Яблочные дни. Часть II. Мыши и тени

Глава 39

Блаутур

Григиам

Дыхание клубилось у губ влажное, липкое.

Вдох, и холодный воздух проникал в воспалённые легкие.

Кашель вырывался из груди, наполнял каменную темницу тревожным эхом.

Темнота въедалась в глаза, трудно понять, слепота это или нет, поэтому он просто не поднимал век.

Но он не был один. Его тени жили с ним в этой тьме.

Узник провёл кончиками пальцев по мокрой от влаги и плесени стене, будто камни могли исчезнуть. Сколько он пробыл здесь — несколько дней, неделю, месяц? Его не мучила жажда — с каменного потолка непрерывно капала вода. Его не мучил голод — желудок уже прекратило сводить судорогой, впору поверить, что еды в нём никогда не было и быть не могло.

Узник почти не шевелился, это невозможно, только сидел на каменном полу, склоняя голову на грудь. Босые ступни окоченели от холода, но иногда чудилось лёгкое касание маленьких лапок или голых длинных хвостов. Мыши, крысы?

— Братец, братец…

Он зажал ладонями уши.

— За что?

Это только тень.

— Всё могло быть иначе…

Нет.

— Я живу, братец. В моём побратиме… И в тебе, братец.

— Нет!

Собственный вскрик оглушил. Узник уже на уши надавил руками, силясь заглушить эхо, прогнать голос брата из головы. Это только тень.

Брат молчал. Исчез гул тишины. От глубокого вдоха лёгкие обожгло.

— Нет! Нет! Нет!!! Оставь меня! Прости… Я не хотел… Я не знал, что это будет так.

— Что, ваше грешное величество, надумали каяться?

Лоутеан распахнул глаза. Свет факела ударил по ним, вышиб слезы. Это не тень.

— Похвально, а я послушаю. Ну и мерзость тут у вас, что за запах…

Пришедший усердно смягчал, украшал интонациями скрипящий и невыразительный голос. Тени принимали его как желанного гостя. Блеск от пламени угодливо ложился на его лицо, выделяя покатый лоб и скривлённые в вечной ухмылке губы. Изидор Роксбур поймал на себе взгляд короля и выразительно вскинул широкие брови, будто изумляясь увиденному.

— Узникам близ каменного мешка не положена выгребная яма или хотя бы ночной горшок?

Лоутеан только прикрыл глаза. На самом деле, в его камере вырыта яма, но её наличие не спасало от вони, которую довольно быстро перестаёшь замечать. Острей всего пахло гнилью и плесенью, и Лоутеан даже позволил себе усмешку. Хоть что-то доставит Роксбуру неприятность.

— Я здесь, чтобы напомнить о требовании Прюммеанской Церкви. Отрекитесь от короны и вас выпустят, — прогнусавил тот, наверное, приложил платок к носу. Ни шуток, ни зубоскальства, быстро же растратил пыл. — У меня даже бумага с собой, только поставьте на ней чернильную закорюку. Или ваша камера станет еще меньше, вон как у того бедняги.

За стеной находился настоящий каменный мешок, единственный в подземельях Птичьего замка. Юстас III Нейдреборн отстроил себе Элисийский дворец, а Птичий, свою резиденцию, сделал узилищем для знатных заключенных. Его внук Кэдоган вышвырнул отсюда немногочисленных пленников, чтобы «свить» драконье гнездо. Внизу устроил казармы для солдат, в верхние комнаты поселил офицеров. Драгуны лишились этого «дома» после смерти своего создателя: вышла из берегов река и затопила подземелья и нижние этажи. Минуло три года, но «драконья тысяча» не вернулась. Сырость грозила им болезнями, подземелья до сих пор толком не осушили. В замке жил только комендант с семьей. И вот, Птичий вновь назначен тюрьмой. Пока в нём всего два арестанта, но каких! Королей эти темницы досель не знали. Лоутеан лишь смог вымолить, чтобы Энтони — на грани жизни и смерти — поместили в верхние покои. Что произошло с другом после того, как его, окровавленного, без чувств, внесли в ворота замка, он не знал.

— Не притворяйтесь немым, я слышал, как вы вопили. Или король помутился рассудком?

— Ты все еще зовёшь меня королем, как лестно…

— Королем мышей, вони и этой дыры — бесспорно.

— Уходи, Роксбур. Я не отрекусь. В следующий раз приходи с Англюром.

— Следующего раза не будет, ты сдохнешь раньше. Знаешь, сколько ты здесь сидишь? Двенадцать дней. Они показались тебе вечностью, а, мышиный хвостик?

Лоутеан приоткрыл глаз, наблюдая, как красные сапоги графа топчут плесневелые камни. Уйдет? Тяжелая глухая дверь без оконца для стражи не дрогнула.

— Я не умру. Ведь узники каменного мешка живут вечно.

Роксбур хохотнул в платок. На его плече появилась крыса. Животное приподнялось на задние лапки и жадно нюхало воздух.

— Умрешь. Тебя сожрут твои же мыши. Или это ты их ешь, не сладко неделями без еды?

— Мыши съедят тебя, если не уберешься. — Сначала Лотти засипел. Горло схватило судорогой. Начался кашель. Лоутеан повалился на бок, не в силах усидеть, упёрся лбом в ледяной пол.

Под ребро толкнули, перевернули на спину. Тяжко дышать, в рёбрах боль, будто там зажали камнем из кладки «мешка». Он с трудом разомкнул мокрые веки. В отсветах пламени над ним возвышался Роксбур. Красный сапог стоял у короля на груди.

— Я милосерден. Ваше величество желает отужинать?

Он вытянул руку в плотной кожаной перчатке, в ней извивалось что-то белое. Мышонок. Пеленейра? Животное жалобно пищало. Роксбур поднёс к мышонку факел и поджег крохотное тельце. От надрывного писка, запаха жженой шерсти Лотти замутило, желудок скрутило болью.

— Смотри, Мышиный хвостик, твой ужин. И слушай. Так же мы подожжём твою жену, когда найдем её. Это будет милосердно.

Лоутеан забыл, как дышать.

Филис.

Они не могли найти её, Энтони бы не рассказал, а песочный лекарь сбежал после того, как тайна открылась…

Тельце мышонка объял огонь, вот зачем Роксбуру перчатки.

— Только так мы сможем избавить тень бедняжки от страданий, навсегда освободив её от плена в собственном теле. Я думаю, наша Филис где-то в замке. Быть может, проверить секретные ходы драгун, которыми пытался увести тебя Аддерли? Возможно, мы найдем её уже завтра… или сегодня вечером? А может, её нашли и готовят погребальный костёр? Ну что ж, вот и ужин.

Глаза защипало, и не от света. Роксбур убрал с него ногу и наклонился. Тёплые руки коснулись щёк Лотти, легко разжали челюсти. Язык опалило, в нос ударил запах жженого мяса.

— Отрекись, и это закончится, Мышиный хвостик.

Тяжело заскрежетала дверь, лязгнул замок. Лотти окутала темнота, успокаивающая, больше не враждебная. Непослушными пальцами он вытащил изо рта обуглившееся тельце, сжал. По коже разошлось тепло.

— Филис… Молю, проснись… — горло сдавил плач. Поднявшись откуда-то из сердца, выбился разрывающим нутро воем.

Тьма обняла его крепче, заговорила с ним голосом брата, пытаясь утешить.

Тельце Пеленейры все еще обжигало ладонь.

Кэдоган, обычно не замечавший Лотти и уже год как заявивший, что отныне его единственный младший брат — это Берни Оссори, стоял на пороге детской и улыбался. Лотти взглянул на кукольный дворец Пеленейры, затем на нетерпеливо притопывающего Кэди, и не устоял. Красноглазая мышка побудет одна совсем немного, а шанса вновь стать младшим братом Кэди может больше и не быть.

Лотти пошёл за ним как заворожённый. Солнце заливало сад и приятно пекло макушку. А что, это вовсе и не его старший брат? Лотти рассказывали о подхолмовом народце, который похищает человеческих детей и подменяет их своими. Юных принцев и принцесс феи особенно любили…

По краям тропинки росли эдельвейсы. Лотти сорвал один бутон и смял его, уставившись в затылок Кэди, но брат даже не обернулся. Значит, был самым настоящим, подменыш бы не стерпел такого! Лотти выбросил цветок. Брат оглянулся и широко улыбнулся, так что Лотти сразу повеселел.

Кузен Берни, он бежал к ним, размахивая какой-то красной тряпкой. Рыжие кудри мальчика смешно подпрыгивали. Лотти заулыбался, как же здорово, они будут играть вместе как настоящие друзья! Берни остановился перед ними и упёрся руками о коленки, тяжело дыша. Тряпка оказалась шапочкой с двумя прорезями.

— Для чего это? — Лотти указал на странную вещицу.

Берни с хохотком расправил её, демонстрируя всё великолепие капюшона палача.

— Красота, а? — Он выглядел таким смешным, когда не скакал со шпагой и не глядел разъярённым медвежонком! За лето он стал выше Лотти почти на голову, хотя и был всего на год старше. Белая кожа раскраснелась от солнца, нос и щёки облепили яркие веснушки, а брови и ресницы так посветлели, будто их не было. — Хочешь посмотреть?

Кэди выступил вперёд и строго глянул на младших братьев:

— Сегодня мы играем в «Слепое правосудие».

Недавно ему исполнилось тринадцать, он загнал своего первого оленя и стал совсем взрослым. Смоляные кудри, почти бронзовая кожа и зелёно-карие озорные глаза — старший принц Блаутура был по-настоящему красив. Лотти уже не раз видел, как девочки строят Кэди глазки и хихикают, но брат на дурочек даже не смотрел.

— Готов ли подсудимый ответить по делам своим? — Кэди посмотрел на Берни.

— Готов, — Берни кивнул, а после этого на секунду сунул в рот палец. Заметив взгляд Лотти, натянуто улыбнулся: — Порез… — Он надел Лотти на голову капюшон палача. — Видишь что-нибудь?

Лотти помотал головой. Потрогал прорези для глаз, которые оказались где-то на щеках. Капюшон плотно облегал лицо, шершавый и пахнущий чем-то солоноватым. Сквозь ткань проглядывало солнце, делая темноту багряной и душной.

— Разве палач не должен видеть подсудимого? — промычал Лотти.

— Но ведь это же слепое правосудие, братец!

Лотти кивнул, ну и глупец же он! Если он и дальше будет задавать глупые вопросы, Кэди и Берни подумают, что он маленький и больше не позовут с собой.

Мальчики взяли Лотти за руки и куда-то повели, предупреждая о поворотах и кочках. Наконец они остановились, кажется, в той части сада, где царили мамины любимые скульптуры из белого мрамора.

— Начинай судить, — старший брат вложил в его руку что-то тяжеловатое.

Лотти поудобнее взялся за рукоять и понял, что у него в руках нож. Должно быть, острый и опасный! Кэди не считал Лотти малышом, раз доверил такое оружие, явно отличающееся от тех ножей, которыми они пользуются за ужином.

Ему надавили на плечи, заставляя опуститься на колени. Сквозь штаны он почувствовал нагревшиеся на солнце камни тропинки.

— Сегодня мы казним злоумышленника, что прокрался в туфельку Альды Уайлс и перепугал девочку до икоты!

Лотти порадовался, что у него на голове эта шапочка, потому что заулыбался. Жаль, он не видел, как испугалась эта девчонка! Она ему никогда не нравилась.

Кэди закатал Лотти правый рукав рубашки, сообщив, что будет направлять руку Правосудия. У брата оказались сильные пальцы, Лотти чуть не ойкнул, когда его рука так плотно обхватила рукоять ножа. По носу скатилась капелька пота. От волнения Лотти чуть не спросил, кого он будет судить, но вовремя опомнился.

Вдруг Кэди нажал ему на руку и резко опустил вниз. Лотти ожидал услышать хруст, какой бывает, когда грызёшь печенье, ведь злоумышленником было какое-то насекомое, но нож воткнулся во что-то мягкое. Под лезвием что-то содрогнулось. Лотти хотел выпустить нож, но брат жёстко напомнил:

— Продолжай судить!

Хлюпнуло, на руку брызнуло что-то тёплое. Лотти со вскриком упал на спину и сорвал непослушный капюшон.

Беломраморную скамейку, на которой вершилось правосудие, затопляла кровь. В алой луже что-то дёрнулось и затихло. Мама боится крови, она очень разозлится, когда узнает, что они заляпали скамейку…

Лотти отполз назад и во что-то уткнулся. Над ним стоял кузен Берни. Он не отрываясь глядел на скамейку, румянец от солнца исчез, даже веснушки померкли на бледном, испуганном лице. Лотти всмотрелся в красную лужу и сглотнул вставший в горле комок. Белая шкурка заляпана кровью, лапки сжаты в кулачки, живот разворочен ударом ножа. Пеленейра и правда убегала сегодня утром…

Лотти подошёл к трупику любимицы, хотел коснуться её, но увидел Кэди. Тот ухмылялся, глядя Лотти в глаза.

— За что? — голос предательски дрогнул.

— Ты наказал злоумышленника. Брось, заведёшь себе очередную Пеленейру.

— Она была одна, мне не нужна другая… ты убил её… зачем?!

— Ты что, не знал, что мыши живут всего год? Пора взрослеть, братец, эта мышка была четвёртая Пеленейра… или пятая.

Глаза защипало. Сжав в руке так и не выпущенный нож, Лотти кинулся на брата. Рукоять плавилась в ладони. Лотти с силой толкнул Кэди и сшиб его с ног. Они повалились на землю, Кэди схватил Лотти за руку. Кровь Пеленейры капнула с лезвия Лотти на шею, это придало решимости.

— Брось нож!

— Я совершаю правосудие! Ты убил мою Пеленейру!

Толчок в бок, оружие вылетело, звякнуло о камни дорожки. Берни оттащил Лотти за рубашку и толкнул в заросли. В лицо ткнулись эдельвейсы. Правая рука ныла. На ней зиял порез. Кровь капала на серебряные лепестки цветов алыми горошинами, но слёзы её размывали, делая почти розовой, как глаза Пеленейры.

Он бережно держал в руках заляпанное кровью тельце. Маленькие ладони, дрожь в пальчиках, Лоутеан ещё совсем ребенок. Бледно-розовый хвостик мышки свисает с мизинца, с него капает кровь. В память о ней он будет держать у себя мышку под таким же именем и дальше, не заметив, как станет для двора сначала мышиным принцем, а потом и мышиным королем. Особенно остро ручное животное заботило брата, но он так и не сказал, почему, за что…

Ее звали Пеленейра, и убил её Лоутеан, пусть его руку и направляли.

Мышка вдруг стала тяжелой, маленький Лотти моргнул. На руках лежал умирающий брат. Таким он запомнился. Белая кожа, мокрые от испарины черные кудри на лбу, блуждающий, мутный взгляд, а на животе страшная, смердящая рана. Лоутеан осторожно опустил его на землю. Живот разворочен так же, как у Пеленейры, пусть это и сделал не кинжал, а когти медведя.

Его звали Айрон-Кэдоган, и убил его…

— … Ваше величество… Лоутеан, вы меня слышите?

Кэди пропал. Лоутеан с усилием разлепил веки, но какой в этом смысл, если за ними такая же темнота? Нет, снова пламя, как же больно глазам…

— Стража, ко мне!

— Приказ герцогини Оссори…

— Кто ваш регент, я или герцогиня Оссори?!

Затопали множество ног. Острая боль вспорола грудь, едва Лоутеан осмелился на вдох.

Кэди что-то шепчет на ухо, не разобрать…

— Ваше высочество, у него кровь на губах. А если это…

— Это болезнь лёгких от холода и сырости. Выполнять приказ. Немедля!

Кровь? Кровь везде, на белой шерсти, на лице брата, на руках Лоутеана. Но он не желал того, что получилось… Только проучить, сбить спесь, добиться, чтобы с ним считались.

Он не хотел быть королем.

Надо открыть глаза. Что, если они подумают, он умер, как это было с Филис? Он жив и она жива! А если она так же всё слышит и не может разомкнуть век? Он справится, он проснётся, он разбудит её, они не посмеют убить её огнём.

— Не троньте Филис… Не троньте…

— Филис никто не причинит вреда.

Лоутеан кивнул. Это был голос Арчибальда Оссори. Сквозь муть и боль удалось различить и его лицо. Виноватые, потухшие карие глаза, а ведь раньше в них светило солнце. Загорелую, огрубевшую от морского воздуха кожу прорезали морщины, особенно на высоком лбу и у глаз. И без того светлые, выгоревшие на солнце волосы коротко острижены. Лоутеан смотрел на отца Берни, а видел сына, хотя в плечах герцог был у?же, ростом выше, но наверняка так же статен, силён, смел и… верен. Чтобы подвигнуть Оссори на предательство, нужно дойти до грани… Но их король смог и это. В висках неприятно заныло от воспоминаний. Морской герцог, Пилигрим Арчи, он всегда казался Лоутеану добрым подданным, пока не дошли вести, что он открывал новые земли, утверждал там свою власть, притом вершил всё это втайне от короны.

— Значит, меня на троне заменяете вы, регент Оссори? Готовите место для сына при живом короле?

Ответом стало молчание. Конечно, морскому герцогу не нравится новая роль, ему куда привычнее стоять на носу корабля, чем сидеть на троне… Но затеянное супругой оказалось для него важней путешествий.

— Арчибальд, что вы здесь делаете? — Лотти попытался облизнуть губы, но язык был сух. — Нижняя тюрьма не место для регента… Или вы тоже прогневили герцогиню?

— Вы теперь в верхних покоях, ваше величество. Я не знал, что… — Оссори губы виновато поджал. «Ваше величество»… Пожалуй, он единственный из заговорщиков, кто продолжал так называть Лоутеана Нейдреборна без издевки.

Лоутеан вдруг понял, что находится в тепле, и вокруг нет запаха гнили и смерти. Он провел рукой по меховому одеялу, осторожно вдохнул теплый, травяной запах комнаты. Над ним виднелся не каменный потолок, а балдахин, и сам он лежал не на сгнившей соломе, а прогретой кровати. Лоутеан не помнил, была ли на нем одежда в каменной тюрьме, но сейчас его одели в чистую сорочку.

— Энтони Аддерли… — спросить жив ли он, Лоутеан не смог. — Ему предоставлена такая же комната? Что говорит его лекарь?

Арчибальд глазами показал на противоположную стену. Значит, Энтони по соседству и его апартаменты похожи на эти, может, даже королевские… Стены с ветреной стороны обшиты деревом, на полу деревянный настил, хоть и вытертый. В большом камине пляшет огонь, освещая богатую лепку вокруг портала и следы от гербов.

— Энтони привели в чувство. Он пока еще слаб телом, но уже силён на поступки. — герцог Оссори улыбнулся. — Позвал замуж мессиру Кернуолт, не держит обиды на Хьюго Аргойла и… Это он рассказал мне, что вы в нижней тюрьме.

Лоутеан кивнул. Горло терзал подступающий кашель, но давать ему волю не хотелось. Верный Энтони… единственный, кто в кошмаре последних недель стал лучше. Или просто явил то, что скрывал раньше? Лоутеан был рад, что Изольда больше не прольёт слез, ведь он смог помочь ей совсем немногим… Слова утешения, новые платья, и только. Его дружба обернулась для неё грязными слухами, но Энтони развеет их, ведь Изольда заслуживала счастья.

— Вас осмотрел лекарь, — напомнил о себе Арчибальд. Он даже отпустил слуг, в комнате были только он и Лоутеан. Боится чужих ушей или привык к матросам? Слуги умели смотреть и слушать, даже болтать. Лоутеан осознал это, когда его тайна о Филис открылась врагам. — Вы пробудете под его присмотром и дальше.

— Лекаря? — Лоутеан закашлялся, жженые травы облегчали дыхание, но ненадолго. — Я не подпущу к себе никого, кто мог знаться с Дезире Оссори. Не в обиду вам, Арчибальд, но болезнь лёгких — это повод помочь королю умереть, а лекарь для этого лучшее средство. — Он замолчал, чтобы перевести дух. В его груди жил огонь, нет, дракон, что пыхтел жаром и царапал горло когтями. Кажется, имя «Нейдреборн» наконец к нему прижилось. Даже Кэдоган не мог похвастаться настоящим драконом внутри. — Я могу доверять вам?

Вместо ответа герцог оправил странного фасона джеркин. Баска выступала плавниками огромной хищной рыбины, Лоутеан видел такую на страницах «Бестиария королевы Розмэри». Послушный жене в моде, в войне, развёрнутой в защиту сына, Арчибальд легко шёл против её воли жены в отношении к опальному королю. Пилигрим оставался для Лоутеана загадкой. Сейчас он уподобился морскому рачку, что прячет опасные клешни в раковине и смотрит на короля печальными глазами. Что вызовет на этом лице бурю?

— Вам что-то нужно? — Рачок не выдержал изучающего взгляда Лоутеана.

— Да. Воды. Я мог без опаски ловить капли влаги в подземелье, но кувшин воды таит угрозу.

Герцог нахмурился, между бровей прорезались две вертикальные морщинки, точь-в-точь как у сына. Он нашёл кувшин воды на сундуке, плеснул в деревянную чащу и выпил за пару глотков.

— Пейте. А я расскажу о том, что я мог бы сделать, будучи регентом…

— Сделать, чтобы заставить меня отречься? Отписать корону Рональду? — Лоутеан осторожно поднёс к губам чашу, руки дрожали как у старика. Прохлада ужалила воспалённое горло, желудок скрутило судорогой, так что чаша выпала из рук.

— Лоутеан? В воде не было яда, я клянусь…

— Это голод, Арчибальд. Так что вы хотите со мной сделать?

Заботливый тюремщик, Оссори-старший выглянул в коридор и потребовал для короля еды. После он тяжело опустился на стул, сам, не призывая слуги, придвинул его ближе к кровати. Регентская цепь претенциозно звякнула.

— Не с вами, со страной. Отныне с вами не случится ничего, что угрожало бы вашей жизни, пока это в моей власти. Я могу лишь надеяться, что церковный суд будет милостив, поймёт ваше горе, если вы найдёте в себе силы отпустить жену… — Регент замолчал.

А у почти бывшего короля не было сил спорить. Он прикрыл глаза. Понять морского герцога было невозможно. Похоже, тот принял жест за одобрение, потому что начал рассказывать о создании государственной системы сбора налогов, с центром в Григиаме, а не в каждом городе, как было заведено при Нейдреборнах, о послаблении в подушных сборах после войны с Эскарлотой и постройки водопровода в Григиаме. Дезире Оссори решила завоевать расположение подданных видимостью звона в их кошельках и чистотой улиц.

— Благородно, Арчибальд, только проследите, чтобы на смену подушному сбору с вдов и детей не пришёл налог на чистоту. А еще следите за Бэйвой. В этом году выпало много снега, а Григиам, в отличие от земель Оссори, отчасти стоит в низине. Так что река снова выйдет из берегов, и вашу систему из труб и сливов будет ждать большое испытание. В прошлый раз она затопила Птичий замок и окрестные кварталы, было много смертей от простудных болезней. — Почувствовав запах еды, Лоутеан приоткрыл глаза и уже не смог отвести их от густого мясного супа, хлебных лепешек с зеленью и обжаренной в меду куропатки с орехами и грибами. Желудок громко заурчал и болезненно сжался. — Мне непонятно ваше стремление держать меня в курсе дел королевства, Арчибальд, но я ценю это. А сейчас, пока я не умер от голода, могу надеяться на вашу компанию? Я всё ещё доверяю только вам.