Ярко пылая

Огневая точка молчала, огонь по-прежнему светился вдоль тонкой открытой линии. Элинор наполовину свесилась через борт. Битва бушевала далеко впереди... Но так ли слишком далеко? Она потянулась, чтобы подобраться к ближайшему пиратскому кораблю и почувствовала облегчение, и яростное наслаждение, когда палуба осветилась пламенем.

Огонь на палубе погас. Дьюдни.

Элинор во второй раз подожгла палубу и потянулась к ней, почувствовав давление, откидывающее назад, как будто она и Дьюдни были на противоположных сторонах одной двери, соперничая, чтобы увидеть, кто первым может открыть ее. Она чувствовала, как огонь перекручивался, искажался в своем конфликте, чтобы решить, какому хозяину служить, но это была бы не она, если позволила бы этому человеку победить ее.

Давление исчезло так резко, что она схватилась за борт, чтобы не упасть. Она закричала о своем триумфе, любой мог услышать ее над остальными боевыми криками.

Затем, вдалеке, Элинор увидела, что на палубе «Эскордии» вспыхнул пожар, и на поврежденных мачтах и ​​парусах «Колесницы» тоже. Девушка разрешила управлять своим огнем, чтобы погасить новые, и почувствовала, как вышла из себя. В ярости она снова зажгла пламя и увидела, что на кораблях ВМФ снова появились те же пожары, и все трое погасли, когда она и Дьюдни повторили свой ужасный танец. Они могут соперничать всю ночь, но нет, пиратский корабль снова был вне ее досягаемости, потому что «Афина» двигалась дальше в море.

Она бросила атаку и помчалась по палубе, чтобы найти Рамси, который исчез.

- Почему мы уходим? - потребовала она ответ от рулевого.

- Коминь, - сказал он хриплым голосом, едва слышимым над пушечным огнем. - «Колесница» Текина.

- Но «Колесница» не может двигаться! Мы уходим слишком далеко, мистер Уинн! Я не могу сжечь их такого расстояния!

- Вам придется подождать, - произнес Рамси из-за спины, взяв ее за плечи и твердо отталкивая. - Оставайтесь внизу, пока не позову вас.

- Я не останусь внизу!

- Вы будете подчиняться приказам, мисс Пемброук, или вы получите много народа, убитого вашей непоколебимостью! Не думайте, что вы - единственное оружие в этом бою! - глаза Рамси вспыхнули, единственная яркая вещь в этом тусклом мире, и ей показалось, что он ударил ее.

Он сказал, что я не оружие. Полагаю, он ошибся.

Не дожидаясь других слов, она сбежала по лестнице в большую каюту, где прислонилась к оконной раме в попытке разглядеть то, что горит.

Она проклинала себя, не понимая морских сражений, свою неспособность в целом проанализировать маневры кораблей, непонимание того, что это значит, потому что она была бесполезной на таком расстоянии и в любом случае не понимала стратегии. Все, что она знала, было то, что «Колесница», конечно, тонула и не могла спастись. «Афина» была вынуждена держаться подальше от битвы, и Элинор не смогла бы сражаться, и для всех, кого она знала, Рамси предстанет перед военным судом и будет повешен за то, что не стал драться с пиратами. И она ничего не могла с этим поделать.

Нет. Она найдет еще один выход.

Прежде чем Элинор могла до конца смогла сформулировать мысль, она оставила большую каюту и спустилась в кают-компанию и офицерскую оружейную, расталкивая моряков, которые несли своих раненых товарищей вниз или бежали вверх по лестнице, вновь исцелившись, чтобы вернуться в бой. Хейс был в процессе лечения чьей-то сломанной ноги.

Звуки сражения были здесь такими же, громкими, как и снаружи, лишь крики раненых не резали слух. Элинор увидела бледные лица и услышала несколько стонов. Но получившие более тяжелые травмы, были без сознания, Хейс лечил их на ощупь. Судно снова накренилось, из-за чего Элинор была вынуждена схватиться за дверной косяк.

- Доктор Хейс, я ищу мистера Херви, - сказала она.

- Я здесь, Элинор, - голос Стратфорда, раздался из-за ее спины. - Что вы здесь делаете?

- Мне нужно поговорить с вами о чем-то важном, - ответила Элинор, подталкивая его в оружейную, в тихую тьму пустой палубы, где звуки сражения и смерти заглушили опалубка и море. - Стратфорд, мне нужно, чтобы вы перенесли меня на берег.

- Вы с ума сошли? Я не возьму вас. У капитана будет припадок, и нас обоих убьют.

- Нет. Не убьют. Их корабли все уходят из гавани, и там не останется никого. И даже если бы были, это было не важно, потому что наш флот будет уничтожен, если не удается сжечь эти корабли, а я не могу добраться до них отсюда. К тому времени, когда «Афина» вернется, будет слишком поздно для многих. Пожалуйста, Стратфорд. Это займет всего несколько минут. Полчаса в худшем случае, и никто не будет стрелять в нас.

- Нет. Элинор, нет. Капитан не допустит этого

- Капитан сказал мне, чтобы я проявила инициативу.

- Он не хотел лезть в сражение.

- Я оружие, Стратфорд. В середине боя, где я должна вступить, - она почувствовала, как огонь затих внутри ее и ждет, чтобы быть направленным на врага.

Стратфорд вцепился в свои волосы обеими руками и отвернулся от нее.

- Почему вы не можете подождать, пока мы снова будем в пределах диапазона? Это не может быть так долго.

Элинор взмолилась, Стратфорд смотрел на нее в изумлении.

- Пойдемте со мной, - сказала она и потянула его вверх по лестнице на палубу, а затем потащила ближе к носу, пока они не оказались вне поля зрения на шканцах. - Смотрите, - она махнула рукой в сторону дальнего боя, - они гибнут, и все, что мы можем сделать, это смотреть. Я не могу стоять в стороне и позволить этому случиться. Пожалуйста, Стратфорд.

Стратфорд положил обе руки на перекладину и посмотрел вниз на воду. Теперь, когда «Афина» была вне огневой линии, ее пробоины в основном были заделаны, уровень шума снизился значительно, несмотря на крики команды, которые летели по воздуху и имели особую остроту. Запах пороха, его остатки, которые жгли ей глаза, заставили чувствовать как будто она стоит в рядах тех далеких бойцов, пошатываясь под ударом очередной атаки.

- Что насчет Поджигающих?- спросил Стратфорд.

- Мне будет проще сражаться с ним, если я буду за пределами моей досягаемости, - ответила Элинор, надеясь, что ее слова окажутся правдой.

Стратфорд покачал головой.

- Чему быть, тому не миновать. Не геройствуйте, ладно? И если я получу выговор от капитана, я свалю все это на вас.

- Ваше поведение определенно радует меня. Спасибо, Стратфорд.

Он пожал плечами, снова покачав головой, и обнял ее за талию.

- Никогда не промахивался с пассажиром раньше, - сказал он. - Возможно, лучше закрыть глаза, иначе получите головокружение.

Прежде чем Элинор смогла вдохнуть, чтобы ответить, она почувствовала на мгновение иллюзию, что падает. Как она забыла про падение? Она закрыла рот рукой, чтобы сдержать крик. Затем гавань и корабли стали ближе, и она снова падает. Это выглядело, как если бы порт скакал к ним, мигая, как гигантская жаба, с береговыми линия рта и скалами, возвышающимися вокруг нее бородавками на спине. У Элинор не закружилась голова, но она боялась закрыть глаза, боялась, что Стратфорд, возможно, перенапряжется или упадет или что-то еще, что сделает эту авантюру бессмысленной.

Затем они подобрались ближе к земле, до которой оставался лишь фут. Элинор споткнулась, но собралась с силами, прежде упасть ничком. Они стояли у самой кромки воды, напротив входа крепости, Элинор узнала ее, по чертежам Провидцев.

Несмотря на то, что шум сражения на берегу был слышен сильнее, чем на «Афине», тут было довольно спокойно, так что крепость и окружающие ее хижины могли оказаться, хоть и маленькой, но тихой островной местностью. На пляже совсем не было песка. Край утеса опускался вниз под очень сильным углом, не так, как это обычно бывает на пляже. Вместо песка была галька, которая под тонкой подошвой обуви Элинор казалась твердой и грубой. Чуть выше находилась по-прежнему тихая гавань. По этой гавани шел отставший от других огромный корабль, который палил из носового орудия в темноту.

- Открывайте огонь, и держитесь в стороне, - сказал Стратфорд, нервно озираясь по сторонам. - Это странное место.

- Я знаю, - Элинор вытянула руку, проверяя свои пределы. Ее расчеты были верны. Все корабли находились достаточно близко. К сожалению, она не смогла сжечь их все сразу, но от этой идеи по позвоночнику прошла колющая боль. Поэтому она сосредоточилась на ближайшем из судов, рассуждая о том, как вытащить Дьюдни из того места, где он прятался.

Палуба послушно начала гореть по всей длине, и вскоре отдаленные торжественные крики превратились в крики боли. Она позволила ему сгореть за минуту. Дьюдни не было. Она обратила свое внимание на другой корабль и заволновалась. Это было слишком легко. Необычный Пожирающий должен был быть где-то рядом. Ни один из кораблей ВМФ не загорелся, так что он мог делать?

Стратфорд вмешался и схватил ее за локоть.

- Элинор, нам нужно...

Она услышала несколько далеких звуков, и Стратфорд всхлипнул и повалился, потянув за собой Элинор.

- Что ... - начала она, освободившись от рук Стратфорда, затем сказала: - Стратфорд, вставайте. Вставайте!

Он посмотрел на нее, его глаза стали огромными и стеклянными в тусклом свете от далекого горящего корабля, и беззвучно шевелил губами.

- Назад... - сказал он.

На это раз хлопки были громче, раздавались все ближе и чаще. Но на самом деле вели огонь из мушкетов. Элинор отвела взгляд от Стратфорда и увидела, как в их сторону бежали темные фигуры, что-то невнятно крича. Пираты, но... о, нет, они появлялись из оборонительных позиций. Было так темно и тихо, что она совсем забыла о том, что крепость была полна пиратов, на случай, если флот попадет в гавань, и сейчас они все направлялись прямо к ним.

Она потянула за руку Стратфорда, пытаясь помочь ему подняться, и он оперся на камни левой рукой, отталкивая ее.

- Нам нужно вернуться на «Афину», - сказала она, - пожалуйста, Стратфорд, я знаю, что вы сможее это сделать, пожалуйста, не сдавайтесь!

Он снова посмотрел на нее, сказал:

- Попробуй... завтра...

Затем вес его руки изменился, показав, что он уходит. Элинор схватилась за руку. Если бы она держалась достаточно крепко, он бы вернулся. Он всегда возвращался.

Шум от топота по голым скалам все приближался. В любом случае она начала понимать достаточно из того, о чем говорили пираты. Они поняли, что она одинокая и беззащитная девушка, что они пристрелили ее друга, и теперь хотели поразвлечься с ней.

Она выпустила руку Стратфорда, встала и повернулась лицом к мужчинам, которые остановились и толкали друг друга, как бы спрашивая, кто будет с ней веселиться первым. Они казались человекообразными тенями в ее затуманенном мозгу. Тени в темноте, и тело Стратфорда все еще было теплым у ног. Ее боль и чувство вины за то, что она несет ответственность за своего друга, даже находящегося здесь, в этом богом забытом месте, чтобы его расстреляли, стали яростью.

У мужчин даже не было времени закричать, прежде чем она превратила их в белый огонь, чистый белый, без следов желтого или оранжевого цвета. Стало приятно, утешительно, и она опустилась на колени у Стратфорда и похлопала его по руке.

- Простите меня, - прошептала она. - Я хочу, чтобы мои извинения были услышаны.

Затем она встала и задумалась над белым огнем. Это было некрасиво. Это было похоже на кость и белую золу, и это казалось отчаянием, и казалось, что оно подпитывается чем-то другим, кроме тел людей, которых он потреблял. Элинор смотрела на них, не в силах думать, не в силах скорбеть, пока не вышла из этого состояния, так резко, как будто этого никогда не было.

Отстранено Элинор увидела, что за кучами пепла и искривленного оружия, в котором было шесть пиратов, стоял босиком молодой человек, подросток, одетый в слишком длинные брюки и подпоясанный веревкой, в разорванной полосатой рубашке без рукавов. На нем был шарф, накрученный вокруг головы, а длинные темные волосы спадали на его плечи. Он стоял, засунув большие пальцы за пояс, хотя жест выглядел вызывающе неловко, как будто мальчик не знал, что делать с руками. Глаза у него были большие и очень темные, как будто у него не было зрачков, и они не отрывались от нее в беспокойной тишине.

- Мне нравится твой огонь, - сказал Дьюдни.

Глава

двадцать третья, в которой Элинор выпускает огонь

- Почему ты не на корабле? - спросила Элинор. Это было единственное, что пришло в голову. Стоя над телом Стратфорда, другие вопросы, такие как «Кто ты? И почему ты так молод?» казались неуместными.

- Мистер Эванс не любит меня, я пугаю экипаж, - сказал Дьюдни. Он провел большими пальцами по поясу. - Потерянный след, где я находился, однажды потопил один из своих кораблей. Ты знаешь, как оно бывает. Они берут меня только, если он стреляет в кого-то, чтобы заставить повиноваться.

Элинор кивнула, думая: «Если я соглашусь с ним, он будет продолжать говорить, и я могу определить, как убить его, пока он не убьет меня. Прошло слишком много времени. Пиратские корабли двигались дальше».

- Как господин Эванс узнал, что флот идет? - сказала она.

Черные глаза Дьюдни уставились куда-то за плечо Элинор, затем снова сосредоточились на ее лице.

- У него были часовые, которые следили за побережьем Сен-Доминго, когда корабли ВМФ исчезли из его видимости. Не всегда нужно зрение, чтобы знать, что происходит. Ты когда-нибудь сжигала человека изнутри? - он приятно улыбнулся, как будто они говорили о красотах природы, которые их окружали.

- Я - нет, - ответила Элинор. «Обычные часовые. Такая глупая ошибка», - подумала она, желая, взять Дарранта за воротник и притащить его туда, где он мог наблюдать за разрушениями, которое натворил своим глупым планом.

Улыбка Дьюдни дрогнула.

- Почему бы и нет? - спросил он.

Она поняла, что он сумасшедший, и ее сердце начало биться быстрее, перейдя в галоп.

- Я не знала, что это возможно, - сказала она, максимально честно, надеясь, что он поверит ей.

- Я могу показать тебе, - сказал он, его улыбка стала шире. - Мы могли бы попробовать на одном из капитанов ВМФ. Эванс отдаст мне их, когда он закончит с ними.

- Я бы предпочла другую цель.

В любой момент он направил бы свой огонь к ней, и девушка была уверена, что он может найти способ сжечь ее, несмотря на иммунитет. Она готовилась к контратаке, позволяя огню внутри подниматься и гореть горячее.

- Тогда пирата, - сказал Дьюдни, пожав плечами. - Они не такие, как мы. Не важно, кто.

Элинор предположила, что чувствует, как корабли ускользают, хотя она не могла позволить себе посмотреть, правда ли это.

- Разве мы так отличаемся от них?

Улыбка Дьюдни застыла.

- Ты этого не понимаешь, - ответил он, и Элинор объяло огнем в тот момент, когда он нанес удар.

На данный момент было прохладно, мерцающая синева и чернота, огонь был только потому, что ее сердце знало это, потому что он напоминал земной огонь, как и ее белые костры. Она чувствовала, как он бьет ее, ища способ прорваться сквозь защиту. Она чувствовала, что ее собственный огонь делает то же самое с Дьюдни, рубином, лари и золотом, а опал пытается его уничтожить. Боль охватила ее, пытаясь атаковать и защищаться одновременно, она попыталась сделать шаг к нему, и черный огонь ударил ее, достаточно сильно, чтобы заставить кричать от боли.

Огонь Дьюдни был давлением, которое угрожало вдавить ее в землю, как гвоздь в мягкий лес, и ее позвоночник просил остановиться, остановиться сейчас, прежде чем он щелкнул. Она непроизвольно отступила назад, чтобы сохранить равновесие, и ее нога прижалась к чему-то мягкому. Стратфорд. Ее дорогой друг, который принял ее аргументы и умер за нее, и ее мгновенная печаль превратилась в гнев. Если бы она сдалась, если бы она позволила Дьюдни уничтожить cебя, он бы умер просто так. Она позволила этому гневу превратиться в ярость, вылиться из нее, и теперь Дьюдни, шатался под давлением ее атаки.

Тогда огонь наполнил ее, и она поняла его безумие и страх, который его подталкивал, узнала, как он убил свою семью, когда он проявлялся не случайно, а благодаря любви к своей силе и удовольствию слышать, как люди кричат, когда их плоть срывалась с костей. Она слышала, как он смеялся, несложный, радостный, безумный звук, и его огонь простирался вокруг нее, как океанская волна, которая кипела и обжигала ее. Она сжала зубы в крике. Она не могла позволить его огню сжечь ее.

Элинор прижалась сильнее, подпитывая свой огонь болью и скорбью, желая, гореть больше, чем когда-либо раньше, и она оставила все эмоции, пока огонь не стал всем, что было. В какой-то момент Элинор забыла, почему так важно, уничтожить эту крошечную фигуру перед ней, потому что огонь стал всем, что имело значение.

Неожиданно давление его атаки исчезло, черный огонь исчез, и, к ее потрясению, он открылся огню и позволил сжечь себя. Он снова засмеялся, и она почувствовала его глубокое облегчение и радость от освобождения от безумия, которое жило внутри него так же, как и огонь. Затем он исчез, и ее огонь сжег только пустую раковину, пока она не превратилась в золу и расколотые кости.

Когда ее цель исчезла, Элинор пришла в себя, покачиваясь от усталости. Она не смогла удержать свой огонь, который истощался и рассеивался на ветру, который перемешивал пепел останков Дьюдни. Она посмотрела вниз и увидела, что большая часть левой руки Стратфорда была сожжена. Ну, она ему больше не нужна. Девушка поняла, что обнажена и слишком устала, чтобы заботиться об этом.

Она посмотрела через гавань и увидела, что пиратские корабли отходят. Самый большой корабль - это должен быть корабль Эванса, не так ли? - ближе к ней. Слезы текли по щекам. Элинор так устала, слишком устала, чтобы делать то, ради чего она приехала, и жертва Стратфорда была напрасна.

«Используйте свой потенциал, мисс Пемброук,» - слова Рамси всплыли ее памяти. Он был бы в ярости, если бы узнал, что она так быстро сдалась. Нет, хуже, он был бы разочарован, и она не могла этого вынести, даже если он и думал, что она оружие. Элинор привлекла ресурсы, о которых не знала, пока не открыла их, и пусть огонь снова начал накапливаться, пока не стал горячим и ярким. Затем она выпустила его на корабли.

Все семь пиратских кораблей занялись пламенем, паруса, корпуса, палубы, от корабля Эванса до самого дальнего, тот, чья команда могла видеть, что он садится на один из захваченных кораблей ВМФ. Она разожгла этот огонь настолько сильно, стараясь, чтобы не пострадал ни один корабль ВМФ, и создала воображаемую стену между ними, которая не пропускала даже тепла.

Мужчины пытались потушить ее, и она презрительно кричала им, потому что она была огнем, и они не могли тронуть ее. Она знала, что ее человеческое тело снова горит всеми этими драгоценными красками, которые вспыхивали перед глазами, ослепляя ее, но она чувствовала каждый дюйм своего расширенного огненного тела и смеялась, потому что взгляд был неактуальным, слух был неважным, все, что имело значение, было огнем.

Судно скрипело под громадным давлением, с которым она прислонилась к нему, и почувствовала, как изгиб планки, и щелкнул, и скрипнул, прежде чем полностью поглотила его, бросая крошечные тела в волны, не преследуя их. Где-то в огне, который был у нее в голове, она вспомнила, что важны корабли и пушки, которые они несли.

Она сосредоточилась на другом корабле и заставила металл, бывший когда-то пушками, течь красным и золотым, растворять в лужах все, чего они касались. Почувствовала, как паруса развалились, и снова засмеялась, потому что никогда не испытывала такого сильного удовольствия, такой радости от своего таланта, и хотела большего. Она снова набросилась на резервы, обнаружила оружейный склад и заставила его взорваться, как тысяча пушек сразу. Дым взрыва ласкал ее отдаленное тело, с жаром, изливающимся из нее, она создала сквозняки, которые заставляли этот дым закручиваться и течь в темноту.

Корабли исчезали, один за другим, и она оглянулась, ища другие цели, и увидела другие суда, плясавшие на волнах, и тронула один—но нет, это было не то, она не могла вспомнить почему, но она знала, что это неправильно, и она вскрикнула от досады, потому что там был только один, ближайший к ней, и он горел быстро и скоро уйдет под воду, где даже она не могла сжечь его.

Ее тело уменьшалось до одной маленькой формы на скалистом берегу, и она снова закричала, потому что огонь погас, и она не могла потерять его. Ей было так мало, чтобы накормить это тело, и она позволила огню подняться внутри нее, потому что это была красота и сила, и он принадлежала ей, она знала, что он любит ее и убьет, если она не подчинится ему. И она не хотела его подчинить.

Кто-то говорил с ней. Огонь ревел в ушах так, что она едва могла слышать его, но не тут-то было; голос она знала, и не могла не признать:

Элинор. Вернись.

Вернись. Ты не оружие. Ты не огонь. Вернись.

Твоя работа закончена. Вернись. Вернись ко мне.

Пожалуйста.

Затем рука обхватила ее, и она вспомнила, что у нее было тело, и ужас наполнил ее, потому что ее тело распадается, пожираемое огнем. Она отчаянно цеплялась за руку, когда он схватил ее, неся огонь в сердце, ощущение прикосновения, так он надеялся заставить ее распознать человека. Она схватилась за эту руку, как за спасательный круг, потянувшую ее через волны на твердую землю, а затем огонь исчез, и она тяжело упала на камни, слепая, не в состоянии удержать себя.

Боль в спине стояла настолько сильная, что Элинор была уверена в том, что она сломала позвоночник. Все внутри нее скрутилось, пытаясь уползти от боли, оставить ее тело, пока она полностью не превратилась в один горящий клубок, мечущийся в агонии... но однажды она уже пыталась покинуть свое тело, и перенесет любую боль, лишь бы крепко зацепиться в нем сейчас.

Кто-то заставлял ее двигаться, поднимал ее руки, пытаясь засунуть их в рукава из какой-то грубой, тяжелый ткани. Теперь она чувствовала свежий ночной воздух, ветер, взмывающий вверх, развевающий волосы по ее лицу и скользящий по ее обнаженным ногам. Вздрогнув один раз, она уже не могла остановить дрожь. Тот же незнакомец обвил рукой ее талию и крепко обнял.

- Держись, - произнес мужчина и положил ее руки себе на шею. Он резко встал и уже не опускался.

Она вскрикнула и крепко сжала шею незнакомца. Ветер все сильнее бил ее по ногам и рукам, потому что они летели. И тут она поняла, что за ней пришел Рамси. Он крепко держал ее рукой за талию и шептал какие-то слова, разобрать которые она была не в состоянии. Но, казалось, разговаривал он не с ней, поэтому она сильнее схватилась за него и несколько раз моргнула, чтобы прояснить свой затуманенный взгляд, различавший темно-серые и светло-серые пятна. Последнее, возможно, было рубашкой Рамси.

А потом он отпустил ее.

Ее спасла лишь мертвая хватка за его шею. Он резко упал, его рука на ее талии тут же обмякла и мышцы расслабились. Она снова закричала, на этот раз сильнее и продолжительнее. Рамси дернулся, и его полет выровнялся. Его рука вновь крепко схватила ее за талию, и он прижал ее к себе так, что она чувствовала стук его сердца. Оно билось так же сильно, как и ее.

- Я прошу... - сказал он ей на ухо, его голос был хриплым и далеким, - прошу прощения, я не могу... еще чуть-чуть, Майс... Не отпускай, не отпускай...

Последнее, похоже, обращено к ней, так что она уткнулась лицом в его плечо и молилась, чтобы они пережили этот полет. Слезы от боли стекали по лицу, и она старалась не плакать вслух, боясь отвлечь его.

Рамси снова пробормотал что-то невразумительное и сделал крутой поворот влево, из-за которого ее тело занесло в сторону, чуть не оторвав от него. Элинор начала бить ногами воздух, чтобы восстановить баланс. Рамси зашатался, словно мог уронить ее опять. Но на этот раз он ударился обо что-то твердое, и Элинор свалилась с него и приземлилась на светлую палубу «Афины».

Она повернулась, прижав руки к доскам пола, заставляя свое тело выпрямиться, несмотря на боль. Затем она перенесла вес тела на руки и колени. Чьи-то руки помогли ей встать, придерживая, когда у нее подкосились ноги. Она закрыла глаза, борясь с болью, разливающейся по всему телу. Куртка Рамси свисала ей до бедер, немного обнажая грудь, но она не могла найти в себе силы, чтобы позаботиться о своем нескромном положении.

- Отведите ее вниз, - сказал Рамси тем незнакомым, грубым голосом. - Настроить курс на рандев...

Внезапно наступила тишина, затем тяжелый удар чего-то о палубу, и Элинор услышала, как матросы двинулись вперед, восклицая. Она открыла глаза и увидела, что Рамси рухнул, растолкав толпу людей, окружавших его, закричала.

Вся правая сторона его тела потемнела, опухла и покрылась огромными красноватыми пузырями, налитыми кровью. Ожоги покрывали шею, подбородок и часть лица. Почти все волосы с той стороны были опалены и сожжены, как и ухо. Его жилет и рубашка сгорели, а на брюках сияла выжженная дыра, тянувшаяся от пояса и почти до колен, обнажая обожженную плоть. Его руки, ладони... Она не могла этого вынести, но и не могла перестать смотреть на них. Его глаза были едва открыты и ничего не видели. Он не дышал.

Она кричала снова и снова, не переставая. Кто-то попытался оттолкнуть ее, и она бездумно сражалась с кем-то, цепляясь и задыхаясь в своей отчаянной попытке добраться до тела Рамси, думая, что, если она сможет дотронуться до него, то сможет отменить ущерб, который был нанесен. В ее сознании мелькали воспоминания о Стратфорде. Теперь она была ничем иным, как безумным оружием, уничтожившим все, что она когда-то любила. Кто-то положил холодную руку на ее запястье, и темнота поглотила Элинор.

Глава

двадцать четвертая, в которой Элинор решает жить

Она проснулась в темноте, чувствуя мягкую ткань на ногах, ягодицах и тёплую грубую ткань вокруг рук и груди. Глубокий вдох убедил её, что она в своей спальне на «Афине», лампа не горела, теплое, душное пространство подобно недавно использовавшейся могиле. Куртка, которую она носила, и все, что на ней было, пахло пеплом костров и жареного мяса. Она упала с постели, и ее вырвало на пол, неудержимо изгоняя горечь и густую слюну, пока желудок не опустел.

Она поползла обратно на свою кровать, затем села и сорвала куртку Рамси с себя и отбросила в дальнюю стену, услышав мягкий стук, а затем удар по полу. Она голой скрутилась в клубочек на кровати, перед глазам все потемнело. В памяти появилось изображение безжизненного тела Стратфорда, с открытыми и пустыми глазами, затем она увидела почерневшее тело Рамси... это напоминало картины, которые Дьюдни мог бы произвести, если бы безумный злой гений стремился к искусству, а не к огню. Ей казалось, что все слезы сгорели. Она подумала, что, вложив столько силы в атаку, может ли снова зажечь еще один огонь.

Она подумала, удастся ли ей это.

Наконец, чувствуя, что покаялась за содеянное, она потянулась к лампе, чтобы зажечь ее. По спине проносилась пульсирующая боль, но Элинор смогла зажечь крохотный огонек, и лампа озарила комнату оранжевым светом. Она смотрела на пламя, пока огоньки не заплясали перед глазами. Затем закрыла глаза, погасила огонь и вернулась обратно в постель, свернувшись калачиком. Его постель, которую он одолжил ей, потому что был джентльменом. Его постель, его каюта, его корабль. Она дал ей так много, а она принесла ему смерть.

Там, в гнетущей темноте, она вспомнила их последний разговор и чувствовала себя дурой.

«Я чувствую, что хочу чего-то, чего бы я хотела, если бы я только знала, что это такое, - она сказала, в момент, когда он стоял рядом с ней, и все, что ей нужно было сделать, это протянуть руку и добавить: - Вас. Я хочу вас.»

Эти несколько слов могли изменить все.

Она начала лихорадочно дрожать и натянула на себя одеяло, хотя ей не было холодно. Это ничего не изменило бы. Это не остановило бы пиратов, захвативших их врасплох, и это не избавило бы от необходимости приблизиться, чтобы сжечь вражеские корабли. Вероятно, все бы случилось так, как это было, за исключением того, что Рамси узнал бы, что она его любит, и он мог бы... что? Обнять ее, отвергнуть, отвернуться от смущения? Возможно, так было бы лучше, в конце концов.

Запах рвоты ударил ей в нос в сочетании с запахом грязного дерева и более слабым запахом дыма. Элинор снова зажгла лампу, встала на дрожащие ноги и подошла к шкафу. В нем висело вечернее платье, на этом грубом корабле, столь отдаленном от гостиной Лондона, розовый шелк и белая марля. Элинор была невыносима мысль о том, чтобы надеть его, но она по глупости избавилась от уродливого коричневого хлопка, и теперь это была единственная одежда, которой она располагала. Она уничтожала все, чего касалась, не так ли?

Она сожгла последнее нижнее белье, поэтому, надев это платье, надеялась, что оно не будет совсем прозрачным. Лента затянутая вокруг ребер, не причиняла неудобств. Элинор поправила платье, провела пальцами по волосам, так как не было гребня, и с глубоким вздохом пошла босиком в большую каюту.

Здесь было пусто, тихо и темно. Лунный свет струился через окна. Угрожающий шторм прошел, оставив небо ясным и ярким, как будто он только ждал, когда битва закончится. Тортуга виделась по правому борту, и не было никаких кораблей, кроме черного силуэта вдалеке, который качался на волнах. Она коснулась стекла, как будто могла протянуть руку и опустить пиратский корабль под волны. Или это, может быть, один из военно-морских кораблей, может быть, бедная, обреченная «Колесница».

Она ничего не знала о ходе сражения после того, как она... Разве пиратский корабль не взял на абордаж один из наших? Если бы только Адмирал Даррант включил ее в свой план сражения, если бы ей позволили сжигать корабли без чьей-либо помощи... Она заставила себя остановиться. Это было неправильно, гнусно, потому что она пыталась винить в случившейся катастрофе кого угодно, но не себя.

Девушка вышла из большой каюты и поднялась на палубу, слишком усталая, чтобы заботиться о том, ненавидели ли ее матросы или боялись. Элинор слышала, как они тихо передвигались по палубе, как будто все еще надеясь услышать голос своего мертвого капитана, выкрикивающий команды. Она прошла мимо рулевого Уинна. Он даже не посмотрел на нее.

Она провела пальцами вдоль бизань-мачты и подошла к странно пустой корме, встала на таффраиле и выглянула наружу. Военно-морские корабли стояли, не двигаясь, по обе стороны от «Афины», их огни ярко светились. Даже со светом от желтой луны было слишком темно, чтобы увидеть ущерб, нанесенный им. Огни «Сирены» светились над ее названием, поэтому оно легко читалось; судно было ближе всех к «Афине», а справа она увидела «Эскордию» и «Бретон». Что адмирал скажет ей? Поймет ли он, как она потеряла контроль, и отправит в Англию на казнь? Она почти наверняка заслужила это. Она была опасна для окружающих.

Элинор посмотрела вниз, туда, где обшивка корабля скрылась в темной воде. Возможно, она должна пережить боль публичной казни. Унижение, которое она может вынести, и это только одна часть ее наказания. Она вытерпит это, не долго, во всяком случае. Элинор вспомнила себя на плоту - острые, соленые брызги в носу и горький вкус во рту - и содрогнулась. Она, возможно, заслужила смерть, но не искала её.

- Идете на бал, мисс Пемброук? - спросил лейтенант Бомонт, подходя к ней на таффраиле.

- У меня нет другого платья, лейтенант. Я приношу свои извинения за мой легкомысленный внешний вид.

- Вы кажетесь безжалостной к своей одежде. Утопление и пожар.

- Полагаю, что так.

Его слова были легкими, даже игривыми, но его голос был напряженным и злым. Его лучший друг мертв. Он должен ненавидеть меня. Я заслужила это.

- Это было довольно увлекательное шоу, которое вы устроили. Никто не знал, что вы такая... могучая.

- Я тоже не знала, лейтенант. Уверяю вас...

Что? Что она могла сказать ему? Что она сожалеет о своем ужасном поведении? Что она никогда не сделает это снова? Какая разница.

- Адмирал Даррант был доволен вами. Сказал, что вы потушили огонь, так что «Бретон» не спалили, несмотря на пиратский корабль, прицепивший абордажную команду. Очень впечатлен.

- Я благодарна за его похвалу.

Конечно, Бомонт говорил с адмиралом. Теперь он командовал «Афиной». Она была удивлена, что Даррант все еще может быть впечатлен ею, зная, что Бомонт рассказал о том, что она сделала со своим капитаном. Но Даррант никогда не беспокоился о Рамси, поэтому, возможно, он считал его жизнь мелкой потерей. Глаза Элинор горели от того, что они так долго смотрели в темноту. Она хотела, чтобы Бомонт оставил ее в покое, она имеет право скорбеть за убитого.

- Что вы с ним сделали, - начал Бомонт, затем обеими руками схватил таффраил и склонил голову, - он никогда не верил, что вы опасны, независимо от того, что я говорил. Он должен был выслушать меня.

Элинор кивнула, не желая доверять своему голосу... что она могла бы ответить?

- Но, полагаю, теперь это не имеет значения, не так ли? И я думаю, если я прав, что вы ненавидите себя сейчас больше, чем когда-либо. Таковы ваши чувства, предполагаю.

Элинор молилась, чтобы он не смог увидеть ее румянец в этом тусклом свете. Поэтому он видел все раньше. Возможно, Рамси тоже, и молчал, чтобы не смутить ее. Всегда джентльмен. Она повернула голову, чтобы посмотреть на Бомонда.

- Я предполагаю, что скоро вернусь в Лондон. Если адмирал решит, что пиратская угроза была в основном устранена.

Бомонт встретил ее взгляд. Он выглядел удивленным, хотя она не могла понять, что в ее словах было удивительно.

- Я думаю, вы могли бы остаться, если бы захотели.

- Меня здесь больше ничего не держит, мистер Бомонт.

В лунном свете его глаза сузились.

- Ничего не держит вас здесь?

- Что бы вы сказали мне, лейтенант?

Его рот раскрылся, но он сдержал слова, готовые слететь с его губ.

- Полагаю... ничего. Если у вас нет причин оставаться. Я думал... но, полагаю, ошибся. Лучше вы уйдете, чем останетесь здесь из чувства благодарности... это плохое чувство, - он отодвинулся от таффрала, оставив Элинор в замешательстве. - Майлс скоро проснется. Я должен быть там, когда он придет в себя.

Как будто холодная океанская волна ударила ее, спуская в замерзшие глубины, где она не могла ни говорить, ни видеть.

- Что? - она вынырнула.

- Хейс говорит, что он знает кое-кого, кто сможет помочь ему. Это какой-то вид исцеление, которое он применил. Никогда раньше не видел такого, чему я рад.

Наконец, Элинор смогла вымолвить.

- Я думала, что убила его, - прошептала она.

- Что вы хотите сказать, мисс Пемброук?

- Он был мертв, - произнесла она громче, - он не дышал, и я... я думала, что убила его.

Выражение лица Бомонда перешло от сердитого к испуганному, а затем к полному сочувствию за одну секунду. Он потянулся, чтобы взять ее за руку.

- Мисс Пемброук, прошу прощения, - сказал он. - Они унесли вас раньше, он не дышал, правда, и его легкие были сожжены, но нет ничего, с чем Хейс не смог справиться. Останутся шрамы, но он не мертв. Вы... о, неудивительно, что вы сказали, что ничего не держит... - он потянул ее. - Пойдемте со мной. Вы можете сами убедиться.

- Нет, - воскликнула Элинор, выдергивая руку. Благословенное облегчение осознания того, что она не отвечала за две смерти, растаяло от ужаса и тоски, и другого рода сокрушительной вины. - Я не могу его видеть, я не могу этого вынести, он..., - и она убежала мимо рулевого, по лестнице вниз, в темные, дурно пахнувшие стены своей спальни.

Она стояла, тяжело дыша, глаза закрыты. Шрамы, сказал Бомонт. Она так сильно навредила ему, навсегда повредила его, и ей, в конечном итоге, пришлось бы увидеть его и узнать, как он ее ненавидит, как ее отсутствие контроля отвернуло его, того, кто обуздал свои импульсы, чтобы не использовать свой талант, не причиняя вреда другим. Мысль пронзила ее сердце.

Она зажгла лампу и использовала испорченную, опаленную куртку Рамси, чтобы вытереть рвоту, странно, что ее было немного, скомкала тряпку и швырнула в окно большой каюты. Затем она вернулась в свою каюту и спряталась, оставив дверь открытой, чтобы проветрить комнату. Она села на кровать и позволила беспорядочным мыслям мелькать в ее голове. Кому-то придется пойти за телом Стратфорда. Ей нужно другое платье, она не могла носить имеющееся каждый день. Это было совершенно неуместным.

Она должна была поговорить с адмиралом. Могла ли она найти путь на «Бретон», прежде чем Рамси поправится, чтобы увидеть ее? Если бы она могла полностью этого избежать... возможно, это было то, чего он хотел, чтобы не напоминать о том, кто его ранил. Была ли снова его рука цела? Неужели Хейс смог спасти руку? Она попыталась не думать об этой почерневшей конечности. И сказала себе: для него это небольшая помеха, он настолько искусный Перемещающий. Она возненавидела себя за попытку придумать оправдание.

Дверь большой каюты открылась. По полу прозвучал топот шагов, свет разлился по каюте, осветив дверной проем. Элинор сидела на кровати, ее пульс барабанил в ушах. Шаги, затем тишина. Затем Рамси произнес:

- Артур сказал, что вы не придете ко мне, поэтому я пришел к вам.

Он не рассердился. Он казался спокойным и невозмутимым, как всегда. Элинор зажмурила глаза, пока не увидела искры, потом открыла их и вышла из своей комнаты.

Рамси стоял у окна, его профиль был в тени. На нем были только рубашка и брюки, ни одна из которых не была сожжена, а сапоги выглядели нетронутыми огнем. Когда она вошла, он слегка повернул голову, а затем бросил на нее взгляд, который оставил правую сторону его лица в тени.

- Вы прекрасны, - сказал он. - Я видел это платье, висящее в шкафу, дюжину раз, но я никогда не думал, что увижу, как вы его носите.

Это было не приветствие, на которое она собиралась ответить, Элинор начала заикаться:

- Это... у меня нет других платьев, капитан, и... Я надеялась, что вы не подумаете... это не так, я счастлива...

- Я знаю. Я могу себе представить, - он отвернулся к окну. - Я хочу, чтобы вы это увидели, - сказал он после долгого молчания, когда Элинор задумалась, есть ли у нее какой-нибудь выход, вернуться в свою спальню или выбежать в дверь. Это был корабль. Куда она могла убежать, чтобы он не нашел ее? - Я думаю, будет лучше, если вы не будете продолжать мучить себя.

Он повернулся к ней лицом и вышел на свет верхней лампы. Она сжала зубы в крике. Блестящие розовые шрамы пробегали по его подбородку, по его шее, по краю лица и его голому скальпу, где сгоревшие волосы были острижены. Его ухо, неповрежденное и слишком бледное, выглядело неуместным среди шрамов. Его правая рука была перевязана так, чтобы каждый палец был обернут отдельно, и перевязь уходила в рукав расстегнутого манжета, чтобы позволить бинтам легко проходить.

Не отводя от нее взгляда, он поднял вверх левую руку и оттянул воротник своей рубашки в сторону и еще больше оголил рубец на плече, который будто тянулся до самой груди.

- Существует так много способов исцелить ожоги, - произнес он. Его голос был таким виноватым, что ей захотелось выброситься из окна. - Но Перегрин вылечил мое ухо, мои легкие и горло тоже целы.

- Я так рада, - сказала она и смутилась, как странно и отдаленно прозвучал ее голос. Это было неправильно, все было неправильно, он должен был ненавидеть ее, а не... не объяснять, как будто все, что просто произошло, это ураган или другое природное бедствие, которое никто не мог предсказать.

Рамси сделал глубокий вдох и снова повернулся к окну.

- Я поеду в Лондон утром, как только появится Ограничивающий - сказал он. - Перегрин знает специалиста, который, по его мнению, может восстановить мою руку и пальцы, хотя у меня, вероятно, не будет полной подвижности, но это не такая уж проблема для меня.

Он рассмеялся коротким напряженным смехом - он нервничал, почему он нервничал? Как он мог думать, что он должен ей что-нибудь?

- Значит, я... мисс Пемброук, я... - он снова засмеялся и повернулся к ней, его здоровая рука откинула волосы от лица. - Я же сказал, что плохо себя чувствую, не так ли? И это не кажется подходящим временем, но я должен сказать вам, то есть спросить... Я понимаю, что я не лучшая перспектива, и, конечно, не такой красивый, как был, не то, что я когда-либо был очень красивым, но мне интересно, подумаете ли вы, если вы примете...

Элинор была поражена, тем, что он пытался сказать, и она была настолько переполнена противоречивыми эмоциями вины и печали, счастья и облегчения, что она заплакала и сказала:

- Вы думаете, что я буду любить вас меньше, потому есть несколько шрамов, и я та, кто оставил их? Майлс, почему вы не ненавидите меня за то, что причинила вам боль? Я слишком презираю себя за недостаточный контроль, и я... вы должны были позволить мне сгореть, вы должны были, потому что я не заслуживаю вашей жертвы!

Сквозь слезы слез, она услышала, как он приблизился к ней, шаги, пересекающие пол, а затем обнял ее и притянул к себе. Она ощущала запах мыла и только что постиранное белье, а не почерневшую плоть, и это заставляло ее плакать.

- Элинор, вы сгорали передо мной, - сказал он, только услышав звук ее плача. - Я едва мог видеть ваше лицо. Я кричал вам, и вы, кажется, не слышали меня, поэтому я сделал самую глупую вещь, которую я когда-либо делал в своей жизни, и добрался до этого огня, чтобы найти все, что осталось от вашей руки. И потом я держался за нее. Мой выбор, Элинор. Это было больно, дьявольски, и я бы сделал это снова, если бы мне пришлось, потому что в этом мире нет ничего, что я не сделал бы для вас.

- Нет, я слишком опасна...

- Я тоже, один раз в жизни. Мой самоконтроль стоил жизни человека. Вам намного больше повезло, чем мне.

- Я никогда больше не буду использовать свой талант, никогда!

- Вы не сможете сохранить эту клятву. Дорогая, послушайте меня, - он двумя пальцами поднял за подбородок ее лицо, чтобы она сквозь слезы смогла его видеть. - Если все, что вы чувствуете, когда смотрите на меня, - это отвращение к себе, если все, что вы когда-либо увидите, - это шрамы, тогда я покину эту комнату, и вы больше никогда не увидите меня, потому что я не хочу вас мучить. Но я не хочу этого. Я люблю вас, Элинор. Я хочу провести остаток своей жизни с вами. Пожалуйста, любимая, простите себя, хотя бы ради меня. Не заставляйте меня уходить от вас.

Элинор вздрогнула, задрожала, успокаивая дыхание, и сморгнула слезы, потому что теперь ее руки были вокруг талии Рамси, и она не хотела его отпускать.

- Стратфорд мертв, - произнесла она.

- Я знаю. Мы оба должны нести бремя вины за это. Я должен был специально запретить ему никуда не брать вас.

- Это было так глупо. Я должна была понять, что в этой крепости оставались люди.

- Я знаю. Как я уже сказал, у нас обоих есть чувство вины.

Она положила щеку ему на плечо и вдохнула его сильный, чистый запах.

- Я думаю, вы красивы, а шрамы делают вас еще более привлекательным.

- Вы можете сказать всем остальным кандидатам, что у вас есть муж, который пройдет через огонь ради вас.

- Хорошо. Я не могу сейчас вспомнить, говорила ли я, что люблю вас?

- Вы действительно сказали, но это было довольно отрывистая исповедь, и я был слишком поражен, чтобы в полной мере оценить ее. Итак, если вы хотите сказать это снова...

- Я люблю вас, - она посмотрела на него. - Я думаю, вы должны поцеловать меня.

Его брови поднялись.

- Разве это не неприлично?

- Меня однажды поцеловали, и мне это не понравилось. Я хотела бы посмотреть, не будет ли лучше ваш поцелуй.

Он засмеялся и провел пальцами по ее коже, волосам и линии скул с такой нежностью.

- Я не обещаю, - произнес он, тихонько целуя ее в лоб, отчего она закрыла глаза от удовольствия. - Но я думаю..., - он так же легко поцеловал ее щеку, - вы не разочаруетесь, - и его губы коснулись ее губ. Слабое напряжение заставило пламя внутри нее бушевать от желания чего-то большего, поэтому от нетерпения она наклонила голову немного вниз, чтобы поцеловать в ответ.

Глава

двадцать пятая, в которой почти у всего есть счастливый конец

Так много произошло в следующие семь дней, что Элинор вспоминала их как пятно с яркими, неподвижными картинами, которые она никогда не забудет:

Майлс возвращался после слишком многих часов в Лондоне, вялым и уставшим, затем успокаивал ее, когда она рыдала; Стратфорд Херви в своем саване, лежал вместе с другими погибшими с «Афины», когда Майлс зачитал молитву, а затем Ограничивающий перенес тело к скорбящим родителям; Адмирал Даррант с трясущимися руками поздравлял ее с победой, не говоря ни слова и не ссылаясь на смертный приговор племянника, замененного на ссылку; И выражение лица Селины, когда она вошла в свою гостиную, и обнаружила там Элинор, ее удивление, а затем слезливую радость без следа гнева или упреков.

Небольшое, но заметное уведомление на страницах «Таймс», объявляющее о предстоящем браке одного из капитанов Майлса Рамси Необычного Перемещающего с мисс Элинор Пемброук Необычной Поджигающей, появилось только раз. Элинор показала Майлсу за завтраком.

- Это единственное сообщение, которое я ему дам, - сказала она Майлсу, который выглядел мрачным. Он вообще не хотел никакого объявления, злился на то, что мистер Пемброук обращался лучше со своей второй дочери, чем с Элинор, но уступил ее желаниям. - Если он или мама захотят присутствовать, я не прогоню их. Но думаю, что они этого не сделают.

Селина и ее муж придут, отец Майлса и Артур Бомонт, и капитан Гораций, чтобы быть свидетелями, и еще несколько знакомых Майлса, но ни Элинор, ни Майлс не хотели большой суеты. Они собирались вернуться на «Афину» непосредственно после свадьбы. Они уже путешествовали намного дальше, чем кто-либо, кого могла себе представить Элинор.

Восьмой день был неожиданно прохладным и дождливым для июля в Лондоне. Элинор потерла голые руки и вздрогнула, когда их экипаж покинул Адмиралтейство в тихом районе Лондона, где Майлс нашел церковь со священником, увлеченно зачитывающим их церемонию бракосочетания.

- Было очень тепло шесть дней назад, когда я заказала это платье, - жаловалась она, подбирая шелковый шлейф. - Я не понимала, что должна была купить из шерсти.

Майлс улыбнулся и обнял ее. Он выглядел замечательно в своей парадной форме, его шляпа лежала на коленях. Рамси подстригся и теперь его голубые глаза привлекали всеобщее внимание.

- Если бы мы были дома, вы были бы согреты, у меня не было бы оправдания, чтобы обнять вас.

- Я должна упрекнуть вас за дерзость, но я нахожу, что мое время на флоте сделало меня довольно менее чувствительной. Надеюсь, вы не против.

Он обнял ее левой рукой, чтобы привлечь к себе.

- Знаете, - сказал он, - в тот вечер на вечеринке Гарри я хотел попросить вас потанцевать со мной.

Она ахнула.

- А я так ужасно вела себя с вами.

- Я думал, вы можете подумать, что я высмеиваю вас. Затем я жалел всю ночь, что не пригласил.

- Полагаю, я бы сказала «Да». Но вы правы. Я, вероятно, бы еще больше обиделась, и тогда сказала бы ужасные вещи, и вы бы возненавидели меня, и мы никогда бы не стали друзьями...

- Или я бы придержал свой дерзкий пыл, и влюбился в вас сразу, и встал на колени, и умолял выйти замуж за меня прямо там.

Она рассмеялась и положила голову на его плечо.

- Я предпочитаю, чтобы вы на самом деле сделали это.

- Я заикался и не знал, что сказать, и боялся, что я ошибся. А вы на самом деле не заинтересовались мной?

- Вы стоите, такой красивый, смотрите на меня, как будто я сокровенное желание вашего сердца.

- В котором вы находитесь, - экипаж загремел, готовясь к остановке, но Майлс, не отпускал ее, отодвинул ее шляпку и коснулся лба одним из этих легких поцелуев, огонь в ее сердце совершил скачок вверх в ответ. - И всегда будете.

Маленькая красивая церквушка, похожая на миниатюрный собор, и прилегающая к ней дорожка были скользкими от дождя. Невысокая трава изумрудно-зеленого цвета была покрыта миллионами крошечных капель, поэтому Майлс взял ее за руку и перенес с улицы до двери так быстро, что дождь просто не успел промочить их. Они прибыли последними, но гости не выглядели обеспокоенными. Стройный молодой священник на другой стороне даже подпрыгивал от волнения. Элинор предположила, что он никогда не заключал брак двух Необычных.

Она и Майлс шли вместе к алтарю, чтобы встать перед человеком, который смотрел на них и начал говорить еще до того, как свидетели могли занять свои места, потом пришлось приостановиться, когда Элинор поняла, что она стояла не на той стороне:

- Дорогие возлюбленные, мы собрались здесь пред Богом...

Она слушала службу, улыбнулась мужу Селины Джону, когда тот передавал ее Майлсу и в нужное время ответил принятыми словами. Затем Майлс надел тонкий золотой ободок ей на палец и произнес:

- С этим кольцом я беру вас в жены, своим телом я поклоняюсь вам, - в его глазах отражались слова, которые он говорил и что еще хотел сказать, что это значило для него; она прослушала всю оставшуюся службу в оцепенении.

Позже Селина крепко обняла ее. На глазах проступили слезы счастья, а пухлый животик прижался к Элинор. Та, в свою очередь, тихонько припала к ней, тоже обронив пару слезинок. Элинор поцеловал новоиспеченный свекр - высокий седой мужчина, чьи голубые глаза передались его сыну. Затем она повернулась, чтобы поприветствовать друзей Майлса и увидела грузную фигуру мужчины, покидающего церковь. Следом за ним шла женщина, которая через плечо посмотрела на дочь и подняла руку в знак прощания. Элинор затаила дыхание. Возможно, он передумал. Или, что более вероятно, посчитал, что она вышла замуж за достаточно хорошего человека, и это его вполне устроило. Его отсутствие не вызывало ни капли печали.

- У нас будет ваш свадебный завтрак в отеле Гретенгем Хаус, и я не хочу слышать ваши отказы, Элинор, - сказала Селина, - потому что я уверена, что не увижу вас долго, если вы вернетесь к Королевскому Военно-морскому флоту.

- Я не буду спорить с тобой, Селина, - ответила Элинор со смехом, - но теперь, когда я не боюсь разоблачения, я, вероятно, буду возвращаться чаще, если наш новый Ограничивающий сможет заставить себя взять меня за руки.

- Значит, он так молод?

- Ему сорок три года, и он никогда в своей жизни не был в море. Я подозреваю, что он боится, что я могу потерять контроль.

- Завтрак, да, Леди Гретингем...

- Вы должны теперь называть меня Селиной, Майлс.

- Хорошо, Селина, но нам нельзя задерживаться, время уже больше четырех часов, а мне нужно быть на «Афине» сразу после восхода.

Открылась дверь, впустив серый, бледный свет и стройного молодого мужчину, стряхнувшего капли воды со своей прямой шляпы.

- Капитан Рамси? - спросил он.

Майлс повернулся, и молодой человек подошел к нему, чтобы вручить свернутый лист бумаги, поклониться и уйти так же быстро, как он и появился.

- Странно, - сказал Майлс, сломав печать и отвернувшись, чтобы прочитать письмо.

- Селина, - сказала Элинор, - надеюсь, я увижу Джека и Колина раньше...

- Проклятье! - взревел Майлс. Селина и Элинор обе ахнули. Священник сказал:

- Капитан!

Бомонт закрыл рот, чтобы скрыть улыбку.

- Боже мой, Майлс, что стряслось? - воскликнула Элинор.

Он повернулся к ней лицом, махнув письмом, словно надеясь, что слова улетят со страницы и исчезнут.

- Это, - начал он, - это совершенно невозможно, слишком неформально, но они иногда делают это, если думают, что вы, вероятно, подыграете, что не получили сообщение, просто прочитайте его, Элинор.

Элинор взяла у него бумагу, проверила ее содержимое и побледнела.

- Но я не хочу быть графиней! - сказала она.

Селина ахнула.

- О, моя дорогая, графиней?

- Это не то, от чего отказываются, - сказал Майлс. - И я ручаюсь вам, что присвоение мне титула Графа Какого-то-там...

- Эндерли.

- Какой-то-там подразумевает награду, Элинор. Регент может уважать и восхищаться тобой, как и другим Поджигающим, но он не склонен сам по себе давать титулы женщинам, поэтому в тот момент, когда ты благополучно вышла замуж...

- Поздравляю, - сказал лорд Грэтингем, протягивая руку Майлсу, не дрогнув, когда увидел культю.

- Я только удивлен, что они не возвысили вас раньше, Необычный военный герой и так далее.

- Потому что я прекрасно держался подальше от этого, вот почему, - мрачно ответил Майлс.

- Поедем и позавтракаем, - сказала Селина, - вы и все ваши друзья, а позже у вас будет достаточно времени, чтобы впасть в отчаяние.

Дождь прекратился, и облака просто несло ветром, местами открывая небо, которое было голубее Карибского моря. Майлс помог Элинор сесть в их экипаж, и они тихо проехали четверть мили, прежде чем Элинор сказала:

- Но я не хочу быть графиней!

Майлс рассмеялся. Он разгладил бумагу, которая сильно помялась в его руке, и убрал ее во внутренний карман своего кителя.

- Могло быть и хуже. Ты могла бы стать герцогиней.

- Это не намного хуже. Я такая неловкая в обществе, и не понимаю, как мы, как ожидается, будем поддерживать дом графа на мои пятнадцать тысяч и все, что ты отложил.

- Знаешь, я скопил довольно-таки приличную сумму. Хотя вы, кажется, женщина не из простых и всегда нуждаетесь в новых платьях и прочем, - она толкнула его в бок, и он состроил оскорбленное выражение лица. - Если серьезно, у нас будет доход от любого имущества, закрепленного за титулом. Подарки... Мы, как полагается, проведем праздник, когда, наконец, вернемся. Торжество в честь нашего заслуженного дворянства, а наши гости будут щедры на приветственные подарки. И мне кажется, некоторые из титулованных располагают огромными суммами.

- Это ужасно неправильно, когда мы воюем и пытаемся поддержать наши войска и флот.

Майлс пожал плечами.

- Я никак не контролирую расходы нашего короля и его Регента. Единственное, что мне известно, это то, что наличие титула, не препятствует службе в Королевском Военно-морском флоте. Поэтому до тех пор, пока война не закончится, и они будут нуждаться в нас, мы не покинем «Афину». Представьте, если бы в письме говорилось, что я стал адмиралом, вместо графа.

- Но если бы вы стали адмиралом, ваша служба стала бы действительно безопасной. Я бы предпочла, чтобы вы были бы лучше адмиралом, чем графом.

- Я думаю, что вы, возможно, единственная женщина в Англии, которая когда-либо произносила эти слова.

- Тогда я единственная женщина в Англии. В настоящий момент чувствую облегчение, что никто не придет, чтобы вытащить нас из нашего дома и отправить в это поместье Как-его-там.

- Эндерли.

- Как-его-там, - она положила голову на его плечо и вздохнула. - Полагаю, я могу вынести графиню Эндерли, если я снова могу стать женой Майлса Рамси.

- Я должен был бы настаивать на этом.

Завтрак оказался веселым и шумным событием, все потому, что Лорд Грэтигем был радостным человеком, который не настоял на церемонии и любил рассказывать истории о своей службе в армии и обмениваться шутками с военными. Селина краснела и делала мужу замечания, когда тот переходил черту, но ее нежная улыбка говорила всем, что она на самом деле чувствует. Элинор наблюдала за тем, как Майлс заливается смехом от очередной шутки своего свояка и подумала, что Стратфорду это все понравилось бы. Эта мысль наполнила ее печалью, но не болью.

Затем они прибыли в Адмиралтейство, чтобы вернуться на «Афину», и Элинор начинала чувствовать истощение, не отдыхая уже более двадцати часов. Она смотрела, как первым исчезает Бомонт, затем Майлс вместе с новым Ограничивающим, чье имя она не могла вспомнить, потом, спустя минуту, обняла мужчину за талию и почувствовала, не плавный переход Стратфорда, а резкий рывок, ее зубы клацнули.

- Я прошу прощения, - извинился он. В тусклом свете ограничивающей комнаты, мужчина выглядел ужасно неловко, поэтому она просто улыбнулась ему и вышла.

Майлса не было. На нижней палубе было много спящих матросов в слегка раскачивающихся гамаках, так как было почти шесть часов утра, и только бравые часовые не спали. Далекий ропот рабочих заставлял ее улыбнуться. Дома. Она сняла туфли и тихо пробралась между рядов гамаков, извиняясь перед матросом, которого разбудила. Затем Элинор поднялась по ступенькам в большую каюту, тускло освещенную бледно-розовым восходящим солнцем.

Кто-то положил руку на ее талию и развернул.

- Госпожа Рамси, - прошептал Майлс ей на ухо, - добро пожаловать домой.

- Мой дом там, где вы, капитан Рамси, - она обняла его за шею и вернула поцелуй.

Он улыбнулся и наклонился, чтобы уткнуться в нее лбом.

- Даже если это холодная, дачная усадьба с камином, который дымит?

- Даже там.

Она чувствовала, как поднимается от пола, пока ее пальто не начало подметать доски.

- Даже если все, что я могу предложить вам, это узкая кровать в комнате без окон, которая пахнет сырым деревом и смолой?

Его единственная рука была занята расстегиванием ее платья, что не давалось ему легко, и она дотянулась, чтобы погладила его поврежденную щеку.

- Даже там. Особенно там.

Он положил свою руку на ее лицо.

- Даже если я попрошу вас разделить эту кровать со мной?

- Я должна была бы настаивать на этом, - ответила Элинор.

Заметки

[

←1

]

Ве́йвлет - англ. wavelet - небольшая волна, рябь. (Прим. пер.)

[

←2

]

Шлюп – Трехмачтовый корабль с прямыми парусами в парусном флоте XVIII-XIX вв. (прим. пер.)

[

←3

]

Квартердек, или (шканцы) — (от англ. quarterdeck) приподнятая часть верхней палубы в кормовой части судна во времена парусного и гребного флота. На квартердеке располагались средства управления судном: штурвал или румпель, компас и обычно находился капитан корабля. (прим.пер.)

[

←4

]

Бизань — название кормовой мачты на трёх- и более мачтовом судне. На трёхмачтовых судах бизань всегда третья, на многомачтовых — последняя. Кормовая мачта на двухмачтовом судне также может называться бизань-мачтой, если носовая значительно её больше и находится в середине судна. (прим.пер.)

[

←5

]

Галью́нная фигу́ра (носовая фигура) — украшение на носу парусного судна. (прим. ред.)