Замуж за свёкра

I

До чего хорош город в начале октября! Все вокруг дышит покоем, все притаилось в ожидании предстоящих перемен. Уж отгорели краски бабьего лета, ушло его обманчивое тепло, наступили первые заморозки, и в воздухе задрожала сизая дымка — словно тончайшая кисея окутала сиротливые аллеи, дороги, дома. На горизонте она слилась с поблекшим небом, отчего городской пейзаж утратил реальные очертания и цвета. Город будто парил над землей — размытый, невесомый, призрачный.

«Акварель Тернера, да и только! Ускользающий мираж, — подумала Лариса, устремив задумчивый взгляд в перспективу улицы. — Вот и зима где-то рядом, подкралась неслышно, ждет своего часа. А лето ушло — не вернется. Разве я почувствовала его за всеми делами? Нисколько. Даже майские впечатления от Египта уже потускнели. Или мы заелись совсем? Чем разнообразней и плотнее график жизни, тем выше требования — иначе все кажется пресным и мимолетным. Кстати, о зиме. Надо бы на кладбище съездить, навести порядок. Бархотки хоть и цветут еще, но лучше убрать, а то весной тяжело смотреть…»

Резкий, нетерпеливый сигнал позади идущего автомобиля вывел Ларису из состояния лирической грусти. Мысль оборвалась, и внимание переключилось на светофор.

Она ехала в своей «Тойоте», привычно огибая знакомые трещины и колдобины, припаркованные на обочине многочисленные авто, группу дорожных рабочих, проводивших «ямочный» ремонт перед зимой, а думы текли уже по другому руслу. Лариса вспоминала вчерашний вечер, неприятный разговор с женихом. С Денисом Азаровым.

После душа они сидели на диване перед телевизором и курили. Денис долго молчал, покашливал, очевидно не решаясь на откровенный вопрос, но все же спросил — чужим, хрипловатым голосом:

— Скажи, ты как в свое время простилась с девственностью, тоже от скуки?

— Что? — не поняла Лариса и, оторвавшись от экрана, уставилась на Дениса рассеянным взглядом.

— Твою холодность не берут ни коньяк, ни порносайты, на которые мы пялимся в последнее время перед тем, как лечь в постель. К слову сказать, мне такой разогрев ни к чему. Слава богу, импотенцией не страдаю, зажигаешь меня только ты, а не эти компьютерные телки.

— Надо же, — она слегка опешила, не зная, что говорить. — А мне казалось, тебе это в кайф. Почему ты до сих пор молчал?

— О чем?

— Ну… что тебя не устраивает такой секс.

— Ларка, ты же умная женщина, не притворяйся дурочкой. Ладно?

— Хорошо, не буду.

— Ты не любишь меня — вот причина твоей холодности. А все эти спектакли для того, чтобы скрыть это.

— Какой тонкий психоанализ! — рассердилась Лариса и вскочила с дивана. — Тебе бы в психологи пойти, а не коммерцией заниматься.

— Напрасно ты злишься. Я не оскорбляю тебя, а всего лишь констатирую факты.

— Хороши факты! И это говорит мне жених накануне свадьбы! Приехали, дальше некуда!

Она подошла к окну, с треском раскрыла фрамугу, глубоко затянулась сигаретой, сгоряча не чувствуя волны холодного воздуха, ворвавшейся в комнату.

— Хочешь, приведу еще один аргумент в свою пользу? — с вызовом спросил Денис, неумело пряча застарелую боль.

— «В свою пользу»? Можно подумать, ты заранее готовился к нашему поединку, — фыркнула Лариса.

— Ни к чему я не готовился. Во мне это давно копилось, а сегодня просто прорвало…

— Ну и что за аргумент?

— Любящая женщина по-другому бы реагировала на подобное заявление мужчины.

— И ты знаешь как?

— Знаю. Она не устроила бы пикировку, а просто обняла и постаралась успокоить или… Короче, все у нас не так. Трудно объяснить словами, да и ни к чему. Ведь ты и так все понимаешь.

«Да, я все понимаю, — вздохнула Лариса, поворачивая с главной улицы в небольшой переулок, где располагался ее офис. — Всю ложь и безнравственность своего поведения. Что ж, пришла, видно, пора назвать вещи своими именами. Как бы ни оправдывали нынче брак по расчету, в какие бы одежды его ни рядили, он был и остается дурно пахнущей сделкой. И пусть статистика говорит в пользу таких браков, но в большинстве случаев расчет — это обман искренне любящего и верящего тебе человека. Как низко и жестоко мы поступаем, изображая чувства, которых нет на самом деле».

Нажав на брелоке с ключами кнопку сигнализации, она взбежала на высокое крыльцо офиса, занимавшего одну из квартир пятиэтажки. В приемной ее встретила Синара, полная шатенка сорока лет, флегматичная, даже томная, но при этом очень смышленая и деловитая.

— Здравствуйте, Лариса Сергеевна! Сегодня все как с ума посходили — звонят и звонят! Куда только не приглашают! Даже требуют. Начну с налоговой…

Плавным движением округлой кисти с пухлыми пальцами, унизанными ювелирным ширпотребом, она раскрыла блокнот и начала перечислять звонивших абонентов. Лариса слушала вполуха, расстегивая куртку и разматывая на шее шарф.

— Кто-кто? — переспросила она, остановившись на пороге своего кабинета.

— Филиппенко с молокозавода.

— Нет, раньше, до него…

— Помощник Сопронова, зам. главы администрации…

— По какому делу?

— Приглашают на совещание, завтра, в 16.00.

— Хм! Опять в спонсоры агитировать? Сколько можно?

— Не знаю, — пожала плечами Синара и величественно уселась за компьютер. — Вам кофе сварить, Лариса Сергеевна, или попозже?

— Попозже, — бросила Лариса, закрывая за собой дверь.

Ее стол, как всегда по утрам, представлял собой идеал чистоты и порядка. Оставленные с вечера завалы папок и бумаг, разбросанные где попало ручки и карандаши и прочая канцелярская дребедень обретали свои исконные места благодаря стараниям невозмутимой Синары. Так что к приезду хозяйки кабинет выглядел безукоризненно.

Начался обычный рабочий день, в меру суетливый, в меру стрессовый, в котором хватало как позитивного, так и негативного. Лариса была в родной стихии — звонила, давала распоряжения, требовала, уговаривала, обещала — словом, вела свой бизнес. До обеда она успела съездить в два места к своим контрагентам и обсудить с ними общие дела, а в обед уже сидела за столиком уютного кафе, где ее знали как постоянного клиента. Прихлебывая чай из изящной фарфоровой чашки, она любовалась кустами барбариса, что рос под окнами. Его бордовые, коралловые и желто-коричневые листочки, густо облепившие стриженые ветки, напоминали по колориту дорогие бухарские ковры. «Искусство человека никогда не достигнет вершин природной красоты, — подумалось Ларисе. — Как бы он ни изощрялся в своем творчестве, такое божественное великолепие невозможно повторить. Художник лишь передает свое впечатление, а нерукотворный образ природы недосягаем. Хотим мы того или нет, он властвует над нами. Так было всегда и будет после нас».

После нас… А после нее? Что оставит она? Хорошо налаженный бизнес? Но для кого? Она мечтала о семье, ребенке… Денис, Денис! И к чему он затеял этот неприятный разговор? Только все испортил. Теперь нельзя вернуться к прежним отношениям. Их просто-напросто нет. Все кончено. О какой свадьбе может идти речь, если невесту разоблачили, как какого-нибудь мелкого воришку? Можно, конечно, разыграть оскорбленную невинность, а что потом? Снова игра? Нет! Это противно, в конце концов! Она не любит Дениса. Он прав. Чувства, которые она испытывает к нему, на любовь мало похожи.

Лариса вдруг представила, как после работы едет не к себе, в уютную двухкомнатную квартиру, а в коттедж Дениса, огромный домище, напичканный современной бытовой техникой, где ее никогда не покидало ощущение временности пребывания, как в фешенебельном отеле — удобном, но все же чужом жилье. А ведь после свадьбы им придется обитать в этом доме каждый день бок о бок. Если раньше они ходили друг к другу в гости, успевая соскучиться за несколько дней, то новые обстоятельства заставят их быть все время вместе — и ночью, и утром, и вечерами. Готова ли она к такому резкому повороту судьбы? Если честно, то нет, нет и еще раз нет! Только не с Денисом! Он утомляет ее, он давит на нее, ей бывает с ним неинтересно, скучно, даже тягостно. Конечно, он славный — умный, образованный, солидный мужчина. Но почему ее охватывает паника при одной мысли, что ее свободе угрожают? Она перестанет безраздельно принадлежать себе — своим планам, мечтам и досугу. Отныне и навсегда ее мир наполовину, а возможно и на три четверти, займет другой человек, со своими взглядами и привычками, которые во многом, она знает это, разнятся с ее собственными.

Господи, но ведь ее никто силком под венец не тащит! Она сама хозяйка своей судьбы. Так долой мещанские предрассудки, и полный вперед, под тем же флагом на родном корабле, где она сама себе и капитан, и штурман!

К предрассудкам Лариса относила мнение окружающих: родных, друзей, сослуживцев. Все они так или иначе будут удивлены ее решению, а кое-кто, например Зинаида Романовна (будущая свекровь), злорадно усмехнется, дескать, чего еще ждать от вздорной и самонадеянной бизнесвумен.

Их отношения с матерью Дениса не сложились с самого начала. Невзлюбила эта по-восточному красивая женщина новую подругу сына, хоть ты лопни! Лариса болезненно переживала ее нелюбовь, но виду не показывала. Напротив, на совместных вечеринках подчеркнуто тепло и непринужденно обращалась к ней то за советом, то с комплиментом, то с «жалобой» (на деле тонко замаскированной похвалой) на Дениса. Напрасно! Зинаида Романовна на каждую ее фразу отвечала весьма сдержанно, да еще с холодной усмешкой на полных губах. Своими агатовыми миндалевидными глазами она словно насквозь видела потенциальную невестку с ее старанием понравиться. Что скрывалось за ее усмешкой, Лариса так и не поняла. Спрашивать у Дениса было бесполезно. Он обожал мать, свято верил в ее непогрешимость, был слеп и глух к ее недостаткам.

Семейная история Азаровых была непростой, со своими тайнами. Родители Дениса поженились на четвертом курсе техникума, по страстной любви, но спустя десять лет разошлись. А точнее, Зинаида Романовна бросила мужа и, оставив его вдвоем с семилетним Дениской, умчалась за феерической, неземной любовью в лице бородача-геолога, ведущего разведку северных нефтяных месторождений. Но что-то у них не сложилось, а может, просто устала молодая красавица скитаться по бездорожью и жить в вагончиках, без элементарных бытовых удобств, кто знает? Вернувшись через два года обратно, Зина застала бывшего мужа с новой женой Валей, правда не законной, а гражданской, но это ничего не меняло. Алексей Иванович Азаров не собирался ничего менять в своей новой жизни. Оставив Зине квартиру, в которой они вместе прожили шесть лет, Алексей Иванович, в то время уже начальник цеха на машиностроительном заводе, ушел с Валей в съемную комнату, а вскоре переехал в двухкомнатную квартиру в новой девятиэтажке. Вопроса, с кем останется Денис, не возникало, так как мальчик, соскучившись по матери, любя родительницу какой-то болезненной любовью, не отходил от нее ни на шаг, даже в школу поначалу отказывался ходить, боясь, что по возвращении оттуда снова ее не застанет, потеряет, как это случилось в первом классе. Отцу, прикипевшему к сынишке за эти два года, при разводе пришлось, как говорится, резать по живому. Одно дело — расстаться с неверной женой, и совсем другое — с любимым сыном, со своей кровью и плотью, частичкой самого себя. А со временем вышло так, что Денис и вовсе стал его единственным ребенком, потому что Валентина оказалась бесплодной.

В обществе Азарова-старшего Лариса была всего один раз, когда их с Денисом пригласили на юбилей. Алексею Ивановичу стукнуло пятьдесят. Он занимал высокую должность на том же заводе, был всеми уважаемым человеком, к тому же очень интересным, импозантным мужчиной. Их внешнее сходство с Денисом бросалось в глаза, но внимательный Ларисин взгляд подметил существенную разницу в характерах отца и сына. Манеры Дениса, суетливые, нервные, порой раздражали Ларису, в то время как неторопливые, гармоничные жесты и походка Алексея Ивановича производили приятное впечатление. Со сдержанной галантностью он пригласил на танец Валентину, легко и непринужденно повел ее под музыку Свиридова, с чарующей улыбкой нашептывая на ушко какие-то слова. Смотреть на них было сплошным удовольствием. Правда, молодой женский взгляд Ларисы не упустил и кое-что другое. Когда тебе только двадцать восемь, в глаза невольно бросаются чьи-то варикозные вены на ногах, расплывшаяся талия и второй подбородок. Модная прическа и красивое платье из бутика не могли скрыть от Ларисиного взгляда стареющее тело Валентины. В молодые годы мы бываем жестоки в своих оценках, особенно по отношению к старшим. Жестокость эта не злонамеренна, а естественна, беспечна, глупа, так как проистекает из физического превосходства цветущей молодости над увяданием.

Тем декабрьским вечером Денис, нервно сжимая локоть Ларисы, подвел ее к отцу и представил как невесту. Она улыбнулась и протянула руку. Алексей Иванович ответил крепким рукопожатием, чуть-чуть задержал пристальный взгляд на ее лице, но от улыбки воздержался. Лишь в серых глазах что-то сверкнуло: не то какой-то особый интерес, не то удивление. Именно этот взор, загадочный, мимолетный, остался в ее памяти. Так бывает, когда в душе откладывается нечто поразившее нас, затронувшее наши струны, но мы не отдаем себе в этом отчета. И лишь по прошествии времени вдруг понимаем — память не зря запечатлела именно этот образ, этот момент, этот штрих.

Позднее, на новогодней вечеринке, Лариса случайно подслушала разговор Дениса с матерью. Он нехотя отвечал на ее пристрастные вопросы, касавшиеся недавнего юбилея. Зинаиду Романовну интересовало многое: кто был приглашен, как выглядел именинник, какие подарки ему поднесли? Наконец сделав паузу, она с усмешкой спросила про Валентину: в каком платье была эта библиотекарша? Денис нервничал, пытаясь отделаться нейтральными фразами, но мать упорно продолжала свой допрос, пока им не помешала одна из молодых женщин, бесцеремонно утянувшая Дениса на очередной танец.

Уже дома, отдыхая от праздничной кутерьмы, Лариса вспомнила подслушанный диалог, и внезапно ее осенило — Зинаида Романовна по-прежнему любила бывшего мужа. Да-да, это была любовь, а не простое бабье любопытство. Неожиданное открытие стало для Ларисы приятным сюрпризом. Так ей и надо, радовалась она. Значит, и она уязвима — вечно насмешливая, высокомерная дама с повадками сытой тигрицы. Пусть страдает, как все нормальные люди, пусть мучается, представляя полный гостей зал ресторана и бывшего мужа под руку с другой женщиной. «Библиотекарша»! Вот, значит, как небрежно и оскорбительно окрестила она свою соперницу! А ведь, если честно, то «библиотекарша» во многом уступает Зинаиде. И фигурой, и лицом, и умением одеваться.

Тогда что он нашел в ней? Этот вопрос интересовал уже саму Ларису. Чувства Зинаиды Романовны ее не трогали. Ни капли сожаления не вызывала в Ларисе женщина, которая в скором времени должна была стать ее свекровью. В глубине души Лариса испытывала стыд за сии грешные мысли, но ничего не могла с собой поделать.

Но теперь все это в прошлом. Назад дороги нет. Она окончательно решила порвать с Денисом, причем не на уровне банальной ссоры, а после серьезного и по возможности спокойного разговора.

Ох, как не хочется снова лезть в дебри их сложных отношений, вновь обвинять друг друга, причиняя тем самым дополнительную боль. Как не хочется! Но никуда от этого не уйти. У судьбы в запасе не только веселые праздники.

Мелодичные позывные мобильника вернули ее в реальность. Звонкий голос подруги, казалось, был слышен всем посетителям небольшого кафе:

— Ларка, привет! Ты где?

— В кафе.

— Одна?

— А что?

— Кончай свои встречные вопросы! Я девушка деликатная. А вдруг мешаю твоему бизнесу или, не дай бог, интимной жизни?

— Успокойся, я одна.

— Надеюсь, ты не забыла, кто явился миру четырнадцатого октября в энном году прошлого века?

— Ой, Викуша, кажется, забыла. Но теперь вспомнила…

— Ага. После такого напоминания даже дурак вспомнит.

— Прости, я немного задумалась. Дел столько, что…

— Ладно, прощаю. Ну и какие будут предложения?

— Это ты у меня спрашиваешь? Но день рождения-то все-таки твой, так что не морочь голову и приглашай.

— Хорошо, приглашаю в «Желтый тюльпан». Только без твоего Дениса.

— А что ты имеешь против моего жениха?

— Господи, Хомутова! Такого пресыщенного метросексуала — и в занюханный «Тюльпан»? Не смеши! Нет уж, давай останемся по разные стороны баррикад. Мы — бедные, но гордые — с одной стороны, а все остальные — с другой.

— Но если я выйду за Дениса, то сразу же окажусь по другую сторону. И что тогда? Дружбе конец?

— По-моему, ты и так не на вшивое пособие живешь, так что не прибедняйся. Ладно, хорош париться, Ларка, устроим девичник. Прекрасная возможность перемыть кости всем мужикам. Встречаемся в кафе, в шесть часов. Не опаздывай! Пока!

На совещание собралось много народу: чиновники всех мастей, директора школ, предприниматели. Разговор, давно назревший, злободневный, шел волнообразно — то разгорался, то затухал, то оживал новым эмоциональным всплеском. Вел совещание заместитель главы администрации — Сопронов, сорокапятилетний мужчина с грубоватым крестьянским лицом и мощными руками. Он энергично размахивал ими для пущей убедительности:

— Вот тут Валерий Николаевич об охране школы говорил, мол, усиливать ее надо, не жалея денег, но никакие охранники и решетки не спасут от детской наркомании и преступности. Надо смотреть в корень, так сказать! Детей надо готовить к взрослой жизни, прививать им навыки будущей профессии. Школьных уроков труда и кружков в Доме детского творчества явно не хватает! Так сказать, чтобы учесть их сокровенные мечты и стремления. Вы согласны со мной?

— Согласны, конечно! — ответила за всех яркая блондинка в васильковом костюме.

— Господа, администрация города выходит с предложением создания Центра искусства и ремесел для детей и юношества.

— Но у нас вроде есть подобное заведение — Дом детского творчества… — удивился полный мужчина с бритой головой.

— Весомый аргумент! — с готовностью парировал Сопронов. — Я знал, что он прозвучит. Но какова, так сказать, пропускная способность Дома? Тысяча двести! А ребят от восьми до пятнадцати лет у нас около пяти тысяч.

— А где взять такое здание, чтобы разместить всех желающих? — спросил сухопарый мужчина с желчным лицом, исподлобья глядя на Сопронова.

— Используем пока бывшую фабрику бытовых услуг. На ремонт деньги найдем. Но что касается материальной базы…

Лариса сидела в одном из последних рядов зала для заседаний, слушала Сопронова, мысленно соглашаясь с его доводами, но особого интереса не проявляла. Да что и говорить, детей у нее пока не было, а голову распирали собственные проблемы, наплывавшие одна на другую, как морские валы. Взять хотя бы неразбериху, начавшуюся с резкого скачка цен на продукты питания. Производители ни с того ни с сего поставили ее перед фактом, набросив на отпускную стоимость существенную наценку, а ей ничего не оставалось, как автоматически поднять свои, оптовые цены. И вскоре пошло-поехало! Комиссии, проверки, ревизии… Хорошо еще, что бизнес у нее легальный, да и черной бухгалтерии почти нет, за малым исключением, конечно. Все пока обошлось, но нервы ей помотали — будь здоров! Одним словом, не до жиру, быть бы живу. «Так что, господин Сопронов, мы вам не помощники, — размышляла Лариса, рассеянно слушая чиновника. — Есть в городе кое-кто и побогаче, трясите их. А нам, как говорится, лишь бы ночь простоять да день продержаться».

Ее взгляд, блуждавший по головам сидящих в зале людей, в который раз задержался на кудрявой шевелюре бывшего одноклассника, а ныне директора пятой школы Валерия Понедельникова. Из-за неординарной фамилии ему не раз приходилось вступать в схватки с зубоскалами, дразнившими его то Вторниковым, то Подельниковым, а то и совсем уж обидно, например Пододеяльниковым. Тихий отличник, очкарик, воспитанный в неполной семье, Валерик неумело защищался, но держался с достоинством, не плакал и не жаловался. А в девятом классе произошел инцидент, после которого Валерия оставили в покое даже самые отъявленные из школьных недорослей.

В тот день, на большой перемене, Лариса с Викой стояли возле зеркала и прихорашивались. Проходивший мимо верзила Шигин из десятого класса отпустил в их адрес непристойную шутку. Понедельников, случайно оказавшийся рядом, все слышал. На его бледном лице выступили красные пятна, карие глаза полыхнули гневом. Не раздумывая, он встал к Шигину вплотную и сквозь зубы выдавил: «Мразь!» Шигин вначале оторопел, затем матюгнулся и растопыренной пятерней толкнул Валерия в грудь. Толчок был сильным, но Понедельников лишь отступил на шаг и остался стоять, по-бычьи наклонив голову и с ненавистью глядя на противника. Дальше произошла сценка, которую еще долго обсуждала вся школа. Рассвирепевший хулиган с кулаками кинулся на Валерия, но через пару секунд лежал, поверженный, на полу. Как выяснилось позже, Понедельников давно занимался в секции дзюдо и применил по отношению к Шигину элементарную подсечку.

Лариса еще в пятом классе поняла, что Валера неравнодушен к ней. А в одиннадцатом он признался в любви. Правда, не в виде классической фразы из трех слов. Это походило скорее на игру, веселую, небрежную, сквозь которую Лариса услышала трепет любящего сердца. Да и взгляд его лучащихся карих глаз говорил сам за себя.

На факультативе по математике у нее закончилась тетрадь. Оглянувшись на сидящего за ней Валерия, она спросила:

— Лишнего листочка не найдется?

— Для тебя даже тетрадь найдется, — тихо ответил он и достал из сумки новую тетрадку.

— У-у, какой запасливый! Может, у тебя и еда какая-нибудь завалялась? А то до дому недотянуть.

— Яблоко сойдет?

— Еще как!

— Держи.

— Ну ты, Валерка, просто факир какой-то! Спасибо за щедрые дары.

— Пустяки! Мой факирский ящик всегда к твоим услугам…

Их диалог был прерван резким окриком математички, немолодой, измотанной жизнью женщины, тянувшей лямку в две с половиной ставки, а потому далекой от романтических отношений между учениками. Ничего не поделаешь, пришлось снова окунуться в основы математического анализа.

После занятий они вместе вышли на школьное крыльцо. Странно, но недавняя веселость куда-то испарилась. Он молчал, смущенно отводя глаза, а она, привыкшая к повышенному вниманию парней, в сущности равнодушная к Валеркиным сердечным терзаниям, бросила на ходу: «Гуд-бай, Понедельников! Спасибо за яблоко!» — и упорхнула, не оглядываясь и ни о чем не жалея.

Да и что ей этот Валерка, если вся душа изболелась по Антону Кронбергу, парню из параллельного класса. По нему сохли многие. Синеглазый красавец с аристократичной внешностью — тонким с горбинкой носом, чуть впалыми щеками, надменной посадкой головы — не отдавал должного предпочтения ни одной сверстнице. Перебирал одну за другой, играя роль ветреного героя-любовника, пока все сколько-нибудь симпатичные девчонки не вошли в список его «побед». В неприступных держалась одна-единственная — Лариса Хомутова. Сгорая от любви, она делала вид, что Антон ей «до лампочки». На дискотеках проходила мимо него, нарочно отвернувшись, и ни разу не пригласила на «белый танец». Да еще издевалась, отказывая и смеясь прямо в лицо, когда он, прошагав через весь зал под ревнивыми взглядами девчонок, останавливался перед ней и бархатным баритоном звал на медленное танго.

Потом ей часто снились его растерянный взгляд и вспыхнувший румянец на впалых щеках. Она даже плакала во сне, от обиды и злости на себя.

Что руководило ею в то неповторимое время первой любви? Какая нечистая сила толкала наперекор сердцу? Почему она не пряталась с любимым мальчиком в укромных местах школы, как это делали ее подруги, в пору тайных, сумасшедших, самых сладких, вытягивающих наружу все нутро поцелуев?

Даже теперь, по прошествии многих лет, она не ответила бы на эти вопросы. А с Валерием жизнь сталкивала ее дважды. Один раз на свадьбе Вики, второй — в командировке. Они встретились на вокзале, а потом ехали в одном поезде. Всю дорогу простояли возле ее купе — болтали, смеялись, вспоминая детство, но до признаний дело не дошло. Лариса всем своим видом показывала, что иначе как однокашником его не воспринимает. Умный, воспитанный человек, он и не лез со своими чувствами. Впрочем, они легко читались в его глубоких и бесконечно грустных глазах.

Лариса зябко повела плечами, припомнив случайную встречу с матерью Валерия. Зачем та разоткровенничалась, раскрыв тайну сына? Неужели надеялась растопить лед Ларисиного сердца? Но ведь любовь не вымолишь. До сих пор ей становится не по себе, когда перед мысленным взором встает эта кроткая, тихая женщина с жалобами о сыновьих сердечных страданиях, не утихших со временем, превратившихся в хроническую болезнь.

Лариса вздрогнула от неожиданности, когда дверь зала заседаний открылась, и на пороге показался Алексей Иванович Азаров. Его появление вызвало общее оживление. Сопронов кинулся навстречу и долго тряс его руку в крепком рукопожатии.

С приходом Азарова совещание, получив новый импульс, покатилось по другой, «конструктивной» колее. От машзавода зависело многое — и в первую очередь выделение средств на капитальный ремонт старого здания. Кроме того, энергичный Сопронов не преминул закинуть удочку насчет оборудования, необходимого для ведения некоторых кружков.

Алексею Ивановичу Азарову, главному инженеру завода и одновременно депутату городской Думы, ничего не оставалось, как сдержанно соглашаться с неоспоримыми доводами выступающих. Его усталое лицо вызывало в Ларисе сочувствие. «И чего они навалились на одного?» — негодовала она, нервно теребя ремешок сумки, лежащей на коленях.

Наконец дебаты закончились, народ потянулся к выходу. Лариса, желая остаться в тени, скользнула в распахнутую дверь, но в этот момент ее позвали. Оторвавшись от своей собеседницы, дамы в васильковом костюме, Сопронов властно, хотя и вежливо воскликнул:

— Лариса Сергеевна! Останьтесь на пару минут, прошу вас!

Чувствуя себя провинившейся школьницей, Лариса вернулась к трибуне, возле которой стояли эти двое. Васильковая дама попрощалась и, смерив Ларису с головы до ног любопытным взглядом, удалилась.

— Дорогая Лариса Сергеевна, у нас к вам необычное предложение, вернее, просьба. Но что вы так испугались? — поднял густые клочковатые брови Сопронов и широко улыбнулся. — Мы не страшные. Не надо бояться родной власти. Она желает вам, деловым людям, только добра. Ведь вы — наша опора и поддержка, не так ли?

— С чего вы взяли, что я напугана? — пошла в атаку Лариса, пряча за дерзостью истинные эмоции.

— Ну-ну, не сердитесь. Это у меня шутки такие, неуклюжие. Разучился, понимаешь, с молодыми леди общаться, — снисходительно пробасил Сопронов и, взяв Ларису за локоток, повел ее к выходу. — А просьба такая. Не могли бы вы организовать и возглавить школу юного бизнесмена в новом Центре?

— Я?! — от неожиданности Лариса потеряла дар речи. — Но… это как-то… Не знаю… Я не думала…

— Ничего страшного, голубушка, — ласково увещевал ее чиновник. — Мы все вам объясним, в общих чертах, разумеется. А конкретные вопросы остаются за вами. Вы у нас успешная бизнес-леди — вам и карты в руки! Короче говоря, на той неделе секретарь пригласит вас на новое совещание по этой теме, но уже в узком кругу. Соберем людей, непосредственно занятых в создании Центра. Всего вам доброго, Лариса Сергеевна, до скорой встречи!

Первые снежинки медленно опускались на землю, еще не остывшую после лета, и сразу таяли, поблескивая крупными каплями на изумрудной траве газона. «Сегодня же Покров! И первый снег как божья благодать», — подумала Лариса, неторопливо шагая по мокрым плиткам тротуара. Впереди сверкало бегущими неоновыми огоньками здание ресторана. Размашистым росчерком по фронтону шло название: «Желтый тюльпан».

Войдя в теплое, вкусно пахнущее фойе, Лариса ощутила, как озябла и проголодалась. День выдался суматошным, и теперь, вся в предвкушении праздничного ужина, она сдала в гардероб пальто и поспешила в зал.

Ее уже ждали за накрытым столиком у окна. Именинница, нарядная и немного взволнованная, встала, чтобы расцеловаться с опоздавшей подругой.

— Привет-привет, дорогая! Это мне? Ой, спасибо! Желтые розы. Мои любимые! Надо же, все помнит! — ворковала растроганная Вика, принимая роскошный букет.

— Желтые розы в «Желтом тюльпане»! Чокнуться можно! — усмехнулась Катя, третья подруга, крупная шатенка в обтягивающем ее аппетитные формы трикотажном платье.

— Почему «чокнуться»? Это намек на избыток желтого? — рассмеялась Лариса, усаживаясь в удобное кресло.

— А! Ничего вы не понимаете в цвете! — махнула на них тонкой рукой Вика. — Желтый — символ жизни, солнца, тепла…

— …измены, — в тон ей добавила Катя и рассмеялась собственному остроумию.

— А теперь послушайте меня, — с напускной строгостью сказала Лариса. — Я поднимаю этот бокал за нашу Викторию, виновницу торжества. Она умудрилась родиться в день Покрова, так пожелаем ей покровительства Божьей Матери. Пускай дальнейший путь ее устилается…

— …снегом? — хихикнула неугомонная Катя.

— …желтыми розами! — брякнула «виновница торжества».

— Ха-ха-ха! — рассмеялась Катя. — Представляю, как ты пойдешь по их шипам. Не забудь надеть при этом солдатские сапоги.

— Вы дадите мне договорить? — сдержанно возмутилась Лариса.

— Говори, говори! Я внимательна как никогда! — кокетничала Вика, облокотившись о столешницу и сцепив пальцы рук под подбородком.

— Так вот. Справка для необразованных: венок из белых роз — символ радости, из красных — символ…

— …любви? — опять перебила Катя.

— Отнюдь, — спокойно возразила Лариса. — Красный венок — символ страдания, ибо олицетворяет кровь.

— А желтый? — насторожилась Вика.

— Признание святости. И этот букет, Викуша, напоминание нам, земным женщинам, о той, что пожертвовала самым дорогим ради нас. Поняли теперь?

Подруги молча кивнули. В тишине был выпит первый бокал вина. Но Вика не была бы собой, если выдержала молчание хотя бы еще минуту.

— Надеюсь, что второй тост будет о самом насущном. Угадайте, чего бы мне хотелось в первую очередь?

— Мужа? — хмыкнула Катя, приступая к салату «оливье».

— Ну-у, я так и знала: Катька без своих подначек как этот салат — без соленых огурцов. Такая же пресная и скучная.

— А что, разве я не угадала? — сделала удивленное лицо Екатерина.

— А вот и нет! — отрубила Вика.

— Ну тогда попробую я, — с ноткой сомнения в голосе начала излагать свою версию Лариса. — Мне кажется, что твоим самым насущным желанием является…

Она сделала паузу, возведя при этом глаза к потолку, как бы удалившись в глубочайшее философское раздумье, а затем лукаво посмотрела на Вику и выпалила:

— …вступление в третий законный брак! Угадала?

Катя залилась таким неудержимым смехом, что заразила им остальных. Вдоволь насмеявшись, выпили, закусили, и Лариса в предвкушении волнующего момента вручения подарка открыла сумочку, многозначительно посмотрела на именинницу и таинственно произнесла:

— Закрой глаза и дай сюда свою лапку.

Вскоре на безымянном пальце Виктории красовалось изумительное ювелирное украшение.

— О-ой! — только и смогла вымолвить она.

— Винтаж в византийском стиле, как ты хотела, — улыбнулась довольная произведенным эффектом Лариса.

— Умереть — не встать! — прокомментировала Катя, уставившись на кольцо горящим взором. — Это серебро?

— Угу, — подтвердила Лариса, отправляя в рот ломтик сочного яблока.

— Серьезно?!

Вика даже задохнулась от восторга. Подруги знали о ее страсти к украшениям. Правда, она быстро охладевала к «старым» вещам, без сожаления сдавала их в скупку и с жадностью коллекционера приобретала новые.

После второго бокала они закурили и предались воспоминаниям юности.

— Ой, девчонки, как хорошо сидим, — томно пропела Вика. — А помните наш выпускной?

— А как же! — подхватила ее ностальгию Катя. — Одно твое декольте какую волну подняло! Ха-ха-ха! Татьяна Петровна подходит к тебе и шипит, мол, не могла, Очкина, один день потерпеть, обязательно в школе начинать этот разврат?

— Ерунда все это! Мне другое запомнилось. Как Кронберг в мое декольте заглядывал. Чуть не споткнулся, бедолага, на ровном месте.

— Да что толку-то? — отмахнулась от нее Катя. — Ты забыла, как он за Лариской бегал?

— Ага. А она от него, — съязвила обиженная Вика. — Кстати, Хомутова, можешь объяснить особо тупым и необразованным подругам, почему ты так и не отдалась нашему мачо?

— Бросьте свои издевки, девочки, прошу по-хорошему, — взмолилась Лариса, гася в пепельнице сигарету. — Давайте лучше закажем диджею что-нибудь блюзовое, а?

— Фи! Не хватало тоски зеленой с твоими блюзами! — не согласилась Катя. — Этим дивным вечером моя душа жаждет рок-н-ролла. Вика, ты как, согласна на рок-н-ролл в исполнении Элвиса?

— Можно.

— Тогда я пошла заказывать, — весело отозвалась Катя.

— Как поживаешь, Ларчик? — спросила Вика, когда они остались вдвоем.

— Помаленьку.

— Да потихоньку? Охо-хо-хо, бедная моя капиталистка! Когда хоть изволите прислать свадебное приглашение? Вроде на ноябрь планировали бракосочетание?

— Браковычитание у нас, Вика, поняла?

— Не-е-ет, — протянула искренне изумленная подруга. — Как это? Ты шутишь?

— Этим не шутят. Все! Я снова свободна. Вчера мы расставили все точки и пожелали друг другу счастья. Каждому — своего, по отдельности.

— Ну вы даете! Постой, так ведь ты уже платье в салоне заказала. И фату. Ничего не понимаю. Нет, ты разыгрываешь меня…

— Перестань. Не трави душу — и так тяжело. До сих пор его несчастный взгляд мерещится. Жалко его. Но ничего нельзя вернуть. И все. Хватит об этом! Вон Катюха возвращается. Наливай!

Вдруг первые задорные аккорды «Jailhouse Rock» заставили весь зал встрепенуться. Люди весело переглядывались, постукивая ладонями по подлокотникам кресел в такт музыке, вызывающей своим сумасшедшим ритмом мгновенный выброс адреналина.

На площадку перед небольшой эстрадой выскочили две молодые пары и начали выделывать такие головокружительные трюки, что публика взревела от восторга.

Оглушающе гремели музыка, аплодисменты, одобрительные возгласы, но над всей этой какофонией главенствовал магический тембр Элвиса Пресли.

Реакция подруг в едином порыве слилась с атмосферой, царившей в ресторане. Они отчаянно хлопали в ладоши, ахали и повизгивали, когда танцующие девушки с помощью партнеров бесстрашно крутили сальто.

— Да-а уж! Лихо! — выдохнула Катя по окончании танца. — А вам слабо вот так прыгать? Эх, где мои семнадцать лет?!

— Ты и в семнадцать не смогла бы, — фыркнула Вика. — Во всяком случае, не с твоей комплекцией так рисковать.

— Ой, да что ты понимаешь? — обиделась Катя. — Во-первых, в семнадцать я была стройной как кипарис…

— Ты?! — прыснула Вика. — Как кипарис? Окстись, Логинова! Твои бедра всегда вызывали глубокое уважение с точки зрения медицины. Как идеальное вместилище для вынашивания детей. Не то что у этих тинейджериц, что сейчас вверх тормашками летали.

— Ну хорошо, я согласна, что мои объемы далеки от пресловутых «шестьдесят — девяносто — шестьдесят», но стройной я была, что бы ты там ни говорила, Очкина!

— Я давно не Очкина, и не надо мне здесь…

— А кто ты? Как вас теперь называть, сударыня? Васенина тире Бузова?

— Девочки, не ссорьтесь из-за такой ерунды, — поморщилась Лариса.

— Ничего себе «ерунды»! — возмутилась Катя. — Скажи, Лара, неужели я никогда-никогда не была стройной?

— Ты и сейчас потрясающе выглядишь, — со всей щедростью успокоила ее Лариса. — Когда ты шла по залу, тебя провожали взглядом по меньшей мере десяток мужиков.

— И все кавказского происхождения, — не преминула подколоть Виктория.

— А они, между прочим, настоящие знатоки женской красоты! — парировала Лариса.

— Ой, девочки, смотрите, легок на помине! — воскликнула Катя, глядя в сторону входа.

Ее подруги, посмотрев туда же, молча обменялись взглядами. Лариса тут же опустила глаза, напряглась, побледнела, Вика полезла в сумочку за помадой…

— Надо же, неужели один? — ни к кому не обращаясь, спросила Катя с придыханием и поправила свои каштановые, с оттенком ямайского рома волосы.

Неожиданно для самой себя она взмахнула рукой и позвала:

— Антон! Кронберг!

На ее зов оглянулся мужчина, внешность которого можно было обозначить аббревиатурой «МММ» — то есть «мужчина моей мечты». Ослепительно улыбнувшись, он вальяжной походкой направился к их столику. Ларисе все же пришлось поднять на него глаза. Ах, зачем она сделала это? Былое с новой силой воскресло в ее душе. Весь кошмар тщательно выстроенной когда-то обороны. Ох, и поиздевалась она над своими чувствами! Но для чего? Чтобы в конечном счете вот так, обмирая, ощущая себя полной идиоткой, глядеть на приближающегося красавца-мужчину? Мужчину, фигура которого с годами налилась, обрела ту приятную для женского ока стать, когда, как говорится, ни прибавить ни убавить. Мужчину, чьи бездонные глаза в обрамлении черных ресниц сводили с ума даже в девичьих снах, а теперь, подернутые поволокой спокойной уверенности, стали вдвое притягательнее и опаснее.

— Кого я вижу! — все тем же, до боли знакомым Ларисе бархатным баритоном воскликнул Кронберг. — Девочки, неужели это вы?

— Ты не ошибся, Антоша, это мы! — с фальшивыми нотками бесшабашной веселости ответила Катя, покраснев при этом до самых корней темно-рыжих волос.

— Я присяду, не возражаете? — спросил он и, не дожидаясь разрешения, сел напротив Вики. — Это мы сколько не виделись? Лет пять? Или больше? По крайней мере, именно пять лет я отсутствовал, жил в Москве, а теперь вот вернулся в родные края. Открываем здесь наше представительство…

Он повернулся к проходившей мимо официантке и, чарующе улыбаясь, заказал бутылку «Хеннесси», мясное ассорти и фрукты.

— Вы только не подумайте, что я лезу в чужую компанию, — предупредил Кронберг, обращаясь к Кате. — Мы выпьем за встречу, за наш выпуск, и я оставлю вас в покое.

— Ну что ты! — поспешно возразила Катя, женственно перебирая на груди янтарные бусы. — Ты нам нисколько не мешаешь, правда, девочки? Мы будем только рады…

— …как и все красивые женщины нашего города, — едко высказалась Вика.

— Кстати, можешь поздравить Вику. Она у нас именинница, — нашлась Катя.

— Поздравляю, — понизив голос, сказал Антон и в упор посмотрел в Викины глаза.

Та ответила насмешливым взглядом исподлобья, а после короткой паузы заговорила легко и даже вызывающе:

— Спасибо. Теперь ты в курсе, как мы оказались холодным октябрьским вечером в этом ресторане, а тебя каким ветром сюда занесло? Да еще без спутницы?

— Узнаю Очкину, — усмехнулся Антон. — Все та же детская непосредственность…

— Точно! — подхватила тему Катя. — Скорее то же непосредственное нахальство и детский пофигизм. Помнишь, Антон, ее декольте на выпускном платье?

— Помню, — рассмеялся Антон. — А также позеленевшую физиономию нашей Татьяны. Ее чуть кондрашка не хватил от Викиного наряда. А что? По-моему, ты выглядела просто супер!

— И на том спасибо, — доставая сигарету, хохотнула невозмутимая Вика.

Кронберг вынул из кармана зажигалку, щелкнул ею и поднес к Викиной сигарете. Та прикурила, затянулась и, выпустив дым из ноздрей, низко, с хрипотцой произнесла:

— И ты все такой же, Антоша! Таинственный, неуловимый. Сердцеед, одним словом.

— А еще сердцевед и сердцелюб! — добавила Катя.

— Ну вы скажете, — самодовольно усмехнулся Кронберг и впервые посмотрел на молчаливую Ларису. — А ты, Лара, как поживаешь? Какая-то сумрачная сидишь…

Она не успела ответить, как пришла официантка с готовым заказом, и разговор пошел уже на другую тему.

— Итак, за нашу встречу, девочки! — разлив по рюмкам коньяк, провозгласил Кронберг и стал чокаться с каждой по отдельности.

Последней в очереди оказалась Лариса. Она уже справилась с волнением и была настроена решительно, даже чересчур. Ее спокойный, холодный взор, которым она окатила Антона, подействовал на него отрезвляюще. С лица слетел налет снисходительного самодовольства. Он словно окунулся в прошлое, в котором несолоно хлебавши возвращался на свое место, отвергнутый единственной из всех неприступной и оттого, наверное, еще более желанной красавицей Ларисой Хомутовой.

Но за эти годы неопытный юноша превратился в сильного, знающего себе цену мужчину. Встретив ее непокорный взгляд, он и не подумал сдаваться. Напротив, закусив удила, галопом кинулся в увлекательное состязание, победу в котором определяют не столько чувства, сколько характер и ум соперника.

Откуда-то издалека зазвучала музыка их юности, песня из «Титаника» в исполнении Селин Дион, заезженная на дискотеках той поры, но здесь и сейчас заново услышанная, заставившая их сердца вздрогнуть и забиться с удвоенной силой.

Антон не стал церемониться с устным приглашением. Отбросив все условности, накрыл ладонью руку Ларисы, лежавшую на подлокотнике кресла, сжал ее и властно потянул к себе:

— Пойдем?

Невозможно было отказать этому взгляду, этой теплой и сильной руке, этому властному и одновременно влекущему за собой голосу. Невозможно!

Они почти не двигались. В полумраке притушенных светильников стояли, обнявшись, в толпе танцующих и тонули в глазах друг друга. Она сдалась, покорилась, уступила в этом состязании. А он ликовал, предвкушая их первую, долгожданную, нереальную когда-то, но теперь такую близкую ночь.

И она была! Ночь любви, признаний, слез и счастья. Как долго они шли к ней, каким длинным, извилистым, непредсказуемым путем!

Антон еще плескался в ванной, а на кухне его уже ждал поздний завтрак — душистый кофе, омлет с гренками, сандвичи с бужениной и зеленью. Накрывая стол, Лариса то и дело поглядывала на свое отражение в зеркале и удивлялась перемене, произошедшей с ней за одну ночь. Ее лицо, слегка подправленное невидимым скульптором, похорошело, став изысканно утонченным. Нежный овал с чуть осунувшимися щеками обрел дополнительный шарм, на губах застыла легкая улыбка, а глаза из-под полуприкрытых век мерцали таинственным светом. Она сияла от счастья.

Да, она была счастлива, но из суеверия боялась признаться в этом. Боялась спугнуть непостоянную, капризную птицу счастья, в столь редкие дни прилетающую на наш подоконник и не желающую приручаться ни за какие лакомства.

Эта чудесная ночь, о которой она не раз грезила, была настолько хороша, что казалась воплощенной фантазией, материализовавшимся сном из юности. И все же это было на самом деле. Когда приходило осознание реальности происходящего, Ларису бросало то в жар, то в дрожь.

Антон воспринимал эти ее вспышки как выплески сексуальной энергии, как проявление сильного темперамента и старался соответствовать, не ударить в грязь лицом.

Опустошенные страстью, они уснули уже утром, а разбудило их полуденное солнце, выглянувшее на минуту из-за серых октябрьских туч. Не желая выглядеть заспанной растрепой, она первой убежала в ванную, а когда вновь заглянула в спальню, то застала неожиданную картинку: ее возлюбленный, сцепив руки на затылке и удобно откинувшись на подушки, с интересом смотрел телевизор. Там шла трансляция футбольного матча, Вопрос «Кофе будешь?» — прозвучал одновременно с его громким призывом: «Бе-е-ей!» — а потому не был услышан. Странно, но это нисколько не обидело, наоборот, его поведение показалось ей необычайно мужественным. Подспудно она всегда тосковала по таким проявлениям мужского начала, которых Денису, например, явно не хватало.

Не удержавшись, она подошла к Антону, обняла за широкие плечи, поцеловала в затылок и поспешила на кухню, где в веселом возбуждении принялась готовить завтрак, поглядывая на себя в зеркало и ощущая на губах запах одеколона «Lacoste».

А потом, когда они сидели на ее просторной кухне и завтракали, Лариса мучилась сомнениями: «Спросить или подождать, пока сам не скажет?» И вдруг Антон произнес фразу, после которой надобность спрашивать отпала сама по себе. С аппетитом поедая пышный, румяный омлет, удавшийся Ларисе как никогда, он пробормотал:

— Вкуснятина! Давно не ел домашней стряпни. Я ведь все больше по кафе да ресторанам кантуюсь. Жизнь холостяка — не сахар.

После этих слов в Ларисе точно новый источник энергии забил. Окрыленная, она порхала по квартире, напевая мелодию из «Титаника», вспоминая вчерашнее танго, ласковый, неотрывный взгляд Антона, его крепкие объятия, нежные слова.

Он ретировался сразу после завтрака, объяснив свой поспешный уход неотложными делами, не отпускавшими даже в субботу, а она осталась дома, хотя и собиралась поначалу съездить на пару часов в офис. Осталась, чтобы вновь и вновь мысленно пережить мгновения воплотившейся мечты, чтобы никто чужой не вторгся, нечаянно и грубо, в поэтический мир ее грез. Ей никого не хотелось видеть, так как перед глазами был он — синеглазый король, мужчина всей ее жизни!

Но внешний мир часто не соответствует нашему внутреннему состоянию. Он живет по своим законам, равнодушный к горестям и радостям, — так устроена жизнь. Из счастливой эйфории Ларису вывел телефонный звонок.

— Алло, Ларчик? Привет! Как дела? Вы вчера так красиво удрали, в бешеном темпе, как будто за вами гнались. Оставили нас с Катериной одних. Сидим с ней, озираемся. Вид глупый, как у наседок, потерявших цыплят. Ха-ха-ха! Невежливо с вашей стороны. Впрочем, шучу. В такие моменты не до этикета. Мы еще целый час допивали с горя остатки «Хеннесси» и пялились на танцующие пары. Представь: к нам ни один мужик не подошел. Даже эти горные джигиты оказались горными козлами: разглядывали женщин, как на витрине, но не пригласили ни одной. Подлецы! Видите ли, мы им уже не подходим! А может, их женщины в принципе не интересуют? Точно! Как я раньше не догадалась?

Казалось, Викиным словоизлияниям не будет конца. Лариса пожалела, что не отключила телефон. Она слушала подругу, не вникая в суть ее слов, морщилась, вздыхала, но прервать не решалась. Наконец Вика опомнилась, убавила громкость и напор своей речи, спросила уже по-человечески:

— Ларис, ты как, в порядке?

— То есть?

— Ну, короче, у вас все нормально? Ведь ты всегда любила его, я знаю.

— У меня все хорошо, — с трудом сдерживалась Лариса, чувствуя, что еще немного, и она оторвется от пола и полетит, невесомая, пьяная от бродившей в ней крови.

— Какая-то ты… — начала, но не договорила фразу Вика, озадаченная необычным поведением подруги. — Слушай, а давай продолжим мой день рождения в домашних условиях, а? Можешь даже с ним прийти, не возражаю. А я сейчас курицу в гриль поставлю, Катюхе звякну, чтобы фруктов по пути купила. От вас с Антоном — спиртное. Ну как? Решайся, Лариска!

— Я приду, но только одна.

— Не поняла, — протянула Вика, сделав ударение на букву «о».

— Господи, да пойми ты, в конце концов, что мне надо переварить все это! — уже не сдерживая эмоций, закричала Лариса. — А для этого нужно время! Ведь я шла к этому всю жизнь! Неужели не понятно? Господи, ну почему люди бывают такими толстокожими?!

— Успокойся, Ларчик, — растерянно пробормотала Вика. — Я все понимаю. Что я, «мадам ку-ку» какая-нибудь? Вот и соберемся втроем, перетрем дела наши девичьи, глядишь, тебе и полегчает. Что мы, колоды березовые, не понимаем настоящих чувств? Да нам все эти особенности национальной любви не хуже вас известны. Ладно, хорош попусту базарить. Жду тебя через два часа. Пока!

А все же права оказалась Виктория! В кругу близких подруг Ларисе стало легче. Если бы она осталась одна в своей квартире, то просто сошла бы с ума. От хлынувшего на нее водопада событий, чувств, воспоминаний. От того, что нежданно-негаданно из юности примчалась любовь, самая прекрасная, какая только бывает у человека, — сильная, трепетная, несравненная.

Они выпили две бутылки красного вина и теперь, раскрепощенные и беззаботные, рассказывали анекдоты, хохотали, пели хиты из репертуара последней «Фабрики звезд». Но вот Катя затянула протяжную и грустную, в которой выразилась вся тоска обманутой любви: «Напилася я пьяна». Подруги подпевали ей, повторяя последнюю строчку куплета. И вдруг, после того как прозвучало Катино:

Вика повысила голос и завершила песню весьма неожиданно: «Помоги ему то-о-же!» Такой финал стал поводом для феерического веселья. Поставили диск с танцевальной музыкой и пустились в пляс — кто во что горазд! Им море было по колено, а уж какой-то там рок-н-ролл — просто «семечки»! Но когда Кате пришла идея сделать сальто, то на помощь Ларисе поспешила Вика — вдвоем они кое-как перевернули «стройную как кипарис» подругу, а потом катались по полу в приступе гомерического хохота.

Отдыхать уселись на диван, болтая о пустяках и потягивая вино.

— Как я завидую Ларке, — вздохнула Катя, качая головой. — Все у нее пучком: и бизнес, и внешность, и мужики не переводятся. Прям сорит ими, как конфетными фантиками, — направо и налево. А мне хоть бы какой завалящий попался под руку. Так нет — кому-то все, а кому — хрен с нерафинированным маслом.

— Ну чего ты разнылась? — не выдержала Вика. — Сидишь в своей бухгалтерии, как мышка, на белый свет носа не кажешь. Скажи, ну разве найдешь своего принца среди бумаг и цифер?

— А где, по-твоему, искать этих принцев? Вон Ларка пошла в ресторан и с ходу на самого Кронберга наскочила. А мы с тобой там же сидели-сидели, да ничего не высидели.

— На «Желтом тюльпане» свет клином не сошелся, — возразила неунывающая Вика. — Давай на ноябрьские пойдем в «Кораблик»…

— Ага, сядем на кораблик, паруса распустим и полетим на зов случайной любви, — скептически завершила Викину фразу Катя. — Знаем, проходили! Утром этот прынц морду прячет или мимо смотрит, будто впервые тебя видит. Оказывается, у него и жена, и полный выводок, и куча проблем, а все его вчерашние жалобы на «непонимание и засасывающую семейную трясину» — всего лишь обычный мужской треп, когда сильно приспичило.

— Кстати, Катерина! — округлив глаза, подалась вперед Вика. — У нас же сосед-холостяк недавно появился. Купил однокомнатную напротив меня.

— Откуда ты знаешь, что он холостой? — почти одновременно спросили Катя с Ларисой.

— По крайней мере, за весь месяц, что он здесь живет, женщин я не видела.

— Ну-у, это еще ни о чем не говорит, — засомневалась Катя, но глаза ее заблестели.

— А мы щас эксперимент произведем! — тоном заговорщицы воскликнула Вика. — Катюха, иди на площадку и позвони в его дверь…

— И что я ему скажу? Здрасте, я девушка из ваших снов?

— А ты не выпендривайся, Логинова, не то плюну, и оставайся при своих интересах, — рассердилась Вика.

— Не ругайтесь, девочки! — вмешалась Лариса. — Хотите, я пойду на разведку? Спрошу, например, есть ли у него лишние спички?

— Еще чего! — возмутилась Катя. — У моего мужика она про спички будет спрашивать. Я сама пойду. Вот только спички сейчас не актуальны. Что же у него попросить, а?

— О! Идея! — крикнула Вика. — Попроси у него презерватив. А что вокруг да около ходить? Сразу — бац! — и в дамки!

— Ха-ха-ха! — рассмеялась Катя. — Ну ты даешь, Очкина! Что, так и спросить: «У вас нет лишнего презервативчика, а то у меня на днях последний закончился?»

— Нет! — сквозь смех выдавила Лариса. — Уж лучше так: одолжите, пожалуйста, презерватив, а то у меня буквально сейчас весь запас вышел.

— Ага! — подхватила Вика. — И добавь: мне позарез нужно, а завтра я верну долг…

— …натурой! — завершила Катя гипотетическую фразу.

Теперь смех напал на всю компанию. Смеялись, пока не иссякли силы.

— Все! Больше не могу! Кончайте! — взмолилась Вика.

— Было б с кем, — опять пошутила Катя.

Теперь вместо смеха раздалось нечто похожее на поросячий визг. Это Вика, раскинувшись на полу, не могла справиться с истерикой. Пришлось Ларисе отпаивать несчастную апельсиновым соком.

Чтобы успокоить взвинченные нервы, сели за стол, чай пить. Катя восполняла растраченную энергию пирожными и шоколадом, Лариса с удовольствием уплетала черничное варенье, а Вика, предпочитавшая контрасты, запивала сладким чаем сырное печенье.

— Знаете что, — невнятно, с набитым ртом, заговорила Катя, — надо посмотреть на наши гороскопы и действовать строго по указанию звезд. Поняли?

— И какой гороскоп ты выберешь? Зодиака или восточный? — лениво поинтересовалась Вика.

— Мне больше нравится восточный.

— Ты кто у нас, Змея? — хмыкнула Вика.

— Да, а что? — гордо выпятив пышную грудь, отчеканила Катя. — Мудрая и спокойная.

— Опаньки! — не выдержала Вика и рассмеялась. — И звезды порой ошибаются.

— Ой-ей-ей! Приколистка ты наша, из «Смехопилорамы». Сама-то ты кто? Лошадь?

— Я среднее между Змеей и Лошадью, — невозмутимо сообщила Виктория.

— То есть как? — опешила Катя. — Что за гибрид? Прям кентавриха какая-то!

— Ничего смешного! Родилась я в октябре, а в паспорте стоит январь следующего года. Родители справку потеряли, пока из гарнизона меня к бабушке везли, ну и пришлось регистрировать датой явки в загс.

— Это не считается! — не согласилась Катя. — При чем тут какие-то справки? Важно, когда ты фактически явилась на свет. Под каким расположением небесных светил. Поняла?

— Да я сама о себе больше знаю, чем все гороскопы! — стояла на своем Вика. — Во мне одинаково намешано и мудрости змеи, и выносливости лошади…

— Но главной чертой Лошади из гороскопа, насколько я помню, считается честность, — заметила Лариса.

— Ты хочешь сказать, что во мне отсутствует эта черта? — сузила глаза Виктория.

— Ну что ты полезла в бутылку? — улыбнулась Лариса. — Я всего лишь напомнила гороскоп. Кстати, я тоже Лошадь. Но не наполовину, а полностью.

— Ты у нас Лошадь в квадрате! — выдала идею находчивая Вика. — У тебя и фамилия — лошадиная.

— Ой, и правда! — оживилась Катя. — Раньше мне эта мысль не приходила в голову.

— Это потому, что голова у тебя полностью заполнена мудростью. Она уже не впускает мысли, — не преминула сострить Вика.

— Ох, Очкина, кажется, ты дождесся сегодня! — шутливо пригрозила Катя. — Мне-то от змеи «слишком много мудрости» досталось, а тебе, как я погляжу, избыток коварства и скрытой злости.

— Ну-ну, девушки, еще не хватало ссоры из-за пустяков! — примиряющим тоном заговорила Лариса. — Давайте лучше какой-нибудь триллер по видику посмотрим. Викуша, ты обещала совсем свежий показать. С Киану Ривзом.

— Это не триллер, а драма, — сердито поправила Вика, но все же пошла к полке, на которой пестрела плотная шеренга компакт-дисков.

— И все ж, девочки, я не даром Змея. — Катя мечтательно завела глаза. — Ужасно люблю всяких там пресмыкающихся. Даже во сне вижу, как в обнимку с аллигатором по реке плыву. Плывем, значит, с ним и кайф ловим. У него такая приятная шершавая кожа, широкое сильное тело…

— И зубы в три ряда! Хороши у тебя эротические фантазии! — рассмеялась Вика. Логинова, а ты, случаем, не перепутала аллигатора с олигархом?

— Одно другого не исключает, — кладя в рот шоколадную конфету, миролюбиво ответила Катя. — Давай врубай свою драму. Хоть на чужую любовь поглазеть, раз уж со своей облом.

В середине фильма Вика заерзала в кресле и не удержалась от комментария:

— А поцелуйчики-то так себе, не впечатляют. Мужик, конечно, что надо, но целоваться не умеет.

— А мне нравится, — возразила Катя, не отрываясь от экрана.

— Нет, девочки, — поучала Вика, — красивый мужик еще не факт, что хороший любовник.

— Открыла Америку! Конечно, если два в одном флаконе, то намного лучше, — отмахнулась от нее Катя, продолжая следить за игрой актеров.

— Интересно, а как с этим делом у нашего красавца Кронберга? По премиум-классу? — спросила Вика, лукаво посматривая на Ларису.

— Очень интересно? — проговорила Лариса, взглянув на подругу отстраненно, без улыбки.

— Кончай, Виктория, в душу лезть! — строго сказала Катя и, немного помедлив, добавила: — Это тебе не ресторанный кадреж, поняла?

— Господи, совсем в юморе не понимаешь, как я погляжу, — фыркнула Вика, нервно закидывая ногу на ногу. — Окончательно обабились. Раньше, если помните, мы делились более пикантными подробностями.

— Ты еще пятый класс вспомни, — проворчала Катя, нехотя оторвавшись от экрана. — Мы не обабились, а мудрее стали.

— Совсем как змеи, — хохотнула Вика. — Мудрые и спокойные.

— И честные, как лошади, — с тонкой улыбкой добавила Лариса.

Первый снег, как всегда, преобразил город до неузнаваемости. Ларису, сидящую за рулем, не покидало ощущение вернувшегося на миг детства. Она вспомнила, как в восьмом классе они играли в снежки — девчонки против мальчишек. Разумеется, что девичьей команде доставалось больше. Катьке Логиновой так залепили в спину, что не спасла куртка на пуховой подстежке — синяк не сходил очень долго. А вот ее саму от снежков оберегал Валерка Понедельников, который рыцарски принимал все удары на себя. Она не сразу разгадала хитро придуманную тактику, согласно которой Валерий выбегал на нейтральную полосу, якобы для лучшего прицела, а на деле закрывал Ларису от летящего в нее снежка. Разгадав его хитрость, она впервые познала пьянящий вкус власти над влюбленным мужчиной. Но это чувство мелькнуло и забылось, как что-то несущественное, ибо не касалось предмета ее любви.

Ах, если бы ее защищал Антон! Как ни странно, он ничем не проявлял своего отношения к Ларисе, если не считать бесплодных попыток пригласить ее на танец. Да и те были только в последний год учебы, на праздничных дискотеках. В школьные будни, встречая ее в коридоре или в раздевалке, Кронберг делал равнодушное лицо или демонстративно оказывал знаки внимания другим девчонкам. А ей хотелось его чуткости, той, обычной, какой, к примеру, ее порой донимал Понедельников, — всех этих взглядов, нечаянных прикосновений… В своих мечтах она придумывала их встречи, всегда неожиданные, где-нибудь на школьной лестнице или в пустом классе. Вот они сталкиваются на ходу, отступают на шаг, смотрят друг другу в глаза и…

Дальше были разные варианты, вплоть до нежного поцелуя. Например, она медленно приближается, кладет ладони на его плечи, встает на цыпочки и чмокает в щеку, затем резко поворачивается, чтобы убежать. Но он успевает удержать ее, разворачивает к себе, шепчет что-то ласковое и целует в губы.

Лариса улыбнулась своим школьным мечтам. А на душе скребли кошки. Она насторожилась, прислушиваясь к себе. Благостный настрой улетучился, оставив после себя горьковатое послевкусие. Только что белая от снега улица вызывала в душе умиление и восторг, а теперь казалась холодной, неуютной и даже враждебной. Что это? Откуда налетел ветер, разворошил, разметал хрупкое ощущение счастья? Разве она не заслужила его, не выстрадала за годы одиночества? Да-да, одиночества, несмотря на присутствие мужчин, любящих, обожающих, добивающихся ее.

Она копалась в себе, пытаясь найти, зацепиться, вытащить на свет причину резкой смены настроения. Что произошло за короткий отрезок времени, пока она вспоминала свои девичьи грезы? А может, именно они, эти наивные картинки из ее детского воображения, и есть тому причина?

Так и не успев разобраться в сумятице чувств, она вошла в свой офис.

— Доброе утро, Лариса Сергеевна! — приветствовала ее Синара. — Как празднично сегодня на улице, правда? Я сейчас шла и не могла налюбоваться этой красотой.

— Да, я тоже заметила, — рассеянно отозвалась Лариса. — Надежда Васильевна у себя?

— Нет. Она позвонила, предупредила, что сначала зайдет в налоговую, потом в банк. Здесь будет только к обеду.

— Напомните ей о счетах, которые мы выставили транспортной компании…

— «Трансвику»?

— Да. Надо проверить исполнение по решению арбитража. Если они и дальше будут тянуть волынку, пусть объясняются с судебными приставами.

— Хорошо, — Синара открыла ежедневник, чтобы сделать пометку. — Ой, чуть не забыла. Звонили из администрации — во вторник приглашают на совещание по Центру искусств. С собой надо принести предложения по организации и учебной программе бизнес-школы.

— Да, Сопронов и на том свете достанет, — с досадой произнесла Лариса и скрылась за дверью своего кабинета.

Синара насыпала в кофеварку свежемолотого кофе, налила воды и, пока прибор шипел и булькал, окутывая приемную дурманящим ароматом, понесла на подпись отпечатанные документы.

— Лариса Сергеевна, — кладя папку на стол своего шефа, начала Синара, но замялась, что было для решительной и компетентной секретарши не совсем характерно.

— Да? — Лариса оторвалась от бумаг и внимательно посмотрела на помощницу.

— Вы извините, конечно, что встреваю с личным вопросом, но, понимаете, мне… я…

— Что стряслось, Синара Ахметовна? — мягко спросила Лариса и улыбнулась.

— Ой, какая все-таки у вас замечательная улыбка, Лариса Сергеевна! — прижимая руки к груди, пропела Синара. — Прям как у этой, как ее…

— Неужели Джоконды? — усмехнулась Лариса.

— Да нет! У этой Джоконды хитрая улыбка — мне не нравится. И чего все восхищаются, не понимаю. Я про другую, современную женщину хочу сказать. Вспомнила! Как у Анджелины Джоли.

— Ладно, спасибо за комплимент. Так что вы хотели сказать?

— Вы же знаете про моего сынулю, Лариса Сергеевна. Через год оканчивает школу — надо бы о будущей профессии уже думать. А тут как раз вы бизнес-школу организуете. Запишите Рифката к себе, а? Пусть экономику изучает. Потом, может, пригодится ему эта наука. Как вы считаете?

— Боже мой, Синара Ахметовна, дорогая, куда записывать? Все пока на бумаге, как говорится, вилами на воде писано. Еще даже здание не отремонтировано. Эта история, я думаю, на полгода растянется, и даже больше. И потом, насколько я поняла, Центр рассчитан на школьников до пятнадцати лет. А сколько Рифкату, шестнадцать?

— Да, — упавшим голосом подтвердила Синара. — В декабре шестнадцать исполнится.

— Ну вот, видите?

— А чем старшеклассники-то провинились? Почему такие ограничения? Младшим, значит, все условия, а старшим что делать? Пиво хлестать да всякими хулиганствами заниматься? Своему-то я не позволю. Пусть только попробует — враз отцовским ремнем по заднице получит. А другие? Вон сколько их шляется, бездельников, с бутылками да сигаретами, а то и похуже…

— Я согласна с вами, — вздохнула Лариса. — Но такое решение приняла администрация.

— Им, конечно, видней. Бросили на произвол шестнадцатилеток, как будто они уже взрослые. Да какие они взрослые? Самый опасный возраст, — ворчала помощница, удаляясь к себе.

Оставшись одна, Лариса вновь взялась за документы, но разговор с Синарой не шел из головы. Впервые эта спокойная женщина предстала перед ней в роли возмущенной до глубины души матери.

Да, задетый за живое материнский инстинкт любую тихоню превратит в разъяренную медведицу, подумалось Ларисе. А что, если предложить на сегодняшнем совещании расширить возрастной ценз учащихся бизнес-школы? Тогда и Рифкат, и его одноклассники смогут записаться в нее. Точно! Так она и сделает.

Лариса взяла чистый лист бумаги и приступила к выработке основных положений по организации школы.

Совещание проходило в кабинете Сопронова. За длинным столом уместилось человек двадцать. Ларисе досталось место между «васильковой» блондинкой (правда, сегодня она была в ядовито-зеленом платье) и директором первой школы Бахтыровым. Напротив сидел Понедельников. Он старательно отводил взгляд, и Лариса понимала почему. «Боится встретиться с моим и смутиться. Бедный Валерка, что я с тобой сделала!» — мысленно посочувствовала она однокласснику и решила лишний раз не смущать его своим вниманием.

Сопронов профессионально вел совещание, поощряя креатив и пресекая демагогию. Ларисино выступление вызвало неподдельный интерес. Люди оживились — спорили, задавали вопросы, советовали, предлагали помощь. Она и не ожидала такой бурной реакции на свою речь, а потому — румяная, с задорным блеском в глазах, как никогда остроумная и словоохотливая — смело отстаивала свою точку зрения.

Неожиданно для Ларисы заговорил Алексей Иванович Азаров. Он сидел с ней по одну сторону стола, через пять человек, и поначалу молчал, оттого и не был ею замечен. Она вздрогнула, подалась вперед, чтобы увидеть его, и вновь, как и в прошлый раз, поразилась его утомленному виду. Доложив об уже проделанной работе, он сослался на большую занятость и ушел.

— Бедняжка, — услышала Лариса шепот блондинки, любительницы радикальных цветов, и, удивленная, повернулась к ней.

— Что вы сказали? — прошептала Лариса.

— Жена у него умирает от рака, — едва слышно говорила соседка. — А он, похоже, не спит по ночам, с ней сидит. Редкий мужчина. Другой бы не стал.

Осиным жалом кольнула эта новость Ларисино сердце. Как же так? Почему она узнает об этом от постороннего человека? Ведь они не общаются с Денисом всего несколько дней. Отчего он молчал? Неужели не знал? Или знал, но не счел нужным поделиться с ней? Господи, как это похоже на Дениса! Он по-детски ненавидел Валентину, «коварную разлучницу», потому что боготворил свою мать.

Денис, Денис… Отец и мать даются богом. Один раз на всю жизнь. Два родных существа, самых бескорыстных, любящих и всепрощающих, и не нам их судить. Почему отцовские страдания тебя не трогают? Ведь ему сейчас нелегко, и каким бесценным подарком судьбы стала бы сыновья поддержка!

На нее вдруг навалилась тоска, давняя, от которой холодела душа. О ней не знал никто. Не в Ларисиных правилах жаловаться, да и не понимают люди чужую боль, сочувствуют, но разделить в полной мере не могут. И это, в общем-то, нормально. У каждого свой путь испытаний, никто за нас не переживет нашу беду.

С каким мучительным чувством она смотрит подчас на живой, яркий, звучный мир, полный многогранной прелести бытия, сознавая, что он лишен главного богатства — ее родителей. Уже семь лет минуло, как они погибли в автокатастрофе, в цветущем возрасте, пройдя лишь половину жизненной дороги. Невзирая на огромное потрясение, неутихающую боль, она выстояла, даже нашла силы продолжить начатый отцом бизнес. Но с приступами этой тоски, возникавшими всегда неожиданно, справлялась с трудом. И всегда в одиночку. Даже наедине с Денисом ей не хотелось касаться своей незаживающей раны. Она боялась услышать банальные слова утешения, которые, по ее мнению, лишь оскорбили бы память дорогих ее сердцу людей.

— Лариса Сергеевна! — голос Сопронова все же долетел до ее затуманенного сознания. — Вы так глубоко задумались. Неужели мы переборщили с нагрузкой? Так вы не стесняйтесь, выкладывайте напрямую. Постараемся перераспределить роли. И потом, как я уже говорил, школа будет платной, у преподавателей будет хорошая зарплата…

— Что? A-а, нет. Я о другом сейчас подумала, — выкрутилась Лариса. — Пока суд да дело, я имею в виду ремонт здания, может, занятия бизнес-школы организуем на базе наших муниципальных образовательных учреждений?

— Вот это я понимаю! — радостно воскликнул Сопронов, хлопнув широкой ладонью по столу. — Вот что значит молодой предприниматель! Без лишних слов к делу! Вот вам, господа, и выход из положения.

— Могу предложить в качестве такой базы нашу школу, — выступил с инициативой Понедельников и впервые прямо посмотрел в Ларисины глаза. — У нас и площадь позволяет, и месторасположение равноудаленное — в центре города. А если нам помогут еще и компьютерную технику обновить, то картина получается идеальная.

Раздался общий смех. Бахтыров крякнул и, качая головой, прокомментировал слова коллеги:

— Валерий Николаич вовремя подсуетился, ничего не скажешь. На таких условиях любой не откажется. Чтобы избежать лишних споров, может, проголосуем за наши кандидатуры? Лариса Сергеевна, я тоже предлагаю свою школу для проведения ваших занятий!

И вновь все зашумели. Мнения — шутливо-иронические, серьезные, скептические — по своему содержанию так далеко расходились, что совещание могло зайти в тупик. Сопронову ничего не оставалось, как поставить вопрос на голосование:

— Поскольку предложений больше ни от кого не поступало, то голосуем за двух кандидатов. Кто за МОУ № 5, прошу поднять руки!

На стороне Понедельникова оказалось абсолютное большинство, так что Бахтырову пришлось смириться с поражением и великодушно пожать руку своему товарищу.

После совещания Лариса стояла в фойе возле зеркала и никак не могла надеть новый меховой берет таким образом, чтобы получилось красиво. Чертыхаясь про себя, она сделала третью попытку, и опять неудачно.

— Что, не получается? — раздалось за ее спиной.

Она оглянулась. В распахнутом темно-сером пальто, из-под которого виднелось шелковое кашне в лилово-голубых разводах, Валерий выглядел очень элегантно и непривычно (все же облик мальчишки из школьного «далёка» был ей ближе).

— Уж не хочешь ли ты помочь? — с легкой иронией ответила она.

— С большим удовольствием, но, боюсь, нас могут не так понять, — скупо улыбнулся он.

— Как мы обедняем жизнь всякими условностями, — усмехнулась Лариса, делая последнюю попытку взгромоздить неподдающийся головной убор. — Уф! Кажется, неплохо вышло. Как считаешь?

— Во всех, голубушка, ты шляпах хороша, — снова улыбнулся Понедельников. — Нет, правда, тебе идет эта шляпка. Подчеркивает цвет глаз.

— Спасибо за комплимент! — рассмеялась Лариса, довольная больше удачной посадкой берета, нежели комплиментом одноклассника.

— Ты домой? — спросил Валерий будто бы невзначай, без особых интонаций в голосе, но во всей его позе сквозило ожидание.

— А ты? — последовал ее равнодушный вопрос.

Она надевала перчатки и не видела, как тень пробежала по его лицу.

— Иду на юбилей. Между прочим, в приглашении забронировано место для моей дамы. Не согласишься выступить в этой роли? — полушутя сказал он, а в карих глазах засветилась надежда.

— Ну что ты! Я сегодня не в форме. И в прямом, и в переносном смысле.

— А мне кажется, что наоборот. Потрясающе выглядишь. Видела бы ты себя со стороны во время совещания! Пламенный взор и зажигательная речь… Нет, я серьезно! Ты повела за собой даже Азарова, человека крайне занятого и осторожного. Даже ретроград Бахтыров кинулся во все тяжкие, чем крайне удивил не только окружающих, но и самого себя.

Разговаривая и смеясь, они вышли на улицу. В свете вечерних огней кружили снежинки. Стояла тихая, безветренная погода. Лариса, поддавшись настроению, игриво протянула ладонь, чтобы поймать медленно падающие хлопья. Она чувствовала неотрывный взгляд Валерия, но сама старалась не смотреть в его глаза. Ей не хотелось ранить его своим равнодушием.

— Ты так и не ответила, — напомнил он, слегка задыхаясь от волнения.

— Нет, Валера, я не пойду. Пригласи кого-нибудь еще, — она смягчила свой отказ виноватой улыбкой.

— Лучше одному, чем с кем-нибудь, — поскучнел он. — Ну тогда пока! Поеду. Но если вдруг передумаешь, буду только рад. Вот моя карточка с сотовым, звони!

Она проводила его взглядом и пошла на стоянку служебных машин, где припарковала свою «Тойоту». А в машине к ней пришло ощущение полного одиночества.

Почему не звонит Антон? Прошло четыре дня с той ночи. Она ждала его звонка каждую минуту! Если и отвлекалась ненадолго, уходя с головой в дела и заботы, то где-то в подсознании все равно маялась напрасным ожиданием. Что могло случиться? Куда он пропал? Неужели… Нет, нет! Это грех так думать о нем. Он на такое не способен. Просто бывают разные форс-мажорные обстоятельства. Например, срочно вызвали в штаб-квартиру их фирмы. Ведь на нем сейчас куча организационных дел по созданию филиала. Или что-нибудь с родителями. Или…

Она придумывала фантастические «форсмажорные обстоятельства», сама не веря в них. В первое время ей не приходила простая мысль, что при любых обстоятельствах современный человек, имея современные средства связи, может сообщить о своем местонахождении. Но постепенно те оправдания, которые она придумывала для любимого, теряли под собой почву, пока окончательно не испарились. А произошло это вчерашним днем, когда она случайно увидела его из окна своего автомобиля. Антон неторопливо вышел из ресторана и направился к черному «Вольво», что стоял неподалеку.

От судорожного волнения, охватившего ее стальным обручем, Лариса едва не сбила ковылявшую по пешеходному переходу старушку. Ей пришлось прижаться к обочине и выключить зажигание — дальнейшая езда была чревата последствиями. Четверть часа она пребывала в полной прострации, а потом схватила трубку мобильника и набрала его номер. Телефон оказался заблокированным.

Господи, зачем надо было выдерживать характер столько времени? Почему она не позвонила сразу? Наплевать на условности! Ну и пусть, что первая. Подумаешь, цаца! Кто больше любит, тот звонит первым. По крайней мере, уже давно все выяснила бы. Ведь эти муки полной неизвестности просто невыносимы. Она словно сгорает на медленном огне.

И все же в глубине души она надеялась. Вот прямо сейчас прозвучит мелодия из «Титаника», и его голос, самый любимый, самый прекрасный из всех, произнесет: «Это я. Прости, что до сих пор молчал. Понимаешь, случилось непредвиденное…»

Лариса глубоко вздохнула, покосилась на пассажирское сиденье, где хранила упорное молчание телефонная трубка, и завела двигатель.

Читальный зал школьной библиотеки, который им выделили для бизнес-школы, был уже заполнен, а ребята все шли и шли. Лариса волновалась, как на экзамене. Как пройдет первый день занятий?

Ей не хотелось превращать свои уроки в скучное преподавание экономических дисциплин. Все это ждет их в университете, еще успеют сломать зубы о «гранит наук». Нет, ее задача в другом — пробудить в их умах интерес к деловой карьере, к поиску своего места в современной цивилизации. Конечно же, без знакомства с основами экономики и бизнеса не обойтись, но преподнести их надо как можно оригинальнее, без нудного заучивания и формализма.

Накануне она тщательно готовилась: подбирала литературу, читала, выписывала, придумывала, даже произносила перед зеркалом вступительную речь. Но сейчас, сидя за импровизированной «кафедрой», которую соорудили из двух столов на небольшом возвышении, она с дрожью в холодных пальцах перебирала конспекты и пыталась вспомнить первую фразу своей речи.

Неожиданно в зал вошел Валерий Николаевич Понедельников. Он нес в руках стулья, за ним с такими же стульями вошли двое юношей.

— Вот сюда, ребята, — распорядился директор. — Ставьте здесь. Так, шесть человек уже могут поместиться. Сколько еще у нас неприкаянных? Раз, два, три… Еще пятеро? Сейчас поможем. Андрей, — обратился он к высокому парню с черными усиками над пухлой губой, — принеси еще стульев. Добрый вечер, Лариса Сергеевна!

Он пошел к ней, сохраняя на лице серьезное выражение, но глаза лучились счастливым светом.

— Ну как? — спросил он тихо, остановившись по другую сторону «кафедры». — Волнуешься?

— А ты откуда знаешь? — выдавила она жалкую улыбку.

— Знаю. Сам через это прошел. Ничего! Все у тебя будет хорошо. Вспомни свой доклад у Сопронова. Ну начнем?

Валерий Николаевич повернулся к аудитории, дождался полной тишины и заговорил официальным тоном — представил ребятам Ларису, а затем вкратце обрисовал радужные перспективы, которые ожидают их в связи с выбором данного направления. Несмотря на этот тон и дистанцию, которую он, как директор, умело держал, речь его была образной, вполне демократичной и впечатляющей. Лариса даже слегка позавидовала способностям бывшего одноклассника. Занятой своими переживаниями, ей было невдомек, что Валерий, как истинный педагог, выработал этот стиль не случайно. Здесь слились воедино и приобретенные знания, и опыт, и искра божья.

Но вот ее оставили наедине с сотней глаз, устремленных на нее с выжидающим интересом. Лариса вдруг осознала всю важность наступившего момента. Если смазать его сухой трафаретной фразой, то этот интерес потухнет, и завоевать его вновь будет ой как нелегко.

— Как меня зовут, вы уже знаете, а с вами я познакомлюсь по ходу дела и надеюсь, что лично с каждым, — начала она предательски звенящим голосом. — Сегодня мы отправимся с вами в путешествие. Насколько интересным оно покажется вам, будет зависеть не только от меня, но и от вас. Мне придется прочитать небольшой курс лекций, не обессудьте, без основ экономики нам просто не обойтись. Свои уроки я буду сопровождать примерами из жизни, из личной практики. Вас ждут деловые игры, тренинги, где вы будете в роли предпринимателей. Кроме того, мы пригласим для беседы успешных бизнесменов, которые поделятся своим опытом. Итак, с чего мы начнем наше путешествие? Может быть, с одного очень яркого примера? Как маленький мальчик из Америки мечтал…

Она рассказывала, постепенно успокаиваясь, все больше обретая уверенность и ту естественность, которая так необходима в общении с подростками.

В перерыве, когда большинство ребят вышли в коридор, Лариса попросила Андрея, который сидел ближе всех, разложить на столы карточки с условиями задачи. Его реакция ей не понравилась. Парень саркастически хмыкнул, после чего долго смотрел на стопку карточек, словно раздумывая, брать их в руки или отказаться, затем лениво поднялся и пошел по проходу, небрежно кидая листки на столы.

За последним столом сидела хорошенькая девушка в джинсовом костюме, с короткой стрижкой. Подойдя к ней, Андрей бросил на ее стол оставшиеся карточки и процедил:

— Кончай кумарить, Пелевина! Давай поработай!

К большому Ларисиному удивлению, Пелевина послушно встала и пошла с карточками по другому проходу. «Да, как много нам открытий чудных…» — подумала Лариса, уже заранее готовясь к непростым взаимоотношениям со своими учениками.

За двадцать минут до окончания урока ребята приступили к решению задачи, алгоритм которого Лариса пояснила в своей лекции. Про себя она облегченно вздохнула, отметив, с каким прилежанием те взялись за работу. В наступившей тишине раздавались шепот, шарканье подошв, скрип стульев. Первым с заданием справился Андрей. Без лишних слов он встал, положил тетрадь на Ларисин стол и, бросив: «До свиданья!» — ленивой походкой покинул аудиторию. Через минуту с готовым решением к кафедре подошла высокая блондинка с распущенными по плечам волосами. Ларису поразило в девушке следующее несоответствие: роскошные белокурые волосы, струящиеся по хрупким плечам, и чересчур серьезное, сосредоточенное на чем-то внутреннем, замкнутое лицо. На обложке ее тетради каллиграфическим почерком шла надпись: «Для решения экономических задач. Виноградовой Бэллы».

Хм, значит, Бэлла, подумала Лариса. Редкое имя! И не просто редкое, а какое-то летящее, пленительное, словно из волшебной сказки. Пришла же родителям идея — назвать девочку этим неземным именем…

Из задумчивого состояния ее вывел шум. Большинство учеников, закончив решение задачи, почти одновременно встали со своих мест и ринулись к Ларисиному столу, чтобы сдать тетради. Возле кафедры даже образовалась небольшая толкотня. Но Лариса не стала делать замечания, мудро решив, что в первый день — никаких нотаций. Ей пришла идея воспитывать дисциплинированность в учениках иным способом, например во время ролевых игр.

В опустевшей аудитории остались трое: Лариса, Пелевина и тощий юноша в просторной толстовке, которая лишь подчеркивала его худобу. Не выдержав, Лариса подошла к девушке, заглянула в ее тетрадь. Тетрадный лист вызывающе белел, не тронутый ни единым прикосновением пера.

— Ты не поняла условие задачи? — мягко спросила Лариса.

Пелевина молча кивнула, не поднимая головы.

— Ничего страшного. Иди домой, а в следующий раз я начну с объяснения этой задачи. Таким образом мы закрепим новый материал, а заодно и тебе станет все понятно. Договорились? До свиданья!

Лариса повернулась к юноше, но тот уже сдал свою тетрадь и пошел на выход. Догнав Пелевину, он тихо произнес:

— Ты че, Наташка, не могла у меня спросить? Я б махом накатал решение. Чего там решать? Фигня!

Они удалились, а Лариса еще с минуту стояла в задумчивости, затем подошла к своему столу, взяла тетрадь тощего юноши, что оказался Мотылевым Вадимом, для чего-то раскрыла ее и, заинтересованная, села на стул. Стремительными каракулями были испещрены две страницы. Вадим решил задачу тремя способами, подключив интуицию, логику и отличные знания по математике. «Молодец, — похвалила Лариса. — Из тебя будет толк. А вот в сердечных делах…»

— Лариса! — раздалось от порога.

В дверях стоял Валерий, в пальто, с портфелем в руке. У Ларисы упало сердце. Она уже пожалела о том, что согласилась на проведение занятий в его школе, но отступать было поздно.

Под их ногами поскрипывал снег — к вечеру ударил морозец. Ей было тепло в шубе и меховом берете, а вот он, похоже, мерз, но виду не показывал, а может, не замечал таких пустяков. Наслаждаясь ее близостью, ее духами и голосом, он пребывал в том состоянии, когда все вокруг, преломленное в кристалле сильных возвышенных чувств, кажется лучезарным и ликующим.

— Почти по Гоголю погода, — весело говорил Валерий. — Помнишь, в «Ночи перед рождеством»? «Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо… Морозило сильнее, чем с утра…»

— Нет, не помню. Этих слов не помню, а сюжет знаю. Про то, как Вакула-кузнец черевики для любимой доставал. Ведь так?

— Да, сюжет о любви, — внезапно загрустил Валерий и, помолчав, добавил: — О цене любви.

— Цена любви… Это что, намек на товарно-денежные отношения между кузнецом и его невестой? Дескать, ты мне сапожки, а я тебе нежность и ласку?

— Не все так просто. Да и по сюжету девушка ответила взаимностью еще до того, как получила царские башмаки. Дело в том, что Вакуле пришлось связаться с нечистой силой, чтобы исполнить желание возлюбленной. Вот такая цена любви.

— Ты хочешь сказать, непомерно высокая?

— Скорее выпадающая из шкалы тех ценностей, которыми мы готовы жертвовать во имя любви.

— Это ты про душу, которую нельзя продавать дьяволу ни под каким предлогом?

— Да. А вместе с ней совесть и честь.

— Ой, какой ты принципиальный в вопросах любви, — резюмировала Лариса.

— В твоей иронии так и слышится — принципиальный дурак, — улыбнулся он.

— Ну это ты зря. Что касается совести и чести — только циник будет оспаривать обратное или упомянутый тобой дурак. Даже любовь не вправе требовать от человека бессовестных поступков.

— Я рад, что мы пришли к консенсусу.

— Если продолжить эту волнующую тему, то сегодня я наблюдала сценки из школьной жизни, которые наглядно проиллюстрировали нашу теорию.

— Когда ты успела? Мне показалось, что от волнения ты себя не помнила.

— Я сумела взять себя в руки. В конце концов, мне не пятнадцать лет, чтобы терять самообладание под взглядами себе подобных.

— Ой, не зарекайся! Современные детишки способны на многое. Ну и что за наглядные сценки ты наблюдала?

— Скажи, а кто этот Андрей?

— Андрей? Портнов?

— Который таскал стулья.

— A-а, так все-таки Портнов. Среди своих он проходит под псевдонимом Портос.

— Боже, как романтично!

— А тебе не показалось, что кличка в самое «яблочко»?

— В смысле его манер? Этакий разочарованный циник, знающий цену себе и женщинам?

— Что-то в этом роде. Как быстро ты его раскусила! В тебе погиб профессиональный психолог.

— Валера, не надо быть психологом, чтобы увидеть очевидное. Мне кажется, что несчастная Пелевина просто растворилась в нем. Она и в экономику-то подалась из-за него и готова унижаться ради одного его взгляда.

— И она не одна такая.

— А ведь ее любит такой славный парнишка, умный и добрый. Вадим Мотылев. Можно сказать, она проходит мимо своего счастья.

— Такое в жизни сплошь и рядом, — сдержанно ответил Валерий.

«Господи, ну что за дура! — спохватилась Лариса. — Мне ли об этом говорить? Чья бы корова мычала…»

Они не заметили, как подошли к Ларисиному дому. Пока она рылась в сумочке в поиске ключей, Валерий молча ждал. Эта двусмысленная пауза длилась бесконечно долго. Она даже хотела было пригласить его на чай, разумеется из деликатности, но, когда вынула эти проклятые ключи из сумки и собралась произнести приготовленную фразу, он опередил ее:

— Ну вот, теперь я спокоен за тебя. А то время позднее, мало ли… До свиданья!

— До свиданья, — пролепетала она, машинально открывая кодовый замок на двери подъезда.

День не задался с самого начала. Утром нагрянула пожарная инспекция — придирались к мелочам, вывели из терпения даже Синару, наконец составили акт, в котором главным замечанием было «отсутствие основных средств пожарной безопасности» и «наличие на окне бухгалтерии несъемной решетки». Почему-то огнетушитель, висевший на видном месте, дотошные инспектора во внимание не приняли.

Не успели прийти в себя после ухода пожарных, как позвонили из СЭС с требованием предъявить документы на большую партию товара, проданную супермаркету в августе этого года. «К нам поступили массовые жалобы от покупателей, — заявила заместитель главного врача. — Мы уже работаем с магазином, но они ссылаются на поставщиков. Документы нужны немедленно». И хотя документы были в полном порядке, но так или иначе придется доказывать свою невиновность. Лариса отправила помощницу в СЭС, заранее предчувствуя длительную и выматывающую волокиту по этому делу, а сама поехала на склад, чтобы дать все необходимые распоряжения. «Если захотят, то нарушения все равно найдут, — размышляла она. — И все же надо сделать все, что в наших силах».

Апофеозом всех напастей стала случайная встреча с Денисом, впрочем, в ее неожиданности Лариса потом засомневалась.

По обыкновению, она сидела в своем любимом кафе и обедала. Из-за утренней нервотрепки аппетит пропал, но она продолжала жевать отбивную, не ощущая ее вкуса. В дверях появился Денис, окинул зал беглым взглядом и, заметив бывшую невесту, сделал удивленное лицо. Поколебавшись, подошел, поздоровался, попросил разрешения присесть. Она кивнула, закрыв рот салфеткой, почувствовав на щеках горячий румянец.

Вышколенная официантка не заставила себя ждать. Пока Денис делал заказ, Лариса успела преодолеть ненужное смущение.

— Как поживаешь? — спросил он, когда они остались вдвоем.

В непринужденном тоне, каким был задан вопрос, проскальзывали искусственные нотки. Но и Ларисе нелегко давалась простота в общении с экс-женихом. Натянуто улыбаясь, она ответила, что у нее все хорошо. А затем заикнулась о своих неприятностях. И зачем она эта сделала? Видно, так приперло, что острая потребность пожаловаться — все равно кому — быстро нашла свой выход. Денис задумался, машинально постукивая вилкой по столу, вдруг его лицо просветлело, и он деловито предложил свои услуги:

— Вот что сделаем. В этой конторе, на областном уровне, у меня есть крючок. Причем неслабый. Я кое-что сделал для них в прошлом году, так что имею право обратиться с просьбой. Думаю, помогут. Ты составь подробную справку, лучше с копией документов, а остальное предоставь мне. Ничего, все решаемо в этом мире. Были бы связи.

Они расстались вполне дружески. С его стороны — никаких поползновений, никаких намеков на возврат к прошлому. Это и подкупило ее. Она поверила в его бескорыстие. Существует же корпоративная солидарность, в конце концов. Ведь он тоже из торгового племени. Понимает, чем может грозить санитарная проверка, тем более целенаправленная и пристрастная.

А вечером, рассеянно наблюдая за игрой актеров в очередном сериале, она поймала себя на нехорошей мысли: неужели все это подстроено? А если именно Денис науськал на нее СЭС, чтобы потом изобразить из себя великодушного избавителя и заслужить тем самым ее благодарность? А уж в чем она выразится, эта благодарность, не столь важно. Главное — лед тронется, потом найдутся новые причины для совместных дел, а значит, появится повод для сближения. Да-а. Она всегда восхищалась его умом, прозорливым, изощренным.

Теперь Лариса не сомневалась в своей догадке. Но расценивать его поступок как подлость не спешила. Чего не сделаешь ради того, чтобы вернуть любимого человека? Он по-прежнему любит ее, он измучен любовью, потому не ведает, что творит.

Поняв, что выгораживает Дениса, она тяжело вздохнула. Ее жалость — настоящий крест, под тяжестью которого она когда-нибудь сломается, уступит, простит. И все начнется сначала. Беспросветные вечера, унылые праздники, непонятные усмешки и холодность Зинаиды Романовны, тягучая вереница будней. О господи! Только не это! Нет, нет, нет!

Будь что будет! Она не поддастся на его уловку. Пусть устраивают проверку, составляют акты, штрафуют. Пусть! Если это возместит его душевные издержки, связанные с их расставанием, то она не возражает. Ведь душевные раны не измерить никакими деньгами.

Ей вспомнился недавний разговор с Понедельниковым. Как бы в продолжение этого разговора она подумала: «Вот, Валера, и цена любви. В жизни все не так, как в теории. Кто-то цепко держится за свои принципы, боясь укоров совести, боясь замарать честь, а то и просто уронить честь мундира. Хорошо это или плохо? Наверное, хорошо. Но достигает ли он при этом счастья? Не теряет ли самое главное, чем живет сердце, — любовь? А другие ради нее совершают неприглядные поступки, идут на сделку с совестью. Но подлостью и деньгами счастья не купишь. Вот ведь какая штука! Так где же она, золотая середина? Где истина?»

Учащиеся бизнес-школы трудились над самостоятельной работой, а Лариса отдыхала после лекции, в которую вложила все свои интеллектуальные и артистические способности. Расслабленно сложив на столе руки, она скользила взглядом по аудитории, задерживаясь на интересных лицах, обладатели которых наверняка были незаурядными личностями.

Вот Вадим Мотылев. Худ и бледен — в чем душа держится? А она у него светлая, большая, нежная. Про ум и говорить нечего. Этого парня ждет большое будущее. Будет ли в нем счастье? Хочется верить, что будет. И пускай не с Наташей Пелевиной. Редко кому везет в первой любви. Ничего. Несмотря на внешнюю субтильность, он выдержит удар судьбы. Сколько их еще, этих ударов? Если от каждого падать и слезы лить, не стоит и жить.

Кому предназначались эти слова? Кого она хотела убедить? Себя?

Скорее всего. Ведь Мотылев ее мыслей не слышал. Ей тоже не повезло с первой любовью. В юности сама избегала ее, а теперь любовь от нее бежит сломя голову. Антон так и не появился. Даже не позвонил. Все сроки прошли. Если бы не памятный эпизод, когда она увидела его, живого и невредимого, неторопливо идущего к своему автомобилю, то в запасе оставался бы последний аргумент в его пользу — внезапная командировка по очень важному делу. Да и тот шит белыми нитками.

Что у нее за манера — оправдывать всех и вся? Люди поступают гадко, нечестно, подло, а она только и делает, что выискивает какие-то немыслимые мотивы, оправдывающие их недостойное поведение. Почему бы не признаться себе в том, что все кончено, что Антон не придет и не позвонит. Никогда. Он разочарован. Она не нужна ему. Кругом столько юных прелестниц, готовых подарить ему свою невинность просто так, за одну ночь любви. Ведь его бешеная харизма просто валит с ног. Ни одна не устоит перед его обаянием. А то, что он не сообщил ей о своем охлаждении, не попросил прощения… Впрочем, и это можно понять. Он же не отъявленный негодяй. Ему больно выслушивать бабий вздор наподобие «я все отдала тебе, а ты…» или того хуже — «ведь ночью ты клялся в любви, какой же ты подонок!» Нет, до подобных сцен она никогда не опустится. Надо пережить и это. Она сильная. Выдержит.

Теперь Ларисин взгляд остановился на Виноградовой. Кто она, эта девочка с летящим именем Бэлла? Что творится в ее красивой головке? Не одними же формулами и правилами она забита. Хотя, если судить по строгому взгляду, прямой спине и неотрывному вниманию, с каким она слушает лекцию, сложно представить ее кокетничающей, допустим, с тем же Портновым.

Портнов — Портос! Надо же. Живут герои Дюма, не умирают и в двадцать первом веке. Кстати, ему пошел бы мушкетерский наряд. Особенно шляпа с пером и белоснежный кружевной воротник. Кого он ей напоминает? Неужели Антона? Да, что-то есть похожее и в осанке, и в привычке щурить глаза. Но не внешнее сходство заставляет ее волноваться, а общее в характерах, в складе ума. И в первую очередь врожденная надменность в манере говорить, которая, как ни странно, не отталкивает, а завораживает. Напыщенность глупца уродлива и смешна, но гордость изысканного ума естественна, а потому простительна. Кажется, она снова пытается превратить недостатки Антона в достоинства. А как же ее раненое женское самолюбие? Куда делась гордость?

— Лариса Сергеевна, — услышала она нахальный голос Портнова, — можно идти? Я все сделал.

— Нет-нет! — Лариса вскочила с места, тряхнула головой, как бы прогоняя посторонние мысли. — У нас еще тридцать минут. Продолжим занятие. Ребята, прошу сдать ваши тетради! Приступим к подготовке ролевой игры. Играть будем в следующий раз, а сегодня распределим роли и познакомимся со сценарием.

— Ха! Прям Голливуд какой-то! — хохотнул сосед Портнова, толстый очкарик в строгом костюме.

— Не говори, Димон! — подхватил Портнов. — Ща ты получишь роль героя-любовника, а Пелевина, к примеру, будет голосом из массовки: «Долой продажные профсоюзы! Хватит нас кормить обещаниями и просроченными чипсами! Ура!»

Многим его шутка показалась остроумной. Ее подхватили, придумывая друг для друга новые «роли», а кое-кто даже пытался изображать своих героев, строя смешные рожицы и отчаянно жестикулируя.

— Ну хватит! — крикнула Лариса. — Повеселились, а теперь к делу. Предлагаю разделиться на три команды. Здесь как раз три ряда, так что не будем тратить времени. Итак, мы имеем три компании. Президентами компаний я назначаю Портнова Андрея, Бэллу Виноградову и Максима Криченко. Под руководством ваших президентов выберите прямо сейчас финансового директора, главного бухгалтера, директоров по производству, маркетингу, сбыту и снабжению. Вот вам карточки со сценарием. Суть игры состоит в погружении участников в конкретную экономическую ситуацию, которую переживает в данный момент каждая из компаний. Вы вникаете в ситуацию, а затем ищете наиболее эффективный путь для достижения главной цели — получения максимальной прибыли. Все понятно?

— Более-менее, — серьезно ответил Портнов, озадаченный свалившейся на него ответственностью.

— У нас конкуренция? То есть мы соревнуемся? — деловито уточнила Виноградова.

— Да, разумеется. Победителей ждет приз.

— И красная ковровая дорожка? — не преминул сострить Дмитрий Шейнин, тот самый Димон, которого Портнов «назначил» героем-любовником.

— Если без нее не мыслите своего триумфа, то принесу из дома красный коврик. На нем спит мой кот Пушок. Но если почистить, то вполне сойдет за дорожку.

Так, со смехом, в хорошем расположении духа ребята приступили к игре. Лариса перевела дыхание, снова уселась на стул и тоже погрузилась, но в отличие от учеников не в придуманную, а реальную ситуацию, в которой, по ее мнению, ей принадлежала роль «неудачницы и наивной дуры».

О смерти Валентины она узнала из газетного некролога. Сердце сдавило жалостью. И прежде всего подумалось об Алексее Ивановиче — каково ему сейчас в опустевшей квартире?

В день похорон Лариса не находила себе места: все валилось из рук. Причину этого томительного, тревожного состояния она знала, и ее настораживала такая сверхчувствительность к чужой трагедии. Ей даже пришла в голову мистическая мысль: не связана ли она с семьей Азаровых роковыми невидимыми нитями, которые рано или поздно превратятся в брачные узы и соединят ее с Денисом навсегда?

В двенадцать часов, отбросив всякую мистику как бред сивой кобылы, она выскочила из офиса и поехала в траурный зал при Центральной городской больнице. По пути остановилась возле цветочного магазина, чтобы купить букет белых хризантем.

Вначале она намеревалась остаться незамеченной. «Положу цветы, постою в сторонке и уеду, — решила она. — Кто я для них? Всего лишь несостоявшаяся невестка. У нас и знакомство-то шапочное — за все время перекинулись несколькими фразами. Там без меня народу будет достаточно». Но вышло иначе. Огромная толпа, сдержанно гудя, стояла снаружи, а в зале прощания, рядом с покойной, находились самые близкие. Лариса, робко войдя в зал, остановилась, не решаясь подойти к гробу, украшенному большим количеством венков и живых цветов.

Рядом с Алексеем Ивановичем сидели несколько человек. Никого из них Лариса не знала. «Наверное, родственники, — мелькнуло в голове. — А Дениса нет. Ах, что же он делает?» Азаров-старший поднял голову, увидел Ларису, и улыбка, вернее, тень ее, тронула сухие губы. Лариса кивнула, по-прежнему не решаясь подойти.

— Ларочка, что же вы там? — тихим, невыразительным голосом спросил он. — Идите сюда. Вот место свободное. Присядьте.

Какой-то мужчина, с азаровскими фамильными чертами на лице с высоким лбом, засуетился, пододвигая свободный стул поближе к Алексею Ивановичу, а затем усадил Ларису с такой осторожностью, словно она была не молодой цветущей женщиной, а немощной старухой. Ощущая неловкость из-за незаслуженного почета, оказываемого ей, Лариса молчала, не зная, что говорить вдовцу. Любое слово может оскорбить чувства близких покойного, если оно неискренне, наспех и не вовремя произнесено. Уж лучше молчать.

Суеверный страх мешал Ларисе посмотреть на лицо Валентины. Но она все же заставила себя сделать это. Поразительно, все страхи тут же рассеялись. Перед ней было чистое, умиротворенное, иссушенное болезнью лицо мученицы, прекрасной в своем вечном сне.

Перед траурным митингом в зал начали входить люди. Воспользовавшись моментом, Лариса пошла на выход, чтобы уехать. Но что-то остановило ее. Оглянувшись, она встретилась с глазами Алексея Ивановича. В них читалась мольба. О чем, она не понимала. О помощи? Но как она могла помочь? Она не знает таких слов, что могли бы утешить его. Банальности ему не нужны. Но ведь что-то ему необходимо. Его глаза кричали и просили об этом. Поддавшись внезапному порыву, Лариса вернулась, подошла к Алексею Ивановичу вплотную, встала так, чтобы ее лица никто, кроме него, не видел, и взяла в свои ладони его руки. Легонько сжала, а затем заглянула в больные от горя глаза и прошептала: «Держитесь, я прошу вас!»

Уже в «Тойоте», возвращаясь в офис, она почувствовала сильный озноб. Нервы напряглись до того предела, когда требовалась срочная релаксация, иначе не миновать истерики или жесточайшей мигрени. Бросив взгляд вправо, увидела фасад «Желтого тюльпана». «Хм, от судьбы не уйдешь, — горько усмехнулась Лариса. — Придется до конца испить чашу разочарования в любви, а заодно и во всей моей бестолковой жизни».

Припарковав автомобиль на платной стоянке, она вошла в ресторан и вновь окунулась в знакомые запахи, в ту чудесную атмосферу, что околдовала их с Антоном тем незабываемым вечером.

Их столик пустовал. Она села на «свое» место и заказала рюмку «Хеннесси». Официантка, другая, не та, что обслуживала их в тот раз, предложила фирменное блюдо: «Салат Ацтека» — листья салата с обжаренным беконом, кедровыми орехами и пармезаном. Молча кивнув, Лариса отпустила официантку, затем с грустью посмотрела в зал. Освещенный дневным светом, он многое терял. Где очарование вечерних теней, хранящих свою тайну, где тот переливчатый блеск хрустальных бокалов, что бывает лишь от зажженных светильников? А мерцание огней в темном окне! Нет, что ни говори, у ночной жизни свой неповторимый шарм — она приманивает влюбленных сказочными декорациями, сдвинутыми, перевернутыми пространствами, колдовской игрой тени и света, обещанием чуда. Кто мы, как не бабочки, летящие на свет призрачного счастья?

Перед ней поставили заказанное блюдо и коньяк. Задержав дыхание, она выпила его залпом, как водку, и приступила к еде. Непривычный вкус салата ненадолго отвлек ее от грустных мыслей.

«Хороший салатик — клевать можно», — посмеивалась она про себя, уже чувствуя действие спиртного, и улыбнулась проходившей мимо официантке. Та по-своему истолковала Ларисину улыбку, подошла и спросила, не добавить ли еще коньяку? «Пропадать, так с музыкой», — решила Лариса и заказала бутылку полусухой малаги «Нобле», фрукты и кофе.

После второго бокала вина она достала из сумочки сотовый телефон, положила его на стол и, подперев подбородок ладонями, долго смотрела на этот серебристый кусочек пластмассы. Коротко выдохнув, как спортсмен перед стартом, быстро набрала номер и нажала кнопку вызова. После третьего гудка прозвучало: «Слушаю», и она будто с обрыва бросилась: «Антон, это я. Если можешь, приходи в наш ресторан. Я тебя жду».

Отключив трубку и машинально прижав ее к губам, долго сидела в оцепенении. Но вот до ее сознания дошло, что скоро появится тот, ради кого она пошла на такое унижение, а вид у нее, скорее всего, не презентабельный. Схватив сумочку, ринулась в дамскую комнату, где яростно подкрашивалась, пудрилась и поправляла прическу. Впопыхах опрокинула на левое запястье флакончик дорогущих духов, вылив половину на пол, пулей выскочила в фойе. Там еще раз оглядела себя в огромном зеркале, нашла, что выглядит очень даже неплохо и, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать, степенно шагнула в зал. Антона там не было. Она села за стол, наполнила бокал и только поднесла его к губам, как услышала за спиной любимый баритон:

— Лара, красивые женщины в одиночку не пьют.

— Это комплимент или нравоучение? — спросила она и обернулась.

Он стоял с букетом орхидей, как всегда неотразимый, в темном костюме и голубой рубашке. Синие глаза вкупе с рубашкой составляли головокружительный ансамбль. У Ларисы и впрямь закружилась голова, хотя испанское вино тоже внесло свою лепту в ее физическое состояние.

— Я бы сказал: совет красивой женщине, — с улыбкой ответил он и сел за стол. — Это тебе.

Она потянулась за букетом, а он ловко ухватил ее за пальцы, склонился и приник губами к узкой ладони. Будь они наедине друг с другом, она провела бы свободной рукой по его густой шевелюре, шепча какую-нибудь милую чепуху, а потом…

Что было бы потом, она не успела придумать — примчалась официантка и предложила меню. Антон перечислял закуски, а Лариса с упоением слушала музыку его голоса, не вникая в смысл слов. Наконец их оставили одних.

Лариса скрыла радостный вздох облегчения. Теперь все по порядку. Сначала она вдоволь насладится созерцанием его бездонных глаз. Просто будет сидеть и молча смотреть в эти озера, пить их освежающую влагу, купаться в них, тонуть и снова жадно пить, без конца, без насыщения. Потом они будут говорить. Все равно о чем, главное — слышать его голос, видеть движение любимых губ. Затем…

— О чем ты так сосредоточенно думаешь? — спросил он, закуривая.

О, эта его неподражаемая манера надменно щуриться во время курения! Где он научился ей? Нет-нет, она знает — это генетически заложенная черта. Она так естественна, так гармонично вписывается в его облик! Боже, быть не может. Как она любит его! Наверное, это грех — так любить мужчину, вернее, обожествлять. Ведь сказано: не сотвори себе кумира. А он и в самом деле ее кумир, ее идол.

— Ларочка, очнись! — ласково, как ребенку, сказал он.

— А? Что ты сказал?

— У тебя что-то стряслось? Какие-нибудь неприятности?

— Нет, с чего ты взял? У меня все хорошо. А ты куда-то уезжал?

— Да, пришлось поездить. Дважды был в Москве. Согласовывал проектную документацию, закупал оборудование, короче, дел выше крыши.

— Да. Я понимаю.

— Ты уж извини, пожалуйста. Я порядочная свинья…

— Нет-нет, не говори так. Я все понимаю. У меня самой сейчас запарка с документацией. Кому как не мне знать все заморочки бизнеса…

— И все же прости, ладно?

Он заглянул в ее глаза, нет, в самую душу своими синими озерами, и она простила. Все обиды, лежавшие где-то глубоко, на самом дне, растворились в этой искрящейся синеве. Но надо взять себя в руки, одернула она себя. Если она растечется под его взглядами, превратится в нечто аморфное, то он быстро потеряет к ней интерес.

— Антон, ты только не отказывай сразу. У меня к тебе необычная просьба. Я знаю, как ты занят, но все же выслушай и прикинь, не найдется ли у тебя пары часов для меня.

— Что-то вступление слишком затянулось, — усмехнулся он. — Давай не томи. Что у тебя случилось?

— Да не у меня. То есть не у меня лично. Понимаешь, в городе организовали для ребят бизнес-школу. Я ее директор и соучредитель, а заодно веду занятия. Так вот, нам нужен яркий пример успешного предпринимателя. Ну я и подумала… Короче, ты не можешь прийти к нам на часик, рассказать о своем пути…

— Ха-ха-ха! О своем тернистом пути к звездам, славе и деньгам!

— А почему ты смеешься? Что тут особенного? Неужели нам нечем поделиться с подростками, нечего сказать им, мечтающим посвятить себя своему делу?

— Как ты себе это представляешь? Ты предлагаешь слукавить, обойти подводные камни бизнеса, а напоказ выставить только хорошие отметки в школе и университете, затем пришедшее в голову ноу-хау, составление по нему распрекрасного бизнес-плана — и вот она, вожделенная прибыль, течет рекой, успевай подставлять карманы. Так?

— Но…

— Милая моя девочка, ты сама не первый год в этой клоаке. Неужели тебе не приходилось биться головой о стены чиновничьего произвола, давать взятки, уходить от налогов, скрывать доходы и прочая, и прочая, и прочая?

— Приходилось, но в разумных пределах.

— Так ведь и бизнес у тебя, как ты говоришь, «в разумных пределах». А каково, например, нашей фирме, имеющей «дочек» по всей России?

— Ну, допустим, ты прав, о подводных камнях распространяться мы не вправе по моральным понятиям, но в идеале-то, как должен по идее произрастать бизнес, можно рассказать?

— Думаю, что это будет скука смертная, а не «яркий пример». И потом, ты уверена, что наши продвинутые дети не зададут нам каверзных вопросов, к примеру сколько мы заплатили, чтобы войти в рынок и стать его полноправными членами?

— А ты боишься таких вопросов?

— Я ничего не боюсь. Но растлевать молодую поросль «советами» бывалого дельца тоже не собираюсь. А переливать из пустого в порожнее про «основы бизнеса» мне совсем не в кайф. Прости, но с этим справится любой преподаватель по экономике.

— Какой ты, оказывается, принципиальный, — улыбнулась Лариса, в душе слегка уязвленная его отповедью.

— Вот ты и обиделась. Давай лучше выпьем за… Черт, за что же нам выпить? За процветание твоей школы?

— Издеваешься?

— Ничуть. Пусть детишки учатся всяческим основам, не подозревая до поры до времени о всех мерзостях взрослой жизни. Ничего, придет и их очередь, еще успеют накувыркаться в своем бизнесе. Ты знаешь, Лара, чем дальше в лес, тем больше убеждаюсь в правоте одного постулата — каждый учится только на своих ошибках. Согласна?

— Вообще-то, да.

— Ну что ты надулась как мышонок на крупу? Да приду я в твою школу! Прямо на той неделе и приду. По каким дням у вас занятия?

— Понедельник, среда, пятница.

— Так. В понедельник у меня совещание с подчиненными. Штат наконец набрали. Теперь пойдут притирка, состыковка и отладка функций, взаимосвязей и тому подобное. Чувствую, что нахлебаюсь с ними по самое не могу. А что у нас в среду? — Антон задумался, наморщив лоб. — Обычная рутина, ничего экстренного. С утра до обеда в офисе, потом с бухгалтером съездим в банк… Короче, часам к четырем я свободен.

— Вот и замечательно, — обрадовалась Лариса. — В пять часов добро пожаловать к нам. Будем с нетерпением ждать.

Он лукаво улыбнулся, понимая, что «с нетерпением» будет ждать один человек — она сама. Лариса смутилась, подняла бокал и осушила его залпом.

— По-моему, тебе надо остановиться. Алкоголь вреден для женского организма. Что бы там ни писали в рекламных статьях, — мягко предупредил он.

— Ой, я, кажется, пьяная, — пробормотала Лариса и беспомощно уставилась на Антона.

— А я что говорю! А ну-ка, закусывай зеленью и мясом. Живей!

Она, как детсадовский малыш под присмотром воспитателя, послушно ела, а он заботливо ухаживал за ней, уговаривая и хваля за усердие.

Лариса проснулась от невнятного шума за окном. Это на карниз прилетели синицы. Они клевали хлебные крошки, дружно стуча клювами и звонко попискивая. От их возни она и проснулась.

Антон уже уехал. В восемь утра она проводила его, а сама снова завалилась в кровать и, уставшая от бессонной ночи, крепко уснула.

Эта ночь была другой, не похожей на первую. Без лихорадочного нетерпения, бестолковых признаний и воспоминаний юности, без всего суетного и ненужного, что уводит от истинного сексуального наслаждения. Но без сердечного томления плотские утехи пусты и безвкусны, как переросший плод. Впервые в жизни Лариса испытала полную гармонию любви. Тело и душа, соединившись в одно целое, в сплав возвышенных чувств, желаний разума и плоти одновременно, достигли вершины блаженства. И не было скрытых упреков, недомолвок, разочарования. Она отдалась любви всем существом, каждой клеткой своего молодого сильного тела.

В этот раз Антон продемонстрировал настоящее искусство любовной игры. И ей не показалось это пошлым или надуманным. Его чуткий ум не позволил телу ни одной оплошности. Так опытный канатоходец, умело балансируя, не допускает срывов и падения.

Лариса сладко потянулась, выгнув упругое тело, повернулась на бок, дотронулась пальцами до вмятины на соседней подушке, хранившей след его головы и пряный аромат его парфюма. Неужели она счастлива? Да-да, она, Лариса Хомутова, вечная школьница, убегающая от своей любви. Кончилось детство. Любовь настигла ее, взяла в плен, унесла в волшебный мир звезд, в млечный поток небесных светил. Она ощущала себя равной этим светилам, ибо теперь была готова дарить свет и тепло всем страждущим на земле — такой щедрой сделала ее любовь.

Дарить тепло всем страждущим? Красивая фигура речи, ничего не скажешь. А как же быть с суровой реальностью?

Она вдруг вспомнила траурный зал, печальный взгляд Алексея Ивановича, его слабую улыбку одними уголками бледных губ. Убитый горем, он еще и подбадривал ее, оробевшую среди незнакомых людей. Господи, какая же она эгоистка!

Счастливая нега, в которой она так безмятежно купалась, в один миг исчезла. Постель показалась ей неуютной и жесткой, отдавившей все бока. Она встала, накинула халат, посмотрела на свое отражение в зеркале шкафа. Странно, но этим утром она не понравилась себе — какая-то опухшая, с тяжелым, как у бульдога, взглядом.

В другой момент подобное сравнение ее насмешило бы — она часто подсмеивалась над собой, — но сейчас было не до того. Скользнув взглядом по настенным часам, Лариса заторопилась. Бегом в ванную, оттуда на кухню — чашка растворимого кофе, бутерброд с сыром, и она уже возле платяного шкафа. Кажется, где-то тут висел черный костюм. Да, вот он. Давно вышел из моды, но это неважно. Пять минут на одевание и скромный макияж… Уф, готово! Если не тормозить, то через пятнадцать минут она будет на месте.

Четверти часа ей, конечно же, не хватило. На центральной улице не обошлось без пробки. Лариса нервничала, постукивая ладонью по кожаной оплетке руля и успокаивая себя тем, что точного времени, когда Алексей Иванович с родственниками приедут на кладбище, она все равно не знает. Авось успеет.

Возле кладбища работал цветочный киоск. Купив две вишневые розы, Лариса вошла в чугунные ворота кладбищенской ограды, пересекла площадь, на одном краю которой стояла нарядная церковка — сусальное золото маковок в сочетании с голубыми стенами, — и оказалась на главной аллее. Растущие по ее обочинам кусты вереска, припорошенные снегом, выглядели очень торжественно. «Как часовые, — пришло ей в голову невольное сравнение. — Охраняют здешний покой». Пройдя до конца аллеи, Лариса огляделась. Вокруг ни души. Только теперь она услышала особую тишину этого места. Где-то далеко каркало воронье да ветер посвистывал, качая голые верхушки берез. Она перевела дух и, свернув на боковую дорожку, зашагала дальше. Справа, возле одной из могил, Лариса заметила группу людей. Прибавив шаг, направилась в ту сторону. Первым она узнала мужчину, который накануне бережно усаживал ее на стул. Без шапки, в расстегнутой дубленке, он стоял чуть поодаль от остальных и сосредоточенно курил. Скрип снега под Ларисиными сапожками заставил его поднять глаза. Открытое симпатичное лицо, очень напоминающее ей лицо Алексея Ивановича, просветлело — очевидно, мужчина узнал ее. Отступив в сторону, он тихонько произнес: «Проходите смелее. Он вчера спрашивал о вас. А вы, должно быть, на работу вернулись?» Кивнув, она прошла мимо, чувствуя его пристальный взгляд и горячее дыхание с густым запахом табака и водки.

Она остановилась за спиной полной женщины в длинной норковой шубе и поискала глазами Дениса. С уже привычной досадой поняла — его здесь нет, и больше не думала о нем.

Высокую фигуру Алексея Ивановича было видно со спины. Он стоял неподвижно, склонив непокрытую голову. Слабый ветер трепал на его затылке небольшой хохолок, и почему-то эта деталь ассоциировалась у Ларисы с непоправимой бедой.

Потерявшая спутника жизни женщина, несмотря на внешнюю слабость, в сто раз выносливее любого вдовца. Внезапно овдовев, мужчина один на один остается с опустевшим, утратившим домашнее тепло миром. Раньше, ведомый по жизни любящей женой, он не замечал своей зависимости от умелых, все успевающих женских рук, от вовремя сказанного сердечного слова, от всей благотворной атмосферы домашнего очага. Лишаясь этой атмосферы, он, как осиротевший ребенок, становится беззащитен и слаб. И никакая поддержка со стороны близких и друзей не заменит ему любовь и заботу ушедшей навсегда подруги.

Женщина в норке дотронулась до плеча Алексея Ивановича, негромко сказала: «Давайте помянем Валечку. У нас с собой мясной пирог и водка. Вера, — обратилась она к своей соседке в лисьей шапке, — давай сюда сумку, ставь на столик. Гриша, ты где? Открывай бутылки!» Ларисин знакомый в распахнутой дубленке, оказавшийся Гришей, протиснулся к столику, по-хозяйски приступил к своим обязанностям.

Лариса отошла в сторонку, все еще не решаясь приблизиться к могиле. Там по-прежнему — отдельно от всех, с поникшей головой — стоял Алексей Иванович. А в руках мужчин и женщин уже появились пластмассовые стаканчики с водкой. Григорий, орлиным взором окинув толпу, заметил обойденную вниманием Ларису. Наполнив стакан до середины и прихватив бумажной салфеткой изрядный кусок пирога, он подошел к ней со словами: «Что же вы как не родная? Давайте, давайте, не брезгуйте русским обычаем. Помянем нашу дорогую Валюшу, царствие ей небесное!» Ларисе пришлось выпить водку, так как он стоял рядом и настойчиво приговаривал, дескать, оставлять поминальную водку — большой грех. Задохнувшись, ощущая жгучий напиток всем нутром, она послушно открыла рот, чтобы откусить пирог, заботливо поднесенный Григорием. «Ну вот, молодчина! — воскликнул он. — Держите пирог-то. Его тоже весь, без остатка надо съесть. Так положено». А в ее слегка захмелевшей голове пронеслось: «Придется вызывать Викторию. Пусть едет на такси и забирает меня вместе с машиной».

Она все же отнесла свои розы на могильный холмик, от подножия до верхушки усыпанный живыми цветами. А когда повернулась, чтобы уйти, натолкнулась на Алексея Ивановича. «Ларочка, вы только не пропадайте, — едва слышно попросил он, почти прошептал, все с той же мольбой в тоскующих глазах. — Звоните. Хотя бы иногда». Она лишь кивнула, с неловкостью в душе замечая устремленные на них любопытные взгляды.

Следующим утром, не заезжая в офис, Лариса направилась в СЭС.

К заместителю главврача Мокиной уже сидела очередь. Ничего не оставалось, как сесть рядом с остальными и приготовиться к томительному ожиданию. Через час Лариса вошла в кабинет и поздоровалась с чиновницей от санитарии.

За внушительным столом восседала маленькая женщина неопределенного возраста, чем-то напоминающая птицу. Сходство это усугубляли острый с горбинкой нос и длинные нарощенные ногти, покрытые молочного цвета лаком. Смерив Ларису холодным взглядом, Мокина кивнула на кресло, что означало, видимо, предложение присесть. Лариса сильно волновалась, поэтому не стала усложнять свою речь. С ходу она выложила причину визита:

— Алла Терентьевна, я полагаю, что претензии со стороны СЭС необоснованны. Документы у нас в порядке, просроченных продуктов мы не закупали и не продавали, а за качество пусть отвечает завод-изготовитель. Наша фирма поставляет только гостовские, сертифицированные товары. Никаких левых ТУ мы не признаем. Да вы и сами, наверное, уже убедились в этом.

Лариса умолкла, чтобы справиться со спазмом, перехватившим горло. А потом вдруг всей кожей ощутила зловещую тишину, которая повисла в кабинете. Женщина-птица, положив перед собой руки с ногтями, напоминающими выпущенные когти, не мигая смотрела на нее и ждала момента, чтобы напасть.

— У вас все? — спросила она и поджала узкогубый рот.

— Да, в принципе…

— Ну что ж, — начала Мокина и шумно выдохнула, — теперь послушаем меня.

Она так и сказала — «послушаем». Это почему-то насмешило Ларису. Ей стало все равно, что скажет чиновница. Она с легким сердцем выслушала ее назидательно-обвинительную речь, изобилующую специальными терминами, а когда встала, чтобы покинуть кабинет, сделала паузу и выдала заранее обдуманную фразу:

— Я знаю, что меня третируют с подачи Дениса Алексеевича. Не надейтесь, что это сойдет вам с рук. Рано или поздно тайное становится явным.

Если бы чиновница не отреагировала замешательством и багровыми пятнами, выступившими на лице и шее, то Лариса так и ушла бы в сомнении — права ли она? Но она оказалась права!

Вежливо попрощавшись, она вышла из кабинета, не обращая внимания на злобный клекот чинуши, пытавшейся вдогонку больно клюнуть свою жертву.

Конечно же, она понимала, чем может грозить ее выходка в СЭС. Но прогибаться, клянчить и давать взятки она не собиралась. Это было противно ее натуре, ее воспитанию, ее взглядам. Пусть все идет как идет, решила она. Даже если дойдет до суда, она не дрогнет. Даже себе в убыток. Нельзя давать пищу таким хищницам, как Мокина, чтобы они жирели и процветали, чиня беззаконие и умножая зло. Да и Денис хорош! Любовь любовью, но всему есть границы. Неужели подлым обманом он надеялся вернуть прежние отношения? В них хоть и не было большой страсти, но чистота и доверие были. А это дорогого стоит.

Несмотря на утреннюю встряску, она ехала к себе в приподнятом настроении. В памяти то и дело возникал образ Антона, и остальное уходило на задний план. Сейчас перед мысленным взором были его руки — крупные, смуглые от загара, с длинными пальцами и спокойной, плавной, почти хореографической пластикой. Все соразмерно в нем, все продумано и предусмотрено природой, а потому грациозно, привлекательно, неотразимо. Она сравнивала его со львом, живущим на свободе, в африканской саванне. Многое объединяло этих самцов — горделивый взгляд, ленивые повадки… Единственная черта, присущая тому и другому, о которой не хотелось думать, не устраивала Ларису — полигамность в интимных отношениях. Умом она понимала, что в редких по красоте и силе особях изначально заложена потребность сохранять популяцию. А как ее сохранишь с одной-единственной, к тому же имеющей склонность стареть, самкой?

Размышляя подобным образом, она, как всегда, посмеивалась, но этот смех будто не относился к ней самой. В этом пункте она автоматически проводила водораздел между человеком и африканским зверем. В конце концов, интеллект дается человеку не только для запоминания таблицы умножения, но и для воспитания в себе сдерживающих факторов. Во имя любви, во имя святых заповедей. Ведь именно на них держится мир. Ей очень хотелось верить в это.

В офисе ее ждали накопившиеся за неделю бумаги, неотложные звонки, давно назревший разговор с главбухом, неприятные дебаты с должниками и многое другое, чем насыщен каждый день предпринимателя, особенно в последний месяц года.

Синара встретила своего босса с заплаканным лицом. Шмыгнув носом, тут же пожаловалась на свою беду и попросила отпустить ее пораньше. Оказалось, какие-то отморозки избили Рифката на дискотеке в молодежном ночном клубе. Он пригласил на танец понравившуюся девушку, а его вызвали на разборки. Прямо у крыльца клуба и избили.

Лариса тоже всплакнула вместе с помощницей, тут же отпустила ее в больницу к сыну и велела немедленно звонить, если возникнут сложности.

А потом долго не могла войти в рабочую колею. Сидела в своем кабинете и переживала случившееся. Она хорошо знала Рифката, добродушного, веселого увальня. Мамин любимчик и гордость отца. Парень с удовольствием занимался в бизнес-школе, хотя науки давались ему нелегко. Лариса всячески поощряла его, видя, с каким старанием он готовится к занятиям, как внимательно слушает лекции. И пускай не получится из него великий экономист и большой бизнесмен, не столь это важно. Главное, что человек он замечательный, а целеустремленность и трудолюбие еще не такие горы сдвигали.

Господи, что же с ним сделали эти уроды? Только бы не искалечили! Не выдержав, она сама набрала номер Синары. Запыхавшаяся от ходьбы, та сообщила, что только что поднялась на второй этаж и вошла в палату:

— Да вроде ничего, Лариса Сергеевна, — успокоила ее помощница. — Даже улыбается. Рифкат, тут Лариса Сергеевна беспокоится. Как ты? Что? Нормально? Ага! У тебя всегда все нормально. Знаю я тебя! Лариса Сергеевна, у него голова забинтована — одни глаза светятся. Точно. Фингалами. Он еще и смеется. Горе ты мое! Ну ладно, Лариса Сергеевна, не переживайте! Будем лечить. Оклемается. Теперь-то он знает, как мать с отцом не слушать. Я всегда против этих клубов была, так нет! Туда же, куда и все. Ладно, Лариса Сергеевна, спасибо вам! Буду кормить ребенка. До свиданья!

У Ларисы поднялось настроение — значит, серьезных травм нет, иначе бы не улыбался. Дай-то бог!

Она пригласила к себе Надежду Васильевну, своего главбуха, и приготовилась к длинному и неприятному, но принципиально важному для фирмы разговору.

Антон показал пример пунктуальности и верности своему слову. Ровно в пять он вошел в аудиторию. Учащиеся дружно встали, приветствуя импозантного незнакомца. Лариса мысленно улыбнулась — на месте ребят и она бы смотрела на такого красавца, как на произведение искусства. В юности, как ни крути, он был «гадким утенком» по сравнению с тем, что являл собой нынче.

Представив его ребятам, она прошла к последним столам и села рядом с Пелевиной, соседка которой сегодня отсутствовала. Посчитав неэтичным пялиться на коллегу во всё глаза в первые минуты его общения с аудиторией, она спряталась за широкой спиной Лени Бороздина, ученика из первой школы, способного, но очень стеснительного парня.

— Итак, сочтя вашего покорного слугу преуспевающим бизнесменом, Лариса Сергеевна пригласила меня поделиться опытом, — начал Антон серьезным тоном, но Лариса услышала в нем насмешливые интонации. — Что ж, я не люблю разных экивоков — преуспевающий так преуспевающий, со стороны видней. На мой взгляд, идея организации бизнес-школы вполне актуальна и, будем надеяться, принесет свои плоды. Но не все так просто, как может показаться с первого взгляда. Наивно думать, что вот она перед вами, накатанная дорожка, знай только успевай переставлять ноги: сначала юношеская бизнес-школа, потом высшее экономическое или финансовое образование и прямым ходом, без остановки, в бизнес, а там рукой подать до олигархического Олимпа. Нет ничего вредней для человека, чем ставить целью всей жизни большие деньги и богатство. Это не цель, а средство или, если хотите, одна из целей. Уже сейчас вы должны это понять. Так что, юные леди и джентльмены, идите в ту сферу, куда мечтали еще в пятом классе: в педагоги, медики, инженеры, пожарные и спасатели. Ну и в бухгалтера, если кто-то мечтал о такой профессии. А уж потом, вкусив все радости любимой специальности и осознав, что без своего малого предприятия вы просто умрете, и морально, и физически, тогда милости просим в нашу стаю. Я не оговорился — именно в стаю. Ибо друзей в бизнесе вы не только не обретете, но и потеряете. Эта аксиома проверена на собственной шкуре, а потому не подвергается сомнению. Я не исключаю, конечно, дружбу между бизнесменом и бизнесвумен, но это уже другая история.

Он сверкнул белозубой улыбкой, с прищуром оглядел притихших ребят и после паузы снисходительно предложил:

— А теперь задавайте ваши вопросы. Постараюсь ответить на все.

Первой подняла руку Бэлла Виноградова. Антон внимательно слушал, с интересом разглядывая девушку, а Лариса со своего места хорошо видела, как снисходительное выражение постепенно сходило с его лица.

— Извините, но мне не понятен ваш посыл, — как всегда серьезно и слишком деловито для юной особы говорила Бэлла. — Либо вы предлагаете нам, практически уже выбравшим будущую профессию, сесть и еще раз хорошенько подумать — а туда ли мы идем, либо советуете вообще не соваться в бизнес, где все так плохо. Прямо как в детских стишках: «Не ходите, дети, в Африку гулять…»

Все разом оживились, весело обсуждая вопрос Виноградовой. А Лариса переживала двоякое чувство: с одной стороны, ей было жаль своего возлюбленного, которого приперли к стенке чересчур подкованные ученики, но с другой — какой-то глубоко сидящий женский инстинкт рождал любопытство: как выкрутится из щекотливой ситуации этот самоуверенный денди?

Но, похоже, Антон не думал тушеваться и тем более признавать свое поражение. С озорными искорками в глазах он стоял, сложа руки, и ждал, когда шум в зале стихнет. Ребята постепенно успокоились и тоже замерли в ожидании.

— Оправдываться, дескать, меня не правильно поняли и тому подобное, не буду, — заговорил Антон в полной тишине. — Хочу предложить пари. Да-да, вы не ослышались. Суть пари такая: если хотя бы четвертая часть из присутствующих здесь юношей и девушек через семь лет окажется в бизнесе, все равно в каком — своем или чужом, я готов подписать чек на сумму десять тысяч долларов в пользу вашей бизнес-школы. Ну как, согласны?

— А допустим, я устроюсь лифтером в частную гостиницу. Это тоже зачтется как участие в бизнесе? — нахально спросил Портнов.

— Точно, Портос! — с издевкой подхватил «идею» Шейнин. — А я, к примеру, пойду в рядовые клерки в коммерческий банк.

— Хорошо, я понял, — остановил эту вакханалию Кронберг. — Тогда усложним задачу. Поднимите, пожалуйста, руки те, кто хочет связать свою судьбу с бизнесом. Конечная цель — стать хозяином фирмы или топ-менеджером в крупной компании. Ну! Я жду.

Лариса с замиранием сердца оглядела зал. Кто отважится на этот эксперимент, возникший спонтанно, как бы играючи, но по сути делающий участников заложниками своего слова. Все вдруг поняли, что игра зашла слишком далеко, что их поставили перед серьезным выбором. Но вот руку подняла Бэлла, за ней потянулись руки Портнова, Шейнина, Бороздина, Мотылева и даже Пелевиной. Всего набралось около трети присутствующих.

— Итак, жребий брошен, отступать поздно, — рассмеялся Антон. — Ну что же. По крайней мере, я отступать не намерен. Попрошу вас, очаровательная бизнес-леди, — обратился он к Бэлле, — составить список участников пари и передать мне на хранение один экземпляр. Да! Не забудьте скрепить подписями сей документ. А на сегодня — все. Удачи!

— Нет, так не пойдет! — выкрикнул Портнов. — Что нам эти тыщи долларов, которые достанутся школе? Где личная мотивация?

— Ага. Значит, поверженный на обе лопатки оппонент для вас уже не мотивация? Ну тогда в призовой фонд добавляется банкет в ресторане, разумеется, за мой счет. Но при одном условии, — Кронберг сделал многозначительную паузу, — при условии, что вы, молодой человек… Кстати, как ваше имя?

— Портнов. Андрей Владимирович Портнов.

— Так вот, Андрей Владимирович, именно вас я хочу увидеть в качестве владельца собственного малого предприятия. Идет?

— Хм. Круто вы замутили… пари, — хмыкнул побледневший Портнов и тряхнул головой. — А, гори все огнем! Я согласен. Будет вам владелец автосервиса. Или, на худой конец, — палатки по приему стеклотары.

Смеясь и подначивая друг друга, ребята покинули аудиторию. Антон и Лариса остались одни.

— Не ожидала такого экстрима, — сказала она без улыбки.

— Признаться, я и сам не ожидал. Ты уж прости, что так получилось. Но слишком нахальные у тебя ученички. Захотелось взять за шкирку и как следует встряхнуть, чтобы много не выеживались. Ничего еще из себя не представляют, а гонору на десять олигархов хватит.

— В том-то и дело, что для своего возраста они много знают и понимают. Не зря ты так взъелся на них.

— Я? Взъелся? Боже упаси! По-моему, самая адекватная реакция на их наглость. В следующий раз будут думать — о чем и как спрашивать.

— А десять тысяч не жалко будет отдавать?

— Их еще выиграть надо. А кто эта блондинистая Барби, ну которая вопрос задавала?

— Не Барби, а Бэлла, Бэлла Виноградова. Отличница и большая умница.

— Представляю, какой стервой станет через семь лет. Не дай бог такой под начало попасть. Красивая стерва — головная боль для мужиков.

— Тебе она понравилась? — стараясь скрыть ревность, легко спросила Лариса.

— Мне нравишься ты, — улыбнулся Антон и обнял ее за талию.

В этот момент в аудиторию вошел Валерий Понедельников. Он остановился как вкопанный, кашлянул и поздоровался. Лариса отпрянула от Антона и смущенно отвернулась, а тот картинно вскинул голову и высокомерно проговорил:

— Привет, Валера! Так, значит, ты командуешь в этом заведении? Не знал.

— Я тоже ничего не знаю о тебе, — спокойно парировал Понедельников. — Где ты сейчас подвизаешься?

— Что значит — сейчас? — задетый за живое, огрызнулся Антон. — Вроде не имею привычки бегать с места на место.

— Извини, если обидел, — так же невозмутимо извинился Валерий и посмотрел на Ларису: — Лариса, ты спрашивала о компьютерном обеспечении занятий. Так вот, у нас появились новенькие ноутбуки. Двадцать пять штук. Со следующей недели можете пользоваться.

— Спасибо, — пролепетала она, чувствуя на себе изучающий взгляд Антона.

— Ну я пошел. Всего доброго, — попрощался Валерий и, резко развернувшись, зашагал прочь.

Лариса складывала в портфель свои конспекты, а Кронберг, присев на стол, насвистывал что-то и не спускал с нее пристального взгляда.

— Кажется, он неровно дышал в твою сторону? — после паузы надменно спросил он.

— Зачем так вульгарно? «Неровно дышал»… Неужели нельзя сказать просто: был влюблен?

— Хорошо. Так он был в тебя влюблен?

— Не знаю. Пойдем домой, Антон. Уже поздно. Я устала.

— Хорошо вам, женщинам. На все есть универсальный ответ: я устала, — усмехнулся он. — Что ж. Домой так домой. К тебе? Или ко мне?

— Я… Я не то имела в виду, — смутилась Лариса.

— Какая ты еще, в сущности, восьмиклассница! Совсем не повзрослела за эти годы, — тихо смеялся он, подходя вплотную и властно обнимая ее. — Вот этим и берешь. У меня есть отличное вино. Так что едем ко мне.

После обеда позвонила Варвара Михайловна, Катина мама, и сообщила, что дочь с двухсторонним воспалением легких положили в больницу. Лариса пообещала навестить подругу в самое ближайшее время.

— И что вы за клуши с ней? — как всегда прямолинейно сетовала Варвара Михайловна. — Ни мужей, ни детей. У тебя-то хоть мужчины не переводятся, а у Катюхи моей и вовсе никого. Вроде на мордашку симпатичная и фигурой — не доска какая-нибудь, а женихов нет. И чего мужикам еще надо? Она ведь у меня работящая девка: и шьет, и вяжет, и супы варит — язык проглотишь. Не пойму никак, какого им еще рожна? Вон у соседки дочка замуж выскочила. Ни рожи ни кожи, лентяйка — каких поискать, зато мужиков умеет приваживать, дай бог каждой. Еще ведь какая разборчивая невеста-то оказалась! Троих отшила, а за четвертого пошла. У него и деньги, и на работе большие перспективы — одним словом, не прогадала Алиска. А ты, Лара, зачем ломаешься? Мужиками-то разве можно бросаться, как фантиками? Лучше на меня посмотри — живой пример. Я своего-то пьяницу по молодости выгнала и прокуковала всю жизнь одна. А он, гад такой, человеком стал. Пить бросил, в начальники вышел, домом обзавелся. Вот так.

— Может, в сильные руки попал?

— Может, и попал. Но на вид она худющая, в чем душа только держится? Наверное, у таких баб слово какое-то приворотное есть, умеют они с мужьями управляться. Вот и Алиска такая же.

— Варвара Михайловна, скажите, а что Кате из еды принести? Чего-нибудь диетического?

— Да зачем? Такое-то я и сама приготовлю. Вот фрукты нынче кусаются — не по карману нам. Ну и соков каких-нибудь возьми. А еще она шоколад обожает. Килограмм за раз может умять. Ох и сладкоежка Катюха моя! Ладно, заболтала я, поди, тебя. До свиданья, Ларочка, счастливо! Не забывай мою дочурку.

Вечером, с пакетом гостинцев, Лариса вошла в Катину палату. Бледное — без косметики и не узнать — лицо подруги поразило задумчивым, даже каким-то отрешенным выражением. Но, увидев Ларису, нежданно спустившуюся с небес, Катя так обрадовалась, что всю ее задумчивость будто волной смыло.

— Ларчик, роднуля моя! — вскрикнула она и сразу закашлялась, да так сильно, что напугала Ларису и соседок по палате.

Лариса схватила стоящий на тумбочке стакан, налила из фарфорового чайника кипяченой воды, подала больной. Та отпила немного и, жалобно улыбнувшись, пояснила:

— Мне нельзя глубоко вдыхать и быстро говорить — сразу кашлять начинаю. Ты как про меня узнала?

— От Варвары Михайловны. Ты вот что, Катерина, много-то не говори, а то опять…

— Ничего. Я помаленьку буду. Всего второй день в больнице, а скука одолела — спасу нет.

— Ничего, потерпи. Воспаление легких может осложнение дать, если не долечиться.

— Да уж знаю.

Они помолчали, глядя друг другу в глаза. В этих взглядах было многое: и жалость, и давнишняя, еще с первого класса любовь, и благодарность. Лариса вдруг спохватилась, начала доставать из пакета подарки. Особенно порадовалась Катя коробке конфет и огромной шоколадной плитке с изюмом и кедровыми орехами.

— Знаешь мою слабость, — улыбнулась она. — Буду шоколадом восполнять пробелы в личной жизни. Прям как в кино: «Хочешь — конфеты ешь, хочешь — пряники». Вроде плевала я на любовь, мне и одной хорошо. — Она развернула плитку и откусила краешек. — Ах, это сладкое слово «свобода»!

— Это из «Девчат» — про пряники-то?

— Ну да. А чем все закончилось, помнишь? Поцелуем на скамейке. Вот так! Не нужна нам свобода, хоть тресни. Тем и отличаемся от мужиков. Ты не поверишь, я все же познакомилась с Викиным соседом. Ага. Это случайно вышло. Я Вике электрочайник в подарок купила — у нее старый сгорел. Ну, естественно, в ресторан его не понесла. Через два дня забежала к ней после работы, звоню — никого нет. Минут пять стояла под дверью, надеялась, что придет все же Виктория. Так нет! А самой неохота обратно тащиться с этой коробкой. Вот я и позвонила в его квартиру. Открывает такой, знаешь, не красавец, а такой…

— Мачо?

— Нет. Как тебе сказать? Короче, хороший мужик, по Викиному выражению — брутальный тип. Фактура у него мощная, а глаза добрые, внимательные, и манеры обхождения такие выдержанные, предупредительные. Пригласил в комнату, мол, подождите, пока подруга не придет. А потом заметил, что у них на складе получше чайники стоят, и вообще, вся техника — итальянская да японская. Короче, разговорились. Но все же неудобно у незнакомого мужчины рассиживаться. Я чайник у него оставила, а сама ушла. От кофе, между прочим, отказалась.

— И все?

— Ну да. Он визитку свою дал, так, на всякий случай. Говорит, если будете в следующий раз подарок выбирать, помогу. Как думаешь, позвонить ему?

— Не знаю. Он понравился тебе?

— Еще бы!

— Ну тогда позвони. Только…

— Чего ты замолчала?

— Боюсь советовать. В этом деле каждый сам решает, что для него лучше. И все же добрый совет иногда помогает. Ты позвони, конечно, но не навязывайся. Понимаешь?

— Угу. Короче, быка за рога, а корову за вымя брать не будем. Подождем инициативы с его стороны.

— Ты и сама умница, Катюша, без моих подсказок все знаешь.

И снова наступило молчание. Лариса смотрела на лицо подруги, невольно любуясь и радуясь за нее. Озаренное светом мечты, оно оживилось, помолодело, приобрело то редкое выражение, которое свойственно женщине в минуты счастья.

— Лар, а как у тебя с Антоном? — вдруг спросила Катя.

— Хорошо, — просто ответила Лариса и улыбнулась. — Боюсь сглазить, но такое у меня впервые в жизни. Какой-то полет в непознанное. Я живу как в невесомости. В общем, словами это не выразить.

— Я понимаю, — кивнула Катя и, помолчав, спросила: — Можно и мне дать совет?

— Совет? — насторожилась Лариса. — Ты что-то знаешь о нем?

— Не то чтобы… Нет-нет, не пугайся! Ничего особенного. Просто в любовной лихорадке мы многого не замечаем. Ведь твой Кронберг — писаный красавец. Вот кто у нас мачо — натуральный, без изъянов. К тому же удачливый и богатый. А за такими бабы всегда табунами бегают. Но сейчас не обо всех, а конкретно об одной речь идет. Не догадываешься — о ком?

— Нет.

— Наша «английская королева» влюблена в него еще со школы.

— Вика? Но она ни разу…

— Не говорила об этом? Ничего удивительного. Это в ее характере. Да и соперница ей никаких шансов не оставляет. Ведь на твоем фоне она — бабочка-капустница рядом с махаоном.

— Я что-то не пойму, куда ты клонишь?

— Держи ее на расстоянии — вот куда я клоню. Мы ведь подруги до определенного предела. Как только на горизонте появился ничейный мужик — дружбе конец. А для кого-то и чужой мужчина — отрада. Даже удовольствие от этого получают.

— Господи, у меня мороз по коже от твоих слов. Ведь мы с первого класса…

— Я знаю, это нехорошо — так о подруге отзываться, но тебя я люблю больше. Ты светлая… Короче, чтобы не распускать сопли, закончили этот разговор. Я предупредила тебя, и все. Предупрежден — значит, вооружен. Иди, Ларчик, а то ко мне с уколом уже пришли. Пока! В следующий раз принеси пару любовных романов, ладно? Ну беги!

Кажется, к игре подготовились основательно. Даже небольшую репетицию провели. Но все равно Лариса очень волновалась. От того, как она пройдет, зависел престиж школы, да и ее собственный авторитет как директора и преподавателя.

В качестве эксперта, участвующего в игре, пригласили Антона Кронберга. Специальную комиссию, уполномоченную администрацией сделать выводы об эффективности бизнес-школы, возглавил Бахтыров.

Ларисино волнение передалось ребятам. В этот раз не было обычных шуток, смеха и болтовни. Сгруппировавшись по своим «компаниям», учащиеся вполголоса обсуждали полученное задание. Лишь иногда особо темпераментные выкрикивали какое-нибудь междометие, но Лариса тут же напоминала о дисциплине как об одном из условий соревнования. Вскоре у каждого появилось свое дело, и работа закипела: одни что-то считали на калькуляторах, другие делали записи, третьи сидели за компьютерами, остальные продолжали обсуждение.

Бахтыров с двумя членами комиссии наблюдали за игрой, обмениваясь мнениями и делая пометки в своих тетрадях. Отдельно от всех, за столом с табличкой «Эксперт», скучающе листал журнал Кронберг. Его роль была еще впереди. Ближе к середине игры к нему пойдут президенты компаний с уже готовыми заданиями. Задача эксперта — указать на грубые ошибки, с тем чтобы ученики успели их исправить.

К Ларисе, как к консультанту-теоретику, то и дело подбегали игроки с вопросами по микроэкономике, и она терпеливо втолковывала материал, пройденный на предыдущих уроках, но в силу дефицита времени не усвоенный ребятами в должной мере.

Но вот Лариса заметила, что к эксперту направился Портнов. Она бросала любопытный взгляд в их сторону, пытаясь по мимике и жестам угадать, справилась ли команда Портоса со своим заданием. Судя по реакции Антона, который хмурился и поджимал губы, читая отчет компании, а потом что-то долго внушал, стуча ребром ладони по столу, дела у Портнова обстояли неважно. Красный от досады, с перекошенным ртом он вернулся к своим «подчиненным». Слышно было, как его засыпали вопросами, а он нехотя отвечал, видимо, задетое самолюбие не давало ему объективно оценить свои ошибки. Но у компании еще было время, чтобы их исправить.

Со своего места встала и пошла к столу эксперта Бэлла Виноградова. В этот момент Ларису отвлекли на очередную консультацию, и она не видела дальнейших событий, а когда освободилась и взглянула на Антона, почувствовала острый укол ревности. Он явно наслаждался обществом Барби. Ларисе издалека был виден профиль девушки — прямая спина, каскад золотых волос по плечам, небольшой прямой носик и безупречная линия лба. Бэлла говорила, а он с удовольствием слушал. Его взгляд показался Ларисе нескромным. Он блуждал по сидящей напротив юной красавице, останавливаясь то на ее волосах, то на груди, то на губах. А улыбка, какой он сопровождал свою речь, вызвала в Ларисе отвращение. «Бабник!» — выругалась она шепотом и больше старалась не смотреть в его сторону.

Итогом игры стала презентация продукции компаний и выступление президентов. Презентацию провели с выдумкой: с музыкой, вокалом, дизайнерскими решениями, остроумным текстом. В конце выслушали небольшой доклад Кронберга и краткое резюме Ларисы, из которого все узнали, что победила команда Виноградовой. Их прибыль получилась самой высокой, затраты — минимальными, при том что уровень средней заработной платы оказался самым высоким. Организованность, слаженность функций игроков этой компании похвалил Бахтыров, в целом оставшийся довольным уровнем подготовки учеников.

Лариса не стала ждать застрявшего с праздными разговорами Антона. Он так и сыпал искрометными шутками и явно не торопился покидать аудиторию, где еще оставались Виноградова и несколько учеников. Поручив Шейнину закрыть зал и сдать ключи на вахту, она почти выбежала из школы. А в машине дала волю чувствам. Обида и возмущение бурлили в ней горным потоком.

Почему он так ведет себя? Ну хотя бы скрывал свои эмоции. Или он настолько увлечен своей Барби, что забыл обо всем на свете? Она всегда считала его умным человеком, изысканным интеллектуалом. Если он таков на самом деле, то почему идет на поводу инстинктов, причем публично, даже не задумываясь над тем, какое впечатление производит на окружающих?

Если бы Лариса задумалась над собственным поведением и увидела себя со стороны, то, наверное, пришла бы в ужас или сгорела со стыда. Ревность, это разъедающее, подобно ржавчине, чувство, увы, не украшает женщину, а превращает в фурию, вынести которую не в состоянии ни один мужчина. Ревность губит не только отношения, но и женскую душу.

Ночью, мучаясь от бессонницы, она вновь и вновь возвращалась к сценке в читальном зале и уже трезво пыталась понять — что так взбудоражило ее, откуда вспыхнула ненависть к Антону? Да-да, ненависть и злость. Ей стало страшно. Неужели ее любовь достигла той черты, за которой начинаются мучения и отчаянная борьба за своего любимого? И чем сильнее она будет цепляться за него, тем неуловимее и недосягаемее он станет. Нет-нет, надо вовремя остановиться! Нельзя терять себя даже во имя большой любви!

Но сколь легко говорить такие вещи, столь же трудно воплощать их в жизни. Как ей вести себя в дальнейшем? Держаться холодно и равнодушно, контролировать и дозировать свою нежность и ласки, чтобы, не дай бог, не переборщить в чувственном воздействии на любимого мужчину? Это же полная чушь! Разве она может контролировать себя в тот момент, когда он смотрит на нее озерной синью глаз и шепчет: «Девочка моя»? Когда сердце, переполненное чувствами, вот-вот разлетится на тысячу счастливых осколков, которые она готова дарить, как драгоценные камни, всем обделенным любовью.

Нет, не будет она играть чужую роль, пусть судьба и дальше несет ее на крыльях любви, свободно и естественно. А чем закончится этот полет — одному богу известно. Чему быть — того не миновать.

Все сошлось воедино: срочность командировки, назревшая необходимость сменить обстановку и взглянуть на их отношения издали, спокойными глазами. Сюда же примешивалось тайное желание заставить Антона почувствовать боль разлуки.

Лариса позвонила ему с вокзала, за минуту до отправления поезда. Антон был крайне удивлен.

— Ты с ума сошла? — растерянно бормотал он хриплым ото сна голосом. — Ведь мы собирались на выходные в «Лосиное». Я номер в гостинице заказал. И вообще, с твоей стороны это беспредел какой-то. Ларка, ты ненормальная?

— Все, поезд тронулся. Увидимся через три дня, пока! Целую!

— Пока-пока, — недовольно проворчал он и первым отключился.

Его тон и слова подействовали как холодный душ. Совсем не того ждала она от телефонного разговора. Ей хотелось, чтобы Антон кричал, звал, просил прощения… Не имело значения — за что, главное, чтобы он хоть чуть-чуть почувствовал свою вину, понял: она неспроста убегает, значит, есть какая-то обида на него, есть трещинки в их отношениях. Но он ничего не почувствовал, ничего не понял.

Всю дорогу, рассеянно глядя на однообразный зимний пейзаж за окном, она пыталась разобраться в их связи. Не будь Антон ее школьной любовью, не будь тех давних, запутанных отношений, которые и отношениями-то не назовешь — так, взгляды исподтишка, демонстрация полного равнодушия, — то все было бы гораздо проще и понятнее. Как это бывает у людей: встретились, почувствовали взаимную симпатию, а то и любовь с первого взгляда, и завертелось… А что у них? Вначале бестолковая школьная любовь, затем огромный провал во времени, разметавший их в пространстве и потоке событий, и вдруг случайная встреча в ресторане, бросившая их в объятия друг к другу. Нет ли здесь какой-то фальши? Ну то, что она отдалась своей страсти легко и бездумно, вполне объяснимо — все эти годы она продолжала любить его. А он? Если бы он любил, то добивался ее. Да-да! Как это делают тысячи мужчин, влюбленных в своих женщин. Но этого не было. Выходит, что она заманила его в свои сети, а он клюнул на ее приманку. Для него это всего лишь очередное любовное приключение. И нет между ними того большого и светлого… Боже, как ей раньше не пришла в голову эта мысль, простая, как та пареная репа из поговорки?

Взволнованная своей догадкой, Лариса выскочила из купе в коридор. Он был пуст, и это немного успокоило ее. Одиночество — привычное состояние — так глубоко въелось в нее, что стало неотъемлемой частью ее самой и уже не тяготило, напротив, помогало преодолеть душевную смуту.

Не зря она решила уехать. Все встало на свои места. Теперь она знает, как жить дальше. Вернувшись обратно, позвонит и сухо скажет: «Прости, но мы расстаемся». Или лучше так: «Извини, я встретила другого. Он по-настоящему любит меня». Выслушивать его реакцию она не собирается. Сразу же отключит телефон.

Конечно же, Лариса лукавила. В потаенных уголках ее сердца еще жила надежда. Она рисовала картину расставания, в которой центром композиции было его встревоженное лицо, потемневшие глаза, с невыразимой болью умоляющие о пощаде. Дальнейшее скрывалось за плотной пеленой полной неизвестности. Почему-то она не могла представить Антона Кронберга в образе несчастного влюбленного, стоящего под окном жестокой красавицы и с нетерпением ждущего момента, когда мелькнет ее силуэт. Ей даже смешно стало — словно услышала остроумный анекдот. Не потому ли она смеется, что в глубине души не верит в серьезность его намерений? А коли так, то незачем продолжать встречи, двигаясь к тупику или к пропасти, что, собственно, одно и то же.

С таким настроением она и сошла на московский перрон. Ей оставалось проехать совсем немного на метро и выйти в районе Красной Пресни, где в старом доме на шестом этаже жила ее тетка, сестра покойной матери.

Тетя Вера, шестидесятилетняя пенсионерка, еще не старая, подтянутая, здоровьем не отличалась, но никогда не брюзжала по поводу своих многочисленных болячек — щадила окружающих, да и не желала выглядеть в их глазах старой развалиной.

— Ларочка, солнышко ты наше! — всплеснула руками тетка и первой кинулась обнимать и целовать любимую племянницу. — А Юра в командировке. Как жалко-то! Он так радуется твоим приездам. Ты тоже хороша. В Москве бываешь часто, а чтобы к нам зайти, так тебя не дождешься. Ну проходи, проходи. Устала с дороги-то? Давай раздевайся, иди в душ, а я на кухню. Сейчас что-нибудь эдакое соорудим. Что это у тебя?

— Рыба на пирог. Очень вкусная. Надеюсь завтра отведать вашего фирменного пирога.

— Ой, какая большая! Из благородных, поди?

— Это нельма. И вот еще вино. Выпьем за встречу?

— А почему не выпить? Конечно, выпьем. Я сейчас. Курицу на разморозку поставлю. А ты переодевайся.

Через час они уже сидели за столом и поднимали первую рюмку за Ларисиных родителей.

— Как я любила свою сестричку, Лара, — всхлипнула Вера Федоровна.

— Я знаю, — тихо отозвалась Лариса и погладила сухую ладошку тети.

— Когда встречались с ней, всегда много смеялись: она смешливая была и шутить умела, всегда метко, но не обидно. Помнишь? Мне казалось — так всегда будет. А когда ее не стало, вдруг поняла, что осталась одна. Вы с Юрой, конечно, главная опора в моей жизни, но вы из другого поколения. А с ней мы росли вместе, дружили.

Она умолкла, уйдя в свои воспоминания. Чтобы не задеть печали тетушки, Лариса сидела не шевелясь, с горечью сознавая собственное одиночество, в котором порой так не хватало материнского слова утешения.

— Ну что мы с тобой носы повесили? — встрепенулась Вера Федоровна. — Давай ешь! Тут у меня из домашних заготовок — грибы маринованные, перец фаршированный, а вот капустка малосольная. Недавно засолила — будто чуяла, что приедешь. Вот так и живу — мелкими заботами. С утра в магазин или на рынок, потом обед готовлю, Юрика с работы дожидаюсь. Он как ушел от своей Полины, так больше и не знакомится ни с кем. Талдычу ему одно и то же, дескать, годы идут, семьей надо обзаводиться, а он: успею, мама, в ярмо это влезть. О-хо-хо! Внуков бы поскорей, а то… Ладно, чего я все о себе да о себе. Как у тебя, Ларочка, с твоим Денисом? К свадьбе идет?

— Уже не идет, тетя Вера. Разошлись мы с ним. Слишком разными оказались.

— Разными? Это кто же такое постановил? Ты небось?

— Почему? Оба поняли, что не подходим друг другу.

— Значит, не любишь его?

— Не люблю.

— Зачем встречалась, время тянула? Ведь девичье время — не резиновое.

— Тридцать лет скоро, какое уж «девичье»?

— Скоро — это еще не сейчас. В молодости — один день как год. За неделю может так судьба закрутить, что себя забудешь. Вон как у меня с Павлом было. Я ведь рассказывала тебе. Когда появился у нас на фабрике — все девчонки разом повлюблялись. Только из армии — он на Северном флоте служил, — грудь колесом, походка враскачку, голодными глазами так и рыщет. А мы, значит, одна перед другой выкаблучиваемся, мол, не больно-то он нам нужен, а сами хихикаем да глазки строим. Вот на мои-то глазки, подведенные карандашом «Живопись», морячок и клюнул. На танцы пригласил в фабричный клуб, а потом в общежитие по водосточной трубе лазил. Чего только не вытворял! А осенью свадьбу сыграли. На третьем месяце невеста-то была. И если бы не гололед в ту проклятую ночь, когда со смены возвращалась, жива была бы моя Танюшка. Я ведь еще в животе назвала ее Таней. А что девочка будет, мне все говорили, да и сама знала.

Вера Федоровна вновь замолчала, сурово сжав губы и глядя в синие сумерки за окном. Через минуту вновь заговорила, видно, ныла разбудораженная рана:

— А когда Юрочкой забеременела, Павла будто подменили. Пить начал, гулять, зарплату пропивать. С Элькой из фабкома в открытую шлялся. Она ему и с квартирой помогла. Вот как бывает, Ларочка. Из рук соперницы ордер на квартиру приняла. А куда денешься с ребенком-то? В общаге сырой да прокуренной жить?

— Но вы любили его?

— Если бы не любила, не терпела столько лет. И он ведь меня любил. Особенно в первые годы. На руках носил. Бывало, со смены придем в общежитие, а он хвать меня на руки и тащит на второй этаж. Да еще целует. Соседкам на зависть. Нет ничего страшнее, Лара, людской зависти. Сглазили нас с Пашей. Это я теперь точно знаю. Не мог он просто так меня на беззубую и носатую Эльку сменять. Я хоть и не красавица была, а парни ухлестывали наперебой, даже когда уже замужем была — не отставали. Но с моей стороны — никаких намеков. У меня вообще, кроме Паши, мужчин не было. Вот так.

— Тетя Верочка моя! — не выдержала Лариса и расплакалась, как ребенок.

— Что ты, Лара! Да не жалей ты меня! Я и сама во многом виновата. Ну хватит, хватит слезы лить. Успокойся, моя хорошая! Я тоже виновата. Гордыни много во мне было. Видела, что погибает Паша, но помочь не хотела. Ревность меня захлестнула, глаза мне застлала. Я эту Эльку убить была готова — так я ее ненавидела. А ей тоже счастье-то не долго светило. Заболела потом. Но это уж после Пашиной смерти было. Господи, да что это я так расстроила тебя? Вот дура пьяная. Ну хватит горевать, давай лучше песни петь!

— Вы пойте, а я послушаю. Лучше вашего голоса нет. Чем-то на тембр Нины Сазоновой походит. Знаете какую? «Что ты жадно глядишь на дорогу?» Помните, как с мамой дуэтом исполняли?

— Помню. Ну что ж, слушай!

В управление кондитерской фирмы, с которой сотрудничала многие годы, Лариса поехала с утра. Ей предстояло ознакомиться с новинками продукции и заключить контракты на новый год. В отличие от многих своих конкурентов эта фирма не роняла марку, поддерживала качество на высоком уровне, отчего товар шел нарасхват. Здесь ценили в первую очередь крупных покупателей, но и от коммерсантов средней руки, зарекомендовавших себя обязательностью и стабильностью, таких, например, как Лариса, не отворачивались. У нее сложились дружеские отношения с начальницей маркетинговой службы Осиповой, женщиной импульсивной и жизнерадостной, несмотря на неудачи в личном плане, преследовавшие ее с упорным постоянством.

Карина Осипова, тридцатипятилетняя брюнетка, точно сошла с полотен Брюллова — волоокая, с маленьким ртом «бантиком» и пухлыми, но тонкими в запястьях руками. Ларису подкупали ее бьющая через край энергия и безоглядный оптимизм, свидетельствующие о физическом и душевном здоровье их обладательницы. Завидев Ларису в коридоре управления, разговаривающую с менеджером из отдела сбыта, Карина весело крикнула:

— Госпожа Хомутова, а вас прошу зайти в мой отдел!

Вскоре они сидели в Каринином кабинете, современная отделка которого не вязалась с брюлловским образом хозяйки. Единственной деталью, вносившей романтическую ноту в стандартную обстановку, была коллекция фирменных конфет на застекленном стенде.

— Ну рассказывай! — блестя черными глазами и приподняв дугообразные соболиные брови в нетерпеливом ожидании, приказала Карина.

— О чем? — удивилась Лариса.

— Как о чем? — в свою очередь изумилась Осипова. — Ты же говорила, что в декабре у тебя свадьба. Платье со страусиными перьями заказала, фату из какой-то невероятной органзы…

— Слава богу, что не успели раскроить. Я вовремя отменила заказ. Не будет, Кариночка, ни свадьбы, ни перьев, ни пуховых подушек в приданое. Мы расстались с Денисом.

— Ну вы даете, — разочарованно протянула Карина. — Не буду, конечно, расспрашивать и лезть в душу, но честно скажу: я сожалею. Почему-то хочется видеть вокруг себя счастливых людей. Особенно тех, кто по-настоящему заслуживает этого. Я будто утес в морском просторе — стою одиноко и таращусь на суда и суденышки, что бороздят этот самый простор. Они живут на всю катушку, а я только и делаю, что созерцаю.

— И сожалеешь о тех, что пошли на дно? — усмехнулась Лариса, уже привычная к метафорам приятельницы.

— Если ты о себе, то напрасно. На дно тебе еще рановато.

— Спасибо.

— На здоровье. Ну что, пошли пить чай?

— Но я недавно завтракала…

— Я не на завтрак приглашаю, а на презентацию наших эксклюзивов. Спорю, что такого дизайна, я уж не говорю про новые начинки и принципиально новые изделия, ты еще не видела.

— Вот за что тебя люблю, так это за умение ставить профессиональные интересы над всеми прочими.

— Можно подумать, ты за другими интересами к нам пожаловала. Хотя, как посмотреть. Сейчас я тебе покажу одного мужчину…

— Ой, только не это!

— Господи! Ну что ты так переполошилась? Я просто покажу, и все. А знакомиться уже потом будешь, если глаз ляжет.

— Не ляжет. Не нужен мне никто. По крайней мере, в ближайшее время.

— Ну хорошо. Я понимаю тебя. Но все же иногда хочется селедки после сладкого. Смена вкусовых ощущений — только на пользу. Это и настроение повышает, и «замыленный» глаз очищает, открывая перед нами новые горизонты.

— Вот-вот, именно к смене ощущений и стремятся мужчины. Причем подсознательно. Их не надо уговаривать — они сами быстренько поменяют и горизонты, и надоевшую подругу.

— Мне кажется, как раз здесь зарыта собака твоей хандры. Ладно, у меня есть план на сегодняшний вечер. Но об этом потом, после презентации.

Если бы Лариса заранее узнала, куда ее повезут, то наверняка отказалась бы. Острые ощущения, граничащие со всякого рода извращениями, были чужды ее натуре, хотя других женщин она не осуждала и даже теоретически понимала.

Стрип-бар, в котором они оказались, поначалу выглядел как обычный ресторан. Правда, Лариса обратила внимание на преимущественно женский контингент за столиками, но Карина объяснила, что здесь неофициальный клуб для «самостоятельных» женщин, не нуждающихся в мужском сопровождении. Они выпили по бокалу вина, закусили легким салатом и закурили, а в это время на подиум вышел невероятной красоты парень в черной шелковой рубашке, узких брюках-стрейч и ярком шейном платке. В руках у него была семиструнная гитара. Голос диджея объявил о выходе «несравненного бога гитары Сашко». Под аплодисменты публики свет в зале погас, и Сашко оказался в лучах софитов. Мягкие тени и рефлексы от разноцветного освещения превратили «бога гитары» в бога красоты. Тряхнув густой волнистой шевелюрой, он присел на специальную подставку и сделал первый аккорд. От волшебного звука семиструнки Ларисино сердце зачастило. Она ни разу не слышала такой виртуозной игры. От «Испанского танца» в исполнении сосредоточенного, серьезного Сашко закипала кровь, судорожно сжимались ладони, ноги сами собой выстукивали ритм зажигающей мелодии. Лариса взглянула на Карину и невольно залюбовалась — огромные глаза москвички полыхали страстью, алые губы подрагивали в невысказанном желании, высокая грудь в глубоком вырезе кофточки вздымалась и опускалась. Она была так хороша, что Лариса не выдержала:

— Карина, ты сейчас сама как испанка, как жгучая Кармен. Тебе бы кружевную накидку на голову и красную розу за корсаж — и хоть на этот подиум.

— С моими-то формами? — хмыкнула та, но брови изогнула горделивой дугой.

— Ты, наверное, влюблена в Сашко? — лукаво шепнула Лариса, когда гитарист покинул сцену и стихли аплодисменты.

— Нет, что ты! Меня волнует другой… Короче, всему свое время. Давай лучше тяпнем по рюмашке. Как тебе это вино? Между прочим, это кипрская «Кумандария», ликерное вино. Виноград, прежде чем давить, подвяливают на солнце, чтобы ушла лишняя вода.

— И правда, густое как кровь. Но вкусное. Ни разу не пробовала.

— Ты еще многого не пробовала, как я погляжу, — с мягкой иронией констатировала Карина. — Ничего. Сегодняшний ликбез в области разврата научит тебя ценить то, что имеешь.

— Это ты о чем? — с подозрением сузила глаза Лариса и отставила недопитое вино.

— О том, что ты счастливая, а счастья не замечаешь. Лошадь ты зашоренная.

— Господи, и ты про лошадь. Недавно меня обозвали «лошадью в квадрате». Теперь я еще и зашоренная.

— А почему «в квадрате»?

— Я Лошадь по гороскопу, к тому же по фамилии Хомутова.

— A-а, ну вот, видишь, как все сходится. Впрочем, все мы немного лошади. Прав наш Владимир Владимирыч номер один.

— А кто номер два, там, наверху? — спросила слегка опьяневшая Лариса, подняв указательный палец.

— Ну почему? Автор «Лолиты», например.

— A-а. Погоди, а что насчет разврата ты говорила?

— Тш-ш, — шикнула Карина и уставилась на подиум.

И вновь зал погрузился в интимный полумрак, а голос невидимого диджея в динамиках возвестил о выходе «Гламурыча».

Под громкие аплодисменты на подиум вальяжно вышел молодой мужчина в атласном халате и сдержанно поклонился. Сорвав новый шквал аплодисментов, Гламурыч стал медленно развязывать пояс. По залу прошел тихий стон. Звучал какой-то блюз, софиты блудливо обшаривали фигуру стриптизера, а он уже медленно обнажал правое плечо.

До Ларисы только сейчас дошло, что начался мужской стриптиз и что именно это зрелище приготовила ей Карина в качестве «ликбеза по разврату». «Ну я ей все выскажу!» — мстительно пробормотала «зашоренная лошадь» и сгоряча осушила полный бокал.

Тем временем сеанс приближался к долгожданному финалу. Гламурыч, белозубо скалясь, отбросил теперь уже ненужный халат в сторону и остался в золотистых стрингах. Женский визг заглушил звуки музыкального сопровождения. К подиуму сломя голову ринулись несколько женщин. Они держали в руках европейские денежные купюры и не сводили восхищенных взглядов с мужчины. Его загорелые мускулы, смазанные каким-то маслом, вызывающе блестели в калейдоскопе цветных огней. Достаточно наигравшись мускулатурой и доведя самых нетерпеливых поклонниц до экстаза, он лениво подошел к краю подиума и присел на корточки. Женщины поочередно приближались к своему кумиру и совали купюры за резинку его трусов. В качестве поощрения Гламурыч позволял гладить себя и даже целовать в предплечье и грудь.

— Может, хватит на сегодня? — брезгливо морщась, спросила Лариса.

— Погоди! — отмахнулась от нее Карина и напряглась в нервном ожидании.

Голос диджея с придыханием объявил выход некоего Бонифация. В зале началось что-то неприличное. Одна чересчур экзальтированная дама кричала: «Сегодня он мой!» — и пыталась прорваться в недра закулисья, но на ее пути встал быкообразный охранник с широко разведенными руками. Он вежливо, но упорно теснил даму к ее столику, а она, обессилевшая от возлияний, криков и борьбы, пятилась, повиснув на плече своего гонителя.

Грянул бравурный марш, и на подиум вышел седовласый мужчина с усами и бородкой испанских королей. На вид ему было сорок — сорок пять лет. Кутаясь в средневековый плащ, Бонифаций совершил по сцене почетный круг, приветственно помахивая рукой и пряча в усах тонкую улыбку. Женщины призывно поднимали бокалы, скандируя: «Боня — наш кумир!» Далее последовал акробатический танец с медленным раздеванием и демонстрацией излишков мышечной массы.

Лариса смотрела не на него, а на Карину. Ей доставляло большое удовольствие наблюдать за эмоциями страстной «испанки». А та, увлеченная зрелищем, ничего не замечала и не слышала. Наверное, в Средние века знатные гранд-дамы с таким же самозабвенным азартом наблюдали поединки тореадоров с быками.

— Карина! — как можно громче крикнула Лариса. — Ты сама сейчас такая красавица, что глаз не отвести. Зачем ты сжигаешь себя почем зря?

— Что? — очнулась Карина и посмотрела на Ларису рассеянным взглядом.

— Я говорю: ты сейчас жуткая красавица!

— А ты оглянись кругом. Здесь много таких.

Присмотревшись к публике, Лариса поразилась количеству симпатичных, привлекательных и идеально красивых лиц. Но большинство уже перевалило за грань, когда о них можно было сказать «молодые». Скорее здесь присутствовали моложавые, ухоженные, хорошо сохранившиеся.

— Бальзаковский возраст — средний для здешних дам, — как будто читала Ларисины мысли Карина. — Мы с тобой еще о-го-го по сравнению с некоторыми. Но именно с одной из этих пиковых дам уедет Бонифаций. Знаешь, каких бабок стоит его ночь? Нам с тобой не по карману.

— Что здесь делают эти олигархини?

— То же, что и остальные. Наслаждаются и отрываются. Днем у них осточертевший бизнес или одинокое прозябание во дворце, а вечером можно расслабиться по полной программе.

— Они не боятся шустрых папарацци?

— Те, кто боится, сюда не ходят. Для них существуют закрытые клубы.

— Карина, поедем домой? Что-то я устала от этого шума.

— Поедем. Тем более что Бонечка уже выступил.

В такси они молчали, каждая по-своему переживая пролетевший вечер. Лариса ругала себя за избыток выпитого, а Карина, должно быть, все еще была во власти Бониных чар.

— Завтра ты чем занимаешься? — спросила Карина, перед тем как выйти из машины.

— Не знаю, наверное, на какую-нибудь выставку пойду.

— А может, в ночной клуб — мужиков кадрить?

— Я пас! Мне хватит впечатлений на целый год.

— Ох уж мне эти провинциалки! Не заметите, как жизнь мимо проскочит. В старости-то и вспомнить нечего будет.

— В старости я все же надеюсь с внуками повозиться.

— Да уж, с внуками оно интереснее. Ладно, звони, если что. Сообщи, когда дедушку для своих внуков найдешь. Пока!

Ночью Лариса долго ворочалась с бока на бок, не в силах избавиться от мыслей, не дававших уснуть.

Как всегда, она думала об Антоне и зачем-то сравнивала его со стриптизерами. По всему выходило, что их конфетная красота уступала обаянию ее любимого. Один только взгляд его сапфировых глаз перевешивал все эти горы мускулов. Умный, искрящийся, наделенный природным магнетизмом, он завораживал и привязывал к себе навсегда. Она знала, что от этого взгляда ей не спрятаться, куда бы она ни совершала бессмысленные побеги. Вот, к примеру, эта ее поездка — что дала ей? От чего она пыталась убежать? Теперь она и сама не знала толком. Да разве можно сравнивать ее Антона с какими-то Бонями и Гламурычами? Это даже смешно. Продажные жиголо и Антон Кронберг — несравнимые величины. До чего пророческими оказались слова Карины: «Сегодняшний ликбез в области разврата научит тебя ценить то, что имеешь». И в самом деле, этой ночью до нее дошла истина, простая, как все истины на свете, — цени, что имеешь, и будешь счастлива.

Успокоенная таким выводом, Лариса наконец-то уснула.

Утром ее разбудил аромат сдобного свежеиспеченного пирога. Сладко потянувшись, она прислушалась к звукам. Сквозь уличный гул, влетавший в приоткрытую форточку, едва пробивался приглушенный стук с кухни. Это Вера Федоровна хлопотала возле плиты, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить приехавшую далеко за полночь племянницу.

Лариса встала, подошла к окну и с ребячьей радостью долго смотрела на падающий снег. На душе было так же светло, как и на улице, праздничной от юного снега, от встающего из-за крыш солнечного диска, неяркого, растушеванного дымкой зимнего утра. Городской пейзаж за окном, знакомый ей с детства, был дорог еще и тем, что в скором будущем должен превратиться в воспоминание. По словам Веры Федоровны, власти собирались сносить дома в этом районе под новую застройку.

Лариса вздохнула и, с трудом оторвавшись от зимней сказки за окном, пошла в ванную.

Вскоре женщины сидели на кухне и неторопливо лакомились рыбным пирогом. Янтарный чай в чашках из старого фарфорового сервиза благоухал свежестью и тонкостью букета. Лариса не скупилась на похвалы. Чай и пирог были лишь поводом выразить всю нерастраченную любовь и нежность к тетушке, которая и внешне, и характером напоминала ей покойную мать.

— Теть Вера, а поехали в музей на Волхонку? Там сейчас иностранная выставка, да и на местные шедевры заодно полюбуемся. Вы, наверное, сто лет нигде не были. Ну что, поедем?

— Ой, Ларочка, устала я что-то. Давно не стряпала, вот и ухайдакалась совсем. Да и поднялась сегодня ни свет ни заря. Поезжай одна. У тебя ноги-молодые — бегом всю выставку обойдешь, а со мной только намаешься.

— Ну ладно. Спасибо за пироги, теть Вера, пойду краситься.

— Да у тебя и так лицо как у матрешки — яркое. Зачем еще краситься-то?

— Зачем? А как сама карандашом «Живопись» своего Павла соблазняла, уже забыла? Вот и я надеюсь, что мой «Мэйбелин» произведет впечатление. На какого-нибудь адмирала. Младшие чины мне уже не по зубам.

Вера Федоровна ничего не ответила, только махнула рукой, боясь, что из-за смеха поперхнется пирогом.

От станции «Боровицкая» Лариса не спеша направилась на Волхонку. Снегопад угомонился, сделав свое дело, — принарядил аллеи, выбелил тротуары, освежил воздух. Вдыхая эту свежесть, Лариса любовалась старой Москвой, островки которой год от года становились все меньше, уступая место стеклянным монстрам современной архитектуры.

В выставочном зале, где демонстрировалась привезенная коллекция живописи, народу в этот час было немного. Лариса остановилась возле полотна Михаила Ларионова, написанного им в период неопримитивизма, и стала с интересом рассматривать необычную композицию, начиненную множеством мелких деталей.

— А все же в импрессионизме он импонирует мне больше, — раздалось за ее спиной.

Оглянувшись, она наткнулась на внимательный взгляд невысокого пожилого мужчины, почти старика, одетого в серый костюм-тройку, но без галстука.

— Да? — сказала Лариса из вежливости.

— Он всю жизнь экспериментировал, а закончил вполне классической живописью. Вот вам и вопрос: для чего витийствовать, изобретая новые, как сейчас говорят, технологии, если к старости вернешься на круги своя?

— Вы хотите сказать, что все было напрасно? — осторожно высказалась Лариса.

— Почему? Ларионов оставил большой след в искусстве благодаря своему новаторству. Их с Гончаровой концепция «всёчества», а также его концепция «лучизма» заняли свое место в каталоге направлений. Но любуюсь я изысканной, артистичной, лирической живописью Ларионова. Впрочем, со мной многие поспорят.

— Какой памятник вы воздвигли художнику! Не зря, выходит, он витийствовал. Может, ему необходимо было выплеснуть излишки энергии и таланта, которыми его наградила природа? Утолить жажду поиска.

— Спасибо, успокоили, — с тонкой иронией, обращенной скорее к самому себе, усмехнулся мужчина. — Вы уж извините старика за болтливость. В моем возрасте трудно найти собеседника, а единомышленника — тем более.

— Ничего. Мне даже интересно.

— А вы продолжайте экскурсию. Тут есть на что посмотреть, — сказал мужчина и отошел к другой картине.

Еще целый час бродила Лариса по залам музея, а когда вышла на улицу, то впереди заметила своего случайного собеседника, осторожной, балансирующей походкой ступающего по заснеженному тротуару. Она легко нагнала его и, полагая неудобным просто пройти мимо, сказала:

— Сегодня чудесная погода. Как раз для прогулки.

— Вот-вот. Она-то и вытянула меня из гнезда, — с улыбкой, чуть задыхаясь от ходьбы, подхватил мужчина. — Позвольте представиться?

— Пожалуйста. Меня зовут Лариса.

— Очень приятно. А я — Викентий Львович.

— Взаимно.

Ларисе хотелось взять старика под руку — уж больно шаткой, ненадежной была его поступь, но она сочла свое желание за излишнюю дерзость. А вдруг это оскорбит мужчину?

— Вы не москвичка? — ласково спросил Викентий Львович, искоса поглядывая на нее.

— Что, очень заметно? — рассмеялась Лариса.

— Как вам сказать? С одной стороны, вы ничем не отличаетесь от московских барышень. Такая же модная и независимая. Но у вас есть одна черта, напрочь исчезнувшая у большинства местных дам. Это умение слышать. Не слушать, — он поднял указательный палец, — а слышать. Улавливаете разницу?

— Почти.

— Вы скромничаете, Ларисочка. А имя у вас довольно редкое. Помните «Бесприданницу»? Лариса Огудалова. Островский своей бессмертной драмой как бы присвоил всем Ларисам ярлык обманутых жертв любви. Надеюсь, это не ваш случай?

— Нет, не мой.

— Ну и славно. Мне было бы обидно за вас.

— Вам на метро?

— Нет, слава богу. Я тут недалеко живу, так что пешочком да по свежему воздуху — сплошная благодать! Можете меня проводить, если никуда не торопитесь. В Староконюшенном мой дом.

— В Староконюшенном? — переспросила Лариса с веселой интонацией.

— А что вас так насмешило? — с непонимающей улыбкой уставился на нее словоохотливый старик.

— Да так, пустяки.

— Не-ет, тут что-то кроется, какая-то забавная тайна. Или совпадение. Я прав?

— В общем, да. Совпадение. Меня в последнее время преследует лошадиная тема. Дело в том, что я и сама — Лошадь.

— Да? Никогда бы не подумал.

— Нет, конечно, не в том смысле, — рассмеялась Лариса. — По гороскопу. И фамилия у меня тоже соответствующая. Хомутова.

— Значит, по гороскопу. А вы верите во всю эту хиромантию?

— Ну-у, я не задумывалась… Даже и не знаю, что сказать.

— Вот и я не знаю, как относиться к подобным вещам. Жизнь на закат идет, а я так и не определился: есть ли судьба, предначертан ли наш путь или все во власти Бога? Кто руководит нашими мыслями и поступками? Какова во всем этом доля нашего разума и души?

— Вы знаете, — оживилась Лариса, — и мне часто приходят такие мысли. Взять тот же гороскоп. Ведь если он совпадает с нашей судьбой, то мы начинаем верить «во всю эту хиромантию» на сто процентов, при этом не замечаем, что так бывает не всегда, что это, возможно, случайные совпадения. Все зависит от нашей внушаемости.

— А что по поводу Лошади сказано в вашем гороскопе?

— Там много чего сказано. И выносливая-то она, и независимая, и эгоистка…

— Но это сугубо лошадиные качества. А что можно сказать о человеке, родившемся в год Лошади? Какая изюминка у этого человека?

— Там сказано, что честность.

— Честность?

Викентий Львович внезапно замолчал и глубоко задумался, так глубоко, что, казалось, забыл о Ларисе. Она по-прежнему шла рядом, но чувствовала себя неловко. И уже было собралась распрощаться со странным собеседником, но он вдруг остановился и взял ее за локоть.

— Лариса, у меня не совсем обычная просьба. Вы можете выслушать меня?

— Пожалуйста, — растерялась она, в душе ругая себя за уступчивость — мало ли что на уме у незнакомца.

— Понимаете, мне нужен душеприказчик, то есть доверенное лицо. Из родственников я не могу довериться никому, а друзья, увы, «иных уж нет, а те далече». Словом, они такие же старые, как и я.

— Но для чего?

— У меня большая коллекция антиквариата. Не хотелось бы, чтобы наследники распродали ее по частям.

— Но ведь можно оставить завещание. Кстати, кому вы оставляете ее?

— Музею.

— Так заключите с ними контракт или как это называется…

— Дело в том, что я никому не верю. Слишком много я повидал на своем веку, Лариса. Нет, мне нужен надежный человек, который проконтролирует передачу коллекции в фонды музея.

— А если это сделать сейчас, не дожидаясь…

— Не осуждайте старика за его маленькие слабости, но расстаться с ней сейчас, пока я еще живу и могу любоваться сокровищами, это выше моих сил. Если хотите, они продлевают мой век. Вы понимаете?

— Да.

— Ну так как, поможете мне? Ведь это не составит для вас большого труда. Ваша функция будет состоять в том, чтобы в присутствии свидетелей, в том числе моего адвоката, открыть сейф и по описи передать представителям музея все вещи. Ну и по возможности навещать, хотя бы в течение нескольких лет, этот музей и справляться о состоянии коллекции. Все это будет оговорено в надлежащем документе, копия которого будет храниться у вас. А я отблагодарю вас, Ларочка. Не подумайте, что я прошу о какой-то благотворительности. Поймите, это очень серьезный шаг, как с моей, так и с вашей стороны. Если вы согласитесь, конечно.

— Но почему вы не доверяете своему адвокату?

— Доверяю, но в определенных рамках. Есть понятие: степень защиты. Вот я создаю двойную степень защиты.

— Ой, Викентий Львович, все это похоже на детектив какой-то. Я уже, честно сказать, струсила. А ваши родственники — кто они?

— Два племянника и их семьи.

— Но мне придется воевать с ними. Я имею в виду…

— Ничего не бойтесь. Вы сдадите ценности сразу же после похорон. Вам они не будут принадлежать ни одного дня. А чтобы исключить всяческие трения с племянниками, пригласите в качестве свидетеля, ну, к примеру, участкового милиционера. Вознаграждения для свидетелей я тоже приготовлю, так что никому не придется работать бесплатно.

— Ну хорошо. Можно мне подумать, прежде чем соглашаться?

— Конечно-конечно. Вот тут у меня карточка с телефоном, — он полез во внутренний карман дубленки. — Возьмите, пожалуйста. Как только придете к решению, позвоните. Ну а если не позвоните вовсе, это тоже будет ответ. А мы уже почти пришли. Видите тот дом, на углу?

— Бледно-абрикосовый?

— Никогда не замечал, что живу в абрикосовом доме, да еще бледном, — усмехнулся Викентий Львович. — Вот что, Ларочка, приглашаю вас на чай. Не бойтесь, там нас ждет совершенно очаровательное существо, вернее, два существа: моя домоправительница Рузанна и кот Мартин.

— А кто из них очаровательный?

— Оба. Каждый по-своему.

— Ну хорошо, я принимаю ваше приглашение.

После чая с фирменными коржиками Рузанны, маленькой и проворной армянки, много лет служившей у Викентия Львовича домработницей, они перешли из гостиной в кабинет. Лариса устроилась на удобный старинный стул и, поглаживая кота Мартина, прыгнувшего к ней на колени, приготовилась к торжественному моменту показа коллекции. Хозяин открыл вмонтированный в стену сейф и вынул оттуда три ящика с маленькими вещицами, на первый взгляд показавшимися Ларисе неинтересными. Это была довольно большая коллекция фигурок из слоновой кости в стиле ар-деко. Но после того как ей растолковали их художественное значение, Лариса увидела особую прелесть в этих безделушках. Напоследок хозяин сделал многозначительную паузу, снова повернулся к сейфу и движением фокусника вытащил оттуда небольшую картину, точнее, этюд, написанный маслом.

— Вы не поверите, но это сам Коровин, — волнуясь, сказал Викентий Львович и осторожно поставил картину на стол.

— Константин Коровин? — ахнула Лариса и даже привстала со стула.

— Незаконченный этюд. Хотя о его незаконченности можно поспорить. Ведь именно в ней вся прелесть картины. Ее свежесть, недосказанность, загадка.

— Как она очутилась у вас?

— И вправду «очутилась». Такое бывает раз в жизни. Один известный актер, любитель выпить, не буду называть его имени, под конец жизни так опустился, что ходил по квартирам и предлагал на продажу свои вещи. В те благословенные времена подъезды были раскрыты, а на звонок люди спокойно открывали дверь. Он жил в соседнем доме, мы встречались то в сквере, то в ближайшей булочной, короче, шапочно были знакомы. Осенним утром он позвонил в дверь. Я открываю и глазам своим не верю. Такой человек и в таком виде. А он трясущейся рукой вынимает из кошелки картину и предлагает купить. Я сначала усомнился в ее подлинности, вежливо отказался, мол, не по адресу обратились, живопись меня не интересует. Тогда он давай меня уговаривать. Говорит, возьмите картину, отдайте на экспертизу, потом и сочтемся. А пока он согласен на небольшой аванс. Я пожалел его, дал немного денег, а картину оставил себе, положил на шкаф и, представьте, забыл о ней — работа, знаете, дела, личные неурядицы. А зимой читаю в «Вечерке» некролог — умер этот актер. Я и вспомнил о картине. Сначала показал знакомому антиквару. Тот порылся в каталогах, но ничего похожего не нашел. Порекомендовал своего друга, эксперта из Третьяковки, дескать, знающий специалист. Тот как увидел, с ходу определил, что подлинник, а для пущей убедительности провел экспертизу.

— Но это же трудоемкое дело и дорогое, насколько я знаю.

— В те времена дружба была дороже денег. И любовь была бескорыстной. За малым исключением, конечно.

— Викентий Львович, а вам не жаль отдавать картину в музей, ведь на аукционе за нее дадут огромные деньги.

— А зачем они мне? Уж коли в молодые годы не стал продавать, то сейчас и подавно не сделаю этого. Не знаю, простят ли меня люди за то, что столько лет лишал их такой красоты. Это грех мой. Всегда о нем помнил, но не мог совладать со страстью коллекционера — обладателя шедевра. Но смерть искупит мой грех. Теперь уж недолго осталось.

— Ну зачем вы так часто говорите о смерти? Словно ждете ее, прям как гостей на именины.

— А что в ней страшного? Один умный человек сказал, что смерть живет вместе с нами и составляет часть нашей сущности. Он даже мрачно при этом пошутил, мол, мы живем лишь по недосмотру смерти.

Лариса возмутилась и хотела высказаться по поводу этой «шутки», как раздался звонок.

— Кто-то пожаловал, — поморщился хозяин. — Не люблю внезапных визитов.

В кабинет заглянула Рузанна и сообщила, что пришел Эдуард Никонович.

— Вот и ястребы налетели, — пробормотал Викентий Львович и пояснил удивленной Ларисе: — Старший племянник пожаловал. Пойдемте, я познакомлю вас.

В гостиной Лариса увидела толстого мужчину лет сорока с длинными кудрявыми волосами, стянутыми на затылке в пучок. Лоснящееся жирное лицо с подвижными черными глазками, мягко говоря, симпатии не вызывало.

— Здравствуй, дядя Викентий! — бросился он с рукопожатием к старику и тряхнул его руку с такой силой, что тот болезненно сморщился.

— Здравствуй, Эдик. Вот познакомься — моя гостья Лариса.

Эдуард перевел взгляд на Ларису, и она заметила мелькнувший в его глазках испуг. Но в голосе была сплошная патока.

— Очень приятно. Эдуард Никоныч. Сегодня великолепная погода. Вот решил прогуляться, а заодно и дядю навестить. Как ваше здоровье, Викентий Львович?

— Спасибо, здоровье в норме.

— И слава богу.

— Присаживайтесь! — пригласил хозяин. — Что же мы стоим как истуканы. Рузанна, у тебя еще остались твои коржики? Организуй нам чаек, будь добра.

— Я, наверное, пойду, — сказала Лариса. — Коржики я уже попробовала, так что…

— Как же так, Ларочка? — всполошился Викентий Львович. — Вы так и не дали согласие…

— Но вы же разрешили мне подумать, ведь так?

— Позвольте, о чем идет речь? — не вытерпел Эдуард и выдавил усмешку: — О чем-то судьбоносном? Извиняюсь, конечно…

— Это касается только нас двоих, — сухо отрезал Викентий Львович и вновь обратился к Ларисе: — Вы сегодня позвоните или заставите меня как следует поволноваться?

— Постараюсь сегодня, — успокоила его Лариса и направилась в прихожую.

— Нет, так не пойдет! — вскипел племянник и поспешил следом за Ларисой. — Кто вы такая, сударыня? Откуда, извиняюсь, свалились?

— Эдуард! — прикрикнул Викентий Львович, но племянник не обратил на него никакого внимания.

— Вы что, из этих? Серых акул, что гоняются за выжившими из ума стариками?

— Как вы смеете? — задохнулась от возмущения Лариса.

— Эдуард, прекрати сейчас же! — уже кричал старик, держась за сердце.

— Нет, я не прекращу, дядя Викентий! Раз уж ты сам не видишь — кто перед тобой, позволь, я раскрою тебе глаза. Кто она такая? Твоя пассия? Да у нее на лбу написано: хищница! А вы, мадам, не на тех напали. И можете не трудиться со звонками. Я не позволю вам нагреть старого человека. Не выйдет! У нас еще действуют законы…

Лариса, кое-как одевшись, выскочила в дверь, открытую Рузанной, и побежала по ступенькам вниз, а с площадки на весь подъезд гулкое эхо разносило обидную брань Эдуарда.

В вагоне метро она немного успокоилась и, отбросив эмоции по поводу собственного оскорбленного достоинства, задумалась над судьбой старого человека. Каково ему сейчас? Что еще наговорил его племянничек своим ядовитым языком? Не языком, а жалом — так было бы вернее. А ведь подобной «опекой» он убивает дядю, невольно или нарочито — не имеет значения. Главное то, что Викентию Львовичу сейчас очень плохо, а защитить его некому.

Пока Лариса шла от «Баррикадной» до переулка, где жила тетя Вера, у нее созрело решение немедленно позвонить старику.

Вера Федоровна, встретив племянницу, поспешила на кухню — накрывать стол для обеда, а Лариса села возле телефона и, путая от волнения цифры, с третьей попытки набрала номер:

— Алло, Рузанна Леонтьевна? Это Лариса. Извините, а нельзя ли пригласить Викентия Львовича?

— Он отдыхает. Перезвоните попозже.

— А как его самочувствие?

— Сейчас уже лучше. Он принял лекарство… Минутку! Что? Это Лариса. Да. Хорошо, хорошо! Алло, сейчас он подойдет к телефону.

— Алло, Ларочка?

— Да, это я. Викентии Львович, извините меня за… В общем, я убежала, а вы… А вас…

— Ничего страшного. Не извиняйтесь. Это я должен просить прощения. Вас унизили в моем доме — это позор для меня. Никакая коллекция не стоит того, чтобы страдала невинная душа…

— Викентий Львович, — перебила Лариса его высокопарную речь, — я тут подумала… Короче, коллекцию надо передать еще при жизни. Понимаете? Ведь получается, что она не продлевает вашу жизнь, а совсем наоборот! Если хотите, я помогу вам. Специально приеду ради такого дела, вы только позвоните.

— Да я и сам уже пришел к такому мнению. Правда, еще грызли сомнения. Но после ваших слов все будто с головы на ноги встало. Теперь я готов расстаться с моими сокровищами без всякого сожаления. Так будет лучше для всех.

— Ну вот и хорошо. А то я… Скажите, как вы себя чувствуете?

— Уже более-менее…

Он умолк на какое-то время, а потом дрожащим голосом выдавил:

— Ларочка, не могу говорить. Нервы, знаете…

— Тогда поговорим позже, хорошо?

— Нет-нет! Я должен высказаться, иначе… Думаете, я случайно подошел к вам в музее? Вы очень похожи на мою покойную дочь. Она умерла совсем молодой, от тяжелой болезни. Сначала меня поразило внешнее сходство. Я как увидел вас еще в гардеробе, так долго в себя не мог прийти. А потом, когда вы заговорили, нашел много похожего и в характерах. Ведь если бы не мой незваный племянник, я бы показал фотографии, наши, семейные. Мне очень хотелось поделиться с вами. Вы извините меня за такую пространную речь…

— Я вас понимаю, как никто другой. Знаете, почему? Я сирота. Родители погибли, своей семьи не нажила. Есть только тетушка и двоюродный брат, да с папиной стороны дальняя родня.

— Лариса, — решительным тоном заговорил Викентий Львович, — мне не хотелось бы терять вас насовсем, то есть мы должны поддерживать друг друга. Вы согласны со мной?

— Согласна.

— Тогда продиктуйте ваш телефон. Сами вы можете и не позвонить, и я не осуждаю за это. У вас молодая жизнь, свои интересы. Это нормально. А вот мне уже без вашего голоса не обойтись. Боюсь наговорить банальностей, но он для меня словно дорожка в прошлое, к моим самым близким…

Он осекся и умолк. Лариса слышала слабое всхлипывание, но тоже молчала, ждала, когда старый человек успокоится.

— Ларочка, вы еще слушаете?

— Да-да, Викентий Львович! У вас есть ручка? Тогда я диктую…

Прямо с вокзала Лариса помчалась в офис. По словам Синары, позвонившей ей на сотовый, накопилась куча дел, не терпящих отлагательств. Зная характер своей помощницы, Лариса правильно оценила серьезность ситуации.

До обеда она подписала все бумаги, обзвонила самых важных на этот момент контрагентов, съездила в банк и нагрузила помощницу работой по новым договорам. И только «раскидав» все самое срочное, поехала домой.

Пушок, которого три дня обихаживала соседка, встретил хозяйку громким и протяжным мяуканьем. Он терся о ее ноги, мешая передвигаться по квартире, и преданно заглядывал в глаза.

— Ну ладно, ладно, хороший мой, соскучился? — Лариса взяла кота на руки и подошла к окну. — Ну-ка, что у нас за окном творится? Давай посмотрим. О! Все крошки склевали, которые мы с тобой насыпали. Ты, надеюсь, тут не пугал синичек? А? Что отворачиваешься? Было дело, да? Ах ты, мой кот-воркот! На птичек охотился? Пойдем на кухню, я тебя покормлю, а заодно и сама поем. А потом мы и птичкам чего-нибудь дадим. Пошли, мое солнышко.

Что бы она ни делала по хозяйству — мыла, вытирала пыль, включала стиральную машину, — все мысли были об Антоне. К пяти вечера ее терпению пришел конец. Захватив подарок — дорогое марочное вино, она поехала сначала в салон красоты, чтобы привести себя в порядок, а оттуда, без предварительного звонка — к Антону.

Он открыл дверь и растерянно отступил назад. Его домашний вид — потертые джинсы, тенниска, тапочки на босых ногах — привел ее в состояние ласкового умиления. Ей захотелось обвить руками его шею, прильнуть к широкой груди, вдохнуть родной запах, но она сдержанно сказала:

— Извини за вторжение. Я недавно приехала, и вот…

— Проходи. У меня, конечно, далеко не идеальный порядок…

— Пустяки. Я ведь не из комиссии по проверке чистоты…

Что-то мешало им заключить друг друга в объятия, естественные для влюбленных после разлуки. Лариса чувствовала за собой вину. Если бы не ее выходка с внезапной командировкой… Она все испортила. Как теперь вернуть прежнюю непринужденность? Его холодность, кажется, не растопить никаким вином.

— Это тебе, — протянула она пакет с бутылкой, когда они прошли в гостиную и сели на диван.

— Что тут? О-о, роскошный подарок! Урожай прошлого века? Так, может, продегустируем?

— А не жалко?

— Чего жалеть? Для того и вино, чтобы наслаждаться его вкусом, а не медали на этикетке разглядывать. Я сейчас. Ты посиди пока…

— А может, тебе помочь? Давай какой-нибудь салат сообразим…

— Из чего?

— Из всего, что есть в холодильнике.

— Ну если там найдется что-нибудь съедобное, то, как говорится, флаг вам в руки.

— А ты когда в него последний раз заглядывал? — со смехом спросила Лариса, закатывая рукава блузки.

В холодильнике тем не менее нашлись компоненты сразу для двух салатов: креветочного и мясного. Пока Лариса готовила, Антон успел переодеться и сервировал стол в гостиной.

Вскоре они сели за накрытый стол и впервые посмотрели в глаза друг другу — открыто и нежно. Нет, скорее с нежностью смотрела Лариса, а во взгляде Антона сквозило еще кое-что. Ларисе показалось, что он смотрит с укоризной, даже испытующе. Но слова, произнесенные как первый тост, прошлись по ее сердцу теплой волной:

— За нашу встречу, неожиданную и одновременно такую желанную!

Этим вечером они никуда не спешили. С ними были прекрасное вино, чарующая музыка, под которую они долго танцевали, утопая во взглядах, наслаждаясь прикосновениями, ароматом духов, предощущением страсти, которую оба сдерживали, чтобы продлить праздник любви.

Впервые в их любовной практике Антон поднял ее на руки и отнес в спальню, а затем медленно, очень медленно раздел и оставил лежащей в соблазнительной позе. Пока он торопливо сбрасывал с себя одежду, Лариса наблюдала за ним. В полумраке комнаты она видела горящий взгляд, раздувавшиеся от нетерпения ноздри, стиснутые зубы, сквозь которые, казалось, вот-вот вырвется надрывный стон. И все-таки он не позволил себе юношеской поспешности в вечном танце любви. Его разум, уже отравленный чувственным дурманом, смог осознать единственное — она еще не готова уйти вместе с ним в долину счастья и оттуда взмыть в простор ночного неба, а там парить в невесомости, не зная времени и границ, ощущая только пьянящий разлив телесной истомы. Признаком того, что этот момент наступил, стало ее лицо, побледневшее от вожделения, с лихорадочным блеском из-под опущенных ресниц и улыбкой ведуньи. И он не упустил этого момента. Они одновременно содрогнулись, громким стенанием провозглашая гимн единения двух земных начал.

Оставив его, опустошенного, но счастливого, отдыхать после мощного выплеска энергии, она упорхнула в ванную. Не замечая потока, обвивающего ее тело прохладными струями, Лариса вновь и вновь переживала неповторимые моменты любовной феерии.

Неужели это было с ней? Неужели мечта, недосягаемая для многих и многих и еще недавно казавшаяся ей самой неправдоподобной, воплотилась, стала реальностью, таким же естественным явлением, как эта вода, как снег, как луна на небе? Господи, дай ей силы, чтобы выстоять под напором счастья, которое обрушилось на нее Ниагарским водопадом! Такого богатства она не ждала. Оно так огромно, что у нее не хватает ни рук, ни зрения, ни дыхания, чтобы воспринять его и почувствовать во всей полноте.

Взбодренная душем, Лариса вышла из кабинки, сняла с вешалки большое полотенце и энергично растерлась им, с удовольствием глядя на свое отражение в овальном зеркале. Ее внимание привлек какой-то блестящий предмет на стеклянной этажерке, что стояла в углу. Подойдя ближе, она смогла разглядеть этот предмет во всей красе. Перед ней лежало серебряное кольцо в византийском стиле…