Мирослава
Вся неделя проходит в таком же режиме. Видимся с Матвеем только в универе, а ещё он несколько раз приходил ко мне ночью, и я засыпала в его объятиях. Дома Матвея как будто подменяли. Он не целовал так страстно как днём. Он не трогал меня и не доводил до оргазма. Он просто прижимал к себе, обнимал, и я засыпала самой счастливой.
У нас с ним, как-то никогда не было времени разговаривать о прошлом. Он не спрашивал обо мне, я не спрашивала о нём. Не потому что мне было неинтересно. Наоборот, слишком любопытно. Но, мне было неловко. Если бы он хотел, сам бы что-то рассказал о своём детстве. Как я, например, рассказала ему о своём. Мне казалось, что он тоже что-то расскажет после меня. Но, Матвей, наоборот, замолкал, и погружался в свои мысли.
Он сильно изменился за эту неделю. Я не знаю с чем это связано. И связано ли со мной и скорой свадьбой. На вопросы мои, отвечал уклончиво.
Каждый учебный день Рустам забирал меня. Мы либо ехали к нам домой, либо же в кафе сидели. Мы много говорили. Ничего серьёзного. То о том, то о сем. Раньше так и было. Мы часто и много общались. Мне было с ним легко. Как с другом. Он старше, опытнее, умнее. Девчонки восхищались им. Мне же было приятно его общение. Пока нас не обручили. До этого я считала его другом. А когда поняла, что он навсегда со мной, стало плохо. Другом он нравился мне больше.
Иногда в процессе разговора, я ловила себя на том, что потеряла нить самого разговора. Что мыслями вернулась к Горскому. И это происходило очень часто.
— Мирусь, ты, где летаешь?
— Прости, задумалась, — обычный вечер пятницы и мы сидим в дальнем углу ресторана Мурада.
— Я завтра уезжаю, приеду в воскресенье утром, — смотрю на него и глупо улыбаюсь. Он уезжает завтра на день. Мы с Матвеем сможем побыть вместе. Сегодня записки так и не получилось достать. Рустам забрал меня раньше обещанного времени. А теперь, получается, мы останемся с ним вдвоём. Настроение поднялось до небес, и даже следующая фраза Рустама, не опустила меня к земле. — Во вторник репетиции церемонии. Ты помнишь?
Забудешь такое. Каждый день все мне об этом напоминают. Мама, папа, Рустам, Мурад, Алина. Все и по несколько раз. Такое чувство, что все думают, что у меня проблемы с памятью. Рустам кладёт свою руку на мою, и немного сжимает её.
— Меньше чем через три недели свадьба. Ты, — замолкает на секунду он, выдыхает с груди воздух и замирает, — Будешь моей.
Улыбается.
— Вечность этого ждал, — заключает.
Я тускнею. Чувствую, как к глазам подступает влага.
Зачем Рустам?
Почему именно я?
— Ты плачешь? — вдруг спрашивает он. А я и, правда, плачу, но нет, ни всхлипываний, ни криков, ни истерик. Просто одинокие слезинки покатились с глаз. — Ты боишься? — понимает он по-своему мои слезы.
Я лишь утвердительно киваю. Что я могу ему сказать? Что?! Кто я такая, чтобы идти против его семьи? Даже Горский, если бы хотел, не смог с ними потягаться. А кто такая я?
— Не бойся, малыш, я буду хорошим мужем.
Малыш… Муж… Оба слова режут ножом. Малыш я для Горского. А Рустам для меня муж. Вот такие вот реалии. Горькие. Колючие. Жестокие.
Суббота. Наконец-то. Долгожданная.
Целое утро кручусь возле зеркала. Раньше я не заморачивалась своим внешним видом, что на мне одето. Как я в этом выгляжу. Есть или нет макияж. Волосы в пучок или распущены и уложены. Не заботило чужое мнение. Не заботили взгляды парней или же их отсутствие.
А вот только стояло Горскому появиться в моей жизни, и я начала меняться. Мой мир менялся вокруг, и я внутренне — только с ним. Хотела ли я этого или это происходило, автоматически, не знаю. Просто процесс саморазрушения и трансформации запущен, и остановить его невозможно.
Сегодня на мне легкий сарафан, на ноги надела ботинки, а на плечи косуху, которую мне подарила Ава. Ей подарила сестра, но не угадала с размером. А мне подошла идеально. Правда это было еще осенью, а я её ни разу так и не одела. Сегодня же, мне впервые захотелось изменить свою одежду.
— Мира? — мама встречает меня в коридоре, когда я уже обуваюсь. — Ты куда так оделась?
План был сбежать до её появления, но, к сожалению, он провалился. Я теряюсь всего на пару секунд.
— К Аве еду. Сестра её прилетела на пару дней в гости, по этому поводу Ава устроила девичьи посиделки. Как тебе мой наряд?
Чтобы избежать ненужных высказываний мамы в адрес моей одежды, сходу сама спрашиваю. Вряд ли услышу комплимент. Но это, же мама, на неё нельзя злиться.
— Не плохо, — заключает мама, когда осматривает мой внешний вид.
Ого. "Не плохо" с маминых уст, это подобие "бомба", "вау", "чудесно", "красиво" и тому подобное. Я даже улыбаюсь, искренне.
— Ты изменилась, дочка.
— Это хорошо или плохо? — мама не знает причины моих изменений, и уверена, если б знала, дело б закончилось плохо. Та и ответ её не столь важен, ведь он ничего не изменит. Горский уже изменил меня, и стать прежней у меня не получиться. Разве, что стереть память под ноль.
— Не знаю хорошо это или плохо. Просто ты другая.
Ответ ничем мне не помог. Что и следовало ожидать. Мама погрузилась дальше в свои мысли. Она тоже изменилась. Больше я не слышу от неё похвалы в сторону будущего мужа. Не слышу радости в голосе о предстоящей свадьбе. И улыбка с лица исчезает, когда появляется Рустам.
— Мам, я побежала. Опаздываю.
Я и правда опаздывала. Матвей должен был забрать меня в одиннадцать. А уже половина двенадцатого. Несколько раз телефон сообщает о входящем смс.
По ступенькам не бегу, а лечу. Дыхание затрудняется, а ноги, кажется, и вовсе сейчас откажут. Мышцы напоминают о своём существовании, и более того, даже болеть начинают. Но я темп не уменьшаю. Хочу к нему в объятья. Соскучилась ужасно.
Горский опирается об машину, а как только видит меня, отлипает от неё, и идёт навстречу. Медленно, ровно. Но в каждом его шаге такая сила, что я ещё быстрее бегу. Только в его объятьях я в безопасности.
Когда добегаю, он подхватывает меня, обнимает и кружит. А я как дурочка кричу и смеюсь от счастья, и ещё сильнее прижимаюсь к нему. Не хочу, чтоб отпускал. Никогда. Так бы и умерла в этих объятьях.
Мирослава
Как только попадаем в машину, Матвей срывается и увозит подальше от дома. Едем как всегда в район, где меньше всего можем встретить знакомых. О такой возможности вообще стараюсь не думать. Просто нельзя.
— Ты сегодня не похожа на себя.
— Сегодня все замечают мои изменения. Я просто накрасилась. Волосы накрутила. Вот и всё.
— А ещё платье одела. Но, малыш, я не об этих изменениях. Ты мне нравишься любая. И даже худи твоё, я люблю. И макияж тебе можно не носить, потому что ты и без него красивая. Что-то в твоих глазах, улыбке, даже походке.
Не знаю, что ответить ему на это. Он прав. Даже мама это заметила. Горский изменил меня на уровне ДНК. А говорят такое невозможно. Ха, ещё как возможно. Сама бы не поверила, если бы это не произошло со мной.
Матвей предлагает посидеть в кафе. Но я не хочу. Там много лишних людей. А мне хочется только его и с ним.
Поэтому мы не нарушая наши правила, берём еду, заказанную в ресторане, и едем на набережную. Это моё любимое место во всём Лондоне. Мы так много раз были тут с Горским, что я сбилась их считать. Но если бы кто-то попросил рассказать о какой-нибудь из встреч, я бы всё в подробностях рассказала. Потому что оно живёт у меня в сердце. Каждая секунда, проведенная с ним, навсегда останется со мной.
Мы дурачимся, и играемся едой. Матвей нагло вымазывает мои голые плечи кетчупом, а потом жадно его слизывает. Что творится в эти секунды в его глазах, нельзя описать. В них сам дьявол искуситель, который, не соблазняя, соблазняет меня. Каждое его касание. Каждый выдох на мою кожу. Каждая капля его слюны. Это нечто безграничное и соблазнительное. Это чертов рычаг давления, на мои интимные органы. Потому что я не просто горю между ног. Я каждый раз всё сильнее и сильнее пылаю, а потушить не выходит. Мне так мало его.
И к черту все мои мысли. Всю мою жизнь в будущем. Я хочу Горского полностью. Я хочу попробовать его внутри себя. И эти пагубные мысли не покидают мою голову уже давно. Как не пытаюсь отогнать, как не пытаюсь напомнить себе всего одно правило, которое нельзя нарушать. "Девственность — должна остаться для первой брачной ночи".
Ничего не работает.
Ни-че-го!
— Малыш, ты, где летаешь? — голос Матвея возвращает в реальность. Его губы так близко к моим, как же хочется почувствовать их везде.
— Тут я. Тут, — улыбаюсь ему и своим мыслям. Оказывается похоть это страшная сила. Она сильнее рассудка.
— Не забыла, у нас сегодня по плану записки. Кто первый ты или я?
— Давай ты.
Матвей ныряет рукой в наш чудо сундучок, и достаёт оттуда бумажку его цвета. Я ныряю и достаю свою.
— Читай, — говорю я.
— Тату, — читает он, а я улыбаюсь.
— У меня тоже такая была. Поэтому я свою бумажку бросаю обратно, — что и делаю, даже не открыв. — Пусть эта записка будет одна на двоих.
— Малыш, но так нечестно. А вдруг там, что-то другое.
— Теперь мы об этом не узнаем. Я хочу тоже тату. Давай сделаем это вместе.
— С твоих уст, это звучит слишком сексуально.
Я краснею от двусмысленности его слов, но не отворачиваюсь. Смотрю в бездну его голубых глаз. Там волны поднимаются, и тайфун уже направлен на меня. Сам же Матвей наклоняется и целует. Эйфория — это единственное, что я сейчас ощущаю. Остро, горячо и…
Боже, каждый раз во мне столько эмоций рядом с ним, что я уже теряю возможность их описывать. Секунда за секундой углубляюсь в своего Горского.
Матвей ласкает мой рот своим языком, руками раздвигает колени, отодвигает трусики в сторону и трогает между ног. Если бы была возможность открыть глаза, они обязательно бы у меня закатывались от удовольствия. Но возможности нет. Я кайфую, улетаю, превозношусь.
После оргазма, который накрыл меня с головой, мы ещё долго сидим в машине. Матвей гладит мои руки, волосы, лицо. А я глажу его. Мне так спокойно и хорошо с ним.
Потом мы едем в салон. Мне всегда нравились тату. У Авы есть, у Крис есть, у Агнессы есть. У многих есть. У меня нет. Я когда-то говорила Рустаму, что хочу сделать. Он был не против, но разрешил только после свадьбы, дабы мать не нервировать. Сделаем вид, что я забыла об этом, и сделала тату до свадьбы. Вот только что это будет, не знаю. Точнее знаю, что хочу. Но, Боже, как, же страшно. А если Рустам поймет, что означает моё тату. Не дай, Боже догадается.
Пока едем, смотрю картинки и как только вижу один эскиз, понимаю, что это именно то, что хочу.
Когда заходим в салон, получается Матвей идёт в одну кабинку, я в другую. Не было времени даже обсудить, кто, что делать будет. Всё потому, что Горский выбирает самый популярный салон Лондона. И попасть сюда без записи нереально. Ну, как нереально?! Для меня нереально, а для него очень даже реально.
У меня мастер девушка. Джейзи. На её теле кажется сотня тату, и все необычные и красивые.
— Что ты хочешь и где набивать будем? — спрашивает она, пока меняет какую-то штуку на тату-машинке.
— Вот, — протягиваю телефон с эскизом, — Только вместо буквы "А" хочу "М" и обязательно в квадрате. А делать вот тут.
Рукой поднимаю платье, и дотрагиваюсь до внутренней части бедра, которая сбоку от зоны бикини.
— Сделаем малышка. Будет немного больно.
Я ложусь на кушетку и жду. Когда мастер начинает бить, я содрогаюсь и пугаюсь. Но, боль быстро проходит. И на том месте, где мастер дотрагивается машинкой, я чувствую лишь лёгкое покалывание.
Матвею заканчивают раньше меня. Он заходит в кабинку, а я краснею. Хорошо, что мастер — девушка, а то совсем сгорела бы со стыда.
— И что это у нас тут? — она садится рядом, и берёт меня за руку. — Когда уже скажешь, что означает это М²?
— Обещаешь, не смеяться?
— Малыш, конечно обещаю. Ты на тело наносишь, значит это важно.
— Очень важно.
— И?
— "М" ирослава и "М" атвей, получается М². Всё просто.
— Ничего себе просто. Я бы и не догадался.
— А ты что сделал?
— Я сейчас вернусь, — говорит он и снова скрывается с виду. Я продолжаю дальше лежать и ждать окончания работы.
— Готово, — совсем неожиданно заключает Джейзи. Я даже вздрагиваю от её голоса. Поднимаюсь на ноги и сразу к зеркалу. Не знаю от чего, но вдруг на глазах выступают слёзы.
— Не нравится? — спрашивает Джейзи. А я резко разворачиваюсь и прижимаю её к себе. Обнимаю крепко-крепко.
— Спасибо, — шепчу. — Это ещё красивее, чем я представляла. Спасибо.
Матвей снова возвращается в комнату, а Джейзи, наоборот, уходит.
— Ты плачешь? — спрашивает он, и наклоняется к шее. — Я говорил, что ты вкусно пахнешь?
— Говорил, — улыбаюсь. — Плакала, — всё так же улыбаюсь. — Видишь, — платье подняла и показываю на тату, — Оно шикарное. Своё покажешь?
Матвей гладит рукой кожу ноги вокруг моего тату. Сейчас на нём наклеена плёнка и его плохо видно. Мы стоим с Матвеем и смотрим в большое зеркало. Движения его нежные, но такие возбуждающие. Снова тону в его руках. Поворачиваюсь к нему лицом и смотрю на грудь. Вижу под рубашкой тоже пленку. Отодвигаю в сторону ткань, и пытаюсь разглядеть рисунок.
— Созвездие льва, — шепчет Матвей. — А ещё, — выдыхает прямо в ухо, — М² — теперь и у меня есть.
Поднимаю глаза и смотрю в его. Боже, сколько во мне сейчас эмоций. Та и у него не меньше. Тону, захлёбываюсь собственными чувствами.
— Правда? — тоже шепчу. Мне кажется, что мы кричим, но на самом деле шепчем. Наши чувства настолько запретны, о них нельзя вслух. Даже шепотом нельзя. Но во мне переизбыток, не могу молчать. Больше не могу.
— Правда. Малыш, моё сердце без тебя вдребезги.
— Моё тоже, — шепчу ещё тише.
Хотя мне кричать хочется.
Люблю! Люблю! Люблю!
Но вместо этого, молчу. Не могу признаться.
Спустя какое-то время мы уже едем в машине. Играет тихая, расслабляющая музыка.
— Почему созвездие льва выбрал? Знак зодиака?
— Ага. А ещё у брата на груди тоже тату льва. Правда, у него там голова. Я решил скромнее.
— У тебя брат есть? — удивлённо спрашиваю я, поворачиваю голову в сторону Матвея, и снова любуюсь им. Красивый. Никогда, наверное, не насмотрюсь на него. Он тоже переводит взгляд на меня, и улыбается.
Но на мой вопрос ответить не успевает. Потому что происходит какая-то чертовщина. Горский резко даёт по тормозам, но столкновения избежать не удается. С его стороны в нас влетает машина. Основная сила удара приходится на его сторону. Стёкла вылетают, подушка безопасности срабатывает, и нас вместе с машиной несёт в сторону.
Реальность плывёт, но у меня ничего не болит. Я вроде целая. Когда вижу перекошенный взгляд Матвея, и на его лице кровь, сердце сжимается с такой силой, что вытесняет воздух с лёгких. Я начинаю задыхаться, а потом и вовсе отключаюсь.