Встреча

Глава 10

— Гарри! Боже мой, Гарри, пожалуйста! Я не могу больше! Это невозможно!

Гарри поднял голову, желая видеть, как Августа, дрожа в его объятиях, достигнет вершины любовного наслаждения. Она выгнулась всем телом, словно тетива лука. Темные волосы облаком разметались по подушке. Глаза были зажмурены, пальцы стиснули край белой простыни.

Гарри лежал меж раздвинутых ног Августы. Жаркий аромат ее тела кружил ему голову, губы еще чувствовали сладостный вкус ее губ.

— Да, милая, да, теперь ты чувствуешь, как сильно я хочу тебя! — Он снова принялся ласкать ее, заставляя содрогаться от страсти и желания.

— О Гарри!

— Как ты прекрасна! — задохнулся он. — Ты очаровательна, ты исполнена страсти, дай же себе волю, милая, предайся своему чувству целиком. — Он на мгновение прервал ласки и почувствовал, как внутри у нее все сжалось от отчаяния. — Ну же, милая, не бойся, ты уже почти на вершине, не бойся же, милая. — Он склонился над ней, прильнув к ее устам.

— Боже мой! Гарри? О Гарри!

Пальцы Августы вцепились в его волосы, она чуть приподнялась, словно пытаясь уйти от его нескромных ласк, от дразнящих прикосновений его губ и языка. По бедрам ее пробежала дрожь, и она в изнеможении вытянулась на постели.

Гарри снова взглянул на нее. В слабом свете свечи перед ним пылали приоткрытые губы Августы и розовели, точно расцветая под его лаской, ее прелестные груди.

Вздрогнув, она вдруг громко вскрикнула, и пронзительный крик этот, без сомнения, был слышен даже в холле. Августа забилась в объятиях Гарри, а сладкие волны любовного восторга одна за другой проходили по ее телу.

Гарри всем своим существом откликался на эти сладострастные вздохи и стоны, на каждый оттенок ее пробудившейся чувственности. Видя, как укрощенная Августа предается первому в своей жизни любовному экстазу, он понимал, что никогда в жизни не встречал столь великолепной женственности, столь чистой и откровенной страстности.

Ее ответная страсть еще больше разожгла тот огонь, что давно уже пожирал его изнутри. Гарри знал, что более не выдержит и секунды. Он прильнул к ее разгоряченному ласками и все еще содрогающемуся от наслаждения телу и проник в него.

— Не думаю, чтобы мне когда-нибудь надоели наши с тобой полуночные свидания, моя милая, — хрипло шепнул он ей на ухо и тут же сам чуть не захлебнулся в волнах восторга, с оглушительным гулом обрушившегося на него. Он вздрогнул и провалился в ничто. Его хриплый победоносный стон все еще звучал в спальне, когда он без сил рухнул на влажное обессиленное тело Августы.

Прошло некоторое время, прежде чем Гарри очнулся среди смятых простыней и снова потянулся к Августе. Когда же его рука нащупала рядом лишь пустую постель, он неохотно открыл глаза:

— Августа? Господи, ну а теперь-то куда ты подевалась?

— Я здесь.

Он повернулся и увидел, что она стоит у открытого окна. Она накинула пеньюар. Прозрачная легкая ткань не скрывала прелестных округлых форм, ленты чуть шевелились на ночном ветерке. Она снова показалась Гарри неземной, нереальной. Почти неприкосновенной. У него вдруг возникло ужасное предчувствие, что вдруг она, подобно призраку, вылетит в открытое окно и исчезнет навсегда.

Он приподнялся и сел, потом отбросил в сторону простыни, точно снедаемый каким-то неотвязным, необъяснимым желанием. Он должен немедленно поймать ее, удержать, сберечь! Он уже потянулся было к Августе, когда вдруг осознал, что ведет себя по меньшей мере нелепо.

Ничего призрачного в ней нет! Он ведь только что касался ее жаркой плоти. Гарри заставил себя лечь и спокойно откинуться на подушки. Да, Августа в высшей степени реальна и принадлежит ему. Она отдала ему всю себя без остатка.

Да, она принадлежит ему.

Это связано отнюдь не с одним лишь физическим обладанием — в тот миг, когда она дрожала от наслаждения в его объятиях, она принесла ему в дар всю себя до конца, отдала ему часть своего «я», словно умоляя, чтобы он сберег эту драгоценную частицу ее души.

«И я непременно буду беречь тебя, — мысленно поклялся Гарри, — буду защищать тебя, хота иногда ты сама станешь бунтовать против этого. И я буду так часто любить тебя, как только возможно, укрепляя тем самым союз наших душ и тел».

Он прекрасно понимал, что для Августы их близость стала клятвой верности ему, одной из древнейших клятв, которые умеют давать только женщины.

— Иди сюда, Августа.

— Сейчас. Вы знаете, я постоянно думаю о нашем браке, милорд… — Она смотрела куда-то во тьму, обхватив себя под грудью руками, словно желая согреться.

— А что о нем думать? — Во взгляде Гарри сквозила усталость. — Мне, например, все ясно.

— Да, не сомневаюсь, что вам-то, милорд, в нем ясно все. Вы мужчина!

— Господи, неужели ты снова начинаешь этот нескончаемый спор? — Он поморщился.

— Я рада, что вы сразу поняли, о чем речь, милорд. Надеюсь, разговор со мной вам еще не наскучил? — прошептала она.

— Нет, но, по-моему, мы просто теряем время. Я уже участвовал в твоих попытках решить эту проблему, если помнишь. Однако должен сказать, что ваш разум довольно легко смутить, мадам, не правда ли? — Он коварно улыбнулся.

Августа обернулась и гневно сверкнула глазами:

— Честное слово, Гарри, временами ты становишься просто невыносимым! И в тоже время можешь быть ужасно чопорным и напыщенным! Тебе это известно?

Он усмехнулся:

— Надеюсь, ты скажешь, когда я стану совершенно невыносимым для тебя?

— Ты и сейчас совершенно невыносим! — Она метнулась в сторону и вдруг оказалась с ним лицом к лицу. Белые ленты ее пеньюара взвились в воздух. — Я хочу сказать тебе что-то очень важное, и я была бы очень благодарна, если бы ты выслушал меня внимательно.

— Отлично, мадам. Можете начинать ваше выступление.

Он заложил руки за голову и изобразил на лице глубочайшее внимание. Что было совсем нелегко. Черт побери, Августа выглядела слишком соблазнительно в этих прозрачных одеждах! И стояла так близко! Он снова почувствовал возбуждение.

Лунный свет, падавший в окно, четко обрисовывал ее стройные бедра, окутанные тонким муслином. Гарри понимал, что еще минута и он унесет ее обратно в постель, чтобы вновь предаться сладостным забавам. И он не сомневался, что уже через две-три минуты она опять захлебнется в порыве страсти. Она так удивительно умеет откликаться на его желание!

— Гарри, ты меня слушаешь?

— В высшей степени внимательно, милая.

— Вот и прекрасно. Я как раз намерена изложить тебе свои соображения относительно наших с тобой отношений. Мы с тобой из абсолютно разных миров. Ты весьма старомодный человек, серьезный ученый, не привыкший к легкомыслию и всяким вольностям. Я же, напротив, — и я не раз говорила тебе об этом! — весьма склонна к современным идеям и развлечениям и обладаю совершенно иным складом характера. Мы не должны закрывать глаза на то, что мне порой доставляют удовольствие забавы весьма сомнительного свойства…

— Не вижу в этих забавах особого вреда, если ты станешь им предаваться не слишком часто.

Да, двух минут достаточно, чтобы ее возбудить, размышлял Гарри, стараясь объективно оценивать и свои, и ее возможности. Пройдет самое большее пять минут, и чудесные чуть слышные стоны восторга, вновь сорвутся с ее губ…

— Ты прав, но во многом мы с вами расходимся…

— Конечно, как и всякие мужчина и женщина. Это вполне естественно.

Минут через семь, решил Гарри, когда она забьется в его руках и выгнется дугой, он предложит ей кое-какие новые вариации на заданную тему…

— Однако теперь мы связаны с вами на всю жизнь, милорд. Мы дали друг другу клятву перед лицом закона и морали.

Гарри что-то нетерпеливо промычал в ответ, обдумывая куда более привлекательные возможности, открывающиеся перед ним. Он перевернет Августу на живот, а потом поставит на колени… И проникнет в нее сзади, медленно лаская ее дивное тело… Потребуется не менее двадцати-тридцати минут, прежде чем можно будет попробовать такой способ, решил он. Пугать ее он не хотел. Она все-таки совсем новичок в любовных играх…

— Я прекрасно понимаю, сэр: вы спешили с заключением нашего брака, ибо считали себя обязанным жениться на мне после того, что произошло в карете леди Арбутнотт. Но я хотела бы, чтобы вы знали…

А потом он снова может лечь на спину, мечтал Гарри, и сделать так, чтобы она наездницей оседлала его бедра. В этой позиции особенно хорошо будет видно ее страстное лицо, когда она достигнет высшего наслаждения….

Августа глубоко вздохнула и продолжила:

— Я бы хотела, чтобы вы знали; несмотря на репутацию людей безрассудных и склонных к риску, мы, нортамберлендские Баддинджеры, тоже обладаем развитым чувством долга — не меньшим, чем у прочих благородных семейств нашей страны. И не меньшим, осмелюсь заметить, чем ваше собственное чувство долга, сэр. И потому я хочу заверить вас: даже если вы чувствуете, что не можете любить меня и вам совершенно безразлично, люблю ли вас я…

Гарри нахмурился: ее последние слова прервали его чудесные мечтания.

— Прости, Августа, что ты сказала?

— Я всего лишь хотела сказать, милорд, что понимаю свой супружеский долг, высоко уважаю его и чту, также как чтите его вы. Я из нортамберлендских Баллинджеров и никогда не пренебрегаю своими обязанностями. Может быть, наш брак заключен и не по любви, однако вы можете вполне на меня положиться: я намерена неукоснительно исполнять свои обязанности в качестве вашей супруги. Мои представления о чести и долге столь же определенны, как и ваши, милорд, и я бы хотела, чтобы вы знали это!

— Неужели ты хочешь сказать, что намерена хранить мне верность только потому, что тебе так велит супружеский долг? — спросил он, чувствуя, как в нем закипает гнев.

— Да, именно это я имела в виду, милорд. — Она улыбнулась. — И еще, милорд. Можете быть спокойны: любой из нортамберлендских Баллинджеров выказывает необычайное терпение и волю, если дал слово чести.

— Господи боже! Ну какого же черта ты среди ночи затеяла лекцию о долге и ответственности, Августа? Вернись в постель, милая, и мы с тобой все обсудим.

— Ты так считаешь, Гарри? — Она не двинулась с места и мрачно посмотрела на него. Глаза ее поблескивали в темноте.

— Безусловно, родная. — Гарри прочь откинул простыни, спрыгнул на ковер и подхватил ее на руки.

Августа открыла было рот, намереваясь что-то возразить, но он решительно закрыл его поцелуем и снова уложил ее в теплую постель. Вскоре она притихла под его умелыми ласками.

Он ошибся, рассчитывая время, необходимое для того, чтобы зажечь в ней пламя страсти: не прошло и четверти часа, как он перевернул несколько изумленную Августу на живот, потом поставил на колени…

После этого Гарри, правда, утратил счет времени, но, когда Августа спела свою нежную песнь любви, уткнувшись лицом в подушку, он был совершенно уверен, что в сердце у нее есть место не только для чувства долга и ответственности.

Утром Августа, надев для прогулки платье канареечного цвета и того же оттенка французскую шляпу с огромными изящно изогнутыми полями, отправилась на поиски своей падчерицы.

Она отыскала Мередит в классной комнате на втором этаже огромного особняка. Девочка, одетая в очередное сшитое первоклассным портным, но исключительно скромное белое платьице, сидела за старым, покрытым чернильными пятнами деревянным столиком. Перед ней лежала открытая книга. Она удивленно вскинула глаза на вошедшую Августу.

Кларисса Флеминг гордо восседала за вторым, значительно большим письменным столом. Она тоже вопросительно посмотрела на нарушившую обычный распорядок дня Августу и нахмурилась.

— Доброе утро, — приветливо поздоровалась Августа и осмотрелась. Она тут же отметила и привычный набор глобусов, и карты на стенах, и гусиные перья, и книги.

Все классные комнаты выглядят примерно одинаково, подумала она, вне зависимости от того, богата или бедна семья.

— Доброе утро, мадам. — Кларисса кивнула своей воспитаннице. — Поздоровайся со своей новой матерью как следует, Мередит.

Мередит послушно встала и сделала Августе реверанс. В ее помрачневших глазах мелькнула тоска, хотя там не было и намека на смущение.

— Доброе утро, мадам.

— Мередит, — резко сказала Кларисса, — его сиятельство особо обратил твое внимание на то, что ее сиятельство следует называть мамой!

— Да, тетя Кларисса. Но я не могу! Она не моя мама.

Августа нахмурилась и знаком попросила Клариссу помолчать:

— Я думала, мы с вами уже договорились, Мередит. Вы можете называть меня, как вам будет угодно. Можно просто Августа, если хотите. Вам совсем необязательно называть меня мамой.

— Но папа сказал, что я должна…

— Ну что ж, порой ваш папа ведет себя как настоящий деспот.

Глаза Клариссы негодующе сверкнули.

— Но, мадам!

— А что значит «деспот»? — спросила явно заинтересованная Мередит.

— Это значит, что ваш папа ужасно любит командовать, — пояснила Августа.

В глазах Клариссы сверкала уже откровенная ярость.

— Мадам, я не могу позволить вам критиковать его сиятельство в присутствии дочери!

— Что вы, я и помыслить об этом не могла. Я просто сделала замечание относительно одной из очевидных черт характера его сиятельства. Сомневаюсь, чтобы он стал это отрицать, если бы оказался здесь. — Августа повернулась, взмахнув украшенной лентами шляпкой, и рассеянно прошлась по комнате, осматривая ее.

— Расскажите мне, пожалуйста, Мередит, о ваших занятиях.

— По утрам мы занимаемся математикой, классическими языками, естественной философией и еще учимся все находить на глобусе, — вежливо сообщила Мередит. — А днем — французским, итальянским и историей.

Августа кивнула:

— Очень подходящий набор дисциплин для девятилетней девочки! Это ваш отец придумал для вас?

— Да, мадам.

— Его сиятельство принимает очень большое личное участие в занятиях своей дочери, — мрачно заметила Кларисса. — И вряд ли ему понравится чья-то критика на сей счет.

— Скорее всего вы правы. — Августа помедлила, увидев знакомую книгу. — Ага! Что это у вас?

— Это книга леди Пруденции Баллинджер «Советы о том, как следует вести себя юной леди»— сообщила Кларисса с угрозой в голосе. — Книга вашей глубоко уважаемой тетушки одна из любимых книг Мередит, не так ли, дитя мое?

— Да, тетя Кларисса. — Однако, судя по ее виду, Мередит отнюдь не испытывала безумного восторга от этой книги.

— Мне лично она показалась чудовищно скучной, — сказала Августа.

— Мадам, — задушенным голосом проговорила Кларисса, — я должна попросить вас воздержаться от подобных высказываний в присутствии моей воспитанницы.

— Ерунда. Я уверена, что любая живая девочка считает книжки, написанные моей тетей, ужасно нудными. Все эти идиотские правила, как пить чай, как есть печенье… Вся эта чушь насчет подходящих тем для разговора, которые непременно нужно выучить наизусть! У вас в доме, конечно же, найдутся куда более интересные книги! Вот, например, что это такое? — Августа принялась перелистывать тяжелый том в кожаном переплете.

— Это все книги по истории Древней Греции и Рима, — сказала Кларисса с таким видом, словно готова была защищать научную библиотеку в классной комнате до последнего дыхания.

— Ну разумеется! Как и следовало ожидать, здесь целая коллекция трудов, представляющих интерес прежде всего для самого Грейстоуна… Хм? А это что за книга? — Августа взяла в руки тяжелый фолиант.

— «Руководство по истории и прочим наукам для юных», — сухо ответила Кларисса. — Я уверена, мадам, что даже вы согласитесь: эта книга наилучшим образом подходит для любой классной комнаты. Наверняка вы и сами когда-то занимались по ней. Мередит уже сейчас может отыскать в ней множество ответов на свои вопросы.

— Еще бы! — Августа улыбнулась Мередит. — Жаль только, что мне не вспомнить хотя бы один из имеющихся там ответов, разве что, пожалуй, историю о том, где растет мускатный орех. Правда, говорят, у меня довольно легкомысленный склад ума…

— Но это не правда, мадам? — процедила Кларисса сквозь зубы. — Его сиятельство никогда бы не… — Она умолкла на полуслове, залившись пунцовым румянцем.

— Его сиятельство никогда бы не женился на столь легкомысленной особе? — Августа вопросительно посмотрела на Клариссу ясными глазами. — Вы это хотели сказать, мисс Флеминг?

— Ничего подобного я сказать не хотела. Мне бы никогда и в голову не пришло обсуждать личные дела его сиятельства.

— Ну право, не стоит быть такой щепетильной. Я, например, постоянно обсуждаю его личные дела. И уверяю вас, порой я и вправду веду себя исключительно легкомысленно. Взять, к примеру, сегодняшнее утро… Между прочим, я сюда явилась, чтобы забрать Мередит с собой и отправиться с ней на пикник.

Мередит изумленно уставилась на нее:

— На пикник?

— Вам хочется, Мередит? — улыбнулась Августа. Кларисса так сжала в руках гусиное перо, что побелели костяшки пальцев.

— Боюсь, это совершенно невозможно, мадам. Его сиятельство весьма строг в отношении занятий Мередит. И ни по каким легкомысленным причинам они отменены быть не могут.

Августа подняла брови и с нежным упреком посмотрела на нее:

— Простите, мисс Флеминг, но мне совершенно необходим хороший провожатый по имению моего мужа. Его сиятельство заперся в библиотеке с управляющим, вот я и решила попросить выступить в роли моего провожатого Мередит. А поскольку прогулка, видимо, займет довольно длительное время, я уже попросила повара приготовить нам ленч и захватила его с собой.

Кларисса явно была смущена и рассержена, но она отлично понимала, что в данном случае ее влияния на графа крайне недостаточно. К тому же граф, как успела сообщить Августа, сейчас был вне досягаемости.

— Ну что ж, прекрасно, мадам. — Кларисса с достоинством встала. — Сегодня Мередит, конечно, может отправиться с вами и показать вам поместье. Но в будущем, надеюсь, ничто не нарушит наши привычные занятия в классной комнате. — В глазах ее сверкнуло грозное предостережение. — И я уверена, что его сиятельство полностью поддержит меня.

— Без сомнения, — прошептала Августа и посмотрела на Мередит. Впрочем, по личику девочки ничего нельзя было прочесть, — в точности как и у ее отца, когда он попадает в подобную двусмысленную ситуацию. — Ну что ж, Мередит, вперед?

— Да, мадам… то есть, Августа.

— У вас очень милый дом, Мередит!

— Да, правда. — Мередит степенно вышагивала по аллее рядом с Августой. На ней был очень скромный капор, вполне соответствовавший столь же скромному платьицу.

Трудно было сказать, какие мысли мелькали сейчас в ее головке. Мередит явно унаследовала от Гарри способность сохранять непроницаемое выражение лица.

Впрочем, девочка была с Августой исключительно вежлива, хотя и отнюдь не болтлива. Августа очень надеялась, что прозрачный воздух, прелестный денек и прогулка помогут ей завязать разговор с падчерицей.

Если же ее попытки не удадутся, она, на худой конец, всегда может попросить Мередит процитировать ей ответы из знаменитого «Руководства по истории и прочим наукам».

— В Нортамберленде у нас тоже был такой же милый старый дом, — сказала Августа, помахивая корзинкой с припасами для пикника.

— И что с ним стало?

— Его продали после смерти моих родителей.

Мередит искоса глянула на Августу:

— У вас и папа, и мама умерли, да?

— Да. Я потеряла обоих родителей, когда мне было всего восемнадцать. Порой мне их ужасно не хватает.

— Мне тоже ужасно не хватает папы, когда он месяцами не приезжает домой, как, например, было во время войны. Я так рада, что он вернулся!

— Да, я понимаю вас.

— Надеюсь, теперь он захочет жить дома.

— Уверена в этом. По крайней мере, большее время. По-моему, ваш папа очень любит свое поместье.

— Когда в начале летнего сезона он уезжал в Лондон, чтобы найти себе жену, то сказал, что это вызвано необходимостью.

— Видимо, ему этого вовсе не хотелось.

Мередит с серьезным видом кивнула:

— Конечно не хотелось. Тетя Кларисса объяснила мне, что он вынужден подыскать себе жену, чтобы иметь наследника.

— Ваш отец всегда очень серьезно относится к своим обязательствам.

— Тетя Кларисса говорила еще, что он выберет себе идеальную жену, которая станет достойной преемницей моей замечательной мамы.

Августа с трудом подавила стон:

— О, это нелегко! Я вчера видела портрет вашей мамы в галерее. Как вы совершенно справедливо считаете, она очень, очень красива.

— Я же говорила! — Мередит вдруг, задумалась, наморщив лоб. — Хотя, знаете, папа говорит, что красота, в женщине не самое главное и что есть куда более важные вещи. Он говорит, что добродетельная женщина дороже рубинов. Правда, красивое выражение? У папы всегда получаются такие замечательные фразы!

— Не хочу разочаровывать вас, — пробормотала Августа, — но это выражение придумал не он.

Мередит равнодушно пожала плечами:

— Ну и что, он бы легко мог его придумать, если бы захотел! Папа очень умный. Он любит играть в ужасно трудные игры, например в слова. Вы таких, наверное, и не знаете.

— Правда?

Наконец-то Мередит заговорила с настоящим воодушевленней. Вероятно, отец был ее любимой темой.

— Когда я была еще совсем маленькой, я как-то увидела его в библиотеке и спросила, что он делает. И он сказал, что решает одну очень важную словесную головоломку.

Августа с любопытством склонилась к ней:

— А как называлась эта игра?

Мередит нахмурилась:

— Я не помню. Это было давно. По-моему, там упоминалась какая-то паутина.

Августа задумчиво посмотрела на капор девочки:

— Паутина? Вы уверены?

— По-моему, да. А что? — Мередит подняла лицо и внимательно посмотрела на Августу из-под капора. — Вы эту игру знаете?

— Нет. — Августа медленно покачала головой. — Но мой брат когда-то дал мне одно свое стихотворение, которое тоже называлось «Паутина». Мне эти стихи всегда казались очень странными. Я никогда, пожалуй, их как следует и не понимала. Более того, я даже не подозревала, что мой брат пишет стихи, пока он сам не показал их мне, причем именно это стихотворение.

Разумеется, не стоило упоминать сейчас, что бумага, на которой Ричард написал свои стихи, была вся запятнана его кровью и что сами по себе эти стихи вызывали у нее какое-то неприятное чувство.

Но Мередит думала совсем о другом.

— Так у вас был брат?

— Да. Но он два года назад умер.

— Ой, простите. Как жаль! Надеюсь, теперь он в раю, как и моя мама.

Августа печально улыбнулась:

— Все зависит от того, допускает ли Господь в рай нортамберлендских Баллинджеров… Вот если бы Ричард был гемпширским Баллинджером, то, уверена, и вопроса бы об этом не возникало. А вот насчет нортамберлендских Баллинджеров остается только гадать.

Мередит потрясение открыла рот:

— Так вы не верите, что ваш брат в раю?

— Ну, конечно, он в раю! Я просто шучу. Не обращайте на меня внимания, Мередит. У меня довольно необычное чувство юмора. Спросите кого угодно. Ну, идем! Я уже проголодалась, а вон там, мне кажется, отличное местечко для пикника!

Мередит осторожно осмотрела заросший травой бережок небольшого ручья:

— Тетя Кларисса говорит, что я должна быть аккуратной и ни в коем случае не пачкать платье. Она говорит, настоящие леди никогда не пачкаются в грязи.

— Ерунда! Я вечно пачкалась в грязи, когда мне было столько лет, сколько вам! Да и сейчас это иногда случается. Впрочем, мне кажется, у вас есть еще несколько точно таких же платьев?

— Да, а что?

— А то, что, если с этим платьем случится что-нибудь ужасное, мы просто снимем его и отдадим бедным, а вы сможете надеть другое. Какой вообще смысл иметь несколько платьев, если ты их не носишь?

— Я об этом как-то не думала. — Мередит уже с гораздо большим интересом осмотрела предложенную для пикника лужайку. — Может быть, вы и правы.

Августа улыбнулась и встряхнула скатерть, которую достала из корзинки.

— Вот я о чем еще вспомнила: по-моему, стоит послать за швеей в деревню. Вам нужны несколько новых платьев.

— Правда?

— Да, я в этом не сомневаюсь.

— Но тетя Кларисса говорит, что моих платьев еще хватит по крайней мере на полгода, а то и на год.

— Этого не может быть. Вы же просто вырастете из них через пару месяцев! Да что там, осмелюсь предположить, что они станут вам малы уже через неделю!

— Через неделю? — Мередит удивленно посмотрела на нее. Потом робко улыбнулась. — Ой, я поняла! Вы же опять шутите, правда?

— Нет, я говорю совершенно серьезно.

— Да? А расскажите мне, пожалуйста, еще о вашем брате. Я иногда думаю, как, наверное, хорошо, когда у тебя есть брат.

— Вот как? Ну, вообще-то иметь брата довольно приятно…

И Августа принялась весело вспоминать те счастливые времена, когда они жили с Ричардом в родительском доме, между делом раскладывая на скатерть всякие аппетитные закуски — пирожки с мясом, колбаски, фрукты и печенье. Мередит помогала ей.

Однако едва они успели устроиться поудобней и приняться за еду, как их импровизированный стол накрыла чья-то тень, а у кромки скатерти возникли два начищенных до блеска черных сапога.

— Интересно, а на троих тут еды хватит? — спросил Гарри.

— Папа! — Мередит вскочила, очень удивившись, а потом обрадовалась. — Августа сказала, что кто-нибудь должен сегодня же показать ей поместье, а ты слишком занят, чтобы проводить ее, и попросила меня сделать это.

— Замечательная идея! — Гарри улыбнулся дочери. — Никто не знает поместье лучше, чем ты.

Мередит улыбнулась ему в ответ, на душе у нее явно стало легче.

— Хочешь пирожок с мясом, папа? Повар положил нам несколько штук. И тут еще много всякой колбасы, печенья, фруктов. Вот, возьми, пожалуйста.

— Прошу вас, не отдавайте ему всю нашу еду, Мередит! — нарочито нахмурилась Августа. — Мы с вами первые выбрали это местечко. А ваш отец просто незваный гость за нашим столом, так что ему полагаются остатки.

— До чего же вы жестоки, дорогая супруга, — медленно протянул Гарри.

Пирожок застыл в пальчиках Мередит. Она озадаченно посмотрела на Августу, потом на отца:

— Но здесь же много! Тебе вполне хватит, папа. В самом деле! Если хочешь, возьми мой пирожок?

— Не надо мне твоего пирожка, — весело заявил Гарри. — Я лучше возьму пирожок Августы. Мне гораздо приятнее будет съесть ее долю.

— Но, папа…

— Все, довольно, — сказала Августа, смеясь и глядя на искренне встревоженную девочку. — Ваш папа просто подшутил над нами, а я подшутила над ним. Не волнуйтесь, Мередит. Здесь хватит на всех!

— Правда? — Неуверенно взглянув на отца, Мередит снова уселась «за стол». Она аккуратно расправила юбочку, стараясь не задевать траву. — Я так рада, что ты нашел нас, папа. Здесь весело. По-моему, я никогда еще не была на пикнике. Августа говорит, что они с ее братом все время устраивали пикники.

— Вот как? — Гарри прилег, опершись о локоть, и взялся за пирожок с мясом, глядя на Августу затуманенным взором.

Августа с легким изумлением обнаружила, что граф одет в костюм для верховой езды, без галстука, обычно безукоризненно повязанного и отглаженного. Ей редко доводилось видеть его одетым со столь нарочитой небрежностью, разве что в спальне. При воспоминании о спальне она покраснела и тоже занялась пирожком.

— Да, — продолжала Мередит, становясь все более разговорчивой, — ее брат был нортамберлендским Баллинджером, как и сама Августа. Они все, оказывается, очень храбрые и безрассудные. Разве ты этого не знал, папа?

— Пожалуй, я тоже об этом слышал. — Гарри продолжал жевать, не сводя глаз с разрумянившейся Августы. — Я и сам могу засвидетельствовать бесстрашие некоторых нортамберлендских Баллинджеров. Просто невозможно себе представить, на какие только безрассудства не способны порой эти нортамберлендские Баллинджеры! Особенно в ночное время.

Августа чувствовала, что ее щеки стали малиновыми… Она бросила в сторону своего мучителя предостерегающий взгляд:

— По моим наблюдениям, некоторые графы Грейстоуны тоже могут проявлять удивительное безрассудство… Можно даже сказать, чрезмерное.

— Да, в нашей семье такое случалось. — Гарри ухмыльнулся и снова принялся поглощать пирожки.

Мередит ничего не поняла в этой словесной перестрелке и продолжала болтать:

— А брат Августы был ужасно смелый. И замечательный наездник. Он один раз даже в скачках участвовал, разве тебе Августа не говорила?

— Нет.

— Ну так вот, участвовал! И победил! Он всегда побеждал в скачках.

— Просто поразительно!

Августа слегка откашлялась:

— Не хотите ли фруктов, Мередит?

Этим ей удалось отвлечь на время внимание девочки. Потом она предложила ей поиграть в кораблики, что значило просто пустить две щепки по течению ручья и посмотреть, чей кораблик доплывет до назначенного пункта первым.

Мередит колебалась, но, когда Гарри встал и сам показал, как нужно играть в эту игру, она необыкновенно воодушевилась и принялась носиться по берегу. Гарри постоял у воды, внимательно наблюдая, как дочь забавляется с импровизированным флотом, потом вернулся к расстеленному покрывалу и опустился на траву рядом с Августой.

— Она от души веселится. — Он прилег, лениво и с чисто мужским изяществом облокотившись на траву и согнув одну ногу в колене. — Похоже, ей не хватает подобных игр на воздухе.

— Я очень рада, что вы пришли к такому выводу, милорд, На мой взгляд, вольные игры столь же необходимы любому ребенку, как и история с географией. И кроме того, с вашего разрешения, я хотела бы ввести несколько дополнительных предметов в расписание ее занятий.

Гарри нахмурился:

— Например?

— Ну, для начала рисование акварелью и чтение художественной литературы.

— Господи, ни в коем случае! Это я запрещаю, я не желаю занимать мысли Мередит подобной чепухой.

— Но вы сами сказали, милорд, что Мередит нужно побольше бывать на воздухе.

— Я сказал, что ей, наверное, нужно побольше играть на воздухе.

— Прекрасно! Она может рисовать на природе, да и читать тоже, — весело заключила Августа. — По крайней мере, летом.

— Черт побери, Августа…

— Тише, милорд. Вы же не хотите, чтобы Мередит услышала, как мы ссоримся? У нее и так хватает переживаний из-за вашего нового брака.

Гарри сердито посмотрел на Августу:

— А вы, мадам, уже успели, по-моему, заморочить ей голову историями о вашем храбром братце, искателе приключений?

Августа нахмурилась:

— Ричард действительно был храбрым человеком и очень любил всякие приключения.

— М-м-м, — нетерпеливо промычал Гарри.

— Гарри…

— Да? — Он не сводил глаз с Мередит.

— А те слухи, что ходили в обществе после смерти Ричарда, когда-нибудь доходили до вас?

— Да, я что-то припоминаю, однако никогда не считал их достойными внимания.

— Ну разумеется нет! Все это ложь! Но существует неопровержимый факт: в ночь убийства при нем нашли кое-какие документы. Должна признаться, я часто задумывалась о дальнейшей судьбе этих документов.

— Августа, иногда следует согласиться с утверждением; не на все вопросы можно получить ответ.

— Я прекрасно понимаю это, сэр. Но у меня уже давно сложилась своя версия относительно гибели брата, которую мне очень хотелось бы доказать.

Гарри помолчал, потом спросил:

— И что же за версия?

Августа глубоко вздохнула:

— Мне кажется, у Ричарда эти бумаги оказались потому, что он, возможно, был тайным агентом Британской Короны.

Поскольку ответа на это заявление не последовало, Августа повернулась к Гарри и внимательно на него посмотрела, однако ничего не смогла прочесть по его глазам, оттененным длинными ресницами. Он по-прежнему смотрел на дочь.

— Гарри?

— Так ты просила Лавджоя проверить именно эту версию?

— Да. Как ты считаешь, такое возможно?

— Я считаю, что это почти невероятно, — тихо проговорил Гарри.

Августа была оскорблена: его ответ показался ей слишком поспешным, ведь она так хорошо все продумала!

— Ну, неважно. Мне вообще не следовало говорить с тобой об этом. В конце концов, откуда тебе знать о подобных делах?

Гарри тяжело вздохнул:

— Как раз об этом я обязательно бы знал, Августа.

— Вот уж не похоже!

— Да, я бы обязательно знал об этом, потому что если бы Ричард действительно был агентом британской разведки, то почти наверняка работал бы на меня.