотрю в белое растерянное лицо.

— Ты?

На секунду она закрывает глаза, нежные веки на фоне бледной кожи кажутся пурпурными. Она вновь их распахивает, взор несказанно печален.

— Когда мы с твоим отцом познакомились, я была сама не своя. Рекрутировали меня молодой, меня переполняли горечь и ярость. Я не сомневалась, что до глубины души была средоточием зла… что меня нельзя было спасти… но он меня изменил…

— Мам… — Голос сипит.

— Твой отец… — Пауза. Похоже, она собирается с силами. — Он начал меня менять, но именно ты все довершил. Мне хотелось стать человеком, которым ты сможешь гордиться. Я начала перекраивать свою жизнь. — Она прерывисто вздыхает. — Я пыталась уничтожить следы нанесенного мной урона. Пыталась все делать правильно. Но все это меня же и настигло…

Чувствую, как кровь просачивается между пальцами, и понимаю, что моя попытка ее спасти ничтожна.

— Ничего, — выдавливаю из себя. — Я люблю тебя.

— Мне пришлось сдаться. — Она хватает ртом воздух, говорит быстрее, торопится все выложить. — Это был правильный выбор… единственный выбор. Мы все спланировали. Вы с отцом поселились бы в безопасном месте, а я донесла бы на саму себя. Я слишком любила вас обоих. Больше всего на свете… никогда в этом не сомневайся, малыш. Но до нас добрались… как раз перед тем, как он тебя вывез.

— Добрались? Ты имеешь в виду Хартум?

— Да. — Ее глаза наполняются слезами. И она шепчет: — Это из-за меня на него вышли. Это я его убила.

— Нет…

— Да, — яростно говорит она. — Не переубеждай. Он не стал бы.

Сердце будто растоптали.

«Отец».

В памяти вспыхивают все кошмарные мысли, с которыми я носился весь последний месяц.

— Он собирался привезти меня сюда? — шепчу я. — На остров Медлин?

Она кивает, взгляд свирепый.

«Единственный способ добраться до него зимой — на снегоходе. О нем знаем только мы. Секрет».

Господи, отец.

Она сжимает мою руку, хватка неожиданно сильная.

— Послушай, малыш… Арчи доверять нельзя. Он во всем этом замешан. Он… — Губы беззвучно движутся, глаза закрываются, и по ней прокатывается волна боли.

Мне и так ясно, что она хочет сказать.

«Гнездо».

Русский, американец и британец.

Ползин — это Сирин.

Моя мать — Феникс.

По телу пробегает холодок. Арчи — Гриффин.

— Арчи, — одеревенев, говорю я, не в силах в это поверить. До сих пор Арчи был единственным, в ком я был уверен. Единственной константой. — Давно ты об этом знаешь?

— Не очень, — выдыхает она. — С прошлого года. Я его выманила при помощи файла… и Сергея.

Подавляю одновременно и всхлип, и смех.

— Только ты.

Она улыбается, именно так, как улыбалась, когда я был ребенком. Лицо излучает любовь и потворство, взгляд выражает тепло и привязанность. Давненько на меня так не смотрели.

Она касается ладонью моего лица.

— Кристофер…

В это же мгновение позади нас раздается грохот. Обернувшись, подскакиваю на ноги. Мимо меня проносится Ползин, за ним гонится Уилл. Выражение лица у Уилла мрачное, и впервые с момента нашего знакомства Ползин до ужаса перепуган. Держу пистолет в руке и готов ввязаться в потасовку, но на то нет необходимости: Уилл справляется сам. Он цепляет Ползина и, протащив, швыряет в ближайшую стену, к горлу мужчины приставлен нож.

Ползин бормочет мольбы на русском, но Уилл их игнорирует.

— Ты их убил, — вопит он. — Перед смертью ты выслушаешь их имена.

Поворачиваюсь к матери, смутно улавливаю речь Уилла, перечисление имен.

Ее глаза закрыты, лицо бледное как мел.

— Мам… — Хлопаю ее по щеке, но глаз она не открывает. — Мам! — Позади меня по-прежнему говорит Уилл. Имена перемежаются с хлопками и стонами Ползина. — Уилл! — кричу я. — Она умирает. Помоги!

Уилл затихает. До меня долетают булькающий звук и стук тяжелого удара, а в следующий миг он уже рядом со мной. Даже не глядя, знаю: Ползин мертв, без зазрения совести убит. Он даже не выслушал имена, что Уилл хотел перечислить.

— Я звоню «девять-один-один», — вынимая мой телефон, говорит Уилл.

Мамины ресницы трепещут. Прикладывая явные усилия, она открывает глаза.

— Файл… — выдыхает она. — Он в старом маяке… под свесом крыши. С западной стороны… увидишь. Защити его, Кристофер. Не позволяй Арчи…

— Понимаю, — заверяю я, убираю со лба влажные от пота пряди серебристо-светлых волос.

Ее дыхание затихает.

— Не запоминай меня такой, малыш. Помни нас такими, какими мы были раньше.

— Мы с тобой и отцом на пляже в Бретани, — соглашаюсь я. — И дурацкий матрас в виде дельфина.

Я уже давно отпустил ее руку и придавливаю ей грудь. Она едва заметно содрогается от хриплого смеха, а у меня сжимается сердце. Немощной рукой она обхватывает мое запястье.

— Вы с отцом вернули меня к жизни… Прости, я все испортила.

Беспомощно гляжу на Уилла. Он с кем-то общается по телефону, взгляд потемнел. Он думает о том, о чем не могу думать я.

О чем не буду думать.

Поворачиваюсь к матери.

— Мам, я не могу снова тебя потерять, — говорю я. — Скажи, что мне сделать. Должно быть хоть что-то…

Она стискивает мою руку.

— Посмотри на себя, — выдыхает она. — Я за тобой наблюдала. За твоей карьерой. Боже, какие красивые картины! Мне очень жаль, что ты закрылся от мира, но это моя вина. Тебе не стоило… — Взор меняется, затуманивается. Интересно, она вообще меня видит?

Прислоняюсь лбом к ее щеке.

— Это я привел сюда Ползина, — шепчу я. — Я так виноват.

— Нет, — яростно произносит она мне на ухо. — Это я привела его сюда. Это мое дело. Мое… и больше ничье. А теперь я снова буду с твоим отцом.

— Мам, пожалуйста, не…

— Ты меня спас. Вы с отцом. Это только мои ошибки. — Торопливо вздохнув, она добавляет: — Благодаря тебе мне было ради чего жить. Я любила тебя больше всего на свете. И всех. Никогда об этом не забывай.

— Я тоже тебя люблю. Всегда. Пожалуйста, подожди… скоро прибудет помощь. — Но произнеся слова, я понимаю: уже поздно. Слышу сиплый последний вздох и чувствую, как ослабевает ее хватка. Она окончательно обрела покой. — Мам! — Трясу ее. Вцепляюсь в нее.

Спины касается ладонь. Ладонь Уилла.

Уилл.

Не могу ее отпустить, а он и не заставляет. Просто стоит рядом, дотрагивается до моей спины, а я прижимаю к себе мать.

На какое-то время мы словно застываем. Понятия не имею, на какой срок. Может, на несколько минут, может, на час. Я обнимаю тело матери, а Уилл спокойно и непоколебимо стоит за моей спиной.

Время перестало существовать. Кажется, будто я заплутал в глубокой темной яме, а Уилл — то малое, что связывает меня с миром.

Обратно меня вытаскивает голос — новый голос.

— Ну, надо же, как трогательно.

Арчи.

Глава 25

Уилл

В кухонном дверном проеме стоит Рейнольдс, на нас направлено дуло пистолета. Рука кровоточит как черт знает что, но на данный момент эта проблема самая ерундовская.

— Все это время она нас дурила, — подмечает он. — Но она всегда была умненькой девочкой. — Он посылает Киту добродушную улыбку. — Да и яблочко упало от яблоньки не очень-то далеко.

Кит аккуратно опускает мать на пол, на секунду закрывает глаза, а потом переключает внимание на Рейнольдса.

— Вряд ли, — в конце концов, отзывается он. — О тебе я даже не догадывался. Хотя должен был.

Рейнольдс пожимает плечами.

— Ты считал, что со мной заморачиваться не стоит. Ты считал, что я ее любил.

— Да, — сознается Кит. — Стоило к тебе прислушиваться. Ты обожал повторять: «Для начала взгляни на факты. Потом на игроков. И задай себе вопрос: зачем?». Я сложил дважды два, и получилось пять… Но, судя по всему, именно на это ты и рассчитывал.

Рейнольдс сдержанно улыбается.

— Пустячная дезориентация многое решает. Но, несмотря ни на что, ты был отличным учеником, Кит. Жаль, что все завершится вот так, но, сказать по правде, очень уж ты похож на дорогую Аманду. Каким бы перспективным ты ни казался на первый взгляд, от нее тебе досталась буржуазная преданность морали. Это твоя самая большая слабость.

— Но не твоя же, — замечает Кит.

— Нет, — соглашается Рейнольдс, выражение лица печально-изумленное.

— Разумеется, за бомбежку ответственен ты.

В знак подтверждения Рейнольдс склоняет голову, будто принимает комплимент.

— Да боже ты мой, зачем? — До настоящего момента Киту превосходно удавалось держать себя в руках, но одно произнесенное хриплым голосом слово, и эмоции выставлены напоказ — горе, ужас, изумление.

Минуту Рейнольдс на него глазеет, а потом отвечает.

— Аманда была одной из нас — из «Гнезда», как нас окрестило ЦРУ. Дебильное название. Было нас трое. Я, Ползин и она — Феникс. Потом они с Леном сблизились, и она… изменилась. Я пытался держать ее в узде, но дело было обречено на провал, особенно после того, как она отказалась от полевой работы. А потом я выяснил, что она планировала нас разоблачить. — Он вздыхает. — Выбора не было.

Кит невнятно и жутко кричит, а Рейнольдс вздрагивает — не из-за жалости, а из-за своего рода смущения, будто Кит совершил какую-то оплошность.

— Тебе вообще повезло, что тебя нашел именно я, — строго говорит он. — В Хартуме все прошло быстро и чисто. Лен наверняка и не понял, из-за чего погиб. Будь на моем месте Ползин, Аманда мучилась бы гораздо сильнее. Как и ты, Кит. Можешь вообразить, что такой мужчина способен сотворить с ребенком? Я же тебя воспитывал как собственного сына.

— Ждешь благодарности? — восклицает Кит. — Ты убил моих родителей! И ради чего?

Рейнольдс пожимает плечами.

— Ради власти, — говорит он. — И денег. А ради чего еще? — Он бросает на меня взгляд и тут же отводит глаза, просто дает понять, что наблюдает за мной. Он обо мне не позабыл. — В общем, довольно, — произносит он. — Говори, где файл. Тебе она, конечно же, все выложила.

— Ничего я рассказывать не стану, Арчи. — По интонации можно догадаться: обоим известно, что это правда.

До этого момента Рейнольдс был спокоен, но меня тревожит вспышка гнева в глазах старика в ответ на неповиновение Кита.

Не спеша поднимаю руки над головой и встаю.

— Уилл… — шипит Кит.

— Не вставай! — лает на меня старик. Костяшки на руке, что держит пистолет, белеют.

Сгорбившись, я замираю.

— Хочешь файл? — интересуюсь я. — Мне известно, где он. Может, будешь играть по правилам, и я пойду?

Чувствую, как взор Кита буравит мне спину. Я же сосредоточен на Рейнольдсе.

— Я тебе не доверяю, — в конце концов, выдает Рейнольдс. — Но ладно, давай послушаем. Где файл?

Выпрямляюсь, двигаюсь медленно, руки подняты вверх.

— Вначале мне нужны гарантии. — Дергаю головой в сторону трупа Ползина. — Мое дело сделано. С тобой мне связываться ни к чему.

Рейнольдс сердито вздыхает.

— Хорошо, — изрекает он. — Сначала говоришь, потом идешь. Даю слово.

— Не прокатит. — Делаю шаг вперед, сокращаю расстояние между нами и, чтоб прикрыть Кита, двигаюсь по диагонали.

— Стоять! — рявкает Рейнольдс.

— Уилл… — Кит поднимается на ноги.

Руки по-прежнему подняты вверх, и я продолжаю шагать вперед.

— Она сказала, файл на чердаке. — Спокойно и уверенно смотрю на Рейнольдса. — Хочешь узнать где?

— Больше ни шагу, мать твою!

По глазам Рейнольдса понимаю: вот и все. Я повис на краю пропасти и вот-вот упаду. Все происходит не так, как я себе представлял. Все изменилось. Ползин мертв, а Кит… Кит, блин, любит меня.

Проникаюсь каждой частичкой тягостного сожаления, которое подталкивает меня к тому, что вот-вот случится.

— Уилл!

В этот самый миг я абсолютно твердо уверен: мне хочется жить. Отчаянно хочется жить. Но, честно сказать, ради Кита я принял бы любое количество пуль.

Кидаюсь на Рейнольдса, бью его по руке и отвожу пистолет от цели.

Но не очень-то резво.

Пуля с силой локомотива прошивает мне грудь. Все замедляется. Падаю будто бы целую вечность. Начинается суматоха, а потом я вижу лицо Кита.

Глаза безумные. Он что-то говорит, но я слышу лишь звон в ушах.

Хочу сказать, чтоб он не волновался, чтоб не грустил, но я уже за гранью.

В глазах темнеет. Закрываю их и наслаждаюсь тем, что Кит рядом со мной. Его присутствие согревает меня, как солнечные лучи.

Глава 26

Кит

Три месяца спустя

Галерея «Спарк», Лондон

— Как же я рада, что ты наконец-то завершил эту работу, — говорит Магда.

Выставка закончилась, и официанты убирают оставшиеся бокалы с шампанским и тарелки с канапе.

Гости давно уже ушли.

Мы стоим перед законченным триптихом «Прометея». Это моя лучшая работа, и, судя по словам Магды, главное украшение выставки. Пару недель назад до меня дошел слух, что она собирала коллекцию картин молодых британских художников. И я решил с ней связаться, вдруг она меня еще помнила.

Как оказалось, помнила она меня весьма неплохо.

— Когда ты должен был ее завершить? Года три назад? — Она указывает на первую картину, на орла, что пронзил когтями живот титана, а клювом вот-вот разорвет.

Безмолвно киваю. Мужчина, что написал эту картину, уже в далеком прошлом.

Раньше я считал, что картина была обо мне. Я был орлом, заманивал, пожирал. Однако, вернувшись домой с острова Медлин и взглянув еще раз, я увидел ее свежим взглядом. Разглядел в Прометее прикованного к скале цепями вины Уилла.

Обреченного из-за чувства вины.

Закончив первую, я размышлял о второй картине, «Освобожденном Прометее», где Геркулес освобождает Прометея от цепей. За несколько лет я сделал сотни черновых эскизов, опробовал десятки возможных композиций, но все они не отразили искомое. Но вернувшись из Штатов, я сломя голову бросился писать. Стройный Геркулес тревожно смотрит на убитого орла, а Прометей вырывается на свободу.

И наконец-то появилась третья картина. «Прометей-Огненосец»: наклонившись, Уилл протягивает светловолосому мальчику пылающего феникса, а мальчик изумленно и испуганно глядит на птицу.

Уилла на третьей картине можно признать безошибочно. Воспринимать его как Прометея не выходит.

— Сегодня мне поступило еще одно предложение, — прерывая мои мысли, произносит Магда.

— Не интересно, — отзываюсь я. — Они не продаются.

Она сердито фыркает.

— В чем тогда был смысл звонить мне, если ты не собираешься продавать, Кристофер? Считаешь, я устроила эту выставку ради собственного благосостояния?

— Ладно, я их заберу, — мягко говорю я.

Она вновь фыркает, в этот раз еще раздраженнее.

— Нет. Но я жду, что в течение следующего года ты устроишь надлежащую выставку, и все будет продано!

Едва заметно улыбаюсь.

— Честное скаутское.

— Ты негодник, — информирует она и уходит прочь. — Не верю ни единому слову.

После ее ухода я еще долго рассматриваю Уилла.

Скучаю по нему.

Я надолго задержался в Штатах, хотел убедиться, что он в норме. Восемь дней просидел на жесткой пластиковой скамье, с горем пополам изредка проводил время с отцом Уилла — очень приятным, обычным мужчиной в очках. Выглядел он чересчур прозаично, чтоб быть отцом столь крупного и энергичного мужчины как Уилл.

Понятия не имею, что обо мне подумал Дин Эшфорд. В то время я был сам не свой, почти не ел, существовал исключительно на кофе и коктейлях. Наших разговоров я почти не помню.

Через пару дней нарисовалась партнерша Уилла из ЦРУ. Агент Вагнер. Она с энтузиазмом расспрашивала про Уилла, но на самом же деле хотела вызнать о Рок-файле и Ползине. Было ли мне что-нибудь известно о кодировке файла? Слышал ли я что-нибудь о том или другом человеке? В ответ я лишь пожимал плечами. Полагаю, со временем ее утомили попытки меня разговорить. Она вложила мне в руку визитку и ушла.

Стоит отдать ей должное: на следующий день она прислала цветы — громадный букет солнечно-желтого, сливочно-белого и индигового цветов. Дни проходили, цветы увядали, а окружавшая Уилла аппаратура пикала и гудела. Все это время он не шевелился и ни на что не реагировал. В конце концов, цветы медсестры выбросили, а он их так и не увидел.

За восемь дней Уилл перенес три операции. Окончательно он стабилизировался лишь спустя пару ужасных дней. И я тут же забронировал билет домой. Убедил себя, что настало время уезжать. Что мне нужно было смириться со случившимся. С влюбленностью в мужчину, который мог сделать для меня что угодно… только вот в живых остаться не мог.

Честно сказать, ни с чем я так и не смирился.

Даже не знаю, сумею или нет.

Решаю отправиться домой и по пути к выходу прощаюсь с Магдой. Ночь холодная и ясная, луна почти полная. Для слежки ужасно, но для вечерней прогулки в самый раз. Трудно выключить агентскую часть мышления, но я пытаюсь. Я же теперь просто Кристофер Шеридан, художник.

В доме, где я жил с детства, темно и тихо. Высокий малозаселенный таунхаус с высокими потолками и гипсовой лепниной. Он выставлен на продажу. Я же присмотрел жилье в Клэпхэме. После моего возвращения из Штатов барахло Арчи было вывезено.

Проверять не нужно — МИ5 забрала все.

Кажется, будто с момента моего ухода на выставку дом изменился. Захожу в прихожую, закрываю дверь. Что-то не так… едва уловимо, не могу выразиться точнее.

Планомерно проверяю комнату за комнатой.

Затем вхожу в кабинет Арчи.

Он стоит ко мне спиной, но эти каштановые волосы я узнал бы где угодно. Широкие плечи. Один взгляд на него, и сердце тут же екает.

Он разглядывает картину над камином, где изображена моя мать.

Меня поражает подступающий к горлу ком. Говорить не могу. Даже если б захотел, даже если б сумел подобрать слова.

Он оборачивается… мучительно медленно. Челюсти сжаты, глаза цвета черного кофе смотрят тяжело.

— Я тоже люблю тебя, Кит.

Мой смешок скорее похож на всхлип.

— Что?

Он шагает ко мне, выражение лица настороженное.

— Ты говорил, что я единственный мужчина, которого ты любил.

Движется он с трудом. Сердцу становится больно. Он так ослаб. Но, когда я отвечаю, голос звучит противно:

— Как-то поздновато, не считаешь?

— Разве? — Он все еще хромает ко мне.

— Да ради всего святого, присядь, — рявкаю я. — Такое ощущение, будто ты вот-вот рухнешь.

— Насиделся, — говорит он, но наконец-то останавливается. Стоит прямо передо мной. Но не касается меня.

И произносит полным сожаления голосом:

— Стоило ответить в тот вечер. Знаю.

Недовольно качаю головой.

— Да с чего бы? В тот вечер ты думал только о своем задании.

— Когда я словил пулю, Ползин уже был мертв, Кит, — мрачно отзывается Уилл. — Я схлопотал пулю не ради задания, а ради тебя.

— Не правда! — усмехаюсь я и проигрываю в голове слова, которые с момента приезда домой сидели в голове. Я представлял, что сказал бы, если б мы еще хоть раз встретились. — Ты хотел умереть.

Уилл притягивает меня к себе, прожигает меня взглядом.

— Умирать мне хотелось меньше всего. — Он хрипло хохочет. — Ну, почти что.

Глаза покалывает, а горло сжимается.

— Не ври. Считаешь, я не в курсе, что ты хотел умереть?

Взор его печален.

— Я и не вру. Я привык этого хотеть. Или мне было плевать, буду я жить или умру. Но я изменился, Кит. Ты меня изменил.

Мы долго смотрим друг на друга, а потом он издает стон и, склонив голову, крепко меня целует.

Он со вкусом корицы.

Не могу ему сопротивляться. Отвечаю на поцелуй, отчаянно в нем нуждаюсь, отрываюсь от него только для того, чтоб требовательно бросить:

— Как тебе можно верить? Ты почти умер… сознательно!

Он обнимает мое лицо ладонями.

— Понимаю, почему ты злишься. Но выслушай меня. Может, я и не заслуживаю второго шанса. Может, шанса начать жизнь заново я тоже не заслуживаю. Но я его получил. И я не лгу, говоря, что шагнул под пулю по одной-единственной причине, и она не имела ни малейшего отношения к моим парням. И не имела никакого отношения к моей миссии. В тот момент больше всего на свете мне хотелось жить.

Пристально его разглядываю, безумно хочется ему поверить. А мысль о том, что мне хочется ему поверить, приводит в оцепенение.

— Когда в больнице мне сказали, что ты вернулся в Лондон, я подумал, может… — Он замолкает, видимо, пытается взять себя в руки. — Может, ты передумал. Может, ты говорил не всерьез, когда признался мне в любви.

— Боже, Уилл, нет… — Непрошеные слова срываются с языка, и Уилл встречает мой взгляд испытующим взором, словно придает этим словам чересчур большое значение.

— Короче, — продолжает он, — я поразмышлял над тем, что ты говорил в переулке. Когда обвинил меня в том, что моя миссия — верная смерть.

— Так и было.

— Да, — признается он. — Но под конец — нет, Кит. Я поменялся. Люди могут меняться. Иногда они меняются в худшую сторону. А иногда в их жизнь входит человек и вдохновляет стать другим — лучше. Долгое время месть была единственным важным моментом в моей жизни. Ничего другого я не замечал. Зато замечаю теперь… благодаря тебе. И да, может, я еще тебя и не заслужил, но до конца жизни я буду пытаться стать достойным.

Лишившись дара речи, всматриваюсь в его глаза. Уилла беспокоит, достоин ли он меня? Ведь это же он верный, искренний. Мысль, будто он не заслуживает мужчину вроде меня, вообще не имеет логики.

Задумываюсь о матери. О силе ее слов. О надежде, что эти слова в меня вселили и помогли пережить дни и недели после острова Медлин. Будто она вновь вошла в мою жизнь для того, чтоб осветить мой путь, изгнать стыд за то, во что я превратился. Показать, что в конечном итоге мы не испорчены.

Восстала, как гребаный феникс, именно в тот момент, когда я нуждался в ней сильнее всего.

Может, мы с Уиллом стоим друг друга? Может, мы могли бы получить еще один шанс?

— Как можно поверить, что я тебя не потеряю? — шепчу я. — Вряд ли я сумею.

Он проводит кончиками пальцев по моей щеке.

— Ты меня потеряешь, — говорит он. — Но до тех пор… — Большим пальцем он гладит меня по скуле. — Понятия не имею, может, сначала я тебя потеряю. — Он вновь меня целует. — Может, когда нам стукнет восемьдесят. Где-то в промежутке между моими воплями на тему, чтоб ты убрал свои краски. Или, сидя в кресле-качалке, я буду заканчивать кроссворд… — Он вздыхает. — Не знаю, Кит. Не могу знать. Как и ты.

Смотрю на него, разглядываю его лицо, выискиваю брешь в его искренности.

— Больше никакого сольного героизма, — обещает он. — Мы вместе. Партнеры. — Опять целует меня. И мне так хорошо, рассудок заволакивает туманом.

— Ты понятия не имеешь, когда перестать прессовать? — шепчу я.

— Не имею, — отзывается он. — Правда.

В знак поражения закрываю глаза.

— Что скажешь? — подгоняет Уилл.

Распахиваю глаза. Он смотрит на меня с надеждой, глаза блестят. Он знает, что я в его власти. Наверно, и всегда был.

Однако крошечная часть меня пока не хочет поддаваться.

Скольжу пальцами в его темные волосы. Они немного отрасли. Выглядит супер.

— Ты именно так собираешься меня умолять? — спрашиваю я.

Он хмурит брови.

Посылаю ему взгляд. Взгляд Кейт. И произношу надменным тоном:

— Мне больше понравится, если ты встанешь на колени.

Я шучу, но он выполняет. Ворча, опускается на пол, искалеченное тело напрягается, старается изо всех сил выполнить приказ.

— Уилл, нет! Стоп! — Схватив, заключаю его в объятия и поднимаю.

Он с надеждой глядит на меня, весь такой ранимый, мое сердце становится больше и, кажется, будто вот-вот разлетится на кусочки.

— Ты невыносим! — говорю я, меня переполняет благодарность за то, что он рядом.

Живой.

Со мной.

— И я люблю тебя, — добавляю я. Голос срывается, но мне начхать.

Секунду он пристально на меня смотрит, а потом, издав невнятный звук, крепко обнимает. И яростно целует в висок.

— Хорошо, — наконец-то произносит он. — Но, пожалуйста, больше никогда меня не бросай. Вряд ли я переживу второй раз.

— Не брошу, — шепчу я.

Минуту мы просто стоим и обнимаемся.

— Может, пойдем в постель? Я не спал восемнадцать часов, — говорит Уилл.

Тихонько смеюсь.

— Да.

Беру его за руку и вывожу из комнаты. Мы проходим мимо кресла, где сидел Арчи, когда я делал домашнюю работу, мимо стола, где он раскладывал пасьянс.

А над камином кружится моя мать, яркая, словно феникс, в желтом сарафане.

ФИНАЛ

Notes

[

←1

]

Американский певец и композитор-песенник, ключевая фигура в музыке кантри, является одним из самых влиятельных музыкантов ХХ века. С Джонни Кэшем ассоциируется устойчивое словосочетание «Человек в черном», поскольку с 1960-х годов для него было характерно ношение тёмной одежды.

[

←2

]

Отсылка к песне Джонни Кэша «Блюз тюрьмы Фолсом».

[

←3

]

Обсессивно-компульсивное расстройство.

[

←4

]

Устройство для курения конопли и табака.

[

←5

]

Государственное ведомство британской контрразведки.

[

←6

]

Вид интернет-мошенничества, целью которого является получение доступа к конфиденциальным данным пользователей.

[

←7

]

Несносный (избалованный, капризный, озорной, непоседливый) ребёнок, происходит от французского выражения, появившегося в XIX веке, которое буквально означает «ужасный ребёнок».

[

←8

]

Трагедия древнегреческого драматурга Эсхила, представленная в 444—443 годах до н. э. Трагедия входила в тетралогию, которая, кроме той, включала трагедии «Прометей Освобождённый» и «Прометей-Огненосец».

[

←9

]

Тали́бы, Талиба́н — исламское движение, зародившееся в Афганистане.

[

←10

]

Осознанное, добровольное и умышленное сотрудничество с врагом в его интересах и в ущерб своему государству.

[

←11

]

Произведение, состоящее из трёх картин, рисунков и т. п., объединённых одной идеей, темой и сюжетом.

[

←12

]

Лицо, принимающее непосредственное участие в боевых действиях.

[

←13

]

Формат издания в 1/2 листа, получаемый фальцовкой в один сгиб.

[

←14

]

Китайские иероглифы, используемые в современной японской письменности.

[

←15

]

Разрывной артиллерийский снаряд, начинённый круглыми пулями.

[

←16

]

Вышибалы.

[

←17

]

Аэропорт в Вашингтоне.

[

←18

]

Нарезанный тонкой соломкой картофель.

[

←19

]

Услуга за услугу.

[

←20

]

Американский автогонщик.

[

←21

]

Национальная Ассоциация гонок серийных автомобилей — частное предприятие, занимающееся организацией автомобильных гонок и сопутствующей деятельностью.