Я уезжаю!

Глава 4

СИДЯ В МАШИНЕ, я размышляю, что будет, если переключить радио с NPR на какую-нибудь поп-станцию. Честно говоря, мне хочется это сделать отчасти для того, чтобы позлить маму. Есть что-то ненастоящее в том, как мы едем: молча, сидя одинаково прямо, по совершенно пустым дорогам, да еще и слушая, как какая-то дикторша тихим голосом рассказывает про Бангладеш.

Устав от неподвижности, я все-таки поднимаю руку, тянусь к ручке переключателя и кручу ее до тех пор, пока не слышу тяжелые электронные басы. Я бы и звук прибавила, чтобы устроить настоящую сцену, но даже мне в такую рань не вынести бьющей по ушам музыки.

– Прости, – говорит мама, но не убирает руки с руля, чтобы переключить радио.

– Прощаю, – отвечаю я и тоже не меняю радиостанцию.

Так мы и слушаем эту техно-какофонию, пока песня не заканчивается. Включается реклама, предлагающая услуги по чистке ковров. Мама быстрым уверенным движением своих наманикюренных пальцев выключает радио.

Мы планировали, что из Эванстона до аэропорта О’Хара доберемся за час, но в это утро, благодаря пустым дорогам, оказываемся на месте через двадцать минут. Я искоса наблюдаю за мамой: локти висят неподвижно, взгляд прикован к бамперу идущей впереди «вольво», губы слегка подрагивают, словно повторяют слова неожиданно понравившейся песни.

К черту все. Я достаю из зажатого между коленями рюкзака скетчбук.

– Думаешь… – начинает мама, а потом резко замолкает, чтобы сделать глубокий вдох.

В это время я записываю застрявшие у меня в голове строчки, вытягивая их таким образом, чтобы они заполнили весь лист.

В этот раз, детка, твои пули не достанут меня.

Оторвав взгляд от дороги, мама глядит на мой скетчбук.

– Очень «дружелюбно» с твоей стороны, Нора.

– Ну прости, что игнорирую нашу столь оживленную беседу.

Мама тормозит на красный и разворачивается ко мне.

– Ты действительно думаешь, что, сосредоточившись на искусстве…

– Вообще-то вся моя жизнь сосредоточена на искусстве, – перебиваю я. – Так что да… спасибо, что спросила.

Она шумно вдыхает через нос.

– Ты меня, конечно, прости. Но потратить все лето на этот лагерь? Не лучше ли провести время с большей пользой, общаясь с разносторонними людьми, знающими, чего они хотят? Или же, в конце концов, закончить свою заявку в настоящий колледж?

Отвечая, я не смотрю ей в глаза:

– По правде говоря, я так хочу в Ирландию, потому что там впервые в жизни буду окружена людьми, которые по-настоящему понимают, что значит для меня искусство. И как оно важно для меня.

– Я понимаю, для тебя это полноценное хобби, но обычно ты так ответственно ко всему подходишь, а в свете правильного выбора специализации и карьеры…

– Если я так ответственна, как ты говоришь, то тебе стоит доверять мне и давать право выбора, – парирую я. – Скоро я стану взрослой. А взрослые сами решают, как поступать со своей жизнью.

– Но ты еще не взрослая, Нора, – возражает она. – А я – да. И я забочусь о твоем будущем.

– Тогда мое будущее пройдет в Европе, потом в колледже, а оставшуюся жизнь я проведу вдали от Эванстона, – отвечаю я и снова переключаюсь на скетчбук.

Больше мы с мамой не разговариваем. Чтобы нарушить эту гнетущую тишину, никто даже не осмеливается включить радио. Машина ползет по извилистым эстакадам, следуя знакам со стрелками над словами «Зона вылета международных рейсов».

Регулировщик движения машет, чтобы мы проезжали вперед, на пустое место перед стеклянным зданием. Не успевает машина остановиться, как я уже закидываю рюкзак на колени и продеваю руку в лямку.

– Не забудь свой чемодан, он в багажнике, – напоминает мама.

– Не забуду.

С рюкзаком на спине я жду возле машины, ручка чемодана поднята. Мама тоже решила выйти и теперь стоит у водительской двери.

– Ну ладно, – говорю я. – Спасибо, что подвезла.

– Напиши, когда приземлишься в Париже.

Надо сказать: «Я тебя люблю». Я это осознаю точно так же, как в понедельник в восемь утра, лежа в постели, понимаешь, что нужно встать и почистить зубы. Ты видишь все это у себя в голове, представляешь каждый шаг, но, вернувшись в реальность, по-прежнему лежишь с нечищеными зубами и ничего не делаешь.

– Спасибо, что подвезла, – повторяю я и разворачиваюсь к автоматическим дверям, которые со свистом разъезжаются.

– Постой!

Сначала я не понимаю, что этот голос обращается ко мне. И уж точно – что он принадлежит моей матери. Моя первая мысль? Какая неловкость, кто-то устроил разборки возле аэропорта. Моя вторая мысль (после того как мне стало ясно, что голос доносится из ряда машин у зоны вылета)? Разборки устроили с регулировщиком движения, ответственным за парковку. Не менее неловко.

А после я вижу торопливо входящую в двери Элис Паркер – наша машина позади нее мигает аварийными огнями, – и у меня все внутри переворачивается. Хлопаю руками по карманам и рюкзаку. Неужели я забыла паспорт? Нет. Вглядываюсь в ее лицо и пытаюсь понять, что же я успела натворить за четырнадцать секунд своего начавшегося путешествия.

– Я с тобой, – запыхавшись, говорит она.

– Идешь через пункт досмотра?

– Нет, – выпрямившись, отвечает она. – Лечу с тобой. В Европу. По крайней мере, до Ирландии. Что там у нас идет первым? Париж и Бельгия? – Она уже окидывает взглядом стойки «Американских авиалиний» в поисках свободного агента, который бы помог ей оформить билет.

– Что? Ты… У тебя же нет багажа, – с трудом выговариваю я, чувствуя, как заплетается язык.

Она вздыхает и впервые за утро смотрит мне в глаза.

– Ты улетаешь. Но…

Пока она подбирает правильные слова, между нами протискивается пара в одинаковых спортивных костюмах, с темно-фиолетовыми кругами под глазами и чемоданами на колесиках. Мама предпринимает еще одну попытку:

– Ты отдаляешься. Мы отдаляемся, а так быть не должно. Скоро ты поступишь в колледж, сейчас занята своими друзьями, а я – работой. Я просто поняла, что совсем тебя не знаю. Как с музыкой по радио – я даже не знала, что ты такое слушаешь.

– Я и не слушаю! – отвечаю я. – Я вообще не знаю эту песню. Правда. Ее просто крутили по радио!

– Нора, я не знаю тебя, – продолжает она, словно не слыша. – И не хочу упускать возможность это исправить.

– А как же работа? Ты просто так уедешь на месяц?

На мгновение ее лицо омрачается, но тут же озаряется.

– Я с этим разберусь.

– Я хотела поехать одна…

Не знаю, почему у меня сдавливает горло, будто я вот-вот расплачусь.

– Но ты не обязана! – с горящими глазами восклицает мама.

Мои видения об одиноких безмятежных прогулках по улицам Парижа и Лондона внезапно тают на глазах. Вместо того чтобы попивать эспрессо и не спеша поедать круассан с шоколадом, читая в это время книгу на французском (да, в своих фантазиях я знаю французский), я вижу, как мы с Элис Паркер, обе в джинсах и ужасных кроссовках, тащимся на какую-то неинтересную мне экскурсию.

Она кладет мне руки на плечи и сжимает их чуть сильнее.

– Я так взволнована, – говорит она, по-прежнему выискивая глазами позади меня того, кто помог бы ей с билетом, который разрушит мое лето.

– Да, – отвечаю я, но не могу добавить: «Я тоже».