Глава 27

Лето хотел закрыть глаза и потеряться в мягкости. Именно так ощущалась нежность — не только тело Нинн, с радостью принимавшее каждый его толчок, тепло, близость настоль­ко яркую, что от нее звенели все нервы. Но и мягкость воз­можности отбросить все защиты. Он поддался ей, и она его принимала. Слишком часто он думал, что это он хранит ее безопасность, но сейчас защита была взаимной.

И этот момент был нужен ему не меньше самой победы.

Нет, не так. Он был куда нужнее победы, потому что Лето проиграл в Клетке. Хоть гордость его и пострадала, но он не рассыпался в пыль. Не лишился мужественности. Не умер от стыда. Нет, он все еще дышал. И вдыхал запах женщины, ко­торая заставила его увидеть мир с совершенно другой сто­роны. Мир, который был ему известен, казался маленьким, тесным и темным.

Если он закроет глаза, растворяясь в незнакомых ощуще­ниях, то вернется во тьму. Поэтому Лето оставался с Нинн, с ее чистыми голубыми глазами, которые мерцали серебром в бледном свете единственной лампы. Оставался, глядя на то, как раскрываются ее влажные губы. С каждым толчком в ее влажное тугое тело она ахала, проглатывая вздох или ти­хий крик. Он двигался медленно, даже позволяя себе секунд­ные размышления о том, какой звук станет следующим. Ему нравилось изменять угол своих толчков, чтобы каждый раз заставать ее врасплох.

Она цеплялась за его бока дрожащими пальцами, подго­няя его размеренные движения. Ногти были короткими, но это не помешало ей процарапать глубокие борозды от его бе­дер до середины спины. Он вздрогнул от веса собственной уязвимости и выразил замешательство тремя резкими ко­роткими толчками. Тяжелое дыхание Нинн сорвалось на стон. О да. Новые неизведанные звуки. И новая нежность, на самой границе страсти и силы, которыми они оба обладали.

Подхватив ее рукой под спину, Лето развернул ее тело на всю длину кровати. Все бесконечные дни после ссоры он ду­мал о том, как снова ею овладеть. Он представлял, как она оседлает его сверху, чтобы не потревожить татуировку и ра­ны на ее спине. Два месяца спустя она исцелилась. Реаль­ность означала, что он может лечь сверху и заявить свои пра­ва на нее. Однажды она оседлает его и сама задаст ритм, но не сегодня.

Он удерживал вес своего тела на локтях. Несмотря на дым­ку желания в ее глазах, Нинн ни на миг не отрывала от него взгляда, словно искала ответа на свой вопрос.

Он. Лето из клана Гарнис. Она верила, что он может стать лучше. Не просто верила, она этого ждала.

И он, доводя медленное наслаждение почти до агонии, то­же почти разделял ее веру. Воины сражались, истекали кро­вью и трахались. Они не занимались любовью, ставя на­слаждение партнера выше своего собственного. Лето сейчас чувствовал именно это. Неважно было, насколько его тело хочет рваться вперед — глубоко, сильно, быстро, — он сдер­живался. Что требовало всех его сил, отточенных за долгие годы тренировок. Он был достаточно силен, чтобы позво­лить себе терпение. Он наслаждался моментами мягкой ро­скоши, ожидая тот миг, когда в мире для Нинн перестанет существовать все, кроме него самого.

Он нависал над ее телом, а она изучала его. Руки и паль­цы, даже пятки и ступни ее искали в нем напряженные впа­дины и узлы и разглаживали их. Так она успокаивала его. Раньше он и предположить не мог, что подобное возможно. При всем звенящем его возбуждении это почти убаюкивало. Он уронил голову, прижался лбом к ее лбу.

— У меня никогда такого не было. — Ее принятие заста­вило его ускорить ритм на пару биений сердца. Он не хотел говорить ничего настолько личного, несмотря на крайнюю интимность их связи.

Она обняла ладонями его лицо, и он содрогнулся от чув­ства непривычной близости.

— Чудесно, правда?

Лето, сражаясь с потребностью своего тела, приподнялся над ней.

— Bathatei.

— Что?

Нинн вскинулась на локтях, нахмурившись от непонимания.

— Ты чувствовала это... Это... Дракон подери, Нинн, это чудесно. А они отняли это у тебя. Твой муж...

Никогда еще его так остро не мучило чувство собствен­ной ущербности от неспособности облечь мысли в слова.

Лицо Нинн побледнело, исказилось от страха и боли. Зо­лотой оттенок ее кожи исчез, оставив лишь россыпь весну­шек, которые он не мог позабыть.

Она не отстранилась и не перестала его касаться. Он ждал и того, и другого. Как она могла оставаться с ним после на­поминания о такой потере? Но все было совершенно иначе. Ее прикосновения стали увереннее и ярче.

Лето сглотнул, чтобы утихомирить монстра в своей крови.

— Насколько я понял, ты теперь вспомнила все, что было?

— Да.

Его оглушило потоком вины. Она была во власти воспо­минаний, которых они не обсуждали. А значит, вернулась и память о муже — о жизни, которую они делили на двоих, жизни, которую вырвали из его сердца и ее рук.

Нинн погладила его там, где внутренняя часть бедра пе­реходила в пах. Он вздрогнул. Она погладила его снова и продолжала, пока нервный тик не сменился спокой­ствием.

— Дыши, — прошептала она. И сменила позу, ложась на бок и обнимая его. Лето снова окутала мягкость прикосно­вений. Он уткнулся лицом ей в грудь. Втянул в себя воздух, надеясь раствориться в ее аромате.

— У меня отняли Калеба. — Она запиналась, выдыхая эти слова в спутанные волосы на его макушке. — И да, мне боль­но от осознания того, что мы могли разделить. У нас с тобой все будет иначе.

— Мне промыли мозги, как ты поначалу и говорила. Я был частью системы, от которой страдает твоя семья.

— Ты был мальчиком, который вырос в мужчину, не зная другого пути, вот что было. Или ты наслаждаешься, убивая и калеча? Не верю, что это так. Ты никогда и ничем не выдал, что тебе нравится кровь ради крови. Все что ты делал, ты де­лал ради своих сестер.

— И ради славы, — устало сказал Лето. — Ты это чувство­вала. Мы оба знаем, насколько силен соблазн.

— И оба знаем, насколько все это нечестно. И кто на са­мом деле во всем виноват. Я голыми руками вырою им моги­лы, если понадобится, потому что Астеры должны понести заслуженное наказание.

— Рыть им могилы ты будешь не одна, если они вообще достойны погребения. — Ритм ее движений был таким успо­каивающим, что Лето скрестил руки у нее за спиной и при­жал ее крепче. — Я не смогу заменить тебе мужа.

— Конечно, не сможешь. — Она подняла голову и встре­тилась с ним взглядом. — Но это не означает, что я останусь одна на всю жизнь.

— А я всегда думал, что буду один.

— Но как же твоя семья?

— Я бился за их безопасность, но мне не позволено с ни­ми общаться. Иногда они кажутся мне просто целями, не людьми. А бывают моменты, когда я жалею, что не родился одним из Драконом проклятых Бессердечных. Воинам Ин­дранан как минимум разрешается общаться с живущими вне комплекса.

— Нет. — Она поцеловала его так нежно, что он засомне­вался — не сон ли это, — однако ее рука не прекращала гла­дить его бедро. Нинн была настоящей. — Ты Лето из клана Гарнис, — шепнула она ему в губы. — Ты Король Дракона. И если позволишь, я могу полюбить тебя.

Он обхватил ладонями ее виски.

— Можешь?

Выражение ее лица стало лукавым — с серебряным мер­цанием в глазах, которое вывело их из темноты.

— Ты же не будешь отрицать, что мы не так уж часто ока­зывались на одной стороне.

— Но когда это случалось, я чувствовал, что это пра­вильно.

— Да. И я. И сейчас это тоже правильно. — Она выгнулась под его прикосновением, а он запустил жесткие властные пальцы ей в волосы. — Я попросила о тебе, помнишь? Я хо­тела оказаться здесь, с тобой. Оказаться на одной стороне и знать, что это навсегда.

— Нам не позволена вечность. Особенно здесь.

— Значит, мы выберемся отсюда.

Он покачал головой.

— Невозможно.

— Я не стану действовать с той же глупой нетерпеливой доверчивостью, как получилось с Килгором. Вместо этого ты станешь моим воином, и я запылаю, как эти Драконом дран­ные фейерверки. — Она улыбнулась и положила теплые ла­дони ему на плечи, встряхивая его. — И тогда ты тоже, мо­жет, полюбишь меня.

Может?

Не было здесь никакого «может».

Он уже любил ее. Нинн из клана Тигони была фейервер­ком, ярким и чудесным, в месте, которое не знало ни ярко­сти, ни чудес. И он хотел ее света, жаждал его. И был неимо­верно благодарен за то, что она делится с ним своим светом. Он принимал ее безопасность так близко к сердцу, потому что само его сердце зависело теперь от нее. И потерять ее те­перь означало потерять ту часть себя, о существовании ко­торой он не подозревал раньше, часть, свободную от чужих желаний, часть, принадлежащую только ему. И ей.

— Когда мы будем свободны, — сказал он, целуя ее в пле­чо. — Обещаю.

— А теперь тебе нужно пообещать, что ты больше не оста­новишься.

Она вытянулась на матрасе, выгнула спину и развела ко­лени. Розовая влажная плоть между ними так и манила по­пробовать ее на вкус. Лето скользнул ниже и лизнул. Ладо­ни Нинн взлетели к его затылку. Еще один новый звук. Жажда. Сочетание «да», стона и проклятия, родившегося раньше, чем все Пять кланов. Она была соленой и слад­кой, горячей и пульсирующей под его языком. Каждое дразнящее прикосновение оживляло его желание. Про­шлое было прошлым — болезненным, ждущим возможно­сти отомстить.

Но в этот миг Лето наконец смог отрешиться от проблем сознания и отдаться на волю тела. Рефлексов. Инстинктов. Эгоистичных желаний. Нинн извивалась от жадных дви­жений его языка. Ее руки ускорились на его затылке. Дра­кон благой, своим темпераментом она сводила его с ума. Они подходили друг другу во всем, от целей до решимости и чистого упорства. Он применил это упорство лучшим из чувственных способов: начал лизать быстрее, сосать сильнее. И возбуждаться в ритме своих же движений. Он был готов.

И эта готовность была взаимной.

— Лето! Пожалуйста, здесь, со мной! Я не хочу одна.

Он задохнулся на миг. И, не думая, оказался над ней, це­луя ее, в ней. Медленная нежность, которую они дарили друг другу, осталась с ними, в том, как они гладили друг друга и как стонали от удовольствия. Малые радости. Но Лето не мог быть нежным, в его мозгу билось одно только жадное слово, повторяясь по кругу: Владей.

— Я здесь, — сказал он, глотая воздух. Уткнулся лбом в подушку рядом с ее лицом и стал набирать скорость. Каж­дый толчок был сильней предыдущего. Ее напряженные но­ги и быстрые бедра держали его темп, подаваясь навстре­чу. — Мы сделаем это вместе.

Прошлые оргазмы были резкими взрывами, сильными и неудержимыми, как стиль, в котором он трахался. На этот раз, когда Нинн лежала под ним, задыхаясь и жадно гло­тая воздух, он чувствовал, как наслаждение все нарастает и нарастает внутри. Осталась пара секунд. А может быть, пара лет.

— Нинн, скажи мне. Скажи, что ты уже близко.

Она не могла говорить, но выгнула спину и вскрикнула. Сжалась вокруг него с такой силой, что нараставшее в нем удовольствие заставило его взлететь в небо, а затем рухнуть в бездну, скрутившую все его мышцы и кости. Последний толчок был глубоким настолько, насколько она могла при­нять. И Нинн приняла его, до последнего дюйма, последней капли. Он зарычал в подушку от наслаждения, и Нинн по­вернула голову, целуя его в висок. Слизнула дорожку пота.

Когда дыхание успокоилось, он скатился с нее, и она тут же прижалась к его боку.

— Еще, — выдохнул он в окружающую темноту. — Я хо­чу еще.

— Скажи это своему члену, — сонно пробормотала она, и он уловил улыбку в ее голосе.

Поцеловал ее в волосы, улыбаясь в ответ. Он улыбался.

— Короли Дракона обладают потрясающей способностью восстанавливаться.

— Да, обладают. — Она зевнула и завозилась, устраиваясь в его объятиях. — Представь, как бы это было с использова­нием твоего дара. Все эти потрясающие ощущения.

Мысль об этом была почти что невыносима. Он бы не вы­держал. Но от этого ненавидел ошейник еще больше. Он при­касался, пробовал на вкус, вдыхал потрясающую красоту Нинн. И все это было приглушенным. Ему почти захотелось затащить ее в тренировочную Клетку и заняться любовью без барьера ошейников, в полную силу.

Но нет, это был бы плохой суррогат. Нинн оказалась пра­ва. Они должны быть свободны.

— После боя...

Хриплый, гулкий голос Лето разрушил долгую тишину. Нинн чувствовала, что могла задремать, но только на пару минут. Ее тело словно сопротивлялось долгому сну, не желая терять драгоценных минут в его обществе.

— Хм?

Он прочистил горло.


— После боя ты сказала, что убила свою мать.

Старая боль ожила в ее сердце. Ей захотелось сжаться в комочек, сжиматься, сжиматься, пока она не исчезнет в пламени. Она много лет была лишена своего дара, но ес­ли она решится, ее сознание может вернуть то жуткое пла­мя, сожравшее старый дом.

— Прости, — сказал он. — Я не знал, как еще о таком спро­сить. Завтра будет не до разговоров, Нинн.

— Я знаю. — Она вдохнула его соленый мускусный запах. И снова вдохнула, зная, что она в этих нотках, которые толь­ко сегодня не пахнут привычным Лето. — Я наполовину Пен- дрей, — сказала она, не зная, с чего еще начинать историю.

Лето издал утвердительный звук.

— Теперь понятно. Веснушки принадлежат им. И уши, слегка заостренные на концах. И твой дар, смесь ярости и электричества.

— Я тоже так полагала. Ну, с тех пор, как выяснила о себе правду. — Она приподнялась на локте, радуясь чувству за­щищенности. — Моей матерью была Леоки из клана Тигони. Она так и не раскрыла личности моего отца, боялась, что клан решит его наказать. И когда она отказалась его назвать, ее изгнали. Меня отдали на попечение Мэла.

— Мэла?

— Малнефоли.

Лето тихо хихикнул.

— Похоже, только ты можешь называть Гиву такой нефор­мальной кличкой.

— Может, и так. Моя мать была его тетей, но она была старше его всего на пять лет. Он защищал меня, а я защища­ла его от тех, кто называл его Узурпатором. Меня не просто так обучали разным боевым стилям. Но я оставалась изгоем из-за моей смешанной крови. Жила, как пария. — Она пожа­ла плечами, отгоняя болезненные воспоминания о детстве. — Со временем моя мама вернулась. Мэл добился, чтобы ее приняли в твердыне.

— Привилегии Гивы?

— Скорее сила мужчины, идущего по собственному пу­ти. — Она вздохнула. Дракон, как же это давило на сердце. Она не хотела чувствовать такой боли. — Но моя мать была... не­стабильна. Не знаю, что ей пришлось пережить в человеческом мире, но это плохо на ней сказалось. Мэл потерял возмож­ность ее защищать. Ситуация была напряженной, и тогда...

Нинн сморгнула слезы. Они так долго копились внутри, не находя выхода. Если она продолжит рассказ, не распла­каться не получится. Но Лето все еще смотрел на нее, и су­ровые черты его лица излучали заботу и сочувствие, которых она никогда не ожидала от чемпиона Астеров. По крайней мере, вначале. Теперь она знала, насколько тонко он чувству­ет. И решилась укрыться в сочувствии, которое он предла­гал ей без лишних слов.

— Ты видел, на что способен мой дар. Я не знала, как его контролировать. Дом. Наш дом, в комплексе Тигони. Я сиде­ла рядом с матерью на постели. У нее была лихорадка, бред, она почти не приходила в себя. А затем прорвался огонь. Первое проявление моего дара.

— Ты вспомнила это?

— Нет... Не полностью. Я помню реакцию людей. Горе. Обвинения. Ненависть. Но сам момент, когда наш дом взо­рвался и она в нем сгорела? — Нинн покачала головой, слезы закапали на подушку. — Слава Дракону, я не помню. Когда личный врач Мэла сказал, что она уже не поправится, мама молила о смерти. Мэл взял на себя ответственность и обо­рвал ее жизнь мечом, закаленным самим Драконом.

Лето погладил ее по щекам, стирая слезы, а затем поцело­вал в уголок губ.

— Понятно, Индранан, которых позвали подчищать твою память, скрыли не только твой дар.

Нинн сумела кивнуть, хотя шею свело судорогой и болью.

— Они отняли большую часть воспоминаний о маме. Я стала Тигони только по имени. Смешаться тогда с людьми было лучшим выходом из всех возможных. Я переехала в Штаты. Изучала искусство. Влюбилась в Калеба. Стала учи­телем.

Она всхлипнула, содрогнулась и взяла себя в руки на чи­стом остатке самоконтроля.

Лето подтянул ее ближе, прижал к ложбинке плеча. И удер­живал, мягко укачивая. Слова, которые он говорил на древ­нейшем языке Дракона, утешали, несмотря даже на то, что половина этих слов тонула в ее слезах. Она потеряла так мно­го версий своей жизни, возвращала их по кусочкам лишь для того, чтобы их вновь украли. Все эти кражи и новые дары привели ее к тому, что сейчас воин Клетки держал ее и при­нимал слезы горя на теплую кожу — воин Клетки, который смог научить ее самостоятельно выстраивать свою жизнь.

Звук металла, скрежещущего по металлу, заставил Нинн мгновенно прийти в себя. Лето оказался на краю кровати и натянул свои шорты прежде, чем она успела моргнуть. Он бросил ей одежду, схватил свой щит и изогнутый меч со сте­ны. Пусть это и были всего лишь награды за несколько лет побед, сегодня он взялся за них как мужчина, готовый защи­щать свой дом. Возможно, в буквальном смысле.

Замок щелкнул, и дверь начала открываться.

Загрузка...