Зачарованные

10

Саманта неторопливо складывала вещи в сумку. Немного их у нее, совсем немного. Женщины без прошлого путешествуют налегке.

Вначале она собиралась взять только самое необходимое, но потом передумала. Представила себе реакцию миссис Каннаган, соседей, знакомых, незнакомых — и стала собирать все. Вернуться сюда ей не придется.

Миссис Каннаган, как водится, всплакнула, потом попробовала уговорить Саманту не делать глупостей, потом бессвязно, но сурово обругала неизвестного «аспида», которого ждет адское пламя, если он обидит Сэмми Джонс. Саманта догадывалась, кто выступает сегодня в роли аспида, и не спорила.

Девушка присела на кровать и оглядела странно осиротевшую комнату. Что ни говори, а это место было ее домом. Пусть маленьким, пусть не своим, но домом, где тепло, уютно, где ждут к ужину…

Теперь ее ждет другой дом. Мрачный и огромный, но в остальном точно такой же дом. Будет он для нее убежищем или тюрьмой — покажет время.

Она встала, легко подхватила сумку, сдернула куртку со спинки кровати и отправилась навстречу новой жизни.

Инспектор Бодд сидел на шикарном антикварном стуле времен регентства с большой опаской, ибо имел все основания полагать, что мебель, пережившая войны и революции, вполне может пасть жертвой его веса.

Инспектору Болду было неуютно, неудобно и неприятно. Саманта Джонс сидела напротив, на диванчике, и смотрела в глаза инспектору, с той неприятной решимостью, которую он так хорошо научился распознавать в глазах миссис Болд. Эта женщина стоит на своем и будет стоять на своем, хоть кол ей на голове теши, а ведь по нынешним временам эта поговорка вполне может стать пророческой!

Рональд Грант присутствовать при беседе отказался. У него, видите ли, такой важный эксперимент, что оторваться нет никакой возможности. Не иначе, вывел гомункулуса!

Правда, доктор Грант выразил готовность поучаствовать в разговоре через микрофон, прямо из лаборатории.

Саманту это сообщение совершенно не удивило, но инспектор расстроился еще больше. Он поспрашивал Саманту об аварии, но было видно, что основной интерес для него представляет Рональд Грант.

— Я понимаю, доктор, что ЧИСТО ТЕОРЕТИЧЕСКИ убийства вас не интересуют и не являются вашей специальностью, но все же, что вы думаете по поводу последних событии на Старой Дороге?

— Я полагаю, вы имеете в виду аварию, в которую попала мисс Джонс?

И не дожидаясь ответа, доктор Грант сухо и четко изложил все факты относительно своего участия во вчерашних событиях. Инспектор Бодц недовольно покачал головой и спросил с явным недоверием:

— Значит, другую машину вы не видели?

— Я же сказал, дорога была пуста.

— Понятно. Вы ехали верхом… Обычно вы ведь не выходите в дневное время из дома, не так ли?

— Это имеет отношение к расследованию, или же это простое любопытство, инспектор?

— И так, и сяк. Смотря как повернется дело. Почему вы привезли Саманту Джонс к себе домой, а не отправили в госпиталь?

— А разве преступление — позаботиться о друге, попавшем в беду?

— Вопросы здесь задаю я, Грант. Вы должны на них отвечать. Я не в гости к вам пришел. Я расследую серьезные преступления. Зачем вы привели мисс Джонс в Замок-на-Холме?

— Я сама могу ответить на этот вопрос, инспектор.

— Да? Ну-ну. И что же вы скажете?

— Мы с Рональдом друзья. Мне было плохо, я была ранена, и он оказал мне первую помощь.

— Ну и друзья у вас, мисс Джонс!

— Какие есть, инспектор. Между прочим, их не выбирают.

Бодд помотал головой и сердито фыркнул, отчего мгновенно стал похож на рассерженного моржа. Саманта решила перевести разговор на более деловой лад.

— Скажите лучше, что это за новости, о которых вы упоминали?

— Мы нашли машину, которая вас таранила.

— Что? Где?

— А где здесь все находят? В районе верфи, на пустыре.

— Но ведь теперь вы можете найти и владельца?

— Ха! А чего его искать? Меган Уилкс, восемьдесят два года. Уехала две недели назад в Эдинбург, к внучке. Вернется через месяц, а может, и на Рождество. О пропаже машины ни сном ни духом.

— А отпечатки пальцев?

— Даже если тот парень их оставлял, теперь ничего не найдешь. Он поджег машину. Мы бы не смогли ее идентифицировать, да только дри взрыве бензобака номер оторвало, и он улетел ярдов за двести.

Саманта поникла.

— Значат, вы ни на шаг не продвинулись?

— Да как сказать. Довольно необычный случай. У нас имеется жертва, но нет убийцы.

— Как это?

— Вы хоть отдаете себе отчет, что сами подставляете себя под удар, Саманта?

Рональд вмешался в разговор. Голос, несущийся из динамика, звучал встревоженно.

— Объяснитесь, инспектор.

— Охотно, хотя это вам и не понравится. Саманта Джонс зря связалась с вами, доктор Грант. Вы не самая популярная личность в городе.

Саманта встала.

— Вот что, инспектор. Я не связалась с доктором Грантом, а даже если б и так — это никого не касается. Я не буду держатся подальше от Замка-на-Холме, потому что с сегодняшнего дня я проживаю в этом замке. Временно.

Лицо инспектора Болда окаменело. Потом он произнес, явно сдерживая злость:

— Вы совершаете огромную ошибку, мисс Джонс. В этом городе уже убили одну женщину. Я бы очень не хотел, чтобы вы стали второй жертвой.

Голос Рональда источал лед.

— Если у вас нет ничего, кроме идиотских предположений, основанных на суеверии и глупости, то прошу меня извинить, я работаю. У Саманты тоже наверняка найдутся дела поважнее, чем выслушивать предупреждения в стиле ярмарочных гадалок. Всего хорошего, инспектор!

Саманте показалось, что сейчас инспектор Болд взорвется от ярости, но он выдержал. Покраснел как рак, надулся, запыхтел, но от резких слов воздержался. Как и от любых других. Просто коротко кивнул Саманте и отбыл восвояси.

Пара дней прошла относительно спокойно. Рональд почти не показывался, зато Дик Мортон явил себя во всем блеске гостеприимства. Он водил Саманту по всему замку, показывал ей сад, рассказывал разные истории из своей богатой событиями жизни, дарил ей цветы и то и дело чем-нибудь угощал. Познакомил ее с остальной прислугой, и Саманта не без удивления отметила, что, хотя все эти люди приходили в Замок-на-Холме из Бен Блейра, относились к своему хозяину они крайне лояльно. Кухарка, миссис Бленчли, — та просто его любила и жалела. Это очень тронуло Саманту и согрело ее сердце.

Она скучала без Рональда и хотела его увидеть, он же встреч явно избегал.

Однако это не значило, что он о ней не думает. Всего за одни сутки старинный замок превратился в настоящую крепость. Новейшая система сигнализации (Саманта даже думать боялась, сколько это стоит) оплела дом и сад невидимой сетью. Теперь ни один посторонний не мог проникнуть в Замок-на-Холме без разрешения и ведома хозяев.

Дик и раньше обходил на ночь весь дом, но теперь он брал с собой огромное и лохматое чудовище серо-коричневого цвета. Саманта не поверила своим ушам, когда услышала, что это собака. Размером чудовище было с небольшую лошадь, зубы у него были волчьи, а глаза светились в темноте. Ирландский волкодав Шарп на всем белом свете любил только одного человека — Дика Мортона, а остальных рассматривал, как потенциальную добычу, если будет на то указание Дика.

Зря этот пес не лаял, был молчалив и беспощаден, как сама смерть, и Саманта не могла представить, что кто-то рискнет приблизиться к месту, где обитает подобное чудище.

А потом случилась катастрофа.

Саманта бродила по коридорам, изнемогая от тоски. Нет, работы у нее хватало, но она занималась ей машинально, вся погруженная в думы о Рональде и Белинде Мейз.

Девушка понимала, глупо ревновать к мертвой женщине, но справиться с собой не могла. Иногда ей казалось на полном серьезе, что дух Белинды бродит вместе с ней по этим коридорам, и тогда волосы шевелились на голове Саманты, а дыхание перехватывало от страха.

Она шла мимо комнаты Белинды. Запретная зона, еще одна запретная зона для Саманты Джонс. Сюда Рональд не запрещал входить, потому что это подразумевалось само собой.

Она бы так и прошла мимо, но в последний момент заметила, что дверь слегка приоткрыта… В этот день в замке убиралась горничная, вероятно, забыла запереть дверь.

Саманта осторожно толкнула дверь, медленно вошла.

Бедный, бедный! Как же ему стать другим, если из комнаты своей погибшей невесты он сделал святилище, языческое капище, алтарь, на который каждый день приносил в жертву свое разорванное в клочья сердце?

Комната ужасала. Здесь все оставалось так, как было пять лет назад. Белые розы в хрустальных вазах. Два изящных фужера на серебряном подносе и бутылка шампанского в ведерке со льдом. Чуть примятое покрывало на постели. Брошенные на каминную полку перчатки.

А на постели — облако из белого атласа и кружев, жемчуга и флердоранжа.

Свадебное платье Белинды Мейз.

Платье, которое она так и не успела надеть.

Словно завороженная, Саманта подошла на негнущихся ногах к постели. Взяла платье и приложила его к себе. Посмотрела в зеркало.

На нее смотрела насмерть перепуганная и очень хорошенькая девушка-невеста. Саманта вдруг представила себе Рональда… рядом с ним себя в свадебном платье… медленный танец… его руки сжимают ее в объятиях… его лицо все ниже склоняется над ней…

— Белинда!!!

Она едва не упала, шарахнувшись от двери, на пороге которой стоял Рональд. Лицо его было практически открыто, но Саманта даже не обратила внимания на шрам.

Потому что глаза доктора Гранта горели такой яростью, что ни о чем другом она и думать не могла.

— Тебе нечего делать в этой комнате.

— Прости меня, Рональд. Прости, пожалуйста!

— Просто убирайся отсюда. Уходи. Это все, о чем я прошу. Оставь мне хоть немного…

Она осторожно опустила платье на постель и бочком стала пробираться к дверям. Ее догнал глухой, язвительный голос.

— Довольна? Будет о чем рассказывать подружкам на Хэллоуин? Хотела увидеть шрам — увидела.

Она робко пискнула от двери:

— Шрам вовсе не такой страшный, Рон…

— Да? Я что, похож на идиота? На слепца? Я же вижу, что тебя тошнит от него! Ты даже не смотришь на меня.

— Я не смотрю на тебя, потому что мне стыдно, а шрам… Господи, ну как тебе объяснить… Шрам — это не ты!

— Это я! Это все, что от меня осталось. Уходи. В твоем распоряжении весь замок, но сюда больше не приходи. И я позабочусь, чтобы ты больше никогда не видела моего лица.

— Мне уехать отсюда?

— Нет! Пожалуйста, останься. Здесь ты в безопасности.

Если посадить ее в одиночную камеру, она будет вообще в полной безопасности.

— Рон… Не прячься в свою раковину. Не оставляй меня, пожалуйста…

— Я никуда не прячусь.

Это было неправдой. Он уходил все дальше от Саманты Джонс, в какую-то темную, дальнюю комнату собственного сознания.

Он никогда не будет с ней, никогда. Между ними всегда будет стоять призрак мертвой Белинды Мейз.

Еще два дня Саманта провела в полном одиночестве. Даже Дик куда-то делся, только вечерами появляясь и желая ей спокойной ночи. Она работала как проклятая, рисовала и прикидывала цвета, вспоминала разные ткани, мысленно расставляла по комнатам мебель… Все тщетно. Перед глазами все стояло белое облако из кружев и атласа, цветов и жемчуга. Платье мертвой невесты.

Голова заболела, и Саманта решила пройтись. Почему она вышла на каменную площадку позади замка? Да потому, что надеялась застать здесь Рональда. Однако его не было. Он уже приходил сюда сегодня, вон белые лепестки на краю площадки…

Ветер подхватил их, и они белыми бабочками порхнули вниз, на рифы. Саманта медленно, словно в трансе, приблизилась к краю площадки, всмотрелась в волны.

Это море стало могилой Белинды. Страшная смерть.

Саманта прикрыла глаза. Ей чудились звуки взрыва, треск огня, пожирающего яхту Рональда Гранта, на которой в это время находились он и его невеста… Потом на смену этим образам и звукам пришли собственные смутные и страшные воспоминания. Запах гари. Запах горящей плоти. Боль. Ослепительная, как вспышка магния. Бесконечная, как космос. Огонь и дым. Боль и смерть. Темный коридор и светлая тень в конце. Кто это, неужели ты, Белинда? О, не бойся. Я не смогу отнять его у тебя. Он твой, твой навсегда. Это было видно по глазам.

Отпусти его! Ты же мертва! Отпусти!

Саманта вздрогнула и открыла глаза. Она стояла на самом краю площадки. Один шаг отделял ее от падения в пропасть.

Вдруг откуда-то послышался стук копыт, девушка обернулась и увидела, что к ней на своем черном красавце Шайтане приближается Рональд Грант, а чуть позади трусит очень красивая, жемчужно-серая кобылка с белоснежной гривой.

Рон был в куртке с капюшоном, но сегодня было незаметно, что он пытается спрятаться от взгляда Саманты. Напротив, он был совершенно спокоен. Капюшон не снимал, но и не натягивал его на голову.

— Хорошее утро для прогулки верхом, мисс Джонс. Я оседлал для тебя Звездочку, она смирная. Надеюсь, вы подружитесь.

Саманта медленно приняла у него из рук поводья и подняла к Рону сияющее лицо.

— Подружимся. Значит ли это, что ты меня простил?

— Это значит, что я по тебе соскучился.

Она едва не умерла на месте, так ее потрясли и обрадовали эти слова. По телу растекалось блаженное тепло, заныло в груди, но как-то сладко, приятно, томительно и нежно…

— Я тоже соскучилась по тебе, доктор Грант. Очень.

Они ехали по роще, пронизанной золотыми лучами солнца, и молчали, очарованные неожиданной красотой этих суровых мест.

Травы были все еще густы, листва не полностью облетела с деревьев, а на земле то тут, то там стояли и лежали древние менгиры с полустертыми надписями…

— Рон?

— Да?

— Нам надо поговорить, тебе не кажется?

— Из меня плохой собеседник, Сэм.

— Надо же учиться. Давай посидим на солнышке.

Они спешились, привязали лошадей и уселись на небольшом пригорке, полностью освещенном солнцем.

— О чем будем говорить?

— О тебе.

— Плохой мальчик с верфи, сын портовой шлюхи и моряка, вырос и стал ученым. Потом еще вырос и стал Черной Тварью с Холма. Ты уже все знаешь. О чем же еще тебе рассказать, Золотая?

— О том, например, как тебе удается так целоваться — а потом вставать и уходить как ни в чем не бывало. О том, почему ты зовешь меня на прогулку, — а до этого не показываешься на глаза двое суток. О том, почему ты больше так и не влюбился ни в одну женщину — из-за шрама? Или из-за Белинды?

— Ни то, ни другое. Просто я увидел себя таким, какой я есть, и смирился с этим, только и всего. Я ведь старше тебя, Сэм. На много лет.

— Смирился — но прячешься во тьме или под капюшоном?

— Не сдаешься, да?

— Не могу себе этого позволить. Я хочу понять, что между нами происходит, и на что я могу рассчитывать.

Рональд взял ее за руку. Простой жест заставил сердце Саманты забиться сильнее.

— Я не знаю, с чего начать.

— Начни с самого начала.

— Тогда мне придется начать с Белинды. Ты уверена, что хочешь это выслушать?

— Я должна это выслушать.

Он помолчал. Когда заговорил, голос его был тих и печален; однако отчаяния в нем не было.

— Я встретил ее через полгода после того, как вернулся в Бен Блейр и купил Замок-на-Холме. Я был намного старше ее, но это ничего не значило. Любовь вспыхнула сразу, таким сильным и ярким огнем, что мы оба все поняли. Мы были предназначены друг другу, остальное значения не имело. Ее родители были против. То есть это мягко сказано. Они были в ярости. Все до единого Мейзы. Во-первых, этот замок стоял на их земле и формально принадлежал им, но Джон Мейз впутался в какие-то темные дела, залез в долги, и им пришлось продать изрядную долю своей недвижимости. Они ни за что не продали бы его мне, но тогда я этого не знал. Просто искал достаточно большой дом, где можно спокойно жить и работать. Денег у меня было много. Я получил грант за одно открытие… нескромно звучит, но оно совершило переворот в борьбе с раком. Потом оно стало приносить доходы — короче, я богат, и добился этого своим трудом. Вот… А потом я встретил Белинду.

— Как она относилась к тому, чем ты занимаешься?

— Она была рада и горда. Говорила, что теперь Бен Блейр будет славиться не ведьмами и колдунами, а чем-то стоящим.

— Рон, скажи, а ты не имел отношения к тайному обществу врачей в Бен Блейре?

Рон вздрогнул. И пытливо посмотрел на Саманту.

— Откуда ты о нем знаешь?

— Только по слухам. Лиза и Хелен что-то говорили насчет Джона Мейза, что он якобы имел отношение к этим врачам… Ты из-за него не хотел с ними связываться? Потому что это один из Мейзов?

— Нет. Они занимались вещами, которые официально называются неэтичными исследованиями, а проще говоря — преступлениями. Сейчас ко мне в руки попали документы, которые раскрывают такие тайны… Ладно, это потом.

— Вы с Белиндой решили пожениться и жить в замке? Несмотря на сопротивление семьи?

— Она поставила им ультиматум: или они принимают меня, или теряют ее. На самом деле они не такие уж плохие люди. Они ее очень любили. Ее все любили. Она осталась со мной на яхте в ночь взрыва. Никто не знал, что она там. Я собирался проверить все перед медовым месяцем, а она приехала неожиданно. Белинда любила так делать — неожиданно ворваться, растормошить, устроить праздник. Она приехала и осталась на яхте. В ту ночь мы впервые были вместе. Один раз. Один-единственный раз. Потом был взрыв и несколько недель беспамятства и боли. Я помню, что в бреду передо мной все время стояло ее лицо. Когда доктора решили, что я достаточно окреп, чтобы знать правду, они рассказали, что она погибла. Ее тело так и не нашли. Только обгорелые обрывки одежды выловили из воды. Я умолял докторов дать мне умереть. Я не хотел жить. А потом увидел себя в зеркало — и понял, что Белинде повезло больше. Я стал чудовищем. Обгоревшим, искромсанным уродом. Операции… Их было так много, что я сбился со счета.

— Сейчас хорошие пластические хирурги…

— Лицо мне залатали, а вот тело… Казалось, мой организм сам решил, что хватит с меня одного лица. Ни одна пересадка кожи на теле не удалась, потом началось заражение, я чуть не умер, уже в который раз. Меня удерживало в жизни только одно, чем больше я вспоминал про взрыв, тем яснее понимал, что он не был случайным. Это было подготовленное и спланированное убийство. Я ведь проверял яхту накануне. Никаких протечек, никаких оголенных проводов. Она была новенькая, с иголочки. Да и сам взрыв…

— Но ты не знаешь наверняка, кто мог это спланировать и осуществить?

— Я ищу ответ в течение всех этих пяти лет. Многое я уже знаю. Разгадка совсем рядом. Я должен отомстить. Белинда погибла по моей вине.

— Неправда. Она погибла по вине убийцы.

— Но это я навлек на нее смерть. Знай убийца, что она на яхте, ничего бы не было, я уверен.

Саманта молча поднесла его руку к губам, поцеловала стиснутый кулак. Потом тихо и твердо сказала:

— Сними капюшон.

Он не стал спорить. Медленно провел рукой по голове, откидывая плотную ткань. Повернулся к Саманте. Без улыбки. Без отчаяния. Без страха. Просто сидел и смотрел на нее.

Красивый, измученный человек. Смуглый мужчина с трагически изломанными густыми бровями над черными выразительными глазами, в которых была только усталость.

Шрам тянулся по лицу, исчезая за воротом свитера, и ничего в нем не было страшного или отвратительного. Просто замирало сердце при мысли о том, какую боль должен был вытерпеть этот человек.

Саманта молча потянулась к нему и коснулась губами виска. Где-то над головой пела птица. Коричневый и золотой лист слетел с дерева. Было тихо-тихо…

И губы прижались к губам, руки сплелись, два тела сплавились воедино, не было больше Рональда Гранта, не было Саманты Джонс, были только мужчина и женщина, и не было вокруг ничего, кроме огромного мира, который весь принадлежал им двоим.

Она молча и яростно сдирала с него свитер, а он торопливо расстегивал на ней рубашку. Они раздевали друг, друга нетерпеливо — и осторожно, страстно — и нежно, боясь — и желая…

Ее нагота ослепила Рона. Он с трепетом касался пальцами обнаженной груди, ласкал нежную кожу, осторожно целовал ее плечи и шею, чувствуя, как она загорается от его прикосновений, как тает, словно воск, в его руках, чтобы через мгновение обратиться в пламя, способное растопить даже лед его замерзшей души…

Саманта не могла оторвать от него влюбленных глаз. Она смотрела и не могла насмотреться. Это было больше чем страсть, больше чем желание. Она упивалась близостью, купалась в ней, раскрывалась ему навстречу, словно цветок под лучами солнца, и сгорала в его объятиях, моля о большем…

Рон вздрогнул и отстранился на миг, и тогда Саманта застонала:

— Нет! Только не это! Если ты сейчас извинишься и уйдешь, я брошусь в море! Немедленно!

— Саманта! Я не уйду. Я не могу уйти от тебя. Никогда. Но ты должна посмотреть на меня. Сейчас! При свете солнца!

Она откинулась на мох, тяжело дыша от возбуждения и веселого ужаса. Перед ней стоял совершенно обнаженный мужчина, стоял и ждал приговора.

Жизнь и любовь — или смерть и позор.

Саманта улыбнулась. Подалась вперед, встала на колени. Посмотрела в глаза мужчине. Обвила руками его бедра. И осторожно, очень нежно коснулась губами страшного шрама. Потом еще и еще раз все более откровенно и страстно, не просто лаская, а призывая его ответить на ласку.

Рон держался, сколько мог, но потом острое наслаждение пронзило его тело, и он опустился на мох, увлекая за собой Саманту. Два тела сплелись, стали одним, и солнце заливало их золотом, а птицы вдохновенно пели над головами.

Они умолкли на секундочку только тогда, когда под сводами деревьев раздались одновременно два тихих вскрика, два стона блаженства, два одновременных признания…

— Я люблю тебя…

— Я люблю тебя…

— Ты мой…

— Ты моя…

Они возвращались пешком, потому что не могли разомкнуть объятий. Лошади шли позади, вероятно недоумевая, почему эти странные двуногие не торопятся сесть в седло.

Именно лошади и почуяли беду.

Первой всхрапнула и заржала Звездочка, за ней — хрипло и злобно — Шайтан.

Рональд оторвался от губ Саманты и с тревогой посмотрел по сторонам. Он сам не знал, почему его внимание привлек валун в нескольких метрах от дороги. Рональд ободряюще улыбнулся Саманте и торопливо пошел к камню. Девушка поспешила за ним, но он вдруг остновился и быстро обернулся к ней.

— Сэм, я не думаю, что тебе стоит туда ходить…

— Я должна… О Боже!!!

В тени старого менгира лежала девушка. Светлые волосы, раскинутые руки и ноги. Довольно высокая и очень молодая.

Всем хорошая девушка, если бы не нож, торчащий по самую рукоять прямо в сердце.

Если бы не кровавые буквы, вырезанные на обнаженной груди. Р и М.