Я всё равно тебя добьюсь

Глава вторая. Жених

– Такого не прокормишь, – хмыкает батя Пули. Бородатый такой мужик крупногабаритных грозных масштабов. Не хватает байка и косухи, получился бы отличный рокер.

Оскорблённо вскидываю голову, зависая с ложкой в руке.

– Ммм? – большего не получается сказать из-за набитого рта, но всем видом даю понять, что я обиделся. Кто бы говорил, судя по обтягивающему борцовкой округлому брюшку он тоже любитель заточить чего втихушку. Хотя пухляшом его не назовёшь, скорее массивным.

– Не слушай и ешь. Добавки положить? – маман Паулины его прямая противоположность: миниатюрная, худенькая и хрупкая. И не запущенная.

В смысле, видно, что ухаживающая за собой. Причёска старательно уложенная, а не гулька наспех, одежда чистенькая, выглаженная. А то я как успел заметить народ здесь сильно не заморачивается – спокойно в старье заношенном ходит.

– Буду признателен.

– Я ж говорю, не прокормишь, – как его, Вячеслав… Апп… Ап-по-ли-на-рие-вич. Тьфу, без стакана не выговоришь. Зато вопрос: какого фига дочку окрестили так заковыристо отпадает за ненадобностью.

Короче, этот Аппо… линари… ай, хрен с ним, будет просто батя. Так вот, батя сидит напротив, сканируя меня подобно рентгеновскому аппарату. Неуютненько.

– Ради вселенской справедливости замечу, что я и сам себя прекрасно прокармливаю. Не волнуйтесь, компенсирую. Вам деньгами или продуктами?

– Не говори ерунду. Растущему организму нужна энергия. А ты – помолчи, – сердито шикает супруга на мужа.

– А я-то чё? Это так, к слову. Пусть лопает.

Я и лопаю. То ли голодный, то ли просто в охотку, но уплетаю уже вторую порцию мясного гуляша. Наша хаусовская повариха готовит, конечно, более изысканные блюда, но и эти, простенькие домашние – пальчики оближешь.

– Вкусно, – уже с трудом дожёвываю последний кусок. – Только жестковато. Говядина?

– Крольчатина.

– Круто, – подлива вымакивается хлебом, оставляя после себя идеальную чистоту. Откидываюсь на спинке стула и только тогда понимаю, что конкретно так обожрался. – Спасибо. От души прям.

– Всё? Закончил? – Пуля тоже всё это время с нами. Стоит, опираясь своим хорошеньким задом на столешницу и скрестив руки на груди. Суровая надзирательница. – Теперь уедешь домой?

– А это что, был такой подкуп?

– Вроде того. Чтоб сил хватило педальки нажимать.

– Надо ж предупреждать о таких вещах. В любом случае, неа. Взятка не принимается.

– То есть, не уедешь?

– Я уже сказал – нет. У вас тут койку-место никто туристам в аренду не сдаёт? Или реально хотя бы палатку?

Усталый шлепок ладонью по лицу и просящий взгляд на родителей – на её реакцию любо-дорого смотреть. Такая забавная.

– Сделайте что-нибудь, пожалуйста.

О, в ход пошла помощь зала.

– Например? – интересуется батя. – Выгнать за шкирман? Запросто. Могу и пендаля отвесить для ускорения.

– Выгоняйте, – насмешливо отмахиваюсь, хотя перспектива не радует. – На крайняк, сам уйду. Но не уеду.

– Даже если ружьё принесу?

– Да хоть базуку. Я вашу дочь люблю и, если она за кого и выйдет замуж – так это за меня. Точка.

– А её спросить не надо, за кого она хочет?

– А вы недельку меня потерпите, сами увидите – за кого.

– Неделю, говоришь? Хм… – а батя-то призадумался. Сейчас что, решается моя судьба? Опа, боязненько как-то. Секунда. Две. Три… – Так, мать, – кивок жене. – Выдай товарищу спецодежду, а то ж ухайдокает свои модные рваные джинсы, – вставая с места, опасно скрипя ножками стула, дают мне отмашку следовать за ним. – Пошли, Ромео.

– Куда?

Убивать что ль собрались?

– Кто не работает – тот не ест, слышал поговорку? Будешь отрабатывать крышу над головой. Поселим тебя в баньке, там диван есть. Допотопный, но перекантоваться можно.

– Это шутка?! – прям слышу как челюсть Пули теряется на полу.

– Ну, а чё? Он вроде не доходяга, справится с тяжёлой работой. А нам руки нужны. Я один не управлюсь к твоей свадьбе… Хоть с кем-нибудь.

– Слышала? – довольным нашкодившим котярой пролетаю мимо неё, чмокая в нос. – Хоть с кем-нибудь. Я первый в очереди! – в предвкушении потираю ладошки. Раз не пускают в сердечко по прямой, пойдём обходными путями: закорешимся с её предками. – Что делать надо?

– Переоденься, говорю. Жалко тряпки.

Маман, Инга Максимовна, послушно топает в соседнюю с кухней комнатушку и возвращается со старыми трениками и повидавшей виды майку со следами… что это, строительная пена?

Мда. Эх, чего уж. В данный момент воротить нос невыгодно: коннект выстраивается.

– Вас там, в Москве, как на скотобойне клеймят? – прицыкивает батя, разглядывая мои татухи, когда я послушно стаскиваю с себя белую футболку. – Одна намалевалась, я чуть в обморок не упал когда увидел, – кивок на дочь, у которой на спине под туникой прячется изображение павлина. Я подогнал эскиз и мастера своего, кстати. – Второй как ходячая раскраска…

Ясно-понятно. Здешние жители определённо не ценят современное искусство, слишком пропитанные замшелыми стереотипами. Мало стесняясь, раздеваюсь при всех до трусов, облачаясь в новый прикид. Ну а что? Пускай товар во всей красе оценят. Благо похвастаться есть чем.

Эм, если что я про общую физическую форму, а не про то, что вы там подумали…

Штаны, видимо, батины. Коленки вытянуты и велики мне размера на три. Приходится до упора затянуть шнуровку, чтоб не слетали. Верх тоже балахоном висит. Капец. Меньше минуты требуется, чтобы превратить городскую восходящую звезду музыкальной индустрии в местного алкаша со стажем. Только бутылки и не хватает.

– Я готов.

– Ну так пошли.

Выходим через узкий коридор на улицу, оставляя изумлённую Паулину, только и способную открывать свой ротик подобно рыбке.

Домик небольшой, второй этаж уже как чердачный, на скос уходит, да и на первом особо не разгуляешься. Метраж небольшой, кухня так вообще крохотная, одна громоздкая каменная печь съедает половину пространства. Но большой обеденный стол каким-то чудом уместился, даже пройти вдоль него можно. Правда бочком.

Плюс – большие окна, дающие много света, потому что всё в дереве. Абсолютно всё. Отделка из брусьев вместо обоев, балки над головой вместо побелки. Лестница. Полы. При этом всё свежее, видно, что недавно лакированное.

Мебель, кстати, тоже нормальная. Не допотопная. То есть ремонт делался, но на евростандарты никто не заморачивался, оставляя аутентичную стилистику загородного быта. С одной стороны, скромно, с другой – какой-то особый шарм в этом определённо присутствует.

На улице тоже стройка полным ходом. Территория большая, но пустых зон нет. В дальней части крытые теплицы натыканы и грядки в рядочек, чуть ближе курятник новенький красуется. Видно, что новёхонький: ярко-красный, на белых ножках. Краска яркая, ещё не успела выгореть.

– У пернатых царские хоромы, – замечаю я.

– Доча подарила, – сколько гордости в голосе. – Она тут руку ко всему приложила. Отказов не принимает – говорит: заказала, ждите доставку мебели. Думаю, ладно, всё равно всё это ей в наследство достанется, не будем артачиться. Так она нам ещё и путёвки в Турцию подогнала недавно. Слушай, вы там в Москве правда столько зарабатываете, кривляясь на камеру? – батя понижает голос до полушепота, словно нас кто-то подслушивает. Ну, только если петушара, но сейчас он больше занят тем, чтоб засадить сильно недовольной этим фактом несушке. Та носится нахохлившийся по загону, ругается и убегает от него, но петушара упёртый. Не отстаёт. Причём других цып рядом полно, а ему хоть бы что. Нацелился на конкретную и не сдаётся.

Ничего никому не напоминает?

А, ой. У меня ж чё-то спрашивали.

– Кто-то больше, кто-то меньше. Кому-то удаётся подняться на контенте, кто-то сидит в жопе.

– Ааа… Просто я как-то недоверчиво ко всему этому отношусь. Поначалу Паню отпускать не хотел вообще, а то уж больно сектой какой-то попахивает.

– Если что, моя мать – владелец этой секты, так что будьте спокойны. Паня под присмотром.

Паня, блин. Спасибо, что не Панночка11.

– О, как. Так ты ещё и блатной.

Хех. Интересно, говорить ему, что дочурка его в хаус попала только потому что я матери на уши присел, неделю залипая на Пулькины сторис в инсте? Не. Не буду. Судя по всему, я его не сильно успокоил и он до сих уверен, что сдал любимое потомство в женское рабство.

Тормозим возле просторного деревянного пятачка, поднятого на уровень нескольких ступеней и укрытого от солнца поликарбонатовым козырьком. Маленькая сценка такая, примыкающая к боковой части дома.

– Террасу вот решили к торжеству забабахать, чтоб было куда посадить гостей. А то ж вся деревня придёт. Потом здесь разобьём зону отдыха. Лежачки там, барбекю. Надувной бассейн на лето. Хорошая же штука, а? Освежиться прям балдёж.

Надувной бассейн, ору. Где-то в хаусе горько плачет от своей моральной несостоятельности наше любимое джакузи с подогревом.

– Миленько, – только и могу вякнуть, не заржав.

– Опять же, детскую игровую зону можно устроить. Но это так, в планах. Паня внуками баловать нас не хочет. Говорит, до тридцати вообще не собирается. До тридцати, слыхал? А чё не в пятьдесят? Чтоб уже того, вслед за бабкой Клавой червей легли кормить.

Ага. Значит, почившую Клавой звали. Приятного познакомиться, баб Клава. Спасибо за рис.

– Рожать позже сейчас нормально. Нагуляться, на ноги покрепче встать. Чтоб финансово себя и ребёнка обеспечить.

– Это дело хорошее, но мы то не молодеем. Мы сейчас нянчиться хотим, пока силы есть. Как гворица: нам жить осталось на чём моталось. Так, хорош лясы точить, видишь мусор? – протягивая строительные перчатки, кивают мне на груду старых досок. Высотой мне там по грудь будет. – Сарай вынесли, чтоб место очистить. А тебе теперь надо весь этот лом перетащить в грузовик, – УАЗик с открытым кузовом здесь же, стоит на площадке возле ворот. – Задача ясна?

– Предельно.

– Тогда арбайтен, красавчик.

Красавчик? Да мне комплимент отвесили. И это мы ещё даже не выпивали на брудершафт.

– Понял.

Работёнка не столько тяжёлая, сколько нудная. Туда – обратно, туда – обратно. Чтоб было как-то повеселее включаю музычку и чешу бицуху качать. С учётом того, что часто попадаются тяжеловесные запчасти нагрузочка выходит ничуть не хуже, чем в спортзале. Никаких гантелей не надо.

– А ты крепыш, уважаю. С гвоздями осторожнее, торчат, – батя тусит рядом, ковыряется рядом, но не забывает с начальственным видом поглядывать, не отлынивает ли работничек.

– Фигня. Сыпящаяся в глаза труха куда противнее.

За полчасика управился, перекурил и дальше погнали. Видимо решив, что я не совсем рукожоп мне доверяют молоток и гвозди. Батя пилит браки для ограждения, я прибиваю. Вроде элементарное занятие, но время съедает только так.

– Устал? – часа через два участливо интересуются у меня.

– Нормально, – просто отвлёкся на Пулю, вышедшую впервые из дома. Провожаю её взглядом, пока она не скрывается за отдельно стоящей пристройкой, а вот на меня ноль эмоций. Ни разу не обернулась.

– Иди передохни. Заслужил, – второй раз предлагать не надо. Молоток летит на землю, а меня только и видели.

– О, ещё и кролики, – нахожу Демидову возле крольчатника. Тоже новенького, комфортабельного. Вчетвером прекрасно уживаются, не теснятся. Да у их живности условия лучше, чем у них самих.

– Были гуси, но последний выводок оказался слишком агрессивным. Пришлось избавиться.

– Избавиться – это как? – часть клетки открыта, но ушастик не убегает, позволяя себя взять на руки и с любопытством обнюхивая. Такой мягенький и тёпленький. Милота.

– На ужин приготовить, как ещё?

Ужин? Так. Складываю два и два, терзаясь смутными сомнениями.

– Стоп, а гуляш сегодняшний, случайно, не из… – маленькие глазки-пуговки посреди белой пушистой шёрстки, украшенной чёрными пятнышками теряют ко мне интерес и переключаются на кормушку, куда засыпали свежий корм. К которой я его как раз и не пускаю.

– Естественно. Скоро крольчиха разродится, место нужно.

– А кто их… – красноречиво чиркаю по шее, намекая на секир-башку. – Того?

– Папа освежевывает, а мы разделываем тушки.

Всё. Мой обед тихонько просится наружу. Я не неженка, но привык к мясу, которое уже расфасовано и упаковано по магазинным лоткам. А тут… тискаешь их, играешься… а потом что, жрёшь?

– Линчевать тех, с кем накануне миловалась? Ты страшная женщина.

– А надо смотреть на них? Иначе какой смысл разводить?

– Ччч, – зажимаю длинные уши, стискивая бедного кролю. – Не слушай страшную тётю, Роджер.

– Роджер?

– Ну как в фильме: "Кто подставил кролика Роджера". Помнишь?

– Лучше не давать им клички. И не привязываться, – Паулина забирает у меня пушистика, усаживая в клетку и запирая засов. – Потом сложнее убивать.

– Не, я знал, что в тихом омуте и не такое водится, но… – аж присвистываю. А этой морде хоть бы что. Пошёл трескать. Дурила. – Зашибись, я влюбился в маньячку.

– Разочарован?

– Не дождёшься. Но Роджера я тебе не отдам. Заберу с собой. Будет компания Софкиной Мусе.

Блин, я ж его на руках держал! Как теперь отдать на растерзание? Остальных тоже жалко, но к ним я хоть не успел прикипеть.

– Запакую с бантиком прямо сегодня, если уедешь.

– Заманчиво, но попытка не засчитана.

– Нечаев, вот чего ты такой упрямый? Не трать время понапрасну.

– Потому что, что?

– Потому что у меня есть другой.

– Тю. Я уж было думал, ты что поинтереснее придумала.

– Блин, Нечаев, – обожаю когда Пуля злится: это особенно привлекательное зрелище. Такая смешная, но грозная. Все считают её спокойным удавом, которого невозможно вывести из себя, но это лишь потому что не знают, какие кнопочки надо нажимать. Сия тайна известна только мне. – У меня есть жених. Я выхожу замуж. Где и что конкретно тебе непонятно в этих словах?

– Жених-то? Да где этот твой жених? Он сам-то вообще в курсе, что у тебя есть?

– Жених рядом, – слышу за спиной чужой мужской голос. – И вполне себе в курсе.

Поворачивать на пятках к молодому парню в военной форме. По две звезды на погонах. Лейтенант.

– А ты ещё кто?

– Как кто? Жених.

О, как.

– А я люблю военных, красивых, здоровенных, – напевая известную всем доисторическую песенку, которую очень любят ставить девчата в Тик Токе, хмыкаю, разглядывая причину всех моих бед.

Ну, в целом, мотивчик подходит. Не урод. Высокий, чутка даже повыше меня, хотя я метр девяносто. Но по размаху плеч мы одинаковы. И очевидно, что немного старше. Не знаю, годика на четыре. Выправка, стандартная стрижечка, форма, взгляд, которым он меня смерил – сразу видно намуштрованного чувака без чувства юмора.

– Забавно. А я почему-то думал, что ты по девушкам, – нейтрально замечают. Ну, говорю ж. Юмор – дырка от бублика.

– Исключительно по ним. Особенно конкретно по одной, – многозначительный кивок на Пулю, которая стоит между нами натянутая как тетива. Спорим, она неоднократно представляла этот момент в своей голове, проигрывая самые разные сценарии?

– Знаю, наслышан. Тимофей, верно ведь?

– Верно. А вас, стало быть, величают…?

– Александр.

– Ага. Санёк, значит. Так вот ты какой – жених. Сказал бы, что приятно познакомиться, но не буду лицемерить. Без обид.

– Какие обиды, – Паулину жестом подзывают к себе, коротко целуя в щеку. Место мне моё указывает? Типа, ля, видал как я могу? А ты так не можешь.

– Колись, скрывала своего принца, потому что боялась, что уведут? – это уже ехидно спрашиваю у Демидовой. – А мы были уверены, что он у тебя просто дрыщ очкастый и прыщавый. Вот и стыдишься показывать, – кидаю небрежную отмашку женишку. – Без обид.

– Что ты, мне даже лестно. Ты продолжай.

Ага. Нет, всё не так плохо. Юмора нет, зато сарказм в наличии. Но на самом деле дико тупо получается как-то. Последние несколько месяцев у меня была лишь одна мысль – при первой встрече без предисловий зарядить ему с вертухи. Не просто так же столько лет на дзюдо в отрочестве убил, должна и польза быть.

И вот она, первая встреча. А мы стоим и мило воркуем, обмениваясь колкостями. Втащить? Вообще без базара, чисто для профилактики… особенно когда он собственнически приобнимает её за талию.

Воздух сгущается, кулаки стискиваются. От Пули ничего не укрывается, она достаточно меня изучила, чтоб знать когда подходит точка кипения. Ёрзает на месте и одними губами умоляет не совершать глупостей.

Глупостей – это расхреначить его рожу об забор? Очень хочу. Не передать как хочу. Мысленно уже накидываю варианты: насколько болезненно всё проделать и со скольки ударов уложить. С учётом того, что Саня тоже в неплохой физической форме, это не так просто, но…

Если сорвусь, могу окончательно и безвозвратно её потерять. Поэтому всё что могу – подавить рвущуюся агрессию, считая в уме до пяти. Но лишь только "на семь" сжатые зубы перестают скрипеть от трения.

Облегчение на лице Паулины проносится стремительной волной. Жених же даже глазом не моргнул. Хотя, готов поспорить, наш невербальный диалог не остался незамеченным.

– Давно приехал? – сглаживая затянувшееся молчание спрашивает Демидова у Санька. – Ты говорил, завтра.

– Только с поезда. Получилось раньше вырваться. Проводить бабулю-то надо, раз не смог при жизни попрощаться. До кладбища хочу доехать.

Эм. Баб Клава его чтоль, получается?

– Хочешь, вместе?

– Обязательно. Ты не против, надеюсь? – последний вопрос, сквозящий иронией, уже предназначается мне.

– Я на тачке, могу подбросить.

Санёк награждает меня снисходительной улыбочкой.

– То дела семейные, посторонние нежелательны. Без обид, – теперь уже небрежно отмахиваются мне. Говнюк, вернул должок. – Ещё свидимся.

– Свидимся-свидимся, – цежу тихо, провожая их удаляющиеся к калитке спины. Только это и остаётся, пока изнутри меня всего скручивает в морской узел от досады и злости.

Возвращаюсь на строящуюся террасу, слыша как Пулин отец перехватывает новоприбывшего, чтобы поздороваться и, не имея альтернатив, выплёскиваю всё раздражение на гвоздях.

Те кривятся после первого же удара, но я продолжаю лупить по ним со всей силы, доводя до такого состояния, что они становятся окончательно бесполезными и не подлежащими восстановлению.

Как удачно, что угол дома и высокая кустарная изгородь закрывает меня ото всех. Чтоб не видели как кроет.

– Пальцы побереги, – теперь видят. Вернувшийся батя с толикой сочувствия поглядывает на всё это безобразие. – Рюмашку опрокинуть нет желания? Самогон не предлагаю, а то потом не оклемаешься, но водочки плеснуть могу. Расслабиться. Только чтоб без пьяных сцен и дебоширства, а то выгоню.

Не отвечаю. Вместо этого перестаю мучить уже завязавшийся буквой зю очередной гвоздь, устало опираюсь на свежесделанную часть ограждения и невидяще глазею в пустоту, сжимая рукоятку молотка до судорог в кисти.

До меня с опозданием доходит понимание, что эта гребаная свадьба реальна. Разговоры разговорами, но без главного действующего персонажа всё это было чем-то далёким и ненастоящим. Затянувшимся тупым пранком12, у которого была лишь одна цель – наказать меня.

Ведь именно после моего косяка Паулина приняла чёртово предложение руки и сердца от другого. Не поведи я себя тогда как полный мудак, строил бы сейчас эту треклятую террасу для нашей свадьбы.

***

Лишь поздним вечером дарится долгожданная прохлада. Духота спадает и, наконец-то, можно дышать полной грудью, не обливаясь потом после малейшего движения.

К полуночи деревня словно вымирает, света в окнах и то нет. Тишина такая, что слышно как стрекочут кузнечики и гудит электричество в щитке ближайшего фонарного столба. А небо какое: можно садиться и рисовать звездную карту.

Можно, но мне не до облачного атласа. Вместо этого сижу уже битый час на лавочке за территорией участка. Лавка хендмейдная, эксклюзивная и допотопная, от прожитых лет чуть заваливающаяся назад. Спинки нет, но её прекрасно заменяет зубастый деревянный забор, через щели которого прорываются колючие ветки.

Хороший обзорный пункт: и главная, выкатанная самими местными дорога как на ладони, и обзор на три стороны света. Не удивлюсь, если скамейка задумывалась специально для того, чтобы караулить прохожих и вынюхивать последние новости. Ещё до изобретения интернета.

– Прикинь, стики13 кончились, – крутя между пальцев ставший бесполезным айкос, угрюмо обращаюсь к пушистому котею с приплюснутой мордой и подранным ухом, решившему составить мне компанию.

Кошак, развалившийся рядом на лавочке, оказался ещё одним домашним питомцем четы Демидовых. Дым. В смысле, это имя его. Называли так, как понимаю, из-за серого окраса.

Дали имя и то хорошо. Значит, в суп не пустят, а то кто их знает. Может, они здесь всё в оборот гребут. Мол, чего добру пропадать? Мясо и мясо, какая разница: чьё?

На свою жалобу получаю лишь ленивое помахивание хвостом и отрывистое "мяу".

– Чего муркаешь? – дожил, с котом разговариваю. – Я ж откуда знал, что так получится?

Скрипят петли калитки и через дорогу напротив и со стороны участка, куда я сегодня столь невежливо завалился без приглашения, выходит Саня. Форма сменилась на летние шорты до колен и обычную футболку. Ну да, точно. Походу та бабка ему роднёй приходилась.

– Ночной дозор? Всем выйти из сумрака? – очевидно, что меня палили. Как давно, хз.

Выдыхая облако табачного дыма, мне протягивают пачку сигарет и зипу14.

– Курильщик курильщика в беде не бросит.

Хмыкаю, но принимаю помощь, выуживая сижку.

– В спешке собирался, не предусмотрел запасные варианты, – закуривая, возвращаю зажигалку.

– Бывает. Присоединиться можно? – кивают на свободное место.

– На здоровье. Не моё – не жалко.

Отлично сидим. Теперь втроём. Кошак между нами на расслабоне, да и мы мирно курим, стряхивая пепел под ноги.

– Ну что, любишь, значит, её? – первым нарушает тишину Санёк.

Сразу ва-банк? Что ж, не мнём юбки как скромные первокурсницы ПТУ – это радует.

– Люблю.

– И я люблю.

– Проблема.

– Да, – соглашается собеседник. – Сложности имеются.

– А главная сложность, знаешь, в чём?

– В том, что мы оба Паулине небезразличны, – туша бычок об землю, невесело усмехается, заметив мою вопросительно вскинутую бровь.

– Это она так сказала?

– Конечно, нет. Ей и необязательно что-то говорить. Я видел ваши выступления, интервью, сторисы. Этого достаточно, чтобы сделать выводы. У нас с ней своя многолетняя история, у вас – более скромная, но тоже своя – отрицать это, по меньшей мере, недальновидно.

– То есть, ты признаёшь, что я угроза?

– Соперник. Несомненно.

– Прикольно. И что будем делать? Подерёмся?

– Думаешь, это решит проблему?

– Неа.

– Вот и я так думаю.

– Тогда как? Вытянем соломинку? Скинемся на камень-ножницы?

Шутка, конечно. Несмешная дерьмовая шутка. Такая же, как и вся ситуация в целом.

– А, может, предоставим возможность Пане самой принять решение?

Паня, тьфу, блин. Никак не привыкну к этому уменьшительно-ласкательному. Пуля она. Моя Пуля, и баста.

– Тоже вариант, – свою сижку берегу. Добиваю затяжками до самого фильтра. – Не боишься, что окажешься в проигравших?

– А ты?

– Хочешь сказать, шансы пятьдесят на пятьдесят?

– Хочу сказать: насильно мил не будешь. Только давай обусловимся сразу: играем честно, без грязи. Паулина моралистка, у неё с совестью особая договоренность.

– Да уж в курсе.

Эта её особенность мне прекрасно известна, немало нервов потрепала. Пуля из тех девушек, что находясь в отношениях, становится неприкасаемой. Какой там поцеловать – коснуться нельзя. Само собой, этот запрет не то, что не останавливает,– лишь сильнее распаляет. Что ни говори, а запретный плод сладок.

– Хорошо, что знаешь. Вот и не заставляй её идти на то, за что она потом не простит в первую очередь себя.

– За это не беспокойся.

Полгода справлялся, потерплю ещё немного. Пока она не сдастся и первой не сделает шаг навстречу. Как же сладок и особенен будет этот момент…

– Вот и славно. Оставить? – Саня встаёт, снова протягивая мне пачку. – У меня ещё есть.

– Не надо. Я спать пойду.

– Как знаешь. Тогда доброй ночи.

Доброй, блин, ночи. Какая может быть добрая ночь, если я не могу сказать наверняка: где сегодня ночует Пуля? У себя или… или он вышел покурить после того самого, что обычно делают парочки за задёрнутыми шторами, давно не видевшие друг друга…