Глава 16

Странную они представляли собой пару на шумных улицах Форт-Уэрта – главного скотоводческого города штата: великолепно одетая, уверенно шагающая молодая женщина и пожилой мужчина в затрапезной рабочей одежде, с недовольной миной на лице. Впрочем, в этом городе, где жизнь била ключом, можно было встретить кого угодно: и состоятельного владельца ранчо в сапогах с богато расшитыми голенищами и золотыми часами в кармашке жилета, и ковбоя, который только что приехал в Форт-Уэрт, отработав сезон на пастбище, и которому не терпится немного поразвлечься, и репортера с востока, и купца в полосатом костюме и рубашке с целлулоидным воротничком, и даже какого-нибудь индейца или мексиканца в ярком пончо.

В публичных домах отбоя не было от посетителей, салуны работали по двадцать четыре часа в сутки. Время от времени раздавались выстрелы – какой-нибудь ковбой, у которого кровь бурлила в жилах, давал таким образом выход своей энергии. Однако на них никто не обращал внимания, равно как и на восторженные визги проститутки, которую не в меру пылкий поклонник, перебросив через плечо, уносил по пыльной и запруженной людьми и повозками улице в свою комнату.

Джессика деловито перешагнула через какого-то пьяного, развалившегося прямо на тротуаре, одним холодным взглядом стерла нагловатую ухмылку с лица молодого гуртовщика и быстро подобрала юбки, чтобы желтый табачный плевок погонщика мулов, который в самых что ни на есть цветистых выражениях убеждал своих запряженных в повозку питомцев не выскакивать на тротуар, не испачкал ей одежду. В другое время веселая, бурлящая жизнь быстро растущего города показалась бы ей приятным разнообразием после долгих, спокойных месяцев, проведенных в «Трех холмах», но сегодня единственное чувство, которое она испытывала, – это нетерпение. Мрачная физиономия Кейси, вышагивающего рядом, ничуть не улучшала ей настроение.

– Таких страшилищ я отродясь не видывал, – недовольно возвестил он, должно быть, уже в сотый раз. – Издевательство над животными, вот что я вам доложу. Если вы пригоните этих уродов в «Три холма», над нами будет смеяться вся округа.

– Все, хватит об этом! – отрезала Джессика. – Я их купила, они наши, и дело с концом. Завтра утром работники погонят их домой. Можете отправляться вместе с ними. У меня есть еще кое-какие дела в банке, так что я на несколько дней задержусь.

– Нет, мэм, – упрямо возразил Кейси. – Капитан сказал, чтобы я оставался с вами, я и останусь.

– Уверяю, я без вас прекрасно обойдусь.

Кейси одарил Джессику яростным взглядом. Собственно говоря, он давно мог бы от нее уехать, и пусть сама о себе заботится. Он никак не мог прийти в себя от унижения, которое пережил. Нет, подумать только! Не кто-нибудь, а сама хозяйка «Трех холмов», спокойно смешавшись с толпой пастухов, владельцев ранчо к аукционеров, не обращая внимания на царившую вокруг суматоху и резкие запахи скотного двора, хладнокровно осматривает этих отвратительных уродцев, словно и в самом деле знает, что делает, а потом звонким голосом, чтобы все ее слышали, предлагает за них свою цену, гораздо выше той, которую дают мужчины. И самое ужасное в том, что она даже не понимает, что выставляет себя на посмешище. Даже сейчас не видит, что ее провожают полными тщательно замаскированного неодобрения и неприязни взглядами. Женщина, занимающаяся покупкой скота! Слыханное ли дело? Она и Дэниела выставляет на посмешище, а он не только позволяет ей это делать, но даже поощряет. И это самое страшное. Кейси так и подмывало бросить Джессику и этих премерзких животных, которых она называет быками, и уехать – пускай сама с ними разбирается. Но Дэниел приказал ему заботиться о своей жене, и Кейси волей-неволей приходилось подчиняться.

– Я останусь, – хмуро бросил он.

– Отлично, – коротко кивнула Джессика. – В таком случае не могли бы вы сделать мне одолжение? Поезжайте к Кертисесам, поблагодарите их за приглашение и скажите, что я все-таки не смогу его принять. Мне еще нужно будет поработать кое с какими бумагами, прежде чем идти в банк. Ужинать сегодня я буду у себя.

Так, теперь она заставляет его работать курьером. Кейси обиженно поджал губы, однако сдержался и ничего не сказал. Молча коснувшись рукой полей шляпы, он повернулся и зашагал в противоположную сторону выполнять поручение.

Как только он ушел, Джессика облегченно вздохнула и пошла чуть медленнее. На самом деле ей сегодня вечером нечего было делать, но она уже не могла выносить неистового веселья Форт-Уэрта, не говоря уж о гнетущем присутствии Кейси. Вечер, проведенный в отеле, – не такая уж большая плата за тишину и покой, хотя бы незначительные.

Она ужасно скучала по сынишке. До последней минуты не знала, хватит ли у нее сил его покинуть. Хриплые крики, лошадиное ржание, свистки паровоза и стук колес не могли заменить ей звонкого детского смеха и нежного голоска, зовущего свою любимую мамочку. Даже звон разбитой посуды и вслед за этим громкая брань Марии были бы ей сейчас милее, чем оглушительные звуки веселящегося вовсю города. Как же она хотела увидеть своего малыша! Как скучала по его темным кудряшкам, подпрыгивающим на затылке, когда мальчуган мчался по комнате; по озорному блеску изумрудно-зеленых глаз, когда он бывал особенно доволен собой; по нежному запаху кожи; по пухлым ручонкам, которыми он крепко обхватывал маму за шею, когда считал, что она им недовольна! Джессика не представляла, как проведет в разлуке почти целую неделю. И горько улыбнулась, поняв, что ее маленький сынишка, по всей вероятности, нужен ей гораздо больше, чем она ему.

В следующий раз, решила Джессика, она возьмет Джошуа с собой, к этому времени он уже наверняка подрастет… если он, конечно, будет, этот следующий раз. До сих пор она не обнаружила в Форт-Уэрте ничего такого, что бы побудило ее снова приехать в этот город.

Постройка железной дороги способствовала процветанию и росту Форт-Уэрта. Строительство и реконструкция шли полным ходом. Всюду, куда ни кинь взгляд, – строительные леса и брезентовые палатки, в которых селились прибывшие со всех концов страны рабочие. Отели и бордели были до отказа заполнены приезжими. Кто-то решил поселиться в этом городе навсегда, кто-то был проездом, поскольку благодаря железной дороге стало гораздо удобнее добираться с востока на запад, и люди пользовались благами цивилизации, переезжая из одного конца страны в другой. Когда-то Техас был для переселенцев центром мира, а теперь – просто перекрестком дорог, и это навевало грусть. С ростом города все изменилось.

Облегченно вздохнув, Джессика покинула шумную улицу и вошла в относительно тихую гостиницу. Отель, который выбрал для нее Дэниел, считался одним из самых представительных в городе и разительно отличался от салунов и домов терпимости. Комната, которую занимала Джессика, была обставлена очень уютно, если не сказать элегантно. Кровать с красивым покрывалом, письменный стол, шкаф для одежды, в углу – мягкое кресло со скамеечкой для ног. Джессике повезло: ей дали номер, расположенный с северной стороны. В нем царил полумрак и было прохладно.

Скинув полотняный жакет, Джессика подошла к зеркалу, чтобы снять шляпку. Из зеркала на нее взглянуло собственное отражение: раскрасневшаяся, слегка растрепанная молодая женщина, влажные кудри прилипли ко лбу, перья на шляпке устало поникли. Пожав плечами, Джессика стянула с головы шляпку, радуясь тому, что день, по крайней мере, большая его часть, позади. Она швырнула шляпку и жакет на туалетный столик и в этот момент услышала позади себя какой-то шорох.

Джессика круто обернулась и прижала руку к горлу, пытаясь сдержать уже готовый было вырваться крик. Она не могла двинуться с места. Так и стояла, широко раскрыв глаза от страха, чувствуя удары неистово колотящегося сердца.

Из кресла, стоявшего в углу, поднялся какой-то мужчина. Был он высокий, с темной бородой, худощавый и подтянутый. Во всем его облике чувствовалась настороженность, готовность моментально отреагировать на опасность. Его длинные темные волосы спускались до плеч, на шее болтался выцветший платок, одежда – пропыленная и поношенная. Лицо его, с резкими, как гранит, чертами, было темным от загара – лицо человека, который привык ежедневно сталкиваться с опасностью и научился ее распознавать и обходить стороной. А его глаза… его глаза, зеленые, как техасские холмы… когда-то то весело искрившиеся, то метавшие громы и молнии, то глядевшие с нежностью или затуманенные желанием… сейчас они были непроницаемыми, усталыми и старыми как мир.

– Здравствуй, Джессика, – тихо проговорил он. Джессика и сама не знала, сколько времени простояла в оцепенении. И вдруг что-то дрогнуло у нее в груди. Словно внезапно, после долгого заточения, рухнули стены темницы и несчастное, забитое, полное отчаяния существо вдруг вырвалось на волю и, ощутив необыкновенный прилив сил, бросилось навстречу желанной свободе.

– Джейк… – прошептала она. – Джейк! Живой!

Отчаянная, невероятная радость захлестнула все ее существо. Джессика не могла ни говорить, ни дышать. Хотелось броситься к нему, коснуться его рукой, удостовериться, что он и в самом деле здесь, в этой комнате, что это не игра ее воображения.

Джессика с трудом сделала один маленький шажок в его сторону, протянув руку, вне себя от волнения и радости… И остановилась. Джейк… Джейк, который не раз спасал ее от смерти, который держал ее в своих объятиях, который заставил ее понять, ради чего она живет… Джейк, который когда-то был неотъемлемой ее частью, которого она любила страстно, отчаянно… Его больше не было. Теперь перед ней стоял Джейк, которого она не знала. Джейк с темной бородой и тяжелым взглядом, человек, слишком многое повидавший на своем веку, чтобы остаться прежним. Джейк, чье стройное, худощавое тело говорило о трудной борьбе за выживание, из которой он вышел победителем, взяв в союзники лишь решимость… Джейк, этот знакомый незнакомец…

Их разделяло всего несколько шагов, но Джессика поймала себя на том, что не может их преодолеть. Она смотрела на Джейка, а он смотрел на нее, и казалось, даже воздух между ними пронизан напряжением, как перед грозой, и не дает им броситься в объятия друг друга. Джессика поднесла к губам трепещущие пальцы, чтобы сдержать готовый вырваться крик, и почувствовала, как их обожгло горячее, с трудом вырывавшееся дыхание. А сердце все колотилось, сильно, неистово. Она смотрела на Джейка и не могла наглядеться. Одного сознания того, что он здесь, живой и здоровый, было достаточно, чтобы сердце ее наполнилось безудержной радостью. Джейк! Ее Джейк… Впрочем, он уже не ее. Он здесь, но ей не принадлежит.

Джессика отняла руки ото рта, с жадностью вглядываясь в его лицо.

– Что… что ты здесь делаешь? – прошептала она.

Джейк, в свою очередь, был настолько потрясен увиденным, что не мог сдвинуться с места. Джессика… Такая красивая… И совершенно другая. Та Джессика, которую он помнил, была молоденькой девушкой с буйной копной темных волос и огромными голубыми глазами, в грязной мешковатой одежде и с запачканным лицом. Он так долго хранил в памяти этот ее образ, что он стал почти талисманом. Джессика… Невинная и решительная, безрассудно доверчивая и отчаянно храбрая… Джессика… Девушка, которую он любит.

Ее больше не было. Перед Джейком стояла женщина, которую он с трудом узнавал: великолепно одетая, изящная и сдержанная. Волосы закручены на затылке в тугой узел, лишь несколько выбившихся из прически локонов обрамляют лицо. На ней накрахмаленная белая блузка с пышными рукавами и плотно прилегающими манжетами – последний крик моды, – тонкая серая юбка и изящные ботинки из великолепной кожи. Она немного пополнела. Фигура стала более округлой. Взгляд – строже и взрослее. Лицо немного осунулось, вокруг рта появились скорбные морщинки, которых Джейк не помнил, говорившие о перенесенных страданиях. «Как ты жила все это время, Джессика? – с беспокойством подумал Джейк. – Была ли ты счастлива?»

Наверное, не нужно было пытаться ее увидеть. Зря он сюда приехал.

Не сводя с Джессики глаз, Джейк проговорил:

– Я соскучился по дому. Хотелось хоть раз повидать Дэниела.

Джессика не в состоянии была проронить ни слова. Единственное, на что она была способна, – это смотреть на него.

От одного взгляда на Джессику у Джейка перехватило дыхание.

– Ты прекрасно выглядишь, – хриплым голосом проговорил он.

«Как же давно мы не виделись! – подумал он. – Целую жизнь…»

– Ты тоже, – прошептала Джессика. Для нее он и в самом деле выглядел великолепно. Ведь он был ее жизнью, надеждой, ответом на молитвы, которые она возносила Господу в течение многих лет. Ведь он Джейк. Ее Джейк! И он здесь, с ней рядом.

Джейк почувствовал, что сердце его бьется медленно, размеренно, словно оно молчало в течение многих лет и только теперь начало биться. Джессика… Откровенно говоря, он вовсе не собирался ее увидеть. Джейк давным-давно приучил себя к тому, что они больше никогда не встретятся. И даже после того, как она приехала в Форт-Уэрт с Кейси и без Дэниела, он поклялся, что не подойдет к ней, будет держаться от нее подальше…

Он увидел, как глаза ее наполнились болью. Срывающимся голосом, в котором слышались самые разнообразные чувства – и жалость, и отчаяние, и нежность, – Джессика прошептала:

– О Джейк! Где же ты был? – Ей хотелось броситься к нему, но она сдержалась. Лишь еще пристальнее впилась взглядом в его лицо. – Что делал?

Лицо Джейка оставалось непроницаемым. Он долго смотрел на нее, потом ответил:

– Просто жил.

Джессика почувствовала, будто сердце ее разрывается на части.

Прошло несколько томительных секунд. Джейку очень хотелось прикоснуться к ней. Просто протянуть руку, дотронуться до нее, почувствовать, что она и в самом деле существует. Он настолько страстно этого хотел, что у него заболели глаза, перехватило дыхание, но он не мог заставить себя протянуть руку.

– Говорят, Дэниел преуспевает. – Голос Джейка звучал сдавленно и несколько странно, словно чужой.

– Да, – едва выдохнула Джессика. Она словно оцепенела. Не в силах была сдвинуться с места. Только глаза, горевшие огнем, были живыми на застывшем, казавшемся маской лице. – Мы… думаем, что его изберут на второй срок.

– Это хорошо. – Слова пронеслись между ними как пушинки, подхваченные летним ветерком. – Именно этого он всегда хотел.

– Он… очень счастлив.

Джессика и сама не понимала, о чем говорит. А в голове билась одна мысль: «Он не может здесь оставаться. Он должен уйти. Иначе его арестуют».

– Хорошо. – Именно это Джейк и хотел знать. Именно поэтому пришел сюда. Теперь он должен уходить. Ему нельзя здесь оставаться.

Однако он заставил себя собраться с мыслями и продолжить разговор.

– Как дела на ранчо?

– Хорошо. – Джессика чувствовала, что в горле у нее пересохло. Сердце билось в груди с такой силой, что, казалось, заставляло колыхаться легкую ткань блузки. А в глазах Джейка, где-то в глубине и видимый только ей, вспыхнул огонь, яростный, страстный, такой же, какой снедал и ее. – Я только что приобрела бычков. Брахманской породы.

Губы Джейка тронула едва заметная улыбка, настолько неуловимая, что Джессике на мгновение даже показалось, что она ее придумала.

– Я слышал.

И внезапно Джейк почувствовал, как внутри зарождается желание, такое мощное, яростное и всепоглощающее, что перехватило дыхание и ему пришлось призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы укротить его. Он не должен ему поддаваться. Джессика принадлежит другому мужчине. А он, Джейк, должен уйти. Здесь ему делать нечего.

Но он не мог заставить себя сдвинуться с места. В горле пересохло, тело было напряжено до предела.

– Мне только нужно было знать… – Джейк запнулся. Он смотрел на Джессику не отрываясь. Как же он ее хотел! Тогда у него было бы чем жить те долгие недели, месяцы, годы, поджидающие его впереди. – Что у тебя все в порядке, – закончил он.

«Не уходи, Джейк… Не уходи… «– мысленно взмолилась Джессика.

– У меня все хорошо, – прошептала она.

– Я рад, – хрипло прошептал он в ответ. Он понимал, что пора уходить, но не мог даже отвести от Джессики глаз.

Джессика поняла, что должна найти в себе силы сама сказать об этом. Она должна это сделать. Обязана!

– Тебе опасно здесь оставаться, – дрогнувшим голосом проговорила она, хотя все в ее душе восставало против этих слов и того, что за ними последует.

Джейк глубоко вздохнул, чувствуя в груди нарастающую боль.

– Да. Я должен идти.

Все. Слова сказаны. Он шагнул к двери. «Пускай уходит…» Джессика изо всех сил стиснула руки в кулаки.

Джейк взялся за ручку двери. «Не отпускай меня…»

– Джейк!

Джессика бросилась к двери, сама не понимая, что делает. Она коснулась его руки и, взглянув в его глаза, почувствовала, как пламя, полыхавшее в них, перекинулось на нее. А у Джейка было такое ощущение, будто руку его ожгло огнем. Он наклонил голову, и губы их встретились.

Это должен был быть короткий прощальный поцелуй. Последнее прикосновение друг к другу, только и всего… А он получился жадным, страстным, всепоглощающим. Джессика обеими руками обхватила Джейка за шею, а он прижал ее к себе с такой силой, что ей стало больно. Губы его впились в ее губы, тело вжалось в ее тело. Страсть вспыхнула в них обоих таким яростным огнем, что погасить ее оказалось не под силу ни ей, ни ему. Наконец они разжали объятия и стояли, пожирая друг друга взглядами. И ничего нельзя было прочесть в их глазах, ничего… кроме ничем не прикрытой, бесстыдной правды.

Джессика отступила на шаг назад. Руки ее медленно потянулись к пуговицам на блузке.

Целый фейерверк чувств вспыхнул в Джейке, когда он шагнул к кровати. Ему казалось, будто все, что с ним происходит, ему только снится. Мягкая пуховая перина, запах солнца и накрахмаленной чистой ткани. Трепещущая, чуть влажноватая кожа Джессики под его дрожащими пальцами, ее темные волосы, разметавшиеся по подушке сверкающим темным водопадом. Ее зардевшееся лицо, искаженное гримасой желания. Ему хотелось целовать это лицо, только его одно, снова и снова, но, захваченный водоворотом страсти, единственное, что Джейк мог, – это исступленно прижиматься губами к губам Джессики. Руки его забродили по ее телу, такому мягкому, округлому, трепетному, бархатистому. Он нее исходил нежный аромат, сводивший Джейка с ума. И она ласкала его, как же она его ласкала…

Джессика медленно прошлась руками по спине Джейка, заново открывая для себя каждый участочек его тела, желая убедиться, что он и в самом деле здесь, с ней рядом. Вот пальцы Джессики коснулись его шеи, слегка запутавшись в длинных волосах, пробежали по спине, добрались до упругих ягодиц и жадно, бесстыдно сжали их. Дыхание ее с трудом вырывалось изо рта в перерыве между страстными поцелуями, и ей хотелось, чтобы Джейк целовал ее еще и еще. Какая же у него бархатистая кожа, какое же крепкое тело! Бедра его с силой вжимались в ее бедра, руки исступленно ласкали ее, губы пили из ее губ. Джейк… Джейк, которого она считала мертвым, живой и невредимый… Джейк, который вернулся к ней… Джейк, настоящий, сильный и крепкий. Джессика чувствовала себя опьяненной им, ослепленной им. Сердце ее бешено колотилось в груди, каждая клеточка ее тела требовала ласки. Джейк… Ее Джейк… Только он, и никто другой…

Ему хотелось переласкать и перецеловать все ее тело, погрузиться в пучину страсти и остаться там навсегда. Сердце его гулко стучало в груди, и казалось, от стука этого сотрясается все его тело, уже охваченное всепоглощающим огнем. В течение долгих лет, состоявших из бесконечных дней и ночей, он носил в себе этот огонь, пытаясь подавить его, забыть его, отстраниться от него, однако это ему так и не удалось, и теперь огонь этот вспыхнул с невиданной мощью, укротить который Джейку оказалось не под силу. Ему хотелось продлить сладостный момент, предшествующий обладанию, до конца насладиться упоительными ласками, блаженными поцелуями, но стройные ноги Джессики уже раскинулись, призывая его войти во влажный, горячий центр, созданный для того, чтобы дарить невиданное наслаждение, и Джейк с радостью подчинился. Ничего, кроме яростного желания и возможности его удовлетворить, больше не существовало для него в эту минуту. И Джейк с силой вошел в Джессику.

Он почувствовал, как она вздрогнула всем телом, услышал ее сдавленный крик и понял, что ей больно, но желание его оказалось столь сильным, что Джейк не смог ни остановиться, ни отстраниться. Он всем телом прильнул к Джессике, вонзаясь в нее все глубже и глубже, и она выгнулась всем телом, приникая к нему все теснее, обвив ногами его поясницу. Крик боли постепенно превратился в тихий стон, полный невыразимого блаженства. Джейк почувствовал, как ногти Джессики вонзаются ему в спину, как, оторвавшись от его рта, она впивается губами ему в плечо, как руки ее притягивают его к себе все теснее и теснее, хотя он уже при всем желании не мог бы от нее отстраниться. Дыхание с трудом вырывалось у Джейка из груди; сердце трепетало, словно птичка, пойманная в клетку; в голове не было ни единой мысли, кроме одной – удовлетворить неистовое желание. Наконец, в очередной раз с силой вонзившись в нее, Джейк почувствовал, что больше не выдержит. Переполнявшая его страсть хлынула наружу, и он содрогнулся, давая ей выход. Тяжело дыша, он исступленно приник к Джессике как к живительному источнику, дававшему силы, и Джессика затрепетала, чувствуя, что страсть, переполнявшая Джейка, передается и ей.

Так лежали они, прильнув друг к другу, чувствуя, что тела их по-прежнему пышут жаром, дыхание смешивается, сердца бьются в унисон. Они не в силах были разжать объятия. Никак не могли поверить, что блаженные мгновения любви, которые они только что испытали – как и многое в их жизни, – остались позади и вскоре превратятся лишь в воспоминания.

Наконец Джейк дрожащей рукой принялся гладить влажное, раскрасневшееся лицо Джессики. Он попытался выйти из нее, но Джессика запротестовала, и Джейк тут же заключил ее в свои объятия, крепко прижав к груди и обхватив руками и ногами. Джессика чувствовала, как сильно бьется его сердце, как его горячее дыхание опаляет ее лицо. Как же она его любит! Годы, проведенные без него, казались ей теперь прожитыми напрасно. Она не жила, а просто существовала, это была не жизнь, а лишь жалкое ее подобие. Джессика чувствовала себя страшно уставшей, опустошенной, но впервые за последние три года живой. Ее ум, сердце и душа были полны им, Джейком.

Джессика подняла голову и взглянула на него. Как это удивительно, что самые сокровенные мечты, которые она так ревностно хранила в самых затаенных уголках души, вдруг стали явью! Она легонько коснулась кончиками пальцев его густой шелковистой бороды, ощущая под ней такие знакомые контуры лица. Джейк… Совсем другой… И все-таки Джейк. Ее Джейк. Джессика провела рукой по сеточке морщин, притулившихся в уголках закрытых глаз. Они показались ей более глубокими, чем три года назад – солнце, ветер и нелегкая жизнь сделали свое черное дело, – но лицо Джейка не было уже таким суровым, как в момент встречи, губы не настолько плотно сжаты, брови уже не хмурились сердито. Джессика коснулась ладонью его губ, и ее возлюбленный запечатлел на ее руке поцелуй.

– Я люблю тебя, – прошептала она. – Все эти три года, каждый день и каждую ночь, я любила тебя.

Джейк открыл глаза. Они сияли счастьем и чувствами, которые не передать словами и которые он тем не менее попытался выразить.

– А ты все эти годы была постоянно со мной, – проговорил он хрипловатым голосом, пожирая глазами ее лицо, желая удостовериться, что Джессика и в самом деле здесь, с ним, рядом, что она ему не приснилась. – Я пытался ускакать от тебя, но ты как призрак ехала со мной рядом…

– Как я только могла подумать, что смогу жить без тебя… – проговорила Джессика, и голос ее дрогнул.

– Джессика, слава Богу, я тебя нашел! – порывисто воскликнул он.

В едином порыве они стиснули друг друга в объятиях. Джейк зарылся лицом в ее волосы, Джессика спрятала лицо у него на плече. Закрыв глаза, они так крепко обняли друг друга, что заболели руки, но и этого им было мало, хотелось прильнуть друг к другу еще теснее.

– Я не могу тебя больше терять, – прошептал Джейк.

– Я не смогу тебя отпустить.

Но мало-помалу правда, от которой нельзя было скрыться, начала надвигаться на них, неся с собой отчаяние, загородиться от которого они не могли, как ни старались. Наконец Джейк разжал объятия и сел. Джессике не оставалось ничего другого, как отпустить его.

Несколько секунд он сидел на краешке кровати, повернувшись к Джессике спиной. Джессика изо всех сил вцепилась в сбившиеся простыни руками, чтобы не схватить Джейка за плечи и снова не притянуть к себе. «Не уходи, – билась в голове единственная мысль. – Не уходи… Не сейчас, только не сейчас».

Джейк встал, но лишь затем, чтобы взять свою одежду. Он натянул штаны, однако застегивать их не стал. Подойдя к креслу, на котором оставил рубашку, он порылся в кармане и выудил кисет с табаком и бумагу. По-прежнему не оборачиваясь, тихо спросил:

– Дэниел знает?

Знает ли Дэниел? Джессика почувствовала себя так, словно сверкнула молния, разверзлись небеса, и на землю хлынул благодатный дождь: Джошуа, со спутанными черными кудрями и смеющимися зелеными глазами… Джошуа – подарок, преподнесенный ей Джейком, который даже не подозревает, что у него есть сын.

Джессика потянулась было к Джейку, намереваясь преподнести ему эту радостную весть. Она уже вдохнула в себя побольше воздуха… и остановилась. Перед глазами, вытесняя друг друга, начали вставать самые разнообразные картины. Вот Джошуа гордо восседает на отцовском плече. Вот он, заливаясь звонким, счастливым смехом, бросается в объятия Дэниела. Вот Дэниел смотрит на нее, Джессику, и глаза его наливаются ненавистью при одном упоминании имени Джейка. Вот Джейк, худощавый, мускулистый и напряженный, словно натянутая струна. Человек, которому ее любовь принесла такие страдания. Что он предпримет, если она ему скажет? Что подумает?

Он поедет в «Три холма», в этом нет никакого сомнения, и постарается увидеться с сыном. И если его не убьют рейнджеры, то это сделает Дэниел.

Отголосок здравого смысла, с каждой секундой все больше набиравший силу, подсказал Джессике, что ей не следует торопиться, нужно подумать хорошенько, прежде чем выкладывать Джейку всю правду, поскольку от этой правды зависит не одна жизнь.

– Да, – услышала она свой собственный голос.

Джейк глубоко вздохнул. Негнущимися пальцами он кое-как скрутил сигару, чиркнул спичкой. Как странно! Когда он в последний раз видел Джессику, чувство вины по отношению к своему брату, которого он любил искренно и нежно, постоянно терзало ему душу. Ведь он соблазнил его жену! Теперь, по прошествии трех лет, он вновь сделал то же самое, однако не ощущал ни тени стыда. Ощущение вины осталось, Джейку не удалось подавить его, но каким бледным оно казалось в свете всех страданий, которые он перенес за последние годы ради брата и его жены.

И теперь Джейку впервые пришла в голову мысль, что, быть может, они с Джессикой приняли неверное решение тогда, три года назад. Мысль эта, новая и неожиданная, потрясла его до глубины души. Все это время он убеждал себя в том, что у него не было выбора: закон и собственный кодекс чести вынуждали его вернуть Джессику ее законному мужу и уехать из Техаса куда глаза глядят. Но разве может быть верным решение, принесшее столько боли стольким людям? И ему самому, и Джессике, и Дэниелу, которому приходилось жить, зная о неверности жены и предательстве брата.

«Нет, – подумал Джейк, расправляя плечи, невольно напрягая при этом мышцы шеи. – Нет, мы поступили правильно. Это было самое лучшее, что мы могли сделать. Да что там самое лучшее! Единственное! Джессика, скажи, что я прав…»

Однако Джессика сдавленным голосом, полным горя и какой-то отчаянной решимости, лишь проговорила:

– Ты не можешь больше так жить.

Глубоко затянувшись, Джейк уставился в окно. Внизу бурлила шумная городская жизнь. Десятки людей смеялись, разговаривали, ходили взад-вперед… и любой из них мог выстрелить ему в спину, едва он ступит за порог этой комнаты, только для того, чтобы получить награду. Знакомая картина, знакомое ощущение…

– У меня нет выбора, – безжизненным голосом отозвался он.

Ну почему перед ними постоянно встает проблема выбора? Почему им вечно приходится от нее зависеть? Из-за этой проклятой проблемы Джошуа никогда не узнает, кто его настоящий отец, а Джейк – что у него есть сын. Пока Джейку приходится скрываться от правосудия – хотя он и не совершил никакого преступления – и от любимого брата, у них нет выбора. Но если бы он был свободен… Господи, если бы он был свободен! Да, но было бы ей тогда легче сделать выбор? Джессика не знала.

Она села в постели, плотно завернувшись в простыню. В душе ее клокотали отчаяние и надежда.

– Джейк, мы должны рассказать правду. Прошло три года, страсти улеглись. В Дабл-Спрингс сейчас новый шериф. Даже законы, и те изменились. Если… если бы я съездила в Дабл-Спрингс, может быть, мне удалось бы найти кого-нибудь, кто что-то видел, кто знает правду… – Голос Джессики прервался. Глаза ее с мольбой взирали на Джейка. – Джейк, мы должны хотя бы попытаться.

Он медленно обернулся. Лицо его казалось непроницаемым.

– А если нам это не удастся? – спокойно спросил он, однако хрипловатый голос выдал сдерживаемое волнение. – Ты закончишь свои дни в тюрьме, а меня повесят.

И никто из них не увидит своего сына. Как же выбрать между человеком, которого она любит, и сыном – самым дорогим, что у этого человека есть и о чем он даже не подозревает?

Джессика побледнела. Плотно сжав губы, она изо всех сил вцепилась в простыню.

– Значит, так ничего и не изменилось? – с горечью спросила она, и голос ее дрогнул.

Как же ему хотелось заключить ее в объятия, прижать к своей груди, стереть с ее лица это выражение боли и отчаяния, сказать, что все будет хорошо! Но он давным-давно понял, что от правды не убежишь, как бы тебе этого ни хотелось.

– Ничего, – лишь проговорил он, хотя признание это разрывало ему сердце.

Джессика долго молча смотрела на него. На его голую грудь, поникшие плечи, на темные волосы, видневшиеся на том месте, где распахнулись незастегнутые брюки. Лицо его было грустным, в глазах пустота. Все изменилось. И не изменилось ничего…

Глаза Джессики наполнились слезами. Губы задрожали. Медленно протянув к Джейку руки, она прошептала:

– Люби меня.

Он подошел к ней. Вновь они приникли друг к другу, в очередной раз стараясь убедить себя, что этот короткий миг будет длиться вечно. Они попытались забыть о прошлом, не думать о будущем, раствориться друг в друге. Этого было недостаточно, но в данный момент ничего лучшего они сделать не могли.

Загрузка...