Все сначала

ГЛАВА ВТОРАЯ

Наконец-то Вин уселась в машину и включила двигатель. Вторая половина дня выдалась хлопотной: как снег на голову свалились японцы, прибывшие на день раньше. Кое-как их все же удалось разместить, но пришлось порядком понервничать.

Обычно Вин нравилась ее работа, нравились возникавшие непредвиденные обстоятельства, нравилось встречать новых людей, чувствовать себя нужной им, помогать. Она досконально освоила свою профессию и была этим довольна, хотя, по мнению Чарли, до папочкиного процветания ей было далековато.

Какой же легкомысленной она была, когда пренебрегла уговорами родителей, мечтавших об университете! Боялась потерять Джеймса из-за учебы?

А ведь Джеймс, судя по всему, был на стороне родителей. Даже среди ласк умудрялся нашептывать, что пора бы ей поумнеть. В ответ она обвивала его руками, целовала, как он учил, и, легонько застонав, он сжимал ее в своих объятиях и валил на мягкие подушки диванчика.

Их первая любовная ночь восторга у нее не вызвала, и Джеймс во всем укорял себя, уверяя, что в следующий раз все будет по-другому… лучше. Она в этом сильно сомневалась, досадуя на свою неопытность, но он оказался прав. В следующий раз у них и впрямь получилось лучше, дело пошло на лад. С ролью любовницы она освоилась довольно быстро.

Отель Тома находился в нескольких милях от города. Была середина лета, и вдоль ярко-зеленого придорожного газона то и дело мелькали оранжевые маки. Ласковое солнце заливало поля, редкие облака отбрасывали тень на маячившие в отдалении холмы.

Внезапно на нее навалилась усталость. Возвращаться домой – к укоризненным взглядам Чарли – не хотелось. Повинуясь какой-то прихоти, Вин свернула с главного шоссе на тихую улочку, остановила машину и опустила боковое стекло. То ли от суеты прошедшего дня, то ли от переживаний в связи с возвращением Джеймса побаливала голова.

Откинув голову, она закрыла глаза, предаваясь свободному течению мыслей. Девчонкой ее часто упрекали в том, что она витает в облаках, но сейчас она в облаках парить не собиралась. Ей надо было трезво обдумать сложившуюся ситуацию. Почему все получилось именно так?

Она грустно улыбнулась – себе самой. Сегодня утром она сказала Хедер чистую правду: ее жизнь до встречи с Джеймсом была ограждена от треволнений.

Впервые она встретила его, когда выходила из магазина: задев щеколду, вскрикнула от острой боли и угодила, можно сказать, прямо ему в объятия.

Он ей оказал первую помощь – нагнулся и произвел вполне профессиональный массаж ушиба. А когда выпрямился и поинтересовался ее самочувствием, она не сразу нашлась с ответом – так была изумлена его видом.

Никогда она не видела столь безупречно сложенного и столь элегантного мужчины. Высокий, густые темно-каштановые волосы, загорелый. Пальцы на руке, только что поглаживавшей ее щиколотку, длинные; ногти ровные, ухоженные. На шее – тяжелая цепочка ручной работы, одет в кожаную куртку, такую мягкую, что ей захотелось дотронуться до нее, ощутить ее нежную бархатистость.

Удивленный ее молчанием, он внимательно взглянул на нее. Глаза у него были золотистого цвета, очень напоминающие тигриные. У Вин сразу перехватило дыхание, она испытала сильное, до того ей неведомое волнение и решила с ходу: это любовь.

Едва ли она помнила, как он поднял ее сумки и проводил к своей машине. Сказал, что довезет ее до дома, она была согласна, с ним она была готова лететь хоть на луну. Поддерживая пострадавшую под руку, Джеймс довел ее до парковки.

По дороге они разговорились, и Вин узнала, что он только что сдал экзамен на магистерский диплом в Гарварде и мечтал открыть свое дело, связанное с микрокомпьютерами, но пока что устраивался на временную работу не по специальности – из-за родителей.

Он спросил, как ее зовут, и, услышав ее дрогнувший от волнения голос, задумчиво повторил:

– Винтер[1] – странное имя.

– Я родилась зимой, в самую стужу, – смущенно пояснила она. Ей всегда приходилось оправдываться за свое имя, посему она предпочитала сокращенный вариант – Вин.

– Холодное имя, вам не подходит, – заметил он. – Вы излучаете тепло. – Во время разговора он, слегка наклонившись, коснулся ее распущенных волос, водопадом струившихся по плечам. На лбу их придерживал изящный обруч. Стиль явно детский, Вин давно хотелось подстричься покороче, сделать замысловатую прическу, но братья ее усиленно отговаривали – дескать, слишком она юна, чтобы изображать из себя матрону. Перечить старшим в их семействе не полагалось.

По странной случайности в это лето братья отсутствовали. Гарет, старший, уехал в Новую Зеландию – знакомиться с семьей невесты; близнецы Саймон и Филип проводили каникулы в Штатах, а Джонатан, который заканчивал университет, отправился со своими приятелями в археологическую экспедицию. Вин осталась без опеки впервые.

Ее родителям Джеймс пришелся по нраву. Он был старше, опытнее… рассудительнее, с пониманием относился к ее невинности – или, как позднее призналась ее мать, она, во всяком случае, верила в это.

Невинность… Разумеется, Вин была невинна, но она полюбила впервые и вовсе не намеревалась скрывать свои чувства от Джеймса. В первый раз, когда он ее поцеловал, она прильнула к нему всем телом, оплетя стан руками и приоткрыв рот. Чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди, вся дрожала в его сильных объятиях, пылко доверяясь его языку, проскользнувшему в ее рот. А потом она подглядывала за ним исподтишка, чуть приоткрыв веки, – кроме всего прочего, ее томило жгучее любопытство. Под тонким широким блузоном упруго напряглись груди с затвердевшими сосками. Джеймс легонько прикоснулся к одному, кончиком пальца очертил кружок. При этом на его щеках появился еле заметный румянец, и он произнес низким голосом:

– Следующий раз я поцелую тебя вот сюда, и тогда ты узнаешь, что такое настоящее возбуждение.

Она влюбилась в него безоглядно, даже не пытаясь поставить барьер мощному порыву чувственности. Теперь, по прошествии стольких лет, она вынуждена была признать горькую правду: кроме постели, их с Джеймсом ничего не связывало. Она желала его так сильно, что все остальное переставало для нее существовать, и по своей дремучей наивности путала чувственность с любовью.

Да и откуда ей было знать, что и у мужчин, и у женщин сексуальное влечение может быть одинаково сильным? При одной только мысли о Джеймсе тело ее наполнялось истомой. Да, она полагала, что любит его без памяти, она безутешно рыдала, когда мать заявила, что все это плохо кончится, что влюбленность не есть любовь, что она слишком молода, чтобы думать о постоянной связи, – такие ранние связи никогда добром не кончаются.

Ей уже исполнилось восемнадцать, и родители не могли воспрепятствовать браку, отчего тревожились еще пуще.

– А как же университет? – выходили они из себя. – Как же будущее?

– Джеймс – мое будущее, – твердо отвечала Вин.

Впрочем, Джеймс тоже осторожненько предложил повременить, но она тут же разрыдалась, обвиняя его в равнодушии. Он, само собой, принялся ее утешать, и через несколько секунд она очутилась в его объятиях…

Как-то – они стали уже любовниками – Вин призналась, что, несмотря на обещание, все еще не принимает контрацептивные таблетки. Джеймс разволновался, настаивал, чтобы они вместе сходили в консультацию: ребенок совершенно нежелателен на этой стадии их отношений, да и вообще в ближайшие годы он обзаводиться детьми не намерен.

– Ты так молода, – стонал он, разглядывая ее полудетское личико. – Иногда я думаю, твои родители правы, зря мы поторопились, но я так хочу тебя…

Два месяца спустя они поженились вопреки нежеланию ее родителей. Церемония венчания прошла весьма скромно, но заветная мечта Вин исполнилась: она стала женой Джеймса.

Они купили небольшой, но крепкий каменный коттедж на окраине города, и какое-то время, очень и очень краткое, Вин была необыкновенно счастлива. Джеймс – нежный, заботливый любовник – постепенно открывал ей все новые стороны интимной жизни, и только годы спустя, уже после их развода, она по-настоящему осознала, сколько терпения и даже самоотверженности проявлял он в то время.

О себе он тогда не думая, баловал и лелеял ее. Подшучивал, когда у нее что-то подгорало на плите, сам гладил свои рубашки. Стыдливо краснея, она временами спрашивала, не раскаивается ли он в том, что женился на такой неумехе. Он нежно обнимал ее и говорил, что стряпуха – вовсе не его идеал жены.

– Ты же, – вкрадчиво шептал он ей на ухо, – после Рождества начнешь заниматься в колледже, и на приготовление еды и глажку у тебя просто не будет времени.

Эта перспектива умиротворяла их отношения. Что касается Вин, то ее вполне устраивала роль любимой жены, но он настаивал, чтобы она поступила в университет, тем более что располагался он неподалеку от их дома.

– Да зачем мне университетский диплом? – сердилась она. – Карьера мне не нужна. Мне нужен ты и наши дети.

Джеймс глядел на нее с укором.

– Ты слишком молода, Вин, – убеждал он. – Сейчас ты считаешь так, но однажды…

Они спорили, он не уступал, а потом она заболела гриппом. В то время она уже носила Чарли.

Не зная, как он отреагирует, Вин намеренно скрывала от него эту новость.

Когда дело наконец открылось, он был обескуражен и зол. Сквозь слезы, застилавшие глаза, она наблюдала, как Джеймс меряет шагами их гостиную, раздраженно выговаривая ей:

– Слишком рано, Вин. Мы ведь еще не знаем друг друга толком.

Через несколько месяцев ей пришлось убедиться, что она действительно знает его очень мало.

Джеймс поменял работу на более денежную, но требующую больше времени, домой заявлялся поздно, она его почти не видела.

Родители, к которым она кинулась за утешением, приняли его сторону: раз заводишь ребенка не ко времени, терпи.

– Конечно, мне теперь не до университета, – пожаловалась она как-то Джеймсу и тут же заметила, как похолодели его глаза. Словно она забеременела нарочно, чтобы увильнуть от учебы!

Их отношения дали первые трещины.

А потом наступил тот злополучный вечер, который стал началом разрыва. Она была на седьмом месяце и чувствовала себя неважно, к тому же пребывала в подавленном настроении, ощущая себя дурнушкой – маленьких женщин беременность отнюдь не красит.

Любовью они заниматься перестали. Вин, разобиженная тем, что Джеймс так неприязненно встретил весть о будущем ребенке, оттолкнула его, когда он попытался ее обнять. Больше он к ней не прикасался. Тело ее жаждало близости, но гордость не позволяла первой сделать шаг к примирению. Затаившийся в груди червь сомнения начал свою разрушительную работу, вселяя мысль, что она больше нежеланна, что беременность изуродовала ее напрочь.

Вскоре опасения ее подтвердились. На ужине, устроенном для работников фирмы, она сразу заметила, как смотрела на ее мужа Тара Саймонз, как она прижималась к нему в танце. Что ж, барышня хоть куда – изящная, стройная, а главное… не беременная. К ней Тара отнеслась надменно: намеренно игнорировала Вин, затеяв разговор на профессиональную тему. Вин, разумеется, не смогла принять участие в оживленной беседе. Где уж ей разбираться в микрокомпьютерах!

Женское чутье подсказало сразу: Тара хочет заполучить ее мужа, а Джеймс, хоть и всячески отпирается, наверняка находит ее привлекательной. Удивляться нечему. Высокого роста, рыжеволосая, с удлиненными, зелеными как у кошки глазами, Тара выглядела весьма соблазнительно, это вынуждена была признать даже Вин.

Трещины в отношениях супругов становились все глубже. Джеймс перешел спать в соседнюю комнату – дабы не беспокоить ее, как он пояснил.

Однажды, когда Вин была дома одна, без предупреждения приехала ее мать. Тем субботним утром Джеймс объявил, что у него дела в офисе. Вин позвонила, чтобы узнать, когда он вернется, и бросила трубку, будто обожглась, услышав голос Тары на том конце провода.

– Вин! Моя дорогая, с тобой все в порядке? – недоуменно спросила мать, когда дочь открыла ей дверь.

Вин вдруг взглянула на себя глазами матери: волосы нечесаные и немытые, халат в пятнах, мятый, лицо без макияжа, глаза от беременности припухли.

Мать нахмурилась еще больше, когда увидела, что комната в беспорядке, а на кухне – горы немытой посуды.

Теперь Вин понимала, как неприглядно выглядит и сама она, и ее гнездышко, а все из-за непроходящей усталости и из-за чего-то еще… Да, Джеймс редко бывает дома, а когда бывает, то… А когда бывает, то глаза бы его на жену не глядели! Она нередко замечала на себе его угрюмый, изучающий взгляд и угадывала в нем немой вопрос: на кой ляд он женился?

Ну конечно, жениться надо на таких, как Тара, на таких, которые не спешат беременеть, а получают университетские дипломы и делают карьеру. Вин подумала, что, не влюбись она в Джеймса по уши, она бы тоже вела себя поумнее.

На следующий день она позвала в гости двух школьных подруг. Ее беременность вызвала у них изумление и даже, как ей показалось, жалость.

Мать помогла ей навести порядок в доме, помыть голову. С волосами ей стало управляться трудно, она жалела, что не обрезала покороче свою гриву. Но ведь Джеймс так часто любовался ее длинными локонами, так любил целовать ее сквозь шелковую пелену волос…

На глаза ее навернулись слезы. Что случилось с ними, что произошло с их любовью?

Джеймс вернулся в пятом часу. У Вин отлегло от сердца, когда он, заметив порядок в доме и ее блестящие волосы, подошел, обнял, шутливо потеребил за мочку уха. И тут от него повеяло крепкими духами – она сразу учуяла их обострившимся от беременности обонянием. Сомнений не было: духи Тары!

Вин резко оттолкнула его, лицо исказилось гневом, она выкрикнула:

– Не дотрагивайся до меня! Уйди!

Через месяц после этого наступили роды, и появился Чарли. В то время Джеймс, надо полагать, развлекался с Тарой.

На Чарли он удосужился посмотреть, когда тому было уже два дня. Вин помнила, как он с насупленным видом оглядел младенца, даже не попытался взять его на руки, а как только она принялась кормить сына, отвернулся.

Она ждала от него тепла, внимания, любви, наконец. Неужели так трудно полюбить собственного ребенка?

Вин хотела, чтобы колыбелька Чарли стояла в их комнате, рядом с их кроватью, но Джеймс потребовал, чтобы ребенок находился в детской. Когда у малыша разболелся желудок, она яростно обрушилась на Джеймса, словно именно он был виноват в обычном детском недомогании.

Она знала, что вспышка ее несправедлива; но брать слова обратно было поздно, да и что толку? Муж ее разлюбил. В этом она уверилась шесть месяцев спустя – Джеймс однажды не явился ночевать домой.

Утром раздался телефонный звонок. Вин немедленно узнала елейный голос Тары.

– Если вы беспокоитесь о Джеймсе, то не стоит, – протяжно проговорила она. – Эту ночь он провел у меня… – И, сделав многозначительную паузу, добавила: – Вам ясно, что я имею в виду, не так ли, Вин?

Не сказав ни слова, Вин положила трубку. Тело ее вдруг обмякло, голова разболелась, сердце щемило от обиды и гнева. Она положила Чарли в прогулочную коляску и вышла из дому. Так и гуляла с залитым слезами лицом. Как только Джеймс вернулся домой, она потребовала развода.

Он пытался что-то объяснить, но она решительно пресекла его: станет она слушать байки о его интрижках! Гордость бушевала в ней, гордость, вытеснившая даже боль.

Тара недвусмысленно дала понять, в каких она отношениях находится с ее супругом. Выход из такой ситуации только один – развод.

Странно, но ее семья выступила против такого решения, упрекнув ее, что она не думает о ребенке. Вин, однако, была непреклонна, требуя, чтобы Джеймс покинул дом немедленно.

Звук пролетающего в небе самолета прервал ее воспоминания. Она нахмурилась и беспокойно заерзала на сиденье: не заплутаться бы ей в дебрях прошлого! Обычно, когда возвращались воспоминания о ее недолгом замужестве, Вин решительно отгоняла их прочь, и вот теперь, когда они явились освобожденными от обиды и боли, она начинала осознавать, какой же была неопытной, эгоистичной и, пожалуй, даже испорченной.

Глядя на себя прежнюю с дистанции прожитых лет, она хмурилась все сильнее.

Да, ее семья оказалась права: слишком молода она была и для замужества, и для материнства. Теперь, к примеру, разве стала бы она требовать у загруженного работой Джеймса отчета за малейшее опоздание, разве стала бы так упрямо настаивать на своих детских капризах? Нет, конечно. И уж ни в коем случае не встречала бы усталого мужа такой замарашкой и в таком неприбранном доме.

Да, пожалуй, с Джеймсом она обошлась слишком круто: взять и вытолкать из дома отца своего ребенка, даже не выслушав его оправданий!

Вин опять беспокойно пошевелилась. Да, теперь она поступила бы иначе, сумела бы обойти возникшие между ними рифы.

Джеймс не был готов к отцовству – и прямо ей заявлял об этом. Она уже тогда заподозрила, что он женился на ней ради постели, а влюбленность его была если не притворством, то иллюзией. Но каковы бы ни были настоящие причины их брака, прошлого не воротишь, и во многом виновата она сама: нельзя строить отношения с мужчиной на такой зыбкой основе.

Какой же она была наивной, восторженной, навязчивой… Но это тоже в прошлом, теперь она поумнела. Материнство изменило ее, заставило считаться с другими и понимать их.

Домашние всегда относились к ней как к маленькой, братья возились с ней, как с любимой собачкой, а она этому не противилась. Теперь она от их опеки избавилась. Вин даже улыбнулась, припомнив, в какое они пришли изумление, когда она объявила, что идет на работу. Зато теперь она добилась от них настоящего уважения, братья наконец увидели в ней человека, а не игрушку. Нет, больше она не повторит ошибок, понаделанных в прошлом… Не повторит… Сердце заколотилось как шальное. Вин до сих пор не осмелилась сказать Чарли, что Том сделал ей предложение, – она еще для самой себя не решила, соглашаться на него или нет.

Том ей нравился; нравилось, как он уверенно продвигался в жизни, правда, иногда без оглядки на окружающих, и излишней сентиментальностью он явно не страдал, зато она не сомневалась в одном – он любит ее.

А она его?

Вин пристально посмотрела на след, оставленный самолетом. Три месяца назад, когда Чарли уехал на каникулы вместе со сверстниками, они с Томом стали любовниками. После Джеймса она мужчин не заводила. Боялась обжечься еще раз, а может, просто стала осмотрительнее и, отбросив прочь розовые очки, училась согласовывать ожидания с нажитым опытом.

В любви Том вел себя столь же обдуманно, как и в делах. Он был внимателен и учтив, конечно, фейерверков от него ждать не приходилось, но Вин это вполне устраивало: пылких страстей она уже натерпелась с Джеймсом.

Они, конечно, впечатлениями не делились, но она почувствовала, что Том разочарован, и, честно говоря, она тоже не жаждала продолжения, потому с тайным облегчением воспринимала антипатию Чарли: неприязнь сына к Тому служила вполне сносным поводом для уклонения от любовных встреч.

В их отношениях с Томом секс не главное, полагала Вин, не мешает им сперва узнать друг друга получше.

Для этого, конечно, полагалось бы встречаться почаще. Но когда и где? Вин уже не в том возрасте, чтобы заниматься любовью в машине по дороге домой.

У нее слегка дернулось веко – она вспомнила вдруг, как это однажды произошло у них с Джеймсом. Они ехали домой со званого обеда, и она ненароком коснулась его бедра. Джеймс сразу напрягся, а она смотрела на него широко раскрыв глаза.

Сердце забилось часто-часто, когда он резко затормозил машину и повернулся к ней.

Похоже, она перешла Рубикон, оставив позади период необузданной сексуальности, подумала Вин, включая зажигание. Но если она согласится выйти за Тома, не подтолкнет ли это Чарли к отцу? Ах, если бы Том был хоть немного помягче с мальчиком, ему явно не хватает такта. И Чарли тоже хорош! То и дело грубит ему и при любой оказии поминает в разговорах имя Джеймса.

Веко вновь дернулось, когда она вспомнила, с каким раздражением Том однажды заметил:

– Слава Богу, что твой бывший супруг в Австралии. Если он такой распрекрасный, как об этом талдычит Чарли, то непонятно, почему бы вам не сойтись снова?

– Мальчик почти не знает его, вот и думает, что он распрекрасный, – примирительно сказала Вин, защищая сына.

А когда она попыталась урезонить Чарли, заметив, что не следует так часто упоминать Джеймса при Томе, тот недоуменно спросил:

– Почему это? Он же мой отец.

Чарли подрастал и начинал обращаться с ней так же покровительственно, как некогда братья.

Уроки прошлого не пропали для нее даром, при всей своей любви к сыну Вин не собиралась отказываться от своего права на личную жизнь и на друзей, даже если они ему не по вкусу. Эту истину Чарли следует усвоить ради его же блага и ради блага той женщины, которая когда-то войдет в его жизнь.

Однако одно дело – заставить сына признать Тома ее другом, и совсем другое – привести его как отчима.

Проезжая через город, она услышала звон церковного колокола и удивилась, что уже так поздно. Чарли в этот вечер был у друга, они собирались смотреть по телевизору футбольный матч. Обычно после таких просмотров он возвращался довольно поздно, а на ее попреки сердито фыркал, что уже не малолетка.

Вин с сыном жили в том коттедже, который оставил им Джеймс. На улице таких домов, как у них, было двенадцать. За домом – сад, а дальше тянулись поля. В прошлом году они с Чарли покрасили забор и, хотя им пришлось здорово потрудиться, оба остались довольны.

Том ужаснулся. Он давно предлагал направить к ним маляра, но она ни в какую не соглашалась. Вин крепко усвоила одну истину: самое главное – быть независимой. Это убеждение осталось с того времени, когда она искала опору в других, нередко позволяя им принимать решения вместо себя.

Перед коттеджем была припаркована дорогая машина марки «даймлер» с новыми номерами. Вин смиренно припарковалась позади нее.

У Чарли был свой ключ. Наверное, это машина отца друга; он подвез Чарли, а тот пригласил его в дом. Надо бы оправдаться за опоздание. Чего доброго, подумают, что она совсем забросила сына, раз ему приходится возвращаться в пустой дом.

Появляясь поздно, она всегда испытывала чувство вины, и, как уверяла Хедер, совершенно напрасно.

– От твоих опозданий ничего страшного с Чарли не случится, он всегда может побыть у нас. Работа тебе нужна не только из-за денег, но и для самочувствия. Когда он был маленький – дело другое. А теперь пусть привыкает к самостоятельности. Все равно лет через десять ему вылетать из гнезда.

Вин признавала справедливость резонов подруги, но все равно ее не переставала мучить мысль, что она слишком мало времени посвящает сыну.

Войдя в холл, Вин услышала, что телевизор работает на полную громкость. Дверь в гостиную была открыта, и слышались восторженные возгласы Чарли:

– Вот это да! Ты видел, папа? Ты видел, как он забил гол?

Папа! Вздрогнув, Вин похолодела от одного простого слова.

– Да он вполне владел ситуацией.

Она не слышала этого голоса около десяти лет, но узнала бы его среди сотен… тысяч. Густой баритон, размеренные, твердо произнесенные слова без австралийского акцента, тот самый голос, который пробудил ее первое чувство, который умел звучать и страстью, и нежностью.

Но каким жестким, каким непреклонным был этот голос, когда Джеймс объявил, что не намерен обзаводиться детьми! Подавляя в себе нервное, пугающее напряжение, Вин сделала глубокий вдох, распрямила плечи и, распахнув дверь, вошла в гостинную.