Замок тайн

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Леди Элизабет Робсарт считала себя женщиной недюжинного ума. Или редкостной хитрости — разве это не одно и то же?

Ей нравилось вводить окружающих в обман, заставлять поверить, что дело обстоит так, а не иначе, и наблюдать за их реакцией. Это развлекало ее, давало пищу для размышлений. Она следила за ними, близоруко щурясь, хотя обладала ястребиной зоркостью, предпочитала создать впечатление о себе как о женщине, ничем не интересующейся, хотя всегда старалась быть в курсе всех событий. Это создавало у нее возвышенное мнение о себе. Они недооценивают ее — и ладно. Считают никчемной старой девой — что ж, она еще им покажет, на что способна.

Элизабет Робсарт не любила людей. Одинокая, никому не интересная, разуверившаяся в собственной судьбе, она затаила в душе обиду на весь мир, а особенно — на своих близких. Никчемные создания, борющиеся с судьбой и топчущиеся на месте, по сути, как куры в навозе. Уж куда разумнее никак себя не проявить, в то время как знаешь все обо всех и умеешь делать правильные выводы.

Леди Элизабет всегда придерживалась мнения, что ей фатально не везло в жизни, в отличие, например, от братца Дэвида, которому все доставалось шутя: карьера, успех, женщины. А вот она так и осталась «невестой стариков» — все сватавшиеся к ней почтенные джентльмены почему-то не доживали до свадьбы; поневоле поверишь в фамильное проклятье. Какие она могла составить блестящие партии! Например, третьим по счету к ней посватался Самюэль Дэврэ — древний род, обширные земельные угодья, богатые коммерческие вклады, и все это должно было достаться ей!

Правда, когда Самюэль Дэврэ прибыл ко двору, она едва совладала с собой. Жениху было под девяносто, голова его тряслась, и он ходил, опираясь на руки двоих дюжих лакеев. К невесте он отнесся благосклонно.

— Какая роскошная дама! — прошамкал он и даже протянул сухонькую ладонь, словно желая коснуться ее груди. — Ишь, какие шары. Будет за что подержаться.

Элизабет была шокирована, однако роскошное колье с крупными изумрудами, которое лорд Дэврэ приподнес невесте, сразу же расположило ее к нему.

Свадьбу намечалось отметить в ближайшие дни, и даже известие, что ее брат овдовел в третий раз, не помешало Элизабет готовиться к венчанию. Она скрыла от всех, что ей полагается носить траур, и щеголяла во всех новых дорогих украшениях, которые дарил ей сэр Самюэль, длинные нити жемчуга, броши с алмазной россыпью, серьги с зелеными смарагдами, с голубыми искорками в глубине, браслеты из пластин с красными, как кровь, карбункулами в чеканной золотой оправе…

В положенный день Элизабет ожидала жениха в платье из темно-зеленого атласа со стоячим кружевным воротником и вышитым золотом шлейфом в шесть локтей длиной. От удовольствия она похорошела, и даже ее милашка-племянница Ева отметила, что тетя выглядит, как настоящая невеста. В тот день Элизабет была доброй: она нежно приголубила свою племянницу и подарила ей целый моток кружевной тесьмы.

Но оказалось, что в церкви жениха нет. Элизабет ожидала его, все сильнее нервничая, пока не появился слуга в ливрее дома Дэврэ и не пояснил, что ночью с милордом произошел сердечный приступ и сейчас у него священник, ибо не остается сомнений, что сэр Самюэль отходит. Для Элизабет это был удар. И все же она старалась держаться. Накинув темный плащ, чтобы прикрыть вызывающую роскошь наряда, она отправилась в дом жениха. Там уже собралась вся многочисленная родня лорда в ожидании, когда тот отойдет в лучший мир и будет зачитано завещание. На явившуюся Элизабет поглядывали со злорадством, ибо теперь она для них не была опасна, и они не боялись, что ей, как вдове, отойдет треть состояния старца.

Ее проводили к лорду. Сэр Самюэль хрипел, не приходя в себя, и даже не почувствовал, как она взяла его руку, а через несколько минут священник стал читать отходную.

Опять леди Элизабет осталась ни с чем. Она стала нервной, плаксивой, кляла во всем свою судьбу и злополучный род Робсартов. Свою племянницу она еле выносила. Ведь Ева была такой хорошенькой, популярной, ее звезда еще только восходила, тогда как для нее, Элизабет, все было кончено.

Тем не менее именно благодаря Еве она получила еще один шанс в жизни. Это было в Оксфорде, уже в годы войны. Ева в глазах леди Робсарт была существом порочным, легкомысленным и греховным. Маленькая девочка, к которой она когда-то испытывала нежность, превратилась в яркую, выразительную красавицу, которая вызывала в стареющей даме зависть и негодование. Нежности не осталось. Однако леди Элизабет с удовольствием согласилась составить ей компанию для поездки ко двору Карла I в Оксфорд, хотя и понимала, что в глазах племянницы является чем-то ненужным, но обязательным, на манер дорожного баула. Когда Ева закрутила роман с принцем Рупертом, она не удивилась этому. Однако в кои-то веки не стала донимать племянницу упреками и разговорами о чести.

Тогда ей было не до Евы. Лорд Монтгомери, солидный, внушительный мужчина, сдержанный и рассудительный, полностью завладел ее вниманием. Но главное — и он проявлял к ней интерес! Они спокойно беседовали, прогуливались по дорожкам вдоль готических строений старинного университета, обсуждали политику и нынешний упадок нравов у молодежи, им было хорошо и интересно вместе. Когда лорд Монтгомери предложил ей скрасить его одинокую старость, она с тихой радостью согласилась.

Из этого тоже ничего не вышло. Лорд Монтгомери был убит в битве при Марстон-Муре, а она вместе с печальной Евой вернулась в Сент-Прайори. Теперь Элизабет не сомневалась, что на ней, как и на всех представителях рода Робсартов, лежит проклятье. Теперь она уже была настроена с гордостью нести свой крест. Даже узнав, что Ева в положении, она восприняла это как одно из проявлений их злосчастной судьбы, хотя и негодовала. Только бастардов им и недоставало! Она глядела на Еву с презрением и с гордостью отмечала, что хотя ее жизнь и не сложилась, но она не уронила чести рода и сможет с достоинством относиться к себе самой. Ей есть за что уважать себя.

К счастью, ребенок Евы умер. Она, как и Ева, ни минуты не жалела о нем, считая, что так намного легче скрыть позор, и не понимала, почему так убивается о случившемся Рэйчел. Рэйчел вообще была странной девушкой. Опять-таки, если, когда Рэйчел была ребенком, да еще и некрасивым, Элизабет порой испытывала к ней похожую на жалость привязанность, то едва Рэйчел начала взрослеть и хорошеть, против нее в душе тети стало расти раздражение. Как это бывает у многих старых дев, она не переносила молодых, была к ним придирчива и безмерно строга. Ведь у них впереди было столько шансов!

Потом прибыл ее брат Дэвид Робсарт и обратился за помощью. Элизабет была возмущена его просьбой. Как, этот думающий только о себе эгоист, красавчик Дэвид, который не позаботился о ней, и, похоже, не сильно утруждал себя заботами о дочерях, теперь смеет просить их о помощи, навязывать им свои проблемы?! Ей хотелось бросить ему в лицо все, что она о нем думает, но она сдержалась — в конце концов, Сент-Прайори принадлежал именно ему. Да и честь рода Робсартов, которую Элизабет теперь возводила едва ли не в культ, требовала от нее, чтобы она смирилась. Но она не пожелала обременять себя этим. Если сам Дэвид этого не хочет, то уж с нее взятки гладки. И она не сказала ему ни да ни нет, лишь величественно удалилась к себе.

Теперь она стала, как никогда, заносчивой, надменной, скрытной. В скрытности она находила особое удовольствие. У нее стали появляться свои странности, которые, однако, ее очень развлекали. Так, когда все считали, что она сидит за рукоделием в своей комнате, она тайно шныряла по переходам, подглядывала, подслушивала, собирала сплетни. А позже появлялась: громоздкая, неуклюжая, опираясь на свой солидный посох и близоруко щурясь. Теперь ей даже нравилось казаться старше, чем она есть, чтобы никто и не заподозрил, какая сила и проворство еще сохранились в ее тучном теле. Ей нравилось всех обманывать и считать глупцами, а себя умной, которой известно все. Страсть к сплетням и скандалам по поводу и без повода стала едва ли не ее болезнью. Она расположила к себе глупенькую болтливую служанку Кэтти, которая, накручивая волосы госпоже на папильотки, бездумно выкладывала ей все окрестные новости. Она-то первая и поведала ей, что леди Ева заинтересовалась помощником шерифа Стивеном Гаррисоном, но тогда Элизабет считала, что Ева никогда не снизойдет до подобного мужлана, и, когда Ева уехала в Лондон вместе с Энтони, с самодовольством решила, что была права. Ева вернулась несолоно хлебавши, и Элизабет буквально торжествовала. Так этой шлюхе и надо. Теперь ей, как и самой Элизабет, уготована одна участь — остаться в глуши, стать старой девой. Да еще и с подмоченной репутацией.

О приключениях Евы в Лондоне Элизабет поведал Энтони. Теперь он снова жил в Сент-Прайори, и Элизабет с мстительным торжеством отметила, что и его честолюбивым планам не суждено сбыться. Правда, ныне Энтони стал пресвитерианином, но на этой стезе у него тоже не очень-то складывалось. Хотя к Энтони, единственному из всей семьи, она испытывала какую-то толику нежных чувств, но и его неудачи только радовали ее. Она давно поняла, что, разочаровавшись в духовной карьере и идя по ней по инерции, Энтони жаждет лишь смерти старшего брата, ждет, пока тот впадет в немилость у властей или даже погибнет, чтобы стать владельцем Сент-Прайори, но в душе надеялась, что и этой его мечте не суждено воплотиться в жизнь. Дэвид все-таки был весьма ловким и сильным мужчиной, и он не допустит, чтобы суетный младший брат стал главой рода.

С возрастом у нее усилилась и еще одна страсть — к безмерному чревоугодию. О, с каким наслаждением она предавалась обжорству! Часто после излишних вкушений пищи ей даже приходилось посылать слуг за рвотным. Но потом опять: жирные ростбифы, всевозможные паштеты, приправленная острыми приправами дичь — в любое время суток. Благо кухарка у них была преотличная. Да и малышка Рэйчел знала толк в готовке.

Когда в доме появились эти два молодых человека, судя по всему беглые вустерцы, леди Элизабет, казалось, почти не обратила на них внимания, но на самом деле следила очень зорко и отметила явное внимание Евы к одному из них. Выбор племянницы несколько обескуражил Элизабет. Мало того, что Ева распутница, но у нее к тому же дурной вкус. Выбрать этого страшненького, смуглого, как черт, когда рядом сидел такой ослепительный красавец!.. Джулиан Грэнтэм сразу очаровал Элизабет, и даже сильнее, чем она хотела признаться себе. Какие тонкие черты, какой аристократизм! Даже кружку с элем с подноса он брал с чисто аристократическим изяществом. Ей так захотелось привлечь к себе его внимание, она даже не побоялась шокировать его рассказами о Черном монахе.

Монах появился. Как она и хотела. Ее не особо волновали причины его появления и трагическая смерть управляющего. А вот отъезд лорда Грэнтэма расстроил. Уж не перегнула ли она палку своими страшными рассказами? Правда, в Сент-Прайори остался мистер Трентон, а это было подтверждением того, что Джулиан скоро вернется. И Элизабет ожидала его, даже порой позволяла себе помечтать — ведь если он роялист, то, значит, нищ, значит, лишился всего и стал бедняком. А в таком случае, брак со столь состоятельной особой, как она, несет ему определенные выгоды. Нет, она не обольщалась насчет его чувств к ней, да и возраст меж ними тоже служил ощутимой границей. Однако если она даст ему понять, что он ей мил, то, может, его рассудок — а сэр Джулиан Грэнтэм производил впечатление серьезного молодого человека — подскажет ему идею поправить свои дела за счет брака с богатой наследницей Робсар-тов. Пусть уже немолодой и не очень-то хорошенькой. Если это получится, она наконец-то выиграет свой лучший приз в жизни. Правда, были две другие предполагаемые невесты, ее соперницы — Ева и Рэйчел. Но Ева, как шальная, кинулась в интрижку с мистером Трентоном, а Рэйчел… о, у нее слишком дурная слава, к тому же она смотрит только на этого низкородного Стивена. Дура, да и только! Как и Ева. А вот Элизабет умна и предприимчива. Она рискнет.

Занимая себя подобными соображениями, она решила выйти прогуляться в парк. Сначала она шла, тяжело переваливаясь, а когда углубилась в заросли, то попросту взяла посох под мышку и пошла широким шагом, легко переступая через поваленные деревья. Услышав звуки выстрелов, она догадалась, что Ева опять палит по голубям. Когда она выглянула из кустов, то заметила, что Еве помогает Джек Мэррот. Зная об их связи, она наблюдала, не проявят ли себя как-нибудь любовнички. Уж она бы тогда навела кого-нибудь на них. Ведь и Стивен еще в замке, да и мистеру Чарльзу было бы любопытно узнать, чем занимается с прислугой его златовласая фея.

Когда появился Стивен, Элизабет едва не разочаровалась. Глупец, пришел бы попозже… Она не могла разобрать, о чем они говорят с Евой, и это ее раздосадовало. Зато тетушка была вознаграждена зрелищем невольно прорвавшегося гнева полковника. То, как он вырвал у Евы мушкет, как лихо сбил птицу, указывало на его клокочущую ярость. А ведь он всегда столь невозмутим!

Она продолжала наблюдать, и, когда Стивен ушел, едва не облизнулась, заметив, как грубо и вольно повел себя с Евой Джек Мэррот. Потом Элизабет испугалась, потому что Джек неожиданно потащил Еву как раз к тому месту, где она засела в кустах. Она едва успела отскочить за деревья. Итак, он сейчас Еву… Движения грубые, быстрые, ни намека на нежность. Ева не сопротивлялась, и Элизабет уже предвкушала предстоящее зрелище и разрывалась между желанием поглядеть и поспешить к замку и кого-нибудь кликнуть. Последнее едва не победило, но, к несчастью, под ногой хрустнула ветка — пропади она пропадом!.. Это сразу насторожило любовников. Элизабет слышала, как Ева уговаривала Джека отложить свидание, и даже разобрала, где и когда они условились встретиться. Место встречи ее озадачило. Там… Почему? С сожалением она поняла, что как раз туда она никого не приведет. И не пойдет сама. Ни за что!

Потом, наблюдая за Евой и мистером Трентоном, она пришла к выводу, что вряд ли Ева убежит сегодня на свидание в парк. Она решила пораньше отослать сегодня служанку, а самой проследить. И, как оказалось, была права. Сначала она увидела спешащую куда-то в темноту Нэнси, потом горничная вернулась, ведя Чарльза Трентона. Элизабет проследила, Как они поднялись в покои Евы, и впервые пожалела, что Стивена Гаррисона нет в замке. Вот уж была бы у нее возможность позабавиться! Ей пришлось вернуться к себе и утешиться куском пирога с куриными потрохами и грибами.

Наевшись и сытно рыгнув, она взгромоздилась на ложе и уже засыпала, когда ее что-то разбудило. Какое-то время она раздумывала, не позвать ли Кэтти или Долл, но потом, поняв, что девчонки вряд ли ночуют под ее спальней в своей комнатушке, передумала. В конце концов, она догадывалась, что это мог быть за шум. Она уже привыкла к подобным звукам, теперь они ее не пугали, как ранее.

На другой день Элизабет было забавно наблюдать за Евой. Та казалась непривычно ранимой, даже робкой. Но под взглядами Чарльза, от его внимания и нежности стала оживать, вновь стала веселой и очаровательной. И прямо-таки лучилась счастьем, отчего казалась даже милее обычного. Элизабет вспомнила, что такая же ослепительная улыбка и смеющиеся глаза были у Евы во времена романа с принцем Рупертом, и поняла, что Ева опять влюблена, безрассудно и безоглядно, в этого изгнанника-роялиста, без кола и двора, как все сторонники Карла II в эти времена. Что ж, променяла шило на мыло. Стивен хоть был состоятельным мужчиной. А этот… Ева затеяла опасную игру, и если Элизабет поведет себя разумно, то может подстроить все так, что эта вертихвостка не получит ни того, ни другого. Останется меж двумя стульями, как говорится.

Леди Элизабет провела день в раздумьях, как бы повыгоднее воспользоваться ситуацией; она вовсю строила планы и плела интригу. Лишь когда после обеда расстроенная Кэтти сболтнула, что нигде не может найти Джека, это отвлекло ее и невольно заронило подозрение. Она стала кое-что сопоставлять, а когда узнала, что Том еще и напился этой ночью, у нее даже возникли определенные соображения. Но уверена она не была и, несмотря на высокое мнение о своем остром уме, захотела с кем-нибудь посоветоваться. С кем? Конечно же, с Энтони. Правда, этим она предаст Дэвида, не доверявшего младшему брату. Но что сделал для нее Дэвид, чтобы она хранила ему верность?

К сожалению, Энтони еще до обеда был вынужден уехать по делам своей паствы. Приходилось его ожидать. И размышлять. Может, это и к лучшему: вдруг Мэррот вот-вот появится, и тогда она в глазах Энтони будет выглядеть дура дурой.

Элизабет скучала в кресле перед погасшим камином в большой галерее, слышала веселые голоса Евы и Чарльза в саду и ожидала вестей о Джеке. Потом услышала быструю тяжелую поступь, звон шпор и вскоре увидела Джулиана Грэнтэма.

В полумраке он не заметил ее. Она же глядела на него, и сердце ее подпрыгнуло, как у молоденькой девочки. Как же он хорош! Черные локоны до плеч, грациозные и сильные движения, чем-то напомнившие ей поступь породистого скакуна, утонченные, чуть мрачные черты лица. А как элегантен! Костюм из темно-коричневого бархата выгодно подчеркивал фигуру. Короткий черный плащ, отделанный по краям тройной серебряной каймой, изящно наброшен на одно плечо и перехвачен на груди шнурком с кистями на концах. Мягкие высокие ботфорты облегали стройные ноги до бедер. На боку — шпага с чеканным серебряным эфесом, а с другой стороны — парный ей длинный кинжал. Да, лорд Джулиан выглядел как истинный вельможа, на которого приятно поглядеть после всех этих суконных простаков пуритан.

Набравшись духу, Элизабет заговорила с ним и была милостива, даже очень. Он должен был оценить ее расположение. И он все понял, хотя это его явно смутило. Скромный юноша, не то что его спутник, который к ней умудрился проявить игривую, чуть ироничную любезность, и даже Дурнушку Долл очаровал мягким обращением, так что та постоянно краснела, хоть глаза и сияли от удовольствия. Джулиан не таков — настоящий вельможа и джентльмен. То, что он поспешил уйти, не расстроило Элизабет. Она не обольщалась насчет своих чар, главное — сделать намек. Он юноша неглупый и еще подумает над этим.

Во время ужина Элизабет ощутила острое разочарование. Джулиан Грэнтэм явно избегал ее взгляда, зато то и Дело улыбался Рэйчел, да и Рэйчел выглядела по-особому, отнюдь не как прислуга, без чепца и фартука, с красивой прической и в элегантном, хотя и скромном, платье. Элизабет ощутила гнев и ярость. Даже еда не приносила ей обычного удовольствия. Кто бы мог подумать? Джулиан обратил внимание на эту тихую ведьмочку Рэч! И Элизабет стала размышлять, как бы опорочить племянницу в его глазах, поведать все о ее странностях и явной связи с нечистым.

Потом она услышала об исчезновении Джека и вдруг испугалась. Он ведь был там, где… И это выражение на лице Евы. Элизабет вдруг подумала, что совсем не знает племянницы. Более того — ощутила страх. О, как ей надо было с кем-либо посоветоваться! Она обратилась к Энтони, но брат ушел, проявив к ней полнейшее пренебрежение. Это задело ее сильнее, чем она ожидала, и даже отвлекло на какое-то время от Евы. Ведь, по сути дела, все это лишь подозрения.

Но подозрения не проходили. После обеда она поднялась в летнюю гостиную, где стояли ее пяльцы с неоконченным вышитым узором из сплетенных стеблей лилий с цветами. Вышивала леди Элизабет действительно чудесно. Она, как всегда, зажгла побольше свечей, но к иголке так и не притронулась. Пришла Сабина, как уже вошло в традицию, осведомилась, что прислать госпоже на ночь поесть. Это несколько отвлекло Элизабет. Значит, так: запеканку из колбасы с устрицами, пирожки с орехами, небольшой кувшинчик красного бордо. Да! Еще паштет, этот острый паштет из гусиной печени, который подавали на ужин. Он ей очень понравился.

Вышивать ей сегодня не хотелось, и, задув свечи, Элизабет отправилась к себе. Пришла расстроенная Кэтти и молча стала возиться, накладывая в постельную грелку уголья из жаровни. Элизабет поинтересовалась, не видела ли служанка Джека? Но девушка лишь сокрушенно покачала головой в съехавшем на затылок чепчике. Внешне Элизабет оставалась спокойной и не спеша втирала в запястья огуречный крем для белизны рук. Она всегда следила за собой.

Вскоре появилась Сабина с Ребеккой Шепстон, такой же замкнутой и молчаливой, как и ее супруг Мэтью. Они принесли кушанья и расставили их на низком столике возле кровати. Запах был такой, что Элизабет захотелось есть, словно она и не ужинала недавно. Однако не успела она и салфетку повязать, как ее внимание привлек шум в замке. Кто-то кричал, взывая о помощи.

Сабина и Ребекка уже вышли, одна Кэтти стояла у постели, согревая простыни грелкой. Элизабет обменялась с ней удивленным взглядом. Потом кивком указала на дверь.

— А ну-ка, милочка, сбегай узнай, что стряслось. Потом доложишь мне.

Куда там! Кэтти, как выбежала, так больше и не появилась. А шум все усиливался — снизу явственно доносились громкие голоса, возгласы, плач.

Элизабет вскоре не выдержала и сердито отбросила салфетку. Не забыв подхватить посох, она торопливо вышла.

Голоса раздавались в холле. Подходя, Элизабет приняла достойный вид и появилась наверху лестницы, важно опираясь на посох. Здесь собрались все: что-то взволнованно говорившие гости, смятенная, схватившаяся за щеки Рэйчел, пытавшийся сохранить достоинство Энтони, причитавшая что-то Сабина, молчаливые супруги Шепстон, их дико озиравшийся сын Ральф. Долл, пытающаяся успокоить заходившуюся в рыданиях Кэтти. Огромный Томас Легг, стоявший с понурым видом. Только Бена Петтигрю не было. Но охранников никогда нельзя было заметить вместе. Один из них всегда нес службу. И не было Джека Мэррота. Что-то подсказало Элизабет, что именно из-за него поднялся весь этот переполох. Она отыскала глазами Еву. Племянница, бледная как полотно, стояла перед торопливо рассказывавшим о найденном растерзанном теле Чарльзом. Руки ее бессильно упали на юбки, глаза зияли на осунувшемся личике, как два темных пятна. Именно ее окликнула, подходя, Элизабет:

— Ева!

Девушка медленно повернулась:

— Что, тетя?

Во взгляде пустота, как всегда, когда она старалась что-то скрыть.

— Что случилось?

— Собаки. Опять, — как-то бесцветно ответила Ева, а Элизабет ощутила, как по телу пробежала крупная дрожь.

— Это Джек! — рыдала Кэтти. — Я чувствовала! Он никогда не уходил так надолго!

Спустя какое-то время Чарльз Трентон кивнул:

— Что ж, может быть, это он. По одежде похоже. Но все так изорвано…

Он запнулся, когда вопли Кэтти усилились.

Энтони неожиданно взял все в свои руки. Прикрикнув на Кэтти и приказав ей угомониться, он велел Ральфу и Томасу Леггу взять фонари и лоПаты и идти с ним к развалинам. Предварительно расспросив более спокойного Джулиана, где они обнаружили останки, всем остальным он приказал расходиться. Держался Энтони властно, даже с достоинством, явно желая показать, что хозяин в Сент-Прайори сейчас именно он.

— А ты, Ральф, скачи что есть силы к Стивену Гаррисону. Думаю, нам следует поставить его в известность.

— Энтони! — окликнула его Элизабет.

Он резко повернулся:

— Что? И не вздумай мне перечить, Элизабет! Стивена надо вызвать. Хватит с меня этой дурацкой таинственности по велению моего дражайшего брата.

— Энтони!

Элизабет даже забыла опираться на палку, когда торопливо сходила с лестницы.

— Ради Бога, Энтони, мне надо с тобой поговорить. Срочно. Это очень важно.

У него даже щеки задергались.

— Иди к себе, Элизабет. Мне сейчас не до тебя.

Он ушел, а она все еще стояла, держа тяжелый посох на весу.

Кэтти всхлипывала, но уже тише. К ней подошла Сабина, сказав, что принесет успокаивающего макового отвара, чтобы та заснула. Потом она повернулась к гостям:

— Я и вам принесу, джентльмены. После того что вам довелось увидеть, это будет как раз кстати.

Они не возражали. Все вышли. Ева догнала Чарльза и взяла его под руку. Элизабет медленно вернулась к себе — даже в смятенных чувствах не могла отказать себе в удовольствии поесть. Позже пришла невозмутимая Ребекка Шепстон помочь госпоже раздеться, так как от Кэтти сейчас было мало прока.

— Зря вы так наедаетесь на ночь, миледи, — покачала она головой, но Элизабет только цыкнула на нее. Будет ей еще кто-то указывать!

Но, видимо, служанка оказалась права. Заснуть Элизабет не могла, мучила изжога. То ли от красного вина, то ли паштет и впрямь был очень острым. А может, виной всему ее смятенное состояние. Завтра она непременно переговорит с Энтони, что бы за этим ни последовало. Теперь она все поняла, сложила один к одному. Кто бы мог подумать?! О, эта миленькая Ева! Она знала, что Патрик Линч досаждал Стивену. Опасалась ли она разоблачений Патрика или просто шла на встречу к возлюбленному? Хотя здесь звено рассуждений Элизабет было самым слабым. Она не знала, обрядилась ли Ева сама или же попросила кого-нибудь. Осия, видимо, что-то видел, потому и был так напуган и поспешил покинуть замок. Он бежал от хозяйки, а она в тот день уехала верхом на равнину. В красной амазонке — красное на красном не так заметно. Элизабет вдруг вспомнила бессильно лежащие на складках юбки ручки Евы, такие маленькие и беспомощные. Но она вспомнила, как легко Ева управляется с тяжелым мушкетом, без малейшего затруднения. Сколько же силы в этих точеных руках? И еще одно воспоминание: давнишняя охота при дворе. Тогда собаки поймали лань, и Ева, чтобы блеснуть перед Рупертом, сама попросилась прикончить ее. Сделала она это мастерски, одним взмахом. Двор тогда аплодировал, а Ева смеялась. Кровь веселила ее и была почти незаметна на алой юбке амазонки. Ева всегда предпочитала красные тона.

Элизабет заворочалась так, что кровать страдальчески заскрипела под ее грузным телом. Потом до нее донесся топот копыт. Наверняка Гаррисрн. Быстро же он! Может, ей стоит сойти и рассказать ему кое-что? Обойдется. Хотя и забавно будет поглядеть на него, когда он узнает все о своей раскрасавице невесте. Хотя бы о ее связи с Джеком. О том, что Джек пытался шантажировать ее, грозился все раскрыть, а она его за это убрала. Теперь Элизабет не сомневалась, что это так. И Томас Легг в тот вечер был пьян. Несомненно, Ева и поднесла ему выпивку — у нее-то есть ключи от погреба, а Томас никогда не откажется от спиртного. Да еще о милостивой госпоже будет помалкивать и о том, что потерял бдительность, когда Джек Мэррот оказался среди руин.

Из-за окна долетал лай собак, который порой переходил в протяжный вой. Потом все стихало. Гаррисон, похоже, не собирался поднимать переполох. Но ему она все равно ничего не скажет, только Энтони. Завтра.

Элизабет уже стала подремывать, когда легкий стук в окно разбудил ее. Летучая мышь билась о стекло, привлеченная светом. Элизабет тихо выругалась и задула свечу ночника. Темнота стала кромешной, да и глаза уже совсем слипались.

Но спала она плохо, изжога мучила и во сне. Она порой просыпалась, ворочалась, и именно в одно из таких пробуждений что-то учуяла. Какой-то шорох. Совсем близко, во мраке. Она замерла, прислушиваясь. Хотя Элизабет и не зашторила занавеси полога на ночь, в комнате царил полнейший мрак. Даже луны видно не было, и проем окна высвечивался в темноте блеклым пятном.

Тут она опять ощутила шорох — под чьими-то тихими шагами зашуршала плетеная циновка. Чья-то тень скользнула мимо окна.

Элизабет почувствовала, как в груди все словно застыло от страха. И зачем только она погасила ночник?

Элизабет резко села, кровать скрипнула.

— Кто здесь? Отвечайте или я криком разбужу весь замок!

Ответа не последовало, а у Элизабет вдруг мелькнула ужасная догадка. Оно. Если это оно… Говорят, оно хитрое и опасное. И любит убегать.

От страха у нее сперло дыхание. Лишь с неимоверным усилием ей удалось втянуть воздух, чтобы закричать, но она не успела этого сделать.

— Тсс!

Это «тсс» оглушило ее и не дало подать голос. Затем было уже поздно: что-то налетело на нее, опрокинуло, схватило за горло. В следующий миг подушка была вырвана у нее из-под головы, ее набросили на лицо Элизабет и надавили.

В первый миг она даже не сопротивлялась, но ее тело стало действовать раньше, чем опомнился разум, — оно билось, вырывалось, изгибалось. Элизабет, несмотря на возраст, все же была очень сильной женщиной, и тому, кто сидел на ней, придавливая подушкой, приходилось туго. Паника увеличила ее силы, и она так рвалась, что кровать едва ли не развалилась под ними, ходила ходуном.

Оставшиеся свободными, ее руки вцепились в убийцу, толкали, откидывали, пока не начали ослабевать. Может, именно в этот момент, хватаясь за того, кто сверху, она в полумраке сознания заподозрила, кто это. Это словно удесятерило ее силы, вызвало полубредовые остатки сопротивления, возмущения и негодования. Она была очень сильна; тот, кто сверху, не мог совладать с ней. В какой-то миг она почти скинула с себя убийцу. По крайней мере, подушки больше не было на лице, и она с диким хрипом втянула спасительный воздух.

И тут же, после резкого металлического звука, Элизабет ощутила обжигающий холод на горле и со страшным удивлением поняла, что оно перерезано; хрип перешел в тихое похлюпывание рвущейся наружу крови. Сквозь весь свой ужас она осознала, что еще жива и даже понимает, что прилипшее к ее губам и высунутому языку — это пух из распоротой вместе с шеей подушки, которая и не позволила убийце прикончить ее сразу.

А потом она поняла, что он делает с ней, — сквозь мякоть сального покрова на животе добирается туда, где покоилось содержимое ее ужина. На мгновение ее пронзила боль от желудка и выше, а затем ощущение, как металл натыкается на ребра. От ужаса и боли она все же захрипела каким-то нечеловеческим хрипом. А руки, хватаясь за живот, увязли в собственной липкой плоти.

Больше она не могла даже вздохнуть, проваливаясь во мрак, и последней ее мыслью было: «Я тону».