Забыть невозможно

XI

Норман открыл глаза и позволил Виктории помочь ему подняться. Поддерживая с двух сторон, полицейские довели его до двери, которую предупредительно распахнул Пит.

— Что случилось? — спросил тот.

— Я поскользнулся, — ответил Норман.

— Он потерял сознание, — объяснил полицейский. Неожиданно Норман схватился за голову и посмотрел на Пита так, будто никогда его не видел. Сердце Виктории сжалось от страха.

Полицейский тихо прошептал Питу:

— Перед тем, как упасть, он говорил совершенно непонятные вещи, словно пытался доказать свою невиновность.

Тем временем Виктория, не обращая ни на кого внимания и думая только о Нормане, провела его в комнату и усадила в кресло. Он откинулся на спинку и закрыл глаза.

— Я так устал, — пробормотал он, — все кружится перед глазами.

Джек всегда говорил, что лучшее лекарство — это сон, тем более для того, кто испытал потрясение, а потому Виктория попыталась уложить его в постель.

— Нет, — сказал Норман, открывая глаза. — Он вернется.

— Надо уехать, — предложила Виктория. — И тогда он не сможет нас найти.

Краем глаза она заметила, как полицейские обменялись многозначительными взглядами.

— Мэри ведь умерла? — проговорил Норман. Его глаза требовали правды.

Что ответить? Она ничего не могла утверждать, зная лишь то, о чем Норман успел написать. Если его рассказ, правда, то Мэри действительно умерла.

В конце концов, Виктория нашла компромиссное решение.

— Ты мне так говорил.

— Когда?

— Что когда? Когда она умерла? — переспросила Виктория.

— Когда я тебе это говорил? Я не помню.

— Вчера.

— Вчера? Я потерял счет времени. Все так запутано. — Виктория положила руку ему на плечо.

— Тебе нужно поспать, — сказала она, и Норман согласно кивнул.

Она поднялась и встретила, вопросительный взгляд Пита.

— Позови Джека, — сказала она, — попроси, если он, конечно, сможет, снова приехать к нам.

Похоже, события выстраивались в одну нить.

Пит, кивнул и пошел звонить Джеку. Тем временем молодой полицейский решил все как следует осмотреть, а Виктория отправилась приготовить комнату для гостей. Войдя туда, она сдернула с кровати покрывало, включила свет, а затем вновь спустилась вниз.

Норман ждал ее в дверях кабинета. Она положила его руку себе на плечо и обняла за талию, удивляясь, что делает это нежно, будто в последний раз.

Норман успешно преодолел коридор, но его неожиданно взволновала кровь на свитере.

— Я ведь не ранен. Чья эта кровь?

— Макса, — ответила Виктория, помогая ему войти и лечь на кровать.

— А кто такой Макс?

Именно этого она и боялась. Виктория знала, что невыносимо будет наблюдать, как он позабудет обо всем случившемся в ее доме. Но действительность оказалась страшнее. Она походила на медленную мучительную смерть.

— Макс — моя собака, — наконец печально молвила она.

— А-а-а, — протянул Норман и затем, словно желая проявить вежливость, спросил:

— Тяжело ранена?

— Нет. Ты перевязал ее.

Оказалось, она может двигаться, слушать, разговаривать, но каждая клеточка в ней кричала от боли и отчаяния.

— Садись, я помогу тебе снять свитер. Он весь промок.

Норман послушно сел и вытянул руки. У Виктории перехватило дыхание, когда она увидела обнаженную грудь Нормана и его широкую спину. Чем дальше, тем больше он забывал, как ее руки гладили его плечи, сплетались с его руками. Она никогда не проведет пальцем по его груди, касаясь маленького соска, никогда больше не будет играть прядью темных волос, которые для нее дороже всех сокровищ мира.

— Почему ты не ложишься? — спокойно спросила Виктория, хотя ее губы дрожали, а душа разрывалась от страданий.

Норман медленно выполнил ее просьбу. Его взгляд скользнул по ее волосам, навернувшимся слезам. В синей глубине его глаз крылось множество вопросов, но в них же был заключен и ответ.

— Где я? — спросил Норман. Вот он, самый сильный удар — он окончательно разбил остатки ее надежд.

— В моем доме, — машинально проговорила Виктория.

— Почему?

— Я не знаю, — не желая смягчать жестокую правду, искренне ответила она.

Несколько долгих секунд Норман смотрел на Викторию, а затем закрыл глаза, и слабое подобие улыбки тронуло его губы.

— Надеюсь, ты когда-нибудь используешь это в своей книге? — сонно сказал он.

Только теперь она ощутила полный крах. Как бесцеремонно он отстранил от себя события последних двух дней, лучшие в ее жизни, ее единственную настоящую любовь. С трудом сдерживаемые слезы, наконец, прорвались наружу. Она уже не видела Нормана, а лишь слышала его спокойное дыхание. Он уснул, а в ней все умерло.

— Вики, — позади нее послышался голос Пита.

— Да? — Она не в силах была остановить поток слез.

— Дорогая, пришел Джек.

Кто такой Джек, удивился Норман, и что здесь, черт возьми, происходит? Что он делает в этом доме в постели Виктории Генри, почему чувствует себя, словно уличный кот, попавший под дождь? И почему Виктория Генри смотрит на него так, будто он украл у нее последнюю надежду?

На своем свитере, которого он никогда прежде не видел, Норман заметил кровь. Виктория сказала, что это кровь Макса и что он сам забинтовал его. Странно, Норман был уверен, что не причинял собаке боль. Он просто не мог этого сделать. Но что случилось? Что заставило Викторию с таким отчаянием смотреть на него? И где ее муж? Этот парень в дверях вовсе не смахивает на писателя и шпиона Нормана Генри.

Вошел незнакомец. Бросив замечание кому-то за дверью, он приблизился к кровати. Снег оставил на его серебристых волосах капли воды, а на распахнутом пальто — мокрые пятна. Лицо мужчины было красным от холода, а губы — почти белыми, словно он их кусал. Он нес желтую сумку, напоминавшую саквояж.

Уж не привиделось ли ему все это в ночном кошмаре? Но мужчина снял пальто, и принесенная им прохлада коснулась Нормана. Волосы гостя были спутаны, будто он только что проснулся. И верно, странный доктор был одет в пестрый шерстяной свитер поверх фланелевой пижамной куртки.

Который час? — подумал Норман и вдруг поймал себя на мысли, что даже не знает, какой сегодня день. Он помнит только, как добрался до машины Майкла и перевязал себе голову.

Норман стиснул зубы от боли, которую причиняли ему эти воспоминания, и посмотрел на человека, нерешительно стоявшего перед ним.

— Все в порядке, — сказал Норман с улыбкой. Он не собирался выкладывать все тому, кто, по-видимому, хотел ему помочь. Сумка была цвета солнечных лучей.

Доктор тоже улыбнулся и сел на край кровати.

— Я Джек Форстер.

То, как он представился, больше походило на вопрос или на подсказку, а удивительно знакомый взгляд серых глаз пронзал насквозь.

— Норман Генри, — отрекомендовался Норман, борясь с покрывалом, чтобы протянуть руку. Ему показалось, что человек секунду колебался, прежде чем ответить рукопожатием.

— Вы доктор? — спросил Норман.

Джек кивнул и слабо улыбнулся, устало и несколько неодобрительно. Неожиданно для себя Норман вдруг почувствовал к нему симпатию. Многие ли врачи согласятся приехать среди ночи, особенно в шторм? Сейчас ведь глухая ночь? Похоже, что так.

— Как вы? — спросил Джек.

— Прекрасно, — осторожно ответил Норман. — Но не совсем.

— Так как же?

После недолгих колебаний Норман признался:

— Я не помню, как сюда попал. Фактически я не помню ничего с того момента, как убили моего товарища.

— Когда это было?

Норман печально покачал головой.

— Отвечу, если только скажете, какой нынче день.

— Воскресенье, утро. Норман даже подскочил.

— Это случилось в четверг.

— И вы не помните ничего, что произошло с тех пор? Норман нахмурился. Беспорядочные картины возникали перед ним и тотчас исчезали, точно сотни маленьких вспыхивающих и гаснущих лампочек. Вот он бросает на кровать словарь, торжествуя из-за того, что он, не Виктория, знал точное значение какого-то слова. Вот сама Виктория Генри, в пушистом полотенце, из-под которого видны ее длинные гладкие ноги. Ее губы распухли от поцелуев… Его голос, шепчущий слова любви.

— Только отдельные предметы, образы, — проговорил, наконец, Норман, пряча обрывки прекрасных воспоминаний подальше в уголки своего сознания.

— Но остальное вы помните?

Норман усмехнулся.

— За исключением пары ночей в Мексике, когда мне было двадцать лет.

— Но не последние несколько дней? — допытывался Джек.

— Только моменты, — и повернул голову к двери, откуда доносились чьи-то приглушенные рыдания. Неужели это Виктория Генри?

— Не возражаете, если я быстренько кое-что проверю, чтобы только удовлетворить свое любопытство?

— Проверяйте, — согласился Норман, борясь с неодолимым желанием встать и посмотреть, действительно ли Виктория плачет. Эта мысль болью отозвалась у него в груди.

— Хорошо, тогда, если вы не против, следите за моим пальцем.

Норман выполнил просьбу доктора, и за несколько минут тот установил, что двигательные функции глаз у пациента в полном порядке. Затем он осмотрел рану на виске.

— Уже зажила. Есть какие-нибудь жалобы? Головные боли? Яркий свет? Звон в ушах? Неприятные запахи? — на все вопросы Норман ответил отрицательно.

— Что ж, вы здоровы.

— А как те несколько дней, которые я не могу вспомнить? — спросил Норман, садясь на постели.

Джек вздохнул и пожал плечами.

— Нашим незнанием о человеке можно было бы заполнить Большой Каньон. Вы или никогда не вспомните этот период своей жизни, или уже завтра.

Размышляя об этом, Норман пожалел, что в колледже не уделял должного внимания психологии.

— Другими словами, я нуждаюсь в хорошей встряске, — попытался усмехнуться Норман.

— Вы угадали, — непринужденно проговорил Джек и улыбнулся.

Норман поморщился: интересно, что же он такого натворил, если Виктория сочла нужным среди ночи позвать к нему психиатра! И вообще, каким образом он оказался в ее доме, да еще с пулевым ранением головы?

Тщательно взвешивая каждое слово, Норман осторожно спросил:

— А если я не вспомню, что произошло со мной за последние несколько дней, могу я восстановить в памяти, кем я тогда был?

Он почувствовал, что вопрос прозвучал несколько витиевато и попробовал высказать его иначе, но Джек остановил Нормана и улыбнулся с пониманием.

— Не пытайтесь пояснять ваш вопрос. Боюсь, он причинит мне головную боль. Вам важно знать сейчас только то, что вы ничего неверного тогда не сделали. Повторяйте себе это почаще, и вам, по крайней мере, станет легче.

Но тут шум в коридоре заставил доктора обернуться, и Норман увидел, как два полицейских подошли к двери. Один сказал, что они ничего не обнаружили, но примут меры к розыску белой или серебристой «шевроле» с номерным знаком округа Колумбия.

Норман похолодел.

— Ночью будет трудно ее опознать. В такую погоду на улицах машин не очень много, — послышался голос полицейского с протяжным южным выговором.

Судя по описанию, машина была такая же, как у Джеймса Уолтона. Неужели Джим побывал здесь, и в этом причина всеобщего беспокойства? Неужели Норман, удирая от Уолтона, привел его к Виктории и Норману Генри?

— Что случилось?

Норман обернулся и встретил пристальный взгляд Джека. Тот смотрел на него по-прежнему доброжелательно, но Норман не сомневался, что он заметил его реакцию на слова полицейского.

— Кто-то стрелял пару раз около дома, попал в собаку Виктории, но вы обратили его в бегство.

— Я заставил его убежать? — медленно проговорил Норман.

— Это то, что я слышал.

— Должно быть, я испытывал незабываемое наслаждение, преследуя его.

Джек улыбнулся очень искренне, и Норман подумал, что он чертовски хороший психиатр.

— Вы тоже стреляли и, похоже, попали ему в ногу.

Норман недоверчиво взглянул на доктора. Его пистолет был надежно спрятан в номере одного из мотелей.

— Но при мне не было моего оружия.

— Как я понял, вы пользовались пистолетом Виктории.

Прежде чем Норман успел задать очередной вопрос, Уже готовый сорваться с губ, в дверях показалась голова того парня, который называл хозяйку дома Вики.

— Джек?

Доктор поднялся, на удивление спокойный и невозмутимый.

— Пит?

Значит, этот человек не Норман Генри, не муж Виктории. Норман непонятно почему почувствовал огромное облегчение.

— Полицейские говорят: сейчас опасно ехать, дороги сильно обледенели. И еще, они рады были бы отправиться вместе с тобой.

— Пытаешься от меня избавиться?

— Ради бога, можешь оставаться, — проговорил, Пит, и на его лице появилась усталая усмешка. — Просто я думал, что мы должны дать тебе поспать хоть одну ночь за эти выходные.

Джек улыбнулся, а по телу Нормана пробежал холодок. Доктора вызывали сюда и раньше? Для него?

— Что ж, я закончил, — сказал Джек, поворачиваясь к Норману.

Тот внезапно почувствовал себя беззащитным. Он слишком переживал, оказавшись непрошеным гостем в доме Виктории Генри. Страшась забытых им дней, он хотел просить доктора взять его с собой, но боялся показаться смешным.

— А сейчас вам следует уснуть, — сказал доктор, словно прочитав мысли Нормана. Джек подошел к кровати и протянул руку. — У вас все будет хорошо. И не волнуйтесь по поводу пребывания в этом доме. Виктория настаивает, чтобы вы остались.

Виктория Генри просит его остаться? Эта мысль вызвала в его воображении множество восхитительных образов, похожих на юношеские мечты, но он постарался отогнать их прочь.

Глядя на доктора, который, надев пальто, весело подхватил с кровати свой нелепый желтый саквояж, Норман понял, что ему неизбежно придется взглянуть в карие глаза Виктории Генри и прочитать в них все, что она о нем думает. В тот злопамятный вечер ему достаточно было только увидеть ее, получить автограф на книге и, возможно, встретить улыбку, когда она узнает, что у него с ее мужем одинаковые имена.

Это ложь, сказал он себе. Ему нужно было много больше. Но он никогда, даже в самых смелых мечтах, не представлял себя в ее доме.

Джек вышел, но через секунду вернулся и выключил свет. Переход к темноте был настолько резким, что комната показалась чернильно-черной.

— Спите, — скомандовал доктор и удалился.

Норман вслушивался в приглушенные голоса, доносившиеся из коридора. Один из полицейских сказал, что в такой шторм да еще с ранением нападавший вряд ли объявится здесь снова.

Норман стиснул зубы. Они не знают Джеймса Уолтона. Если он выяснил, что Норман здесь, никакая буря, никакая рана его не остановят. Он все равно вернется, чтобы избавиться от Нормана Генри, и сделает это сразу после того, как полиция покинет хозяев, уверенных, что остаток ночи они проведут спокойно.

Норман сел и откинул одеяло. Не обращая внимания на охватившую его слабость, чуть покачиваясь, он подкрался к двери, чтобы лучше разобрать слова.

— Он действительно ничего не помнит из того, что произошло в последние три дня? — донесся высокий голос Пита.

— Возможно, самые крохи, — проговорил Джек, и Норману показалось, что голос его прозвучал печально и несколько… успокаивающе, словно врач хотел пролить бальзам на чье-то разбитое сердце. Сердце Виктории? Ну почему он чувствует вину за нечто большее, чем заботы и хлопоты хозяев? Почему от одной только мысли, что она страдает, у него сжимается грудь? Почему руки жаждут обнять ее? И главное, почему это кажется ему таким естественным и знакомым? Что он делал в эти дни? Почему так сожалеет о том, что забыл их?

— Однако сон — лучшее лекарство. Ну и разумеется, больше никаких погонь за нехорошими дядями в такую свирепую погоду. Ничего больше не могу посоветовать.

Физически он здоров. Психически тоже. Словом, вполне нормальный человек. Так что справится.

Я должен справиться, подумал Норман, как тогда, после смерти Мэри, и как сейчас, после гибели Майкла. Справиться с чувствами, которые у него вызвали рыдания Виктории.

В это время открылась дверь. Холодный воздух ворвался в комнату и коснулся обнаженной груди Нормана.

Он вернулся к кровати и схватил лежащий на полу свитер — тот был насквозь мокрым. Должно же здесь быть еще что-то из одежды. Он бесшумно открыл стенной шкаф и увидел свой льняной пиджак, висевший в гордом одиночестве. Сняв его с вешалки, Норман вспомнил шутки Майкла по поводу плечиков. Желая произвести впечатление на женщину, он не взял в ту ночь пистолет и не смог помочь Майклу остановить Джеймса. Он тихо затворил шкаф, натянул пиджак и, обернувшись, окаменел.

В дверях стояла Виктория. Контуры ее тела четко вырисовывались на фоне освещенного проема. Волосы были распущены и отливали золотом, единственным цветом, который был, различим в темноте. Ее руки бессильно повисли.

— Куда ты собрался? — охрипшим голосом спросил она.

— Я… — Он хотел сказать, что ищет пистолет, так как Джеймс обязательно вернется. Но разве такое можно говорить? Это безумие, хоть и, правда.

— Джек считает: тебе надо поспать, — промолвил Виктория, и Норман готов был поклясться, что она собиралась что-то добавить. Но что?

— Я не чувствую… особой усталости, — солгал Норман. Он жаждал подойти к ней, повернуть к свету и увидеть в глазах то, что она не договорила. Но страх удержал его.

— Пожалуйста, — едва смогла произнести она, но это единственное слово вместило в себя столько печали, что оставило на сердце Нормана глубокую рану. Он сомневался, молила ли его о чем-то Виктория, но в этот момент готов был отдать ей абсолютно все.

— Виктория, — сказал Норман, и собственный голос показался ему слишком грубым. В нем слышалась тоска, столь сильная, что причиняла ему физическую боль. — Прости меня.

— Нет, — быстро проговорила женщина, резко взмахнув рукой и, как саблей, отсекая непрошеные извинения. — Я не могу… — Ее голос прервался, и она тихо продолжила — Пожалуйста, постарайся заснуть.

Потом нерешительно повернулась, страстно желая, чтобы он остановил ее.

— Мы… поговорим… утром, — сказала она и выбежала из комнаты, даже не придержав хлопнувшую дверь.

Сбросив оцепенение, Норман пересек комнату, вышел в залитый светом коридор и заглянул в гостиную. Он чувствовал, что, позволив Виктории уйти, потерял что-то очень дорогое, даже бесценное. Норману хотелось позвать ее, удержать в объятиях и умолять объяснить, откуда взялись призрачные воспоминания, которые казались просто мечтами. Но не мог же он просто подойти и спросить, были ли они любовниками, говорила ли она, что любит его. Как он мог признаться, что не помнит этого?

— Все будет в порядке, Вики, — сказал, Пит в другой комнате.

Виктория, хотелось прокричать Норману. Не Вики, не Вик, а Виктория. Это имя такое же изумительное, как ее голос, исполненный тайны, как ее волосы медового цвета, как песня любви.

Нет, черт возьми, это на его плече она должна плакать, это он должен обнимать и утешать Викторию, чтобы ее нежная душа нашла успокоение.

Но вместо того чтобы броситься к ней, он лишь сильнее сжал край двери, так и не разрешив все сомнения, не остановив беспорядочный поток лжи и правды, фантазий и реальности. Я, должно быть, сошел с ума, подумал Норман. «У тебя потеря памяти» — услышал он голос Виктории так ясно, будто слова были сказаны где-то совсем рядом. Но он не мог вспомнить, когда он их слышал и где.

— Потеря памяти? — спросил он у пустого коридора.

Вряд ли этот диагноз был лучше, чем помешательство. Норман поднял руку и вытер со лба холодный пот.

«Ты не одинок» — из другого времени и пространства снова донесся ее голос. Откуда?

Виктория не права: он очень, невероятно, одинок. Он был один на один с бесконечно запутанными воспоминаниями и бесплодными мечтами о женщине, которую желал больше жизни.

Но душевная боль становилась сильнее от сознания того, что Виктория тоже одинока, а ее страдания еще мучительнее, чем его собственные.