Глава 4

В начале косьбы дни выдались жаркие, безветренные, на небе ни облачка. В полдень даже купание на берегу реки не спасало, напротив утомляло и без того разгоряченное тело. Трава быстро зрела, особенно на островах, и люди бросились собирать урожай. Да и кто упустит такой корм для скотины? Паром работал без передышки.

Я прищурилась и посмотрела на восток. Там из-за кладбища стремительно поднималась серая дымка и заволакивала небо. Подходила буря. Остров, конечно, недалеко, но все-таки слишком стремительно приближалась непогода. Словно в доказательство моим мыслям лица коснулся резкий порыв горячего ветра. Я вскочила на корму дощаника. Далее ждать просто опасно. Придется пересидеть на острове вечер, а то и ночь. Я осмотрела лошадей, людей, вещи, чтобы сидели на местах и не перевернули мое суденышко. Взялась за багор и собралась уж было оттолкнуться от берега, когда дед Федосей, из-за коего я и так прождала достаточно, взвизгнул:

— Ты что, херок, творишь? А уговор?

"Уговор" в понятии деда — это отданный им приказ. Матушка хоть и велела уважать старость, но уважать деда Федосея завсегда больно было сложно. Мудрости годы ему не принесли, зато скандалистом прослыл известным.

— Не могу ждать. Буря идет. Не успеем.

— Еще как успеем! Вона дочка моя уже на берег вышла!

Я оглянулась. И вправду по дороге вперевалочку шествовала Таня, точная копия своего отца и умом, и лицом, и характером. Я, не сказав ни слова, продолжила работать багром. Ничего с бабой не станется, в следующий раз поторопится. Ерошку, мужика ее, жалко без ужина оставлять, да отдохнет денек хоть от жены, если уж от тестя не выйдет. Дощаник покачнулся на воде, я обернулась. Дед Федосей вскочил с места и гневно сверкал глазами.

— Да что ж ты творишь, гаденыш!

— Сядь, а то ссажу.

Боком мои слова мне еще вылезут, да что сделаешь? Дед не сдавался.

— А ну остановись!

Таня меж тем, проявив неслыханную прыть, добежала до берега, влетела в воду и забралась в мое суденышко. Теперь к Федосееву бухтению примешалось еще и бабское кудахтанье. Хоть уши затыкай! Я вывела дощаник на глубину и села за руль.

Непогода все набирала силу. Где-то позади на дороге меж домов полетела пыль, закрутилась смерчевым столбом и, поднявшись выше к небу, понеслась в степь. Деревья клонились к земле. Стало темно. Солнце заволокли неестественно-серые плотные тучи. Того и гляди пойдет не ливень, а град. Ветер сошел с ума, потерял направление. Я уже не могла предугадать куда он ударит: в лоб или в спину. На середине реки дощаник начало кренить и качать. Он стал зарываться то одним боком, то другим. Я прилагала усилия, удерживая руль. Работали весла. На лицах людей застыл страх.

С неба грянул ливень. Моя рубашка промокла, волосы облепили лицо и шею. И вдруг случилось непоправимое. Судно накренилось, черпнуло воды, одна из лошадей вместе с чьими-то вещами съехала в бурлящую воду, и началась паника. Люди стали визжать, кричать, лезть друг на друга верхом. До берега оставалось не больше двух саженей. Я схватила багор и заработала. Вместе со мной заработали и весельники. Сквозь людской и природный рев, я различила крик Толкачева.

— Илья! Потонем!

В голове гудело, багор выскальзывал. Дощаник набирал воду и медленно погружался. Единственный выход — веревка. Я не знала, услышит ли меня кто, но надеялась, что услышат и поймут приказ.

— Сидеть смирно! В воду не прыгать! — с этими словами я схватила причальный канат. Плавцом я была отличным. Дважды пересекала Волгу туда и обратно. Вот и сейчас рассчитывала доплыть и притянуть к себе судно.

Вода была теплой, ноги цеплялись за водоросли. Я поплыла, и вдруг на меня сверху упало нечто тяжелое. Я захлебнулась, но вынырнула вместе с грузом. Это был дед Федосей. Глаза его неестественно вытаращенные смотрели на меня без всякого смысла.

— Спаси! — завопил он мне в ухо.

Я взмахнула руками, скорее бы нащупать дно. По опыту знала, оно совсем рядом. Дед мертвой хваткой вцепился мне в шею, норовя придушить. И вот я снова ушла с головой под воду. Еще одно тяжелое тело вцепилось в меня. То была дочка Федосея. Она как и дед не умела плавать. Несмотря на тройной вес я вынырнула и продолжала сжимать причальную веревку. Спасти остальных. Важно только это. Спасти людей. Половина как эти двое плавать не умеет, остальную половину просто утопят, не дав вынырнуть.

А потом на меня свалилась еще тяжесть, вода хлынула в легкие, я начала задыхаться… и вынырнула из сна. Поразительное чувство облегчения охватило меня. Я не утонула, я тут! Я в своей кровати. Какое блаженство!

Где-то внизу еле слышно отбивали ритм настенные часы. За окном на дороге гудели машины. Белый свет фар, проникая сквозь щели в шторах, полосками полз по стенам. Покой царил в моем сонном доме. Я поежилась и поплотнее укрылась одеялом. Очередной кошмар, но в отличие от всех предыдущих по настоящему реальный кошмар. Никаких нестыковок, все ярко, точно. И тяжесть навалившихся тел, и страх за людей, и заливающаяся в легкие вода. Волосы на затылке встали дыбом.

— Илья, — позвала я вслух. Имя само собой выплыло из памяти. Меня снова окружила пелена тепла и уюта. Стало спокойнее. Я дотянулась до стола, стащила плеер с наушниками, включила музыку и окунулась в знакомые, приятные звуки.

Солнечный зайчик жег глаз, реальность медленно начала вторгаться в блаженную дрему. Я услышала свой собственный недовольный стон. Дверь распахнулась.

— Пора вставать, солнышко! — мама послала мне теплую улыбку. — Таня скоро приедет.

— Угу.

Она бодрым шагом прошла в комнату и сдернула с меня одеяло.

— Чего угу! Давай, давай, давай!

— Ну, ма-ам! Иду!

— Ма-ам! Иду! — передразнила она меня и раздвинула шторы. — Поезд ждать не будет. Ты все вчера собрала?

— Угу, — я закинула руку на лицо, скрываясь от яркого летнего солнышка.

— Проверь!

— Угу.

— Лентяйка! Вставай, жду две минуты и возвращаюсь!

Она выскользнула из комнаты. Я отвернулась от солнечных лучей и нехотя сползла с кровати. Она права, надо вставать. Не глядя я пошарила по подушке, потом под ней. Плеера не было. Тогда уже более внимательно я перевернула постель и даже заглянула под кровать. Плеер нашелся на столе, там же откуда я его взяла ночью. Я нахмурилась, тряхнула головой, выгоняя остатки сна. Разбираться приснилось ли мне, что я слушала музыку, или нет не хотелось. С кухни доносился звон посуды, несколько раз хлопнула дверца холодильника, заворчал папа. Я усмехнулась, наверняка мама в порыве деятельности выдернула из-под его книги что-то очень нужное. Я медленно оделась и пошла умываться. Уже из ванной услышала звук дверного звонка. Танька, моя двоюродная сестра, всегда отличалась крайней пунктуальностью.

Внешне мы с сестрой были немного схожи: обе невысокого роста, каштановые с рыжиной волосы, голубые глаза, курносый нос. На этом семейное сходство заканчивалось и начиналось сплошное недоразумение. Таня была отличницей, причем отличницей во всем. У вашей мамы и бабушек когда-нибудь был пример для вашего подражания? — У меня была Таня.

Нет. Я люблю свою сестренку и все такое! Но каждый раз, когда она являла миру очередное достижение, мне хотелось кого-нибудь убить, в основном по причине постоянных причитаний женской половины семьи: "Маша, посмотри на Таню!"

Я всегда поражалась, как она успевает учиться в школе, блистать в волейбольной секции, ходить на дополнительные занятия по математике, русскому, биологии, химии, в кружок вязания, а, главное, зачем? Я, конечно, тоже планировала на дополнительные по основным предметам, но в одиннадцатом классе для сдачи экзаменов. Прыгать с мячом и вязать меня никогда особо не тянуло. Впрочем, не суть важно, у Танюхи было одно замечательное качество: с ней меня отпускали куда угодно, руководствуясь формулировкой "друг за другом приглядят" (читай Таня за Машей посмотрит).

Каждый год, летом, на несколько недель нас с ней отправляли к бабушке в Адлер. Так что в этом плане мы с Танькой везучие. Пойти там, кроме как купаться, особо некуда, но разве это помеха, когда речь заходит о купании в море?

Счастливая я кубарем скатилась с лестницы. Возле коридорной двери стоял аккуратный красный маленький чемоданчик на колесиках. Я, не глядя, свалила рядом свой походный рюкзак, подавила желание заколоть волосы заново — это бы все равно не помогло — и пошла на кухню.

Сеструха сидела за столом, пила чай, кушала бутерброд (при этом она никогда не клала локти на стол, чего обо мне не скажешь). На ней была черная юбка карандаш, белая кофта без рукавов, волосы заплетены в косу, из которой не выбилось ни волосика, практически юная копия моей мамы. Короче, Танюха лишний раз демонстрировала, что в любой семье завсегда найдется изъян, то есть я. Папа жалостливо на меня покосился. Видимо чувствовал свою вину, где-то же я нахваталась всех этих возмутительных недостатков.

— Танька!

— Машенька! — сестренка вскочила и обняла меня. Я заулыбалась.

— Тебя уже накормили?

— Ага.

Мама фыркнула и сняла кофейник с плиты.

— Садись, чадо непутевое мое, кушай.

Я намазала себе бутерброд, помолчала, потом спросила:

— Такси вызвали?

— Нет уж! — папа, по-видимому, испытывая сильнейшее возмущение, громко отхлебнул чай через край. — Они с меня до вокзала решили взять, как отсюда до Москвы! Благодарствуйте! Как-нибудь сами!

Я хмыкнула в кулак.

— А я думала, ты нас проводить так рано поднялся?

Мама скептически на меня скосилась, но промолчала. Таня промокнула губы салфеткой.

— Спасибо, тетя Настя. Очень вкусно.

— Наелась? Может еще?

— Нет.

— Ну, хорошо, — мама повернулась ко мне. — Тебе еще бутербродик сделать?

Я подавила желание ответить с набитым ртом и просто отрицательно помотала головой.

Папа тряхнул правой рукой, повернув наручные часы циферблатом к себе, и, приглядевшись, резко соскочил со стула.

— Все! Бегом! Бегом, девочки! Тань, бери чемодан. Маш, ты готова?

Я засунула остатки бутерброда за щеку и кивнула.

Ваша мама когда-нибудь отличалась суеверностью в самый неподходящий момент? Моя — да.

— А посидеть на дорожку? — крикнула она в спину папе, на что он театрально закатил глаза.

— Насть! В поезде посидят!

Я хихикнула. Таня плотно сжала губы и покатила чемодан к двери быстрее, чем требовалось.

— То есть как это в поезде? Плохая примета…

Но если папа что-то решил, свернуть его, аки танк, с пути следования невозможно. Я повесила рюкзак за спину и побежала следом за сестренкой. Мало ли, еще к спору привлекут, а потом как малого союзника сделают неправым и прихлопнут! Оно мне надо?

Таня дежурила возле машины.

— Они не закончили еще?

— Неа.

— Надолго это?

— Зависит от мамы.

Мамы хватило еще минут на десять. После усадки в машину, она уже и думать забыла о плохих приметах, и, как показало недалекое будущее, совершенно напрасно. На углу Московской мы едва не попали в аварию. Точнее сказать не "едва", а "чудом".

Отец успевал спокойно проехать под зеленый, когда машина вдруг ни с того ни с сего просто заглохла. Мне с моего места на заднем сиденье было хорошо видно, как вся электроника неожиданно погасла, и автомобиль встал, мы даже не продолжили движение по инерции, как это бывает обычно, словно натолкнулась на невидимую стену. В ту же секунду впереди справа налево с диким воем пронеслись три машины: копейка и две ДПС. А потом электроника зажглась и мы покатились.

Такого выражения лиц у присутствующих я еще никогда в жизни не видела. Странность? Не то слово! Только для них. Для меня же… боюсь, для меня это уже было не в новинку.

Первый шок прошел, я почувствовала резкую боль на груди, наклонилась вперед, чтобы кольцо на шнурке не соприкасалось с кожей. Сейчас оно было не просто теплым, как обычно, оно было горячим, обжигало.

Два часа спустя мы расположились с Таней на верхних полках купе. Сестренка рассказывала мне о своих достижениях в спорте и вязании, я же, делая вид, что внимательно слушаю, раздумывала над последними месяцами своей жизни, а поезд нес нас вперед.

Загрузка...