Your Mistake

Из дневников доктора Джеймса Д. Патерсона, психиатра

Посвящается Клоду Л.

I must

Keep managing my madness over you.

…………………………………………..

And I don’t want your sympathy,

Just understanding.

We’d be better of if I just took some time

To try to understand you.

(«Your mistake» by «Sister Hazel»)

He will choose you, disarm you with his words, and control

you with this presence. He will delight you with his

wit and his plans. He will show you a good time, but you

will always get the bill. He will smile and deceive you,

and he will scare you with his eyes. And when he is

through with you, and he will be through with you, he

will desert you and take with him your innocence and

your pride. You will be left much sadder but not a lot

wiser, and for a long time you will wonder what happened

and what you did wrong. And if another of his

kind comes knocking at your door, will you open it?

(From the book by Robert D. Hare, PhD

«Without Conscience: The Disturbing World of the Psychopaths Among Us»)

«Ягуар» ревет, выжимая на полную, путает колеса с шасси, норовя оторваться от дороги, как от взлетной полосы. Хорошая дорога, ровная. Хорошая машина, из прежней жизни вынесшая ярко-алый корпус. Он будто хирург вложил в нее другое сердце, легкие, подправил желудок и кишечник, даже обувь ей кроили на заказ. Добрая машина, верный конь.

«Ягуар» несется, обдавая пылью патрульных.

Поворот, последний пост…

Он все-таки бьет по тормозам, щурясь от резкого ветра. Взволнованный инспектор мчится вдоль обочины, почтительно берет под козырек:

– Сэр! Проблемы?

– Все в порядке, Тэдди. Никаких проблем, – он выходит из машины и смотрит в сторону моря. – Я просто думаю.

– О чем, сэр?

Он молчит, щурясь на ослепительную синеву вдалеке, закуривает, обдумывая варианты новой партии. Риск неоправданно велик. И все же…

– Сэр?

Он оборачивается к бредущему за ним патрульному:

– Ответь мне, Тэдди, да или нет?

Полицейский краснеет до ушей, но без тени сомнения соглашается:

– Да, сэр.

Стальные глаза сверкают неприкрытой издевкой, тонкие губы кривятся. Какой смешной энтузиазм.

– Ну что ж… – он отбрасывает окурок и кивает. – Так и поступим. Спасибо.

Несчастный Тэдди с горькой улыбкой смотрит вслед стартовавшему с пронзительным взвизгом «Ягуару». Кто он такой, в конце концов, – подброшенная вверх монетка, да и только.

Орел или решка. Да или нет.

Увы.

***

– Ваше полное имя сэр Курт Габриель Эдуард Мак-Феникс?

– Все верно, доктор. Но я бы предпочел, чтоб вы звали меня проще. Скажем, сэр Курт? Если мы с вами сойдемся поближе, титул «сэр» можно будет опустить.

– Не слишком ли вы торопитесь?

Я улыбнулся, на миг отрываясь от истории болезни. Пациент в кресле напротив – холеричный мужчина лет тридцати пяти, темноволосый, с благожелательным и в то же время холодным взглядом, – вызывал несомненную симпатию. Симпатия при первом знакомстве – симптом для психиатра опасный. Зачастую патологии принимают весьма обаятельные формы; расположенность к больному, равно как и отвращение, любое чувство, будь то сострадание или презрение, для врача подобно смертельному вирусу.

Курт Мак-Феникс кривил губы, но смотрел с интересом. Мысль о том, что открытая улыбка приятно оживила бы эту маску, была отброшена мной за ненадобностью.

– Я вызвал вас, милорд, потому что ваш лечащий врач, доктор Дэвид Эшли, умер неделю назад от сердечного приступа. Большинство пациентов доктора перешли к профессору Лимсби, но часть распределили по другим врачам. Все решал случай, милорд, и вы достались мне. Вероятно, вы хотели бы попасть в руки более опытного психиатра и…

– Я в курсе, что Эшли умер, – перебил меня Мак-Феникс. У лорда был великолепный оксфордский выговор, но вдруг мне почудился гэльский акцент, и я отметил, что в дальнейшем должен связать этот сбой со сменой настроений милорда. – Случай, говорите? Что ж, с этим можно работать.

– Работать, сэр?

– Лимсби занудлив, – проигнорировал вопрос Мак-Феникс. – К тому же стар. Оставьте, док, я предпочитаю иметь дело с ровесником. – Пациент усмехнулся: – Вам досталось сомнительное наследство, доктор Патерсон. Мои проблемы не так серьезны, я, собственно, не собирался ехать, а потом вдруг стало любопытно.

– Надеюсь, ваше любопытство удовлетворено? – нарочито сухо осведомился я, закрывая историю болезни.

– Вполне, – он слегка поднял руку, признавая, что позволил себе лишнее. И прислушался, скользнув быстрым взглядом по кабинету.

Я поспешил отвлечь его от осмотра своей скромной квартиры и задал не слишком удачный вопрос:

– Что ж, если моя кандидатура принята… Почему вы ненавидите свою мачеху, сэр Курт?

– Ненавижу? – нахмурился лорд, вставляя в мундштук тонкую сигарету. Щелкнула зажигалка, кроткое пламя на миг обрисовало четкий профиль, губы выпустили струю дыма после неторопливой затяжки. Я жадно впитывал каждый жест, уверенный и исполненный силы. Мак-Феникс откинулся в кресле, убирая за ухо прядь длинных волос. – Кто вам сказал? А впрочем, давайте без церемоний. По вашему, мне надлежит по-христиански подставить вторую щеку? Забыть, как путем махинаций она завладела моим состоянием? Смириться с тем, что мой брат носит титул, принадлежащий мне по праву, и распоряжается поместьем? Что ж, доктор, я не добрый христианин, увы.

Сэр Курт говорил спокойно, почти апатично. Но я каждым нервом чувствовал беснующееся пламя, скрытое за ледяной оболочкой, – словно сам воздух вдруг накалился и задрожал. Он не смирился. Не простил.

– Как вы попали к доктору Эшли, милорд?

Пациент, наклонившись к столу, дотянулся до пепельницы, кинул взгляд поверх меня, сощурившись на фотографии на книжной полке, дернул плечом:

– Забавная история, доктор Патерсон. Как вам известно, мой род, вернее, род моей матери находится в тесном родстве со Стюартами, фактически я – наследник королевской фамилии. Обширные земли, замок в горах. Однажды, будучи подростком, я забрел в нежилое крыло. Семейные архивы датируют постройку годами королевы Марии, с ней связано немало легенд, привлекающих туристов. Вот там, среди изношенных портьер и каменных стен, среди сырости и паутины – романтично, вы не находите? – со мной случился первый приступ. Мне показалось: стены раздвинулись, краски потекли и время повернуло вспять, – и вот уже пышная зала, отзвуки пира, преданный паж сторожит на пороге. Двое влюбленных в постели. Длинные темные волосы по плечам, светлая кожа, блестящие от пота обнаженные тела. Это было прекрасно, доктор, но совершенно нереально. Меня отыскали слуги к концу второго дня. Я лежал на полу с вывернутой шеей и пеной на губах. На всем теле были синяки и ушибы, будто я бился о стены. Я долго бредил, подозревали воспаление. Отец не хотел огласки и обратился к молодому, подающему надежды Дэвиду Эшли.

– Как долго продлилась активная фаза болезни? Иными словами, как скоро доктору Эшли удалось избавить вас от галлюцинаций? – Я внимательно осмотрел лорда, ища скрытые признаки шизофрении. Пациент перехватил мой взгляд и снова улыбнулся уголками губ:

– На бесплотные видения я потратил год. В Эдинбурге, а затем в Оксфорде мне некогда было прятаться в грезы: смена обстановки пошла на пользу. Потом не стало отца, и я лишился всего, что имел. Знаете, в моем кругу не принято судиться с родственниками. А я подал апелляцию. Мне назначили ренту. Леди Анна подарила квартиру в Мейфер. Но не более. Пришлось начинать с нуля.

Я оставил комментарии при себе. Насколько я знал, рента Мак-Феникса удовлетворяла самые взбалмошные причуды, а потребности он имел небольшие, даже с квартиры съехал несколько лет назад. Если б у меня была такая «нулевая база», не сидел бы я здесь…

– Я потерял герцогский титул, земли и состояние, – снова подслушал мои мысли лорд. – И получил взамен лишь имя мелкопоместного вассала. Но я понимаю: пустяки!

– Полагаю, вас больше задела иная потеря, – я с непонятным волнением следил за реакцией. – Ведь нежилое крыло фамильного замка с тех пор утрачено навсегда.

Его выдержка была великолепна. Мак-Феникс посмотрел на меня и сухо заметил:

– Вы повторяете ошибку доктора Эшли: придаете значение фантазиям впечатлительного юноши. Не стоит. Право, зря.

– Я стараюсь разобраться, милорд, – ответил я с мягкой улыбкой. – Я ведь ничего о вас не знаю.

– Ваша правда! – сэр Курт встал, спрятал в карман портсигар. – Но так как я не располагаю временем, будьте моим гостем, доктор Патерсон. Изучите пациента в домашней обстановке, поставьте диагноз. Убедитесь, что имеете дело с нормальным человеком, – и он положил на стол визитную карточку.

Я взял кусочек дорогой бумаги с серебряным вензелем. Мне предлагалось ехать в местечко Кингсайд, Пербек, графство Дорсет. Видимо, мое лицо выдало полное отсутствие энтузиазма, потому что лорд поспешил сгладить впечатление:

– Я живу в скромном доме возле моря. Свежий воздух, волны, бьющие о скальный берег. Заливчик, удобный для купания, пляж. Я мог бы отвозить вас в Лондон и обратно.

– Я подумаю, милорд, – заверил я, пожимая протянутую руку. – Но, признаться, вряд ли. Моя практика…

– И ваша красавица-невеста! – указал на фотографию Курт Мак-Феникс. – Ну что ж, надумаете – приезжайте. Или оставьте записку в клубе «Тристан»: я бываю там каждый день.

Пациент небрежно накинул шарф и вышел, не прощаясь. Я в задумчивости встал у окна, с интересом разглядывая спортивный «Ягуар»-кабриолет, припаркованный у подъезда. Не успела за лордом закрыться входная дверь, как в кабинет на цыпочках прокрался Френсис Слайт.

***

Инспектор Скотланд-Ярда жадно схватил визитку лорда, вчитываясь в каждую букву, как гадалка в линии руки.

– Я и не ждал такой удачи! – заявил он, наблюдая в окно, как Мак-Феникс садится в машину. – Он клюнул на подмену психиатра. Он предложил вам свой гостеприимный кров!

– Я не поеду! – категорически ответил я, игнорируя взгляды полицейского. – Я врач, а не ищейка, мы ведь уже говорили об этом. Вы ищете, я ставлю диагноз. Все просто!

– Знаете, почему он оставил квартиру в Мейфер и забрался в такую глушь? – резво отскочил в сторону инспектор. Внизу сэр Курт безошибочно вычислил меня в оконном проеме и вскинул на прощание руку. «Ягуар» взревел и рванул, взвизгнув колесами, пугая редких прохожих. – Этот лорд не умеет вести себя тихо, и образ жизни ведет неспокойный. Поступали жалобы от соседей, шли судебные разбирательства, кстати, он все время с кем-то судится, и вот: выплатил им пару крупных штрафов и свалил обратно в деревню. Его выжили из элитного района, сэр, так же, как выжили из фамильного замка.

– Как родственникам удалось лишить его титула и наследства? – невольно заинтересовался я, закуривая сигарету.

– Довольно темная история, Патерсон, – пожал плечами инспектор. – После смерти герцога в Палату было подано прошение об опеке над психически неполноценным родичем. К прошению прилагались выписки из истории болезни, подписанные лечащим врачом, ныне покойным доктором Эшли. Прошение утвердили, признавая старшего сына герцога шизофреником и кем-то там еще, не помню точно. Позже на суде Эшли отрицал какую-либо причастность к ходатайству и утверждал, что не подписал ни одной из указанных бумаг. Но дело Мак-Феникс выиграл не до конца: вызванные в суд светила психиатрии передрались и не смогли прийти к единому решению. Ему удалось лишь снять опеку семьи и отсудить солидный куш. Не думаю, чтобы он успокоился на этом. Вполне возможно, он рассчитывает на вас, доктор. На диагноз нового специалиста.

– Что ж… Попробую разобраться. Он интересный пациент.

– Вы должны принять его предложение, док. Мы просто не имеем права упускать такой шанс!

– Я не поеду! У меня практика!

– И красавица-невеста! – передразнил Френсис Слайт. Потом достал из внутреннего кармана пачку фотографий, разложил аккуратным веером на столе и отвернулся.

Я сел и просмотрел их, содрогаясь от ужаса и отвращения.

– Четыре девушки, док, – прокомментировал инспектор. – Убиты колющим оружием, обширные ножевые ранения в области сердца. И у всех на лицах одно и то же выражение ведомой на заклание овцы. Доверчивая улыбка. Это ведь ваша тема, не так ли?

– Вы думаете, это сделал Курт Мак-Феникс? Потомок королей? – не сдержал я иронии.

– Трое из убитых были лично знакомы с лордом. По некоторым данным, близко: ваш новый пациент весьма популярен у слабого пола.

– Ну, так арестуйте его!

Инспектор посмотрел на меня с укором. Должно быть, так я смотрю на больных, когда хочу упрекнуть за упрямство и глупость.

– Вы сами сказали, доктор, Мак-Феникс – потомок королей. Чтобы арестовать его, нужны очень веские доказательства. А убийца не оставляет улик. Вам нужно поехать, Патерсон. Пожить с ним под одной крышей. Узнать, чем живет, чем дышит. Мы будем держать с вами связь и придем на помощь, если понадобится.

– Как долго вы ловите маньяка?

– Почти два года, так-то. Три жертвы погибли одна за другой в течение семи месяцев, причем первая была невестой Мак-Феникса. Потом маньяк затаился. Четыре месяца назад была убита еще одна девушка, и дело передали мне. Что с вами, док?

Я замер у стола, взволнованно собирая снимки. Прошла бесконечно долгая минута, прежде чем я сумел облечь в слова догадку:

– Фрэнк, этих девушек объединяет одно: черные волосы и светлая кожа.

– Нет, мой друг, – возразил Слайт. – Этих девушек объединяет другое. Они убиты маньяком.

***

Вечер удивительно теплый. Свет фар разрывает в клочья сумерки, встречный ветер ласково гладит кожу. Он снижает скорость до жалких тридцати и наслаждается тишиной и покоем. Наконец, притормозив у обочины, закуривает, достает визитку и перечитывает еще раз. Улыбается медленной хищной улыбкой, странно преображающей лицо. Этот чудный вечер не должен пропасть впустую. К черту отдых!

Мотор воет, «Ягуар» визжит истеричным котом, выбрасывая гравий из-под колес, шоссе ложится под него, как самка в течке.

Он едет в Пул. Город то ли засыпает, то ли просыпается, его тишина кажется химерой. «Ягуар» привычно сворачивает в порт, живущий своей, отличной от добропорядочного города жизнью. Порт продолжает пить и трудиться, не слишком разделяя процессы. Машину провожают взглядами и подобострастно кланяются издалека. Небрежно запарковав «Ягуар» у подвального паба, он входит внутрь. У машины тотчас возникают темные фигуры добровольной охраны. Однажды у него угнали авто; через день вернули, выдав угонщиков и предлагая крупные отступные. Больше в подобные игры играть не пытались. С ним.

Заведение «Лагуна» он предпочитает именовать таверной. Здесь царит неистребимая вонь соленой рыбы, пахнет кислым пивом. Иногда – блевотиной и мочой. Табачный дым делит просторную залу на уютные коконы пространства. На расстоянии пяти футов предметы теряются в туманной дымке, а звуки гаснут, не в силах прорвать завесу.

Он садится у стойки; хозяин привычно ставит чистый виски в широком стакане. Присевшая неподалеку девушка привлекает внимание, цепляет, притягивает взор, будто сталь магнитит.

Почти сразу ей становится жарко под раздевающим взглядом незнакомца у стойки. Вот она неловко поправляет прядь волос, закладывает за ухо, скользнув тонкими пальчиками по мочке и ниже, по шее. Закидывает ногу на ногу довольно развязным жестом, от которого тут же краснеет, суетливо одергивая юбку. Лодыжка изящная, ступня в стоптанной туфельке аккуратная и крохотная, как у ребенка. Чудная девочка, нимфетка, школьница, сиди вот и гадай, сколько ей лет, как жаль, что он знает, кто она, нет интриги. Он смотрит на грудь, маленькую, округлую, затвердевшие сосочки так явно топорщатся под полупрозрачной блузкой. Дивная мода – не носить вульгарных предметов белья, скрывающих красоту! Впрочем, скорее всего ей не хватает денег – все ушли на юбку и чулки. Совсем ребенок, но подходит рост и вес, хороший вариант, работать можно.

Он швыряет на стойку мелочь и идет к выходу, по пути скользнув ладонью по спине незнакомки. На лестнице, ведущей вверх, тормозит, выкручивает лампочку, скупо освещавшую ступеньки. Замирает. Торопливо простучавшие каблучки, хлопнувшая дверь – и трепещущий комочек пылающего женского тела оказывается в его объятьях.

***

Вся неделя прошла в каком-то невероятно напряженном ритме. Пациенты, доклады, лекции, снова практика. Я разрывался на части, почти не спал и ел так мало, что вскоре стал «пропускать свет», как выражалась моя домохозяйка. Но неизменно, полуживой возвращаясь домой, я заставал у дверей инспектора Слайта. Полицейский стал моей неотвязной тенью, навязчивой идеей, манией, он мерещился мне повсюду, заставляя вздрагивать всякий раз, как я видел его грузную фигуру среди прохожих. Я, конечно, мог его понять.

Курт Мак-Феникс был подозреваемым номер один, выражаясь сыскным языком. И одновременно он был настолько приметной фигурой высшего света, фигурой эксцентричной, эпатажной, что даже намек на слежку мог привести к скандалу. Однажды Фрэнк пришел пунцовый от ярости; лишь после трех стаканов шерри и довольно продолжительной беседы на отвлеченные темы я смог узнать причину столь бурного гнева. Мак-Феникс засек в собственном саду констебля, наблюдавшего за домом, причем как он это сделал, осталось загадкой: полисмен считался виртуозом тайной слежки. Вспыльчивый лорд защелкнул на руках констебля наручники неизвестной Скотланд-Ярду системы и буквально вышвырнул за пределы своих владений. Экспертный отдел так и не смог вскрыть хитроумный замок, наручники пришлось распилить на полисмене. Сам Слайт получил выговор с занесением и в бешенстве поклялся, что засадит негодяя на скамью подсудимых.

Накануне уик-энда Фрэнк принес мне еще одну партию фотографий. Маньяк, как и положено людям с идеей фикс, разнообразием не отличался.

– Вы установили, что это за оружие, инспектор? – заинтересовался я, абстрагируясь от образа девушки и пытаясь анализировать факты.

– Нож военного образца, возможно штыковой, но безупречной заточки. Обратите внимание на неоднородность ранения: с одного края кожа словно срезана пилой.

– Превышенная необходимость налицо. Страшные раны. Слишком много крови.

–Удары нанесены умело и поверх одежды. Кровь не хлестала, ее впитывала ткань. При должной осторожности убийца мог уйти, не запачкавшись.

– Выходит, он осторожен. Это не тупая ярость и не состояние аффекта. Хладнокровный ублюдок. Совсем нет зацепок?

– Ну почему же… – усмехнулся инспектор, усаживаясь в кресло и закуривая предложенную сигарету. – Кое-что, конечно, есть. Он наглеет. Теряет бдительность. В данном, к примеру, случае маньяк обтер нож о платье жертвы. К утру наши эксперты представят отчет о составе стали и, если повезет, мы получим сведения о самом убийце. Секреции сальных желез, остатки слюны, микрочастицы волокон ткани, Господи, я буду рад даже этой мелочи!

– Кто эта девушка? – спросил я после минутного молчания.

– Шлюшка из Пула, – отмахнулся инспектор. – Та еще штучка! Ловила мужчин на невинность, позволяла себя напоить, соблазнить, а потом закатывала скандалы, грозила подать в суд и тянула денежки.

– Почему вы подозреваете Мак-Феникса?

– Его красный «Ягуар» был замечен у паба, где она работала, после памятного разговора с вами. На этот раз детка промахнулась с шантажом. Джеймс, мне нужна ваша помощь. Без ордера мы в дом не попадем, а ведь достаточно беглого взгляда, чтобы понять, с кем имеешь дело. Если вы откажетесь и в этот раз, следующая жертва будет на вашей совести. Док, мы столько проработали в одной упряжке!

Я снова взглянул на фотографии, подумал об испорченном уик-энде, о Мериен, уехавшей на съемки в Дублин, о новых трупах. Вспомнил глаза Мак-Феникса, холодные, словно лезвие ножа. И почему-то совсем не подумал о риске.

– Вы решились? – нетерпеливо спросил инспектор.

Я согласно кивнул.

***

Клуб «Тристан», у которого меня высадил неразговорчивый таксист, выходил затененными окнами на сад Ватерлоу. Признаться, я обошел все здание, прежде чем обнаружил неприметную дверь с еще более неприметной медной табличкой. Пэлл-Мэлл гудела и переливалась неоновыми огнями, но едва за мной звякнул колокольчик, шум улицы остался где-то далеко, а я оказался растворен в огромном зеркальном холле, напоминавшем лабиринт.

Важный швейцар с непроницаемым лицом сообщил, что лорд Мак-Феникс действительно на данный момент присутствует в клубе, и принял мою визитку. Не дождавшись приглашения, я постоял минут пять, потом сел в стоящее у стены одинокое кресло, постукивая каблуком по зеркальному полу. Через полчаса терпеливого ожидания я тронул зонтом колокольчик у входа. Швейцар не обманул моих надежд и материализовался в холле как по волшебству.

– Да, сэр?

– Вы сообщили милорду о моем приходе?

– Нет, сэр.

– И не передали визитку?

– Нет, сэр. Милорд выходит из клуба не раньше девяти, сэр. Мне запрещено тревожить джентльменов даже по наиважнейшим вопросам. Сожалею, сэр.

Я был растерян как никогда, вновь попадая в объятья улицы. Я знал немало причудливых клубов, но «Тристан», похоже, объединял самых отчаянных интровертов Лондона. Все получалось слишком нелогично, факты противоречили друг другу, но одно было совершенно ясно: ехать мне незачем. Человеку, проводящему весь день среди отшельников, ни к чему назойливые гости. Я чувствовал себя обманутым: Слайт утаил информацию, наверняка в Скотланд-Ярде знали о причудах милорда. Равно как и о том, что алиби Мак-Феникса будет подтверждено такими свидетелями, которых рука не поднимется вызвать в суд. И чем, простите, я помогу в такой ситуации? Кому нужна моя поездка в Дорсет? Явно не мне.

Я вернулся домой и занялся делами, стараясь не вспоминать о детстве, совсем, потом поужинал и пролистал вечерние газеты. Подумывая о нагретой постели, зевнул и вдруг напрягся, услышав незабываемый взвизг колес, особо резко прозвучавший в тишине полусонной улицы.

Звонок, испуганный голос домохозяйки, вкрадчивый баритон.

Дверь распахнулась, впуская Мак-Феникса, его свободное пальто развевалось походным плащом, моментально заняв половину комнаты. Лорд замер напротив меня, скептически оглядывая халат и домашние шлепанцы.

– Уже передумали, док? – с веселым сарказмом поинтересовался он, властным жестом распахивая платяной шкаф. – Миссис Флиттл, будьте добры чемодан, пару костюмов, пару белья и зубную щетку для доктора!

– Милорд! – попытался возмутиться я, с изумлением наблюдая, как моя неторопливая хозяйка порхает вверх-вниз по лестнице, укладывая вещи. – Время уже позднее, если хотите, будьте моим гостем, переночуйте и…

Курт Мак-Феникс щелкнул пальцами и заразительно рассмеялся:

– Жизнь только начинается, мой милый, не убивайте ее сном! Нас ждет море! Только… – он на миг задумался. – Заскочим на Беркли-стрит, мне нужно захватить одну безделицу. И, если не возражаете, поужинаем на Пиккадилли.

– На ночь есть вредно, – машинально ответил я, пораженный переменами, произошедшими с Мак-Фениксом. В прошлый визит лорд был довольно холоден, а теперь прямо-таки давил эмоциями и энергией. Потом до меня дошло: – Вы собираетесь в такое время ехать в Мейфер? На вашем рычащем «Ягуаре»?

– Я собираюсь в такое время ехать домой, – парировал Курт Мак-Феникс. – Что ж из того, что я живу в Мейфер? Вы будете одеваться, Патерсон? Или прокатитесь в пижаме?

– Нет, в пижаме – это уже слишком, – улыбнулся я, принимая из его рук костюм. – Но умоляю, сэр Курт, не будем никуда заезжать и никого будить. Я даже согласен на поздний ужин.

Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся:

– Ну, хорошо. Заеду с утра в понедельник. Поторопитесь, док. Я буду ждать в гостиной.

***

На Пиккадилли действительно только начиналась жизнь. Незнакомая мне, темная. Как добропорядочный лондонец, с утра до вечера занятый на работе, я был практически незнаком с городом неона, дискотек и притонов. Курт Мак-Феникс чувствовал себя в ночном Лондоне, как король, и ужинать собрался не где-нибудь, а в отеле «Кафе Рояль». Меня сразу задавило помпезным интерьером, голова закружилась от обилия зеркал, на этом празднике жизни я был явно чужим и прикидывал в уме, что из меню, кроме чая, будет мне по карману, но Мак-Феникс этого не замечал, впрочем, его тут знали и сразу провели из общей залы в спокойный приватный кабинет. Ужин лорда был довольно легким: салат, немного мяса на гриле и сок манго. Я ограничился мороженым и чашкой чая. Сначала мы молча ели, потом молча выкурили по сигарете. Все это время я решал простую задачу: для чего Мак-Фениксу понадобилось приглашать врача на дом. В том, что мое присутствие стало ядром какого-то хитроумного плана, я не сомневался. В редкие свободные минуты, выпавшие мне за неделю, я навел справки о новом пациенте. Оксфорд на отлично, большие надежды в области математики. А равно физики, химии, программирования. Чемпион колледжа по фехтованию на рапирах и саблях. Исключительно одаренный человек, не развивший ни одного таланта, растерявший все, что имел и знал, как картежник в единый миг проигрывает состояние. Но прозвище, прилепившееся к лорду за время учебы, говорило о многом. «Стратег» – так называли его и сокурсники, и педагоги, правда, при этом затруднялись пояснить, почему, что было, по сути, ответом.

Я стал винтиком сложного механизма интриги, маленьким винтиком, за который цеплялись шестеренки и кулачки, заставлявшие крутиться огромные колеса таинственных планов. В какой-то миг я почувствовал ужас почти панический, водоворот событий затягивал меня, лишая свободы и права выбора. Что нужно от меня этому странному человеку? Что я делаю рядом с ним в центре ночного Лондона, готовый сорваться с места к черту на рога – ради чего? Я решительно отставил чашку и встал. Пусть завтра Слайт честит меня на все корки, пусть завтра я сам буду кусать себе локти от неудовлетворенного любопытства, но…

– Правильно, док, пора. Поехали! Обещаю: через два часа мы будем в Кингсайде.

Голос Мак-Феникса подействовал, будто пощечина на истерика. Я пришел в себя и с улыбкой кивнул. Я знал, ради чего. Сидящий напротив меня мужчина обвинялся в ряде тяжких преступлений. Я собирался доказать его вину, потому что невиновность на данный момент была надежно защищена законом. Я ехал искать улики.

Курт Мак-Феникс расплатился по счету за двоих, оставил щедрые чаевые, и через пять минут мы уже ехали сквозь кварталы Вестминстера, потом оставили за спиной расцвеченную огнями ленту Темзы, потеряв четверть часа в пробке на мосту, и, наконец, продравшись сквозь светофоры Саут-Банка, набрали скорость, взбудоражив южный пригород. Я засек время назло хвастуну: сэкономить час пути казалось нереальной задачей, Мак-Феникс заметил и усмехнулся. Красный «Ягуар» нырнул размытой тенью на А3, рванул на Хемпшир, до Винчестера и далее, через Саутгемптон в сторону Пула мы летели на безумной скорости по полупустой полосе. От резкого ветра у меня слезились глаза и забавно дрожали щеки; длинные волосы лорда вились черным шлейфом, прищуренные глаза сверкали, – Мак-Феникс упивался гонкой по ночному шоссе. Вскоре я заметил, что дорожные знаки как будто не существуют для беспечного гонщика, а светофоры бесят, словно буйвола красная тряпка. Были минуты, когда я молил безумца сбавить скорость, уверяя, что не спешу, что не расстроюсь, если мы приедем чуть позже, чем он обещал. Но мои мольбы только распаляли Мак-Феникса. В Кингсайд мы ворвались без двадцати двенадцать, пронеслись алой молнией по городку, вырвались на пустошь и еще минут через десять резко притормозили возле дома, затаившегося среди дикого, запущенного сада. Я взглянул на часы и покачал головой:

– Милорд, вы приехали на восемь минут раньше, чем обещали! – сказал я, невольно перекрикивая гудящий в ушах ветер. – Что это вам дало?

Сэр Курт кратко взглянул на меня, возясь с замком, улыбнулся и промолчал.

Пока он загонял машину в гараж, я вошел в дом и застыл на пороге неосвещенного холла, тщетно шаря по стене в поисках выключателя.

– Свет! – откуда-то крикнул лорд, и зала мгновенно озарилась добрым десятком встроенных светильников.

– Завтра я настрою датчики на ваш голос, док, – улыбнулся сэр Курт, появляясь в проеме внутренней двери. – Компьютер легко распознает команды «Свет», «Яркий свет», «Полутень» и «Таинственно».

По мере того, как хозяин называл режимы, в зале менялось освещение, остановившись на загадочном мерцании и причудливой игре светотени.

– Пальто на крючок! – Лорд указал на вешалку у двери. – Снимайте смело. Я включил отопление, вы скоро согреетесь.

Молчаливый лакей внес мою сумку и знаками объяснил, что оставит ее в спальне наверху.

– Он нем, как рыба, а так, конечно, разговорчивый малый, – усмехнулся моему изумлению Мак-Феникс. – Надеюсь, он не будет вам докучать.

– Я думал, у вас больше прислуги, милорд.

– Прислуга в городе, – отрезал сэр Курт, – там она по статусу положена. В деревне нужно быть скромнее. Здесь я предпочитаю все делать сам. Устраивайтесь, я приготовлю грог.

– О, не утруждайтесь…

Лорд властно усадил меня в кресло и надменно поднял бровь:

– Я не утруждаюсь. Я делаю то, что хочу, всегда, мистер Патерсон, запомните и смиритесь!

– Я запомню! – тихо пообещал я, ставя плюс в пользу теории Слайта.

Мак-Феникс удовлетворенно кивнул и оставил меня в одиночестве. Мысль о том, что потомок королей возится на кухне, готовя мне грог, приятно грела душу, но была абсолютно лишней. Я воспользовался паузой и с интересом изучил помещение.

Освещение в режиме «Таинственно» было не самым выгодным для осмотра. Однако я разглядел, что в зале странным образом сочетались предметы, казалось, не сочетаемые, дикое смешение стилей и эпох тем не менее составляло вполне гармоничную картину, если данный эпитет применим к понятию «хаос». Мощный музыкальный центр соседствовал с древней печатной машинкой, на конторке семнадцатого века небрежно лежал макбук. В дальнем углу громоздились чьи-то доспехи, по виду самурайские, к ним небрежно притулилась катана в богатых кожаных ножнах с инкрустацией; на оленьих рогах висела кобура с пистолетом.

Однако сущим проклятием залы оказались модели парусных кораблей. Деревянные, сделанные с необыкновенной точностью, они подкупали детальностью вооружения и такелажа. У коллекции был один недостаток: явный переизбыток экспонатов.

– Вам нравится? – вопрос застал меня врасплох; повернув голову, я обнаружил, что лорд стоит в дверях с подносом и разглядывает меня с не меньшим интересом, чем я его сокровища.

– Вас интересуют парусники, сэр Курт? – я поспешил забрать у него поднос и поставить на низкий столик с гнутыми ножками, потеснив два-три макета римских галер.

– Они меня забавляют.

– Где вы добыли столь точные модели?

– Сделал. Как и многое в этом доме. Руками.

Я невольно посмотрел на его руки. Тонкие, узкие кисти аристократа, длинные пальцы пианиста. Аккуратные ухоженные ногти. На секунду мне захотелось встать на колени и поцеловать его пальцы. Глупая идея, но у лорда был вид короля, полубога, он словно требовал поклонения… Я мотнул головой и морок рассеялся.

Сэр Курт улыбался, наблюдая за мной:

– Вы устали, доктор. Долгий день, работа, потом эта поездка, новые места. Я бы посоветовал вам выпить грог и немедленно лечь спать.

– Что вы сделаете с кораблями, когда их станет слишком много, милорд?

– Сожгу, – пожал плечами Мак-Феникс. – И начну все с начала.

Я снова посмотрел на его руки. В руках хищно блеснул нож: лорд нарезал лимон.

«Что вы делаете с любовницами, когда они надоедают вам, милорд?»

«Убиваю. И начинаю все с начала…»

Мне стало страшно, всерьез страшно, ничего я так не хотел в эту минуту, как очутиться дома, в Лондоне, подальше от странного хозяина и немого лакея, от этого пустого темного дома, я хотел к людям, но понимал, что бежать поздно. Да и некуда. За дверью ждала только ночь и пустоши на много километров окрест. Я был в полной власти маньяка. В отчаянии я схватил стакан и залпом опрокинул в себя грог, надеясь, что спиртное придаст мне мужества. Приятное тепло разлилось по жилам, закружилась голова. Я попытался сделать шаг к двери, но колени подогнулись, лицо Мак-Феникса приблизилось вплотную, блеск в его глазах вызвал сладостную дрожь, сильные руки подхватили…

– Гостю стало дурно? – сквозь звон в ушах донесся незнакомый голос, начисто лишенный эмоций.

И сознание отказало мне впервые в жизни.

***

Очнувшись (или проснувшись?), я первым делом осмотрелся, стараясь не привлекать к себе внимания. Ножевых ранений в области груди не наблюдалось, чувствовал я себя превосходно, помнил все, вплоть до первого глотка грога. Лежал не в промозглом подземелье, закованный в ржавые цепи, а на роскошной кровати в комнате с видом на море. Интересно все-таки, что мне подмешали? Или сказался банальный стресс, помноженный на усталость?

Первые лучи солнца пробивались сквозь неплотно прикрытые шторы, ласково щекотали лицо, и я рассмеялся своим вечерним страхам. Повернувшись на бок, я почти уснул, когда стук входной двери заставил меня подскочить в постели. Я взглянул на часы – шесть утра. Ранний гость старательно приглушал шаги, крался, осторожно ступая по коврам. Вторя ему, я неслышно поднялся, не обуваясь, открыл дверь спальни, спустился по лестнице и замер, стараясь дышать через раз. В просторном холле, том самом, нелогичном, где меня угощали грогом, стоял сэр Курт Мак-Феникс собственной персоной. Лорд был обнажен до пояса, босой; его прекрасный, словно отлитый из светлой бронзы торс блестел от пота и соли. Мокрые волосы липли к плечам, бицепсы вздувались и опадали… Мак-Феникс неожиданно прыгнул в сторону, выбрасывая ногу вверх, замер, фиксируя стойку и демонстрируя прекрасную растяжку, провернулся на костяшках пальцев, мощным выдохом завершая комбинацию. Где-то шумела, наполняя бассейн, вода, лорд еще раз повел плечами, подхватил влажное полотенце и, улыбнувшись каким-то своим мыслям, вышел из холла.

Я покачал головой, отчасти понимая несчастных обитателей Беркли-стрит, выживших сэра Курта из элитного района: подъем в пять, пробежка к морю, купание, снова пробежка, краткая тренировка. Признаться, мне не хватило фантазии представить, чем занимался Мак-Феникс в городе, но одно я прочувствовал на собственной шкуре: милорд был очень неспокойным соседом. Тихо бранясь, я поднялся в спальню и, укрывшись с головой одеялом, попытался уснуть, не обращая внимания на всплески, какие-то глухие удары, свист, снова всплески… Я старался и преуспел в сем благом начинании, честно проспав до половины девятого назло бестактному хозяину.

Умывшись в маленькой туалетной комнате при спальне, я выбрал свободный темно-синий костюм, светлую рубашку и пренебрег галстуком. Я смутно подозревал, что лорд, живущий столь уединенно, не станет слишком церемониться с завтраком, к тому же он затащил меня в гости почти против воли. К черту, – думал я, – у меня уик-энд! Если он чем-то недоволен, трудности его!

Спустившись в холл, я не обнаружил там ни Мак-Феникса, ни лакея. В доме царила тишина, от которой я, житель города, давно отвык, мне даже почудилось эхо, и я невольно стал приглушать шаги. Выглянув на улицу, я с удовольствием осмотрел пустынный берег и крайне запущенный сад, будто созданный для того, чтобы в нем скрывались агенты полиции. Сад был своеобразен и по-своему красив; прежние хозяева пытались в местном климате выращивать теплолюбивые культуры, но сильные ветры с моря выкручивали стволы яблонь и слив самым причудливым образом, они стояли, точно ревматики, опираясь друг на друга, а под ними дичала малина и вырождались посадки клубники. До одури пахла отцветающая сирень, все было влажным, терпким; пропитанный солью ветер странно сочетался с ароматами сада, и разнотравье, подорожник и полынь заполонили бывшую лужайку перед домом.

Дом был под стать саду. Задуманный как добротная двухэтажная ферма с мансардой, в основе своей он имел правильные формы, бальзам на сердце любого знатока. Сооружение было древнее и называлось Стоун-хаус, «Каменный дом»; крепость довоенного фермера, он был разрушен во время бомбежек второй мировой, дважды за послевоенные годы его пытались отстроить заново, но, видимо, семья разорилась, и жалкие останки дома вместе с прилегающей землей купил сэр Курт.

Основа была тщательно восстановлена, выбелена в шотландском стиле, в меру украшена портлендским камнем по фасаду и увита плющом. Справа от входа, образуя короткое крыло, был пристроен вместительный гараж (подозреваю, что раньше там находилась конюшня), более длинное левое крыло дома образовывала иная пристройка, с огромными окнами от пола до потолка, там находились спортзал, бассейн и сауна. Все вместе производило диковинное впечатление: то же потрясающее смешение стилей и эпох, что наблюдалось в холле, та же какофония, оставляющая ощущение непередаваемой гармонии и уместности.

Я с интересом обошел вокруг дома, вымок на росистой траве, продрог на ветру, но в целом первое впечатление от Стоун-хауса было положительным. Мне откровенно понравилось сумбурное, но комфортное жилище лорда, оно было эмоционально по сути и о многом говорило с точки зрения психологии.

Выкурив первую за день сигарету, я вернулся в дом и стал обследовать Стоун-хаус изнутри. Сразу пройдя в длинное крыло, я обнаружил ванную комнату, если, конечно, можно назвать комнатой залу с бассейном-джакузи, отлично оборудованной сауной и двумя душевыми кабинами. Затем посетил увиденный снаружи спортивный зал, стены которого были увешаны холодным оружием разных эпох и континентов. Я вскользь прошелся по коллекции, отложив серьезный осмотр на потом, слишком уж шатким было мое положение гостя и шпиона, чтобы так бесцеремонно заняться сбором улик. В первую очередь я хотел найти Мак-Феникса и, что уж там, слегка перекусить и выпить кофе. Вернувшись в дом, я зашел в гостиную, библиотеку и столовую – уютную комнату с окном, которое принято называть «французским», открывавшим великолепный вид на море и скалы. Здесь был сервирован стол: тарелки и приборы, прикрытый салфетками хлеб, все явно ожидало моего пробуждения, и голод сразу стал ощутимее, но Курта Мак-Феникса не было и в столовой. На втором этаже я вычислил спальню милорда, по соседству с отданной мне гостевой, постучал – безрезультатно. Обошел второй этаж, дергаясь в запертые двери, и, наконец, добрался до кабинета Мак-Феникса на мансарде.

Сэр Курт нашелся в собственном кабинете. И по сравнению с лордом, одетым в заляпанные клеем штаны и свободную матросскую блузу, я выглядел пижоном и франтом.

Потомок королей сидел за рабочим столом и сосредоточенно трудился над очередной моделью парусного судна. Его длинные волосы были стянуты в тугой хвост, хозяин сидел ко мне вполоборота, и я невольно залюбовался его четким профилем. В пылу творчества Мак-Феникс прикусил нижнюю губу и почти не дышал, прилаживая к рее микроскопические ванты. Руки мастера, скупые, проверенные жесты, маниакальный горящий взгляд, взгляд безумца, фанатика, растворившегося в процессе, обострившиеся от напряжения скулы. Мак-Феникс подхватил скальпель, помогая себе острием. Резкий прищур, жесткие складки у губ…

«Десять ударов в сердце…»

Бог мой! Спаси раба Твоего!

Я неловко шагнул назад, зацепил какую-то вазу, с грохотом упавшую на пол, звон осколков, рулоны чертежей, раскатившихся по всему кабинету, гул корабельного колокола, задетого локтем. Я замер, втягивая голову в плечи, боясь шевельнуться и крепко зажмурившись. Потом рискнул открыть глаза и вместе с ними весьма неэстетично приоткрыл рот. Лорд продолжал сосредоточенно клеить ванты. И лишь когда с нелегким трудом было покончено, поднял голову и посмотрел на меня с улыбкой:

– Выспались, док? Ну и отлично. Как насчет завтрака?

– Да, конечно, – подавленно пробормотал я, хрустя каблуками по фарфору. – Извините. Доброе утро.

– Добрый день! – рассмеялся Мак-Феникс. – Не переживайте, мне она не нравилась. Тим здесь приберет, если будет в настроении.

– Тим?

– Тим Питерс, лакей, помните? Дайте мне пять минут, я приведу себя в порядок.

Пока лорд одевался к завтраку, Тим Питерс проворно уставил стол тарелками и блюдами со снедью. На завтрак в Стоун-хаусе были поданы гренки, масло, джем, яичница с беконом, жареной картошкой и сосисками, кофе и апельсиновый сок.

Сам лорд, натянувший под замшевый, классического кроя пиджак белую футболку от Армани, поел до смешного мало, развлекая меня рассказами из светской жизни, зато я налегал на картошку, будто три дня голодал в пустыне. Кивал, смеялся к месту и как привороженный смотрел на тонкие пальцы хозяина, играющие с хрусталем бокала, раз за разом проводящие по золоченому ободку.

– Вижу, мои попытки развеселить вас терпят крах, – заметил сэр Курт, открывая портсигар. – Должно быть, вам мешает моя болтовня?

– О нет, что вы! – я поспешил опровергнуть столь категоричное утверждение.

– Мне кажется, вас мучает вопрос, – продолжил хозяин. – Простой, банальный вопрос. Что нужно от меня этому нудному человеку, спрашиваете вы себя раз за разом, не находите ответа, начинаете терзаться какими-то глупыми страхами и сомнениями. Я отвечу, мистер Патерсон. На свете мало людей, которых я подпускаю к себе близко. Но тогда, в вашем кабинете, я подумал: мы могли бы стать друзьями. Видите, я достаточно откровенен: я ищу вашей дружбы, вы мне нравитесь, я устал быть один. Иных причин у меня нет, вы желанный гость в этом доме. Но если мое общество вам в тягость, я отвезу вас в Лондон и мы останемся в рамках «врач-пациент». – Лорд встал, подошел к окну, задумчиво всматриваясь в морской пейзаж. Усмехнулся и подвел итог своей ошеломляющей речи: – Вам нужно подумать, доктор, не буду мешать, – с этими словами он открыл створку, впуская в столовую соленый ветер, и вышел в сад.

Я нервно достал сигарету, закурил, воспользовавшись забытой зажигалкой милорда. Допил сок, смял салфетку и поднялся в свою спальню.

***

Было над чем поразмыслить.

Против своей воли я опять оказался втянут в полицейское расследование. Слайт ждал меня в Лондоне с обстоятельным отчетом, я был его агентом в доме подозреваемого, а предполагаемый убийца протягивал мне руку дружбы.

Не верьте банальным штампам! Психиатр – это не друг за деньги, кто угодно, только не друг!

Врачебная этика не позволяла мне нарушить грань, разделявшую меня и Мак-Феникса, но я снова был вынужден признать, что пациент обладает редким и непонятным мне обаянием. Я ни на миг не забывал, что Курт Мак-Феникс может оказаться маньяком, но противостоять его магнетизму было сложно хотя бы потому, что он никоим образом не афишировал свою расположенность, она проявлялась исподволь и словно украдкой от хозяина.

Его ненормальное хладнокровие произвело на меня двоякое впечатление, оно восхищало, но говорило скорее о слабой реакции мозговой миндалины. Я знал, для кого характерны такие симптомы, но с выводами старался не спешить.

К тому же, я по-прежнему не понимал, что со мной стряслось вчера вечером. Лорд смутно сослался на избыток кислорода и впечатлений, но я подозревал, что он подсыпал мне снотворное, не для того, чтобы воспользоваться моей отключкой, разумеется, но попросту избавляя себя от лишних проблем: от моей назревающей истерики, от необходимости снова садиться за руль и везти меня в Кингсайд, от объяснений и оправданий. Он вернулся домой и хотел отдохнуть, мои желания были делом десятым. Спать, доктор Патерсон!

Я допускал, что он хотел меня всего лишь успокоить и сам не ожидал такой реакции, тем отвратительнее был его поступок – напичкать гостя, о котором ничего не знаешь, опасной химией. Поступок совсем не дружеский.

Не верилось, что полчаса назад лорд тяготился одиночеством, нет, этот человек всегда жил только для себя. И вот теперь он ищет моей дружбы? Сомнительно. Скорее уж, сердечный приступ доктора Эшли сорвал планы Мак-Феникса, и меня, что говорится, поставили на замену. Я все более убеждался в этой версии и, мягко говоря, был от ситуации не в восторге. Получалось, что меня использовали сразу с двух сторон: я был агентом полиции и в то же время маленьким винтиком в планах милорда. Как он сказал? С этим можно играть?

И все же у меня не было причин совсем не верить Мак-Фениксу, я хотел ему верить, его слова не только озадачили, они мне польстили. Чрезмерная властность лорда, его замашки собственника подавляли, но в глубине души я был ему благодарен: в нарастающей панике я мог ломануться пешком через пустоши, а он удержал меня в тепле и безопасности Стоун-хауса, отнес в спальню, устроил со всеми удобствами. Для Мак-Феникса, насколько я успел его изучить, это было безусловным проявлением симпатии, его бесцеремонные методы меня возмущали, но он проявил заботу, как умел. Заботливый маньяк, ну надо же.

Я поймал себя на том, что начинаю оправдывать лорда, и улыбнулся. Странное дело: со всей своей бесцеремонностью и роскошным веером недостатков Курт Мак-Феникс мне нравился. Сегодня мне было бы жаль покинуть Стоун-хаус, сегодня мне было чертовски интересно жить.

Печально, конечно, что в доме так мало прислуги, какой толк от немого лакея? Где, черт возьми, повар, садовник, где хорошенькие горничные, которых я смог бы без проблем «разболтать»? Без этих невольных помощников мое следствие буксовало, но Слайт и так будет в полном восторге, и я решил не упускать свой шанс.

Спустившись в холл, я взял пальто и вновь отправился на поиски Мак-Феникса.

День выдался солнечный, даже жаркий, если б не стылый ветер с моря, порывистый и пробиравший до костей. Бесплодную каменистую равнину чуть оживляли потоки света, заливавшие жидким золотом прибрежные скалы и гряду, отделявшую дом от дороги. Пейзаж идеально вписывался в психологический портрет милорда, мне даже показалось, что найдя определение этому мрачному окружению, я сумею заглянуть в душу своего пациента вернее, чем проводя анализ его самых откровенных ответов. В вечной борьбе скал и моря ощущалась мистическая притягательность, я был песчинкой в водовороте стихий; взобравшись на каменный кряж, я с содроганием взглянул вниз, на беснующуюся воду, и почувствовал головокружение столь сильное, что поспешно отпрянул от края. И с пронзительной ясностью понял, что точно также чувствую себя лицом к лицу с Мак-Фениксом, стремясь то ли отпрянуть, то ли сделать гибельный шаг в пропасть.

Сравнение мне не понравилось, и я дал себе зарок взять эмоции под жесткий контроль. Все-таки я был хорошим психиатром и в свои тридцать лет имел за плечами богатый опыт, справлюсь, и не такие задачи решал. Успокоившись, я снова посмотрел на море и почти сразу обнаружил заливчик, пространство чистой, пронзительно синей воды, защищенной от ветра скальной грядой. Я поспешил туда, не сомневаясь, что обнаружу лорда на пляже.

Мак-Феникс действительно был там; он сидел на брошенном в песок пиджаке и острым камнем, похожим на акулий зуб, чертил какие-то иероглифы, тотчас их стирая. Я сел с ним плечом к плечу и какое-то время бездумно смотрел на воду.

– Она только кажется холодной, – сказал сэр Курт. – По утрам, конечно, долго не протянешь, но после обеда море прогревается.

– Что ж, – кивнул я, – если ветер поутихнет, можем искупаться. После обеда.

Он все так же спокойно смотрел вдаль, по привычке щуря серые глаза; я кратко взглянул на него и твердо сказал:

– Я останусь. Но одной симпатии слишком мало для дружбы, милорд, попробуем пообщаться, присмотримся друг к другу.

– За этим я и пригласил вас в гости. Показать вам окрестности, Патерсон? За меловой грядой нет ветра, там больше зелени: поля и фруктовый сад. А в этой бухточке раньше был схрон контрабандистов, вот, видите, остатки пещеры? Ее засыпало во время бомбежек.

Мы встали, стряхивая отсыревший песок, осмотрели небольшой грот, а затем лорд провел для меня экскурсию по поместью. Оно оказалось велико, много больше, чем я ожидал, но милые сельские ландшафты в стороне от моря оказались милорду неинтересны и не нужны. Он раздумывал, то ли отдать их заповеднику, то ли местным фермерам, то ли самому все засеять травой и завести лошадей, но, полагаю все же, его устраивало, что еще несколько километров заросшей земли отделяют Стоун-хаус от цивилизации. Поля были доступны туристам, в отличие от скал и залива, объявленных частной территорией. Впрочем, и туристы сюда забредали нечасто, здесь не было памятников старины, зато была табличка «Осторожно, змеи!». Так много змей? – спросил я, невольно отступая назад. – Не видел ни одной, – фыркнул лорд. – Но проверять никто не хочет.

Как удалось в свое время отхватить такую красоту у сжимавших кольцо заповедников, осталось загадкой. Случайно урвал, – смеялся Мак-Феникс. – По знакомству. Приехал, увидел – и отдал все, что тогда имел на руках, еще и в долги залез.

Я боялся даже представить, во сколько обошлась эта земля вокруг, земля, не приносившая никакого дохода и служившая лишь одной цели: дать своему владельцу пожить в одиночестве.

Обратно мы возвращались, беседуя об истории Дорсета и размышляя вслух на философские темы. В истории Мак-Феникс кое-что смыслил, а вот в философии оказался профаном, впрочем, его наивные суждения оказывались порой настолько меткими, что поставили бы в тупик мэтров этой лженауки.

За обедом, приготовленным немым Тимом, мы продолжали спорить. Сэр Курт выказал немалые способности к казуистике: даже загнанный в угол безупречной цепочкой моих рассуждений, он неизменно находил лазейку и шел в атаку с великолепным апломбом, прикрывавшим полное незнание предмета. Меня восхищал и настораживал этот напор, стремление победить, оказаться правым даже в подобной мелочи, в глупом споре; стальные глаза вспыхивали от гнева, едва мне удавалось одержать верх; в конце концов, я вскинул руки и смеясь заявил, что больше не в состоянии переливать из пустого в порожнее. Должно быть, он принял мои слова за почетную капитуляцию, так как рассмеялся в ответ и резко сменил тему. При этом щеки его чуть порозовели от удовольствия.

Выкурив по сигарете, мы прихватили купальные принадлежности и снова отправились на пляж. Я не мог стопроцентно утверждать, что ветер стих, но море в заливе было ослепительно синим и таким ласковым, что я без лишних споров потянул с себя одежду следом за Мак-Фениксом.

Мой пациент, взобравшись на скалу, прыгнул, красиво, изящно, почти без всплеска. Я не рискнул последовать его примеру и просто вошел в воду, действительно прогревшуюся за день. Мы вдоволь накупались, соревнуясь в скорости и совершенстве стиля, потом загорали на песке и снова плавали, пока рассердившаяся невесть на что погода резким порывом предгрозового ветра не погнала нас с пляжа. С моря шла иссиня-черная туча, сверкая раздвоенными молниями; мы наспех оделись и, хохоча, побежали к дому, но ливень настиг, накрыл, и в пять секунд мы вымокли до нитки. Добравшись, наконец, до Стоун-хауса, мы были встречены важным Тимом Питерсом, выдавшим нам два банных халата.

– Сауну для гостя! – распорядился Мак-Феникс. – Не хватало еще, Патерсон, чтобы вы простудились по моей вине.

– Вам самому не помешала бы сауна, – заметил я, наблюдая, как он старательно отжимает волосы.

Сэр Курт вздрогнул; я видел это отчетливо, словно судорога прошла по его спине в прилипшей мокрой рубашке; но через миг он весело помотал головой и рассмеялся:

– Я лучше быстро приму душ и помогу Тиму с ужином!

Я не нашелся, что возразить: от всех приключений во мне проснулся аппетит поистине волчий.

После сауны и сытного ужина, немного более плотного, чем я привык, Мак-Феникс предложил сыграть в шахматы. Поистине, этот страшный человек видел меня насквозь и беззастенчиво дергал нужные ниточки; искренний поклонник старинной игры, я не мог ему отказать, и мы засиделись до половины первого, передвигая фигуры в сложнейшей и интереснейшей партии. Мак-Феникс выиграл. К моему стыду. Раздосадованный, я потянулся к сигаретам; он заметил мою реакцию и миролюбиво признал:

– Я выиграл почти случайно, вы просто устали. Честно говоря, не ожидал, что вы настолько сильно играете; думал блеснуть талантом, а вы дважды полностью разбили мою стратегию.

– Я отыграюсь! – мрачно пообещал я, в глубине души весьма польщенный признанием лорда. – Вы привыкли побеждать, я сломаю эту дурную привычку!

Он как-то странно взглянул на меня, сверкнул глазами, то ли с издевкой, то ли с угрозой, принимая мой вызов, так, что по спине пошел озноб, а сердце застучало от всплеска адреналина. Я разом вспомнил, с кем имею дело, от Мак-Феникса пошла такая тяжелая энергетическая волна, что я напрягся и приготовился к бою.

– Посмотрим! – сказал сэр Курт, вставая с места и темнея лицом, будто сам только что очнулся и вспомнил, кто он такой. И кто такой я. Перемену нельзя было назвать разительной, но я ее чувствовал, так, словно стал невольным героем Стивенсона и воочию увидел превращение Джекила. – Спокойной ночи, доктор.

– Спокойной ночи, милорд, – я кивнул и отступил к лестнице. Почему-то мне хотелось подняться первым, причем не открывая лорду спину. Глупое желание, если разобраться.

Мак-Феникс посмотрел с подозрением и вышел прочь из гостиной. Вовремя вспомнив, что именно в той части дома находится коллекция холодного оружия, я поспешно поднялся наверх и заперся в спальне. Решив проверить, как обстоят дела с окном, я тронул штору, приподнял раму и выглянул в сад. Весь берег вдалеке был залит молочно-белым, мягким, как вата, туманом. Я торопливо закрыл окно и задернул шторы, провел рукой по лбу и долго смотрел на влажную от испарины ладонь. Это Дорсет, черт возьми! Дорсет! Мое кошмарное детство…

Спал я неспокойно. Настолько, что пришлось прибегнуть к уколу, внутривенно, полуторная доза. Успев апатично подумать, что наверняка оправдаю фразу о мертвом сне, я уткнулся в подушку и отключился.

***

Утро выдалось кошмарным. Ломило все тело, мерзко ныла голова, я не выспался и был погружен в безразличное состояние, какое бывает только после сильного стресса, снятого с помощью успокоительного. Знакомое, в общем-то, состояние.

Спустившись вниз, я обнаружил на столе остывающий завтрак и записку, гласящую, что Мак-Феникс уехал в Лондон и вернется только к ленчу. Тим Питерс педантично проследил, чтобы я опустошил свою тарелку, после чего убрал со стола и прошел в сад. Из любопытства я пошел следом и, пропетляв среди запущенных кустов, выбрался в оазис порядка.

Даже здесь проявлялось странное смешение стилей и эпох, что была свойственна всему Стоун-хаусу. На расчищенной от сорняков лужайке был устроен искусственный водоем, к нему вела выложенная светлой галькой извилистая дорожка, крупные валуны создавали причудливый орнамент, пара низких сосенок, мхи, песок, все говорило о Японии и медитации, но среди этого восточного колорита были с небрежным изяществом разбросаны клумбы с традиционными английскими розами. Они росли, набирая бутоны, и пара ранних сортов уже радовала глаз крупными цветками. Питерс мрачно взглянул на меня и, вооружившись совком, принялся самозабвенно рыхлить щедрую землю, явно принесенную из-за гряды. Мне пришло в голову воспользоваться отсутствием хозяев и еще раз внимательно осмотреть дом.

Я прошел прямиком в кабинет Мак-Феникса. Надежно прикрыв за собой дверь, первым делом я убедился, что ухоженный участок сада отлично просматривается из кабинета; Тим Питерс усердно копошился в саду, и я перевел дух. По сути, я совершал преступление, нарушая исконное английское право на частную жизнь, я вторгся в чужие владения в погоне за чужими секретами; только незримое присутствие инспектора Слайта хоть как-то примиряло меня с печальной реальностью.

Вряд ли комнату можно было назвать кабинетом. Мастерская, рабочее место. Ни одной деловой бумаги, только клеи, растворители, какие-то порошки и тетрадка, щедро исписанная формулами. Небольшой верстачок с заготовками, бруски ценных пород дерева, парусина и суровые нитки. Скромный ноутбук; как ни странно, он включился с первой попытки, предварительный просмотр содержимого дал подробнейшие схемы парусных судов и рекомендации по судостроению. На захламленном столе с изъеденной химикалиями полировкой царила одинокая фотография. Белоснежный с алой полосой бриг взлетал над седым морем, изгибаясь парусами; я не смог прочесть названия, но поймал себя на мысли, что хочу попасть на борт этого судна, любой ценой и как можно скорее. Глупая идея. И главное, своевременная. Но что поделать, я с детства бредил морем.

Глухой хруст под каблуком заставил меня вздрогнуть и вспомнить об осторожности. Справившись с дыханием, я посмотрел под ноги и обнаружил, что раздавил черепок давешней вазы. Тим Питерс продолжал работать в саду, однако во мне родилось убеждение, что в доме присутствует кто-то еще, невидимый, что каждый мой шаг под контролем, и стоит оступиться, наблюдатель вцепится мне в горло. Инстинктивное стремление прикрыть спину заставило меня прижаться к стене, но она вдруг поддалась, и я ввалился внутрь какого-то темного подсобного помещения. Тайная дверь Синей Бороды, которую нельзя отпирать!

С трудом совладав с голосом, я приказал включить свет и тотчас пожалел об этом, и задрожал, и заорал от ужаса. На меня вприщур смотрел Курт Мак-Феникс.

В стальных глазах полыхали кровавые отблески, тонкие губы ломала усмешка. Он просто стоял и смотрел, сжимая в руке то ли меч, то ли длинный нож, но я чувствовал свой смертный час так ясно, что мог лишь беззащитно улыбаться, всхлипывая жалобно, почти по-детски. Я сам сделал шаг вперед, заворожено подчиняясь неслышному приказу, я опустил руки, благословляя палача за секунды последней молитвы. От сэра Курта исходила волна холодной ярости, он был чудовищем, дьяволом во плоти; я снова закричал, падая на колени. Сзади послышались шаги, кто-то глумливо хмыкнул и дернул меня за волосы, заставляя повернуть голову. Я увидел Питерса, занесшего руку. Тупой удар вырубил мое сознание, и я подумал, что это милосердно.

Очнулся я на полу под дверью, ведущей в кабинет Мак-Феникса. С трудом поднявшись, зачем-то дернул ручку, потом еще раз, сильнее. Заперто. Голова раскалывалась на звенящие литые куски, я поймал себя на том, что ужасно хочу пить, но сделать хоть глоток воды в этом кошмарном доме означало сдаться и отдать себя в полную власть маньяка. Только что меня пытались убить, я силился понять, что помешало Мак-Фениксу покончить со мной. Кто ему помешал? Немой лакей? Тим его запер в кабинете, или он вырвался и бродит по дому? И это я его выпустил? Я?!

Бежать! Эта мысль захватила меня целиком, я вцепился в нее как в приказ об отмене казни. Плохо представляя, как смогу незамеченным пробраться к дальнему кряжу, за которым ждал патруль Скотланд-Ярда, я надумал спасаться бегством через окно в столовой. Но сначала решился осмотреть оружейную. Я пришел в Стоун-хаус разведчиком, но что я смогу дать инспектору, кроме собственных ощущений? Где улики? Доказательства? Хоть какие-то факты, способные пролить свет на истинную сущность Мак-Феникса?! Я не мог просто так уйти!

Держась за набухающую шишку, я вспомнил о пистолете, беспечно оставленном в сумке наверху, но времени не было, и я утешился тем, что в зале будет достаточно оружия для самообороны. Если, конечно, мне удастся добраться до него живым.

По стенам, почти ползком, я пробрался в спортзал и, поминутно озираясь, принялся осматривать коллекцию сэра Курта. В иное время я поразился бы присутствию раритетов, но теперь лишь нетерпеливо дергал щекой и шел дальше, пока не наткнулся на пустой щиток в собрании длинных ножей.

У меня не возникло ни тени сомнения, какой жемчужины не хватало в коллекции; я потянулся к карману за телефоном и выругался, вспомнив, что забыл его на тумбочке в спальне.

– Что происходит, Патерсон? – Я резко обернулся и отпрыгнул к стене: в дверном проеме стоял лорд Мак-Феникс и по-волчьи настороженно раздувал ноздри. Его пиджак был запылен, покрыт какой-то грязью, словно лорд выбрался по плющу через окно мансарды и продирался через сад.

Я истерично расхохотался в ответ, схватив со стены топор, и, размахивая им, пошел на Мак-Феникса. В помещение ворвался Питерс; хищно двинув плечами, он снова метнулся ко мне и споткнулся об окрик хозяина:

– Оставь! Пускай!

Лорд быстро отступил в сторону столовой. Путь к бегству был отрезан, к тому же я понимал, что и топор не поможет против маньяка; у него не было ножа, но я видел, как бьется жилка на его шее, как напрягаются и опадают мышцы под рубашкой; смертельная опасность сквозила в каждом жесте, скупом, выверенном; он напоминал гюрзу перед броском.

Я увидел лишь один безопасный путь: наверх, к собственной спальне. Взбежав по ступеням, я запер дверь и первым делом нашел пистолет. Холодная сталь остудила нервы, и совсем неоригинально я почувствовал себя лучше и сильнее, взяв в руки машинку для убийства. С кратким вздохом я сел на пол, сжимая в пальцах рукоять, и невесело рассмеялся. Без особой надежды включив мобильник, я убедился, что нахожусь вне зоны действия сети и связаться со Слайтом мне не дано.

Через два часа послышались тихие шаги и голос Мак-Феникса спросил, не хочу ли я выпить чаю и поговорить. Я послал его ко всем чертям. Больше меня не беспокоили.

Какого черта здесь творится? – думал я. – Лакей потакает больному хозяину? Запирает его в чулане на время припадка? За каким лешим меня понесло в этот кабинет?!

День тянулся бесконечно долго. Есть я почти не хотел и отдавал себе отчет в том, что долго в таком взвинченном состоянии не протяну. А я должен был продержаться. Если завтра к обеду я не отзвоню Слайту, инспектор забьет тревогу и найдет способ вытащить меня. У меня был шанс выжить. По этому поводу стоило применить все познания, чтобы не угодить в сумасшедший дом. Я понимал, что нахожусь во власти приступа, моя болезнь серьезно осложнила восприятие реальности. То, что вместо подтверждения нормальности лорда я сам едва не сошел с ума, повеселило меня настолько, что я перестал дрожать и, наконец, поставил на предохранитель «Беретту». За окном опять воцарилась белесая муть, идущая с моря. Плотный туман подбирался все ближе к дому, тот самый, чертов запах Дорсета. А я не мог позволить себе снотворное.

Ближе к ночи во мне проснулся зверский аппетит, и это послужило добрым знаком: организм восстанавливал силы и требовал топлива, но о том, чтобы выйти и подкрепиться, не могло быть и речи. Я напился воды из-под крана и снова устроился в облюбованном мной углу. Вскоре я понял, что к прочим бедам начинаю засыпать. Часа два я дремал, скрючившись в неудобной позе на полу, потом сдался и, сняв носки, лег в кровать, пристроив пистолет под подушкой.

Около трех мне показалось, будто кто-то пытается войти внутрь, мне почудился голос Мак-Феникса и шелест подчинившегося ему замка. Я сел на кровати, долго вслушивался и всматривался в темноту, не смея зажечь свет, но кругом было тихо, как бывает только ночью за городом: скрипели на ветру деревья и мерно рокотал океан, разбиваясь о скалы. Найдя в себе силы встать, я проверил дверь, целя в нее снятым с предохранителя оружием, однако она была заперта и ключ торчал в замке. Я вздохнул с облегчением и, обернувшись, увидел в окне темную фигуру, скребущую ножом по неприкрытому ставню, от нее шел тошнотворный табачный запах; в ужасе заорав, я выстрелил, целя в лоб; раздался звон стекла, и щупальца молочной слизи немедленно проникли в комнату. За дверью послышались шаги, кто-то забарабанил, раздался требовательный крик Мак-Феникса, пытавшегося выломать дубовую створку. Я снова поднял пистолет и выстрелил навскидку, на голос, а потом в туман. Дом огласился самой черной бранью и через миг дверь сдалась напору лорда…

Я выстрелил еще раз.

– Свет! – заорал сэр Курт.

Мгновенная вспышка ослепила меня; пистолет зажил отдельной жизнью, вырвавшись из намертво сведенных пальцев; наконец проморгавшись, я увидел Мак-Феникса, высунувшегося в окно почти по пояс. Лорд прикрыл ставни, плотно задернул шторы и повернулся ко мне, встрепанный, полуголый, в руках у него была моя «Беретта», по шее стекала струйка крови, а вокруг походным плащом клубился туман. Он подошел осторожным скользящим шагом, присел рядом со мной на корточки и протянул пистолет. Я схватился за него, как монах за распятие, сэр Курт удержал мою руку и приставил дрожащее дуло к своей груди:

– Так не промахнешься! – жестко сказал он, ловя на курке мой палец. – Если хочешь убить меня, выстрели и успокойся.

Я всхлипнул и вырвал кисть, борясь с искушением немедленно нажать на курок.

И в тот же миг раскаялся в минутной слабости: Мак-Феникс выдрал пистолет и швырнул его куда-то в сторону двери.

– Что тут случилось, Джеймс? – спросил лорд. – Что за перестрелка в ночи? Сон приснился?

Я отчаянно замотал головой и сделал попытку отползти к стене. Я не знал, чего я больше боюсь, быть с ним или остаться наедине с туманом.

– Тихо, – приказал сэр Курт. – Успокойся, слышишь? Все в порядке, иди ко мне.

Он схватил меня за руку и рывком притянул к себе, в кольце его рук было жарко, как в пекле, я не знал, где он прячет свой нож, но видел, что и без ножа проживу недолго, если ему приспичит свернуть мне шею. Я забился, пытаясь вырваться, лорд не позволил.

– Успокойся! – снова приказал он, облизывая губы. – По-хорошему прошу!

Я продолжал бороться, я хотел жить. Я дернулся, и мы оба свалились на пол, лорд подмял меня, прижимая руки к полу, и усмехнулся:

– Придется по-плохому. Боишься меня, Джеймс Патерсон? Что ж, я дам тебе повод.

Его била дрожь, взглянув в его лицо, я с ужасом понял, что лорда трясет от желания и что объектом его страсти, его вожделения являюсь именно я. Я закричал, я рванулся из последних сил, Мак-Феникс удержал, наваливаясь всем весом, тонкая ткань рубашки треснула, обнажая кожу, и к ней мгновенно приникли жадные губы, оставляя багряную отметину засоса. Лорд был сильнее, но отчаяние помогло мне собраться; вырвав руку, я ударил в челюсть и, на мгновение освободившись, кинулся к двери, к пистолету; Мак-Феникс прыгнул на меня и отшвырнул назад, к кровати, он был поистине ужасен, сам дьявол, раздираемый гневом и похотливым нетерпением.

В тот же миг я опомнился и прекратил активное сопротивление, я сдался.

Я хотел жить, любой ценой, пусть берет все, что хочет, кроме жизни, нельзя сопротивляться, это только распаляет маньяка, пока ему нужен секс, у меня остаются шансы на спасение!

Сэр Курт перевел дух, ослабляя хватку, он сдернул с меня остатки рубашки и расстегнул мои джинсы. Я был возбужден, черт, я сам не заметил, как возбудился в пылу борьбы, и когда лорд стянул с меня трусы, я застонал и заплакал от стыда, так сильно у меня стояло. Я не знал, что мне делать со своим телом, но Курт знал, он даже хмыкнул, настолько я был готов к употреблению; его умелые руки заставили меня извиваться от нетерпения, я словно раздвоился, в ту ночь я перешагивал границы дозволенного, в голове был хаос, но тело тянулось к Курту. В кармане лорда нашелся презерватив; меня трясло как пораженного током, подчиняясь, я лег, уткнувшись носом в простыни, чтобы не видеть его лица, и кусал губы до крови.

– Расслабься, Джеймс! – прошептал Курт, вставляя мне палец. – Тебе самому будет легче.

Я горько усмехнулся, но постарался выполнить просьбу насильника; по моим щекам текли слезы; единственная дурная мысль билась в голове: хорошо, что я не ел с утра. И кишечник свободен. Меня тошнило от отвращения.

А потом он вошел в меня. Одним беспощадным рывком.

Мне никогда не было так больно.

Мне никогда не было так стыдно.

Мне никогда не было так хорошо…

***

Когда я проснулся, было далеко за полдень. Солнце светило столь яростно, пробивая защиту неплотно прикрытого ставня, что я невольно зажмурил глаза, ослепнув и оторопев, не в силах понять, отличить кошмар от яви. Через минуту, собравшись с духом, я разлепил веки и счастливо рассмеялся. Сон! Кошмарный сон, следствие стресса и общей слабости организма. Удобно устроившись на подушке, какое-то время я просто лежал, наслаждаясь чудесным утром и не без ехидства размышляя над подоплекой ночной сексуальной фантазии, потом потянулся к сигаретам на тумбочке. Плечо отозвалось саднящей болью, я кинулся к зеркалу, холодея от ужаса, и тут все тело буквально взорвало, словно мозг подключился, наконец, и заработал в полную силу. Собственное отражение убило меня, заставив скорчиться на полу и завыть в голос. На ключице багровел засос, искусанные в кровь губы превратились в сплошную ссадину, руки и бедра в синяках, под левым глазом кровоподтек… Анус… Нет, у меня не хватило ни слов, ни желания описывать и это, я только понимал, что готов разорвать себя на части, лишь бы прекратить кошмарную пульсацию, резкую, будто Курт продолжал двигаться во мне! Я дополз до кровати, пытаясь собраться с мыслями.

Рука нащупала «Беретту». Холостой щелчок, пустой магазин… Он просто выкинул в окно обойму перед тем, как посоветовал в него стрелять! Сволочь!

По моим щекам потекли слезы. Я не боролся с ними, я благодарил свой организм за столь необходимую разрядку. Сигарета в дрожащей руке тоже сделала доброе дело, пара затяжек – и проснулся, казалось, утерянный безвозвратно, раздавленный профессионализм. Я очнулся и начал рассуждать, отрешившись от собственного позора и боли, я рассматривал проблему со стороны, извне. Я увидел, наконец, подоплеку своего приезда так отчетливо, что застонал от ярости: темные волосы и светлая кожа, отразившись в зеркале, воплотили в себе навязчивую идею лорда; все знаки внимания, выказанная симпатия, даже сам факт моего существования, моя жизнь, не оборванная холодной сталью в кабинете сэра Курта, сложились, будто мозаика, и подвели к вполне предсказуемому финалу. Мое взвинченное состояние только ускорило процесс; запах безумия распалил Курта, он пошел на него инстинктивно, будто самец, преследующий самку в течке, его собственный психоз жаждал слияния!

В голове невольно воскресли страстные, бредовые слова и ласки, даримые щедро и яростно, тело отозвалось сразу, забыв о боли… И я снова заплакал, поперхнувшись дымом. Я не мог скрывать от себя самого простую истину: если бы Курт был сейчас здесь, рядом, вот в этой самой постели, мне было бы легче! Легче примириться с той пропастью, бездной, поглотившей мой бедный рассудок, с положением изнасилованного существа, с поражением, нанесенным жестоко и расчетливо человеком, которого я надеялся переиграть, привлечь к суду, засадить за решетку. Я напоминал себе использованный презерватив, только презерватив этот имел душу, и душа захлебывалась стыдом и болью.

Вслед за слезами тихо, но верно в душу вползло безразличие. В каком-то жутком сонном оцепенении я смотрел в разбитое окно, на проплывающие над морем кучевые облака, напоминавшие затейливые замки, слушал ветер и ни о чем не думал. Потом также бездумно встал, морщась, будто от ломки, заставил двигаться сначала ноги, потом руки. Голова слегка кружилась от стресса и голода, но я запихал немногочисленные вещи в сумку, кинул поверх тряпок никчемную «Беретту» и медленно вышел из комнаты. Мне было все равно, приступ прошел, и я так устал бояться, что если бы Курт поджидал за дверью со своим знаменитым ножом, я не отшатнулся бы, не вскрикнул, просто прошел мимо, тупо глядя под ноги. Весь смысл моего существования сосредоточился сейчас в простом процессе ходьбы; пока я шел – я жил, движение, подобно развитию, вновь делало меня человеком. Я не раз замечал, что люди в расстройстве или сильном гневе стремятся куда-то идти, ехать, давят на газ машины; само по себе движение вперед, усилие ног, сопротивление встречного ветра убивало ненужные эмоции, позволяя более трезво взглянуть на мир вокруг и на себя в этом мире, помогая оставить за спиной неприятное прошлое.

Я спустился по лестнице, прошел через холл, сбив по дороге пару кораблей из коллекции Курта, открыл входную дверь и столкнулся нос к носу с Питерсом. Какое-то время он молча разглядывал меня, размышляя, втолкнуть обратно или пропустить; когда я совсем собрался дать ему в морду, лакей Мак-Феникса протянул мне записку. Я развернул аккуратно сложенный лист и прочел: «Джеймс, прости, срочно должен ехать в Лондон. Пожалуйста, дождись меня».

Я смял листок и безразлично бросил себе под ноги.

– Бог простит, – негромко пояснил я лакею; Тим посторонился, уступая дорогу, и проводил меня долгим взглядом. Готов поспорить, он смотрел мне вслед, пока я не скрылся за грядой.

«Джеймс, прости, я вынужден уехать!» Подонок чертов! А за разодранную задницу я должен был его благодарить?! Гнев помог мне добраться до патрульной машины, не свалившись без чувств по дороге.

При виде меня бравые стражи порядка повскакали с мест, проливая сок и роняя бутерброды, которыми скрашивали дежурство. Нелицеприятное пятно растеклось по форменным брюкам сержанта, но он не обратил внимания, пялясь на мои синяки и кровоподтеки; я, должно быть, представлял собой жуткое зрелище, но голова отказывалась помнить мелькнувший в зеркале кошмар. Наконец, насмотревшись, сержант смахнул с брюк кроваво-красный кетчуп и потянулся за пистолетом, бросая недружелюбные взгляды в сторону Стоун-хауса.

Я отрицательно покачал головой и чуть слышно произнес:

– Мак-Феникса нет дома, не трудитесь. Вы разве не в курсе? Отвезите меня к Слайту.

Тот еще раз осмотрел меня, потом кивнул и открыл дверцу машины, помогая мне разместиться на заднем сиденье. Водитель в ужасе покачал головой и молча завел мотор. Через пять минут Стоун-хаус скрылся за поворотом, и я вздохнул свободнее. По дороге в Лондон несколько раз мне чудился догоняющий нас красный «Ягуар», это были галлюцинации, навеянные паранойей, но даже если лорд и вправду преследовал меня, он не решился напасть на полицейских.

Мне хотелось бы в своих скромных записях отдать должное сержанту Метвину: едва мы подъехали к зданию Нового Скотланд-Ярда, он выписал мне пропуск и быстро провел внутрь, заслоняя от недоуменных и откровенно испуганных взглядов. Возможно, многим из посетителей я показался жертвой полицейского произвола, доставленной в участок, по сути, если хорошенько поразмыслить, так оно и было, но участие Метвина уберегло меня от лишних расспросов любопытствующей публики. Сведя к нулю формальности на входе, сержант провел меня прямо в кабинет Фрэнка Слайта.

Инспектор Слайт, к счастью, оказался на месте; к счастью – потому что у меня чесались руки, и едва войдя, я сделал то, о чем мечтал с минуты пробуждения: за отсутствием Мак-Феникса я от души врезал милому полисмену, пославшему меня шпионить во имя высоких целей добра и справедливости. Собрав всю свою ярость и обиду, отработанным за годы тренировок жестом я вкатал ему под дых, встретил падающего Слайта апперкотом, мощный хук завершил чудесную комбинацию. Возможно, драка была глупа и выглядела по-детски, но мне заметно полегчало. А в тот момент только это имело значение.

Сержант Метвин козырнул с возросшим уважением и прикрыл дверь в кабинет, отгоняя неизбежных зевак-сослуживцев.

Слайт поднялся с пола не сразу; какое-то время он полулежал, прислонившись к стеллажу с бумагами и вправляя себе челюсть, потом грузно, тяжело встал, осматривая меня с изумлением и тревогой.

– Почему ты не предупредил, что Мак-Феникс бисексуал? – прошипел я, борясь с желанием поддать ногой в пах.

– Что с тобой, док? – казалось, Слайт не расслышал вопроса.

– Он изнасиловал меня, черт подери, почему ты не рассказал мне всей правды, ты, инспектор вшивый?

– Откуда я знал? – резонно возразил инспектор. – Среди высшего света много таких, но не все кричат на перекрестках ради рекламы… Подожди. Что ты сказал?

– Он изнасиловал меня, – терпеливо повторил я, падая в кресло. – И я хочу подать заявление.

– Д-да, конечно… – пробормотал Слайт, доставая из стола чистый бланк и авторучку. – Послушай, как же так… Черт!

Он полез вглубь стола, в какие-то свои тайники, и выудил непочатую бутылку бренди. Откупорил ножом, привычным жестом, достал стакан, плеснул:

– На-ка, выпей, только губы береги, сожжешь.

Мог бы не предупреждать: искалеченные губы болели при каждом слове, но я готовился к худшему, к даче показаний в присутствии смазливой секретарши. Бренди упало в пустой желудок, и меня чуть не вывернуло наизнанку. Однако голова прояснилась, по жилам побежало тепло, и я сам налил еще, проглотил и промокнул губы платком.

На счастье, все тот же Метвин вызвался фиксировать мои показания; попутно была поставлена на уши целая бригада врачей, меня подняли с места и повели по кабинетам, от их проклятых изысканий я снова почувствовал себя жертвой насилия. Никаких разрывов и внутренних кровоизлияний у меня не обнаружили, но старательно запротоколировали каждый синяк и ссадину. Бумаги ложились аккуратной стопкой на стол Слайта, он лично брошюровал их в невзрачную папку поверх моего заявления. От помощи местного психолога из реабилитационного центра я отказался. Сам справлюсь, не маленький.

В перерывах я рассказывал. Все, подробно и без утайки, стараясь не скрывать и не приукрашивать.

В ходе рассказа всплыли нестыковки и неточности.

– Только не думай, что я издеваюсь, – задумчиво высказался Слайт, – но не мог Мак-Феникс угрожать тебе в кабинете. Понимаешь, док, мы следили за ним: он действительно уехал из Стоун-хауса. Утром в воскресенье он выехал в Пул, заглянул к тамошним механикам, справился о запчастях на заказ, потом в своей милой манере махнул в Лондон, устроив по дороге пару-тройку мелких ДТП: на одних его штрафах за превышение скорости можно сколотить состояние. В Лондоне он зашел в свой дурной клуб, просидел около часа. А вот дальше сыщик, ведший наблюдение, рапортует: лорд выскочил из клуба, будто его там резали, прыгнул в машину, вдавил педаль и не сбавлял скорость до самого Кингсайда. На полном ходу ворвался в Стоун-хаус и бросился в дом, позабыв про машину. Думаю, тогда ты и увидел его. На пороге оружейной. Видимо, в кабинете лорда установлена сигнализация, дающая сигнал на мобильный, из-за нее Мак-Феникс сорвался с места и летел домой как сумасшедший.

Я как следует обдумал слова Слайта:

– Фрэнк, но я видел его! Так ясно и четко, как тебя! И нож в его руке, он был, Фрэнк, я не придумал… – внезапно я осекся и прикрыл глаза. А что еще я видел?

Чудовище, монстр, убийца-психопат смотрел на меня, щурясь на ярком свету, а за его спиной… Почему-то отчетливо пахло морем: тогда, на побережье, этот запах не вызвал вопросов, он был уместен, но теперь… Ведь в воздухе мансарды царили исключительно лаки и растворители, сплошная химия, и вдруг, в затхлой каморке – море! Откуда? А плащ за спиной? А отблески пожара? И этот странный пейзаж: чужой берег, залив, скованный льдом? Короткий меч в руке…Ухмылка немого лакея…

Туман. Это все туман, обостривший мое воображение и восприятие. Будь он проклят уже! Как стыдно… Какого ж черта я там устроил со страху?

– Получается, – задумчиво уточнил я, – что я видел картину? Если так, писал ее гений. Безукоризненная проработка деталей, точнее фотографии!

– Лорд Мак-Феникс знаком с одним художником, – подал голос Метвин. – Да вы слышали о нем, Роберт Харли, тот чудак, что отказался выставлять свои работы. Они вместе учились в Оксфорде, но дружат до сих пор. В свете сказанного вами думаю, они любовники.

Слайт зыркнул на разговорчивого сержанта, и тот заткнулся, опустив глаза.

Я не обратил внимания: мне было плевать на всех любовниц и любовников Мак-Феникса. Внимательно изучив протокол лист за листом, я подписал свои показания. Слайт принял их с таким кислым видом, что и дурак бы понял: мое заявление для них, как заноза в заднице. Я наотрез отказался входить в положение инспектора, сухо распрощался и вышел прочь. Последовательный Метвин догнал меня в коридоре и взялся отвезти домой.

Миссис Флиттл, по счастью, не оказалось дома; я открыл дверь своим ключом, верный долгу сержант поднялся наверх, осмотрел помещение, проверил все шкафы и кладовые. Для них я стал ценным свидетелем, Метвин без лишних раздумий занес меня в программу по защите и пообещал прислать полисмена для постоянного дежурства.

Закрыв, наконец, дверь за исполнительным сержантом, я сел на пол и позволил себе несколько минут сухих рыданий, отрешенно отмечая в уме явные и скрытые признаки психического расстройства. Выводы получились забавные. Настолько, что рыдать и рвать волосы от незаслуженной обиды расхотелось. Не поленившись, я поднялся наверх, завел на себя особую тетрадь и четко, по полочкам разложил все предпосылки своей болезни, ускоренное развитие и наиболее действенные пути к излечению. Потом я сделал себе упоительно горячую ванну, наполнив до краев пеной своей домохозяйки – с ромашкой и лавандой, погрузил в белоснежное сверкающее облако свое истерзанное тело и постарался расслабиться.

Меня разбудила остывшая вода. Кое-как продрав глаза, я смыл с себя клочья пены, промыл все свои ссадины и кровоподтеки, умело обработанные врачами Скотланд-Ярда, снова смазал их, забаррикадировал дверь спальни и рухнул в постель.

***

Всю следующую неделю я редко выходил из дома. Начиная с понедельника, я отменил все приемы, оставив в расписании лишь одного пациента – себя самого. Возможно, это звучит как бред, но я раздвоился: кто-то внутри меня, холодный и циничный, анализировал события и истеричную реакцию на вполне безобидные раздражители, проводил параллели и давал советы второму, чертову параноику, прописавшемуся в моей душе с легкой руки Курта Мак-Феникса.

Медленно, шаг за шагом, я возвращал себя в нормальное состояние после приступа, излечиваясь от фобий и маний, я вел себя к свету разума точно ребенка за руку, помогая преодолеть высокие ступеньки, я возился со своим рассудком, как с музейной редкостью на реставрации, подобно палеонтологу, я разыскивал уцелевшие в песке безумия кости и складывал одну к другой. Я истово верил в свое исцеление, а значит, был на пути к успеху.

Это туман, – твердил я нехитрую мантру, – это просто туман. На этот раз он обошелся мне дороговато, но жизнь продолжается!

Я даже ни разу не позвонил учителю, я справлялся сам.

Внизу, в комнатке, которую миссис Флиттл гордо называла «офисом», поселился полисмен, до того франтоватый на вид, что меня подмывало двинуть ему в рожу, но хозяйка при виде франта таяла, будто сахар. Раз в день, ближе к вечеру, меня навещал Слайт, неизменно угрюмый и виноватый. Он ронял себя в кресло, мы пили виски, курили и говорили ни о чем. Мак-Феникс в этих разговорах был темой закрытой, но из молчания Слайта я делал вывод, что лорд, как и прежде, проводит дни в своем загадочном клубе, а по ночам гонит «Ягуар» по автострадам до побережья. Убийства временно прекратились, но ни я, ни инспектор не питали иллюзий: рано или поздно маньяк о себе напомнит.

В четверг Слайт притащил папку с моими показаниями, я взял ее и спрятал в собственный сейф. Все было ясно без слов, мы кисло улыбнулись друг другу, старина Фрэнк шумно вздохнул и рухнул в кресло, требуя шерри.

– Ты только не сердись, – невесело буркнул Слайт. – Если мы пришьем ему изнасилование, он откупится и заляжет на дно. Скандал замнут и забудут, а девчонки снова пойдут под нож. Мне же нужно хорошенько ухватить его за жабры! Тот портрет, что ты видел, – очень хороший след, кто-то его таким видел, кто-то его так нарисовал! Не знаю, почему он не уничтожил картину, но это почти улика, которую я не могу игнорировать, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул я, доставая бутылку. – Ты хочешь, чтобы я вернулся в Стоун-хаус?

– Боже упаси! – искренне замахал руками Слайт. Но задумался, что послужило ответом.

Впрочем, он быстро простился с сорванными планами и жестко подтвердил:

– Я не хочу этого, док. Не могу я снова тащить тебя сквозь эту пакость. К тому же… – он на миг замолчал, но, видимо, твердо решив играть со мной в открытую, продолжил, – к тому же ты теперь любовник этого подонка, а значит, тебе угрожает опасность.

– Я знаю, – пожал я плечами и больше к этой теме не возвращался.

В ту же ночь я впервые достал из шкафа историю болезни сэра Курта Габриеля Эдуарда Мак-Феникса и внимательно изучил, неторопливо листая страницы. Я почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы вновь заняться своим «сомнительным наследством».

Теперь, слегка успокоившись и протрезвев, выйдя из штопора своего психоза, я все меньше злился на него, понимая, что сам загнал обоих в безвыходную ситуацию. Я ставил себя на место Курта и хватался за голову: врач, приехавший лечить, устроил в доме такой спектакль, что и здоровый человек психанул бы. Слайта просто распирало от азарта, а я не гордился собой, нет, мне почему-то было стыдно за то, что я нашел портрет и сдал полиции чудовищное альтер-эго лорда. Мне было страшно: из-за какой-то картины я съехал с катушек и чуть не убил пациента, который мне ничем не угрожал, я бросился на него с топором, потом стрелял, ранил его, черт, я столько натворил в своем припадке, что лорд обязан был сдать меня в полицию. Он поступил иначе, «по-плохому», он расценил мою истерику по-своему, но я ему позволил сам, я сдался, уступил, он ведь не знал, что так я выкупаю свою жизнь, он-то меня убивать не собирался! Мак-Феникс, судя по всему, был доминантом, моя покорность, откровенный страх взломали клетку, внутренний зверь сорвался с привязи и насладился мной с чисто животной жесткостью. И вместе с телом он разодрал мою гордость, мое достоинство мужчины, все мои жизненные принципы, вбитые в мозг с самого детства. Я знал, что он сломал меня, как ломают позвоночник при аварии, он словно сбил меня, не справившись с управлением «Ягуара». Но я пытался его понять, как врач, как друг, которым, видимо, уже не буду никогда. Я делал это, потому что признал: виноват в случившемся я сам, это я погнался за секретами Синей Бороды и перешел дорогу на красный свет в тумане.

Я и сам не заметил, как вновь попытался оправдать Мак-Феникса.

Более того, я по-прежнему хотел с ним общаться. Хотел ли я поймать маньяка или же помочь заплутавшему в собственных страстях человеку, я не знал. Я обижался, я боялся, боялся этой сущности с портрета, но и тянулся к нему, и хотел обыграть его в шахматы, и прокатиться на яхте, и черт знает, что еще творилось в моей душе, когда я думал о Мак-Фениксе. Стокгольмский синдром? Только его мне и не хватало в обширном списке моих психозов.

Но может, это синдром доктора Патерсона? Я думал о Мериен, она ведь тоже была моей пациенткой, но я ей помог, и вот теперь она меня любит. Кто знает, если я успешно поработаю с Мак-Фениксом, вдруг получу реальную возможность назвать его своим другом? Если, конечно, до этого не упеку в Бродмур.

В одном я соглашался с Фрэнком: я должен был вернуться в Стоун-хаус. Портрет интриговал не только Слайта, я сам хотел узнать о нем как можно больше. Если загадочный художник увидел в лорде маньяка, со временем он может стать свидетелем обвинения.

Увы, шансов все разнюхать у меня не было. И дело вовсе не в желании или протесте инспектора, просто сам Курт Мак-Феникс не захочет пустить меня на порог. Зачем ему проблемы? Зачем ему врач, доводящий пациента до припадка? И как мне объяснить, что я искал в его кабинете? Я должен был все хорошенько продумать, так замесить историю из правды и неправды, чтобы не стыдно было рассказать человеку по прозвищу Стратег.

Я сбежал и послал его к черту, и с тех пор мы с ним не общались. Но при этом он оставался моим пациентом, и от выводов, представленных мной комиссии, зависела его дальнейшая судьба. Я оставлял за ним право хода и собирался играть, отталкиваясь от его стратегии, я знал, что он придет, поэтому внимательно читал историю болезни. Я хотел встретить лорда во всеоружии.

Он приехал вечером в пятницу, в тот час, когда я, покончив с очередным анализом, готовился лечь спать. Каюсь, я вычислил взвизг «Ягуара» за два квартала, замер, вслушиваясь в нарастающий рев и пытаясь унять бешено колотящееся сердце. С волнением, непонятным мне самому, я был вынужден признать, что все это время ждал, ждал хоть какой-то вести от Курта, надеясь неизвестно на что.

Рассержено фыркнули тормоза, хлопнула дверца, настойчивый звонок оповестил весь дом о прибытии лорда. Входная дверь приоткрылась, и только тогда я вспомнил о полицейском, дежурящем внизу. Раздались мужские голоса, потом звуки борьбы, какая-то возня, и в мой кабинет ворвался Курт Мак-Феникс. Пальто лорда было порвано, рука поцарапана до крови; он лишний раз с недоумением оглянулся и пожал плечами. Потом поднял на меня глаза:

– А я за тобой, Джеймс. Ну что, поехали?

– Садись, поговорим, – кивнул я, без лишних споров переходя на «ты». – Кстати, что ты сотворил с любимым племянником хозяйки?

– С этим пижоном? – хмыкнул Мак-Феникс, снимая пальто и осматривая повреждения. – Я думал, он твой пациент из буйных.

Я вопросительно смотрел на него.

– Да что с ним будет, отлежится. Подумаешь, нокаут.

– Садись. Я пролистал историю твоей болезни, и кое-что показалось мне странным. Надеюсь, ты восполнишь все пробелы.

– Джеймс, – перебил меня Мак-Феникс, – слушай, осади. К чему эти игры в доброго доктора? Мне показалось, мы договорились.

Я молчал.

– Дьявольщина, – выругался лорд. – Патерсон, не дури. Да, я виноват перед тобой, но ты и сам хорош, ты меня спровоцировал! Прости, я думал, ты все понял, и про меня, и про себя, ты же забрал свое чертово заявление, между прочим, ты чуть не убил меня, я же не ною!

Мое безразличное молчание выводило его из равновесия вернее самых жарких упреков. Я отдавал себе отчет в том, что снова провоцирую его, открыто дразню, побуждая к действию, но Мак-Феникс точно прирос к креслу, впившись побелевшими пальцами в подлокотники.

– Джеймс, – предпринял он новую попытку. – Не перегибай, не такое уж это и насилие, как ты пытаешься изобразить. Это было жестко, признаю, перебор для первого раза, мне напрочь снесло крышу, но ты же кончал! Какого хуя ты сбежал, все было хорошо, и мы уснули вместе, и говорили перед сном, и в чем ты мне признался, вспомни! Да я бы в подвале тебя запер, если б знал, что удерешь, почему ты не дождался меня и не выслушал?! Я виноват, все не так понял, признаю, каюсь, ну, что тебе еще? – Вновь не найдя реакции, Курт стих и ссутулил плечи. Какое-то время он сидел, кусая губы, потом резко встал, хватая пальто.

– Далеко собрался? – хмыкнул я. – Ты выговорился, надеюсь, тебе полегчало. Теперь о деле. Я был и останусь твоим лечащим врачом. Я пожил в твоем доме, сам чуть не свихнулся, но выводы сделал. Для полноты картины не хватает деталей, мне нужна твоя помощь. Вот здесь, – я открыл тетрадь, исписанную корявым почерком доктора Эшли, – не хватает двух страниц. Заметь, в самом начале. Вполне вероятно, там были предпосылки твоего отклонения и исходить нужно именно из них. Мне, в сущности, все равно, кто, когда и с какой целью выдрал эти листы. Мне нужна информация. Подумай, я не стану тебя торопить, но без ответа на этот вопрос ничего путного из лечения не выйдет. Хорошо?

Мак-Феникс дернул щекой, но согласно кивнул. Правда, с ответом спешить не стал, да я и не ждал мгновенной реакции; при таком складе ума Курт будет долго анализировать последствия и отмерять крупицы информации с жадностью еврея в двадцатом поколении. Он застыл в дверях, опершись о косяк, угрюмо вынул портсигар, закурил, успокаивая никотином взвинченные нервы. Уверен, он готов был придушить меня, а то и снова изнасиловать, по помнил о «племяннике» внизу: подобные подставы Курт просчитывал быстро. Вот интересно, он реально думал, что мы сейчас поедем в Стоун-хаус, поужинаем и ляжем в постель? Что же такого я должен был понять о себе, скажите на милость?! Вот ведь сука все-таки!

– Что до твоего приглашения, – продолжил я, когда он докурил и собрался уйти, хлопнув дверью, – я приму его при обязательном условии. Ты дашь мне слово, что не тронешь меня даже пальцем. И сексуальные фантазии будешь отрабатывать на ком-нибудь другом.

Мак-Феникс поднял голову, откидывая прядь волос, в его глазах больше не было смиренного покаяния, нет, там был гнев, была досада на мое упрямство, он привык, что получает, все, что хочет. И вот сейчас милорд хотел меня. Резкий холодок прошел по спине при мысли, что он опять сорвется и трахнет меня прямо на столе в кабинете, во рту мгновенно пересохло, зад свело, и тут же я испугался до дрожи последствий и устыдился своей реакции. Все это было лишнее, наносное, реагировало тело, не я. Я собирался быть его врачом и другом, а не любовником, и должен был бороться с психозом, а не потакать ему. Курт внимательно смотрел на все эти мои метания, потом закрыл глаза. Похоже, он всерьез прикидывал, хватит ли воли сдержать такое обещание.

– Условия мне ставишь, Джеймс Патерсон? – решился, наконец, Мак-Феникс. Голос был тяжелый и страшный до мурашек. – Ладно, сыграем по-твоему: я даю тебе слово. Я не трону тебя даже пальцем, клянусь. Интересно, куда нас это приведет. – И добавил тише и спокойнее: – По меньшей мере, это глупо. Впрочем, как знаешь. Поехали?

На этот раз я не стал возражать, скоро оделся, послал Слайту смс и спокойный, как дохлый лев, поехал в Пербек, графство Дорсет.

***

В Стоун-хаусе все было по-прежнему. Навороченная система освещения послушно отозвалась на мой голос, изумленный до крайности Питерс принял у меня пальто и шарф. Во взгляде лакея, брошенном тайком на лорда, читалось искреннее уважение, видимо, малый не верил в мое возвращение. Курт распорядился поселить меня подальше от собственной спальни, но я, справившись с волнением и дрожью в коленях, отклонил предложение и довольно твердо прошел в уже знакомую мне гостевую. Лорд хотел помешать, но я толкнул дверь и замер на пороге, охваченный противоречивыми чувствами.

…со мной этот номер не пройдет, я не дам тебе отлежаться мордой в подушку, ори, ори, я сказал, сука, не зажимайся, кончай, в руку мне кончай… Теперь возьми в рот мои пальцы… Чувствуешь вкус? Это твоя сперма, Джеймс Патерсон, осознал? Ты словил кайф от того, что я с тобой вытворяю, расслабься уже и перестань из себя строить… сопротивляешься, сука? Или тебя с этого штырит? Парень, да ты просто сокровище! Ну-ка… Еще… Я. Хочу. Еще. Иди сюда…

Мне показалось, прошедшая неделя была всего лишь сном, вязким, кошмарным, жизнь остановилась и только теперь стронулась с места, лениво беря разгон. Не застеленная кровать, смятые простыни, забытые мной вещи, сложенные аккуратной стопкой на стуле. Впрочем, пепельница на полу и раскрытый журнал – унылые столбцы математических формул – выдавали присутствие лорда и очевидную склонность к мазохизму.

Мазохизм у доминанта? Надо записать.

Половину кровати устилали засохшие розы. Будто кто-то швырнул принесенный букет. На полу – тоже розы, другого сорта, что-то очень знакомое, присмотревшись, я вспомнил эти роскошные бордовые цветы, недавно украшавшие одну из клумб лакея. Воображение нарисовало, как взбешенный лорд рубит невинные стебли под корень армейским штыковым ножом, молча и фанатично, удар за ударом – в наказание нерадивому слуге, отпустившему меня на волю. Я с сочувствием взглянул на топтавшегося рядом Питерса; лакей ответил мне взглядом, полным тишайшей покорности судьбе, и слабо дернул плечом.

– Все-таки ты варвар, – не удержавшись, упрекнул я Курта, хотя, не скрою, мне было приятно. Он ждал меня неделю, ждал, когда перебешусь, что-то пойму, и сам бесился, и крушил все вокруг, он готовился к моему приезду, надеялся на него, хотел поразить. Что ж, я был поражен и озадачен, так удивляются в больнице пациенты, едва пришедшие в себя после аварии. Они открывают глаза и видят розы, и апельсины на тумбочке, и человека, чей автомобиль размазал по асфальту всю прежнюю жизнь. Они видят виновника своей боли, но рады его вниманию.

Авария тоже связывает, – подумал я, – к ней применим стокгольмский синдром, держи это все под контролем, приятель. Мак-Феникс не хотел меня обидеть, пожалуй, что так. Но он действительно надеялся опять заняться сексом. О чем это говорит, доктор Патерсон? Довольно страшные выводы, не так ли?

– Бросай сумку, пойдем, выпьем, – вздохнул Мак-Феникс. – Тим приберет здесь, а мы обсудим проблемы за бурбоном.

Я ничего не имел против, хотя охотнее принял бы душ, записал свои выводы в дневник и завалился спать на сутки, не меньше.

Курт Мак-Феникс не любил откладывать дела в долгий ящик; видимо, бешеной гонки по ночному шоссе хватило, чтобы привести в порядок мысли и подготовить обстоятельный отчет. Как я уже говорил, многие предпочитают лечить расшатанные нервы и строить планы на жизнь, вдавливая педаль газа до предела.

– Я расскажу о двух страницах, вырванных из истории болезни, – задумчиво буркнул Курт, любуясь всплесками бурбона в свете камина. – Но для начала… Ты уверен, что тебе это нужно, Патерсон? За две исписанных страницы я получил два миллиона фунтов, по миллиону за каждую, и это не считая ренты и квартиры. Они сгорели по обоюдному согласию сторон.

– Я уверен, милорд, само собой, я сохраню все в тайне, но я должен узнать мельчайшие детали, чтобы помочь тебе.

Какое-то время он вприщур смотрел на меня, точно оценивал мои слова с каких-то неведомых мне позиций, потом кивнул и сделал долгий жадный глоток. Я понял, что рассказ ему неприятен и что я не промахнулся: именно здесь крылся источник его отклонения.

– Я соврал тебе при первой встрече, – спокойно, но с видимым усилием признался лорд. – Я не бился в припадках в нежилом крыле.

– В смысле?

– Вернее, скажем так: я рассказал тебе версию, состряпанную Эшли и леди Анной, версию, лишившую меня наследства. На самом деле я нарвался в одной из пустующих комнат на мачеху, стонавшую в объятьях дворецкого, а она, испугавшись, выломала ножку стула и принялась меня избивать. Думаю, ее оттащил любовник, но точно сказать не могу: потерял сознание от боли.

Я подался вперед, с трудом скрывая азарт: вот он, момент слома! Судя по всему, лорду было лет четырнадцать; обнаженная женщина, избившая его до полусмерти, отпечаталась в воспаленном сознании, вызвав не только сдвиг рассудка, но и ненависть к противоположному полу. В молодости герцогиня отличалась особой матовой кожей, придававшей ей ангельский вид; если каждая из любовниц Курта впоследствии ассоциировалась у него с мачехой… Черт! Эти хаотичные удары ножом, эта неистовая ярость, вырывавшаяся наружу!

– Они бросили меня подыхать в пустой комнате замка; проклятый дворецкий выждал два дня, прежде чем привести туда слуг. Он надеялся обнаружить мой труп, но я выжил, я всегда был упрямым, как черт, да и все, что я мог тогда сделать – выжить назло этой шлюхе! Уступая моим просьбам, отец рассчитал дворецкого, но развестись с леди Анной отказался. Сочтя мои рассказы бредом, он нанял доктора Эшли. И окончательно превратил мою жизнь в кошмар.

– Я не совсем понял, Курт, поясни, – попросил я, видя, что он взял тайм-аут и уткнулся в стакан с бурбоном. Рассказ и в самом деле был тяжел, я видел, как давняя боль и обида пульсирует в его зрачках, но не мог позволить передышку ни ему, ни себе. – Покойный доктор Эшли лечил тебя, разве нет?

– Он пичкал меня наркотой, – сморщился Мак-Феникс, – а сам спал с мачехой, говнюк.

– Курт!

– Что «Курт», Патерсон? Она обложила меня со всех сторон, не продохнуть, меня травили по всем правилам охоты! Я и теперь удивляюсь, что не свихнулся, дотянул до тех дней, когда сумел вырваться из дома и сбежать, сначала в интернат, потом в колледж. Эта шлюха отправила Эшли в Оксфорд «присмотреть за мальчиком», ей не хотелось выпускать из рук удачу: у отца обнаружили порок сердца, и ее собственный сын был гарантией обеспеченной жизни. Ей мечталось сломать меня, посадить на иглу, но она просчиталась. В Оксфорде я нашел способ отвлечь Эшли от чар миледи, и из врага сотворить союзника. Вот, собственно, и все, Патерсон. Семь лет ада на двух тетрадных листах, пользуйся по усмотрению.

Я не стал уточнять, каким способом Мак-Феникс завоевал преданность Эшли, отрекшегося на процессе от прошлых грехов, понадеялся только, что лорд не лег под врача, а подкинул тому пару небрезгливых приятелей. Курт прочел мои мысли и грустно улыбнулся:

– Мне помог Роберт Харли, в ту пору молодой, подающий надежды художник, мой близкий друг. Роб кинул клич в кругах богемы и натравил на Эшли всех безденежных натурщиков скопом. Один из них пришелся ко двору.

Я помолчал, борясь с невольным и совершенно лишним приступом ревности, потом с затаенным волнением спросил:

– Ты покажешь мне его картину? Еще раз?

Курт улыбнулся уже веселее:

– Зацепило, Патерсон? Признайся, влип ты в тот раз дальше некуда! Только не думай, что ты оригинален: многие на работы Харли реагируют болезненно, оттого он и не выставляется без нужды. Завтра, док, лады? При свете дня, на свежую голову. Я уже боюсь твоих ночных психозов, – и он провел рукой по шее, показывая шрам от пули.

Я демонстративно достал из кармана «Беретту» и предъявил пустую обойму.

Курт не менее демонстративно покрутил руками и завел их за спину.

Мы рассмеялись, выпили мировую, и я был просто счастлив, что сегодня он так и не спросил меня о мастерской. Он рассказал о себе страшные вещи, он только что подарил инспектору новые факты и сделал еще один шаг к тюрьме, и мне было не по себе, слишком просто, слишком быстро он мне открылся. При этом я ему сочувствовал от всей души, тому избитому подростку, мы были с ним в чем-то похожи.

Мак-Феникс внимательно посмотрел на меня, так, словно просканировал мою голову невидимым лучом, и спросил с чуть заметной льдинкой в интонации:

– Это ведь врачебная тайна, не так ли, Джеймс? Ты пообещал, что все останется между нами, я получил хорошие деньги и не хочу огласки.

Нужна ему моя жалость, как же! Стратег моментально уровнял фигуры на доске.

– Все останется между нами, ведь я твой врач. Все в порядке, Мак-Феникс, журналисты тебя не тронут, не волнуйся.

Курт только засмеялся, немного хищно, на мой вкус, уж не знаю, что его так позабавило. В тот же миг я заметил Тима на верхней ступеньке, лакей делал приглашающие знаки рукой, и я сбежал от неприятного разговора. Приняв душ, я поднялся к себе, провел рукой по чистым скользким простыням и упал в кровать, не надевая пижамы.

…Тебе очень больно? Прости, я сорвался… Давай остановимся, Курт, я устал, мне нужно поспать. В жизни столько не кончал… Тебе сейчас хорошо?.. Да, когда вот так, рукой. Не мучай меня больше, пожалуйста… Тише, тише, не буду, спи, Джеймс Патерсон…

Шелковое постельное белье приятно холодило обнаженную кожу, за окном мерно рокотал прибой, стучала в стекло ветка яблони. Я удивился, что не заметил этого покоя, этой гавани тепла и уюта раньше, погруженный в дурные аналогии и туман, потом закрыл глаза…

Спи, Джеймс Патерсон…

***

Проснулся рано, в шесть утра, аккурат к возвращению лорда с моря. Слушая, как Мак-Феникс возится в холле, я подумал, нет смысла терять время и пытаться заснуть, встал и, пока он принимал душ, умылся и привел себя в порядок. Как ни странно, я чувствовал себя бодрым и полным сил, вполне отдохнувшим за ночь, а ведь и в рабочие дни вставал значительно позже.

Выйдя из спальни, я сразу прошел в спортзал, стараясь не слишком шуметь, осторожно прислонился к косяку входной двери и с интересом стал следить за действиями лорда.

Курт выполнял сложный комплекс упражнений, связанных с координацией движений, чем-то это напоминало йогу, помноженную на стремление убить виртуального недруга. Стоявший рядом лакей был на подхвате, помогая лорду не терять равновесие в особо тяжелых переходах. Отработав несколько асан, бойцы перешли к спаррингу, причем Мак-Феникс остался собой недоволен. Только тут я сообразил, что Тим Питерс был не партнером, а скорее, наставником. Лакей не помогал, он обучал хозяина искусству боя! Кем же он был, черт побери? Телохранителем? Я вспомнил, как Тим кинулся, когда я шел с топором на лорда, и ужаснулся: только сейчас я понял, что был на дюйм от гибели, и угрожал мне не Курт, Курт-то как раз спасал меня. Дьявол!

Тим первым заметил меня, резко обрывая тренировку. От его финального удара Курт Мак-Феникс отлетел в сторону, шарахнув плечом по стойке с алебардами, и, недовольно сморщившись, принялся тереть место ушиба. Тим с достоинством поклонился и ушел на кухню готовить завтрак.

– Не спится, док? – сумрачно поинтересовался лорд, приняв в штыки мое появление. – Мне от тебя не скрыться: теперь ты в курсе, что меня избивает лакей.

– Я не использую знание во вред, – миролюбиво вскинул я руку. – С точки зрения психологии ты борешься с воспоминаниями детства, и это неплохо. Вот твой Питерс – просто откровение Господне!

Какое-то время Курт молчал, потом предупредил до странности бесцветным голосом:

– Хоть его оставь в покое, он же не твой пациент.

Я пожал плечами и согласно кивнул: и в самом деле, типаж, конечно, любопытный, но… Мне за глаза хватало и самого Мак-Феникса.

После завтрака и неторопливо выкуренной сигареты верный обещанию Мак-Феникс провел меня в мастерскую.

– Вот здесь и здесь, – он ткнул рукой в лепные узоры над дверью, – установлены особые датчики. Они настроены на меня и Тима; я, признаться, не предполагал в тебе такого наглого любопытства, потому, получив сигнал о вторжении постороннего, прыгнул в машину и помчался домой. По дороге отзвонил Тиму, он принял сигнал и, похоже, услышал твой впечатляющий вопль. Ты должен простить его, Патерсон: когда он обнаружил тебя в мастерской, посчитал за благо вырубить и оттащить подальше. Ну а пока ходил за бренди, ты успел прийти в себя и наделать глупостей.

– Гм… – только и смог сказать я, потирая затылок. Памятный удар Тима Питерса стоил мне солидной шишки. – Его благими намерениями…

– Идем, – подтолкнул меня Курт, распахивая дверь подсобки. – Свет!

Клянусь всеми святыми, если бы лорд не стоял сзади, я бы снова заорал и рухнул на колени. Хотя теперь я был предупрежден и подготовлен к психологическому воздействию картины, исходящая от нее волна гнева, ярости, смерти во плоти сводила с ума, подчиняла рассудок и тело с не меньшей, а то и с большей силой; понимание вызывало восхищение, а восхищение становилось дверью, открытой калиткой в глубины подсознания; мои зрачки расширились, ноздри затрепетали, раздуваясь; я опять почувствовал запах чужого моря, ощутил на руках пламя пожара, охватившего небо; если были на земле истинные сила и величие, их заключил в себя холст, лишенный рамы, если существовало во вселенной безумие, оно скалилось с полотна Роберта Харли.

– Кого он увидел в тебе, Курт? – я ткнул пальцем в короткий меч в руке безумца. – Кто это?

– Черт его знает, – пожал плечами Мак-Феникс. – В студенческие годы я часто позировал Робу, взяв с него страшную клятву никогда не выставлять этих работ. И вот полгода назад на закрытой выставке в «Тристане» я увидел карандашный набросок. Ничего откровенного, всего-то трицепс и огрызок груди, но я и он прекрасно знали, кто работал натурщиком. В общем, к искренней радости наших друзей я содрал рисунок со стены и, разорвав, швырнул в камин. А Роб некстати заорал, что теперь знает, кто сжег корабли в Лосгаре. И обещал раскрыть мою истинную сущность. Она и есть, рассматривай под микроскопом.

– Он увидел в тебе Феанора! – воскликнул я, ничуть не удивленный тем, что лорд был незнаком с подобным жанром. – Феанора в Лосгаре! Нужно быть гением или безумцем, чтобы делать такие сравнения.

– Кто такой Феанор? – с неподдельным интересом спросил Мак-Феникс.

– Эльфийский король, великий мастер, изобретатель и мятежник. Он переплыл море с частью своих войск, высадил десант в Лосгаре и сжег корабли, чтобы не посылать за оставшейся армией, обрекая ее на верную гибель.

– Значит, дело того стоило, – пожал плечами Курт, не ставя под сомнение оправданность поступка. – Тебя начинает трясти, Патерсон, пойдем отсюда. Знаешь, даже я не могу смотреть в глаза этому психу, такой ад просыпается в душе. А сжечь к чертовой матери – Роб обидится.

Мы вышли, Курт тщательно запер дверь, неторопливо закурил, исподлобья наблюдая за мной, покачал головой и повел на свежий воздух, к морю.

Я, признаться, снова был напряжен и готов к защите; связав факты, я предположил на миг, что картина Роберта Харли превращает Курта в убийственную машину, безумного зверя, рвущего в клочья некогда близких людей, оставляя их по ту сторону залива, сжигая свои корабли.

«Что вы сделаете с кораблями, когда их станет слишком много, милорд?»

«Сожгу. И начну все с начала».

Истинная сущность лорда, насильника и маньяка. Портрет кисти лучшего друга.

– Снова приступ, Патерсон? – голос Курта привел меня в чувство, а долетавшие до нас брызги выбили из головы опасный бред, достойный романа Уайльда. – Между прочим, это ты врач, а я всего лишь пациент со сдвигами, я не могу постоянно ждать, когда тебя прижмет твое прошлое и ты начнешь палить из пистолета. Может, ты мне исповедуешься, чтобы я знал, с чем имею дело? И потихоньку вылечим друг друга? Я знаю, в вашей среде используют метод круговой поруки пациентов.

Я невольно улыбнулся столь образному описанию групповых занятий и какое-то время просто бездумно смотрел на море, на волны, бьющие о скальный берег, тщетно норовящие догнать одна другую. «Вряд ли сегодня удастся поплавать», – мелькнула посторонняя мысль, оставив облачко нелепого сожаления. Но повинуясь ей, я кивнул Курту и пошел к знакомому пляжу.

Там, укрывшись от пронизывающего ветра, мы скинули пиджаки и уселись прямо в песок. Курт напомнил о себе, швырнув в воду камень. Голыш отлетел от поверхности раза четыре, потом с глухим бульканьем ушел на дно.

– Все это, конечно, мило, – недовольно буркнул Мак-Феникс. – Мы посидим, поболтаем. Искупаемся, если позволит погода. А вечером тебя прижмет, ты психанешь и продолжишь меня убивать. И может быть, даже убьешь, а, Джеймс? Потом очнешься, конечно, но будет поздно.

– Ладно, – сдался я, понимая, что, если промолчу, Курт захлопнется, как раковина моллюска, и ради будущих его откровений нужно раскрыться самому. – Дай мне время, я соберусь с духом. Все это крайне неприятно и тяжело.

– У тебя есть пять минут, – непреклонно заявил лорд и снова швырнул камень.

Отпущенные мне минуты я просидел, тупо пялясь на воду. Наконец, решившись, спросил напрямик:

– Что ты знаешь о дорсетском маньяке?

Курт посмотрел с подозрением и недовольством:

– Ого! Его уже назвали дорсетским? Ловко. Какой-то придурок режет моих бывших баб, а полиция подозревает меня. Поначалу забавляло, теперь раздражает безмерно. К чему ты клонишь?

– В детстве я жил недалеко от Уэймута.

Сопоставлял и делал выводы Мак-Феникс быстро; на миг мне представилось даже, что в его мозг вмонтирован особый микрочип с подборкой преступлений прошлого тысячелетия.

– Портлендский Моряк? – осторожно назвал он имя, долгие годы не дававшее мне покоя. – Каким краем тебя-то зацепило?

Я прикрыл глаза, чувствуя, как меня уносит временным потоком, вот я снова маленький беспечный мальчишка, убежавший от строгой сестры на улицу, прошмыгнувший обратно через заднюю дверь и затаившийся на кухне. Сюрприз! Мери любила меня, несмотря на проказы, кинулась искать в тумане по дворам. И наткнулась на Зверя в матросской форме. От бессилия и боли, от нахлынувшего ужаса, от смрада придавившего прошлого я тихонько заскулил, кусая губы, чуть слышно, как скулил под кухонным столом, напрасно дожидаясь сестрицу. Ночь была особенно тихая, чуткая, в ушах нарастал, ни на миг не смолкая, ее отчаянный крик…