Всё как есть

ИЮНЬ На одуванчик только дунь…

Учение о питании сырой пищей (витарианизм) возникло в Европе на рубеже XIX–XX веков как новое направление вегетарианского учения. Один из его основателей, д-р Бирхер-Беннер, разработал принципы сыроедения, названные «Азбукой современного питания».

Бирхер-Беннер считал, что энергетические процессы в организме обеспечиваются энергией солнечного света, которая концентрируется в растениях. Животные и люди неспособны поглощать солнечную энергию, они должны получать ее из растительной пищи. Солнечная энергия растений разрушается при тепловой обработке, длительном хранении, консервировании, промышленной переработке и т. д. Поэтому наибольшую питательную, оздоровительную и лечебную ценность имеют растительные продукты, особенно фрукты, ягоды и овощи.

Эти принципы сохраняют свое значение для современных приверженцев сыроедения. Вот как они формулируют преимущества своей системы.

1) В сырой пище сохраняются все витамины, минеральные соли и другие вещества.

2) Сырая пища позволяет есть меньше, так как она более питательна и быстрее переваривается.

3) Сырая пища всегда вкусная, она возбуждает аппетит и стимулирует деятельность желудочно-кишечного тракта.

4) Сырая пища требует хорошего пережевывания, что развивает жевательный аппарат.

5) Можно есть, когда хочется, не требуется время для приготовления пищи, не нужно зависеть от кухни.

6) Сырая пища дешевле; экономится также топливо на ее приготовление.

7) При сыроедении можно отказаться от соли, острых пряностей, специй и приправ.

Самый строгий рацион сыроедения состоит главным образом из свежих сырых фруктов и овощей. Он исключает молочные продукты, зерна и крупы, растительное масло и квашеные овощи. Такое питание называется фрукторианизм.

Блюда сырой пищи

Салат из одуванчиков

90 г (примерно 3 горсти) листьев и сердцевин одуванчиков мелко изрубить и смешать с 10 грецкими и другими орехами (45 г), нарезанными или тертыми.

Одуванчик следует брать самый молодой. Если он покажется слишком горьким, его можно подержать 30 минут в холодной или тепловатой воде. К смеси из одуванчиков и орехов можно добавить 1 столовую ложку меда, или подсолнечного масла, или рассола квашеной капусты. Салат можно приправить также простоквашей или кефиром (полстакана) или добавить ложку мелко порубленного репчатого лука.

Этот стишок Маршака я знаю с двух лет и повторяю его каждый раз, когда приходит июнь, мой любимый месяц. Лето в самом начале, еще свежее, не распаренное, не запыленное. Вечера длинные, светлые, их можно проводить в прогулках по бульварам или в беседах у открытого окна. Если весна была поздней, как в этом году, то еще цветет черемуха и поют соловьи. А у меня — день рождения!

Целеустремленный Ричард не успел меня заморозить, а значит, подруга Ирка нашла-таки подарок. Я долго убеждала ее, что мне не нужны всякие навороченные чудеса из «Магазина удивительных вещей». Во-первых, в моем собственном магазине удивительных вещей хватает, во-вторых, мне совершенно ни к чему приспособление для открывания бутылок за пятьсот долларов (просто не нужно, без комментариев) или портативный переводчик собачьего тявканья на человеческий язык (у меня нет собаки). Я бы, наоборот, предпочла прибор, который превращает некоторые человеческие высказывания в безобидный лай.

Ирка помолчала в телефон и серьезно сказала, что подумает. Так что меня ждет что-то необыкновенное — надеюсь, не купон на бесплатное замораживание в криогенном центре в Америке.

Все остальные подарки я знаю заранее. Мама подарит туалетную воду или крем для тела, папа с Зинкой — свою последнюю книжку и купюру в конвертике, по которой я смогу судить, насколько успешным был для них предыдущий год. Сашка купит новую компьютерную мышку, инфракрасную, мы уже с ним договорились. Лизка по незапамятной традиции притащит пушистую игрушку, которая некоторое время поживет на моей тумбочке, а потом переедет в магазин, Нюша вышьет для меня бисером сумочку или соберет пестрые деревянные бусы. Вот только с новыми знакомыми неясно — что подарят Славка Черепанов (он хоть и не совсем новый, но с моим днем рождения встречается первый раз) и продюсер, господин Брянский.

Кстати, Брянского давно уже нет, в середине мая он взял отпуск и уехал в неизвестном направлении. Последние передачи мы снимаем без него, что даже лучше — меньше надзора, больше простора. Я научилась уверенно держаться перед камерой, не зацеплять ногу за ногу, когда сижу (оператор все кричал мне страшным шепотом: «Катя, ноги развяжи!»), и улыбаться почти естественно. Уже вышло несколько выпусков, и у них, как сказал Славка, неплохой рейтинг для дневного времени. Если так пойдет дальше, добавил он, то скоро, возможно, появятся спонсорские деньги.

Придумала: надо попросить, чтобы он подарил разноцветные мисочки, я видела такие недавно в витрине на Маросейке, очень симпатичные. Это для цветной диеты, которая так мне понравилась, что я не собираюсь в ближайшее время ей изменять. Черепанов о ней знает, но у меня дома ест все подряд, что находит в холодильнике, бездумно смешивая в тарелке красную рыбу с зеленым горошком и повергая меня в суеверный ужас.

Известие о том, что Сашка видел Славу в общежитии ТехНо, где чужие, в общем, не ходят, меня сначала насторожило, но потом я поняла, что это ничего не значит. Телевизионный человек может оказаться где угодно. Правда, Черепанов никак не среагировал на как бы между прочим брошенную фразу, что мой брат учится в Новом технологическом, но возможно, он просто забыл об этом несчастном общежитии, как забывает о куче других вещей. Редактор нашей программы, несмотря на родственную фамилию, меньше всего похож на похитителя черепах.

В общем, я пришла к июню в самом радужном и беззаботном настроении, не подозревая о тех приключениях, которые он мне готовил. Сюрпризы между тем не заставили себя ждать.

Сашка всерьез вознамерился заменить Алену на время ее лечения, и мы с Нюшей стали вводить его в курс дела. С этой целью мы сидели во «Вкуснятине» возле моего магазина, и я рассказывала, как надо общаться с назойливыми покупательницами средних лет, а как — с юными отмороженными свистушками. Одни приходят купить что-то конкретное, вторые заползают от нечего делать, потому что прогуливают школу, на улице холодно, а в павильоне есть туалет. Но это не значит, что первые не уйдут с пустыми руками, предварительно выпив всю кровь, а вторые не унесут полную коллекцию пушистых подвесок для сумки, свечку в виде домика на день рождения подружки и нефритовый стаканчик для приятеля.

На нефритовом стаканчике у меня задребезжал телефон. Никак не соберусь поставить себе какой-нибудь мелодичный звонок. Мой мобильник настраивал Сашка, а он, как и все программисты, музыкальных сигналов не признает. Итак, телефон зажужжал, как майский жук, лежа на столе, и выпустил из себя звуки, напоминающие прилет летающей тарелки. Очень редко он так разоряется прямо под носом, обычно я держу его в сумке и слышу приглушенным, а тут даже подскочила от неожиданности и пролила на стол апельсиновый сок — день был оранжевый, вторник. Такой звонок ничего хорошего означать не мог.

Так и есть, звонила в панике Нюша. Почему-то вместо «немедленно приходи» она стала объяснять мне, что происходит, а я, вместо того чтобы бежать, сидела и пыталась разобраться в ее беспорядочных возгласах. Саня оказался сообразительнее и рванул в сторону магазина.

Когда я подбежала, братец Кролик стоял перед безликим, долговязым человеком в тусклой кожаной куртке, явно не подходящей к сезону, и рассматривал что-то у него в руках. Для этого моему довольно высокому брату пришлось вытянуть шею и чуть ли не встать на цыпочки. Двое таких же кожаных шуровали вокруг испуганной Нюши, обшаривая полки, встряхивая все товары и почему-то заглядывая внутрь свисточков и подставочек для карандашей в форме пеньков. Нюша выхватывала у них из рук осмотренные вещи и пыталась вернуть на место. Все вместе напоминало соревнование по передаче эстафетной палочки.

— Милиция, — растерянно сказал Сашка, поворачиваясь ко мне.

— Отдел по борьбе с наркотиками, майор Бу-бу-бу, — невнятно буркнул длинный, подсовывая мне удостоверение. — Вы — хозяйка магазина?

— Я хозяйка, — ответила я, не глядя на его корочку. Меня гораздо больше волновало, чем занимаются его коллеги рядом с Нюшей.

— Что вы там ищете?

— Наркотики. — Он посмотрел на меня, как на дурочку. В самом деле, отдел по борьбе с наркотиками вряд ли будет искать на полках спрятанный труп или левую налоговую документацию.

— А почему?..

— У нас информация, — коротко ответил майор Бу-бу-бу. — Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Весь этот разговор происходил возле дверей магазина, и возню внутри я наблюдала сквозь стеклянную витрину. Там один из кожаных борцов с наркотиками шагнул в кладовку. Нюша безуспешно попыталась преградить ему путь. Я бросилась ей на помощь.

— Минутку, несколько вопросов, — остановил меня длинный. — У вас работает некая Борисенко Елена Алексеевна?

Ах, Алена, все-таки ты влипла, бедная девочка.

— Работала, — сказала я, глядя снизу вверх на милиционера ясными голубыми глазами. — Она уволилась.

— Вот как! Когда же?

— Неделю назад.

— А где ее можно найти, вы не знаете?

Фигушки, Алену я вам не выдам. Даже если она вляпалась по уши, это ее прошлая жизнь, а в новой не должно быть и воспоминания о наркотиках, даже в виде героической борьбы нашей милиции с распространением дурмана.

— Не знаю, — сказала я. — Она ведь не москвичка, наверное, уехала к себе домой. У нее там какие-то проблемы.

— Вам известно, что за проблемы?

— Нет, извините, я не вникала.

— А где ее постоянное место жительства?

Я пожала плечами:

— То ли Ростов-на-Дону, то ли Нижний Новгород, не помню.

— Ну-ну, в огороде бузина… — пробормотал кожаный.

Двое других уже закончили потрошить «Теремок». Даже с кладовкой было покончено. Я знала, что мой магазин очень маленький, но не думала, что его можно обыскать за полчаса. Даже обидно.

— Ну что? — повернулся длинный к своим соратникам, когда две потные глыбы вывалились из двери.

— Ничего, — бросил один.

Кожаный беззвучно выругался и снова повернулся ко мне.

— Если Борисенко здесь появится… — он почему-то запнулся. — Ладно. Пошли.

— Стойте! — встрял вдруг Сашка. — А где ваш ордер на обыск?

— Ордер вы получите у прокурора.

С этими словами майор с непонятной фамилией и его свита быстрыми шагами двинулись по коридору и растворились в сверкающих просторах «стекляшки».

— У какого прокурора? — про себя проворчал Сашка. Спрашивать было уже некого. Мы ринулись на помощь Нюше. К счастью, время было слишком раннее для наплыва покупателей.

На удивление, следы разорения оказались не слишком вопиющими. Бойцы невидимого фронта даже ничего не разбили, а самые мелкие вещички вроде колокольчиков вообще не тронули. И то сказать, как можно спрятать наркотик в колокольчике?

Втроем мы ликвидировали последствия шмона, а я про себя радовалась, что не сказала о том, где находится Алена, никому, даже Нюше и Сане. Правда, я сделала это из этических соображений, чтобы соблюсти тайну лечения, а оказалось, очень кстати.

Несмотря на потрясение — милиция! обыск! — мы с Нюшей радовались, что все так быстро и безболезненно кончилось. Только Сашка был недоволен и все бурчал себе под нос: «Какой прокурор? При чем тут прокурор?».

— Слушай, Котенок, — сказал он наконец. — Что-то они финтят, эти менты. Ордер на обыск тебе должны были дать в руки, на подпись. И понятых привести.

— А ты откуда знаешь? — удивилась я.

— Откуда, откуда! Книжки читал. А еще они слишком деликатно обошлись с магазином. Отдел по наркотикам обычно не церемонится.

— Ну, и что ты этим хочешь сказать? — спросила я, отнимая у него черепаху Донателло и передавая Нюше, которая по своей излюбленной привычке уже стояла на стремянке и наводила порядок на верхних полках. Шкафообразным борцам с наркотиками для того, чтобы достать досюда, нужно было лишь протянуть руку.

— А то, что они этот обыск провели незаконно, — сказал Сашка, — если вообще…

— Что — вообще?

— Ну… Ты его удостоверение видела?

— Мне не до того было. Ты же смотрел.

— А я в них что, разбираюсь? Майор Баранов, оперуполномоченный. Так было написано. Слушай, давай проверим.

— Проверим что?

— Майора Баранова. Есть ли такой в отделе.

— И как ты будешь проверять?

— Не я, а ты. У тебя же есть менты знакомые. Те, которым ты мамину диету на дороге диктовала.

— Здравствуй, Саша, Новый год! Это же гаишники. Какое отношение они имеют к наркотикам? То ж, наверное, МУР, центральное отделение.

— Кать, ты не гадай, а проверь, — настаивал Сашка.

Я рассердилась:

— Сейчас всю брошу и буду искать по улицам знакомых гаишников! Отстань. Если хочется поиграть в детектив, то это не ко мне и не у меня. Ясно?

Саша вздохнул над моей ограниченностью, но видно было, что мысль свою о проверке кожаных муровцев он не оставил.

— Это из-за Аленки, да? — шепотом спросила Нюша, как будто ЧеКа не дремлет и до сих пор нас слушает. — Ну и ну! Они, наверное, думали, что она держит наркотики на работе. А если бы она и правда, представляешь?..

К счастью, в этот момент пришли покупатели, молодая пара, новоселы, которым нужен был домовенок. Это избавило меня от вопросов и предположений моих работников. Хотя собственные вопросы от этого не исчезли. Может, съездить в клинику и задать их Алене?

Помимо всего прочего, была еще какая-то мелочь, царапающая меня изнутри, как заноза. Что-то связанное с визитом ментов и отравляющее жизнь, хотя налет благополучно миновал. Я думала об этом весь день и думала бы, наверное, еще год или забыла назавтра, если бы не покупатель, который пришел после обеда и купил двух соломенных монашек из Чехии.

Я ничего не сказала Сашке, а Нюше тем более. Я просто оставила их вдвоем — пусть привыкают, а завтра братец Кролик уже может стоять за прилавком один. А сама отправилась по подсказанному мне братом, но очень неопределенному адресу. Гоняться по Москве за гаишником — трудно придумать более дебильное занятие.

На Петровке, где меня полгода назад остановил лейтенант Цыплаков, стоял какой-то другой дозорный. Он вытаращил глаза на идиотку, которая по собственной воле остановилась у поста и сама идет в руки охотнику. Узнав, что я ищу Цыплакова, он потерял ко мне всякий интерес: штрафовать меня теперь было стремно (вдруг я Цыплакову знакомая или родственница), а помогать мне в поисках он не собирался.

— Я дочь Анны Калинкиной, автора солнечной диеты, — сказала я в равнодушную спину.

Гаишник повернулся в профиль и посмотрел на меня пустым глазом. Он был молод и худощав, и диеты ему были ни к чему. Я снова села в машину и пустилась в путешествие по большим дорогам.

Следующий юноша с полосатой палочкой довольно вежливо мне объяснил, что Цыплакова не знает, потому что в этом округе недавно и не всех еще запомнил по именам. Этот ответ навел меня на тревожную мысль о том, что мой лейтенант тоже мог перейти в другой округ и тогда ищи эту похудевшую иголку в стогу милицейского сена. Мои переживания усугубил следующий постовой — он прекрасно знал Цыплакова и сообщил, что тот в отпуске. Усталая и потная, несмотря на ветреный день, со слезящимися от предзакатного солнца глазами я развернулась и поехала обратно в магазин.

Тут меня и тормознул мой драгоценный Цыплаков. Я так обрадовалась, что чуть не сбила его с ног.

— С ума сошли? Документы! — рявкнул он, отскакивая из-под колес.

— Здравствуйте, товарищ лейтенант! — радостно заорала я в ответ, вылезая из «ситроенчика».

Он еще больше посторонился, наверное, опасаясь, что нарвался на сумасшедшую. А вдруг он уже ничего не помнит — ни диету, ни Анну Калинкину, ни меня, благодетельницу?

— А вы в хорошей форме, — продолжала я, жизнерадостно улыбаясь, — еще несколько кило сбросили?

Физиономия лейтенанта постепенно зверела. Он явно меня не узнавал.

— Товарищ Цыплаков, да это ж я! — воскликнула я наконец с разбитной интонацией прекрасной няни из ужасного сериала. — Я, Катя Артемьева!

— Ох, — сказал Цыплаков. — Екатерина Григорьевна! Как это я вас не признал? Солнце в глаза, вон оно что. Как поживаете? А я действительно похудел, да. Разными диетами стал увлекаться, думаю вот на йогу в клубе милиции записаться. Вы как, рекомендуете?

— Еще как рекомендую, — с готовностью ответила я. — А я вас искала, товарищ Цыплаков. Мне надо с вами поговорить.

— Поговорить? — растерялся лейтенант. Он оглянулся на стеклянную будочку, куда уводили особо строптивых штрафников, и, видимо, тут же понял, что это не очень подходящее место для разговоров. В самом деле — где же мне с ним говорить? Не в кафе же приглашать милиционера.

— Давайте посидим в машине, — сообразила я.

Не знаю, насколько убедительным показался ему мой рассказ. Для меня главным было то, что несколько месяцев назад, в феврале, когда с легкой руки Алены я питалась ведической пищей и глотала колеса, принимая их за таблетки, очищающие кровь, ко мне приходили два хмыря и уговаривали продавать и рекламировать этот самый очистительный греним и другую муть. Страшно подумать, что было бы, если б я согласилась. Они, наверное, рассчитывали, что я уже сильно подсела на колеса и стала управляемой. И не учли мою патологическую забывчивость, ведь таблетки я принимала в лучшем случае через раз. Алена потом божилась, что их не знает, и, может быть, говорила правду. Просто информация о магазине, где хозяйка увлеклась гренимом, потекла по своим каналам и дошла до заинтересованных людей. Но главное — у тех торговцев дурью были одинаковые стертые, постные лица, из-за которых я про себя назвала их пасторами. Такие же физиономии были у милиционеров, обшаривших мои полки. И вспомнила я об этом лишь тогда, когда совершенно посторонний в этой истории дяденька купил соломенных монашек.

По тому, как слушал меня старший лейтенант Цыплаков, я поняла, что несу полный бред. Но стоило мне произнести фразу об ордере на обыск, который надо получать у прокурора, он сразу сделал стойку. Выходит, Сашка опять оказался прав! Вот вам и отмороженные программисты!..

— Майор Баранов? — переспросил лейтенант, записывая в свой блокнотик (хорошо хоть, не на штрафной квитанции, как тогда мамин рецепт!). — Сию минуту я вам, Екатерина Григорьевна, это узнать не смогу. Но как узнаю, звякну. Телефончик свой дайте.

Позвонил он через два дня. За это время я успела начисто забыть об обыске и пасторах в кожаных тужурках, потому что произошло ТАКОЕ!

Продюсер Брянский вернулся из отпуска, и мы все просто о… о… ну, не знаю, как это прилично сказать! Я обычно не пользуюсь ненормативной лексикой, такое уж у меня старомодное воспитание. Но ни одно нормативное слово не в состоянии выразить того, что почувствовал весь коллектив компании, когда Владимир Брянский легкими шагами вошел в павильон — веселый, загорелый и похудевший в два с половиной раза!!!

Не успела я привыкнуть к новому образу начальника, как случился новый культурный шок. Володя вдруг начал проявлять ко мне подчеркнутый интерес и при этом вел себя уверенно и даже настойчиво: подходил близко и наклонялся, опираясь о стену над моей головой и как бы отгораживая меня в некоем интимном пространстве, смотрел «со значением», прищурив серые глаза, и даже как-то двусмысленно шутил. Я давно догадывалась, что нравлюсь ему, несмотря на все его наезды. Выходит, он грубил и в упор меня не видел оттого, что стеснялся своей полноты, а теперь считает себя вполне достойным флирта с такой красавицей, как Катя.

Неужели он действительно такой дурак? От этой мысли я расстроилась, и даже веселый желтый день (омлет, корнфлекс, консервированная кукуруза, бананы, лимонный сок) не исправил моего настроения. Весь зеленый день я тоже ходила раздраженная, избегая Брянского, к полному его изумлению: а сейчас-то, мол, что не так? Текст, сочиненный для программы Черепановым, казался мне тупым, сам редактор — бездарным занудой, а приглашенные гости — надутыми снобами или набитыми дураками.

А тут еще позвонил Цыплаков и в точности подтвердил Сашкины подозрения: никакого майора Баранова в отделе по борьбе с наркотиками нет и про мой магазин там ничего не знают.

— Что же это значит? — ошарашенно спросила я.

— Похоже, поставщики вашей девушки нарисовались, — спокойно ответил лейтенант. — Вы говорили, она пропала (я не стала открывать гаишнику правду про Алену — все же работник органов, кто его знает, — а сказала, что она вдруг исчезла неведомо куда), значит, пропала не с пустыми руками и не расплатившись. Вот они ее и ищут вместе с товаром.

Час от часу не легче.

За Алену я особенно не беспокоилась, пока она в клинике. Лев Аркадьевич знает, с кем имеет дело, и служба безопасности у него налажена так, что президент может позавидовать. Даже не знаю, за что мы больше платим — за курс терапии или за трехметровые стены, электронный фейс-контроль и вооруженную охрану по периметру территории.

Я порадовалась, что заплатила за месяц вперед и Алена пока, как говорят в кино, «в надежном месте». Но нельзя же держать ее там вечно, на это никаких моих гонораров от передачи не хватит. Остается надеяться, что она успеет быстро уехать к родителям в Рыбинск. Главное — ее в этом убедить.

— Думаю, вам придется побеседовать с оперуполномоченным, — продолжал Цыплаков безмятежным тоном, как будто советовал мне сменить протертые шины.

— Это еще зачем? — поразилась я.

— Как же зачем? Поймать-то надо этих наркобаронов.

Это я, что ли, буду ловить наркобаронов? А то мне больше нечем заняться. Нет уж, допросите моего меньшого брата, он будет в восторге, да и девушка Нюша тоже. Ложных ментов они видели не хуже меня, даже лучше, потому что я ниже всех ростом и разглядеть эти невыразительные рожи на большой высоте мне трудно. Так я решила про себя, но Цыплакова просто поблагодарила и пообещала ставить в известность, «если что». Все равно никакого «если что» не случится.

Но мой брат Сашка так не думал. Узнав, что его криминальная версия подтвердилась, он с железной уверенностью сообщил мне, что наркотические гады не оставят меня в покое. Зачем я им сдалась? А вот затем, что только я могу знать, куда делась Алена вместе с «планом», который они так усердно ищут. Вряд ли они поверили сказкам о том, что Алена свалила к себе на родину, а ты даже не помнишь названия города и называешь два населенных пункта, отстоящих друг от друга на тысячи километров.

— Ну и что? Зато названия похожи, — обиженно буркнула я. В детстве у меня всегда путались Нижний Новгород, Ростов-на-Дону, Великий Устюг и Кривой Рог.

— А Вышний Волочек и Франкфурт-на-Одере? — ехидно спросил Сашка.

Вот дурак. Я ведь говорю про то детство, когда никакой Франкфурт-на-Одере нас не касался, а названия российских городов все время звучали в телевизоре. Вышний Волочек я знала, потому что было стихотворение: «Город Вышний Волочек — мальчик или старичок?».

— Ну и что ты предлагаешь? Завести охранника? — спросила я.

— Охранник у тебя уже есть. Но это, боюсь, не поможет, — ответил Сашка совершенно серьезно.

Это он себя имел в виду. С окончанием учебы он переселился ко мне на кухню. Кухня, надо сказать, в моей квартире такого размера, что в ней можно разместить китайское общежитие, а не то что одного бедного студента. Но и бедный студент занял немало места, притащив свой мощный комп и целый рюкзак книжек по программированию и веб-дизайну. В общем, я была рада, потому что Саша не доставлял много хлопот, разве что колобродил в интернете по ночам и съедал без разбора цветную пищу, заготовленную на определенный день. Зато он мог меня защитить от нападения злодеев.

— Лучше бы тебе уехать на некоторое время, — сказал он тоном голливудского комиссара полиции.

Я махнула на него рукой, но он, как выяснилось, не шутил. Мало того, его дружно поддержали Нюша, Черепанов и позвонивший узнать, как дела, лейтенант Цыплаков. Слава богу, мама ни о чем не знает.

С магазином они справятся сами, тем более что лето — сезон относительно тихий. Только что мы благополучно отсняли новую порцию «Шаров удачи», и ведущая программы может с чистой совестью уйти в отпуск. Да и вообще мне надо отдохнуть. Когда я последний раз была на природе?

— А день рождения? — сказала я жалобно.

— Ты хочешь, чтобы он превратился в день похорон? — Сашка сделал страшные глаза.

— Не беспокойся, Катя, все подарки будут тебя ждать, — добавила Нюша.

Цыплаков тоже считал, что отдел по борьбе с наркотиками разберется без меня. В конце концов, это их проблемы, а мне надо думать о своей безопасности.

— Но куда мне? В Турцию, на Кипр? Я ведь не готовилась, да и денег нет.

Свободных денег у меня сейчас действительно было немного, все ушло на Аленину клинику. То есть жить можно было, но отправляться на хороший курорт — нереально. Оставались только дешевые варианты — Турция, Кипр, Эмираты, которые я терпеть не могла из-за жары, шума, скученности отдыхающих соотечественников и темперамента местного населения.

— Нечего! — отрезал Сашка. — В деревню. К тетке, в глушь, в Саратов.

Тут и обнаружилась интересная вещь. Оказывается, в мое отсутствие он рылся в бабушкиных старых бумагах, которые я в свое время выгребла из стола и, не глядя, сложила на антресоли. И нашел там переписку с какой-то деревенской женщиной из Тульской области, у которой они снимали дом когда-то, еще при жизни дедушки и до рождения мамы. Оказывается, бабушка писала ей сравнительно недавно, лет семь назад. Спрашивала, как дела, и можно ли наведаться в гости, если сложится.

Братец сообщил мне об этом с торжеством, как будто разгадал тайну века.

— Ты что же это хочешь сказать?.. — ахнула я.

— Ага. Что мы нашли бабушку. Или, по крайней мере, место, где она побывала после ухода.

— Но это полный привет, Саня, — сказала я.

— Нет. Это просто один из вариантов. Достаточно вероятный. Если хочешь, я просчитаю.

Ну его с его просчетами, технарь несчастный. Если есть хоть один фантастический шанс найти бабушку или ее следы…

— Единственное, что тебе не стоит мотаться по лесам одной, — размышлял он вслух. — Кто-нибудь может составить компанию? Твой Черепанов, например?

Да нет, Черепанов теперь вряд ли сможет составить мне компанию, даже «например». Наши отношения прервались незаметно и безболезненно, как рвется изрядно пожеванная резинка, если ее долго тянуть в разные стороны. Окончательно все прекратилось со вселением у меня Сашки, но это был лишь предлог.

Кстати, неизвестно еще, отпустят ли меня на телевидении.

— Известно, — сказал на это продюсер Брянский. — Известно, что отпустят. А с кем ты едешь?

Похудев, он стал гораздо общительнее.

Я пожала плечами:

— Ищу компаньона. Или компаньонку.

— Ну, компаньонку я тебе обеспечить не могу. А вот сопроводить в командировку ценного сотрудника… Если не возражаешь.

Это он мне в провожатые набивается? Как, однако, осмелел господин Брянский в своем новом имидже! А еще говорят, что форма не влияет на содержание. О том, что бытие определяет сознание, уже давно не говорят, а ведь это тоже правильно. Взять хоть Брянского.

— Да вы же только что из отпуска! — удивилась я.

И тут он мне объяснил, что, оказывается, является не только генеральным продюсером нашей компании (хотя других продюсеров в ней нет), но еще и владельцем. А следовательно, сам решает, когда и сколько ему пребывать в отпуске. Тем более что мы с ним едем не в отпуск, а в творческую командировку. Мало ли сюжетов для будущих передач можно найти в… какая там губерния? Ну вот, Тульская. Тульская губерния дала миру великих писателей Толстого и Вересаева и еще многих выдающихся людей, которых просто сходу не вспомнишь.

Мне пришлось прервать полет его мечты, уточнив, что деревня, куда мы направляемся, находится на обочине Тульской области, на ее границе с Московской, недалеко от берега Оки, зато далеко от толстовских и вересаевских мест. Но природа, судя по рассказам, там сказочная. А местные жители могут промышлять забавными поделками, которые украсят мой магазин. Так что нас действительно ждет творческое путешествие. Если он это серьезно.

Оказалось, что он серьезно. Мы запланировали поездку на неделю, рассчитывая, что за это время милиция с помощью Сашки и Нюши наверняка поймает бандитов. Перед отъездом я позвонила Льву Аркадьевичу и предупредила, что Алену могут искать. Для него в таких ситуациях нет ничего необычного, но знать стоит.

Ясным фиолетовым днем, с легким урчанием в животе от съеденных поутру печеных баклажанов (хорошо хоть, не отполировала их сливами), я вышла из дома, волоча на себе огромный баул вроде тех, с которыми вываливаются из поездов и самолетов турецкие «челноки». Володя Брянский вытаращил на меня глаза. А я всего-навсего захватила с собой ингредиенты для цветной диеты, от которой не собиралась отступать — так она меня поддерживала и воодушевляла. Набор разноцветных мисочек и кружечек, помидоры, морковка, тыква, огурцы, даже кочанчик капусты, хотя это добро, наверное, есть в деревне с прошлого года. Надеяться на новый урожай в середине июня не приходится. Ну, понятно, апельсины, бананы, первые сливы с Даниловского рынка, сыр в желтой и красной упаковке, корнфлекс, банки кукурузы и зеленого горошка, ну и по мелочи: всякие йогурты, сырочки, шоколадки в пестрых обертках. Дозволенное в любой день белое молоко можно купить по дороге. А еще на Симферопольском шоссе ближе к Туле, говорят, продают тульские пряники, которые при некотором допущении можно считать желтыми…

— Что это? — недоуменно спросил Брянский, с трудом подтягивая мою раздутую сумку к необъятному багажнику «лендровера». Он был очень хорош (Брянский, конечно. Хотя и «лендровер» выглядел неплохо) в джинсах и голубой клетчатой рубашке, под которой перекатывались мускулы, еще слегка, фантомно напоминающие жировые отложения.

— Угадай.

— Книги. Ты собираешься писать диссертацию.

— Мимо.

— Косметика «Орифлэйм». Будем распространять среди пейзан.

— Не смешно, — поморщилась я.

— Диски любимых групп, без которых ты не можешь прожить. Кассеты со всеми выпусками «Шара удачи». Археологические ценности, которые ты решила закопать обратно. Все, сдаюсь, не знаю.

— Это моя диета, — сказала я.

— Твоя — что?

Он уже успел тронуться с места и чуть не въехал в декоративный заборчик у подъезда. Наверное, эффект был бы не большим, если бы я сказала, что в сумке полный комплект моих сменных силиконовых грудей на всю неделю.

И в самом деле. Эфирное создание Катя — и вдруг снова диета. Выходит, ее изящество — не дар добрых фей, доставшийся при рождении. И эпопея с боннским супчиком — не досадный эпизод, а лишь этап в нескончаемой борьбе с собственным, не таким уж совершенным телом. Наверное, так стоило истолковать его изумленное «что?».

В десятом классе в меня был влюблен один мальчик. Он учился в параллельном классе и однажды вошел на перемене в кабинет физики, где мы с подружкой вдохновенно разъедали на двоих бутерброд с колбасой, так редко мне достававшейся. У него был полный ступор. Он выскочил за дверь и сообщил приятелю: «С ума сойти: золотистая Катюшка — и вульгарный бутерброд!» — таким тоном, как будто я занималась с этим бутербродом каким-то непотребством.

Володя Брянский в последние дни (да и не в последние тоже) смотрел на меня с таким же благоговением, как тот глупый школьник. Возможно, для него я тоже не совмещалась с вульгарным процессом еды, а уж с диетой тем более. Страшно подумать, что с ним будет, когда я попрошу остановить машину и выпустить меня в кустики. А судя по возмущению баклажанов в животе, это произойдет довольно скоро.

Мы решили ехать на его машине, потому что мой «ситроенчик» наверняка сдохнет на проселочных ухабах. Таким образом, у Володи появился шанс показать, на что способен его внедорожник, особенно с крутым мачо за рулем. Впрочем, пока мы колупались по городу, крутой мачо только бурчал себе под нос. Машин на улицах было невиданно, несмотря на воскресенье, когда народ едет не на дачи, а совсем наоборот. Впрочем, Симферопольское — курортное направление. Может, вся Москва дружно отправилась в Крым на своих колесах?

Но стоило нам пересечь МКАД, как стало просторно. Уродливые постройки быстро убежали назад, и вокруг раскинулись поля с вылизанными поселками меж холмов и радостной зеленью перелесков. Я стала припоминать книжные сравнения аккуратных европейских деревень с грязными и покосившимися русскими избами. Зарубежные авторы объясняли эту разницу ленью и пьянством русского мужика, наши отсылали к монголо-татарскому игу. А теперь можно наглядно убедиться, что и в России способны жить чисто и богато, то есть последствия ига и пьянства мы уже преодолели.

CD-плеер у Володи в машине играл ретро, «Отель „Калифорния“». Брянский начал что-то рассказывать мне из истории этой песни, но сбился и смутился. А потом все-таки спросил:

— Ну и что за диета?

Я рассказала.

— А для чего это все? — не понял он.

— Для настроения. Ну и вес контролируется, потому что прежде чем что-то съесть, думаешь.

— Забавно. А я…

И тут его прорвало. Видимо, давно хотелось поделиться с кем-то историей своего похудания, но среди мальчиков такие разговоры не особенно приняты, а близко знакомой девочки у него не было. Это я сразу поняла по энтузиазму, с которым он стал описывать свое пребывание на специальном похудательном курорте. И этот факт — отсутствие близкой девочки — меня, конечно, порадовал, хотя не особенно удивил.

Его терзали какими-то запредельными методиками, о которых даже не всегда можно рассказать. Но самое интересное — это ампелотерапия, лечение виноградом. Дело в том, что в процессе похудания у него обнаружились всякие побочные болячки, связанные с лишним весом. И три разгрузочных дня он сидел только на винограде, полтора кило в день сочных кисловатых ягод и больше ничего нельзя, даже воды.

— Поверишь, к третьему дню я перестал выплевывать косточки, сгрызал их в порошок.

— Классная диета, — сказала я, вспоминая свой капустный супчик и прикидывая, сколько мог стоить курс такого лечения, где виноград был лишь составной частью.

— Первые полдня классно, а потом рот сводит и в животе урчит, — возразил Володя.

Тут мой живот тоже вспомнил, что надо поурчать. И я решила объявить привал.

— А как ты теперь относишься к гамбургерам? — спросила я, когда мы ели картошку в мундире, который я положила считать фиолетовым, и заедали уже честно фиолетовым салатом.

Брянский возмущенно фыркнул:

— В гробу я видал эти гамбургеры! Вообще хочу перейти на полное сыроедение. По-научному называется витарианизм. И вкусно, и полезно. Вот смотри.

Он протянул мне сорванный стебелек заячьей капусты, похожей не на зайца, а на диснеевского мышонка, только с тремя ушами.

— Чистые витамины! Ешь прямо у природы из рук. Все болезни разбегаются, и живешь дольше. Я вот читал…

Сейчас он вспомнит вегетарианца-долгожителя Льва Толстого, а потом перейдет к солнечной диете Анны Калинкиной!

Володя сжевал капустного мышонка, а я, воспользовавшись паузой, перехватила инициативу и поведала ему все, что знаю о сыроедении, а также о вегетарианстве. В частности, о том, что доктор Бергер, пропагандировавший растительную пищу как панацею от сердечно-сосудистых заболеваний и рака, умер в сорок лет от инфаркта миокарда, а я сама чуть не откинула копыта после маминой солнечной диеты, которую многие превозносят и которая, кстати, — то же самое сыроедение. Что, по статистике, только 30 % диет дают ожидаемый результат. Что если мы так преклоняемся перед природой, то не стоит забывать, что именно природа сотворила человека всеядным, иначе бы она произвела его от кролика или лошади. О том, как в детстве меня кормили одними фруктами и овощами, причем по преимуществу сырыми, а я видела во сне колбасу. И говорила тут во мне не испорченность вкуса, ибо я была невинное дитя, а сама природа. И что, в конце концов, не человек для диеты, а диета для человека, о чем многие фанаты различных систем начисто забывают. Видимо, во мне прорвались все накопившиеся с детства обиды, потому что Брянский посмотрел на меня удивленно и пробормотал:

— Ну вот, я тебя учить вздумал, а ты, оказывается, профессор.

Мы вернулись в машину и ехали мирно почти до самой Оки. Володя рассказывал, как он родился недоношенным и слабеньким, как в семье вечно переживали, что он плохо ест и много болеет, и пичкали его пивными дрожжами, слоновьими порциями черной икры и даже легендарным рыбьим жиром. А лет в десять он как начал пухнуть на этих дрожжах… В общем, знакомая история. А я смотрела на его круглые бицепсы под рубашкой и думала, удастся ли нам сохранить на все время путешествия чисто дружеские отношения, и если нет, то как он это себе представляет.

Впереди блеснула река. За мостом Володя остановился, и мы вышли из машины. Пейзаж был фантастический. Она, вся в сверкающих чешуйках ряби, походила на огромную, бесконечную змею, извивающуюся среди холмов. Стояла тишина, лишь за горизонтом гудел невидимый трактор. Кругом расстилались поля или луга, я в этом плохо разбираюсь, да и какая разница. Главное, что от ощущения простора хотелось запеть и взлететь.

— Как-нибудь приедем сюда вечером, — сказал Володя. — Здесь закаты должны быть классные. Я поснимаю.

Он и сейчас сделал несколько кадров каким-то навороченным цифровым аппаратом. На крошечном экранчике уменьшенный во много раз пейзаж выглядел глянцевым и ненатуральным, но я не стала говорить об этом вслух. Может, на фотографии будет по-другому. «Лендровер» двинулся дальше.

Мы миновали границу Московской области и лишь через несколько десятков метров обнаружили указатель, обозначающий начало Тульской. Между ними, очевидно, лежала нейтральная полоса с цветами необычайной красоты (что правда) и полным безвластием. У нас была карта, ее взял предусмотрительный Володя. Я бы, конечно, не догадалась. Мне казалось, что, как в Москве, язык доведет нас до домика тети Маруси — так звали бабушкину знакомую. Надо только время от времени останавливаться и спрашивать: а где тут деревня Филатово?

Спрашивать было некого. Свернув на боковую дорогу, мы оказались абсолютно одни в целом мире. Лес обступал нас со всех сторон, солнце плясало в верхушках сосен и берез. Изредка сквозь деревья просвечивала полянка, и мне показалось, что оттуда подмигивают яркие огоньки земляники.

— Слушай, давай погуляем? — взмолилась я, совершенно забыв о том, что день сегодня фиолетовый, с красной ягодой несовместимый. Но в руководстве к диете написано: если очень хочется…

— Да ты в деревне нагуляешься, — удивленно покосился на меня Володя. Ему не очень нравилась облупленная бетонка, и он хотел поскорее ее миновать.

— А вдруг там леса не будет! Смотри, какая прелесть!

Несмотря на нашу зарождающуюся дружбу, возражать мне он пока не умел. Мы свернули на обочину, припарковали джип и углубились в лес.

Земляники не было, хотя по сезону ей уже полагалось вылупиться. Зато были цветы — и еще сколько! — радостная зелень, мягкие тропинки и серебристые паучки на кустах. Мы шли то вместе, то расходясь, пропуская между собой ветвистые заросли, и мне ни разу не вспомнился магазин, который, казалось, был моей единственной вечной любовью и заботой. Наркодилеры, Алена, съемки, передача, брат Сашка, черепаха Леонардо и даже мама маячили где-то на краю сознания, как виденный в детстве фильм. Я даже не думала о том, что мы едем в то место, где могут что-то знать о бабушке, и что нам предстоит еще найти неведомую тетю Марусю, которая неизвестно как отнесется к моему появлению, да еще с сопровождающим. Сопровождающий мой молчал, что было очень кстати в прекрасном лесу. Тропинки кончились, и мы шли по траве, то мягкой, то колючей, и наконец попали на плантацию заячьей капусты, где Володя не мог не остановиться.

— Давай наберем, — сказал он, — салат сделаем.

— Она завянет через десять минут, — возразила я.

— А крапиву? Ты любишь крапивные щи? Моя тетя иногда варит, это просто объеденье!

— Крапиву надо собирать в мае, сейчас она уже жесткая, — почему-то мне все время приходилось его обламывать.

Мы уселись на заячью капусту.

— А еще можно делать салат из листьев одуванчика, — мечтательно произнес Володя, засовывая в рот целую охапку ушек Микки Мауса, — только я не знаю как Хотя что тут может быть сложного? Нарезать и залить маслом. А помнишь у Брэдбери вино из одуванчиков? Хорошо бы узнать рецепт.

— По-моему, вино из одуванчиков — это художественный образ, — сказала я. — Ты что, голодный?

— Ага, голодный. Ну ничего, сейчас вернемся обратно, что-нибудь прямо в машине перехватим. Нет, не образ. Он даже рассказывает, как его делать. Но я читал в детстве и тогда не обратил внимания.

Уходить из леса страх как не хотелось. Но он был прав, действительно надо ехать. Да и желудок напоминал, что пришло время обеда. На обед у меня были запланированы мюсли из фиолетовой коробочки и копченая говядина, в основном бордового, но местами малинового и даже где-то фиолетового цвета.

Мы побрели обратно. Солнце стояло в зените, летучая живность звенела в воздухе, а ноги, не привыкшие к блужданию по кочкам и высокой траве, уже гудели. Брянский, от голода наверное, теперь болтал непрерывно, снова воспевая сыроедение, полезнее которого нет для организма, особенно если фрукты и овощи не покупать в магазине, а срывать с ветки…

— Морковку, например, срывать с ветки или арбуз, — сказала я. — Слушай, а мы туда идем?

— Естественно, — ответил он. — Только не туда, а обратно. Когда мы шли туда, солнце светило нам сбоку в левый глаз. А сейчас в правый. И шоссе гудит. Все правильно.

Никакого шоссе я не слышала, а солнце, по-моему, светило со всех сторон, рассыпаясь по веткам и стволам. Хорошо, что со мной такой умный и уверенный в себе мужчина, который всегда точно знает, куда мы идем.

Это была моя последняя безмятежная мысль. Потом в душе стала незаметно рождаться тревога. Она росла, раскидывала в разные стороны цепкие побеги и распускала злобные фиолетовые цветы. Володя замолчал и угрюмо оглядывался по сторонам. Несколько раз мы меняли направление, и солнце светило нам то спереди в третий глаз, то сзади в макушку. Шоссе, которое я наконец услышала, гудело со всех сторон, и когда мы вышли на это гудение, оно оказалось линией электропередачи, под которой росли зонтики-мутанты, гигантские, как тропические пальмы.

— Заблудились, — сказал Брянский и посмотрел на меня виновато. Наверное, думал, что я сейчас начну возмущаться и закатывать истерику. Ничего подобного я, конечно, делать не собиралась, но чувство было глупое и противное. Мы оказались не бывалыми путешественниками, уверенно продирающимися на внедорожнике сквозь нехоженую сельву, а городскими лохами, умудрившимися заплутать в подмосковном лесу.

Володя достал свой мобильный и убедился, что он не работает — мы были слишком далеко от цивилизации и сотовых антенн. Хотя куда мы могли позвонить? В районный пункт вызова такси? В МЧС с просьбой прислать за нами вертолет?

— Если пойти вдоль линии, — неуверенно начал Брянский, — то в конце концов можно прийти…

— К ближайшей электростанции, — закончила я. — Кажется, она в Кашире. Давай, наоборот, уйдем отсюда. У меня от этого звука крыша едет.

Мы вернулись в лес. Здесь по-прежнему было тихо. Солнце садилось и светило нам в нос или в уши, в зависимости от того, каким местом мы к нему поворачивались. Стало самую чуточку прохладнее, и мне пришло в голову, что мы можем не выбраться из этих дебрей до темноты и тогда придется ночевать в лесу.

Я испугалась, но не ночевки под открытым небом. Я испугалась, что стоящий рядом со мной сильный и уверенный мужик сейчас тоже поймет это и запаникует. И тогда все кончено. Во-первых, я не знаю, что делать с паникующими мужиками, если их нельзя выставить за дверь или самой хлопнуть дверью. Во-вторых, я никогда уже не смогу его уважать.

Я осторожно взглянула на Володю Брянского. Он выглядел раздосадованным и озабоченным, но не более. Может, обойдется?

— Как ты относишься к лесным походам? — спросил он. — К условиям жизни, максимально приближенным к природным?

И тут я поняла такое, что чуть не бросилась ему на шею. Он тоже боялся, но боялся за меня! Что я начну паниковать. А он не знает, что делать с паникующими женщинами, и так далее.

У меня было смутное представление о лесных походах. При всей любви к здоровому образу жизни мои родители были домоседами, и все наше общение с природой ограничивалось парками или дикими летними лагерями на Азовском море, где с лесом было напряженно.

— Пока не стемнело, надо собрать поесть, — сказал Володя, не дожидаясь моего ответа.

Не знаю, как он мог думать о еде, когда впереди — ночь в дремучей чаще, полной голодных хищников. Он уверен, что мы сами не станем едой? И что он, интересно, собирается есть? Листики и веточки?

— Существуют съедобные корешки, только я их не знаю, — бормотал Володя. — Жаль, что не удалось найти землянику. Грибов еще нет. Сейчас, Катя, надо постараться выйти на полянку и нарвать одуванчиков и клевера.

Легко сказать — выйти на полянку! Под деревьями уже стояли дымчатые сумерки. Ночь в июне только шесть часов, но в лесу это будут шесть часов тьмы египетской. Может, лучше поискать место для ночлега?

— В-володь, — сказала я, слегка дрожа, но еще не паникуя. — Одуванчики и клевер уже закрылись. И полянки тут нет. Мы ели сегодня утром. Человек может жить без еды несколько суток.

— Может-то может, но разве это жизнь, — вздохнул Брянский.

Я пресекла его попытки вернуться на опушку с заячьей капустой. Лучше остаться голодным, чем наедаться кислятины на пустой желудок. Да и где бы мы сейчас эту опушку искали?

Оставалась самая главная, на мой взгляд, проблема — ночевка на голой земле. В общем, замерзнуть мы не должны были — выходя из машины, я надела джинсовую куртку, чтоб не расцарапать руки, а Брянский был в жилетке с кучей карманов. Но почему-то меня слегка знобило, наверное, от волнения.

Обрызгавшись репеллентом из баллончика, который нашелся в одном из Володькиных карманов, мы почувствовали себя защищенными от главных врагов, которые уже подбирались к открытым участкам тела, грозно звеня. Место под разлапистой сосной, где земля была колючая от иголок, но сухая, показалось нам подходящим.

— Я лягу на землю, а ты сверху, — сказал Брянский своим продюсерским голосом, как будто рассаживал участников передачи. — Раньше я, правда, больше годился на роль надувного матраса. Но холодно тебе не будет. Да и жестко тоже.

Еще никогда мне так деловито не предлагали лечь вместе. От этого стало смешно. К тому же вспомнился стишок, который я услышала в детстве, и он показался мне страшно неприличным:

Нет уж, неизвестности любви мы оставим до другого раза.

— Давай проверим дерево на предмет муравьев и сядем к нему спинами, — сказала я. — Так будет лучше всего.

Мы посветили на сосну телефонными дисплеями, но муравьи, наверное, ушли спать. И меня тоже потянуло в сон.

— Жаль все-таки, что не успели набрать одуванчиков, — вздохнул Володя и подставил руку под мои плечи. Это оказалось мягко и тепло.

— Скажи честно, что тебе хочется хороший кусок жареного мяса, — ответила я. — Помнишь, у О’Генри есть рассказ, где мужчина и девушка где-то оказываются без еды и мечтают о разных вкусностях…

— А она ему накануне доказывала, что девушки никогда не хотят есть. Помню. Это я у нас в роли той девушки, да?

«А я в чьей роли?» — подумала я и заснула на плече у своей «девушки».

Утро сверкало и переливалось. Сверкали капельки росы в солнечных лучах, переливались птичьи трели над нашими головами. Воздух был свежим и душистым, как букет. Да могло ли быть иначе, ведь сегодня мой день рождения!

Об этом я сообщила Володе, когда мы снова собрались у сосны после утреннего туалета и умывания за разными кустиками. Росы хватило даже на то, чтобы кое-как утолить жажду.

— Да ну? — удивился он, притопывая, чтобы размять затекшие от сидячего сна ноги. — А раньше не могла сказать? У меня для тебя и подарка-то… погоди… А ты знаешь, кажется есть.

Эти слова он произнес, засовывая руку в один из своих бесчисленных карманов и к чему-то прислушиваясь. Сперва было тихо, если не считать ликующего звона лесного утра. И вдруг на нас обрушилась какофония мерзких, пронзительных звуков, от которых птицы должны были не просто замолчать, а немедленно улететь обратно в теплые края, а листья — пожелтеть и осыпаться. Но для нас это противное завывание было райской музыкой. Мы подпрыгнули от неожиданности, бросились друг другу на шею и помчались сквозь заросли к родному «лендроверу», который скулил, как огромный щенок, в двух шагах от нашего ночлега.

— А почему ты вчера этого не сделал? — спросила я, прожевав сыр с огурцом. Мы сидели в кабине, словно опасаясь снова потеряться в лесу, и самозабвенно поглощали мои запасы, смешивая все цвета радуги.

— Идиот потому что! — радостно крикнул Володя, запихивая в рот кусок красной, а совсем не фиолетовой говядины.