Заколоченные Сердца

ГЛАВА 24

ДЖОН

— Ты увлекаешься хоккеем? — папа спрашивает Фелисити.

Ланч был потрясающим, и мама, к счастью, сделала его легким. Домашняя куриная лапша и французский луковый суп, сыр на гриле и салаты. Будучи потрясающим поваром, она может приготовить всё, что угодно, и сделать это на уровне пяти звезд. Мама научила меня всему, что я умею на кухне, и когда я был моложе, если я не играл с папой в хоккей, я помогал маме готовить.

Пока я бы сказал, что Фелисити хорошо справляется, но я чувствую, как она напряжена. Мне немного неловко заставлять её встречаться с моими родителями в последнюю минуту, но она была чемпионом и улыбалась весь день. Мои родители, особенно мама, могут быть, мягко говоря, невыносимыми, и по мере того, как день тянулся к концу, она совсем не сдерживалась. Если уж на то пошло, она в восторге при мысли о том, что у меня есть девушка. Я могу только надеяться, что Фелисити не испугается, что вполне возможно, и эта мысль пронзает меня до костей.

— Да, ну, вроде того. Теперь, когда у меня есть сезонный абонемент на игры “Scorpions”, я всё больше увлекаюсь этим. Я подарила его своему сыну Джеку, когда ему исполнилось восемнадцать. Он играет в хоккей в университете и просто помешан на нем.

— О, здорово. Как проходит его сезон? — что-то о хоккее, и папа весь во внимании.

Она ставит стакан с водой на стол.

— Немного растерян. Хотя, кажется, он постепенно приходит в себя. Он быстр на льду, но над его техническими навыками нужно поработать. Но, по его словам, недавно он стал лучше. Я собираюсь на одну из его игр в эти выходные.

Я смотрю на неё.

— Правда?

— Да, я собираюсь сходить посмотреть. На трибунах должен быть кто-то ради него.

— Верно, — я улыбаюсь и сжимаю её бедро под столом.

Сегодня днем она выглядит потрясающе; черные леггинсы и облегающий кремовый пушистый свитер подчеркивают её великолепную фигуру в форме песочных часов, а её волосы волнами ниспадают на плечи, её аромат сводит меня с ума. Но не так, как её черные кожаные сапоги до колен.

Господи.

Когда она вышла из своей спальни, мне захотелось развернуть её и сразу же отнести обратно, уложить на кровать и расстегнуть молнию своими гребаными зубами.

Я так сильно хочу её.

Вкус, который я ощутил прошлой ночью, только довел меня до грани безумия. Прошлой ночью мне потребовались все силы, чтобы сдержаться и не зайти дальше, и я не знаю, сколько ещё смогу продержаться. Я хочу быть внутри неё; Мне нужно почувствовать, как она сжимается вокруг моего члена. Мне нужно похоронить себя в этой женщине и заявить, что она моя. Я просто надеюсь, что она не заставит меня долго ждать, потому что я буду ждать её всю жизнь. Даже если она меня погубит.

— Могу я помочь тебе помыть посуду, Дженни? — Фелисити прорывается сквозь пелену грязных мыслей, которые у меня совершенно не должны были возникать за столом.

Пренебрежительно махнув рукой, мама начинает собирать пустые тарелки.

— О, спасибо, дорогая, но нет, ты наша гостья. Джон, почему бы тебе не показать Фелисити остальную часть дома? Я уверена, ей было бы интересно посмотреть твою старую комнату.

Адам хихикает со своей стороны стола, уткнувшись в телефон, но он слышит всё, что говорят.

— Да, — вмешивается папа. — Мы сняли большую часть постеров, но один или два ещё остались. Я уверен, что ей было бы приятно познакомиться с твоими прежними увлечениями.

На “плакатах”, о которых он говорит, изображена Памела Андерсон, моя детская любовь. Учитывая тот факт, что они прожили здесь всего шесть лет, я не понимаю, почему эти плакаты появились снова. Клянусь Богом, сегодня утром мои родители сообща решили выставить меня на посмешище. Жаль, что в тридцать четыре года я перешагнул этот рубеж, но, думаю, это их первый шанс заставить меня покраснеть перед девушкой, поскольку я никогда раньше никого не приводил домой.

Нацепив на лицо искреннюю улыбку, я кладу руку на поясницу Фелисити и вывожу её из комнаты. Когда она выходит за дверь и оказывается вне поля зрения, я поворачиваюсь лицом к своей семье и показываю им средний палец. Папа запрокидывает голову от смеха, практически захлебываясь водой.

Мгновенная карма.

Я смотрю на часы и замечаю, что уже пять. Чёрт. Мне нужно быть у Зака через час. Последние полчаса я потратил на то, чтобы показать Фелисити мою старую комнату. Она расспрашивала меня о каждом трофее и медалях, сложенных в моем шкафу, внимательно читая гравюры. Я собирался хранить их у себя дома, но мама хотела оставить их здесь, как напоминание о том, чего я достиг, когда был младше. Как и ожидалось, два плаката были повешены обратно, и я бы не удивился, если бы узнал, что это дело рук Адама. Надо отдать ему должное, у него всегда было умение выводить меня из себя; назовем это братской интуицией.

— Где Фелисити? — спрашиваю я маму, выходя из ванной на первом этаже. После осмотра дома я принял звонок от своего агента, который не мог ждать, и Фелисити побрела обратно вниз.

— Она на заднем дворе с Адамом, милый. Они там уже довольно давно.

— С папой?

— Нет, только они.

Я заглядываю через мамино плечо и вижу Фелисити и Адама, стоящих у пруда с кои. Адам, наклонившись, указывает на что-то с оживленным выражением лица, и Фелисити не уступает ему по энтузиазму. Эта пара похожа на родственные души. Я не могу вспомнить, когда в последний раз видел своего брата настолько увлеченным другим человеком, не говоря уже о ком-то, с кем он только что познакомился. Он всегда предпочитал уединение.

— Я думаю, у вас может возникнуть небольшая конкуренция за её внимание, — дразнящий тон мамы выводит меня из транса.

Улыбка растягивает мои губы, пока я продолжаю наблюдать за ними.

— Да. Они уже давно там?

— Да, сначала он показывал Фелисити восковые листья камелии. Они оба их ощупывали. Затем они перешли к елям. Затем Адам потащил её к пруду, и с тех пор они там, — мама делает паузу, изумленно качая головой. — Она действительно нечто, не так ли?

— Потрясающая, — я всё ещё смотрю на женщину, которая, кажется, привлекает внимание и сердца всех, кого встречает.

Эта женщина. Если бы я уже не был по уши влюблен в неё, то теперь уж точно.

— Спасибо, что пришла сегодня, — говорю я Фелисити, когда мы возвращаемся в центр Сиэтла.

— Мне понравилось. У тебя прекрасная семья.

Я знаю, мне повезло, что они есть в моей жизни.

Фелисити включает мой плейлист, но убавляет громкость, и из динамиков начинает тихо играть “Lego House” Эда Ширана.

— Тебе нравится Эд Ширан?

— Только не говори мне, что ты собираешься уничтожить его так же, как Майли? Не думаю, что моё сердце выдержит это.

Она смеется, и от этого звука моё сердце снова наполняется радостью.

— Нет, я люблю его. Он часто присоединяется ко мне на моих винных вечеринках в конце недели

Что за чёрт?

— А? Это какая-то случайная британская поговорка?

Она снова смеется, прижимая ладонь к груди.

— Ладно, Мэри Поппинс, это не так уж и смешно.

Чёрт знает, откуда это взялось, но её шикарный британский акцент, безупречно красивое лицо и темные волосы отчасти напоминают мне о ней, наряду с чертовски массивной сумкой, которую она повсюду носит с собой.

Она поворачивает голову и видит на моем лице самодовольную улыбку.

— О нет, ты не посмел. Шутник.

Затем она делает музыку погромче. Я немедленно протягиваю руку и выключаю её, чувствуя возможность продвинуться немного дальше.

— Какие у тебя планы на праздники, Мэри?

Она бросает взгляд через плечо на пустые задние сиденья.

— Что ты делаешь?

— Просто проверяю, нет ли здесь кого-нибудь по имени Мэри.

Я барабаню пальцами по рулю.

— Ты собираешься перестать быть непослушной девочкой?

Фелисити невинно пожимает плечами.

— Не думала, что это так.

Я перестраиваюсь на другую полосу движения, а затем бросаю быстрый, пылкий взгляд в её сторону.

— О, так и есть. И в моих правилах это наказуемое поведение.

Её рот образует идеальную букву “о”, а яблочки на щеках розовеют.

Мой член дергается при виде её приоткрытых губ.

— Ты можешь не делать этого?

— Чего не делать?

Я ерзаю на своем сиденье, пытаясь устроиться поудобнее с постоянно твердеющим членом.

— Держать рот вот так.

Она опускает голову, её плечи трясутся от смеха.

— О, тебе от этого неловко?

— Можно и так сказать.

И тут она делает то, чего я действительно, действительно не ожидал. Положив левую руку на внутреннюю поверхность моего бедра, она медленно проводит ладонью вверх от моего колена к паху, её пальцы танцуют и дразнят, пока она поднимается.

— Чёрт, — я откидываю голову на спинку сиденья, вцепляясь в руль так, что костяшки пальцев побелели. — Из-за тебя я разобьюсь, Ангел.

— Значит, теперь снова Ангел? Это моё имя плохой девочки?

Низкое рычание вырывается из моей груди.

— Не дави на меня, пока не будешь готова.

В ответ раздается злобный смешок, но она сжаливается надо мной и убирает руку с середины бедра.

Пытаюсь собраться с силами и восстановить контроль над собой за рулем.

— Ты не ответила на мой вопрос.

Игривая, кокетливая, страстная Фелисити выходит наружу в машине. Убрав руку, она переплетает пальцы на коленях и опускает голову так, что волосы падают ей на лицо.

— Уезжаю домой на несколько дней и возвращаюсь в Первый день Нового года.

Я вроде как ожидал, что она это скажет. Почему бы ей не поехать домой, чтобы повидаться с Дарси и её семьей?

— Хорошо, — говорю я, растягивая слово, чтобы показать свое замешательство из-за ее внезапной смены настроения.

— Я отчаянно хочу увидеть Дарси. Джек тоже поедет со мной. Мы вылетаем в канун Рождества.

И тут до меня доходит. Потенциальный источник её дискомфорта.

— Где ты будешь жить?

Она слегка бледнеет и поворачивает лицо, ловя мой напряженный взгляд.

— Где ты остановилась, Фелисити? — это скорее требование, чем вопрос, но я всего лишь беспокоюсь за женщину, которая мне так дорога.

— В Оксфорде.

— Где именно в Оксфорде?

Её голос едва слышен

— В моём старом доме.

У меня внутри все переворачивается от гнева и, не стыжусь признаться, от ревности.

— С ним?

Начиная защищаться, она отвечает.

— Ну, да. Это то, чего хочет Дарси, чтобы мы были вместе рождественским утром, и я ставлю своих детей на первое место.

Когда мне было восемнадцать, я больше интересовался прогулками, игрой в хоккей и проведением времени с друзьями.

— Дарси сказала тебе об этом? Разве она не будет с Лиамом большую часть времени?

— Ну, нет. Вроде того. Эллиот написал мне, что я в долгу перед детьми и должна подарить им Рождество, которого они заслуживают.

Эмоционально манипулирующий ублюдок.

Я отчаянно хочу, чтобы она увидела, в чем заключается игра Эллиота.

— Тогда остановись где-нибудь в другом месте и сходи к ним утром. Ты не можешь оставаться в этом доме. С ним. Я вижу тебя, детка. Я видел, что он делает с твоей уверенностью, как он с тобой разговаривает. Разве ты не видишь, что он делает это даже сейчас? Он держит тебя, как марионетку на веревочке. Использует твоих детей, чтобы манипулировать тобой. Господи, он сказал тебе, что хочет тебя вернуть. Разве ты не видишь?

Она сидит, сложив руки на груди, переваривая, что я сообщил ей. Она качает головой.

— Мне больше негде остановиться.

— Друзья?

— У меня там никого нет. Все они были связаны с нашим браком.

Господи, он гребаный нарцисс, отрезающий её от всех связей.

— Тогда оставайся со своими родителями.

Не мог же он настроить и их против неё.

— Не могу, — это всё, что я получаю в ответ в резком и побежденном тоне.

— Что значит ‘не можешь’? Даже если они в отъезде, оставайся у них дома.

— Потому что они мертвы, ясно? Их больше нет. Их обоих. Восемь лет назад они оба умерли от рака. Я продала дом, потому что Эллиот сказал, что он в плохом состоянии, а сад слишком большой, чтобы за ним можно было ухаживать.

Рыдание вырывается наружу, когда она разворачивается лицом к окну со стороны пассажирского сиденья, и моё сердце падает. Оно падает на гребаный пол, рикошетом ударяясь о мою грудную клетку по пути вниз. Она потеряла маму и папу в тридцать один год, в один год. У меня нет слов, и, честно говоря, как то, что я скажу дальше, может отдать должное тому, через что она прошла? Поэтому вместо этого я веду себя как придурок, каким я и являюсь, и говорю мягким тоном:

— Ты не можешь там остаться, Фелисити.

Она взрывается. Как загнанное в угол дикое животное, она встает на дыбы, вскидывая руки в воздух.

— Ну, как ни странно, Джон, я тебе не принадлежу. Ты не имеешь права указывать мне, что я могу, а чего нет, и с кем я могу, и с кем не могу остаться. Я имею в виду, ха, что мы вообще делаем? Что это? — она яростно жестикулирует между нами двумя. — Разве ты не видишь иронии? Ты подвергаешь сомнению его контролирующие и граничащие с насилием действия, и все это время ты указываешь мне, с кем я могу встречаться и куда я могу поехать на каникулы. Я никому так не принадлежу.

Её слова поражают меня, как пули. Она права. Я веду себя как полный мудак, но скрытая во мне внутренняя потребность защитить эту женщину побеждает. Я делаю успокаивающий вдох и, наконец, говорю:

— Это не граничит с насилием, Фелисити. Тебя буквально трясет при каждом упоминании его имени. Он когда-нибудь прикасался к тебе?

Её плечи всё ещё сотрясаются от рыданий.

— Что ты имеешь в виду? У меня от него двое детей.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Он когда-нибудь причинял тебе боль?

— Нет.

Почему-то, несмотря на то, что Эллиот — самая низкая версия мужчины, которую я могу себе представить, я ей верю.

— Хорошо.

Остаток пути мы едем молча. В отличие от предыдущих разов, когда нам было комфортно в присутствии друг друга, на этот раз это невыносимо. Воздух наполнен нашим общим гневом и разочарованием. Но больше всего в этот момент мне грустно, я в отчаянии из-за потери её родителей и уничтожен её слезами. Мысль о том, что я довел её до слез, причиняет мне боль.

Я подъезжаю к её многоквартирному дому и глушу двигатель. Я не хочу уходить, но у меня есть двадцать минут, чтобы полчаса доехать к Заку, и я не могу снова подвести своего лучшего друга.

Отстегивая ремень безопасности, Фелисити вытирает щеки.

— Спасибо тебе за сегодняшний день.

Она тянется к дверной ручке, но я останавливаю её, мягко хватая за локоть другой её руки.

— Послушай, мне жаль. Ты права. Я не могу и не имею никакого права указывать тебе, что делать. Но знай, если бы ты была моей, тогда всё было бы так же. Я бы все равно дал тебе понять, что мне не нравится, что ты проводишь время с этим мудаком, потому что он причиняет тебе боль, но я бы никогда, никогда не стал пытаться контролировать тебя. Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности и счастлива. То, что случилось с твоими родителями, чёрт, мне так жаль, Фелисити.

Мои слова искренни, но я могу сказать, что они никак не помогают разрушить стены, которые она снова воздвигла вокруг себя. Её лицо ничего не выражает, когда она кивает головой в знак согласия и тянется к дверце моей машины.

— Спасибо тебе, Джон. Удачи вам в выездной серии.

А потом она уходит. Захлопывает дверцу машины и идёт к своему подъезду, оставляя меня в состоянии шока, печали и ярости. Как, чёрт возьми, лучшие двадцать четыре часа в моей жизни могли пойти так наперекосяк всего за десять минут? Однако в одном я уверен: мне невыносимо видеть, как ей причиняют боль или расстраивают каким-либо образом, и я сделаю всё, что в моих силах, чтобы показать ей, как много она для меня значит. Я молюсь Богу, чтобы однажды я назвал её своей, но я знаю, что прямо здесь и сейчас она будет владеть моим сердцем всю жизнь.