Время подонков: хроника луганской перестройки

3

Следующая неделя пролетела у Семерчука, как один миг. Пришлось писать кучу планов и мероприятий по пропаганде новых перестроечных идей, присутствовать и выступать на партийных собраниях в разных организациях, а в субботу, – выходной для всех нормальных людей день, – собрать и озадачить, как это у них называлось, свой актив. В него входила интеллигенция: учителя, врачи, преподаватели институтов, просто активисты от идеи. Речь шла об активизации антиалкогольной пропаганды. Вся эта интеллигентски сознательная масса должна была научить бессознательный народ трезвости.

После совещания к нему в кабинет зашло много активистов, желающих искренне помочь своему народу избавиться от «зеленого змия». Всем надо было уделить капельку внимания, пообещать помощь сверху, то есть свою помощь.

Наконец, в его кабинет зашел Милюк. Они знали друг друга со студенческих лет. Сильно не дружили, но иногда встречались на таких совещаниях и на улице, случайно. Милюк работал в институте, уже защитил кандидатскую диссертацию и большим партийным активистом не являлся. Но сегодня он присутствовал на совещании.

– Привет, Витя, заходи. – Как можно радушнее пригласил его Семерчук. Но сам внутренне напрягся – не зря он пришел – будет просить оказать ему услугу.

– Здравствуй, Рома. – Ответил Милюк, протягивая руку для приветствия.

– Садись. Что тебя привело ко мне?

– Ваше совещание. Сказали всем обществоведам присутствовать в обязательном порядке. Вот и пришел. Поздравляю тебя с новым назначением.

– Еще рано. Пока временно исполняю. Через неделю пленум. Как он утвердит, тогда и приходи поздравлять.

– Все равно поздравляю. Ты быстро растешь. Наверное, ни в одной области нет такого молодого зава.

– Не знаю. Как вызовут на совещание в столицу, посмотрю, может я действительно самый молодой. Но ты зачем пришел ко мне? Рассказывай, а то времени мало. Кто-нибудь еще прибежит сюда и помешает.

– Я быстро. Меня ребята ждут.

– А что они не зашли ко мне?

– Не хотят задерживаться долго в обкоме. Мы сейчас идем обмывать антиалкогольную кампанию. Будем бороться с алкоголем путем его уничтожения.

– Как всегда, ты шутишь невпопад. Дело же серьезное и важное. Сам понимаешь. Ты не работяга, тебе много объяснять не надо. А ты после такого совещания, такое заявляешь… – Обиженно ответил Семерчук.

– Шучу. Но давно с некоторыми друзьями не встречался. Есть о чем поговорить. Не на сухую же разговаривать.

– Черт с вами, такими активистами. Говори, что нужно?

– Я вчера к тебе заходил, но не застал. Я по поводу Матвеева. Его вчера вызвали в ваш обком, в отдел науки и беседовали по поводу его отдельных высказываний.

– Что именно? – Насторожился Семерчук.

– На лекции, в институте он сравнил нашу партию с огромным динозавром. Он нам объяснил, что имел в виду численный состав. Нормальная партия должна составлять один процент от взрослого населения страны. Так на западе пишут. А у нас больше десяти процентов.

– Так это хорошо. Чем нас больше, тем мы крепче.

– Не думаю. Такая масса партийцев не может сразу же овладеть коммунистической идеологией. Идеология – удел избранных. Например, – у тебя она есть.

– Пока избранных. – Семерчуку польстило, что Милюк считает его носителем передовой идеологии.

– Но для этого мы и работаем, чтобы наша идеология стало уделом всех, а не только кадровых работников партии.

– Ты со мной непроизвольно согласился.

Семерчуку было неприятно дебатировать этот вопрос, и он спросил:

– А откуда узнали в обкоме о Матвееве?

– Кто-то из студентов настучал.

– Не знаешь кто?

– Нет. На лекции присутствовало более ста человек. Вчера он имел беседу с инструктором из отдела науки. Говорит, – подумал, что наступила гласность, все можно говорить.

– Гласность не должна проявляться в критике партии. Так мы ее распылим. Были и у нас ошибки, но всегда партия их признавала и исправляла. Да, что я тебе рассказываю. Ты ж сам преподаешь историю партии, лучше меня знаешь. Что ему за это грозит?

– Не знаю. Не приняли окончательного решения. Выгонят из института, – прощай наука. На диссертации можно поставить крест.

– А с кем ты разговаривал?

– С инструктором. Как его фамилия? Ну, такой – морда, как интеллектуального бегемота, прическа кучерявая, как у барана и упитанность, как у хорошего поросенка… Его фамилия…

– Ну, у тебя и сравнения? Понял кто. Я в понедельник с ним поговорю, постараюсь уладить все. Скажи ему, чтобы в следующий раз был осторожней. А что он сам не пришел ко мне?

– Ты сам знаешь о непростых отношениях с ним. Он к тебе сам не придет. И ты ему не говори, что я просил тебя за него.

Семерчук согласно кивнул – с Матвеевым у него сложные отношения. Но надо было показать свое новое положение, которое позволяет решать некоторые щекотливые дела. Но Семерчук про себя решил, что пока он не утвержден на новую должность, надо быть осторожнее, и он не будет говорить с инструктором из отдела науки, – что будет, то и будет с Матвеевым, но твердо пообещал Милюку:

– Послезавтра постараюсь переговорить с тем инструктором, – и добавил на всякий случай, – но сам понимаешь, меня могут не послушать.

– Ты постарайся. Я пойду.

– Да. Извини, что дольше не могу с тобой говорить. Дел много.

Но Матвеев не успел уйти. В дверь без стука вошел Севрюков – работник горкома партии. Он уже видел Семерчука раньше, поэтому, не здороваясь с ним, сразу же обратился к Милюку:

– Сколько тебя ждать? Ты ж сказал на минуту.

– Давно не виделись. Разговорились. – Виновато оправдывался Милюк.

– А кто еще ждет? – Спросил Семерчук.

– Да, все, с кем ты учился или помнишь по институту.

– Так пусть они заходят сюда, чего стесняются. Я всегда рад встрече со старыми друзьями.

– Пойдем с нами, и встретишься с ними.

– А куда собираетесь идти?

– В кафе «Театральное». Рядом с обкомом. Пойдешь с нами?

– Неудобно после такого совещания. Говорил о борьбе с пьянством и сразу после сухого призыва с трибуны, в кабак. Некрасиво. Хотелось бы встретиться с ребятами. Давно не видел.

– Решай быстрей, а то мы идем.

– Может, в другое место, а не «Театральное»?

– Куда? Предлагай!

– Подальше от обкома.

– Пойдем в «Ветеран» или «Галинку»?

– Давай лучше в «Галинку». Рядом с моим домом и подальше отсюда.

– Это ж рядом с горкомом. А я там работаю. Но мы не стесняемся. Туда забегаем. Мы, с Виктором пошли, а ты не задерживайся. Пять минут на сборы.

– Подождите меня у входа. Я сейчас соберусь.

Севрюков с Матвеевым ушли. Семерчук быстро побросал бумаги в портфель, с которыми хотел поработать дома, и приготовился к уходу. Но в это время осторожно приоткрылась дверь, и в кабинет заглянул Попов, – инструктор его отдела.

– Что нужно, Владимир Николаевич? – Недовольно спросил Семерчук.

Попов был старше его лет на пятнадцать. Старый партийный волк, прошедший хорошую комсомольскую школу выживания. Жизнь в ней заключалась в том, что слабых, то есть ниже себя по должности и по положению, надо или не замечать, или беспощадно давить, размазывая, что называется по стенке, а перед высшими начальством лебезить. Все это делалось под прикрытием добродушной, дружеской улыбки. Только опытный человек мог определить его подлую сущность. Может быть, из-за этих внутренних качеств он не вырос по служебной лестнице. Руководству очень нужны такие исполнители – кого-то раздавить, а кого-то облизать. Попов понимал, что ему по возрасту повышение не светит, и писал диссертацию на экономическую тему, хотя не проработал на производстве ни одного дня.

– Я вчера не успел вам сказать, что секретарь дал мне задание по проверке Литвякова. – Осторожно произнес Попов, пытливо вглядываясь в своего молодого начальника.

Руки Семерчука, клавшие бумаги в портфель замерли – сработало его сообщение первому о Литвякове. Началась раскрутка по выживанию его из обкома. Что ж, пусть будет так! Независимые суждения, иногда проскальзывающие в речах Литвякова, ему не нравились. Но не он инициатор удаления из партийных структур Литвякова, а более высшее начальство. Это хорошо. Он остается в стороне от этого дела.

– В чем заключается задание, Владимир Николаевич?

– Он предоставил справку о политической работе одного города в искаженном виде. А в обком поступила другая справка из милиции, где отмечается падение дисциплины, усиление преступности. Наверное, он по-дружески не захотел подводить знакомых. Секретарь сказал, что первый рассвирепел от полярного заключения справок. Приказал немедленно перепроверить и все представить лично ему…

Сердце Семерчука учащенно забилось. Вот как, выходит, можно убирать тех, кто много треплется языком, в рамках его же работы найти недостатки и подставить подножку.

– Что ж. – Как можно спокойнее произнес Семерчук. – Раз секретарь дает вам такое задание, то езжайте. Немедленно в понедельник оформите командировку. Только вы, в отличие от Литвякова, подойдите к проверке объективно. Речь идет о судьбе нашего товарища. Смягчите негативное отношение к нему со стороны первого. Может выговором обойдется.

Семерчук внимательно посмотрел в бегающие глазки Попова – понимает ли он, почему назначена перепроверка? Но тот отвел взгляд в сторону и коротко ответил:

– Я буду объективен.

Он все правильно понял – Литвякова надо убрать.

А Семерчук понял, что задание секретаря будет выполнено безукоризненно и Литвяков не найдет серьезных аргументов для своего оправдания. Для Попова, он из товарища по работе, превратился в отработанный материал.

– Я тороплюсь. – Сказал Семерчук. – Поэтому, если что, звоните. Да и вообще держите меня в курсе, относительно Литвякова. Постараемся выправить положение с ним. Всем нам свойственно ошибаться.

Он снова посмотрел в лисьи глаза Попова и тот ответил:

– Буду вас информировать регулярно по телефону и согласовывать сложные вопросы.

– Хорошо. А сейчас я побежал. Опаздываю еще на одно мероприятие. – Он не уточнил на какое. Пусть Попов думает, что у него еще где-то заседание, на котором присутствие его обязательно.

Тот в ответ понимающе улыбнулся.