Глава 4

Слуги волокли меня по коридору, мимо портретов предков, мимо зеркал, в которых я видела своё отражение — растрёпанное, в синяках, в грязной рубахе, и с глазами, полными ужаса и отчаянного огня.

И вдруг впереди замаячил просторный холл, украшенный трофеями, и… дверь.

Наружу. На улицу. К свободе.

Я не думала.

Просто рванулась изо всех сил.

Вырвалась из крепких рук — как зверь из капкана — и бросилась по лестнице.

Только бы не упасть!

Только бы не упасть!

Шлёпая босиком по полу, я бросилась к двери и…

Дверь была открыта!

Я вылетела на ступени, которые сковали коркой льда первые осенние заморозки.

Холодный ночной воздух врезался в лёгкие.

Я бежала.

Прочь.

Прочь от этого дома.

Куда-нибудь!

Босиком. В разорванной ткани. С кровью на коленях и слезами, которым я не дала пролиться.

Я бежала босиком мимо роскошных особняков.

Мимо карет с гербами. Мимо дам в мехах, которые смотрели на меня с брезгливым любопытством: кто это? Пьяная служанка? Сумасшедшая?

Я не останавливалась.

Сворачивала в переулки. В тени. В грязь.

Чем дальше — тем теснее дома, тем громче лай собак, тем сильнее воняло гнилью и дымом.

Туман в голове сгустился.

Тошнота подступила к горлу.

Ноги подкашивались.

Я зажала рот рукой, чувствуя, как изнемогаю.

Но я бежала, словно пытаясь убежать от своего прошлого.

От унижения.

От ошибки, которую совершила, выбрав из всех возможных кандидатов молодого красавца Йенсена Арвейна, жениха с глазами лани и душой труса.

Только сейчас меня накрыла волна паники.

Сбежать-то я сбежала.

А вот куда я бегу?

Я свернула за угол и увидела вывеску.

«Аптека».

Я пыталась отдышаться.

В горле встал ком.

Словно тошнота.

Бок болел так, что я давила на него рукой.

Старая, потертая вывеска заскрипела на ржавых петлях, раскачиваясь на ветру. Под ней — тусклый фонарь, мерцающий, как последняя надежда.

Я сделала шаг.

Ещё один.

Казалось, что мягкий и теплый свет фонаря немного согревает меня.

Мне вдруг мучительно захотелось протянуть к нему руку, словно к звезде, среди тьмы.

Я рухнула на колени, видя, как расплывается перед глазами теплый, уютный и такой домашний свет.

Потом завалилась на бок.

На мокрую острую брусчатку.

На мусор.

На свободу, которая пахла плесенью и полынью.

Последнее, что я услышала, прежде чем всё потемнело, — был голос.

Тихий. Женский.

— Эй… девка… ты жива? Ты что? Помирать удумала? А ну быстро иди и помирай в другом месте! Не хватало еще стражу звать! Они и так на меня зуб точат!

Я не ответила.

Просто разлепила холодные пересохшие губы.

И всё.

Но в этот момент в сердце, сквозь боль и страх, впервые за эту ночь мелькнула мысль.

Может быть… я ещё не проиграла?

Потому что я помню запах ромашки. И как заваривать шалфей. И что боль — не приговор.

Загрузка...