Забудь меня такой

VII

Подарив старухе воду из источника молодости, Майя предполагала, что не увидит ее раньше чем через неделю. Но уже на следующий день у нее в доме раздался звонок, и звонок непонятный. Голос в телефоне вроде бы принадлежал старухе, но тем не менее чем-то от него и отличался. Майе показалось, что Глафира Дмитриевна стала говорить гораздо тверже и звонче. Голос в обычных безапелляционных выражениях велел Майе немедленно приехать, потому что надо «обсудить кое-что серьезное».

Открыв дверь, Майя замерла на месте. Напротив нее, выйдя на звук поворачивающегося в двери ключа, стояла… да, несомненно, внучка Глафиры Дмитриевны. Вряд ли дочка – незнакомая женщина приходилась Майе ровесницей. Майя не видела смысла спрашивать, кто же такая незнакомка, потому что черты ее лица говорили сами за себя. Внучка была настолько точной копией бабушки, что Майю охватил священный трепет: до чего же хороша была старуха в юности! Какая отточенность и вместе с тем искусительная смягченность черт! Серые глаза напоминали дымчатые агаты, а брови – драгоценные собольи меха. Высокий изящный лоб, слегка проступающие под кожей скулы и нежные овалы щек, переходящие в округлый, но твердый подбородок, были точно вырезаны вдохновенным мастером из моржовой кости – так глубока была их белизна. На груди у внучки победно горел кулон из оранжевых гранатов, словно заявляя о том, что после смерти Глафиры Дмитриевны именно эта женщина станет ее наследницей.

– Вот, посмотри, что ты со мной сделала! – сказала женщина с кулоном на груди.

Майя оторопела.

– Что я с вами сделала? – дергающимися губами выговорила она. – Да я вас первый раз вижу! Вы – внучка Глафиры Дмитриевны, да? А сама она где? Она лежит? Она здорова? Она жива? У меня завещание на квартиру, учтите! Я вам без суда эту площадь не отдам – я уже три года за ней ухаживаю! Поздновато вспомнили о бабушке!

– Майя, это я, – сказала сибирская красавица.

Вся дрожа от напряжения, Майя уставилась на женщину. Неужели они знакомы? Но при Майе к старухе никто и никогда не заходил. Круг общения Глафиры Дмитриевны ограничивался другими бабушками на лавочке у подъезда, а их Майя знала наперечет. Кто же это может быть? И вдруг она, к полному своему недоумению, заметила, что незнакомая ей молодая женщина одета в старушечьи кофту и юбку, причем те, которые носила в стенах квартиры сама Глафира Дмитриевна. На стройных и крепких ногах красовались дешевые, плохого качества, колготки, а обута красавица была в давно годящиеся на помойку тапки.

– Я это, я, не узнаешь, что ли? – повторила Глафира Дмитриевна.

Майя чувствовала, что не может сглотнуть слюну – горло стало сухим, как терка.

– Напоила меня своей турецкой водой – вот и получай! – подвела итог бывшая старуха.

Прислонившись к двери, от которой она так и не успела отойти, Майя сползла по ней на пол. Прямо на коврик для вытирания ног. Осознание страшной истины наконец-то шарахнуло по организму – ее скрутила тошнота, в глазах стали, мелькая, сливаться черные пятна. Оценив ее состояние, Глафира Дмитриевна плеснула ей в лицо водой из пластиковой бутылки. Видимо, остатками той самой.

– Вставай, потолкуем, – насмешливо бросила она и четким, твердым шагом направилась на кухню.

Как все было? Да настолько буднично и просто, что нечего и рассказывать. Сперва она решила полить из бутылки с турецкой водой цветы, но как раз в этот момент у нее в очередной раз закружилась голова, и Глафира Дмитриевна вынуждена была прилечь. Потом захотелось пить, а подниматься она опасалась… Отхлебнув воды из бутылки, Глафира Дмитриевна заснула, точнее, провалилась в ту обессиленную дремоту, что всегда бывает следствием пониженного давления; проснулась же она с удивительно ясным сознанием. Она легко поднялась, принялась готовить себе кофе и, выполняя привычные манипуляции с чашкой, подивилась тому, какими тонкими и стройными стали вдруг ее пальцы. Да и морщинистая сухость куда-то исчезла… Не конкретизируя свою дальнейшую реакцию, Глафира Дмитриевна просто махнула рукой.

– И что же теперь? – придушенным голосом вопросила Майя.

– Теперь? – оживленно откликнулась Глафира Дмитриевна. – Теперь одеться надо как-нибудь по-современному.

Уже по дороге на рынок Майя волей-неволей отмечала, что, даже облаченная в свою смертную справу (самое приличное, что нашлось в доме для выхода в свет), Глафира Дмитриевна без конца притягивает мужские взгляды. А уж после того, как они покинули рынок, доведя до нервного истощения продавщиц, оборачиваться вслед стал чуть ли не каждый встречный мужчина. Стройная и статная, натуральная блондинка, с лицом, в котором ни единая линия не отклонялась от совершенства, сибирячка была облачена в стильные кремовые брюки и бежевую блузку, словно идеальный рыцарь в идеальные доспехи. Она казалась бизнес-леди, покинувшей офис со строгим дресс-кодом. Майя чувствовала: стоит Глафире (так, без отчества, теперь она мысленно называла старуху) остаться одной, без провожатой, как за нею вырастет целый хвост мужского пола, вдохновленный ее безупречным внешним видом. О том, как смотрится она сама рядом с такой впечатляющей дамой, Майя предпочитала не задумываться.

– Зайдем-ка сюда, – велела Глафира, останавливаясь перед дверью весьма недешевого на вид кафе, вставшего у них на пути. – Надо же посмотреть, как оно теперь все – по-новому.

За столиком, сделав заказ с таким горделивым достоинством, точно ее никогда в прошлом не унижали работники общепита, Глафира по-хозяйски обратилась к Майе:

– Что будешь пить? Здесь крымские вина есть? Вот это я люблю! Возьмем по двести грамм Бастардо?

– Мне все равно, – убито откликнулась Майя. Она так и не смогла ни поверить в свершившееся чудо, ни смириться с ним.

– Все равно ей! – усмехнулась Глафира. – Все равно должно быть нам, старикам, а ты меня втрое моложе. Что, не оправдала я твоих ожиданий, воскресла? Так и скажи, не сиди как в воду опущенная. А то она и смерти моей ждет, и хорошую из себя корчит! Так, милая, не годится! Или кулаком об стол, но своего добейся, или тишком-молчком, да в праведники. Не вызывала бы ты ко мне зимой «скорую» – твоя была бы квартира еще тогда, а вызвала – получай!

– Неужели нельзя по-хорошему добиться своего? – горько спросила Майя, сраженная Глафириной философией.

– Нельзя, – не задумываясь, отвечала Глафира. – Или ты людей прижимаешь, или они тебя. Я вот тебя саму как давила! Ты у меня пикнуть не могла – все по-моему делала. А так разобраться, какие у меня силы? Старуха! А ты, молодая, сильная, так терпела, что даже противно становилось.

– А что мне еще оставалось делать?! – яростно прошипела Майя. – У нас не запад, у нас кредиты на квартиры дают тем, кто и так в деньгах не нуждается.

– Что ж ты мужика-то себе с деньгами не нашла? – беспардонно ткнула ее Глафира. – Вон в киосках сплошняком книжки про то, как стервой стать да олигарха себе отхватить. Сходила бы в клуб, приоделась бы… А то в Трою ездишь со старухами.

Последний укол окончательно вывел Майю из остатков равновесия.

– Вы же мне сами советовали ехать в Трою! – со слезами выкрикнула она.

Глафира усмехнулась:

– А если я тебе завтра повеситься посоветую, ты меня тоже послушаешь? Ты зачем со старухой связалась? Зачем старушечьей жизнью живешь? Ты же молодая еще – должна с мужиками гулять да аборты делать, а ты, как монашка, меня обихаживаешь. А я тебя, видишь как подвела, – не скрывая гордости, добавила Глафира, – все труды – псу под хвост! Теперь ты в мою квартиру въедешь лет через восемьдесят. Если сама, конечно, Богу душу не отдашь.

Майя молчала. Сказать, что она была убита, означало ничего не сказать.

– А хотя, – вновь заговорила Глафира, – пожалею-ка я тебя, что ли! Въезжай прямо сейчас. Ты со своим Никитой – в одной комнате, я – в другой. Вместе будем хозяйство вести, вместе гостей принимать – мы же теперь как сестры!

Она рассмеялась, и смех этот вопреки молодому голосу показался Майе дребезжащим, старушечьим. Жестокий смех, взявший верх над всеми ее слабыми слезами и приведший все ее чаянья и надежды к бесславному концу. Вновь над ней возвышалась старуха, и оранжевые гранаты у нее на груди горели яростным бесовским пламенем.

Первое время Майя пыталась дать происшедшему хоть сколько-нибудь реалистичное объяснение, но у нее ничего не выходило. Стволовые клетки? Но откуда на это деньги у старухи? Да и не омолаживают они настолько, улучшают внешний вид, не более того. Внучка-наследница, ловко выдающая себя за умершую Глафиру Дмитриевну и собирающаяся через полгода вступить в наследство? Но молодая женщина знала такие подробности их взаимоотношений со старухой, которые невозможно было во всей полноте пересказать кому-либо другому. К тому же язык, которым она говорила! Он отставал от современного лет на пятьдесят, если не больше. Да и манера держаться… Что же все-таки произошло? И Майе все чаще и чаще приходило в голову одно-единственное слово: «чудо».

Как ни кошмарна казалась ей поначалу подобная мысль, Майя в итоге воспользовалась старухиным приглашением и переехала к ней. На волне несусветного роста цен на недвижимость хозяйка той однокомнатной квартиры, которую она снимала, все выше и выше поднимала аренду, и наконец Майя не выдержала. Она, разумеется, понимала, чем вызвано приглашение Глафиры: та быстро смекнула, что новая молодая жизнь потребует расходов, а с пенсии не разгуляешься; вот тут-то ей и потребуется Майя с ее зарплатой. Но, трезво это сознавая, Майя все-таки полагала, что расходы на Глафиру будут меньше, чем расходы на квартиру, а потому к началу нового учебного года они с сыном переселились на Речной вокзал. Майе заранее делалось дурно от перспектив жизни с Глафирой под одной крышей, но выхода не было. К тому же у нее уже сложилась стойкая привычка терпеть старуху.

Однако против ожиданий Глафира Молодая оказалась не худшей из соседок. Во-первых, обретение молодости позволило ей самостоятельно делать покупки в полном соответствии со своим изощренным вкусом, вследствие чего поводы для обвинений существенно сократились. Во-вторых, Глафира была теперь слишком занята изменением собственной жизни, чтобы тратить много времени на издевки. Она требовала от Майи информации о модных прическах и фасонах, без конца таскала за компанию с собой по магазинам, но вскоре убедилась, что в этом смысле от ее компаньонки мало толка. Майя имела лишь самое общее представление о модных тенденциях, одевалась в неопознанном стиле и ни разу за всю жизнь не наращивала ногти. Стриглась она принципиально так, чтобы укладывать волосы одним торопливым взмахом расчески, а на вопрос о хорошей педикюрше отвечала беспомощным взглядом. Впрочем, и без подсказок экспертов бывшая старуха шла вперед семимильными шагами. К сентябрю она буквально сразила Майю своим ухоженным видом, а когда-то отложенных на похороны денег оказалось вполне достаточно, чтобы собрать небольшой, но тщательно продуманный гардероб. Ни одна вещь, ни один аксессуар в нем не были случайны, Глафире было что надеть и в театр, и для поездки на шашлыки. Все предметы одежды отлично гармонировали между собой и подчеркивали безупречную стать сибирячки, а недостатки скрывать и не требовалось.

На Никиту Глафира произвела прекрасное впечатление, а Майя после первой их встречи лишь скрипнула зубами: сын признался, что тетя Глаша такая красивая! К слову сказать, «тетя Глаша» мгновенно нашла с ребенком общий язык и быстро стала его доверенным лицом. Ей поверялось даже то, что скрывалось от матери, поскольку не замордованная бытом и работой Глафира выгодно отличалась от срывающейся порой на крик Майи. Прекрасная, полная достоинства, невозмутимая, она неизменно мудро и взвешенно объясняла ребенку, что к чему. Майя боялась, что бывшая старуха станет для сына ужасным примером в смысле курения, но неожиданно выяснилось, что преображенная Глафира не курит. Вообще! И, тщательно следя за своим здоровьем, отдает предпочтение низкокалорийной пище. Отныне салат, заправленный обычным, а не легким майонезом, был не меньшим поводом для конфликта, чем некогда недостаточно жирная колбаса. Вдруг обнаружилось, что Глафира превосходно готовит и малоежка Никита не может оторваться от ее борщей. А заодно и от ее рассказов о прошлом своей страны.

Нельзя сказать, чтобы вся эта череда перемен каждый раз повергала Майю в транс. Нет, женщина попросту не выходила из перманентного потрясения; так и жила, оглушенная и пришибленная чудом. И никак не могла взять в толк, почему Глафира Немилосердная так непредсказуемо обратилась в Глафиру Достойную Подражания. Она смутно ощущала, что разгадка этому есть, но пока что ей не удавалось нащупать нить истины.

Переезжая к Глафире, Майя попросила разрешения провести в ее квартиру выделенную линию Интернета – она любила перед сном посидеть в чатах и конференциях. Совершенно неожиданно этим новшеством воспользовалась и сама Глафира. От Никиты она услышала, что через Всемирную паутину можно найти работу, и решила перестать быть пенсионеркой. Не по возрасту уже как-то! Только вот в какой бы области себя применить? Практиковать в качестве медика Глафира, увы, уже не могла: слишком далека она была от современной медицины. К тому же любой главврач умер бы от изумления при виде ее диплома, выданного в 1941 году. Однако пренебрегать своими медицинскими познаниями было бы тоже обидно, и Глафира придумала оптимальный вариант: она займется массажем. Тут ей, знающей физиологию, все карты в руки! Ведь неправильное обращение с зоной холки, как она объясняла Майе, может вызвать у человека гипертонический криз. А грамотное разминание человеческого тела не только бодрит, но и лечит. Сейчас модно сгонять жир? Значит, будем сгонять жир!

На деньги Майи («Свои-то у меня откуда?») был приобретен массажный стол. Глафира выбирала его придирчиво: она позаботилась и о валике, и о прорези для лица – все для удобства потенциальных клиентов! Майя, присутствовавшая при этом, с болью наблюдала, как печется Глафира о благе каких-то незнакомых людей, в то время как сама она, столько сделавшая для старухи, не удостаивалась ничего, кроме нареканий. Майя ни разу не была на массаже, и, когда стол был привезен домой, втайне надеялась, что Глафира великодушно предложит ей размять усталую от поездки по магазинам спину. Но, кардинально изменившись внешне, внутри старуха осталась верна себе – Майя не услышала даже простой благодарности.

Никита, ориентировавшийся в Интернете гораздо лучше, чем в собственном школьном рюкзаке, разместил в Сети Глафирино объявление, и вскоре потянулись первые посетители. Глафира быстро обросла клиентурой: по словам восторженных женщин, покидавших квартиру, у массажистки были не только золотые руки, но и золотое сердце. К каждому-то она умела найти подход, выслушать проблему, дать совет… А от проблем и советов медицинских был лишь один маленький шажок до проблем и советов личных. Сама о том не подозревая, Глафира успешно совмещала массаж с психотерапией, и подсаженные на крючок внимания к себе люди уже не могли покинуть гостеприимный дом, где к ним отнеслись с таким участием. Послушно являлись сами, приводили своих знакомых, и по выходным Майя неизменно просыпалась от того, что самые ранние желающие вылечить душу и тело звонили в дверь.

Часом позже, наблюдая их просветленные после сеанса лица, Майя неизменно задавалась вопросом: почему изо всех людей, с которыми Глафира имела дело, лишь одна она подвергалась бесконечным унижениям? Именно ее, кормилицу и помощницу, мучили и попрекали. Именно она, безропотно выполнявшая любые поручения, была обречена на грубость и бестактность. Лишь у нее исходило сердце болью при виде бывшей старухи; все остальные пребывали в бесконечном восторге от Глафиры. ПОЧЕМУ?

– Знаешь что, Майя, – со всей серьезностью предупредила ее Глафира через месяц после начала своей практики, – ты к моим клиентам не выходи, я сама им буду дверь открывать. А то тебя с утра без косметики лучше людям не показывать.

И, делая вид, что шутит, молодая женщина засмеялась безжалостным старушечьим смехом.