Я тебя отвоюю

Эпилог

Через восемь лет.

— Мирусь, на ручки или сама пойдешь?

— На луцки…

Даша улыбнулась, наклонилась, отрывая дочь от земли, с трепетом отмечая, как маленькие ладони ухватываются за шею.

Устроила Миру на одном бедре, захлопнула дверь машины, поставила на сигнализацию, развернулась, делая первый шаг в сторону Планерной горы.

— Не болит? — спросила ласково, слыша деловое сопение, а еще чувствуя, как дочь вытягивает одну из прядей из-за ее плеча, начинает легко подергивать, представляя, что плетет маме косичку так же, как Даша плетет ей каждое утро перед садиком.

— Неа, — отвечает, забавно закусив кончик языка от усердия, чем провоцирует еще одну улыбку на лице Даши. Смелая. В кого она только такая? — А папа и Тёма узе там?

— Да, солнышко. Там. Мясо жарят, наверное…

— Или летают… — сказала мечтательно, отпустила волосы, зато вскинула взгляд на небо… Туда, где пока ни одного параплана, но это временно. Потому что ветер… Ветер-то идеальный. То, что нужно для закрытия сезона. — А мозна и я полетаю, ма? — Мира отрывает взгляд от неба, снова смотрит на мать с такой мольбой, что отказать ей — нет никаких сил. Даша тянется своим носом к ее — крохотному. Точь в точь такому же, как у самой…

— Чуть позже обязательно полетаешь, солнышко. Вырастешь немного — и папа тебя всему научит…

Даша улыбнулась, очень надеясь, что тон и надежда, которой звенит ответ, не расстроят ребенка, Мира же вздохнула, кивнула, снова глянула в небо…

— А цуть поззе — это завтла? — и задала вопрос, не улыбнуться еще шире в ответ на который Даша просто не могла.

— Еще чуть позже, но все равно обязательно. Ты пока маленькая совсем…

Мира выслушала, кивнула, вздохнула тяжело, снова взялась за волосы мамы…

— Устала быць маленькой… — шепнула будто действительно уставшим голосом, скорей себе, чем Даше. Она же… Застыла на секунду… В сердце кольнуло, потому что… Себя вспомнила.

— Почему устала? Это ведь хорошо быть маленькой, Мир… Вот вырастешь — я не смогу на руках тебя носить…

— Папа смозет… — ребенок же отмахнулся, продолжая увлеченно крутить волосы. Видимо, всерьез задумывалась о том, чего лишится со взрослением, а что приобретет. А ведь три с половиной года всего. — И Тёма со Стасом длазнить перестанут… — и снова вздохнула, подняла взгляд… Никогда ябедой не была. Даже в таком возрасте уже понимала, что своих не сдают, но раз решила сказать, значит, тревожит.

— За что они тебя дразнят?

— Маленькая… — выдохнула тихо, будто одно слово могло все объяснить. И Даше… Даше оно объяснило. Снова будто одной ногой ступила в детство, в котором… Её Тёма с её Стасом дразнятся… Потому что маленькая…

— Они завидуют просто, солнышко. Поверь, я знаю. Завидуют, что ты позже них в школу пойдешь. Что можешь играть, когда хочешь, что с любимым мишкой спать можешь… Они то нет уже — взрослые слишком… Еще и парни. Представляешь, как не повезло?

Даша говорила, Мира вроде бы улыбалась, но отчего-то не было сомнений, что делает это больше для успокоения мамы, чем действительно верит.

— А у Лили сколо ляля будет? — они с минуту шли молча. Мира, продолжая возиться с волосами, Даша, глядя перед собой, постепенно погружаясь в мысли. Потом же дочь снова задала вопрос.

— Скоро. Хочешь перестать быть младшей? Думаешь, когда у Лили будет ляля, станет легче? — Даша примерила на свой, взрослый, ум, Мира же активно замотала головой.

— Нет. Буду с ней иглать, лаз Тёма со Стасом не хотят. Пусть она не думает, сто младсей быть плохо…

Даша отчего-то шумно выдохнула, сначала посмотрела в сторону, потом не сдержалась, уткнулась носом в волосы своего мудрого, доброго ребенка, которого лучше ее самой вряд ли кто-то поймет.

Сделала еще несколько шагов, а потом присела, поставила дочь на землю, взяла ее ладошки в свои руки, заглянула в лицо… Мира смотрела на мать, насупив брови. Не понимала, почему во взгляде столько сожаления и даже слезы блестят…

— Мы поговорим с Тёмой, зайка. И ляля тоже скоро будет. И мы с папой всегда готовы поиграть, поговорить, выслушать. Веришь?

Мира кивнула, высвободила правую руку, потянулась к маминой щеке, погладила так, как никто не погладит, потом снова обняла за шею, шепнула на ухо:

— Велю.

А когда Даша опять подхватила, даже пискнула от неожиданности… И рассмеялась.

Дальше до поляны они шли молча. Стас увидел их первым, отложил нож, вытер руки, пошел навстречу.

И сначала действительно просто шел, а потом стас спускаться с пригорка уже пробежками…

Глядя на него сейчас, сложно было представить, что когда-то давно ему и ходить-то было непросто. Но каждый раз, когда Даша вспоминала то время, а еще осознавала, чего они достигли — ее охватывала невероятная гордость — за него, за себя, за них.

— Привет, Носики, а ну иди сюда… — он оказался рядом очень быстро. Сначала поцеловал в кончик носа Дашу, потом пересадил к себе на руки Миру… И поцеловал так же, чем вызвал задорный смех и нежный румянец детских щек…

Стас переплел их с Дашей пальцы, держа дочь на боку другой рукой.

— Ну, рассказывай. Больно было? — смотрел серьезно и с искренним состраданием… Мира же храбрилась. Замотала головой из стороны в сторону, вытянула руку, показывая место прививки.

— Нет. Я дазе не плакала.

Мира заявила с гордостью, и Стас не подвел — отреагировал так, как положено — сделал искренне удивленное лицо, следом — уважительно покачал головой…

— Ну ты даешь… Какая храбрая. Даже мы с мамой плачем, а она… Правда, Даш? Вырастили смельчака на свою голову…

Повернулся к Даше, улыбнулся, подмигнул, она же закивала, наслаждаясь и тем, как от отцовских комплиментов расцветает дочь, и как светится он сам…

— Па… — Мира окликнула, Стас тут же снова повернул голову к ней. — А мозна я мясо сегодня… Плямо с сампула… — и спросила так, будто сама прекрасно понимает, что нельзя, но слишком хочется, чтобы сдержаться.

— Как взрослая? — Стас уточняет серьезным голосом. Получает в ответ стыдливый кивок, держит паузу… — Можно. Все можно, Носик, — а когда дочь начинает смеяться, еще и хлопая в ладоши, то не сдерживается уже он — как Даша недавно, утыкается в макушку с мягкими, как у мамы, волосами, и тоже улыбается. А потом еще сильнее, чувствуя, что Даша кладет голову к нему на плечо.

На поляну они вышли втроем. Младшие Тёма со Стасом чуть отбежали, чертили что-то на земле, то и дело перекрикиваясь. Даже не сразу, кажется, поняли, что компания пополнилась. А когда Даша окликнула сына и племянника — синхронно вскинули взгляды, махнули просто… И продолжили играть.

Взрослые совсем. Семь лет уже. Это вам не шутки. Родились с разницей в полгода… И стали не разлей вода.

Бабушки в унисон шутили, что эту дружбу сами родители и запрограммировали, назвав так же, как двух соседских шалопаев когда-то они, в свое время… А родителям и ответить было нечего. Они были совсем не против, чтобы у этих Тёмы со Стасом дружба действительно получилась такой же.

Тогда, восемь лет тому назад, Даша выходила замуж уже беременной. Как и советовал Богдан — до весны они со Стасом не тянули. Даша получила предложение в канун Нового года, а свадьбу сыграли в январе. Без помпы. Душевно. На том празднике слез было куда больше, чем обычно. Но это и немудрено — каждый присутствующий знал цену первого тоста. Первого танца. Громкого «да» без заминки. И ценность каждой Дашиной слезинки.

Когда Стас узнал, что их скоро станет трое, ударился с головой в сначала поиск, потом покупку, а потом и обустройство новой квартиры. Вещи в старой, Дашиной, он собирал сам, когда Волошина уехала рожать, а забрал жену и сына — Артёма — уже в новое жилье.

Он вернулся на работу еще до Нового года, почувствовал себя так же, как до случившегося, через год после начала реабилитации, а рискнул полетать через два года.

Первый его полет «после» Даша переживала сложнее, чем свой первый «до».

Стояла на земле, смотрела в небо и молилась… А когда услышала, что он кричит… От счастья… Громко… Отчаянно… Свободно… Осела на землю, расплакалась. Поняла, как скучал. Поняла, что вот сейчас, кажется, особенно любит жизнь. Особенно яростно ее живет.

А когда спустился с неба, очень долго благодарил почему-то ее, снова доводя до слез.

После этого полеты вновь стали нормой. И пусть врачу, спасшему его жизнь, Стас обещал только пиво… Подарил небо. Для Артура и Милы это были первые полеты. И значили они почти так же много, как когда-то для Даши. Редко кому выпадает возможность так ясно понять, что кроется под неопределенным «спасибо, что спасли мне жизнь». Стас постарался это показать.

С бывшей женой Волошин больше не встречался. Даша знала это точно. Он усвоил урок. И рисковать больше не собирался.

Артём сделал все, как и обещал. Сама Даша иногда желчно мечтала лично ответить Дине за все зло, которое она натворила, за брошенные напоследок слова, за легкомысленно взметнувшийся вверх средний палец… Хотела, чтобы они со Стасом, Тёмкой, а потом и Миронькой гуляли по городу… И навстречу Дина. Чтобы своими глазами увидела, чего лишилась. Чтобы ей стало так же больно, как было Даше. Чтобы поняла, на что способна любовь… Чтобы поняла, что сама на нее не способна…

Но таких моментов за эти восемь лет не случилось… И слава богу.

Только однажды, через два года после развода Дины со Стасом, Даша от общих знакомых узнала, что бывшая Волошина снова выходит замуж.

Сначала просто хмыкнула, посчитав, что это не ее дело и заботиться о подобном нет никакого смысла, потом… Долго думала, сомневалась, волновалась… Со Стасом не делилась — не хотела тревожить, а вот сама… Решилась… Не знала толком — на смелость или на глупость. Узнала номер мужчины, который то ли уже попался, то ли вполне мог попасться в силки, позвонила, предложила встретиться. Он, конечно, был удивлен, но согласился.

На встречу к Даше пришел спокойный, галантный сорокалетний мужчина. Чем-то даже похожий на Стаса. Молча слушал ее правдивый рассказ о женщине, с которой собирался связать жизнь, не перебивал, даже вопросов не задавал особо, просто смотрел задумчиво… Ушел, не поблагодарив, ничего не обещая и не посвящая в свои планы. Но позже Даша узнала, что свадьба не произошла. Не испытала ничего, кроме облегчения. Ни злорадства, ни страха. Почему-то не сомневалась, что своим поступком спасла еще одну жизнь. В прямом или переносном смысле — не столь важно. Важно, что спасла.

После всего, что произошло, и Стас, и Даша понимали, что права на легкомысленное отношение к своему здоровью у него больше просто нет. Поэтому неоспоримым правилом стали полные обследования с периодичностью в полгода, обращения к врачам, если что-то беспокоит. Он очень хотел жить долго и счастливо и делал все от него зависящее для этого.

С разницей в четыре года со старшим братом у Стаса с Дашей родилась уже дочь — Мира. К тому времени Даша перешла практиковать в клинику отца, осознав, что свою состоятельность ей можно больше не доказывать, Стас получил очередное повышение. Они стояли на ногах более чем твердо — тоже и в прямом, и в переносном смысле. А любовь друг к другу только росла. В заботе друг о друге они находили и силу, и мотивацию, и удовольствие. Успевали соскучиться друг по другу… И все никак не успевали друг другу надоесть.

Даша окончательно и бесповоротно влюбилась в свекровь и свекра. Вера и Елисей — в невестку.

Стас нашел общий язык не только с Алексеем, но и с железной Софьей. Которая, как оказалось, не настолько уж и железна… Если речь заходит о внуках.

Сейчас их было уже трое, а в скором времени грозило стать четверо — Лиля была на седьмом месяце беременности. Если врачи не ошибаются — обещана девочка. И с крестной тоже уже определились.

— Осторожна, зайка, не зацепись! — Даша крикнула вслед дочери, когда Стас поставил ее на землю, а Мира тут же рванула к покрывалу, на котором сидела невероятно красиво округлившаяся Лиля, раскрыв объятья. Поймала племянницу, поцеловала в нос, как все они любили, потом спросила что-то, немного хмурясь, головой покачала, когда младшая Волошина ответила, с серьезным видом рассматривала место прививки, которое Мира демонстрировала не хуже настоящего боевого ранения…

Замедлившие шаг Даша со Стасом смотрели на это с улыбкой. По-прежнему держались за руки, Даша снова положила голову на его плечо, а когда совсем остановились, уткнулась уже в грудь, трепеща от того, что он обнимает, незаметно для детей и Лили с Тёмой, который до сих пор позволял себе выражать "фэ" касательно Волошинских прилюдных нежностей, прихватил зубами мочку уха, потом коснулся губами кожи за ним…

— Летать будешь? — шепнул, касаясь того же места уже кончиком носа, а пальцам позволяя пробраться под футболку на пояснице, поглаживая ее.

— Буду.

— А грустная почему? — Стас все видит. Всегда. До сих пор. Даша вскинула взгляд на мужа, вздохнула.

— Стас с Тёмой не хотят играть с Мирой. Ей обидно, — постаралась сказать так, чтобы не вызвать у Стаса лишних эмоций. Будто это касалось только их детей. Будто это не было знакомо им самим.

— Я поговорю с ними, — и он сделал вид, что не вызвало, снова потянулся к Даше, боднул своим носом ее нос, легко коснулся губ. — Но вообще это не ее проблема, мы оба это знаем. Они больше теряют. Дураки… — и вроде бы сказал о детях… А сердце сделало кульбит у Даши. Которая давно пережила. Давно отвоевала. Давно все простила и отпустила. Но когда он говорил что-то такое, на мгновение становилась той маленькой девочкой, чьи слезы стоили этих слов. Однозначно стоили.

— Смотли! Тёма!!! Мама с папой полетели!!! — Мира подорвалась с покрывала, завизжала, захлопала в ладони, с нескрываемым восторгом во взгляде следя за тем, как родительский параплан взмывает ввысь, поймав восходящий поток. Слышит радостный смех оттуда — с неба, и заливается таким же. Представляет, что и она сейчас где-то там — с мамой и папой. Летит, будто птица… — И я так полецу! Пледставляесь? Мама сказала, сколо…

Поворачивается к брату, смотрит по-прежнему с восторгом, но не находит ответного в его взгляде. Он только фыркает, хмыкает, подходит, щелкает по носу младшую…

— Вырасти сначала, дитё…

Говорит снисходительно, возвращается к Стасу, дергает за руку, тащит куда-то прочь, чтобы продолжить их… Взрослые… Недоступные ей… Игры.

Мира же… Сначала смотрит братьям вслед, чувствуя, как еще недавно полные восторга глаза наполняются влагой, начинает сопеть, изо всех сил сдерживая слезы, но не может, потому что они сильней, и обида тоже сильней…

— Эй, Носик! Ты чего? — кулаки тянутся к глазам, но не успевают начать тереть, потому что их перехватывают руки дяди — тоже Тёмы, но другого, доброго, а потом они же забрасывают на плечи. Туда, где почти так же высоко, как в небе… Где еще лучше видно маму с папой, где она и сама будто взмыла ввысь… И дыхание снова перехватывает, но теперь от восторга…

— Давай руки. Летать будем… — Артем сначала аккуратно снимает со своих волос ее правую ладошку, помогая ухватиться за большой палец, потом левую, разводит их, насколько позволяет размах пока маленьких, еще совсем детских, крыльев, потом делает один шаг, второй, третий…

— Тём! Осторожно только, не упадите! — слышит оклик Лили, немного встревоженный, но не категорично воспрещающий. Значит, можно шалить. Кричит: «так точно!», и ускоряет шаг. — Держись, Носик, включаем четвертую! — отмечает, как с его ускоряющимся шагом сначала учащается дыхание забывшей о слезах Миры, а потом и вовсе выплескивается смехом и повизгиванием. Смотрит под ноги, несется к обрыву, и сам чувствует себя немного парапланом, который пытается поймать свой ветер, бежит, разгоняясь, надувая купол, становясь все сильней… Тормозит за несколько метров до, вскидывает взгляд и слышит…

Счастливый визг — на небе и над головой.

Двух Носиков. Самых смелых. Самых сильных. Самых-самых.

— Я птица, мама!!! Я птица, папа!!! — детский крик над самым ухом…

— Я птица, Стас!!! — и взрослый с неба.

Делает резкий поворот, чтобы бежать теперь уже вдоль обрыва, вслед за настоящим парапланом, который наклоняется, перестраивается на новую высоту, набирает скорость… И Даша отрывает руки от ремней, за которые усиленно цеплялась, разводит их по сторонам, как крылья… Как Мира… Как когда-то…

— Птица, Дашка. Ты птица… — а стоит Стасу ответить, как она снова залилась смехом. Сумасшедшим и заразительным. Самым искренним за всю жизнь.

Неповторимым смехом девочки, никогда не ждавшей подвигов в свою честь, но готовой совершать их ради тех, кого она отчаянно любит…..

Девочки, отвоевавшей свое счастье, так ни разу и не взяв в руки оружие.

КОНЕЦ