Вспомни обо мне

— Я сожалею, Анна. Жаль, что не могу все вернуть. Это было запутанно для нас обоих, но ты должна знать, что я никогда не хотел причинить тебе боль.

— Я знаю.

— Все хорошо. И мы действительно с тобой друзья. Это значит, что, если ты расстроена или хочешь поговорить, ты приходишь ко мне. И не пытайся спрятаться. Я знаю, где ты живешь.

— Придурок, — фыркнула она.

— Я знаю, что это так, но кто я?

— Еще больший придурок.

— Я разве не прощен?

— Хммм, — хмыкнула она, заправляя за уши темно-коричневые пряди, выбившиеся из ее хвоста. — Да, наверное. Раз ты так просишь.

— О, Боже, спасибо. Знаешь что, если я когда-нибудь забуду тебя снова, я разрешу тебе дать мне пощечину.

Она засмеялась и закатила глаза.

— Блииин… Рид, я не могу дать пощечину человеку с черепно-мозговой травмой.

— Можешь, если он плохо соображает.

— Анна! — с заднего крыльца крикнула мама. — Не думай, что я забыла, что сегодня твоя очередь загружать посудомоечную машину.

Я усмехнулся и толкнул Анну.

— Тебе лучше вернуться, пока она не впала в истерику и не закопала тебя.

— Да, конечно, — когда мы встали и стряхнули траву со штанов, она посмотрела на меня. — Рид?

— Да?

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, Бананчик.

— Анна! Я не собираюсь повторять, — закричала мама.

— Я иду, — крикнула в ответ Анна, и я еще раз обнял ее, прежде чем отпустить.

Когда она убежала, я почувствовал, что с моих плеч свалился огромный груз. Я не ожидал, что она так быстро простит меня, но, возможно, она хотела вернуть наши отношения так же сильно, как и я. Мне нужно было как-то спланировать и провести с ней время, но, по крайней мере, на данный момент, я был уверен, что у нас все в порядке.

Слава Богу!

Я вычеркнул ее имя из своего ментального списка извинений и перешел к следующему имени: Олли. Как объяснить весь мой чемодан проблем новому другу — если мы все еще ими были — и дать ему понять, через что мне пришлось пройти? Мне нужно было придумать, что сказать, чтобы извиниться за свое поведение, поэтому, прежде чем я соберусь ему позвонить, мне нужно было немного прочистить свои мозги.

Прогулка на свежем вечернем воздухе показалась мне хорошей идеей. Последнее, что я хотел сделать, это быть в потерянном состоянии, когда позвоню ему. Хотя Олли уже видел, как у меня начиналась паническая атака, за которой последовала атака на него после ужина, так что шансы были невелики, что он даже ответит на звонок.

Боже. Это был жаркий день, примерно градусов сто (прим. примерно + 38 по Цельсию), плюс-минус, и я уже сожалел о своем решении пойти на прогулку. Но так как к этому моменту я был примерно на полпути, то решил закончить круг, вместо того, чтобы вернуться назад.

Когда я потянулся к телефону в кармане, мой взгляд упал на дом через дорогу, и я остановился. В этом месте не было ничего особенного, что привлекло бы мое внимание. Он был поменьше нашего и имел такой же кирпичный фасад, как и почти все другие дома по соседству, только у этого была красная дверь и зеленые ставни.

Но... этот дом. Я знал этот дом, и не потому, что проходил мимо него сотни раз. На третьей ступеньке крыльца этого дома шатался кирпич.

Сам не зная почему, я оказался на другой стороне улицы. Может быть, я хотел проверить кирпич, чтобы убедиться, что он действительно шатается, и я не сошел с ума. Но что это будет означать, если это будет так? Я не мог вспомнить, чтобы приходил сюда раньше. У меня нет причин знать такие подробности.

Решившись пересечь двор, я заметил, что на подъездной дорожке нет машины, так что, по крайней мере, владелец не увидит какого-то сумасшедшего парня на лужайке перед домом. «Это глупо», — подумал я, когда стоял перед крыльцом и размышлял, стоит ли мне развернуться и идти дальше. Но я зашел так далеко, и лучше полностью понять сошел ли я с ума... или нет.

Ступив на первую ступеньку, я провел ногой по краю кирпичей на третьей ступеньке. С правой стороны один из кирпичей был окружен более темными краями, и я наклонился, чтобы потрогать его рукой.

Он не двигался.

Дерьмо.

— Только не говори мне, что кирпич снова расшатался, — раздался голос с подъездной дорожки, и я обернулся, увидев, как Олли выходит из машины, все еще одетый в медицинскую форму: темно-синие штаны и такого же цвета рубашку на пуговицах, которая обтягивала его мускулистое тело, как перчатка.

— Олли? — я потер глаза, чтобы убедиться, что это не видение, но нет. Он все еще был там. — Что ты здесь делаешь? — удивленно спросил я, когда он открыл багажник и достал несколько пакетов с продуктами. Он легко поднял их все одной рукой, а другой закрыл багажник.

— Что ты имеешь в виду, что я здесь делаю? — сказал он, бросая на меня насмешливый взгляд, когда проходил мимо меня к крыльцу. — Это мой дом. Что ты здесь делаешь?

«Его дом? Это был дом Олли?»

Он постучал ногой по третьей ступеньке, прямо над местом с потемневшими краями.

— О, хорошо. Если бы эта штука снова расшаталась, я бы выбросил ее в озеро.

«Господи». Волна головокружения заставила меня потянуться к перилам, чтобы не упасть.

Мое сознание знало дом Олли. Но почему... как? Мы только познакомились, и я никогда не был здесь раньше. Но эта деталь была настолько мощной, так же, как и то, что я знал, что если поднимусь по этим ступенькам, за дверью будет коридор с темно-синими стенами и белой отделкой, который приведет в гостиную и кухню.

«Что, черт возьми, происходит?»

Олли стоял у открытой двери и смотрел на меня.

— Ты идешь?

Иду ли я? Я все равно собирался ему позвонить, но от такого откровения казалось, будто у меня земля уходит из-под ног. На дрожащих ногах я поднялся к Олли, который наблюдал за мной с беспокойством в глазах.

— Все в порядке? — спросил он, жестом приглашая меня войти. И, конечно же, коридор выглядел точно так, как я думал — темно-синие стены и белая отделка, и пока я шел, мне пришлось держаться за стену, чтобы не упасть.

«Я ничего не понимаю», — думал я, и волна головокружения снова накрыла так сильно, что мне пришлось остановиться и закрыть глаза.

— Рид? Тебе стало плохо от жары?

— Хм? — я смог только промычать. Я слышал, как Олли опустил пакеты на пол, потом тыльная сторона его руки оказалась на моем лбу, затем на моей щеке, проверяя температуру, а потом он взял мое запястье, проверяя пульс.

— Тепловой индекс все еще выше девяноста (прим. индекс тепловой нагрузки среды), так что тебе нужно остыть, — сказал он, подводя меня к креслу и заставляя сесть. Через несколько секунд он вернулся со стаканом холодной воды, но мои руки все еще дрожали так сильно, что ему пришлось поднести его к моим губам.

Это же не может быть тепловой удар, который заставил меня чувствовать себя так странно? Нет, я так не думаю, но холодная вода помогла, и когда Олли принес стакан с водой, он также принес мокрое полотенце и положил его мне на шею.

— Так лучше? — спросил он, снова взяв меня за запястье и целую минуту глядя на часы. Затем отпустил и поправил полотенце. — Можешь прилечь, если хочешь.

Я мог только смотреть на него. Я как будто смотрел на него другими глазами. То, как он так заботился обо мне, полностью отбросив разочарование и боль от прошлого вечера, чтобы убедиться, что я в порядке... именно тогда я понял, как мне повезло, что именно он вытащил меня из машины.

— Мне очень жаль, Олли.

— Все хорошо. Я просто рад, что ты добрался сюда вместо того, чтобы отключиться на тротуаре.

— Нет, я хочу сказать, что мне жаль за вчерашнее.

— Ммм... — он снова поднес воду к моему рту, чтобы я сделал глоток. — С этим тоже все нормально.

— Я безобразно с тобой обращался. Я веду себя ужасно со всеми в последнее время, и я собирался позвонить тебе и сказать... Прости. Ты не заслужил такого отношения к себе.

Глаза Олли впились в мои с того места, где он опустился передо мной на колени, и затем он кивнул.

— Спасибо. Извинения приняты.

Он простил меня, и у меня защипало в глазах, мне пришлось смотреть на колени, чтобы он не заметил. Через мгновение он встал и пошел за пакетами, которые оставил в коридоре. У меня было желание помочь ему, но я не был уверен, что мои ноги не подведут меня, поэтому я смотрел, как он поднял пакеты и отнес их на кухню. Именно тогда я хорошо рассмотрел, где нахожусь. Сидя в кресле, мне было виден весь обзор: кремовые стены, большие серые кресла, развлекательный центр с огромным телевизором. Ничего особенного, но все было со вкусом и в полном порядке, как и сам парень. Но больше всего меня удивило пианино в углу его кухни.

— У тебя есть пианино? — спросил я, нахмурив брови. — Но... ты же не играешь. Ты используешь его как стол?

— Ха-ха, очень смешно, умник. Я так понимаю, ты намекаешь на то, что я плохо играю. Я очень даже сносно играю «Мерцай, мерцай, звездочка», хотя... Мой учитель может не согласиться.

— Хммм... Он, вероятно, сказал бы, что есть к чему стремиться.

— Это было бы слишком любезно с его стороны, — усмехнулся Олли. — Итак, просто из любопытства, как ты меня нашел?

И вот тот самый вопрос, на который у меня не было ответа. Который я хотел узнать сам.

— Я, э-э-э… не знал, что это твой дом.

Олли продолжал разбирать пакеты и ухмыльнулся.

— Значит, ты ходишь от дома к дому и спрашиваешь обо мне? Это похоже на преследование, Рид. Ты мог просто позвонить мне и узнать мой адрес.

— Нет, я не знал, что это твой дом. Я не знаю, почему я здесь.

Его руки замерли, и он посмотрел на меня.

— Я ничего не понимаю.

— Я тоже не понимаю, — я наклонился вперед и провел руками по волосам. — Я... я собирался прогуляться и увидел твой дом, и я был уверен, что на ступеньке твоего крыльца расшатанный кирпич, и мне пришлось... проверить. Не знаю почему, но я должен был убедиться, что прав. А твои стены? — я жестом указал в сторону коридора. — Я знал, как они выглядят, прежде чем зашел внутрь. Для тебя это имеет смысл? Есть ли в этом смысл? Потому что мне кажется, что я как будто шарюсь в темноте, а когда просыпаюсь, то вижу только эти сумасшедшие образы.

— Какие образы? — спросил Олли, его голос был ровным, а руки все еще оставались неподвижны.

— Не пойми меня неправильно, но это ты. Я вижу тебя везде, но ни в одном случае, это не имеет никакого значения для меня, и я просто чертовски запутался, Олли, — глядя на него, я рукой обхватил затылок и сказал: — У меня нет никакого объяснения всему этому. Ни почему я здесь, ни откуда я все это знаю, ничего из этого.

Адамово яблоко Олли дернулось, когда он сглотнул, и его глаза внезапно заблестели от слез.

— Я знаю, — прошептал он, его голос дрожал, а руки сжались в кулаки. Затем он закрыл глаза, глубоко вздохнул и, когда выпустил воздух, покачал головой. — Мне очень жаль, Рид. Мне очень жаль. Но я больше не могу.

Глава 9

Олли

Я не знал, что именно заставило меня сказать Риду правду. Это могла быть отчаянная мольба о помощи, которую я слышал в его голосе, или то, как его глаза смотрели на меня, полные печали и сомнений. Но время скрывать правду закончилось. Я никогда не хотел лгать ему, но он был здесь, пытаясь собрать воедино недостающие пазлы своей жизни, и будь я проклят, если не дам ему того, чего он хочет. То, что он заслужил.

Вернувшись в гостиную, я сел в кресло, ближайшее к тому месту, где сидел Рид, и положил руки на колени. Была большая вероятность, что он возненавидит меня, когда я закончу говорить свою часть, но на этот раз я не рассуждал как эгоист. Человек, которого я любил, страдал, и если я мог чем-то помочь ему, то я собирался это сделать. Это то, что я должен был сделать в первую очередь.

Не желая, чтобы он думал, что мне больше нечего скрывать, когда правда выйдет наружу, я посмотрел ему прямо в глаза.

— Я все сделал неправильно, Рид. Я запутал тебя еще больше, и за это мне очень стыдно. Надеюсь, ты простишь меня.

— О чем ты говоришь?

— Я обещал твоей маме, что помогу тебе, буду рядом, как друг, но Рид... я больше не могу этого делать.

— Но я же сказал, что вчера вечером поступил ужасно, и я плохо соображал. Почему ты не можешь… — его слова резко оборвались, и он нахмурился. — Погоди, ты сказал, что обещал моей маме, что подружишься со мной? — когда я не ответил, он продолжил: — Олли, ты знаешь мою маму?

— Да.

— Откуда?

— Мы встретились в больнице после аварии.

— То есть после операции?

— Нет. Я имею в виду после аварии. Пока ты был в коме.

— Что? Как?

— Потому что я пробрался в твою палату, чтобы увидеть тебя, — я сцепил руки на коленях и выдохнул. — Чтобы убедиться, что ты в порядке. Я вообще не должен был быть там, но я просто... не смог удержаться. Твоя семья вошла прежде, чем я успел выйти из палаты, а потом…

— Что потом? — дрожащим голосом спросил Рид.

— Потом ты очнулся.

— Ладно, — сказал он, глядя на кофейный столик, и я практически видел, как его разум работает над тем, чтобы собрать воедино то, что я ему говорил, но он никак не мог с этим справиться. Не обошлось и без недостающих фрагментов.

«Боже, я могу это сделать? Сказать ему правду и рискнуть вообще потерять даже возможность пребывания его в моей жизни?»

Но у меня не было выбора. Если я любил и уважал Рида, то должен был рассказать все ему, потому что он заслуживал всех ответов. Я только молился, чтобы он не возненавидел меня и не посмотрел на меня с отвращением, когда все будет сказано и сделано.

— Значит, вы познакомились тогда, но это было несколько месяцев назад. Я не понимаю, почему ты пообещал ей, что подружишься со мной. Ты часто берешься за печальные благотворительные случаи?

— Ты не печальный благотворительный случай, — сказал я, и мой тон стал намного тверже, чем я предполагал. — И есть вещи, которые ты должен знать о месяцах, которые ты не помнишь. О времени между твоей аварией и операцией.

— Откуда ты знаешь что-нибудь об этих месяцах?

— Потому что я был рядом.

— Что? — Рид вздрогнул.

— Я был рядом, — я позволил информации немного осесть и продолжил: — Ты провел... много времени со мной.

— Я? — Рид качал головой и недоверчиво смотрел на меня.

— Да.

— Хорошо, — сказал он, глядя на свои сжатые руки, и я видел, как вращаются колесики в его мозгах, когда он обрабатывал то, что я ему говорил. — Итак, я был здесь раньше?

— Да был.

— Именно поэтому я и знал об этом. Насчет коридора.

— Да, это так.

— О, Господи! — сказал он и улыбнулся, а его глаза наполнились слезами. — Значит, я не схожу с ума.

То, что он на минуту усомнился в себе, мучило меня чувством вины.

— Нет. Это не так.

Он засмеялся и вытер глаза рукавом футболки.

— А тако? Ты делал их для меня? Со своей приправой?

— Да, делал.

— Неужели я уже знал, что они так хороши, когда ты хвастался вчера вечером?

«Черт».

— У тебя не было возможности попробовать.

— Почему нет? Эй, ты их сжег?

Я покачал головой.

— Это было в тот вечер, когда я отвез тебя в больницу, — когда улыбка Рида спала, я потер челюсть. — У тебя были головные боли. Ужасные головные боли. Это оказалось более серьезным, чем предполагалось.

— Это был тот вечер, когда мне сделали операцию?

— Да.

— Выходит… ты дважды спас мне жизнь.

Я не ответил, позволив его дедукции зависнуть в воздухе в качестве подтверждения. Погрузившись в раздумья, он чертил круги на подлокотнике кресла, в то время как мне приходилось заставлять ногу перестать подпрыгивать от беспокойства.

Пальцы Рида перестали двигаться, и его голова взлетела вверх.

— Но... боулинг.

— Ты помнишь боулинг? — интересно, что именно заставило его выглядеть таким испуганным, когда это был такой хороший вечер. Пытаясь разрядить обстановку, я сказал, — Ты был ужасен. Наверное, ты вспомнил, как твой шар раз за разом скатывался в желоб.

— Это... не... — он тяжело сглотнул, его грудь начала быстро двигаться вверх и вниз.

— Скажи это… — пытался помочь ему я.

— Мы были... друзьями?

— Да.

— Просто... друзьями? — его дыхание было таким тяжелым, что я подумал, что он может начать задыхаться, но, когда я потянулся к нему, чтобы успокоить, он дернулся.

— Рид, просто дыши. Я все объясню, но мне нужно, чтобы ты успокоился. Тебе нужен пакет?

— Нет, мне не нужен пакет, — отрезал он. — Мне нужна правда. Я помню, — лицо его нахмурилось, когда он закрыл глаза и глубоко вздохнул, — я ревновал. К парню в красной рубашке.

Мое сердце бешено билось в груди, когда воспоминания о том вечере вернулись с яркой ясностью.

— С чего бы мне ревновать к парню, Олли?

— Я и не догадывался, что ты тогда ревновал.

— Тогда? Что это значит?

— Это значит, что мы были... близкими.

Это был как удар.

— Близкими? Близкими как лучшие друзья?

Я покачал головой.

— Не только как лучшие друзья, нет, — Рид уставился на меня, и я не мог определить, понимал ли он меня или был в шоке. — Ты понимаешь, что я тебе говорю?

— Нет, — прошептал он, но его лицо выдавало ложь.

— Ты еще что-нибудь помнишь? Обо мне? О нас?

— Нас, — повторил он, сжимая челюсти. — Нет, не могу сказать, что помню что-то о нас. Есть что-нибудь, о чем ты хотел бы мне рассказать?

Я уже чувствовал, как поднимаются защитные стены Рида, как от них отталкивается волна, даже когда он слушал. Однако открытого понимания не было, что означало, что независимо от того, что я скажу, это не будет хорошо.

С тошнотворным чувством страха в животе я сказал:

— Позволь мне сначала сказать, что я всегда действовал в твоих интересах, Рид. Клянусь Богом. Я бы никогда не причинил тебе боли и не заставил бы делать то, чего ты не хочешь. Я никогда этого не делал и никогда не сделаю.

— Правда. Конечно. Может, перейдем к той части, где есть «мы»? Поскольку я действительно хотел бы понять то, что, черт возьми, ты говоришь, что я принял решение сделать, в то время как был временно не в себе.

Дерьмо. Он был расстроен. Смущен. Встревожен. И очень сильно зол. Я хотел показать ему записку, которую носил с собой в кармане, но не мог же я подарить ему сегодня этот священный кусочек головоломки. Не тогда, когда он был в таком состоянии.

— Ты мне небезразличен, Рид. И какое-то время... ты тоже заботился обо мне. Это все, что имеет значение.

Его ноздри дернулись, когда он уставился на меня, его челюсть сжалась так сильно, что я подумал, что он может раскрошить свои зубы.

— Я не... верю тебе, — процедил он сквозь стиснутые зубы.

— Окей, — я не знал, что еще сказать, потому что все было бессмысленно. Он мог выбрать, верить мне или нет, но что-то подсказывало мне, что он уже знает правду и просто не хочет смотреть этой правде в глаза. Это было чертовски много, чтобы понять, я знал это и поэтому держал рот на замке, хотя хотел опровергнуть его слова. Я хотел сказать ему, как много он для меня значит, как сильно изменил мою жизнь этот период, когда мы были вместе. Я хотел, чтобы он вспомнил дни, когда смеялся со мной, и ночи, проведенные в моей постели. Больше всего на свете я хотел, чтобы он снова вспомнил нас. Вспомнил мелодию, которую он играл только для меня, и чувствовать, как он прикасается ко мне снова только потому, что хочет быть рядом. Но я уже однажды поймал удачу за хвост. Я не предполагал, что у нас будет этот разговор с Ридом, и тот факт, что он вообще что-то помнил о нашем времени вместе, был подарком, даже если он не чувствовал себя так в данный момент.

— Ты пытаешься сказать, что был моим... — выругался он, не в силах произнести ни слова.

— Парнем? — предположил я. — Любовником?

Его глаза расширились, и он вскочил на ноги.

— Это безумие. Ты сумасшедший. Не думаю, что это я здесь сошел с ума, — он споткнулся о кофейный столик, споткнулся о ковер, торопясь уйти.

— Рид, пожалуйста, не уходи. Просто останься, чтобы мы могли это обсудить…

— Уверен, мы закончили этот разговор.

— Рид… — я последовал за ним по коридору и догнал его, когда он распахнул дверь. — Подожди, пожалуйста.

Он развернулся и вытянул руку, жестом останавливая меня и, если бы взгляд мог убить, его глаза разрезали бы меня пополам.

— Отвали от меня. Я не хочу, чтобы ты подходил ближе. И я не хочу, чтобы ты следовал за мной. Я серьезно. Просто оставь меня в покое.

— Ты знаешь меня, Рид. Я не плохой парень. Просто позволь мне объяснить…

— Нет, — сказал он, качая головой. — Ты ошибаешься. Я тебя совсем не знаю. Я даже себя больше не знаю. И более того, я не думаю, что хочу этого.

Затем он отступил назад, а потом повернулся и побежал из моего дома и из моей жизни. И на этот раз у меня было чувство, что это навсегда.

Глава 10

Рид

Ветер обдувал мою кожу, когда я лежал на одеяле в густой траве, вытянув ноги и положив голову на колени Олли. Он хотел поработать над кое-какими вещами по дому, починить или покрасить ставни, или еще что-нибудь, но я не дал ему сегодня много сделать.

— Правда или действие? — спросил я, и рука Олли замерла там, где он перебирал пальцами мои волосы.

— Серьезно?

— Да, серьезно. Правда или действие?

— Я немного боюсь того, что ты заставишь меня сделать, если я решусь, так что... правда.

— Значит правда, — сказал я и закусил губу, обдумывая вопрос. — Хорошо, понял. Ты когда-нибудь был влюблен?

— Это сложный вопрос, — он приподнял бровь.

— Мне просто любопытно.

— А что, если тебе не понравится ответ?

— Олли…

— Ладно, — вздохнул он и посмотрел на двор, а его пальцы снова начали перебирать мои волосы. — Когда-то, давным-давно, я думал, что влюблен.

— Ты «думал»? Почему я слышу там «но»?

— Теперь я точно уверен, что это было простое увлечение. Или, может быть, любовь, но в меньших масштабах. Например, быть влюбленным в человека, но не любить его.

— И как ты определяешь разницу?

Он посмотрел на меня.

— Потому что, когда появляется кто-то другой и захватывает все твои мечты и желания, ничто больше не является для тебя значимым. Прошлое, настоящее или будущее.

Мое сердце разбухло в груди, и я спросил:

— Как думаешь, ты мог бы полюбить кого-то вроде меня?

— Да. Мог, — он улыбнулся и убрал мои волосы со лба.

Невысказанные слова витали в воздухе, но я сдержался, чтобы не сказать их, вместо этого сел и толкнул Олли на землю. Он удивленно рассмеялся, когда я оседлал его бедра.

— Что ты хочешь? — спросил он с дразнящей улыбкой на губах.

Моя эрекция упиралась в штаны, когда я наклонился к Олли, потираясь об него и чувствуя, как его член увеличивается в ответ на мои движения.

— Ммммм… — сказал я, слегка прикусив его нижнюю губу.

— Скажи мне, — прошептал он мне в губы.

— Мне кажется, ты знаешь.

Он откинул голову, и я провалился в его теплый зеленый взгляд.

— Все равно скажи мне.

— Я хочу тебя, Олли, — я поцеловал его в губы и прошептал: — Я всегда буду хотеть тебя.

Я проснулся как от толчка, тяжело дыша, и сел на кровати. Пот стекал по моей шее, когда я поднес пальцы ко рту, все еще ощущая бархат мягких губ Олли на моих. Мой член дернулся под тонким материалом трусов, мое тело положительно реагировало на воспоминания. Потому что так оно и было, не так ли? Воспоминание. Не сон. Не галлюцинация. Гребаное воспоминание.

Я был с Олли. Я был с Олли. Олли. Не имело значения, как я буду произносить это, я не мог уложить в мозгах всю эту правду, которую теперь знал. Все, что я делал в течение последних семидесяти двух часов, это лежал и пытался отфильтровать куски и фрагменты, которые я вспоминал, чтобы понять смысл вещей. Ну, я чередовал кровать и диван, в какой-то момент я заказал пиццу, чтобы мне не пришлось никуда выходить, но и не голодать, но кроме этого, единственное, что, не переставая двигалось, был мой разум.

Мои мысли перемешались между воспоминаниями, имеющими смысл и не имеющими смысла. То, что я не сошел с ума, было облегчением, но было таким шоком для моей системы то, что я, по-видимому, был влюблен в мужчину. Я не предполагал, что такое возможно, и моя семья, черт возьми, не делала никаких намеков на то, что они что-то знали. Но знали ли они? Или я полностью скрывал это? Но Олли сказал, что разговаривал с моей матерью, что она недавно к нему приходила, и это заставило меня поверить, что она что-то знает. Она должна знать. Она одобряла? А мой отец? «Господи, это слишком сюрреалистично для понимания», — подумал я, положив голову на руки.

А потом были воспоминания о времени, проведенном с Олли. Они больше не всплывали как кусочки обычных дружеских отношений, а как части чего-то глубокого, что было взаимным. Во всяком случае, это было почти так, как если бы я был тем, кто добивался его, что сначала заставило меня задаться вопросом, насколько сильно я ударился головой, но чем больше я думал об этом, тем больше я начинал понимать свое влечение. В конце концов, в моем общении с ним с того дня, как он вошел в мой класс, он доказывал, что в глубине души он был защитником, тем, на кого можно было положиться не только в кризис, но и изо дня в день. Он не воспринимал себя слишком серьезно, как показали его навыки игры на фортепиано и самокритичные шутки, но в нем было что-то хорошее. Не говоря уже о том, что его мускулистые руки были словно из журнала Мужские мускулы. И даже то, что я раньше никогда не бросал взгляды на мужчин, я думаю, что, если бы выстроили сотню парней, он был бы самым красивым из всех. В общем, если смотреть на это объективно — что означало, когда я не был под «Кроун» с колой — его можно было считать приманкой для кого угодно, но каким-то образом он выбрал меня. Или я выбрал именно его.

Олли... и я. Вместе. Как... вместе вместе. Дерьмо.

Да, и я не мог забыть, что он солгал. Солгал бездействием, которое так же было ложью. Он приходил, вел себя так, как будто мы были незнакомы, и все это время он точно знал, как надо действовать со мной. Его появление в музыкальном объединении «Music Junction» должно было быть идеей моей матери, потому что иначе Олли не узнал бы о моей временной работе. Это означало, что также он знал, что я не вожу машину, и меня нужно будет подвезти. «Но он точно знал, как мне помочь, когда мы столкнулись с аварией и я запаниковал».

— Заткнись, — сказал себе я. — Просто заткнись.

Сорвав простыню, я вывалился из кровати и наполнил стакан водой. Я выпил все это за один раз, а затем вытер пот со лба. Я должен был перестать зацикливаться на этом или сойду с ума. Если не сделал этого раньше.

В мою дверь настойчиво постучали. Я больше не заказывал еды, и никто не звонил от ворот, что означало, что это может быть только один из двух человек, и я был не в настроении для лекций.

Я распахнул дверь и прислонился к ней, когда мама опустила руку. Даже в субботу в середине лета она выглядела как чопорная школьная учительница: бледно-желтая юбка до колен и простая белая блузка с жемчугом. Без соответствующего жакета, так как в нем не было необходимости в такую жару.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я.

— Ты не отвечал на мои звонки и сообщения. Мне нужно было убедиться, что ты жив, — она подняла бровь, когда ее оценивающий взгляд остановился на моей обнаженной груди и трусах, и на том, в чем я был уверен, должно быть растрепанными волосами, так как я не расчесывал их в течение трех дней. — Ты ужасно выглядишь.

— Спасибо. Бывало и лучше, — я почесал щетину на челюсти, которая уже не была такой колючей, учитывая, что в последнее время я также не утруждал себя бритвой.

— Можно мне войти? — ее улыбка была нерешительной.

Я открыл шире дверь, и она вошла внутрь, оглядываясь на брошенные коробки от пиццы и тарелки на стойке, и почти пустую бутылку «Кроун».

— Приятно видеть, что ты не переборщил с выпивкой, — сказала она с усмешкой, глядя на бутылку и продолжая идти в гостиную, в то время как я схватил футболку и шорты из своей комнаты и надел их. Я пропустил ее комментарий, так или иначе, не заботясь о том, знала ли она, что я занимаюсь самолечением. Она положила сумочку на журнальный столик и освободила место, чтобы сесть, аккуратно сложив смятое покрывало, прежде чем положить его на спинку дивана.

— Чувствуй себя как дома, — сказал я, плюхаясь на другой диван и протирая глаза.

— Ты не мог бы мне рассказать, что с тобой происходит, Рид?

— Вообще-то я возражаю.

— Это не было предложением.

Я сел и скрестил руки на груди.

— Нууу… что со мной не так? Хм. Для начала, я не помню, когда в последний раз играл на пианино, и я действительно чувствую потребность постучать по клавишам прямо сейчас.

— Тогда почему ты этого не делаешь?

Подняв брови, я оглядел комнату.

— Ты его где-то видишь?

— Нет, но…

— Или оно есть у вас дома, возможно, я как-то пропустил его во время своих визитов?

— О. Ну, нет…

— Верно, — сказал я, хлопнув себя по колену. — Потому что вы с папой избавились от пианино, — господи, я вел себя как придурок, но не мог остановиться. Если я был несчастным, то и все остальные тоже. Они должны были все идти ко дну вместе со мной. — Да. Зачем вы это сделали?

Мама моргнула, как будто я сошел с ума, а потом ее маленькие плечи приподнялись.

— Насколько я помню, ты переехал, и твоему отцу понадобилось место для стола.

— Ага… И когда вы выбирали это место для жилья, вы знали о законе о шуме до или после?

— Что ты имеешь в виду?

— Мое пианино, мам. Ты знаешь, что это моя страсть, моя жизнь. То, что я люблю и что не смогу иметь его здесь?

— Что? — спросила она. — Ты хочешь сказать, мы выбрали это место, чтобы помешать тебе играть?

— Понятия не имею. А ты?

— Это смешно. Как ты мог подумать, что я заберу у тебя что-то настолько важное? Ты действительно думаешь, что я такая подлая?

— Я так не думаю, нет. Но я не могу не удивляться. Я имею в виду, вы, ребята, никогда не считались с моей карьерой; вы хотели, чтобы я вернулся сюда, был рядом с вами и следовал вашим советам. Может, вы думали, что таким образом я смогу отказаться играть?

— Я даже не думала об этом, Рид. Мы с твоим отцом подумали, что это будет хорошее место для тебя, закрытое и с прекрасным видом. Клянусь, мне и в голову не приходило, что ты не можешь взять с собой пианино. А потом, когда ты стал преподавать музыку в школе и имел доступ к инструментам... мне так жаль. Честно говоря, мне это и в голову не приходило.

Я мог только смотреть на нее, на женщину, которая была моей опорой всю мою жизнь. Женщина, которая готова на все ради меня, и в ней не было ни капли подлости. Я знал, что она не собиралась причинять мне боль. Я знал, что это был несчастный случай, но все равно чувствовал, что должен винить кого-то за все, что случилось в моей жизни. И, честно говоря, теперь, когда я выплеснул свою боль, гнев рассеялся, как утренний туман, а на его место пришло чувство вины. Боже, я был таким мудаком в последнее время. «Что со мной не так?»

— Я знаю, мам, — вздохнув, я провел рукой по волосам. — Я не хочу вымещать на тебе свое разочарование.

— Ох, Рид, — сказала она, придвигаясь к краю дивана, чтобы погладить мою руку. — Я не могу делать вид, что не понимаю, что с тобой сейчас происходит. Я знаю, что ты смущен, расстроен и срываешься на тех, кто тебе ближе всех. Я знаю это, и я справлюсь. Так что, если тебе нужно выговориться или накричать, я пойму. Если хочешь поговорить, я здесь. Если у тебя есть вопросы, я постараюсь помочь тебе ответить на них. Тебе станет легче, детка. Пожалуйста, верь мне.

Мне хотелось верить, что она говорит правду, что она всемогуща и может видеть месяцы и годы в будущем, чтобы знать, что все будет хорошо.

— Если хочешь, почему бы тебе не одеться, и мы можем сходить в «Newton’s Music» и выбрать новое пианино? Стол все равно превратился в магнит для беспорядка, — она сжала мою руку. — Мне очень жаль, Рид. Просто я предположила, что раз Олли купил для тебя пианино, чтобы ты мог играть…

Я вздрогнул и отстранился от нее.

— Что он сделал?

Казалось, она поняла свою ошибку, как только сказала это.

— Ох. О, Господи.

— Он купил мне пианино?

— Ну, я... я это только недавно поняла, что он... — она замолчала, а потом произнесла слово, которого я никогда не слышал от нее: — Дерьмо.

— Ты сказала... «дерьмо»? — мои глаза расширились.

— Нет, — ответила она, и на ее лице отразились смущение и стыд. — Конечно, нет.

Я насмешливо фыркнул, потому что, черт возьми, моя правильная, добрая мать выругалась, что означало, что ад, должно быть, покрылся льдом.

— Это не смешно, — сказала она, закрывая лицо, когда я засмеялся сильнее. — Не говори отцу.

— Это всего лишь слово, мам. Не думаю, что это значит, что ты прокляла свою душу на целую вечность, — она продолжала качать головой, а я прокручивал в голове ее слова. «Я просто предположила, что раз Олли купил для тебя пианино, чтобы ты мог играть…»

«Он купил мне пианино?»

— Ты... — начал я.

— Что?

— Ты знала обо мне и... Олли?

Она посмотрела мне в глаза и сказала:

— Мы никогда не говорили об этом, но я знала.

— Но как?

— Назовем это материнской интуицией. Ты проводил с ним много времени после аварии. Ты сказал мне, что он был кем-то, кто казался тебе знакомым, и... я заметила, что ты постоянно улыбался, когда видел его на фотографиях.

Клянусь, мое сердце пропустило несколько ударов, когда я слушал, что она говорила мне. Она знала. Она знала. И почему-то она совсем не осуждала меня. Мой мир повернулся вокруг своей оси.

— А папа знал? — спросил я.

— Это не имеет значения…

— Папа знал, мам?

— Нет. Нет, я ничего ему не говорила.

— Почему?

— Потому что это не важно, — твердо сказала она. — Ты был счастлив. Это все, что имело значение. Что ты в безопасности и счастлив.

— Но…

— Никаких «но», Рид. Как думаешь, почему, чтобы помочь тебе, я пошла к Олли? Потому что я никогда не видела тебя счастливее, чем в те несколько недель. Мне не нужны были подтверждения или подробности, чтобы понять, что изменилось.

Я несколько раз открывал и закрывал рот, обдумывая ее слова. Я был счастлив? Не только счастлив, но счастливее, чем когда-либо в жизни? С Олли? Я думал о воспоминаниях того утра, о том, как слова «Я люблю тебя» вертелись на кончике моего языка, о чувстве, которое было таким сильным, что почти ошеломило меня. И воспоминание, от которого я проснулся вчера, когда он привез меня в то место, похожее на что-то из «Волшебника Страны Оз», и у меня было сильное чувство совершенно другого рода.

— Ты хочешь сказать, что не против того, чтобы я был… был… — я схватился за шею и посмотрел в потолок, как будто это могло мне дать ответы, которые я искал.

— С мужчиной? — спросила мама, и мои глаза снова встретились с ее. В ее взгляде была такая любовь и принятие, что у меня сжалось сердце. — Но ведь Олли не просто мужчина, не так ли?

Я сглотнул ком в горле.

— Он не выходил из приемной после операции. Даже когда ты проснулся и понятия не имел, кто он. Он ждал, и я не думаю, что он когда-либо терял надежду, что ты найдешь дорогу к нему. Потом ты вернулся домой, и он звонил каждый день, чтобы спросить о тебе. Больше месяца, как по часам, пока доктор не сказал нам, что ты, скорее всего, никогда не вспомнишь потерянные недели. В то время я подумала, что, может быть, лучше сосредоточиться на том, что тебе было знакомо. Окружить тебя людьми, которых ты знал и любил до несчастного случая, — она покачала головой. — Но я была не права, заставляя его держаться от тебя подальше. Я несу полную ответственность за свои действия, и я также виновата перед Олли.

Мое дыхание стало прерывистым, когда я положил голову на руки, пытаясь объединить миры, которые боролись в моем мозгу.

— Я не понимаю, как это произошло.

— Иногда жизнь принимает неожиданные повороты и дает тебе хорошую оплеуху, чтобы заставить тебя смотреть на вещи по-другому — ох, я не имела в виду твой несчастный случай, Боже мой. Это был плохой выбор слов.

Я тихо усмехнулся.

— Я не обижаюсь.

— Как ты себя чувствуешь? Память возвращается к тебе?

— Мам, я... я не знаю, что чувствую, — я сжал пальцы, подбирая слова. — Я думал, что схожу с ума. Я думал, что у меня галлюцинации, честное слово. Я понятия не имел, что вспоминаю то, что произошло на самом деле. А теперь, когда я знаю? — я покачал головой. — Я запутался еще больше, чем раньше.

— Ох, детка, — сказала она и подошла к дивану, на котором я сидел, и прижала меня к себе, как спасательный круг. — Мне бы очень хотелось помочь тебе разобраться во всем. Хотелось бы облегчить твои проблемы.

— Я не могу решить, хорошо это или плохо — все вспомнить, — сказал я, мой голос был приглушен ее блузкой.

— Не обязательно то или другое. Это не то, что ты должен спешить принять в одночасье. У тебя впереди много времени, чтобы понять, как ты хочешь распорядиться своей жизнью, и кто те люди, которых ты хочешь видеть в ней.

— Неужели? — спросил я, выпрямляясь. — «У тебя впереди много времени?» Мне трудно в это поверить после всего, через что мне пришлось пройти в этом году.

— Да. Я верю, что это правда. Думаю, тебе дали новое начало. Но не таскай с собой весь этот тяжелый груз и чувство вины. Не топи свой разум в алкоголе и не запирайся здесь. Это не ты, и это никогда не было твоим.

Мой взгляд переместился на заваленную коробками стойку.

— Я понимаю. Ты права.

— И, эй? Если хочешь пианино, мы его купим. Если ты решил, что преподавание не для тебя и ты захочешь попробовать что-то еще, тогда сделай это. Я больше не буду пытаться решать, что для тебя лучше, Рид, потому что я ошибаюсь на каждом шагу. Только ты можешь понять, что тебе нужно, чтобы стать счастливым.

Я не осознавал, как сильно мне нужно было услышать эти слова от нее, но они немного успокоили боль в моей душе, которая мучила меня с тех пор, как я с поджатым хвостом вернулся во Флойд Хиллс. Я уже не был тем человеком, каким был тогда, всего год назад, но проблема была в том, что я понятия не имел, кто я теперь. Пребывание в моей квартире в течение трех дней не дало мне никаких ответов и никогда не даст.

— Мам, я... я не знаю, что мне теперь делать, — признался я. — Насчет Олли.

— Я знаю, что ты запутался, — она нежно убрала волосы с моего лба. — Я знаю, что тебе сложно это принять. И я знаю, что Олли ничего от тебя не ждет. Он не такой человек. Сможете ли вы восстановить ту связь, которую вы когда-то разделяли, полностью зависит от вас, но, несмотря ни на что, я знаю, что этот человек будет всегда рядом с тобой, независимо от того, что вы решите. Он может стать твоим лучшим другом, — когда она моргнула, слеза скатилась по ее щеке, и она улыбнулась мне и обхватила мое лицо. — И я думаю, тебе это нужно, Рид. Я действительно этого хочу.

Глава 11

Олли

Рида не было на уроке в воскресенье в музыкальном объединении «Music Junction». Я раздумывал, стоит ли вообще туда идти, но после пяти секунд размышлений решил, что на этот раз не позволю ни ему, ни кому-либо другому оттолкнуть меня. Перед операцией он велел мне бороться за него, за нас, и именно это я и планировал сделать. Я буду рядом с ним, несмотря на все его смятение, весь его гнев. Дело в том, что Рид меня вспомнил. Не все, даже близко не все, но теперь он знал, кто я для него. Или кем я был. И хотя наша судьба зависела только от него, я сделаю все, что в моих силах, чтобы склонить чашу весов и дать нам еще один шанс.

Но когда я прочитал объявление на двери класса, указывающее, что урок отменен из-за болезни, я вздохнул. Рид, конечно, не облегчал задачу, не так ли?

Вернувшись в машину, я прокрутил все варианты. Я могу заехать к нему и убедиться, действительно ли он болен или просто избегает меня. Я могу поехать к его родителям. Или я могу позвонить ему и узнать, не нужен ли ему куриный суп.

Выбрав вариант номер три, я прокрутил вниз контакты до номера Рида и нажал кнопку вызова, а затем выехал со стоянки. Через несколько секунд включилась его голосовая почта, и я нажал отбой вместо того, чтобы оставить сообщение. Я не ждал, что он ответит, особенно после того, как он покинул мой дом несколько дней назад. Я надеялся, что дать ему время остыть и разобраться с тем, что он узнал, было разумно, но я понятия не имел, что делать дальше. Я не был готов снова потерять Рида, ни сейчас, ни когда-либо, но я не хотел быть слишком напористым и отпугнуть его.

«Я подожду», — решил я, направляясь к дому, вместо того чтобы без предупреждения заскочить в любое из возможных мест, где он мог быть. Может быть, я свяжусь с его мамой позже, почувствую ее настрой и потом решу, куда двигаться дальше.

«Господи, как жарко», — подумал я, увеличивая поток воздуха, когда послеполуденное солнце обжигало меня со всех сторон. Пытаясь выглядеть хорошо перед Ридом, я надел рубашку с наглаженными брюками, но сейчас в такой одежде было душно, и я расстегнул воротник, наконец, в состоянии дышать. Я был более чем готов надеть потертые джинсы и чертову футболку. Когда я подъехал к своему району, зазвучала песня «Укус любви» Дефа Леппарда, и я прибавил громкость, подпевая. Боже, слова припева были настолько актуальны прямо сейчас. Любовь причиняет боль и ставит тебя на колени, не так ли? Когда я добрался до своего дома, я уже пел высокие ноты, и тут мой голос дрогнул при виде открывшегося передо мной зрелища.

На моем крыльце сидел Рид.

Я закрыл рот и выключил радио. «Ну черт бы меня побрал».

Увидев, что я въезжаю, он встал, отряхивая шорты. Я не думал, что когда-либо видел его таким непринужденным, но белая майка, шорты и шлепки определенно делали его таким. Черт возьми, он был великолепен, независимо от того, что бы на нем не было надето. Или не надето. «Не думай об этом, черт возьми». Я вышел из машины, не снимая солнцезащитных очков, не желая, чтобы он прочел слишком много в моем взгляде, потому что я не был уверен, что он увидит. Тоску? Желание? Боль? Сочетание всех трех?

— Привет, — сказал я, когда подошел к нему, стараясь не акцентировать на себе внимание, когда остановился перед ним и оценил его настроение. — Скучал сегодня по твоему уроку. Ты заразный?

— Какой я?

— В объявлении на двери говорилось, что ты болен.

— О. Я солгал. У меня день психического здоровья, — наклонив голову к двери, он спросил: — Мы можем поговорить?

— Конечно.

Он последовал за мной внутрь, и я пытался заставить свои руки не дрожать, но, черт возьми, я нервничал. Я не знал, хорошо ли, что он здесь, или этот визит не приведет ни к чему хорошему, но я предпочел бы не думать об этом. Когда мы вошли в гостиную, я бросил ключи на развлекательный центр, а когда обернулся, Рид оглядел меня.

— Ты выглядишь, — казалось, он с трудом подыскивал слово, — отлично.

— Спасибо, — удивленно сказал я, но старался не придавать особого значения тому факту, что он заметил, во что я одет, или тому, что, по его мнению, я выглядел «отлично». — Вообще-то, здесь немного жарковато, так что я собираюсь переодеться во что-нибудь более удобное. Можешь дать мне минуту?

— Окей, — он стоял посреди гостиной, не делая ни малейшего движения, чтобы сесть, поэтому я жестом показал вокруг.

— Чувствуй себя как дома. Располагайся.

Я быстро переоделся, а когда вернулся, дверь, ведущая на заднее крыльцо, была открыта, и я наполнил пару стаканов холодной водой, прежде чем присоединиться к Риду. Без солнечного света и с включенными вентиляторами было не так уж плохо, и я был рад, что он решил прийти сюда. Внутри было слишком тесно.

— Спасибо, — сказал он, принимая предложенный стакан.

Я уселся в одно из садовых кресел напротив него, поставил стакан на стол и стал ждать, когда он сделает первый шаг.

— Спасибо, что не захлопнул дверь у меня перед носом. Я бы не стал винить тебя, если бы ты это сделал.

— Хлопать дверьми не в моем стиле.

— Нет, конечно, нет, — он поерзал в кресле, скрестил лодыжки, а потом опять выпрямил их. — Олли, я хочу извиниться за свое поведение. Сказать, что я был шокирован, было бы преуменьшением года, и я ужасно отреагировал. Я знаю, что, возможно, сказал тебе что-то обидное, и мне очень жаль, — он сцепил пальцы на коленях. — Я вел себя как придурок. Не только с тобой, но и со всеми. Я больше не хочу быть таким.

— Я бы сказал, что это первый шаг к выздоровлению.

— Я не собираюсь убегать или нервничать, — легкая улыбка тронула его губы. — Ну... я все еще могу волноваться, не знаю. Но я хочу понять.

Я мог читать между строк: он хотел понять меня. Может, даже нас. Если он не слышал, как колотится мое сердце, я был бы очень удивлен.

— Хорошо, — выдавил я. — Я принимаю твои извинения.

— Хорошо. Это очень хорошо, — его плечи опустились от облегчения.

Мы погрузились в тишину, и только жужжание вентиляторов и отдаленные крики и смех детей, играющих по соседству, заполняли пространство между нами. Я знал, что его мысли заняты чем-то другим, но я был рад сидеть с ним так долго, сколько ему было нужно.

— Могу я задать тебе вопрос?

— Ты можешь задать мне много вопросов.

— Меня тянуло к тебе, потому что ты был мне знаком. Так сказала моя мама.

— Ты говорил мне то же самое.

— Я так говорил?

Я кивнул.

— Но, — он сморщил лоб. — Я не совсем понимаю. Как может кто-то, кого я никогда не встречал, быть знакомым?

— Ну, мы виделись у Джо.

— И это все? Мы были знакомы, потому что я проходил мимо тебя каждое утро, чтобы выпить кофе?

— Это и, ты знаешь, что мы вытаскивали тебя из разбитой машины. После аварии ты был достаточно вменяемым, чтобы помнить меня.

— Ох. Я понимаю, — Рид откинулся на спинку стула. Он барабанил пальцами по подлокотнику. — Надеюсь, я поблагодарил тебя за это? За то, что ты спас меня в тот день.

— Конечно. Много раз, — я улыбнулся.

— Хорошо. По крайней мере, я никогда не забывал о хороших манерах, — пошутил он.

Я решил поддержать его шутку, чтобы успокоить нервы, которые, как я видел, проявлялись в его движениях.

— Да, ты всегда был очень вежлив, даже когда приглашал меня на пробежку.

— Нет, не может быть, — его глаза округлились.

— Может, — сказал я, хихикая.

— Боже мой! — застонал он, закрывая лицо руками. — Мне так неловко.

— Не стоит. Я хотел, чтобы ты был рядом. Поверь мне.

— Но это похоже на поведение паразита. Ты уверен, что не просто жалел меня?

— Определенно нет, — ответил я, когда он поднял голову. — Мне льстило твое внимание. Я хотел большего.

Рид глубоко вздохнул и прикусил нижнюю губу, и я подумал, что зашел слишком далеко. Должен ли я напоминать ему о своей привязанности к нему? Или сохранять дружелюбие? Не было никакого навигатора, который бы направил меня в верном направлении «как не отпугнуть твоего бывшего с поврежденным мозгом», поэтому я делал все, что было в моих силах.

— Я тут подумал, — медленно произнес он. — Я бы хотел познакомиться с тобой, Олли. Снова. Если ты позволишь.

Мне пришлось смотреть вниз, так как жжение в глазах ясно давало понять, что слезы уже на подходе, и я подумал, что мне понадобится дефибриллятор, чтобы мое сердце снова забилось. Никогда не думал, что услышу от него такие слова. Я никогда не думал, что он будет сидеть напротив меня, готовый снова открыться, и, хотя он все еще казался нерешительным и немного застенчивым, тот факт, что он был здесь, значил все.

— Олли, я не могу ничего обещать...

— Остановись, — сказал я, поднимая руку. — Просто остановись. Я ничего не жду от тебя, Рид. Я не собираюсь заставлять тебя проводить со мной время, если ты этого не хочешь.

— Ты этого хочешь?

— Конечно, это так, — я с недоумением уставился на него.

— Окей. Ну, теперь я точно знаю, что мои сны о нас означают, и то, что ты не будешь отговаривать меня от этого, так как насчет того, чтобы просто начать прямо сейчас? — сказал он, и я открыл рот от его прозаического тона. — Ох, и еще кое-что — я бы хотел, чтобы ты взял меня с собой покататься.

Моя челюсть отвисла еще больше.

— Я больше не хочу бояться, и что может быть лучше, если у меня вдруг начнется приступ паники, а ты будешь рядом, верно?

Я потерял дар речи. Совершенно, черт, онемел.

— Если ты не против, может, поможешь мне как-нибудь вечером на этой неделе после работы? — должно быть, ему пришло в голову, что я еще не согласился, потому что он нахмурился. — Я шокировал тебя, ты онемел? Кивни, если понял.

Я кивнул.

— Ладно, кивни дважды, если возьмешь меня с собой и позволишь сесть за руль, и споешь ту песню, под которую ты сегодня парковался.

«Вот дерьмо». Меня поймали. Я дважды кивнул.

На лице Рида появилась улыбка, первая, которую я увидел с тех пор, как сел в кресло, и она так напомнила мне, как он улыбался мне раньше, что это было похоже на физический толчок в моем сердце. Он подвинулся на край сиденья и протянул мне руку. Его длинные пальцы были прохладными от того, что они обнимали стакан с холодной водой, как желанное облегчение для моих постоянно горячих ладоней.

— Ну, Олли, — сказал он. — Похоже, мы договорились.

Глава 12

Рид

Это была беспокойная ночь и еще более беспокойный день. С тех пор, как я покинул дом Олли после нашего вчерашнего разговора, я был переполнен воспоминаниями о нем, как будто в моей голове без перерыва крутилось кино. Как будто, когда я, наконец, дал себе разрешение разобраться и понять возможные отношения с Олли, мой мозг освободился, как вода, прорывающаяся через плотину. И вместе с воспоминаниями, которые всплывали, пришли чувства, которые я ассоциировал с ними, и это была та часть, через которую я отчаянно пытался пройти. Все чувства тоски, желания и даже другое слово на букву «Л», о котором я не мог заставить себя не думать. Все это било меня в полную силу, когда я лежал в постели, принимал душ, готовил обед. Я бросил попытки заглушить их телевизором, потому что зачем нужен телевизор, когда в голове двадцать четыре на семь Нетфликс без перерыва (прим. Netflix — американская развлекательная компания, поставщик фильмов и сериалов)?

Это было безумие. Гребаное безумие. И это не прекращалось.

После долгого горячего душа я накинул первую попавшуюся в шкафу рубашку, но, взглянув в зеркало, сорвал ее и примерил другую. А потом еще. Сегодня вечером Олли заедет за мной после работы, а это означало, что у меня был длинный день, чтобы пережить стресс из-за встречи с ним, и я не хотел выглядеть слишком нарядным, как будто слишком старался. Шорты были бы слишком повседневными, так что они были исключены... может быть, джинсы? Через десять рубашек я наконец остановился на рубиновой и пошел в ванную бриться. Но когда я взял бритву, мысли мои перенеслись.

— Мне нравится, — сказал Олли, проводя большим пальцем по моей щетине.

— Неужели? — в то утро я собирался побриться, но так спешил к нему, что это вылетело у меня из головы. — Значит, я должен оставить ее?

— Ты выглядишь чертовски сексуально в любом случае. Но это… — он наклонился и потерся своей щетинистой щекой о мою, — будет чертовски приятно ощущать ее на моих бедрах…

«Нихрена себе». Мое сердце бешено заколотилось от воспоминания... и я положил бритву.

Верный своему слову, Олли ждал на парковке моего жилого комплекса ровно в шесть вечера, и, когда я вышел из квартиры и увидел его внизу, дурные предчувствия, которые я испытывал весь день, исчезли.

Он стоял, прислонившись к капоту машины, скрестив свои мускулистые руки на широкой груди, от чего его черная футболка была натянута до предела. Его волосы казались темнее, но когда я спустился по лестнице и смог разглядеть их получше, то понял, что это потому, что они были влажными, как будто он приехал сразу после душа. Эффект был... ну, ошеломляющим, если судить по тому, как перевернулся мой желудок.

— Привет, — сказал он, отталкиваясь от капота и криво улыбаясь мне. Я не был уверен, стоит ли мне обнять его, пожать ему руку, стукнуться с ним кулаками или что-то еще, что мы должны были сделать, чтобы поприветствовать друг друга, поэтому я остановился перед ним и ждал, что он сделает. Как будто почувствовав мою неуверенность, он засунул руки в карманы, предоставляя мне право выбора.

— Хей. Только с работы? — спросил я. «Ясен пень, конечно, с работы. Ты итак это знаешь».

— Да, — сказал он, наклонив голову и проведя рукой по влажным прядям, как будто у него не было возможности высушить их. Я хотел сказать ему, что в этом нет необходимости, потому что он хорошо выглядит, но, возможно, это был не лучший способ начать разговор.

— Ну... как прошел день? — спросил я.

— Это было немного утомляюще. Сейчас уже лучше.

— Мне жаль это слышать, — сказал я и покачал головой. — Я имею в виду утомляющую часть, а не лучшую.

Он усмехнулся и покачнулся на пятках.

— Я понял, что ты имел в виду.

«Да что со мной такое, черт побери?» С тех пор как я спустился по лестнице, в животе у меня все переворачивалось. Господи, это всего лишь Олли. Не было никаких причин нервничать. Это был тот самый парень, которого я видел вчера, с которым я ужинал и пил на прошлой неделе с Майком и Деб. Но почему-то он казался мне другим, и я не мог понять почему.

— Я подумал, сегодня нам спешить некуда. Начнем с объездных дорог и посмотрим, как пойдет, — сказал он, нарушая молчание.

— Да, объездные дороги — это здорово. Хороший план.

— Отлично. Итак, — он поднял связку ключей, — не окажите ли мне честь?

— Ох, — секунду я смотрел на ключи. — Я так понимаю, что ты хочешь, чтобы я начал прям отсюда. Мой косяк.

«Привет, вот ты тормоз, Рид».

— Или ты предпочитаешь, что сначала я буду за рулем, а потом мы поменяемся местами?

— Нет, я понял, — сказал я, изображая уверенность. Я был так поглощен мыслями об Олли всю ночь и весь день, что мне даже в голову не пришло, что я буду за рулем впервые после аварии, случившейся несколько месяцев назад. Это только заставило мои нервы напрячься на несколько сотен делений. Ничего страшного. — Давай их сюда.

Он положил ключи в мою раскрытую ладонь, и когда его кожа коснулась моей... Та же искра, которая потрясла меня в тот вечер, когда мы соприкоснулись, и на этот раз я видел, что он тоже это почувствовал, потому что он вздрогнул в то же время. Я сглотнул и отдернул руку.

— Думаю, нам стоит... — я указал на машину, и он кивнул.

— Да, давай.

Забираясь на водительское место, я задавался вопросом, был ли я когда-нибудь так взвинчен в своей жизни, или все это было связано с мужчиной, скользнувшим на сиденье рядом со мной. Я старался не думать о том, как близко мы были в таком маленьком пространстве, но это было легче сказать, чем сделать с запахом его одеколона, заполняющим мой нос. Я чувствовал его запах и раньше, но никогда не задумывался об этом, и теперь все, о чем я мог думать, это о том, что это был за запах и где именно он нанес его.

«Сосредоточься, Рид. Боже».

Я пристегнулся и поправил зеркала, а потом положил руки на руль, давая себе временную передышку, чтобы не сойти с ума от страха.

— Ты готов? — спросил Олли, и я откинулся на подголовник и посмотрел на него. Его глаза были такими сосредоточенными, насквозь видящими мою тревогу, и поддержка, которую я увидел в их глубине, помогла мне успокоиться.

Но мое скачущее сердце — совсем другая история.

— Хмм… — я поерзал в кресле. — Это странно, что я нервничаю? — «И не только из-за предстоящего вождения».

— Нисколько. Не торопись. Нам спешить некуда.

Я выдохнул и вытер руки о штаны. Затем снова поправил зеркала, убедился, что мне удобно в кресле — в общем, я медлил. Краем глаза я заметил, что Олли взял очки, которые висели у него на футболке, но, когда он их развернул, я выпалил:

— Нет. Не надевай их.

— Почему нет? — его рука замерла.

— Потому что тогда я не смогу видеть твои глаза.

Олли долго смотрел на меня, потом молча сложил очки и положил их в бардачок.

— Ладно, — сказал я, заводя машину. — Мы едем.

Я медленно выехал со стоянки, привыкая к ощущению автомобиля, нажимая на тормоза, чтобы почувствовать их. Когда мы выехали из комплекса, я остановился перед главной дорогой.

— Давай повернем налево, а потом поднимемся по Гаррис и сделаем широкую петлю, — сказал он.

— Звучит неплохо, — я включил поворотник и подождал, пока проедут несколько машин, прежде чем повернуть. Олли терпеливо сидел рядом со мной, позволяя мне не торопиться, вместо того чтобы указывать на все упущенные возможности. В этом отношении он был идеальным человеком, который сможет вернуть меня за руль, и в тот момент я поблагодарил себя, что не был упрямой задницей и не сидел взаперти в своей квартире.

«Спасибо, мама…»

Пятичасовое движение на дорогах поутихло, и это означало, что пока мы будем ехать, вокруг не будет много машин. Сидя снова за рулем, я не чувствовал себя странно, как предполагал, и я был удивлен, обнаружив, что присутствие Олли отвлекало меня от мыслей о том, что если в меня врежется грузовик.

Было очень тихо, и в этом не было ничего хорошего, потому что мои безумные мысли преследовали меня.

— Ты не хочешь включить радио? — спросил я.

— Нет, нам, вероятно, не стоит отвлекаться.

«Да, ты итак достаточно отвлекаешь».

— Черт. Я так надеялся услышать караоке Олли.

— Господи, — он рассмеялся. — Если я не один в машине, мне понадобится около десяти «Маргарит», прежде чем ты услышишь, как я пою.

— Скажи, что это не так.

— Все в порядке. Это не просто слова, которые я говорю. Мне кажется, я так же плохо пою, как и играю на пианино.

— Блин, — сказал я, притворяясь, что съеживаюсь. — Это немного пугает.

— Эй, разве это не противоречит какому-то кодексу учителей, говорить ученику, что он отстой?

— Я никогда не говорил, что ты отстой. Я всего лишь сказал, что твоя игра ужасна.

— Тогда я обвиняю учителя, — съехидничал Олли и покачал головой. — После одного урока я рассчитывал стать супер-профессионалом. Я хочу вернуть свои деньги.

Рассмеявшись, я опустил солнцезащитный козырек, чтобы солнце не слепило меня, и удивился тому, насколько легко и просто было быть с ним. Я не чувствовал никакого давления или напряжения, исходящего от него, — вместо этого я просто наслаждался его компанией. Но мне хотелось узнать больше. Я хотел знать, что происходит с ним изо дня в день, и я хотел, чтобы он знал, что может поговорить со мной, если понадобится. Это было частью того, чтобы «узнать тебя снова», не так ли?

— Почему был тяжелый день на работе? — спросил я.

— Нет, ты не захочешь об этом слышать.

— Я бы не спрашивал, если бы не хотел.

Он прикусил губу и кивнул.

— Иногда это просто тяжелая работа. Что мне нравится — никогда не бывает двух одинаковых дней, и ты никогда не знаешь, во что ввязываешься, когда тебя вызывают, — он посмотрел в окно. — Не у всех бывает счастливый конец.

— Не представляю, как ты это делаешь, — мое сердце сжалось от горечи в его голосе. — Как у тебя получается не нести все это с собой домой?

— О, я понимаю, о чем ты, — сказал он. — У большинства людей, с которыми я работаю, есть дети, жены или партнеры, к которым они возвращаются домой. У меня нет никаких способов отвлечься, чтобы не прокручивать в голове то, что я называю «мог бы — должен был». Я много думаю о пациентах, которые проходят через это, о том, как у них дела, или о том, что я мог бы сделать по-другому. Это немного давит на меня, — он натянуто улыбнулся мне. — А теперь, держу пари, ты думаешь, что это слишком тяжелый ответ.

— Нет. Я подумал, что нужно быть особенным человеком, чтобы справляться с такой работой, как твоя.

— Я ценю твои слова, — его улыбка стала шире.

— Это правда. Я никогда бы не смог работать там, где жизнь людей была бы в моих руках.

— Ты удивишься, если обнаружишь, что способен на такое, о чем и не подозревал. Посмотри на себя и на все, через что ты прошел. Это было нелегко, но ты стараешься. Правильно? Держу пари, раньше это казалось невозможным. Восстанавливаешься и водишь машину, — сказал он, посмеиваясь.

Решение снова сесть за руль было правильным. Это не настолько страшно, как я ожидал. Управление машиной было гладким, как будто езда на велосипеде в первый раз после долгой зимы. Я не был таким «заржавевшим», как думал, и это придало мне храбрости.

— Олли? Я думаю... я хотел бы вернуться, — сказал я.

— Не проблема. Я могу сменить тебя, если хочешь. Просто остановись, когда будет свободно, — сказал он, потянувшись, чтобы отстегнуть ремень безопасности.

— Нет, я имею в виду... туда, где это произошло.

— Оу, ты уверен? — спросил Олли, приподнимая брови.

— Я предпочел бы первый раз это сделать, когда буду с тобой, чем в одиночку, — я взглянул на него. — Это нормально?

— Это более чем нормально, — сказал он. Его вотум доверия заставил меня улыбнуться, и я повернул машину в направлении центра города.

Но чем ближе мы подъезжали к тому месту, где все это произошло, тем больше моя самоуверенность исчезала. Когда я повернул к Мерсеру, руки у меня сильно дрожали.

— Ты отлично справляешься, Рид, — сказал он, его ободрение было именно тем, что мне необходимо было услышать, когда мы ехали по Мерсер, подъезжая к перекрестку на Томас, где тем январским утром меня ослепил грузовик.

Когда мы подъехали к перекрестку, светофор загорелся красным, и я притормозил, крепко сжимая руль. Никто из нас не произнес ни слова, пока мы сидели и ждали, когда поменяется свет. Когда загорелся зеленый, я еще несколько секунд оставался на месте, оглядываясь по сторонам в поисках тех, кто, возможно, решит не обращать внимания на красный свет. Затем я осторожно проехал перекресток, как раз рядом с тем местом, где была сбита моя машина, и как только я миновал его, то выдохнул сдерживаемый в себе воздух.

— Ты сделал это, — сказал Олли, улыбаясь мне, и я не мог не улыбнуться в ответ. Кому-то другому это могло показаться таким мизерным шагом, но мне только что пришлось столкнуться лицом к лицу с одним из своих страхов, и облегчение, которое я почувствовал, было огромным. Я думал, что мне придется потрудиться, чтобы вновь вернуться сюда, но я сделал это. Я действительно, черт возьми, сделал это. И хотя, вероятно, пройдет еще какое-то время, прежде чем я снова сяду за руль, по крайней мере, мне больше не придется бояться панической атаки на дороге.

— Черт, — сказал я, мое сердце все еще колотилось, когда я припарковал машину на стоянке около банка.

— Ты в порядке?

— Да, в порядке. Это был своего рода небольшой стресс, — я потянулся к кнопке кондиционера одновременно с Олли, и когда его рука коснулась моей, по коже побежали мурашки. Но на этот раз я не вздрогнул. Он заметил.

Включив кондиционер чуть сильнее, он откинулся на спинку сиденья и повернулся ко мне. И затем, словно проверяя воду, он сказал:

— Мне нравится красный цвет на тебе.

Похоже, я не зря потратил время на сборы, особенно когда взгляд Олли остановился на линии моего подбородка. Даже не прикасаясь к нему, я вздрогнул, задаваясь вопросом, было ли его воспоминание, которое заставило меня отложить бритву, тем же самым, что заставило его язык пробежаться по нижней губе.

— Не знаю, какие у тебя планы, — сказал он, поднимая на меня глаза, — но на этой неделе я должен использовать часть своего отпуска, чтобы он не пропал, так что дай мне знать, если захочешь сделать это снова.

Когда-то он возил меня в одно из своих любимых мест, у меня мелькнула мысль.

— Значит, завтра ты весь день свободен?

— Если ты этого хочешь, то свободен.

— Мне хочется, чтобы это было так.

— Тогда я в полном твоем распоряжении.

— Отлично, — мои щеки вспыхнули под его пристальным взглядом. Я покраснел. Этот человек заставил меня покраснеть.

Когда Олли заговорил снова, его голос был низким и хриплым.

— Ты хочешь идти дальше? — спросил он, и не нужно быть провидцем, чтобы понять, что он хотел, чтобы я прочитал между строк: «Ты хочешь продолжать идти со мной?»

— Да, — ответил я. — Определенно, я хочу этого.

Глава 13

Олли

— Мне уже можно начинать беспокоиться о том, куда ты меня ведешь? — спросил я на следующее утро, отодвигая с дороги мешающую ветку и продолжая подниматься по уединенной заваленной обломанными ветками тропинке без опознавательных знаков, ведущей в гору, в часе езды на северо-запад от Флойд-Хиллз.

— Определенно. Думаю, тот удар головой превратил меня в серийного убийцу, — Рид посмотрел на меня через плечо и ухмыльнулся, и я быстро отвел взгляд от его задницы. Если бы он не хотел, чтобы я смотрел, он не заставил бы меня следовать за ним. Прогулка по узкой тропке открывала мне прекрасный вид, особенно в шортах, которые он надел, демонстрируя свои худые мускулистые ноги. Я не мог не думать об этих ногах, обхватывавших меня, которые заставляли мои шорты натягиваться на бедрах — не совсем удобно для прогулки.

«Перестань думать о нем голом, — напомнил я своему члену. — Это обычная встреча друзей, вот и все». Даже то напряжение в машине по пути сюда не было тем, что я бы назвал дружеским. Не с теми взглядами, которые бросал на меня Рид, когда думал, что я не вижу.

— Мы почти на месте, — сказал он, затем остановился и приложил палец к губам. — Послушай, — без хруста валявшихся под нашими ногами веток я услышал шум бегущей воды.

— Водопад? — спросил я. — Мы идем туда?

Рид поджал губы и пошел дальше. Звук становился все громче, и через несколько минут мы были вознаграждены чертовски великолепным видом.

— Поразительно, — это было все, что я мог сказать, глядя на возвышающийся водопад, который выглядел так, будто вода льется с неба. Пышные зеленые деревья и растения окружали скалистый склон, а у его основания поднимался туман, придавая месту неземной вид. Это было захватывающе.

— Ты любишь такие самобытные и отдаленные места, поэтому я подумал, что ты захочешь это увидеть. Я имею в виду, если ты еще этого не видел, — Рид закусил губу. — Здесь нет дороги из желтого кирпича, но...

«Чёрт возьми! Он помнит наше путешествие в Страну Оз?»

— Невероятно, — сказал я, оторвав взгляд от водопада, потому что даже такой красивый, он не имел ничего общего с Ридом. — Не могу поверить, что ты вспомнил.

— Я начинаю многое вспоминать, — сказал он, удерживая мой взгляд, который заставил меня задаться вопросом, связаны ли эти воспоминания с тем, что произошло в конце прошлого свидания.

Когда эта мысль пришла мне в голову, я почти забыл, как дышать, пока он не улыбнулся мне и не наклонил голову.

— Пошли, — сказал он, выходя к скалам, окружавшим бассейн у подножия водопада, и я последовал за ним.

— Мы ведь не будем нырять сверху, правда?

— Определенно нет, — сказал он. — Тут не очень глубоко, около пяти футов. Одной травмы головы мне достаточно.

«Спасибо тебе, Господи»

— Какая жалость. Я не переживаю из-за прыжков или чего-то в этом роде.

— Конечно, нет. Супермен ничего не боится, верно?

«Что он только что сказал? Он назвал меня Суперменом?»

Я сглотнул:

— Верно.

Рид снял рюкзак, достал большое покрывало, которое могло вместить, по меньшей мере, двух-трех человек, и расстелил его на ровной поверхности. Затем он обвел рукой вокруг нас.

— Добро пожаловать в Валентайн-Фоллс (прим. Водопад Валентайн).

— Это действительно так называется?

— Нет. Это место, куда мои мама и папа иногда летом привозили нас на выходные. Сюда никто никогда не поднимается, поэтому мы решили, что это маленькое укромное местечко только для нас.

Рид снял кроссовки и носки, а затем стянул футболку через голову и отбросил ее на рюкзак. Его худощавое тело было сливочным совершенством, ни единого пятнышка или шрама, и я все еще чувствовал его упругий пресс под моими пальцами. Он не пытался скрыть то, — это всегда было моей любимой частью, — как он раздевался. Наблюдать за ним, как он медленно раскрывается, или позволяет мне сделать это. От моего внимания не ускользнуло, что после вчерашнего комплимента по поводу его красной рубашки он предпочел красные плавки. Мне захотелось сделать ему еще один комплимент, но я прикусил язык, снимая кроссовки и носки, а затем и футболку.

Глаза Рида скользнули по моему телу, и я стоял неподвижно, позволяя ему смотреть на меня. Он смотрел почти застенчиво, как будто не был уверен, что может это делать, но ничего не мог с собой поделать. Я задавался вопросом, помнит ли он меня таким, помнит ли, как мое тело ощущалось им, и вызывает ли это желание прикоснуться ко мне снова.

Он направился к воде.

— Ты идешь?

— Я бы с удовольствием, но было бы лучше, если бы ты предупредил меня захватить с собой плавки.

— Я так и сделал. Разве не так? Черт, — Рид остановился и нахмурил лоб. Затем он заметно покраснел. — Полагаю, они тебе не очень-то и нужны…

Ухмыляясь, я наслаждался тем, как он пытался отвести глаза, когда я потянулся к пуговице моих шорт, но я поймал его взгляд, когда расстегнул молнию, а затем позволил ткани упасть к моим ногам.

Рид покачал головой со смесью разочарования и облегчения на лице, когда в поле зрения появились мои плавки.

— Это нечестно, и ты это знаешь, — сказал он.

— Если хочешь, я могу их снять.

— Нет, не надо, — он быстро отвернулся, чтобы погрузиться в воду, но недостаточно быстро для того, чтобы я не заметил, как его плавки выпирают спереди.

Черт. Мысль о том, что я буду голым, возбудила его. И это придало мне сил, я понимал, что влечение, которое Рид испытывал ко мне, казалось, снова появилось. Этого было почти достаточно, чтобы я сбросил плавки, но это было бы слишком впечатляющим для первого свидания. Подожди, это было свидание? Для меня это было чертовски похоже на то.

Я опустил пальцы в воду и с удивлением обнаружил, что она не холодная.

— Я думал, что вода будет невыносимо холодной, — сказал я, ступая на мелководье. — Не так уж плохо, особенно в такую жару.

Рид зашел в воду по бедра, прежде чем развернуться.

— Теперь ты понимаешь, почему мы приехали сюда.

— Хммм… Я удивлен, что ты захотел показать это место кому-то чужому.

— Ну, ты ведь не совсем чужой, не так ли? И я знал, что ты оценишь место, где можно спрятаться ото всех. Не так, как приехать, где полно туристов, которые только и пытаются сделать селфи и, на самом деле, вообще не видят эту красоту.

— Ты меня раскусил, это точно, — сказал я, вздрогнув, когда вода коснулась края моих плавок. — Ладно, теперь это холодно.

— Будет не так мучительно, если ты нырнешь и покончишь с этим.

— Что-то я не вижу, чтобы ты так торопился.

Я едва успел произнести эти слова, как Рид нырнул под воду и появился через несколько секунд. Вода стекала с него, его кожа была восхитительно влажной и блестящей, и когда он провел рукой по волосам, он улыбнулся мне.

— Твоя очередь.

Не желая уклоняться от вызова, я нырнул под воду, подплыл к тому месту, где он стоял, и сбил его с ног. Когда я встал, он хохотал, а потом шлепнул по поверхности, брызнув мне в лицо. Прежде чем я успел ответить, он поплыл к водопаду, и я последовал за ним.

Было слишком громко, чтобы слышать друг друга под водопадом, поэтому я закрыл глаза и позволил воде обрушиться на меня, смывая все месяцы горя и печали, тревоги и страха. Все то, что мучило меня в часы бодрствования и во сне. Кошмар, в котором Рид забывает, кто я, реальность, что я никогда не буду частью его жизни, когда он проснется... я позволил всем этим страданиям выплеснуться из меня. Мне больше не нужно было бояться — так подсказывало мое чутье. И именно та минута, когда Рид пришел ко мне, чтобы извиниться и открыть то, что хочет понять нас, была тем моментом, когда я понял, что надежда не потеряна. И чем больше времени мы проводили вместе, тем больше я замечал перемены в нем. То, как он смотрел на меня, из дезориентированного, его взгляд превратился в изучающий. Его тело реагировало на мое даже самым незначительным образом, самым коротким прикосновением; электрический ток, который всегда проходил через нас, вернулся и стал сильнее, чем раньше. Но в этот раз у меня не было никаких ожиданий. Я был счастлив просто находиться с ним. Просто быть.

Открыв глаза, я увидел, что Рид наблюдает за мной сквозь завесу воды, и мой член мгновенно отреагировал. Я вышел из-за стены воды, откидывая волосы с лица, и увидел, как его глаза расширились, и было в них... чувство голода?

— Ты, — он медленно покачал головой, — что-то невероятное. Я не уверен, что это правильное слово.

Не было никакой возможности, чтобы он не слышал, как мое сердце споткнулось на несколько ударов, но я попытался отмахнуться от того, что он пытался сказать мне, потому что в противном случае, я не был уверен, что смогу держать свои руки подальше от него.

— Настойчивый? Оживленный? Чокнутый?

— Прекрасный, — произнес он дрожащим голосом, но без тени сарказма или юмора. Он стоял совершенно неподвижно, запоминая каждую линию моего лица, груди, рук, и самым безумным в тот момент было то, что я верил ему. Самый поразительный мужчина, которого я когда-либо видел, считал меня прекрасным. Он на каждом шагу продолжал сносить мне крышу.

— Рид, ты не должен так смотреть на меня.

— Как я на тебя смотрю? — уголки его губ приподнялись.

Я застонал и поплыл назад.

— Как будто ты не хочешь, чтобы все шло медленно.

— Значит, теперь я не могу на тебя смотреть? Значит ли это, что пришло время для «правды или действия»? Это происходит медленно, верно?

— Если судить по нашей прошлой истории, то нет, — фыркнул я.

Рид закусил губу между зубами.

— Хммм… В этом ты прав.

Ах, значит, он вспомнил наш прошлый разговор и вместе с этим, что было после. Это означало, что «правда или действие» — слишком опасная игра, чтобы играть в нее, пока он не убедится, что хочет чего-то большего.

— Ну, если ты в настроении признаться, то есть кое-что, что меня интересует, — сказал я.

— Ты уже знаешь, как я выгляжу голым.

Со стоном я нырнул обратно под воду, а когда вынырнул, сказал:

— Ты не облегчаешь мне задачу.

Рид улыбнулся той понимающей улыбкой, которая говорила, что он знает, как действует на меня, и если бы он подошел чуть ближе, то почувствовал бы мое возбуждение. Мне нужно было сменить тему и побыстрее.

— В первый раз я увидел тебя у Джо, и у тебя была приколота булавка на пиджаке. Вот здесь, на лацкане, — сказал я, проводя пальцами по тому месту, где она была. — Я больше никогда не видел ее на тебе и всегда думал, значит ли она что-нибудь для тебя.

— Черт. Ты действительно обратил на это внимание, правда?

Я закатил глаза, но знал, что у меня на лице глупая ухмылка.

— Ну, не так уж много парней носят такие.

— Нет, я думаю, что нет, — согласился он, так как он опустился ниже, его плечи были под водой. — Булавка принадлежала моей бабушке. Она была одержима птицами. У нее было около пятидесяти скворечников на заднем дворе, который был огромен, по крайней мере, на пару акров. Каждый день она ходила туда и проверяла, чтобы кормушки были полными и сухими, а потом сидела на заднем крыльце, показывала и рассказывала об этих птицах, которые прилетали туда каждый день, — его губы изогнулись, и в глазах появилось отсутствующее выражение. — Ее любимцем был кардинал. Она всегда говорила, что эти птицы — наши умершие близкие, которые приходят к нам в гости, так что и на всех картинах в доме были изображены эти птицы, и она клялась, что мой дедушка приходил каждый день, чтобы посидеть на перилах ее крыльца. За совместные годы жизни он подарил ей много драгоценностей, но больше всего она любила булавку Серебряные крылья кардинала, на которых он выгравировал дату их свадьбы. Она подарила ее мне перед смертью, и я всегда надеваю ее на концерт, ну, или на удачу. Полагаю, если ты видел ее на мне, то это был мой первый день преподавания в школе.

— Да, для этого случая тебе понадобилась удача. Чертовы дети, — сказал я, хихикая, и в этот момент дрожь сотрясла мое тело.

— Холодно?

— Разве не предполагается, что чем больше ты плаваешь, тем становится теплее?

— Не в этот раз. Думаю, максимум пятнадцать минут. Что-то вроде горячей ванны, только наоборот.

Выйдя из воды, мы растянулись на покрывале бок о бок, впитывая витамин D, пока солнце высушивало нас. Даже имея много свободного места вокруг, Рид придвинулся достаточно близко, чтобы наши руки едва соприкасались, и этого было достаточно. Полностью удовлетворенный, я почувствовал, что медленно погружаюсь в сон, думая о парне рядом со мной. Это был идеальный день. На небе ни облачка. Никого вокруг. Ничего не могло быть лучше…

— Олли?

— Хмм?

— Я все еще твоя синяя птица?

За исключением этого.

Мои глаза открылись, когда я приподнялся на локте, перед глазами у меня все поплыло. Рид уставился на меня, прикрываясь рукой от солнечных лучей, и я обнаружил, что... потерял дар речи.

Его губы изогнулись в улыбке при виде моего ошеломленного выражения.

— Нечего сказать?

Я только моргнул, и он усмехнулся.

— Мне всегда нравилось это прозвище. Когда я вспомнил ту ночь в боулинге, я не понял, что это значит, но потом я услышал твой голос, говорящий мне держаться, рассказывающий, почему ты меня так называл. Я тебя не видел, но слышал.

Не раздумывая, я положил руку ему на шею и провел большим пальцем по нижней губе.

— Ты всегда будешь моей Синей птицей, — я наклонился и поцеловал его в лоб, чувствуя, как в груди все сжалось. — Спасибо, что привез меня сюда.

Полностью высохнув, и с вернувшимся сексуальным напряжением, я понимал, что если буду лежать здесь, то могу зайти гораздо дальше, чем нужно, а он не был готов к этому.

— Думаю, мне пора остыть, — сказал я, поднимаясь на ноги, и даже не пытался скрыть эрекцию, которая, как я знал, была на виду. Он знал, как я к нему отношусь, точно так же, как и знал, что я никогда не заставлю его сделать то, к чему он не готов.

После нескольких минут пребывания на солнце вода стала еще холоднее, но не успел я зайти в воду выше голени, как услышал за спиной голос Рида.

— Олли?

Я обернулся и увидел, что он стоит на краю покрывала.

— Да?

Он сделал несколько шагов вперед, его шаг был целеустремленным, и его руки поднялись, как будто он собирался потянуться ко мне, но в последнюю секунду он заколебался и опустил руки.

Я мог сделать только одно из двух. Первое, я мог притвориться, что не заметил, что он собирался сделать, или, второе, я мог послать все к черту и пойти на это. В конце концов, Рид не смотрел на меня нерешительно. Нет, он смотрел на меня так, будто умирал от желания сделать первый шаг, но не мог понять, как это сделать, и это было именно тем, что сделало мое решение за меня: я пошел на это.

Я потянулся к нему, мои руки легли по обе стороны его шеи, чтобы приблизить его рот к моему, и его губы мгновенно приоткрылись. Я не удержался, когда руки Рида крепко обхватили меня, удерживая нас вместе, его короткие ногти царапали мою спину, как будто он старался прижаться ко мне еще ближе. Мой язык проник в его рот, и я наслаждался этим первым вкусом, как никогда раньше.

Это было похоже на возвращение домой. То, как его тело идеально прижималось к моему, то, как мы двигались синхронно, жадно посасывая и облизывая друг друга... и я знал, что так будет, когда он вернется в мою постель.

— Олли, — простонал он, крепко схватив меня за волосы, прежде чем нырнуть и снова переплести наши языки. Его член врезался в мой, твердый как камень и умоляющий о внимании, но, несмотря на то, что я умирал от желания встать на колени и сосать его до потери сознания, мое самообладание победило. Я ждал слишком долго, хотел его слишком сильно, и я не собирался все испортить. Он был слишком важен для меня, чтобы торопить события, и я хотел, чтобы он был уверен во мне, а не просто поддался моменту.

Но одно было совершенно точно — Рид Валентайн был моим.

Глава 14

Рид

Я не мог уснуть. Я метался и ворочался, постоянно сбрасывая с себя покрывало. Это было то тревожное чувство желания чего-то, чего ты не мог иметь, а твой разум лихорадочно соображал, как это осуществить.

С каждым днем, проведенным с Олли, это был просто еще один день попыток не дотронуться до него. Я предполагал, что он чувствовал то же самое, так как наши прогулки всегда были в людных местах, он никогда не приглашал меня к себе домой и не приходил ко мне. Время, проведенное на водопаде в прошлые выходные, все еще давило на меня, мои губы все еще покалывало от поцелуя, о котором я не мог перестать думать.

Но он больше не целовал меня. Ни во время ужина в понедельник, ни во вторник в кинотеатре. Он держал свои руки при себе, пока мы бегали рядом в среду, и не видеть его в четверг, когда ему пришлось работать сверхурочно, было пыткой. А сегодня?

Я обреченно вздохнул и перевернулся на другой бок. Часы на моей тумбочке показывали половину второго. Он высадил меня всего пару часов назад после посещения боулинга, где я играл немногим лучше, чем в прошлый раз, но я уже скучал по нему. С этим чувством я уже смирился — я скучал по Олли, когда его не было рядом. Я скучал по тому, как он смеется. Вспоминал, как он застенчиво склонил голову, когда я сделал ему комплимент. То, как он был чертовски мил со всеми, с кем мы сталкивались, от официантов и случайных людей, которых мы встречали на улице, до моих родителей, которые остановились, чтобы с нами поздороваться во время нашей пробежки.

Даже когда он не говорил ни слова, его присутствие было постоянным успокоением, и я хотел, всеми существующими способами, сказать ему, показать, что я хочу, чтобы он был рядом. Мне необходимо было, чтобы он был рядом, и эта правда должна была сбить меня с ног, как тонна кирпичей, но вместо этого, это открытие было... освобождением. Влюбиться в него снова было так легко, что я даже не осознавал, что это происходит, и каким-то образом я понимал, что даже если бы я никогда не вспомнил моменты из нашего прошлого, когда мы были вместе, я все равно пришел бы к этому прямо здесь, прямо сейчас.

Когда я узнал его снова, все... изменилось. Неважно, что я никогда не был с парнем до него. Это больше не пугало меня и не останавливало. Дело было вовсе не в том, что он парень, хотя поначалу я был удивлен тем, как сильно мое тело реагировало на мужские части его тела, части, которые я теперь жаждал почувствовать и потрогать. Для меня он был просто Олли, моим Олли, человеком, который освещал мир вокруг себя яркими красками, он даже не представлял себе, как влияет на других... на меня. Понятия не имел, насколько он особенный. Черт, единственный недостаток, который я нашел в нем, был тот факт, что он давал мне слишком много пространства, когда все, что я хотел, это быть ближе к нему. И если я чему-то и научился за последние несколько месяцев, так это тому, что никогда не знаешь, когда твое время истечет или в какой момент изменится твоя жизнь. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я добрался до этого момента, но каким-то образом я снова влюбился в Олли, и я не хотел терять еще один день, не дав ему понять, что он для меня значит.

Я потянулся к телефону и открыл вкладку для нового сообщения. Возможно, он спал, но если нет, то...

Рид: Ты не спишь?

Почти сразу же он ответил: «Ты застал меня. Почему ты до сих пор не спишь?»

Рид: Не могу уснуть.

Олли: Все в порядке?

Рид: Думаю о тебе.

Олли: Ох. Хорошие мысли?

Рид: Очень хорошие мысли…

Олли: Хочешь поделиться?

«О, я очень хочу поделиться», — подумал я, и меня осенила идея. Я открыл приложение Uber, и, увидев, что машина такси была менее чем в пяти минутах езды от меня, я нажал подтвердить и надел шорты и футболку. Потом быстро почистил зубы и спустился вниз.

Олли: Ты там заснул? Это была плохая шутка.

Рид: Извини. Я снова погрузился в эти мысли.

Олли: Это ужасно эгоистично — держать их при себе, Синяя птица.

Мою кожу покалывало, когда я читал прозвище, и когда машина подъехала, я забрался на заднее сиденье, показывая тем самым водителю, что не готов к диалогу.

Рид: Кто сказал, что я буду держать это при себе?

Олли: ...я в ожидании.

Рид: Я думал о том, спишь ли ты голым.

Появились три точки, затем исчезли, затем снова появились, как будто он продолжал писать и тут же стирал написанное.

Олли: Я скажу тебе, но мне любопытно, к какому заключению ты пришел.

Рид: Я очень хорошо помню, что ты никогда ничего не надевал... по крайней мере, когда я был с тобой.

Олли: Ты прав. Что еще ты помнишь?

Рид: Звуки, которые ты издаешь, когда кончаешь. Ты всегда произносил мое имя, и было жарко, как в аду.

Олли: Черт.

Рид: Я тоже это помню. ;)

Олли: Господи, Рид. Мне кажется, ты хочешь убить меня.

Водитель подъехал к дому Олли, и, когда я вышел из машины, мой член пульсировал в такт с моим сердцебиением.

Рид: Пока нет. Сделаешь мне одолжение?

Олли: Я уже трогаю себя.

«Ох, черт».

Рид: Открой свою дверь.

Олли: Открыть мою дверь? Зачем?

Меньше чем через тридцать секунд Олли так и сделал, и изумление на его лице, когда он увидел меня стоящим на крыльце, было бесценным.

— Я подумал, что мы могли бы поговорить об этом лично, — улыбаясь, сказал я.

Пока он стоял, застыв на месте, мой взгляд скользнул по нему. Его волнистые волосы были слегка взъерошены, возможно, от того, что он метался и ворочался на подушке, так же, как и я, он был обнажен по пояс, и его грудь покрывал тонкий блеск пота, как будто я только что застал его в середине тренировки. «Мой любимый вид тренировки», — подумал я, посмотрев вниз и увидев пару тонких боксеров, выглядывающих из расстегнутых джинсов, которые низко сидели на его бедрах. Но это никак не мешало скрыть его возбуждение, и это еще больше усилило мое желание.

— Ты так и будешь стоять и смотреть или впустишь меня? — спросил я.

Все еще пребывая в шоке, ему потребовалась секунда, чтобы отодвинуться, чтобы я смог войти.

— Отличный сюрприз? — спросил я, когда он закрыл дверь.

— Ты даже не представляешь.

— Ох, мне кажется, представляю, — сказал я, глядя вниз на то, что его эрекция не спала. «Да, это было очень хорошее решение…»

— Именно поэтому я не приглашал тебя сюда раньше.

«Ой... вот дерьмо. Так... плохая идея?»

— Ты хочешь, чтобы я ушел? — спросил я.

— Нет, — ответил он, качая головой. — Я не хочу, чтобы ты уходил. Поверь мне, это последнее, чего я хочу.

— Но...?

— Но, Рид... я не уверен, что доверяю себе рядом с тобой, когда мы одни.

Вот. Именно на такую реакцию я и надеялся. Выражение тоски на лице Олли было ясно как день, когда он сдерживал себя, как будто считал, что так будет правильно, хотя это было совсем не то, чего я хотел. Больше нет.

Несмотря на то, что план состоял в том, что я сразу наброшусь на него, сейчас мне нужно было успокоить его. Он должен быть уверен в том, что я сам хотел быть здесь и что мое появление не было каким-то спонтанным решением, о котором я пожалею утром.

Оставив его, я повернулся и пошел по коридору, а когда увидел одиноко стоящее в углу пианино, направился прямо к нему.

— Ты купил его для меня, — сказал я, вспомнив, что говорила мне мама.

— Да.

— Для меня, — пробормотал я, протягивая руки. — Потому что ты хотел сделать меня счастливым. Потому что ты верил в меня, — я поднял голову. — Потому что ты... заботился... обо мне?

Он уставился на меня, потом кивнул, и когда он это сделал, медленная мелодия заполнила мой разум. Я подошел и поднял крышку. Стоя около пианино, я играл ноты так, как слышал их.

— Это моя любимая, — тихо сказал Олли.

— Ты знаешь эту мелодию?

Он кивнул и подошел ко мне.

— Ты ее играл для меня.

— Играл? — я продолжил играть, и музыка, которая звучала, была нежной любовной песней, прекраснее, чем все, что я мог вспомнить. — Она напоминает мне о тебе.

— Ты и это мне говорил.

Я поднял голову:

— Я написал ее для тебя?

Он только улыбнулся, но эта улыбка открыла что-то внутри меня. Что-то, что было готово принадлежать кому-то другому. Мое сердце.

— Олли, я... я никогда не испытывал ничего подобного. Ни к кому, и уж точно не к мужчине, — проговорил я. — Это одна из причин, почему я держался от тебя подальше, хотя и осознавал, что ты заставляешь меня чувствовать. Я не мог понять, почему я смотрел на тебя по-другому, но теперь все это обрело смысл. Воспоминания, которые у меня были в последнее время, о нашем времени, проведенном вместе с тобой перед операцией... я чувствовал себя так... я не знаю. Почти беззаботно. Что странно, потому что я должен был быть каким угодно, но только не таким, — я посмотрел вниз, туда, где мои пальцы почти сами по себе двигались по клавишам. — Можно тебя кое о чем спросить?

— О чем угодно.

— Тебе не показалось, что я был счастлив после несчастного случая? Не помнишь? Как будто с чистого листа. Не заметил никакого багажа, который тяготил бы или не давал спать всю ночь?

Он ответил не сразу.

— Было, конечно, такое впечатление. Ты все еще боролся, так что это было нелегко. У тебя были проблемы по разным причинам. Я скажу, что меня всегда удивляло, насколько ты был спокойным и каким открытым ты мне казался, и не только передо мной, но и перед тем, что стало для тебя открытием и принятием себя самого, своей ориентации. Но был ли ты счастлив? Я не могу однозначно ответить на этот вопрос, но, если смотреть со стороны, это выглядело именно так.

— Я много думал об этом последние две недели. Потому что главное в воспоминаниях то, что ты помнишь все, что происходило с тобой в течение многих лет. Все, что говорят другие, правильно или неправильно, привычки, которые ты приобрел, хорошие или плохие. Воспоминания могут заставить тебя осознать, насколько ты был несчастным. А до несчастного случая? Я был несчастен.

Олли прислонился к пианино, и в его глазах плескалось сочувствие.

— Вот каково просыпаться после операции, — продолжил я. — Как будто у меня был самый невероятный сон только для того, чтобы потом узнать, что он не настоящий. Пока ты не появился, мой мир не вернулся к жизни.

Он втянул в себя воздух, и я перестал играть и положил руки на пианино.

— Хочешь знать, что меня больше всего расстраивает? — спросил я.

— Скажи мне.

— То, что я не помню наш первый раз, — сказал я, посмотрев на его губы, когда он прикусил их, а затем медленно осмотрел его тело. Его крепкая шея, сильные плечи, татуировка, обвивающая предплечье. — Я помню все другие разы с тобой, но не первый. Я не помню, как это началось и где это произошло. Был ли я тем, кто сделал первый шаг, или может это был ты.

— Просто это значит, что у тебя снова будет первый раз, — сказал он, упавшим на октаву голосом, затем он оттолкнулся от пианино и встал передо мной. Его глаза расширились, как будто идея дать мне еще один первый раз очень взволновала его, но он не хотел давить на меня. Но к черту это — я хотел, чтобы он подтолкнул меня.

— Олли, — прошептал я, положив руку ему на грудь. Мышцы там были такими твердыми, что мне захотелось провести пальцами вниз к другим частям его тела, чтобы вспомнить, каким твердым он был везде.

— Я думаю... я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне, — сказал я, снова опуская глаза к его губам. Олли дрожал под моей рукой.

— Если хочешь, чтобы я дотронулся до тебя, ты должен быть в этом уверен.

— Я уверен, — без колебаний ответил я и посмотрел на него. — Прикоснись ко мне, Олли.

Он поймал мой взгляд, и его рука накрыла мою, а затем поднес мои пальцы к своим губам и нежно поцеловал их — но это было последнее нежное движение, которое он сделал. Потому что затем, с настойчивостью, которую сдерживал все эти месяцы, он притянул меня к себе, его хватка была крепкой, когда одна рука обхватила мою талию, а другая держала мой затылок. От его поцелуя у меня закружилась голова, я задохнулся, но не имело значения, что он забрал мое дыхание, мой язык, даже мое сердце, потому что рот Олли был на моем, и ничто в мире не казалось таким правильным.

Мои ногти впились в его спину, и он наклонил голову, чтобы еще больше переплести наши языки, бархатная мягкость его так опьяняла, что я подумал, что мои ноги не удержат меня. Когда мои колени уперлись в скамейку, Олли слегка наклонил меня, и моя задница ударилась о клавиши, выбивая какофонию звуков, пока мы пожирали друг друга. Его член ощущался как сталь в нижней части моего живота, и я поднял правую ногу на скамейку, чтобы дать ему лучший доступ. Он потерся об меня, когда моя рука скользнула под его боксеры, чтобы вцепиться в его задницу.

— Черт. Рид…

Дрожащими пальцами я спустил его джинсы вниз по бедрам, и он отшвырнул их, его бумажник и ключи скользнули по кухонному полу, мгновенно забытые.

— Я хочу большего, — сказал я, задыхаясь, и Олли улыбнулся мне в губы.

— Тогда обхвати меня ногами, — хрипловатый тон его голоса требовал, чтобы я подчинился, и, когда он приподнял меня, я обвил ногами его бедра, и черт — это было идеальное положение, чтобы его член прижался к моему. Его руки скользнули под мою задницу, и когда он понес меня в спальню, я прижался к нему, ощущая восхитительное трение нашего возбуждения, от которого мои глаза практически закатились.

Он бросил меня на кровать, и я упал на спину. Я лежал, пытаясь отдышаться, пока он доставал смазку и презервативы из бокового ящика и бросил их на кровать.

О Боже, я хотел этого. До этого момента я не осознавал, как отчаянно мое тело жаждало его, и видя желание, написанное на моем лице, Олли снял свои боксеры. Приподнявшись на локтях, я посмотрел на короткие каштановые кудряшки, окружавшие его длинный, толстый ствол, и когда я облизнул губы, он схватился за основание своего члена.

Сев, я стянул футболку и в рекордное время избавился от шорт. Я не надел под них боксеры, отчего глаза Олли расширились. Но он не сделал ни одного движения, как я ожидал. Вместо этого он уставился на меня, пытаясь справиться со своей эрекцией, и сказал:

— Ты самое великолепное, что я когда-либо видел.

Правда в его глазах заставила меня сглотнуть, прежде чем я смог снова заговорить.

— Тогда почему ты так далеко?

Олли опустил руку и опустился коленом на кровать. Его взгляд прошелся по мне от макушки до пяток, и когда он забрался на матрас рядом со мной, он наклонился и поцеловал меня так, что я даже был рад, что лежу.

— Я скучал по тебе, — прошептал он мне в губы, когда его рука скользнула вниз по моему боку. Моя рука поднялась, чтобы погладить его лицо, щетина напомнила мне о том, как хорошо было бы чувствовать ее на своих бедрах, как он обещал в моей памяти.

— Я не оставлю тебя снова. Обещаю.

— Ты мой? — спросил он с легкой улыбкой на губах.

— Весь твой. Пока тебе это нужно.

— Прекрасно, — он покусывал и посасывал мою нижнюю губу. — Тогда навсегда.

Во всех воспоминаниях, которые у меня были о нас вместе, я никогда не ожидал, что буду чувствовать себя так ужасно, когда мы, наконец, соединимся. Все, что я сейчас видел, было намного больше — эмоции, проходящие через меня, заставляли меня стыдиться того, что я считал сильным проявлением похоти.

Его пальцы, обхватившие мой член, вывели меня из оцепенения, мои бедра приподнялись в погоне за его рукой, когда она достигла кончика, прежде чем снова скользнуть вниз.

— Это чувствуется… восхитительно, — сказал я на выдохе. Каждый раз, когда его рука двигалась по моему члену, мне приходилось задерживать дыхание, потому что желание кончить уже было слишком сильным, и не было никакой вероятности, что это не произойдет прежде, чем я войду в него. Или, может быть…

— Олли? — я остановил его запястье. — Мы можем попробовать что-нибудь... другое?

— Все, что захочешь, — он улыбнулся и сел на пятки.

Я приподнялся, и, когда взял в руку его возбужденный член, его тело задрожало.

— На этот раз я хочу почувствовать тебя внутри себя. Возможно, это будет только один раз, но это все, о чем я могу сейчас думать. Ты возьмешь меня.

Его ноздри расширились, и я почувствовал исходящий от него жар.

— Ты уверен, что это то, чего ты хочешь? — спросил он, его голос был таким низким и хриплым, что походил на рычание.

— Да, — ответил я, проводя большим пальцем по головке его члена. — Именно этого я и хочу.

— Тогда надень на меня презерватив.

Я взял пакетик и разорвал его зубами. Затем я защипнул кончик и раскатал презерватив на его члене, задаваясь вопросом, каково это — чувствовать каждый дюйм его внутри себя. Ему не нужно было просить смазку; я открыл крышку, и за считанные секунды прохладная жидкость наполнила мою руку, и Олли усмехнулся моему нетерпению.

— Мне нужно растянуть тебя, — сказал он, двумя пальцами собирая смазку с моей руки, а затем прислонился к спинке кровати. — Садись на меня, красавчик.

Я сделал, как он сказал, возвышаясь над его бедрами, пока он одной рукой раздвигал мои ягодицы, а другой дразнил между ними. Сам того не желая, я напрягся, когда один палец коснулся моего плотного колечка, но затем заставил свои бедра расслабиться и опустился на Олли.

— Вот так, — сказал он, снова проводя пальцем по колечку. — Постарайся расслабиться, сделай это для меня.

Положив руки на его широкие плечи, я поцеловал его, пока он продолжал поглаживать мою дырочку, а затем его губы оторвались от моих, и он сказал:

— А теперь выдохни.

Когда я так сделал, он скользнул пальцем внутрь, и мне пришлось заставить себя не напрягаться. Это ощущение было настолько чуждым, что мое тело сначала хотело отвергнуть его, но у моих мыслей были другие идеи. Я хотел этого мужчину, хотел, чтобы он взял меня и заявил на меня свои права. Олли повторил движение несколько раз, и когда он добавил второй палец, я чертыхнулся.

— Мммм, ты чертовски горячий, Синяя птица, — сказал он, посасывая нежную кожу под моим ухом, и использование моего прозвища заставило меня вздрогнуть. Все это время он растягивал меня, готовя к своему твердому члену, подрагивающим рядом с моим.

Моя голова откинулась назад, и когда я привык к его вторжению, начал двигать бедрами навстречу его пальцам. Но затем он задел мою простату, и я впился ногтями в его плечи.

— О черт, Олли. Господи. Мне нужно больше. Я... как ты хочешь меня?

— Каждым гребаным способом, который позволит мне быть с тобой, — сказал он, покусывая мою мочку. — Но мы начнем с этого, — он направил член к моему входу, и тут я почувствовал, как его крупная головка толкнулась в меня. Я не был уверен, как мне удастся вместить его всего, но мне было все равно, даже если я умру, пытаясь это сделать.

— Впусти меня, Рид, — шептал он, тяжело дыша, когда входил в меня, а затем его сильные руки обхватили мои бедра. Олли поцеловал меня и улыбнулся, теряя последний контроль. — Я весь твой.

«Черт, черт, черт, черт, черт», — думал я, выдыхая и медленно, очень медленно опускаясь на него. Он был таким большим, но я ожидал боли, даже приветствовал ее, и вскоре он был полностью внутри меня. Я попытался пошевелиться, но Олли крепко держал меня, закрыв глаза.

— Не торопись, — сказал он, как будто это ему было больно. — Ты слишком хорошо чувствуешься. Слишком чертовски хорошо.

Как кошка, поймавшая канарейку, я ухмыльнулся, взволнованный тем, что могу свести его с ума. Когда его хватка на моих бедрах ослабла, я медленно приподнялся и снова опустился, наслаждаясь тем, как он полностью заполняет меня. Мне потребовалось несколько неторопливых минут, чтобы привыкнуть к наполненности внутри меня, прежде чем я смог двигаться быстрее, но, когда я это сделал, он сорвался.

Гортанные звуки, вырвавшиеся из горла Олли, должно быть, были самой сексуальной, самой приятной музыкой, которую я когда-либо слышал, и то, как он делал вид, что полностью отдает мне контроль, предлагая оседлать его, когда на самом деле он был единственным, кто полностью контролировал ситуацию.

Все контролирующий Олли был чертовски сексуален.

Пока его руки были заняты установлением темпа, я наклонился, чтобы погладить себя в такт его толчкам, но, черт, это было слишком: чувствовать его движение внутри меня, пока я работал над своим членом. Оргазм пришел из ниоткуда, проливаясь на живот Олли горячими белыми струями спермы, который, казалось, длился бесконечно.

— О, черт, Рид, — застонав, прошептал он, поскольку его бедра двигались быстрее, сбиваясь с ритма, когда он приближался к кульминации. В тот момент я был благодарен ему за то, что он захотел, чтобы мы были лицом к лицу, потому что именно в тот момент, когда Олли со стоном кончил, постоянно повторяя мое имя, его голова откинулась назад, и это был вид, который я не хотел бы пропустить ни за что на свете. Он был просто великолепен в своем экстазе, его кожа раскраснелась, а зеленые радужки почти полностью скрылись за расширенными зрачками.

Прежде чем он успел перевести дыхание, я схватил его за шею и поцеловал. Все еще находясь внутри меня, он обнял меня своими сильными руками, держа так крепко, что мне казалось, что он никогда меня не отпустит. Я надеялся, что он так и сделает.

— Это было идеально, — сказал я, откидываясь назад ровно настолько, чтобы заглянуть ему в глаза. — Ты само совершенство.

Он был недостающей частью, той частью меня, которую я чувствовал потерянной, до такой степени, что из чистого разочарования бросался на всех и вся. Никогда бы не подумал, что Олли даст мне ответы, которые я искал. Что он был единственным, кто мог заставить меня снова почувствовать себя цельным. Именно эта истина освободила меня. Я никогда не чувствовал себя более полным и любимым, чем в объятиях Олли. И теперь, когда я обрел свое место, ничто не заставит меня уйти.

Глава 15

Рид

Я не был уверен, было ли то, что я слышал, воспоминанием, разыгравшимся во сне, или это действительно происходило в реальности, но, когда туман сна рассеялся и я окончательно проснулся, в доме было тихо.

Олли спал на боку, лицом ко мне, и я улыбнулся, глядя, как он дышит. Одна его рука была под подушкой, а другая лежала между нами, как будто он тянулся ко мне.

С тех пор как я появился на пороге его дома под утро, прошел целый день, и, хотя мое тело ныло от желания снова почувствовать его, нам обоим не помешало бы несколько часов отдыха. Или мы могли бы. Но все мысли заполнила музыка, которую я играл раньше, той же самой, что и была в моем сне, и тихо выскользнув из кровати, я натянул шорты и закрыл за собой дверь, чтобы не разбудить Олли. Я сказал ему, что мелодия напомнила мне о том, что он заставил меня чувствовать. Как возвращение домой. Никогда еще я не чувствовал себя таким свободным и настоящим, как в последние двадцать четыре часа, когда был с ним.

Когда я добрался до кухни, погром, который меня встретил, заставил меня усмехнуться. Джинсы Олли все еще валялись кучкой на полу возле пианино, отчего меня бросило в трепет от возбуждения, когда я вспомнил, как они снимались в пылу страсти. Я сложил их и положил на стойку, и только тогда я увидел его бумажник и ключи, разбросанные по плитке. Больше, похоже, ничего не выпало, и когда я поднял их, из открытого бумажника выпал сложенный листок бумаги. Он был такой измятый и тонкий, как будто его открывали слишком много раз, что, едва коснувшись пола, он развернулся. Нахмурившись, я потянулся за ним, пораженный, увидев свой собственный почерк на вырванной странице.

Это было мое письмо Олли. И пока я читал, все тревоги и страхи того дня нахлынули с поразительной ясностью, и я рухнул на колени.

— Можно мне ручку и бумагу? Поторопитесь, пожалуйста, — сказал я медсестре, прежде чем она вышла из палаты.

Мои родители стояли у кровати и смотрели на меня с беспокойством и страхом в глазах, хотя и пытались скрыть это успокаивающими словами.

— Ты здесь, врачи тебе помогут, — сказала мама, держа меня за руку и поглаживая ее. — Все будет хорошо.

— Я знаю, — ответил я, хотя совсем не был уверен в том, что все будет хорошо. Страх заполнял каждый дюйм моего тела, предчувствие, от которого я не мог избавиться.

— Хорошо, что ты был с Олли, когда это случилось, — сказал отец.

Олли... мне нужно поговорить с Олли. Я не хотел, чтобы он выходил из палаты, когда приедут мои родители, но он любезно дал им время побыть со мной, пока он... где он? Я хотел, чтобы он вернулся. Все происходило так быстро, и все, чего я хотел, это побыть с ним наедине несколько минут.

Вошла медсестра, протянула мне ручку и блокнот, и, держа их в руках, я попытался успокоиться настолько, чтобы написать то, что мне нужно, на случай, если у меня не будет возможности увидеть его перед операцией. На случай... если что-то произойдет.

«Ничего не случится, — твердил я себе. — Все получится».

В это было бы легче поверить, если бы еще одна ужасная и резкая боль не заставила меня поморщиться, и мама снова вызвала медсестру.

— Все в порядке, — я пытался отмахнуться от них, потому что, черт возьми, я был в ужасе и не хотел, чтобы они это видели. С тем, как мое сердце дергалось с каждым ударом, я был удивлен, что мониторы, к которым я был подключен, еще не предупредили их о моей панике. Также не хотелось, чтобы Олли это видел, но у меня никогда не было возможности что-то скрыть от него.

— Что ты делаешь, детка? — спросила мама.

— Дай мне секунду.

К счастью, она не стала задавать других вопросов и устроилась на одном из стульев рядом со мной, давая мне пространство, необходимое, чтобы излить свое сердце на страницу.

Олли,

Я знаю, что ты волнуешься. И я тоже.

Зачеркни это. Я очень боялся. Там. Признаюсь. Я был чертовски напуган, но я пытался не показывать тебе.

Будет несправедливо, мы через столько прошли за эти последние несколько недель, чтобы сдаться сейчас.

Я только что нашел тебя. Я не потеряю тебя, и я не забуду тебя, что бы ни случилось.

Но если каким-то образом произойдет худший сценарий, пообещай мне, что не откажешься от меня.

Помоги мне вспомнить.

Помоги мне найти дорогу обратно к тебе.

Люблю тебя,

Твоя Синяя Птица.

Я вырвал листок из блокнота и сложил его вчетверо, а потом закрыл глаза, чтобы никто не видел моих слез. Я не понимал почему, но мне казалось, что часть меня умирает, и я не знал, как остановить это. Я просто надеялся, что каким-то образом Олли не отпустит меня…

— Ты вернулся ко мне.

Я поднял застилавшие слезами глаза, когда Олли оттолкнулся от двери и подошел ко мне. Он опустился на колени рядом со мной и вытер мои слезы обеими руками. Я уставился на него, быстро моргая, пытаясь прояснить зрение, держа дрожащими руками сильно помятый листок.

— Ты сохранил это…

— Оно всегда со мной, где бы я ни был. Я же обещал тебе, что ты всегда будешь со мной.

Я сделал глубокий, судорожный вдох.

— Все это время... я чувствовал, что... как-то скучаю по тебе. Для меня это не имело никакого смысла, потому что я не знал тебя или считал, что не знаю. Но... — я снова посмотрел на письмо, которое только подтверждало, какие сильные чувства я испытывал к нему тогда и насколько правильно все было сейчас. — Я чувствовал, что должен что-то...

По лицу Олли, как и по моему, текли слезы, и отложив письмо, я взял его лицо в ладони. Я целовал каждую соленую каплю, а затем прижался лбом к его лбу.

— Я обещал, что проснусь и буду помнить тебя. Может, не сразу, но я уже проснулся, Олли. Я проснулся и вижу тебя. Я вижу нас.

Он поднял голову и поцеловал меня долгим, глубоким, обжигающим поцелуем, который опалил меня изнутри, ничего не оставляя после себя.

— Я люблю тебя, — сказал я. — Я должен был сказать тебе это до операции, потому что нет ничего более истинного в этом мире, чем то, что я люблю тебя, Оливер Макфадден. Каждый твой идеальный дюйм. Ты никогда не переставал верить в меня, даже когда я потерял надежду в себя, когда я оттолкнул тебя... когда причинил тебе боль. Но ты... ты любишь так сильно. Ты видишь только хорошее в этом мире, потому что ты и есть лучшее в этом мире.

Олли большим пальцем смахнул влагу с уголка моего глаза, и я с удивлением уставился на него, качая головой.

— Не понимаю, как ты можешь так на меня смотреть, — прошептал я.

— Как, например?

— Всем сердцем в твоих глазах.

— Потому, что я люблю тебя, — ответил он. — Я принадлежу тебе, Синяя птица. Полностью. Всегда любил и всегда буду любить, — его губы легкой лаской скользнули по моим костяшкам. — Я полюбил тебя с первого взгляда, когда увидел тебя с твоей булавкой, еще до того, как ты узнал о моем существовании. Задолго до того, как я узнал твое имя. Нет ничего, чего бы я не сделал для тебя. Я бы на все пошел ради твоей безопасности. Чтобы ты был счастлив. Это все, что я хочу в этой жизни, — сделать тебя счастливым. Любить тебя всем своим существом, — он задохнулся в конце, и я не смог удержаться, чтобы не обнять его за шею и позволить почувствовать мой ответ поцелуем и тем, как стучало сердце от его слов.

Это было прекрасно. Это было идеально. Это стоило каждой унции разбитого сердца и каждой пугающей и сбивающей с ног мысли, которые у меня когда-либо были. Чтобы быть с Олли, я бы прошел через все это снова и снова, чтобы оказаться в моменте, как этот, когда чувствуешь, что сердце вот-вот разорвется от переполняющей любви.

— Рид?

— Хммм?

— Могу я спросить, как ты оказался на кухонном полу?

Я засмеялся и указал на его брюки, ключи и бумажник на стойке.

— Ты был таким диким, раздеваясь, вот как. Все вещи валялись на полу, — поддразнил я.

— Ты ведь не жалуешься?

— Нет, черт возьми. Вообще-то, это напомнило мне... есть еще кое-что в тебе, что я забыл упомянуть, что люблю.

— Мои навыки боулинга?

— Да, это связано с шарами.

— Да. Ты еще не видел, как я играю в футбол.

— Нет, но теперь у меня есть кое-что еще. Олли? Я просто должен сказать тебе... я очень, очень люблю, — я придвинулся, как будто собирался поцеловать его, — твой член, — он расхохотался, когда мои губы дернулись в усмешке. — Знаю. Я никогда не думал, что скажу эти слова, но это правда. Я никогда не видел более впечатляющего члена.

— Э-э, я думаю, что нет, черт возьми, — сказал он. — Но я, например, очень рад слышать, как сильно ты любишь мой член. На самом деле, я думаю, тебе стоит потратить некоторое время, чтобы доказать моему члену, как сильно ты его любишь.

— Не знаю... я вижу много долгих, трудных часов, потраченных на то, чтобы заново познакомиться. Ты уверен, что готов к этому?

Он поднял брови и посмотрел вниз на расстегнутые джинсы.

— Серьезно? Тебе обязательно спрашивать?

— Уже нет, — ответил я и снова поцеловал его. — Теперь ты принадлежишь мне. Я возьму тебя в любое время, когда захочу.

— Ты мне нравишься таким.

— Очень надеюсь на это. Потому что я планирую быть с тобой рядом в течение долгого времени. Теперь ты от меня не избавишься.

— Полагаю, что уже можно избавиться от цепей в подвале.

— Хм… — я втянул его нижнюю губу в рот. — Может, пока не стоит от них избавляться.

— Сейчас самое время сказать мне, что ты скрытый извращенный ублюдок?

— Не думаю, что мне следует тебе говорить об этом. Может, я тебе покажу.

Олли застонал и подтянул меня к себе на колени.

— Как мы дошли до этой темы? Я думал, ты скажешь мне, что пришел сюда играть нашу мелодию.