Все, что я хотела сказать

Глава 7 Саммер

Я прогуляла урок по государственному устройству Америки.

Мне была невыносима мысль о том, чтобы столкнуться с Уитом после нашего разговора в библиотеке. Претило, что он запятнал мое безопасное пространство. Единственное здание, в котором я до сих пор его не встречала. Уит испортил и это. Теперь мне больше некуда идти, чтобы ускользнуть от него.

Уит отнял у меня библиотеку одним своим присутствием.

Я ушла в свою комнату в общежитии и съела поздний обед. Не стала оставлять половину сэндвича на потом, а проглотила его целиком. А с ним и чипсы, и колу. Казалось, будто я умирала от голода после общения с Уитом, Эллиотом и от всего прочего. Конфликт с девчонками в очереди. Ворчание Мэтьюза, который дважды с такой легкостью произнес слово «дрянь». Все это сыграло свою роль. Даже озлобленная кассирша в столовой чуть не довела меня до эмоционального срыва.

Производить на Уита впечатление своей меткостью не входило в мои планы. И все же было приятно услышать от него комплимент. Его слова сделали меня сильнее, несмотря на скрытую за ними жестокость. Он по-прежнему хочет сломить меня. Я это знаю. Уит мечтает, чтобы я исполняла его прихоти, а они все сексуального характера.

Так ли ужасно было бы стать сексуальной игрушкой Уита Ланкастера? Наверное. Мне кажется, ему нравится унижение и всевозможные странные, плотские занятия, о которых вообще не должен знать ни один подросток. Что же с ним случилось, что так сильно его травмировало?

Понятия не имею.

Хотя прятаться в своей комнате в общежитии было неразумно. Оттого мне теперь намного сложнее выйти и отправиться отбывать наказание. Просматриваю розовый бланк уведомления и вижу, что проводиться оно будет в одном из классов на верхнем этаже в главном здании, а потому иду туда и поднимаюсь по лестнице, чувствуя, будто ноги налились свинцом. Ни в одной из школ, в которых я училась, не устраивали наказание в пятницу днем. В «Биллингтоне» были занятия по субботам, что просто ужасно. В прошлом я провела на них немало времени и ненавидела каждую секунду.

Полагаю, что часовое наказание в прекрасный пятничный день не так уж и плохо.

Я вхожу в открытую классную комнату и вижу, что несколько учеников уже внутри. Один из них прилег на парту, подложив под голову рюкзак, как подушку, и пытается вздремнуть. Несколько человек делают домашнюю работу. Остальные угрюмо смотрят на мужчину, сидящего за столом с легкой улыбкой.

Директор Мэтьюз.

Зачем он тратит свое время на наблюдение за ходом наказания?

В последнем ряду возле открытого окна сидит девушка, ее длинные светлые волосы мягко развеваются от ветра.

Сильви Ланкастер.

– Саммер Сэвадж, вы чуть не получили отметку об опоздании. Тогда вам пришлось бы еще три дня оставаться после уроков, – радостно сообщает Мэтьюз.

Я ничего не говорю в ответ. Просто иду к пустой парте рядом с Сильви, собираясь ее занять, как вдруг Мэтьюз предупреждает:

– Не садитесь рядом, пожалуйста. И никаких разговоров.

Я сажусь за следующую парту в том же ряду, радуясь, что взяла с собой рюкзак, и потому теперь кажется, будто я пришла прямиком с урока.

Мэтьюз увидит, что я прогуляла урок по государственному устройству, и я в итоге попаду в неприятности. Мне это сулит еще одно наказание, а это просто невыносимо, но уже ничего не поделаешь.

Мы все наблюдаем, как директор встает и идет к двери. Он уже собирается ее закрыть, когда кто-то врывается в класс, отодвигая в сторону и дверь, и нашего директора.

Эллиот. Как только мы встречаемся взглядом, он улыбается.

– Вы опоздали, – рявкает Мэтьюз.

– Простите, сэр. Пришлось бежать через весь кампус. К тому же я пропускаю тренировку.

Эллиот футболист. Ну конечно.

– Вы сегодня играете?

– Да, сэр.

Сильви издает громкий вздох. Я бросаю на нее взгляд и вижу, как она зевает, прикрыв рот изящной рукой. Зевнула она тоже громко.

– Больше не опаздывайте, – говорит Мэтьюз и возвращается за свой стол. – Напомню правила: наказание официально заканчивается в четыре часа. А пока ваше время полностью в моем распоряжении. Никакой болтовни и возни в телефонах – если увижу, сразу отниму. И не спать. Вас это тоже касается, Гарза.

Мэтьюз хлопает ладонью по столу, и Гарза, проснувшись, садится прямо и растерянно оглядывается по сторонам.

Кто-то хихикает. Кажется, это Сильви.

– Советую заняться домашним заданием. Может, сумеете продвинуться в задании по чтению. На случай, если поймаю вас за посторонними делами, у меня заготовлена занятная тема для эссе на пятьсот слов, которое нужно будет закончить к полуночи. – Мэтьюз ухмыляется. Я задаюсь вопросом, не получает ли он удовольствие от издевательства над учениками. – Все понятно?

Господи, до чего высокомерный придурок.

Мы киваем. Несколько человек тихо бормочут «да».

– Я хочу услышать ответ. Вы все поняли? – повторяет он.

– Да, сэр, – хором отвечаем мы.

– Хорошо. – Он кивает.

Я наклоняюсь влево, расстегиваю рюкзак и достаю из него учебник по математике, как вдруг на него падает сложенный лист бумаги. Едва подняв взгляд, вижу, как Сильви мимолетно мне улыбается, а потом продолжает что-то писать в своей тетради.

Достав учебник и тетрадь, я кладу их на парту, пряча записку под обложкой. Беру карандаш и открываю книгу на последнем задании по математике, а потом тетрадь на чистой странице.

Очень, очень осторожно разворачиваю записку, которую мне бросила Сильви.

В животе закипает злость. Она наверняка знает, как ужасно мне здесь приходится, особенно в последнее время. Это же очевидно. А зачинщик всего этого хаоса – ее брат-засранец. Я не стесняюсь поделиться с ней своими чувствами. Она мне не друг. Она враг.

Я снова складываю бумажку, не сводя глаз с Мэтьюза. Он сидит, уткнувшись в телефон, снова и снова проводя указательным пальцем по экрану, и я предполагаю, что он зависает в соцсетях.

Идиот.

Как можно более незаметно бросаю записку обратно. Ее сносит ветром, и, слегка повернув голову влево, я вижу, как она летит зигзагом, а потом падает на пол. Сильви украдкой выставляет ногу, наступает на нее и пододвигает бумажку к своей парте.

Я не хочу писать это дурацкое эссе, о котором упоминал Мэтьюз. Если нас поймают, я просто лопну от злости. В особенности потому, что общение с Сильви – пустая трата времени.

Выходит, единственный человек, который показался мне интересным и который также, казалось, проявил ко мне интерес, приходится родней величайшему ублюдку в кампусе.

Проходят минуты – в классе так тихо, что мы слышим, как тикают часы, висящие на стене, и меня клонит в сон. Занятия математикой совсем не помогают. Я снова и снова стучу карандашом по тетради и делаю это все быстрее, пока Мэтьюз не поднимает голову и не окидывает меня сердитым взглядом.

– Прекратите, – спокойно велит он.

Я опускаю голову, и мне на глаза попадается сложенный листок бумаги, который каким-то образом оказался под моей туфлей. Демонстративно захлопываю учебник и наклоняюсь, чтобы убрать его в рюкзак. Достаю «Ромео и Джульетту», засунув записку в середину книги, а потом кладу ее на парту. Мэтьюз все это время следит за мной с раздражением, и я, открыв книгу, делаю вид, будто читаю.

Его пристальный взгляд задерживается на мне намного дольше, чем необходимо, после чего я наконец поднимаю голову и вижу, что он снова сосредоточился на телефоне. Медленно разворачиваю записку, прячу ее в тетрадь и читаю ответ Сильви.

Я хочу верить ей, но это сложно. И что значит, ей было плохо? Верю, что ее не было в кампусе. Я вообще ее не видела, так что тут все сходится. Но ей было плохо? У нее какое-то заболевание? Расстройство? Наркотическая зависимость?

Что мне ей сказать? Я хочу твоего брата, но он дерьмово ко мне относится и сделал меня изгоем в кампусе? Но все же по какой-то причине каждый раз, когда мы разговариваем, мне хочется потянуться и поцеловать его, просто чтобы выяснить, правда ли он так приятен на вкус, как я помню.

Поджав губы, я сосредотачиваюсь на написанных Сильви словах и снова их перечитываю. Начинаю писать ответ, не желая вдаваться в подробности на случай, если кто-то (Мэтьюз) заметит, что мы передаем друг другу записки, после чего опять попадем в неприятности.

Я складываю записку и опускаю левую руку вниз, зажав бумажку между пальцами. Отпускаю, давая ей упасть на пол, и в тот же миг знакомый голос выкрикивает:

– Директор Мэтьюз!

Меня переполняет страх, живот сводит, а съеденный сэндвич грозит выскочить обратно. Это Эллиот. Я бросаю на него взгляд и вижу, что он наблюдает за мной с усмешкой и веселыми искорками в глазах. Он готов отомстить мне за то, что я недавно ему сделала.

– Да, Эллиот? – спрашивает Мэтьюз.

– Сильви и Саммер пере…

Сильви заходится сильным кашлем. Громким. Дребезжащим. Я с беспокойством поворачиваюсь к ней и вижу, что она склонилась над партой, зажав рот руками и содрогаясь всем телом. Встаю с места, подхожу к ней и опускаю ладонь ей на спину. Я чувствую, как она дрожит, не переставая кашлять, и Мэтьюз, встав из-за стола, подходит к нам.

– Сильви, с вами все в порядке? – мягко спрашивает он.

– На слух непохоже, – говорю ему я, а в крови бушует страх.

Сильви не врала. Ее кашель звучит ужасно, а значит, она правда чем-то болеет. Она такая маленькая, такая худенькая, что удивительно, как она не падает в обморок от напряжения, вызванного кашлем.

– В-все нормально, – хрипит Сильви. – Н-нормально, – выдавливает она, тяжело дыша.

– Давайте проводим вас в медкабинет, – предлагает Мэтьюз, оглядывая класс. – Сейчас вернусь.

– Вам нельзя уходить, мистер Мэтьюз, – отвечает Сильви. Ее голос звучит хрипло, слова еле слышны. – Я с-сама могу д-дойти.

Она снова начинает кашлять. Я озираюсь кругом и подмечаю выражения лиц присутствующих. Большинство кажутся совершенно невозмутимыми, будто уже наблюдали подобное раньше, и им это наскучило.

– Ни в коем случае. Кто-то должен вас сопровождать. – Директор останавливает взгляд на мне. – Саммер, проводите ее?

Не могу поверить, что он мне разрешит. Эллиот уже был готов нас сдать, а теперь Мэтьюз позволяет нам уйти.

– Да, сэр.

– Отведите ее в медкабинет и сразу же возвращайтесь. На это у вас должно уйти не больше пятнадцати минут. Понятно? – Он многозначительно смотрит на меня.

Я киваю.

Сильви собирает свои вещи, и, пока я жду ее, так беспокоюсь, что мне хочется попросить ее все бросить. Я помогу ей, хотя внезапно кажется, что она сама прекрасно справляется. Мэтьюз садится обратно за свой стол и устремляет взгляд на парня, который собирался доложить, что мы передавали друг другу записки.

– Вы хотели что-то сказать, Эллиот?

– Ерунда, – бормочет он, сникнув. – Неважно.

Мы выходим из класса, а Эллиот не сводит с нас глаз, нахмурив брови на красивом лице. Он злится. Я это вижу, но мне все равно.

И Сильви, очевидно, тоже.

Как только мы спускаемся по лестнице и идем к выходу, она делает глубокий вдох и улыбается мне.

– Было ужасно больно, но стоило того, чтобы оттуда выбраться, – говорит она.

Я открываю дверь и выхожу. Нас приветствуют легкий ветерок и заходящее солнце.

– Ты так кашляла, чтобы отвлечь внимание?

– Мне пришлось. Эллиот собирался пожаловаться на нас Мэтьюзу, – объясняет она, будто закашляться было логичным решением.

– Прозвучало болезненно.

– Было и правда ужасно. Но, повторюсь, оно того стоило. – Сильви ведет меня направо, к административному зданию. – Так хотя бы освободилась от наказания. Мне жаль, что тебе придется возвращаться.

– Уж лучше сделать перерыв, чем сидеть там все время. Я уже начала засыпать.

– Самое скучное занятие на свете. Отстойно, что сам Мэтьюз сидит там и все время играет в телефоне. Будто специально, – говорит она.

– Уверена, так и есть. – Я колеблюсь. – Он всегда следит за учениками, оставленными после уроков?

– Да. Думаю, ему нравится нас мучить.

– Я тоже так подумала.

Сильви останавливается возле административного здания, а потом касается моей руки и вынуждает меня тоже остановиться.

– Уит превращает твою жизнь в кампусе в настоящий ад?

Я киваю. Если не буду осторожна, то могу расплакаться от ее добрых глаз и тихого голоса.

Сильви шумно выдыхает и смотрит на часовню.

– Больше всего на свете он любит мучить девушку, которая ему интересна. Он уже так делал. Он как первоклассник, который бегает за тобой и бьет, тогда как на самом деле ты ему очень нравишься.

– Я ему не интересна. Не в этом смысле, – твердо говорю я, и ложь легко срывается с моих губ. Возможно, я ему не нравлюсь, но точно интересна. – Он ненавидит меня за то, что моя мать делала с вашим отцом.

– Его ненависть направлена не на того человека. Он должен злиться на нашего отца.

– А еще он злится на меня.

– Уит очень преданный. А это означает, что он предан нашей матери, хотя она настоящая змея, вечно ждущая в засаде и готовая наброситься, – с горечью говорит Сильви.

Меня поражают ее слова, ее тон. Я еще ни разу не слышала, чтобы кто-то плохо отзывался о Сильвии Ланкастер. Обнародованные подробности развода Ланкастеров обрисовали Огастаса как мужчину, который никогда не мог держать член в штанах, а его жену – святой покровительницей семьи.

– Я не понимаю, почему Эллиот собирался на нас донести, – продолжает Сильви, когда мы подходим ближе к зданию. – Он друг Уита, а значит, не должен чуть что втягивать меня в неприятности.

Я рассказываю ей обо всем, что недавно произошло. О том, как Эллиот схватил меня, а я ударила его по яйцам, чтобы вырваться. Я не вдаюсь в подробности о встрече с ее братом, как и о том, что мы наговорили друг другу.

То происшествие значения не имеет.

– Господи, вот это отпад! – с удовольствием восклицает Сильви, когда я заканчиваю объяснять. – Он повалился на пол? Правда?

Ветер становится сильнее, окутывая нас, и, подняв взгляд на небо, я вижу, как его застилают черные зловещие тучи.

– Рухнул, как мешок с картошкой.

Мы обе смеемся, и мне становится так приятно, так легко. Это самый светлый момент, который я пережила с тех пор, как сюда приехала. Но потом смех Сильви оборачивается кашлем, и она прикрывает рот ладонью, а ее грудь тяжело вздымается от напряжения.

– Нам нельзя смеяться, – говорю я, гладя ее по руке. – Идем. Становится холодно. Давай я отведу тебя в медкабинет.

– Я скажу брату, чтобы отозвал своих псов, – говорит она, когда мы входим в здание. – Он поступает несправедливо. Хотя он всегда так делает, так что не стоит и удивляться.

Я ничего не отвечаю. Она может попросить его отозвать так называемых псов, но я не верю, что он это сделает. Уит не успокоится, пока я не уеду из кампуса. Но даже в таком случае мой уход, скорее всего, все равно его не удовлетворит.

Убедившись, что Сильви под присмотром медсестры, я спешу обратно в класс для отбывания наказания, едва не срываясь на бег. Ни за что не хочу заработать очередное наказание из-за того, что задержалась дольше положенного. Я врываюсь в класс и киваю Мэтьюзу, когда он поднимает на меня взгляд. Он ничего не говорит.

Молчу и я.

Кажется, я прошла испытание.

Я продолжаю готовиться к эссе по «Ромео и Джульетте» и делаю заметки. Пишу и переписываю вступление. Оно занимает все оставшееся время, и я вздрагиваю, когда Мэтьюз объявляет:

– Все свободны. Хороших выходных.

Все спешно собирают вещи. Мэтьюз подходит к окну и закрывает его, перекрывая потоки холодного ветра, задувавшего в класс.

– Неудивительно, что она закашлялась, – говорит он.

Хм. Может, он не такой уж плохой. Но я все равно ему не доверяю.

Я уже готова выйти из кабинета, когда понимаю, что Эллиот стоит прямо на пороге и сверлит меня свирепым взглядом. Он нагоняет меня и не отстает, пока я быстро шагаю по коридору. Бегом спускаюсь по лестнице.

Он не говорит ни слова, и это жутко. Лучше бы наговорил мне кучу гадостей.

– Отстань, – бросаю я, когда мы выходим на улицу. Рядом никого нет. Солнце полностью скрылось за жуткими черными тучами, где-то вдалеке гремит гром.

– Теперь рядом никого, кто может тебя спасти, – говорит он с широкой улыбкой.

– Меня не нужно спасать. Просто снова врежу тебе по яйцам, – отвечаю я.

Эллиот отступает на шаг.

– Почему ты такая?

– Какая?

– Такая стерва.

Я отворачиваюсь и ухожу, сопротивляясь встречным порывам ветра. Ненавижу этого парня. Не знаю, почему я вдруг стала его мишенью, но мне от этого неспокойно. И он прав.

Рядом нет никого, кто может меня спасти.

Я иду к общежитию, ускоряя шаг. Слышу, как Эллиот выкрикивает ругательства у меня за спиной, и его слова утопают в надвигающейся грозе. Капли воды падают на меня одна за другой, и я понимаю, что начался дождь.

Срываюсь на бег.

Через несколько минут я оказываюсь в женском общежитии, плотно закрыв за собой дверь. Поворачиваюсь лицом к окну и вижу, как Эллиот приближается. Благодаря своей новой привычке бегать трусцой, я стала быстрее, но все равно тяжело дышу, а сердце стучит втрое быстрее.

Эллиот подходит прямо к окну и колотит в дверь, заставляя меня вздрогнуть. Он ухмыляется, ветер отбрасывает его темные волосы на лоб и треплет пиджак. Я делаю шаг назад, и во рту пересыхает, когда он проводит пальцем поперек горла, а потом указывает на меня.

После чего разворачивается и уходит прочь.