Выстрелы в Замке Маласпига

Глава 6

С Монте-Марчелло они ехали молча; несколько раз он спокойно пожимал ее руку, а однажды, когда они стояли в ожидании перед пропускным пунктом, даже ее поцеловал. Молчание сближало их, оно было красноречивее любых слов. Теперь она поднялась к себе в комнату и заперла дверь. Взглянув на себя в зеркало, она была потрясена. Лицо бесцветное, губная помада стерлась, под глазами темные тени. Ветер на Монте-Марчелло вздыбил ее волосы; она причесала их дрожащей рукой.

У нее было три любовных романа, или приключения: два года она жила в колледже с парнем, слишком молодым, чтобы жениться на ней; затем короткая, в несколько недель, несчастливая связь, когда она выхаживала Питера, и, наконец, ночь, проведенная с Фрэнком Карпентером. Ни с одним из них она ни разу не чувствовала себя так, как в объятиях Алессандро ди Маласпига. Она положила расческу и отвернулась; она плакала и в гроте, и на вершине холма, под сильным ветром. И у нее не осталось слез. Он смахнул их пальцами, так и не поняв, что они означают. Слезы радости – вот что обещал он ей, потому что думал о будущем. Он был счастлив, торжествовал. Катарина налила себе немного воды и медленно ее выпила. Она чувствовала себя усталой и опустошенной.

Она любит его. Со странным спокойствием осознала она это. С первого момента их встречи, с того дня, когда она увидела его в длинной гостиной Виллы, между ними проскочила искра, которая положила начало какой-то бурной реакции.

Она упорно боролась против этого чувства. Хотя в первые дни, когда Рафаэль сказал ей правду о смерти брата, ее сила воли ослабла, она ни на шаг не отклонилась от цели. Она ненавидела и боялась Алессандро ди Маласпига, этого ничто не могло изменить. Но теперь она знала, что еще и любит его. Любит этого бессердечного убийцу, обогащающегося самой гнусной торговлей, какая только есть в мире, ответственного за окончательное падение и смерть ее брата. Он говорит, что судить его может только история. Говорит это с высокомерием человека, который не разделяет убеждений всего человечества. Но судить его будет не история. Судить его будет женщина, которая его любит. Кем бы он ни был и что бы он ни сделал, ничто не может изменить этой любви или ее последствий. Независимая, с сугубо современным образом мыслей девушка, которая вызвалась исполнить задание Харпера, неожиданно оказалась в плену у своего двойника, незнакомки с чуждыми чувствами, придерживающейся очень старых традиций. Италия и ее традиции предъявили на нее свои права. Новый Свет оказался уязвимым перед могуществом Старого Света. Респектабельные, придерживающиеся общепринятых условностей Декстеры с их консервативными взглядами как бы превратились в одно расплывчатое пятно. Вся ее жизнь до приезда во Флоренцию потеряла всякую отчетливость, казалось, это была не она, а кто-то другой. Она была истинная представительница семьи Маласпига, влюбленная в другого представителя этой семьи, и инстинктивно чувствовала, какой путь ей следует избрать.

Она не может уничтожить эту любовь, но должна уничтожить его. Не для того, чтобы отомстить за смерть брата, не по каким-то моральным соображениям, а потому, что они обречены уничтожить друг друга. Это фатализм, то самое инстинктивное чувство, которое сразу же завладело ею, как только она приехала в Замок. Ни одно живое существо не может избегнуть предназначенной ему участи. А они обречены были встретиться, чтобы уничтожить друг друга. Сегодня ночью она прокрадется в кладовую, чтобы осмотреть и отметить картину. С ее помощью свершится правосудие над ее кузеном; и если она уцелеет, это будет ее очищением.

Она переоделась в простое черное платье, подкрасила бледные губы и спустилась вниз.

Франческа ди Маласпига одевалась, когда дверь в ее спальню открылась. Она кинулась навстречу вошедшему и обвила руками его шею.

– Carissimo, держи меня! – Джон поцеловал ее, погладив гладкие черные волосы, спадающие на спину. – Люби меня, – шепнула она. – Сделай так, чтобы я позабыла этот день.

– Не случилось ничего такого, что надо было бы забывать, – успокаивающе сказал он. – Главное – мы любим друг друга. И не все ли равно, что он бегает за ней? Я люблю тебя. – Он отвел ее к постели и раздел. Она стояла перед ним нагая, в покрывале из длинных волос.

Он протянул к ней руки.

– Когда-нибудь я изваяю тебя вот такой. Это будет мой шедевр.

Когда, через некоторое время, он помогал ей одеться, она взяла его руку и поцеловала.

– Ты так добр ко мне, – сказала она. – Никогда не думала, что со мной будет происходить нечто подобное. Никогда не думала, что я смогу...

– Он не знал, как пробудить в тебе любовь, – сказал Джон Драйвер. – Для этого требовалась только капля терпения... ты удивительная женщина; неужели ты этого не знаешь?

– Боже! Если бы только мы могли быть вместе все время. Я ждала так долго.

– Теперь уже остается ждать недолго, – сказал он. – У меня предчувствие, что скоро мы будем вместе. Я обещал это тебе уже давно. Помни, что я тебя люблю. – Он поцеловал ее в губы, затем в лоб. Она покорно нагнула голову. – Причеши свои волосы, дорогая, – сказал он. – И поспеши. А я должен идти.

Алессандро гулял в саду. Сразу же по приезде он переоделся и вышел: настроение у него было ликующе-приподнятое, и все же ему хотелось побыть одному.

С верхней террасы открывался широкий вид на тосканскую равнину, позолоченную заходящим солнцем. Когда он гулял по парку, по серой каменной стене торопливо пробежала ящерица и скрылась в расщелине. Он спустился по грубым каменным ступеням, окаймленным стройными голубыми плумбаго, которые росли везде как сорняки, и закурил сигарету. Вечер был чудесный, теплый и мирный; воздух был напитан густым цветочным ароматом. Услышав позади шаги, он повернулся. Перед ним стоял Джон Драйвер.

– Я искал тебя, – сказал он. – Мне сказали, что вы пошли погулять.

– Вечер такой дивный, что мне захотелось побыть одному хоть несколько минут, – ответил герцог.

Джон пропустил этот намек мимо ушей. Он сел на край стены.

– Сандро! Я должен поговорить с тобой. Это просто безумие.

– Я что, не могу прогуляться по парку, прежде чем присоединиться к моей семье? – Выражение лица и тон герцога заставили бы замолчать человека более робкого. Драйвер хмуро опустил глаза, разминая в пальцах пушистые цветы плумбаго.

– Безумие не в этом, а в том, что ты привез сюда эту девушку, – до сих пор ты никогда этого не делал. И я не понимаю, зачем тебе понадобилась эта рискованная затея?

– Что тут рискованного? – нетерпеливо спросил Алессандро. – Ты несешь какую-то чушь. Катарина – моя кузина, естественно, я должен показать ей Замок. Я привез ее потому, что она хотела здесь побывать, и потому, что я решил ее пригласить.

– Хорошо. – Драйвер широко развел руки. – Хорошо. Ты привез свою кузину сюда и показал ей ваш семейный Замок. О'кей, хорошо. Но ты показал ей не только галерею, но и кладовую. Скажи, ради Христа, зачем ты это сделал? Она не дура – могла что-нибудь заметить...

– Не знал, что ты такой нервный, – сказал герцог, и его улыбка мгновенно стала жестокой. Но тут же она вновь стала дружеской, и вдруг он положил руку на плечо Драйверу.

– Не беспокойся, – сказал он. – Я тоже не дурак. Мы знаем, что делаем, и поэтому нам кажется, что это ясно и всем остальным. Ерунда. С какой стати Катарина должна что-то заподозрить? Разве ты не слышал поговорку, гласящую, что «любовь слепа»?

Драйвер отодвинулся, и рука герцога соскользнула с его плеча.

– Лучше всего было бы заниматься этим во Флоренции, – сказал он, – возможно, я говорю, как мещанин канадец, но я не стал бы нарушать мир семьи.

– Поостерегись! – спокойно сказал Алессандро. – Мы работаем вместе, и мы друзья. Но есть определенные пределы. Я не хотел, но вынужден напомнить о них. Если ты пришел сюда, чтобы упрекнуть меня за то, что я делаю нечто такое, что может повредить нашим деловым операциям, то уверяю тебя, ты только зря тратишь время. Что до моей кузины, то это мое личное дело, не имеющее к тебе никакого отношения. Надеюсь, ты понимаешь?

– Ты выражаешь свои мысли достаточно ясно, – медленно произнес Драйвер. Посреди его лба, наподобие румянца, появилось большое красное пятно. – Но мы вместе участвуем в этом деле. Я твой партнер, а не какой-нибудь там проклятый лакей. Поэтому я и говорю: отошли ее обратно во Флоренцию. Отвези ее сам, а я пока займусь подготовкой последней партии товаров к отправке.

Алессандро затоптал сигарету. Спокойно, даже равнодушно посмотрел на Драйвера.

– Ты не партнер, мой дорогой Джон. Да, ты участвуешь в прибылях, но ты не партнер. Я поступлю с моей кузиной, как пожелаю, а ты будешь помалкивать. В противном случае во Флоренцию уедешь ты, а не она.

Он повернулся и направился к Замку. Драйвер смотрел ему вслед, пятно на его лбу стало еще ярче. Оно походило на аллергическое высыпание. Алессандро уже скрылся за углом.

– Подонок! – выругался Драйвер.

Герцог и дядя Альфредо пили шампанское в салоне. По укоренившейся за долгую жизнь привычке пришла и старая герцогиня, и оба мужчины почтительно встали.

Алессандро взял ее руку и поцеловал в щеку.

– Вы чудесно сегодня выглядите, мама, – сказал он.

Герцогиня улыбнулась.

– Просто замечательно, – поддержал Альфредо. – Белла Изабелла. – И он отвесил низкий поклон, одновременно снимая вышитую бархатную шапочку.

Герцогиня взяла бокал с шампанским. Она предпочла бы коктейль, но ее сын, похоже, праздновал какое-то событие, и она решила, что было бы нетактично не поддержать его. Она посмотрела на него, размышляя, уместно ли спросить о том, что случилось сегодня в водяных садах виллы Романи. Он поддразнивал старого вельможу, будучи, очевидно, в веселом, беззаботном настроении. Поездка удалась. Поездка на виллу Романи была традиционной семейной палкой, которой подвергались все гости еще с тех времен, когда она приехала невестой в Маласпига. Один из братьев графа Романи был ее обожателем. Она еще помнила этот уединенный грот, закрытый сплошной пеленой воды. Кавалер он был галантный, хотя чуть полный и низкорослый, да еще с вечно беременной женой. Герцогиня на мгновение задумалась, у нее стало уже привычкой погружаться в прошлое, где можно выбирать себе приятные воспоминания. Этим вечером ее сын был не похож на себя. Она всегда считала его холодным и сдержанным, в отца, неспособным испытывать никаких глубоких чувств, кроме гордости и честолюбия. В детстве он занимал относительно небольшое место в ее жизни; его растила няня, воспитывал и обучал наставник; она знала, что он восхищается ею, и обожала представать перед ним в ослепительном вечернем наряде. Но когда он стал взрослым, да еще главой семьи, он превратился в незнакомца, и она проявляла к нему точно такое же уважение, как и к его отцу. Но она никогда не знала его по-настоящему. Впервые увидев его таким счастливым, с болезненным уколом ревности поняла, что он влюблен. Едва Катарина вошла в комнату, он поспешил навстречу и поцеловал ей руку.

– Сегодня я велел подать шампанское, – сказал он. – Я хочу отпраздновать радостное событие. Я очень счастлив. А вот вы слегка бледны. Выпейте – это отличное шампанское. Я выбрал его специально для вас. – Он молча поднял бокал. Впечатление было такое, будто в комнате нет никого, кроме них. В эту секунду появился Джон Драйвер; быстро взглянув на нее, он тут же отвернулся. Он взял бокал у дворецкого и подошел к старой герцогине. Через несколько мгновений пришла и Франческа. Она, очевидно, следила за происходящим из-за двери, потому что, ни на кого не глядя, быстро прошла к стулу около камина. Отказалась от шампанского, покачав головой, и отвернулась.

– Катарина, – сказала герцогиня, – как вы сегодня обворожительны! – Никогда в своей жизни она не называла ни одну женщину красивой. Это слово она приберегала для себя. Слегка склонив голову набок, она внимательно посмотрела на Катарину. – А знаете, вы сильно изменились с тех пор, как появились в первый раз. Правда, Сандро? Катарина сильно изменилась. Вы выглядите скорее итальянкой, чем американкой. Может быть, это впечатление зависит от прически.

Они все смотрели на нее: Драйвер с неодобрением, Франческа с явной ненавистью; но все ее внимание было обращено на герцога. Великолепные черные глаза, горящие любовью и гордостью, правильно очерченные, словно изваянные губы, чуть изогнутые в нежной улыбке. Ее рука скользнула к груди. Она никогда не думала, что любовь может причинять физическую боль.

– Моя мать права, – сказал он. – Ваша итальянская кровь сказывается все заметнее. Всегда зачесывайте волосы назад. Это делает вас еще красивее.

В этот момент зазвонил телефон. К нему подошел Джон Драйвер.

– Когда я могу к вам прийти? – спокойно спросил Алессандро. – Вы не позволите мне прийти к вам сегодня?

– Сандро! – закричал Джон. – Звонят тебе.

– Когда? – шепнул герцог. – Долго ли мне еще ждать?

– Завтра, – сказала Катарина. – Не сегодня. Завтра. – Его губы произнесли какое-то слово, которого она не поняла, и он подошел к телефону. Она слышала голос Драйвера в глубине комнаты.

– Он как раз здесь. – Он повернулся к Алессандро. – Это Ларс Свенсон.

После десяти тридцати старая герцогиня пошла спать. Все слушали Вивальди по стереосистеме, установленной в комнате, которая использовалась как гостиная, и она стала уже задремывать в своем кресле. Катарина наблюдала, как она постепенно отключается, сидя в своем огромном, с широкой, с крыльями спинкой кресле; ее голова была слегка наклонена набок, маленькие ножки скрещены на скамеечке. Она даже позавидовала этому мирному удалению от жизни, этому утешению старости. Никакая боль, никакие желания, никакие содрогания духа не могли потревожить покой Изабеллы ди Маласпига. Если она и испытывала какие-то чувства, то по самым тривиальным поводам: уют, восхищение окружающих, любимые коктейли, выбор одежды. Единственным ее уязвимым местом было тщеславие. Она хотела быть красивой и хотела выслушивать комплименты по этому поводу. В ее погруженном в полутьму, дышащем покоем лице было что-то восхитительное, что-то очаровывавшее Катарину. Глядя на этот чудесный силуэт и на изящный изгиб пряди волос на щеке старой женщины, она думала о том, как хорошо гармонирует ее образ с мелодичной музыкой Вивальди, принадлежащей к другому веку. На короткий миг были отстранены прочь и страх, и смерть, и муки любви. Дремота герцогини перешла в более глубокий сон, ее челюсть отвалилась. Она походила на труп.

– Мама!

Алессандро также заметил это и был уже около матери, ласково стараясь ее разбудить.

Она открыла глаза с удивленным видом, затем, придя в себя, улыбнулась.

– Мне кажется, вам пора лечь, – сказал он. – Франческа отведет вас. – Он нагнулся и поцеловал ее в щеку, помогая ей встать. – Спокойной ночи.

Джон Драйвер встал. Он слегка зевнул и извинился.

– Я тоже устал. Я отведу маму в ее комнату. Катарина тоже поднялась.

– Я пойду с вами, – сказала она. И, посмотрев на кузена, добавила: – Вероятно, здесь какой-то особый воздух. Я тоже засыпаю.

В его глазах мелькнуло разочарование; с ленивой улыбкой он попросил:

– Останьтесь на пять минут. Пока доиграет пластинка.

– Почему бы вам не остаться? Финал – лучшая часть, – вставила старая герцогиня. – Джон и Франческа присмотрят за мной.

– Боюсь, что усну, – сказала Катарина, не глядя на герцога. Она знала, как ей надо поступить, и решила так именно и поступить. Она не может ручаться за себя, если он снова захочет ее. Предательство! Эта мысль, мелькнувшая в ее уме, была для нее настоящим потрясением. Она любит его и собирается его предать. Зная, каков он, другого выхода она не видит. Она повернулась и подошла к нему. Он схватил ее за руку. – Я не останусь, – сказала она. – Но это был чудесный вечер, благодарю вас.

Она приподнялась и поцеловала его в щеку. Это был Иудин поцелуй, та же смесь любви и ненависти, обрекающая на смерть...

Оказавшись в своей комнате, она сменила простое черное платье на юбку и свитер, со шлепанцами. Положила маркер в карман юбки, раздернула занавески и села на кровать в ожидании. Это была сверкающая, ясная ночь, с полной луной. В ее свете мраморные горы казались покрытыми снегом; судя по скорости, с какой двигались облака, был сильный ветер. Внизу, в городе Маласпига, погасли огни; дома и церковь стояли безглазые в лунном свете. Она закурила сигарету, наблюдая, как ее кончик мерцает в полутьме, порожденной кроватными занавесками. Ее комната и все, что в ней находилось, были ярко залиты лунным светом.

Ей явно повезло, что ночь такая светлая: найти дорогу в трапезную впотьмах было бы очень трудно. За этот вечер она много раз старалась восстановить в своей памяти расположение комнат в Замке, представить себе, каков должен быть ее путь. На ее часах было одиннадцать тридцать. Комната старой герцогини выходила в этот же коридор, где спал Алессандро или слуги, она не знала, но подозревала, что выше. Одиннадцать сорок восемь. Ждать полуночи означало бы отдать дань суевериям. В самой полуночи не было никакой магии, никакой гарантии, что он спит и она не встретится с ним на пути вниз. Она встала, задернула кроватные занавески, подошла к двери, приоткрыла ее. Дверь слегка скрипнула. Выйдя, она сразу же остановилась, чувствуя, как неровно бьется ее сердце, и внимательно осмотрелась. В самом конце коридора, там, где была дверь герцогини, горел свет, остальная часть коридора была погружена в тень и тишину. Лестница, ведущая в главный зал, находилась на противоположном конце, где было очень темно.

Она вышла наружу, тихо закрыла дверь и направилась легким и быстрым шагом к лестнице. Лестница, спускавшаяся широкой спиралью на нижний этаж, тонула в такой тьме, что даже не было видно ступенек. Катарина нащупала веревочные перила и, крепко за них держась, стала спускаться; однажды она споткнулась и спаслась только тем, что вцепилась в веревку обеими руками. На повороте лестницы она внезапно увидела свет.

Совсем близко внизу была прихожая: свет исходил от двух настенных электрических ламп, висящих по обе стороны окованных железом дверей. Она остановилась на нижней ступеньке и прислушалась: нет ли кого-нибудь поблизости. Тишина стояла полнейшая. Она медленно вошла в зал, здесь было холодно, и она задрожала. Обстановка тут была самая скудная: массивный, окованный железными обручами сундук, два стула по обеим сторонам такого широкого и высокого камина, что, по словам Алессандро, в него уходил целый вагон дров, и огромная мраморная урна, наполненная цветами в горшках. Зал, в этом тусклом свете, казался больше и мрачнее, чем днем. Она пересекла его, поднялась на цыпочки, идя инстинктивно поступью человека, вторгающегося в запретное для него место, открыла дверь, ведущую в оружейную, озаренную ярким лунным светом, льющимся через сводчатые окна, и поспешила в трапезную. Трапезная была освещена серебристо-серым сиянием, льющимся через большое центральное окно; здесь лежали глубокие тени, в которых, невидимо для глаз, колыхались гобелены, волнуемые каким-то тайным сквозняком, а длинный стол вполне мог бы служить для пиршества привидений. Тишина, тяжелый и напоенный влагой древних камней воздух, казалось, заключали в себе зловещую угрозу. Она пересекла трапезную бегом и подошла к двери кладовой. Тут же висела небольшая железная петля, и, когда она за нее потянула, дверь отворилась. Внутри стояла полная темнота. Катарина нащупала справа от себя, на стене, выключатель, повернула его и увидела перед собой лестницу, по которой еще утром спускалась вместе с Алессандро. Она закрыла за собой дверь и торопливо пошла вниз. Кладовая была ярко озарена лампами дневного света; от такого резкого перехода от темноты к свету она невольно заморгала. Тут стояла готовая к отправке мебель. Вопреки разумной осторожности, она побежала, не обращая внимания на цоканье своих туфелек по каменному полу, уверенная, что через несколько секунд раскроет картину, отметит оборотную часть холста и отправится обратно наверх. Картина стояла на мольберте, занавешенная куском зеленой ткани. Кто-то побывал здесь до нее и прикрыл обнажившийся угол рамы, который она заметила. Мраморные дети стояли друг подле дружки на столе. Их тоже переставили на другое место. Она вынула маркер из кармана, уронив с него колпачок. Он закатился под стол. Она нагнулась, чтобы поднять его, и решила, что ей надо отметить маленькие мраморные бюсты, потому что они тоже входили в партию товаров, предназначенных к отправке. Она подняла девочку, повернула ее на бок и поставила крест на основание, и в этот миг на ее плечо легла чья-то рука и голос позади нее произнес:

– Я так и думал, что найду вас здесь...

Она повернулась с криком ужаса, уронив мраморный бюст...

Пизанский аэропорт был невелик. Здесь не было ничего похожего на те потоки пассажиров, которые заполняют большие аэровокзалы, знакомые Карпентеру. Он спустился по лестнице и быстрыми шагами пошел по бетону к главному зданию: внутри было многолюдно. Несмотря на позднее время, самолет был полон. В конторе Герца за стойкой сидела сонная девица. Карпентер сказал, что хочет нанять машину, и нетерпеливо наблюдал, как она тщательно заполняет все необходимые формы. Он взял «Фиат-127», маленький и быстрый, проверил бак – он был залит под крышку. Стало быть, в пути у него не будет никаких задержек. На улице было тепло и безветренно, ярко сияла луна; над головой мерцающей дугой раскинулся Млечный Путь.

Он завел «фиат» и выехал на пизанскую дорогу. Аэропорт покидал целый поток машин, и, только достигнув окраины города, он смог наконец выехать на автостраду. Он рассчитывал, что до Маласпига двадцать минут езды, если он будет жать вовсю; и когда он увидел, что путь свободен, то нажал педаль газа до упора. Он по достоинству оценил прямое двухрядное итальянское шоссе, вспомнив, что некоторые называют итальянцев лучшими инженерами и строителями мира. Навстречу ему, по противоположной стороне, со сверкающими фарами мчались машины; послышался отдаленный, похожий на жалобный стон привидения, рев сирены и через несколько мгновений замолк. На спидометре было 180 километров, и маленькая машина дрожала от напряжения. Бросив взгляд на светящийся циферблат своих часов, он убедился, что близится полночь. Справа появился большой бело-голубой указатель «Масса – два километра» со стрелкой, указывающий поворот. Карпентер притормозил. Он вспотел: рубашка прилипла к спинке сиденья, а руки скользили по рулю. Он даже не хотел думать о том, что будет, если он не застанет Катарину в Замке. Это была первая в его жизни операция, не распланированная заранее. Пистолет в его плечевой кобуре был полностью заряжен. Он свернул на своей маленькой машине, остановился у пропускного пункта и швырнул бумажку в пять тысяч лир дежурному сборщику дорожного налога, который крикнул ему вслед, чтобы он забрал сдачу. Теперь стало уже трудно ехать с большой скоростью; сельская дорога была довольно узкая, и ему приходилось дважды останавливаться на перекрестках, чтобы пропускать другие автомобили. Был указатель «Масса», но не было указателя «Маласпига». Он остановился у обочины и посмотрел на дорожную карту, которую купил, пока оформлял заказ на автомобиль. Масса лежала рядом с автострадой, на морском побережье. Город Маласпига он нашел на некотором расстоянии от моря; к нему вела извилистая горная дорога. Оказалось, что он неверно рассчитал время. Пять километров вверх по извилистой дороге, которая вела к Замку, стоили двадцати на автостраде. Он выжал педаль сцепления, и машина рванулась вперед. Оставалось только надеяться, что перед ним не едет какой-нибудь тяжелый грузовик или другая медленно движущаяся машина. Долгий опыт научил его, что убийства совершаются обычно ночью.

Альфредо ди Маласпига все никак не хотел идти спать, тянул время. Он разделся, надел пижаму и халат; посмотрел в зеркало, не забыл ли что-нибудь, а затем начал перебирать свою коллекцию ночных чепцов. Их была целая дюжина: полотняные и шерстяные, простые, с вышивкой, с кисточками и без. Он перепробовал несколько чепцов, прежде чем остановил выбор на одном из них. Он помнил, – это было одним из самых ранних его воспоминаний, – как его дед герцог Пьетро сидел на кровати с сатиновым чепцом на голове и как приятно он был тогда удивлен, что взрослые носят шапочки в постели.

Альфредо всегда считал голову самой важной частью человеческого тела. Конечно же, душа находится в черепе, вместе с мозгом. Волосы – одно из чудеснейших творений Господних, они созданы для защиты головы от холода и жары. В основе его мании лежали вполне разумные соображения: он заботился о жизненно важной части своего тела и в то же время украшал ее. Ему казалось это совершенно естественным, и когда монахини самыми добрыми намерениями попытались вмешаться в его выбор шляп и чепцов, он отреагировал сперва резким отпором, затем жалкой апатией. Монастырь он вспоминал, только когда видел Франческу. Она хотела отослать его обратно, он знал это и так и не простил ей этого намерения.

Поужинал он с удовольствием; ему было веселее в компании; куда веселее, чем перебирать свою коллекцию шляп и чепцов и десятки раз примерять их. Он был вполне счастлив, когда семья жила во Флоренции, которую он не любил: шум и суета сбивали его с толку, но еще счастливее он был, когда вся семья собиралась в Замке. Он сидел на краю кровати, размышляя, не выбрать ли ему желтый шерстяной чепец. Ему нравилась его красивая белокурая племянница. В молодости шляпы были не единственным его интересом. Он хитро усмехнулся. Он всегда любил белокурые волосы, а в Маласпига была девушка с волосами излюбленного Тицианом цвета – золотисто-рыжими. Но это было так давно. Его ум беспокойно метался от одной мысли к другой. Он нахмурился. Да, племянница ему нравится, но не только потому что она красива, но и потому что относится к нему с должным уважением. Более того, она выразила свое восхищение его шляпами. И он не ложился спать, потому что тревожился за нее. Ей надо уехать из Замка. Нельзя допустить, чтобы с ней случилась какая-нибудь беда.

Он завязал пояс халата и подошел к двери. Выходить по ночам ему не разрешалось; он знал, что Алессандро рассердится, если узнает, что он нарушил запрет. Ведь он может споткнуться и упасть в темноте. И все же он открыл дверь; в коридоре горел свет. Однажды, некоторое время назад, он тоже вышел из комнаты и по пустым коридорам спустился вниз. Он помнил, что шел на кухню. Ему хотелось есть, а служанка забыла принести ему печенье. Увидев, что происходит внизу, он остановился и закрыл рот собранной в горсть ладонью. И все же застонал от страха и смятения... Неважно, что скажет Алессандро.

Он так и не узнал, что тогда случилось. Но он должен предупредить милую девушку с красивыми волосами, что ей небезопасно оставаться в Маласпига. Он ведь не такой дурак, как все думают. Он знает вещи, которые хотели бы от него скрыть. И он кое-что видел. И Альфредо крадучись пошел по коридору по направлению к лестнице.

– О Боже! – воскликнула Катарина. Его рука все еще лежала на ее плече, он смотрел на нее с легкой улыбкой. – Слава Богу, – шепнула она, – это вы. А я думала...

– Вы думали, что это Алессандро? – сказал Джон Драйвер. – Что вы тут делаете?

У него были бледно-серые глаза; это было единственное, что придавало какую-то привлекательность его заурядному, даже безобразному лицу. Заметив их выражение и чувствуя всю тяжесть руки, лежащей на плече, Катарина содрогнулась от ужаса. Он улыбался, но глаза, которые смотрели на нее, были глазами убийцы.

Ответила она бессвязно, дико пробормотала, не успев даже обдумать свой ответ:

– Сегодня утром... я потеряла одну вещь... И я искала...

– Вы искали наркотики, – сказал он с ласковой укоризной. – Я знаю о вас все, мисс Декстер; поэтому даже не пытайтесь лгать. Вы действовали очень ловко, поздравляю вас. Вы заслуживаете, чтобы вам раскрыли тайну. То, что вы ищете, – прямо у ваших ног.

Она посмотрела вниз, у скульптуры девочки был отбит нос, и на полу лежала груда белой пыли.

– Статуя делается из двух половинок, – сказал Драйвер. – Вы никогда не смогли бы заметить шов. Он спрятан в волосах. Не правда ли, хитроумно? В одной этой головке может поместиться двадцать фунтов героина. То же самое и в другой головке.

У Катарины было чувство, будто она сейчас упадет в обморок. Плечо болело от его все сильнее сжимающихся пальцев.

Анджело. Разгадка, подсказанная Фирелли. Но только частично, потому что телефонная линия плохо работала. Микеланджело, скульптор.

– Не думайте разыгрывать меня. – Свободной рукой он ударил ее по лицу. – Не вздумайте падать в обморок. – Удар ошеломил ее, она подняла руку, чтобы защититься, и он тут же схватил ее и стал выкручивать. – Вы не только смотрели, вы что-то тут делали? Что именно? И что вам удалось обнаружить?

– Ничего, – выдохнула она, превозмогая боль. – Я думала, это Алессандро... О Боже! Вы сломаете мне руку!

Он оттолкнул ее так резко, что она зашаталась; она протянула руку к столу, чтобы опереться, и маркер выпал из ее пальцев. Он увидел это, и его улыбка стала шире.

– А, – сказал он, – вы помечали отдельные предметы – очень неглупо. Но на этот раз мои дети останутся дома, поэтому вы проделали бесполезную работу. В других вещах ничего нет. Только в моих скульптурах. – Он слегка толкнул ее. – Возможно, это и не великие творения искусства, мисс Декстер, но благодаря им я стал миллионером. Это не так уж плохо для бедного канадца из провинции, который учился искусству, обстругивая палки на ферме.

Катарина отвела от него взгляд. Простое некрасивое лицо с искренним обычно выражением стало жестоким и настороженным; пальцы его правой руки сжимались и разжимались, как будто он хотел ударить ее еще раз. А ведь она почти доверилась ему в саду, даже попросила о помощи... Какой кошмар!

– Зачем вы это делаете? – шепнула она. – Зачем вы работаете на него? Вы могли бы стать знаменитым скульптором...

– Работаю на него? – вдруг вызверился он. – Этот надменный ублюдок считает меня своей собственностью! Воображает себя современным Медичи, покровителем художников... Вы говорили про мой талант? – Он потянулся вперед и схватил ее руку, она попятилась назад и уперлась в стол. Он подошел к ней так близко, что она чувствовала его дыхание на своем лице. Он причинял ей боль, но почти невольно. – Я хотел быть гением, – сказал он, – а не талантом. Мир полон талантливых людей, пресмыкающихся посредственностей, которые занимаются живописью и ваянием. Я видел выставленные работы, которые так и просились, чтобы их разбили молотом. Чистейшая халтура, дерьмо! Это не для меня. Я хочу творить красоту. Создавать великое искусство. Еще совсем ребенком я как-то взял в передвижной библиотеке книгу о Микеланджело. Я видел, как он ваял скульптуры, как он писал картины. Я должен был достичь того же, что и он. – Она попробовала вырваться, но он сильно выкрутил ее руку. – У меня достаточная сила воображения, – сказал Драйвер. – Мысленно я хорошо вижу то, что хочу создать. Но у моих рук нет достаточной сноровки. Я не могу создать то, что вижу. Понимаете ли вы, что это такое: всю жизнь стремиться к одной заветной Цели – и потерпеть неудачу. Быть переполненным красотой, но не иметь достаточно умения, чтобы ее выразить.

Его глаза горели лихорадочным огнем; с ужасом и смятением она осознала, что он не вполне в здравом уме.

– Нет, – сказала она, – я не представляю себе, что это значит. И я не представляю себе, как можно наживаться на продаже наркотиков, которые убивают людей. У вас есть талант, хотя, может быть, и не такой большой, как вам хотелось бы. Но то, что вы делаете, мерзко и гнусно.

– Вы смелая женщина, – сказал он. – Не скулите, хотя и пойманы. Я должен отдать вам должное... Так вы думали, что это Алессандро следует за вами? Я как раз хотел зайти к вам, когда вы вышли из своей комнаты. Что же мне делать с вами, мисс Декстер? – Он слегка наклонил голову набок. – Когда Ларс сказал мне сегодня по телефону о вас, я был потрясен. Тем более что вы мне нравились. В самом деле. Я надеялся, что вы вернетесь домой и оставите Алессандро в покое, но я ни на миг не подозревал, кто вы такая. Агент по борьбе с торговлей наркотиками. Шпион. Сейчас я запру вас где-нибудь и подумаю, как с вами поступить.

На какой-то миг он, казалось, ослабил свою бдительность, отвернулся от нее, отпустил ее руку, онемевшую от длительного сжатия, и между ними образовалось некоторое свободное пространство. Под влиянием страха она действовала с невероятной быстротой. Метнулась в сторону, увернувшись от его рук, и со всех ног бросилась к лестнице. Выбежав из подземной кладовой, в трапезную или вестибюль, она сможет позвать на помощь. Ей удалось ошеломить его, и за ней было преимущество в скорости: она слышала, как он обо что-то ударился и громко выругался. Достигнув лестницы, она, по внезапному наитию, выключила свет в комнате внизу. Дрожа от страха, задыхаясь, сбежала вниз по лестнице. Однажды она споткнулась и упала на колени, но тут же поднялась. Она слышала его шаги за собой, но успела достичь двери трапезной и открыла ее толчком. На ее пути, четко вырисовываясь в ярком лунном свете, стояла Франческа ди Маласпига. В руке у нее был пистолет, и она целилась в Катарину.

– Стоять! – скомандовала она. – Я убила бы вас с большим удовольствием.

– Надо отвести ее в безопасное место, – сказал подбежавший Драйвер. Он закрыл ей рукой рот, откинув ее голову назад. – Иди впереди, моя дорогая, проверь, нет ли там кого-нибудь. А я позабочусь, чтобы она больше не доставляла нам никаких неприятностей.

Франческа поглядела на него; она держала пистолет у бедра.

– Наверх?

– Думаю, да, – сказал Драйвер.