Я не кукла

4

Когда Алекс вошла в гостиную, Дэйв, развалившись, лежал на диване, держа перед собой книгу, и производил впечатление человека, в течение нескольких часов не встававшего с места. Он не обратил на нее никакого внимания. Постояв немного с вызывающим видом в ожидании взрыва, который так и не произошел, она закрыла дверь и прошла в кухню. Ему не удалось обмануть ее своим равнодушным видом: расплачиваясь с таксистом, она видела, как качнулись шторы в окне гостиной. Мысль, что ему зачем-то понадобилось скрывать свое беспокойство, развеселила ее.

Алекс с отсутствующим видом следила, как кофе капал сквозь фильтр, постепенно наполняя кофейник. Ее куртка висела на спинке стула, сапоги стояли у двери кухни. Дэйв появился бесшумно, как кот, крадущийся за мышью. Он был босиком, в темно-зеленой хлопчатобумажной рубашке, небрежно заправленной в брюки, которые, как всегда, отлично сидели на его узких бедрах.

– Тебе стоит позвонить Мэнди, – пробормотал он, пододвигая ногой стул и усаживаясь на него.

– Зачем? – спросила Алекс, бросив на него мимолетный взгляд.

– Потому что я целый день проклинал ее, думая, что ты была там, а она не захотела сказать мне об этом.

– А почему ты так уверен, что я не была там?

После паузы он неохотно объяснил:

– Потому что я попросил мать присмотреть за детьми, а сам съездил на квартиру к Мэнди, чтобы убедиться во всем самому.

– Итак, теперь и твоя мать, и Мэнди знают, что я сбежала из дома на целый день, – сухо заметила Алекс.

Кофе был готов, и она сняла с сушилки прелестно раскрашенную кружку.

– Ты не можешь винить меня за то, что я беспокоился о тебе, когда ты ни с того ни с сего помчалась куда-то, – проворчал он, чувствуя неловкость.

Хорошо, подумала Алекс. Это отучит его обращаться со мной, как с ребенком. Может быть, я и есть ребенок, но это не значит, что я хочу, чтобы меня им считали. И, в любом случае, он должен понять, что поведение его маленькой жены не настолько предсказуемо, как ему казалось.

Она села напротив него, обхватив все еще холодными руками горячую кружку. Дэйв сидел, ссутулившись, положив руки на стол перед собой. Наклонив голову, он нервно сжимал переплетенные пальцы, в нем явно шла внутренняя борьба. Густые темные волосы его были взлохмачены. Алекс никогда еще не видела его таким.

– Твои родители тоже знают, – неожиданно произнес он. – Я позвонил им, когда у меня не осталось никаких предположений о том, где ты можешь быть. Они весь день ждут, что ты приедешь в Олтрингем. Тебе стоит позвонить им и сказать, что все в порядке.

Итак, у него были всего три предположения o том, где она могла быть. И как это может характеризовать ее? Пожалуй, хватит самоанализа на сегодня, решила Алекс, отложим этот вопрос на потом.

– Вот что я тебе скажу, Дэйв, – заявила она. – Почему бы тебе самому не позвонить им, ведь это ты взбудоражил всех? И своей матери и Мэнди тоже, раз ты заварил эту кашу. Я не желаю разговаривать с ней лично.

– С кем? С моей матерью? – тревожно спросил он.

– С Мэнди, – язвительно пояснила Алекс, удивившись тому, что он вдруг стал плохо соображать. – Ты втянул ее в это дело, вот ты и звони, если думаешь, что она волнуется.

– Мы все волновались! – огрызнулся он, бросив на нее сердитый взгляд.

– Я не склонна к самоубийству, ты это знаешь, – произнесла она ровным голосом. – Возможно, я и в самом деле безмозглая кукла, какой ты меня считаешь, но я не собираюсь из-за этого расставаться с жизнью.

– Ничего подобного я не думал, – пробурчал он и резко добавил: – Я никогда не считал тебя, безмозглой.

– Считал, – возразила она. – Именно такой ты меня и считал, поэтому устроил такой переполох.

Дэйв усилием воли заставил себя не заглотнуть наживку.

– Где ты была?

– В Лондоне.

Он резко поднял голову.

– Где в Лондоне? Что ты там делала? Тебя не было дома с десяти утра. Почти двенадцать часов! Что, черт побери, можно делать в Лондоне в течение двенадцати часов, если все магазины закрыты?

– А может, я нашла себе мужчину! – поддразнила Алекс, безмятежно наблюдая, как с его лица сбегает краска. – Ты ведь знаешь, совсем нетрудно найти кого-нибудь, – продолжила она, пока Дэйв не опомнился от удара. – Может быть, я решила взять пример с тебя и отправилась искать, скажем… утешение, поскольку дома неожиданно возникли трудности!

Дэйв вскочил на ноги, с грохотом опрокинув стул.

– Прекрати! – выпалил он, взъерошив и без того спутанные волосы. – Не пытайся набрать очки за мой счет! Это на тебя не похоже – получать удовольствие, причиняя боль другим.

Да, это так, признала она. Забавно, как может измениться характер человека фактически за один день. Раньше она и представить себе не могла, что может наброситься на кого-нибудь, а теперь ее снедало желание резать по живому. Она даже не подумала, что ее родители беспокоятся о ней. И что мать Дэйва, наверное, не находит себе места в своей квартире в миле отсюда, с нетерпением ожидая услышать, что ее дорогая овечка Алекс в целости и сохранности вернулась в свой загон.

– Тогда иди звонить, – посоветовала она Дэйву, вспомнив о своем недопитом кофе, – раз не хочешь слушать.

Он смерил ее взглядом, готовый, казалось, перепрыгнуть через кухонный стол, если она продолжит провоцировать его. Затем, к ее удивлению, повернулся и вышел из кухни.

Алекс услышала, как хлопнула дверь его кабинета, и поднялась наверх, чтобы воспользоваться ванной, пока Дэйв будет говорить по телефону. Убрав свои длинные волосы под непромокаемую шапочку, она быстро приняла душ и только теперь, торопливо надевая длинный белый махровый халат, вдруг вспомнила, что так и не уложила его чемодан.

Молча проклиная свою забывчивость, она поспешила в спальню, достала мягкий черный кожаный чемодан, пригодный на все случаи жизни, и положила его на кровать, чтобы расстегнуть ремни.

– Это уже не нужно, – раздался от двери голос Дэйва. – Я отменил поездку.

– Какая жалость, – протяжно произнесла она, когда он вошел и закрыл дверь. – Линда будет разочарована.

В точку! Дэйв взвился, как от удара хлыста. Алекс на мгновение стало по-настоящему страшно, когда она увидела его побелевшее, искаженное злостью лицо. Она едва успела сделать судорожный вдох, как в два прыжка он оказался рядом с ней и грубо схватил за плечи.

– Я не могу больше выносить это, – произнес он. – Все, что бы я ни сказал или сделал, ты используешь, чтобы изменить свое мнение обо мне!

– Но мое мнение о тебе и так уже изменилось, – возразила Алекс. Она была всерьез испугана лихорадочным огнем, которым загорелись его глаза, но не хотела показать этого. – Раньше я считала тебя святым, а теперь я знаю, что ты ублюдок!

– Тогда я и буду ублюдком, – зарычал он и впился ртом в ее губы.

Он не стал ее уговаривать, просить, умолять – просто воспользовался грубой силой. Алекс протестующе застонала, пытаясь вырваться, но его пальцы, как клещи, вцепились ей в плечи. Ему удалось раздвинуть ее плотно сжатые губы, и она почувствовала возбуждающее прикосновение его языка. Она задрожала и попыталась вонзить яростно сжатые кулаки в грудь Дэйва в безнадежной попытке потушить непрошеный огонь, вспыхнувший в ее жилах, который ясно дал ей понять, что она все еще неравнодушна к своему мужу. Даже ненавидя его до самой глубины своего существа, она чувствовала, что ее непреодолимо влекло к нему.

В отчаянии Алекс ударила его босой ногой, но это не помогло. Дэйв не собирался отпускать ее. Она была в его власти, ее напрягшееся тело было не более чем тростинкой, подчиняющейся его воле.

Отпустив плечо Алекс, он одной рукой взял в кольцо ее тонкую талию, а пальцами другой стал наматывать длинные шелковистые пряди, безжалостно оттягивая ее голову назад и не давая уклониться от поцелуя. Ей стало жарко в толстом махровом халате; кожа горела, как от прикосновения крапивы: ощущение прильнувшего к ней другого тела вытеснило все остальные. Другой, внутренний жар разгорался в глубине ее существа, приводя в смятение. Она поняла, что не в состоянии сдержать чувства, как невозможно остановить рой пчел, летящих на мед.

Это нечестно, подумала Алекс, это несправедливо, что он все еще может делать это со мной! Она ненавидела себя и презирала его за то, что он вынудил ее обнаружить эту слабость.

– Будь ты проклят! – вырвалось у нее, когда Дэйв наконец оторвался от нее, чтобы сделать вдох.

Его щеки пылали, но взгляд потемневших глаз выдавал удовлетворение.

– Что ж, – согласился он, переводя дыхание, – можешь проклинать меня, посылать к черту! Но ты хочешь меня, Алекс. Ты хочешь меня до умопомрачения. Тогда из-за чего весь этот кошмар?

Она вздрогнула: в его жестокой насмешке прозвучала горькая правда. Что-то темное всколыхнулось в глубине ее существа, она резко отклонилась назад, не обратив внимания на то, как больно натянулись от рывка ее волосы, и со звериным рычанием, совершенно чуждым для нее, бросилась вперед, готовая вцепиться ногтями в лице мужа.

Хорошая реакция спасла Дэйва от серьезных повреждений. Он вовремя отклонил голову назад, и ногти Алекс лишь оцарапали его шею, от подбородка до расстегнутого воротника рубашки.

– Ах ты, дикая кошка! – прохрипел он, разжав руку, которой удерживал ее за волосы. Освободив пальцы от цепляющихся волос, он дотронулся до оцарапанной шеи.

– Я тебя ненавижу! – выдохнула Алекс.

– Отлично, – грубо произнес Дэйв, снова притягивая ее к себе, – так мне будет даже проще взять тебя. Ведь тебе будет все равно, как я это сделаю.

– Давай-давай! – сказала она с издевкой. – Почему бы к адюльтеру не добавить еще и изнасилование?

– Изнасилование? – хрипло хохотнул он. – Разве мне когда-нибудь приходилось прибегать к насилию? За всю свою жизнь я не встречал более страстной женщины, чем ты!

– А Линда?

В тот же момент Алекс была бесцеремонно отброшена прочь. Дэйв угрожающе замахнулся, но тут же обхватил себя руками за плечи, будто пытаясь удержаться, чтобы не ударить жену. В его глазах было страдание.

– Прекрати, Алекс, – прошептал он. – Прекрати подталкивать меня к тому, о чем мы оба будем сожалеть!

Неужели она это делает? Подобно черту в юбке, поддразнивает его, как бы желая, чтобы он взял ее силой и тем самым окончательно доказал, какая он дрянь?

Да, призналась она себе, именно это она и делает, продолжая стоять здесь с горящими глазами и насмехаться над ним, вместо того чтобы давно уйти из комнаты. Но нет, ей хотелось удовлетворить свою ненависть, выплеснуть мучительное, горькое разочарование и ту боль, которая тяжелым комом осела в ее груди с того самого вечера, когда позвонила Мэнди.

И тут же, как сквозь длинный темный тоннель, она услышала свои слова, которые должны были еще больше разозлить его:

– Раз так, уходи! Почему бы тебе не проявить благородство, Дэйв, и не уйти отсюда ко всем чертям! Никто тебя здесь не держит! Убирайся к своей драгоценной Линде!

– Может, прекратишь упоминать это треклятое имя? – проскрежетал он.

– Линда, Линда, Линда! – нараспев повторила Алекс.

Что-то промелькнуло в глазах Дэйва – боль, страдание? – и исчезло, прежде чем Алекс смогла распознать, что это.

– Нет, – пробормотал он, снова притягивая ее к себе. – Ты, ты, ты!

Одно резкое движение Дэйва, и, не удержав равновесия, они оба, в сплетении рук и ног, упали на кровать.

То, что произошло вслед за этим, было меньше всего похоже на любовную игру. Это было сражение, поединок, в котором каждый стремился распалить другого, когда каждая нарочитая ласка немедленно вызывала ответную, когда в схлестнувшихся взглядах горячих глаз злость и страсть встречались с насмешкой и презрением. Чем больше возбуждался один, тем сильнее это подстегивало другого, и они оба, всё разгоняясь, летели по этому безумному пути, охваченные своими израненными, искореженными чувствами.

В какой-то момент к Дэйву, видимо, вернулось благоразумие, он попытался взять себя в руки и отпрянуть прочь. Но Алекс, почувствовав это, в слепом порыве панического страха, корни которого, наверное, были в боязни потерять его насовсем, сама прильнула к нему. Не то стон, не то мольба с ее именем сорвалась с его губ, когда она в нетерпении припала к ним своими жаждущими губами. Именно Алекс вдруг взяла на себя главную роль и повела его за собой от отчаянного старта до яростного финиша. Она оставила лежащего внизу мужчину дрожащим и обессилевшим, а сама едва смогла отползти прочь, чтобы сжаться в комок от горькой неудовлетворенности. Ее эмоции скреблись и царапались внутри, требуя выхода, в котором им было отказано, вызывая в ней чувства смятения и отвращения к себе самой.

Так кто же победил? – безрадостно спросила она себя и ответила: никто. Она испытывала досаду из-за своего порыва, из-за того, что ее толкнул на это страх потерять Дэйва. Но в то же время ей надо было вновь ощутить, как он полностью растворяется в ней, забывается в ее объятиях. Это было важно для нее – убедиться в том, что, сколько бы ни было у него женщин, она, маленькая, ничем не примечательная Алекс, все еще способна возбуждать в нем безумное желание.

Ей пришлось признаться себе, что и она хотела его, и это желание не оставляло места для гордости или самоуважения. Две слезинки скатились по ее бледным щекам. В конечном итоге она проиграла, потому что, приобретя уверенность в том, что все еще может возбуждать в нем вожделение, она сама потеряла способность отвечать на него. Ее слепое доверие к Дэйву исчезло, а вместе с доверием исчезла свобода любить и отвечать на любовь.

Это испугало ее, она почувствовала себя более одинокой, чем даже если бы он просто ушел от нее.

– Алекс?

Она повернула голову на подушке и увидела устремленные на нее темные глаза.

– Прости, – тихо сказал Дэйв.

Интересно, за что он просит прощение? За то, что произошло сейчас в этой постели? Или за все вообще? В конце концов, это не имеет значения.

Пожалуй, ничто уже больше не имеет значения.

Она почувствовала себя пустой скорлупкой, брошенной, одинокой, и даже тысяча извинений не смогла бы ничего изменить.

Слезы застилали ее глаза, просачиваясь по каплям на ресницы.

– Мне стыдно, – произнесла она осипшим, дрожащим голосом.

Что-то подозрительно блеснуло в глазах Дэйва.

– Иди сюда, – взволнованно сказал он, притянув ее к себе. – Алекс, я никогда в жизни не чувствовал себя более ужасно, – пробормотал он, уткнувшись в спутанный шелк ее волос, – и я клянусь, что никогда больше не сделаю ничего такого, что может причинить тебе такую боль.

Алекс уже не казалось столь невозможным поверить ему, простить и забыть, похоронить обиду на дне души в надежде, что вместе с ней уйдет и боль.

– Я люблю тебя, – хрипло сказал Дэйв. – Я действительно люблю тебя, Алекс.

– Нет! – Она резко сжалась, все мысли о возможном прощении вмиг исчезли, как только были произнесены эти три лживых слова. Когда-то она поверила ему – и куда это ее привело! – Не смей говорить мне о любви, – гневно выдохнула она. – Любовь не имеет никакого отношения к тому, что произошло сейчас, да и к тому, что ты женился на мне, тоже!

За завтраком на следующее утро Алекс не покидало ощущение неловкости. Близнецы не сводили с нее обеспокоенных и любопытных глаз. Она понимала, что они удивлены ее вчерашним внезапным исчезновением, но, видимо, Дэйв запретил им расспрашивать ее. Алекс не удержалась от легкой улыбки, когда увидела, как Кейт открыла было рот, чтобы задать вопрос, и тут же закрыла, поймав предостерегающий взгляд отца. Было заметно, с каким трудом ей удалось сдержать себя. Сэм вел себя иначе: хмуро глядел на мать и молчал. Он не проронил ни слова с того момента, как спустился к завтраку.

– Ешь, Сэмми, – мягко поторопила его Алекс, – если ты не будешь есть, то быстро проголодаешься.

Из-под нахмуренных бровей на нее смотрели глаза сына, так похожие на глаза Дэйва.

– Где ты была вчера? – неожиданно выпалил он, бросив опасливый взгляд в сторону газеты, закрывавшей лицо отца.

Алекс невольно проследила за его взглядом.

– Я устроила себе выходной, – небрежно пояснила она и улыбнулась, чтобы показать, что все в порядке. – Надеюсь, ты не возражаешь?

Он весь как-то съежился, и у Алекс сжалось сердце. Сэм не был похож на свою более непосредственную, неугомонную сестру, беспокойство которой выплескивалось наружу. Он обычно все переживал в себе, и то, что у него вырвался такой вопрос, означало, что он действительно потрясен необычным поведением матери.

– Но все-таки, где ты была? – повторил Сэм.

Алекс слегка вздохнула и инстинктивно протянула через стол руку, чтобы потрепать его по аккуратно причесанной голове. Он не дернулся в сторону, как обычно, и не стал протестовать из-за взъерошенных волос.

– Я устала, – сказала она, судорожно пытаясь найти объяснение, которое было бы понятно шестилетнему ребенку. – Почувствовала, что мне нужен отдых. Поэтому ушла одна, чтобы немного побыть в одиночестве, вот и все.

– Но обычно ты не уходила без нас! Ведь кто-то должен был присматривать за тобой! – сказал Сэм, взглянув на слегка опустившийся газетный диет.

– Кто бы говорил? – поддразнила его Алекс, пытаясь превратить все в шутку и в то же время внутренне ужасаясь тому, что даже ее шестилетний сын считает, что она нуждается в присмотре. – Ты ведь знаешь, что я вполне взрослая. Я могу сама позаботиться о себе.

– А папа сказал, что не можешь, – вступила в разговор Кейт. – Он говорил это бабушке. Папа носился по дому – вверх и вниз – и выбегал на улицу. И кричал по телефону на тетю Мэнди.

Во время этой непринужденной тирады на запретную тему газета, за которой скрывался Дэйв, опускалась все ниже.

– Достаточно, Кейт, – спокойно остановил ее Дэйв.

Невинные детские глаза округлились от удивления.

– Но ведь так и было! – стала настаивать дочь. – Ты вел себя, как… как бешеный буйвол!

– Как кто? – переспросил Дэйв.

– Как бешеный буйвол, – повторила она, надувшись. – Нас так называет учительница, когда мы носимся по классу. Она говорит, что место бешеных буйволов в прерии. Ну, а ты вчера носился по дому, ведь правда? И посмотри, – она улыбнулась той обезоруживающей улыбкой, против которой ее отец обычно не мог устоять, – мама вернулась целой и невредимой, как я и говорила!

Ну, наконец-то, хоть кто-то нашелся в ее семье, кто считал, что она способна сама о себе позаботиться. Спасибо, Кейт, холодно подумала Алекс.

– Ешь свой завтрак, – произнесла она вслух. – Вы все видите, что я жива и здорова, так что давайте забудем об этом!

Когда дети ушли наверх собираться в школу, она сказала Дэйву:

– Ты можешь ехать в Бирмингем, если хочешь.

Он открыл свой кейс, положил внутрь аккуратно сложенную газету и, немного помедлив, опустил крышку и защелкнул замки.

Этим утром в белой рубашке и темно-сером костюме он выглядел до кончиков ногтей как преуспевающий бизнесмен. Его элегантный вид как-то совершенно не вязался с этой непритязательной кухней и суетой семейной жизни. Ему бы пристало завтракать в обставленной мебелью красного дерева столовой аристократического дома георгианских времен, слабо освещенной утренним солнцем, проникающим внутрь сквозь глубокие оконные ниши. Алекс вдруг пришло в голову, что, пока она топталась на месте в течение этих семи последних лет, Дэйв рос все выше и выше, отдаляясь от нее.

– В этом больше нет необходимости, – холодно отклонил он ее предложение. – Джек Брайс справится со всем не хуже меня.

Тогда зачем было планировать эту поездку, хотела она спросить, но промолчала. Это могло быть связано только с Линдой.

– Боишься, что я уеду, пока тебя не будет здесь? – спросила она, искренне интересуясь его ответом.

Она понимала, что Дэйв беспокоился и заботился о ней и о детях, но будет ли это трагедией для него, если они перестанут быть частью его жизни?

Дэйв медлил с ответом. Засунув руки глубоко в карманы брюк, он стоял у окна кухни, выходящего в небольшой садик позади дома.

– Да, – хмуро признался он наконец.

Услышав его ответ, Алекс испытала неожиданное облегчение и сразу же разозлилась на себя за это проявление собственной слабости.

– Уйти должна не я, – подчеркнула она. – Ты знаешь, что это твоя прерогатива.

– Да.

Дэйв немного постоял, опустив голову, потом снова подошел к столу. Не глядя на Алекс, он вновь открыл кейс, как бы проверяя, все ли на месте.

– Я знаю, что, исходя из чувства собственного достоинства, я должен был бы собрать свои вещи и уйти. Но я не хочу делать этого. Не хочу разрушать то, что у нас есть. Было, – хмуро поправился он. – Уверен, что все еще можно исправить, но для этого нужно время. Я не сдамся, Алекс, – заявил он, подняв на нее полные решимости потемневшие глаза. – Ты можешь сколько угодно набрасываться на меня, но я не сделаю этого шага.

– Я могла бы добиться решения о раздельном проживании через суд и заставить тебя переехать, – нанесла Александра неожиданный удар, осознавая, что сделала это только для того, чтобы скрыть свой страх.

Дэйв нахмурился.

– Откуда ты, черт побери, знаешь о таких вещах? – спросил он.

Не обращалась ли она за советом к юристу? Вряд ли она способна на это, подумал Дэйв, но кто знает…

Его растерянность польстила Алекс. Поэтому она неопределенно пожала плечами и сказала с сарказмом:

– Я часто смотрю телевизор.

– Ты собираешься сделать это? – спросил Дэйв. – Положить начало концу нашего брака?

Он был умен, она не могла не признать этого. Одним вопросом он переложил ответственность на нее.

– Это ты начал разрушение нашего брака, Дэйв, – спокойно возразила она. – Но я не собираюсь ничего предпринимать – пока.

– А почему не сейчас? – устало спросил он, снимая пиджак со спинки стула и надевая его.

Алекс посмотрела на сверкнувшую полоску золота на его пальце. Это было тонкое золотое кольцо, совсем простое и дешевое. Тогда они не могли позволить себе ничего лучшего. У Алекс было такое же. Еще одно Дэйв купил для нее через несколько лет после свадьбы, когда финансовые дела пошли лучше, – обручальное кольцо с бриллиантом, небольшим, но чистой воды. Он сказал ей тогда, надевая кольцо на ее тонкий палец:

– Я люблю тебя, Алекс. Без тебя и близнецов вся моя тяжелая работа не имела бы никакого смысла.

Но она была уверена в том, что без нее и детей Дэйв добился бы вдвое больших успехов.

Сейчас он смотрел на нее из-под полуопущенных век, ожидая ответа на свой вопрос. Алекс, на мгновение поймав его взгляд, опустила глаза и уставилась в чашку.

– Не знаю, – честно призналась она. – Но мне кажется, я жажду твоей крови.

К ее удивлению, Дэйв улыбнулся и коснулся рукой видневшейся над воротником рубашки царапины на шее – следа ее ночного нападения.

– Я думал, ты уже удовлетворена, – заметил он.

– Не вполне, – ответила Алекс, слегка вспыхнув, несмотря на свое решение не извиняться за этот инцидент.

– А-а, – протянул он.

– Ага, – подтвердила она.

– Итак, начался этап наказания, – подытожил Дэйв. Он снова улыбнулся, затем наклонился и поцеловал Джеми в золотистую макушку. – Ну и пусть, – сказал он в пространство и с надменным видом вышел из кухни, оставив Алекс в некоторой растерянности.

Но, странным образом, все пошло иначе. Вместо того чтобы встречать мужа с холодным видом, Алекс неожиданно для себя стала избегать любых намеков на происшедшее. На несколько последующих недель их обоих охватила странная забывчивость, как будто будущее их брака не было поставлено на карту. Казалось, судьба дала им передышку, прежде чем поставить перед лицом темного и непонятного будущего.

Алекс больше не уходила на ночь в комнату Джеми, сама не понимая, почему. Не отталкивала Дэйва, когда он касался ее в темноте безмолвных теперь ночей. Но, хотя она и откликалась на его ласку, ей никогда не удавалось достичь удовлетворения, да и Дэйву, видимо, тоже. Она хотела и пыталась пройти вместе с ним этот длинный путь к наслаждению. Но каждый раз наступал момент, когда, охваченная желанием в сплетении рук мужа, ощущая трепет его тела, слыша его прерывистое дыхание, она внезапно представляла на своем месте Линду, приводящую его в то же состояние безумной страсти. Это видение неизменно заставляло ее отстраняться, и все прекращалось, как если бы она отключала энергию, двигавшую ими.

Потом, лежа поодаль от него, сжавшись в комочек, она в мучительном одиночестве переживала разочарование. Хотя они никогда не говорили об этом, не пытались обсуждать их неудачи, они оба знали, что Линда была между ними так явно, как если бы она на самом деле оказалась в их постели. Обида, боль от предательства, жестокая ревность до такой степени переполняли Алекс, что она бы, наверное, не вынесла, если бы он вновь прикоснулся к ней в этот момент. Но Дэйв и не пытался.

Она не могла отвлечься от этого даже днем. Ее пугало это положение; она прекрасно понимала, что если что-то и могло толкнуть его обратно в объятия Линды, так это ее глупое, хотя и непреднамеренное, поведение.

То, что Дэйв мог воспринимать ее действия как своеобразную кару, было еще ужаснее, так как она меньше всего думала о том, чтобы как-то наказать его.

От этих мыслей Алекс становилась все более взвинченной. Ей казалось, что она теряет самоуважение, позволяя ему прикасаться к себе, ведь она должна бы презирать его. Но в то же время он был нужен ей, в его ласках она находила поддержку, несмотря на утерянную способность отвечать на них. И ей важно было знать, что она нужна Дэйву.