— А сейчас что? — как-то устало говорит Льен.
Отстраняется, берёт меня за подбородок, плавно и сильно давит вверх, заставляя посмотреть в его глаза. Жёлые. Чуть светящиеся.
Меня захлёстывает совершенно непонятными, абсолютно нераспознаваемыми ощущениями. Его ладонь лежит на моей пояснице, прижимая меня к нему. Пальцы на подбородке фиксируют, я замираю, боясь двинуться.
Нахмуренность между его прямых черных бровей вдруг разглаживается, а жёлтый взгляд падает на мои губы.
— Какая твоя мысль тебя напугала? — его строгий вопрос.
В его низком голосе появляются хрипловатые нотки. Льен поднимает взгляд от моих губ, смотрит в глаза. Без улыбки. Ждёт ответа.
— Ты же читаешь мои мысли, — почему-то шёпотом отвечаю я. — Всё время читал.
Усмехается, гладит меня пальцем по подбородку. Жёлтые глаза вспыхивают озорством, на лице возникает заговорщицкое выражение.
— Открою тебе страшную тайну! — наигранно-зловещим шёпотом отвечает он. — Менталисты не читают мыслей!
Теперь уже и я почему-то смотрю на его губы, они у него очень красивые, с чётким контуром и жёстким насмешливым изгибом. От моего взгляда они изгибаются сильнее. Моё дыхание учащается, а внизу живота теплеет.
— Кодекс, Мирослава, Кодекс! — торжественно провозглашает он.
Льен как-то резко разжимает руки, отходит от меня к устрашающего вида серому цилиндру со светящимся экраном на стенке. Касаясь вспыхивающих под его пальцами разноцветных символов, он поясняет:
— Мы не можем читать мысли. Это слишком сложный процесс. Воспоминания, чувства — да. И в них мы тоже не ныряем без позволения. И в глубинные эмоции не лезем, только с явного согласия.
Я смотрела на него, высокого, с широкими плечами, поджарого, и… пожалуй, любовалась быстрыми точными движениями. Мне снова было спокойно. Как тумблером. Я включилась, он выключил.
— Но ты же успокаиваешь меня, — хмурюсь я, пытаясь осознать. — И тогда, в первый раз, я была в натуральной истерике, а рядом с тобой как выключатель сработал. Раз, и я спокойна.
— Я следовал рекомендациям медицинской галактической ассоциации, — продолжает объяснять Льен, переходя к другому аппарату каплевидной формы. — Вмешательство менталиста рекомендовано в таких случаях, как у тебя, при изъятии с родной планеты. У тебя начиналась разбалансировка. Но я не вмешивался. Просто перенаправил ментальные векторы, если коротко, то я твои резервы психики активировал.
Его быстрый острый взгляд из-за плеча заставляет меня обхватить себя за плечи. До меня вдруг доходит, как хорошо было, когда он меня обнимал. Хочется, чтобы он снова…
— Вот эту твою эмоцию я сейчас чувствую, — комментирует Льен, — ты озадачена и хочешь, чтобы я снова к тебе прикоснулся.
Таращусь на него испуганно, а он пожимает плечом.
— Особенность мой расы, Мирослава, — отвечает он, возвращаясь к выстукиванию рваного ритма на экране, — я киссуанец, — эффектный взмах хвоста с чёрной кисточкой, — мы не можем не чувствовать эмоции. Я просто не могу отключить эти способности.
Я кошусь на кота, сделавшего охотничью стойку на движение хвоста Льена.
Льен бросает строгий взгляд на Лиса, и тот тут же делает вид, что он вообще тут не при чём и начинает вылизывать лапу.
— Чем здесь пахнет, Мирослава? — вдруг спрашивает Льен.
— Эээ… — я озадачиваюсь. — Не знаю, кисловатый запах, что-то среднее между лимоном и скошенной травой.
— Ты можешь его не чувствовать? — новый вопрос.
— Чтобы не чувствовать запах, мне нужно нос заткнуть, — я невольно улыбаюсь, понимая, к чему он ведёт. — Но с очень сильными запахами это не поможет.
Льен кивает.
— Встань сюда, — распоряжается он.
Под его внимательным взглядом я встаю внутрь чёрной арки, подсвеченной зелёным светом.
— Отлично. Руки сюда. Держись и не двигайся. Смотри вон туда. Ничего не говори. Сейчас тебя просканирую и запущу калибровку оборудования под тебя. Возиться будем с тобой долго, чтобы все тесты прогнать. Поэтому со сканированием.
Делаю, как он говорит, стараюсь не двигаться. Арка мелко вибрирует под моими ладонями, Льен вбивает что-то на экране, возникшем в его руке.
— Если проще, Мирослава, менталисты чувствуют эмоции также, как другие расы, к примеру люди, чувствуют запахи. Есть способы заткнуть эту способность, но все они также неудобны, как и затычки в носу. От сильных концентрированных эмоций не помогают. И есть Кодекс. Следуя Кодексу, воспоминания я не читаю, в глубокие эмоции не лезу, не влияю, но в некоторых случаях имею право.
Он выстучал быструю серию на экране и скомандовал:
— Выходи. Теперь сюда.
Я подошла к столу с большим количеством ящиков и с опаской посмотрела на прибор.
— Нужно взять кровь. Клади руку сюда. Будет небольшой прокол на подушечке пальца. И всё. На вашей планете вроде как распространенная процедура.
Это было мне знакомо, кровь в поликлиниках я сдавала. Поёжилась и сделала, как он сказал.
Палец болезненно укололо, я зашипела.
— Вот и всё. Давай руку сюда.
Прежде чем я успела понять, что происходит, Льен взял мою руку в свою, рассматривая мой палец с выступившей красной каплей. Поприжимал палец, размазывая кровь по линиям на стекле. Потом стекло спряталось в нишу, а Льен, не выпуская мою руку, хитро глянул на меня.
— Ну вот и всё. Теперь будем ждать, когда калибровка завершится. Кстати, слюна киссуанца, то есть моя, лучший антисептик.
Сказал, сжал мою руку, поднёс к своим губам, обхватил пострадавший палец ртом и мягко погладил его языком.
— А почему ты тогда царапины не лизнул? — озадаченно спросила я.