Запретное влечение (СИ)

– Считаешь, что нужно выпячивать все свои достоинства, словно залежавшийся товар?

– Я считаю, что парни любят перчинку, а не липнущую к зубам нугу. Так понятно?

– Бог мой, Роуз, однажды твои парни схватят гастрит, – слышится усмешка моих любимых губ и полная победа. Я усмехаюсь вместе с ней.

Розали недовольно фыркает и предпринимает нечестный ход:

– Не знаю, как до остальных, но Уилла пока всё устраивает.

Повисает долгая пауза, и я буквально чувствую на себе, как сжимается её сердце. Рыжая отлично целится. Язвительный укол достиг своей цели. Я будто вижу через стену, как Миа стойко держится или по своему обыкновению закатывает глаза, будто это вовсе не цепляет её. Но я знаю. Знаю, что это совсем не так.

– Тем лучше для моего брата, так? Я желаю ему лишь счастья, Розали.

Снова молчание, а затем стук бокала о деревянный стол. Я тут же ретируюсь на улицу, при этом чуть не столкнувшись лоб в лоб с Колином.

– Бежишь с места преступления? – тянет брюнет, вскидывая свои тёмные брови, словно бросая мне вызов.

Сжимаю зубы, тем самым показывая, что сейчас не самое лучшее время для шуток.

– Расслабься, приятель. Где Мел? Ты видел её?

Кажется, я невольно скриплю зубами, слыша, как этот жалкий актёришка называет мою сестру. С весьма самодовольным видом Колин машет мне рукой и заходит в дом, решив отправиться на поиски сам.

С меня хватит. Пора заканчивать весь этот псевдо-любовный прямоугольник.

***

Наш лесной домик погружен в сон. Окутан и укрыт ночным сумраком.

Тихо. Только ветер, что треплет тончайшие листики на деревьях, и рокочущие сверчки, затаившиеся в кустах. Я стою на крыльце, выжидая встречи с самой дорогой мне девушкой. Хождение по краю продолжается.

Едва слышное тиканье стрелок на моих часах давит на виски. Могла ли она обидеться? Допустить мысль о том, что я спал с Розали? Что творится в её голове в эту секунду?

Придёт ли она вообще?

Мы не договаривались, не назначали встречу. Просто знали, наверное, чувствовали внутри, что ночью безопаснее всего. Проведя целый вечер в удушающей компании, я всей душой сейчас наслаждался звуками, доносящимися из леса, что нарушали звенящую тишину.

Ожидание скручивало все мои внутренности в морской узел. Где же она?

Внезапно до меня доносится тихий женский голос. Дёргаюсь, осматриваясь по сторонам. Никого. Отрываюсь спиной от веранды и начинаю медленно спускаться вниз. Лёгкая мелодия, приятные слуху ноты. Иду на звук, крадучись, чтобы не разбудить гостей нашего дома. Мелодия кажется мне знакомой. А быть может, так она мне нравится, что я думаю, будто уже слышал её.

Останавливаюсь в полуметре от старого сарая. Узкая полоска света, что истекала из щёлки в двери, влекла к себе. Узнаю тихий родной голос, который трогает за душу каждый раз, когда бёрется за откровенные песни.

Невозможная.

Мне мерещится её голосок? Или сейчас, в эту самую секунду её пальчики скользят по струнам заброшенной гитары, а из любимых губ льются откровенности?

Не в силах больше бороться с самим собой, я тихонько отворяю дверцу и заглядываю внутрь. Сестра продолжает увлечённо играть, произнося слова из текста с закрытыми глазами. Я почти не дышу.

And I find it kind of funny, I find it kind of sad

The dreams in which I’m dying are the best I’ve ever had

I find it hard to tell you, cos I find it hard to take

When people run in circles it’s a very, very

Mad world, mad world

Это вроде забавно, но вместе с тем и грустно

Сны, в которых я умираю, – лучшие, что я видел

Мне тяжело говорить тебе об этом, ведь я знаю, это сложно принять

Когда люди бегут по кругу, это очень, очень

Безумный мир

Лоб её хмурится, когда попадается особенно сложная нота, а спина напрягается. Такая она настоящая: с убранными назад блестящими прядями, увлечённая тем, что поистине нравится; старательная и парящая в своём мире.

Сырая половица издаёт жалобный скрип. Зелёные глаза широко распахиваются, а пальцы замирают над струнами. Миа смущённо поджимает губы и отводит глаза.

– Я ждал тебя на крыльце, – неуверенно произношу я. Мне становится не по себе, оттого что она прекратила играть из-за моего вторжения. Ведь петь вот так давно стало для сестры редкостью.

– Прости, я здесь… увлеклась, – неловко пожимает плечами она и улыбается.

Я прикрываю за собой дверь и осторожно приближаюсь к ней, присаживаясь рядом. Обвиваю её талию одной рукой и притягиваю к себе, целуя в макушку, что всё ещё влажная после душа. Волосы снова пахнут какими-то цветами, отчего кожа покрывается мелкой дрожью, настолько восхитительно вдыхать их аромат. Чувствовать, что она так близко. Вдали от посторонних глаз. Только я и только она.

– Когда ты последний раз пела, по-настоящему пела? Это ведь было чудесно, Мими.

– Я пела «Горячий секс» по пути в парк в прошлый уикенд, – улыбаясь, возражает она, но грусть, затаившаяся внутри, плещется на самой поверхности.

– Мы дурачились, это почти не считается.

– Вполне, – парирует она и снова касается струн своими тонкими пальчиками, вспоминая аккорды. – Между прочим, ты хорошо подпевал мне.

– Брось. Я больше похожу на осипшего пьяницу, – отвечаю ей я, но не забываю главного: – Почему бы тебе не попробовать себя в музыке более основательно, м-м?

– Уилл, мы говорили об этом, – качает головой Миа и тепло касается моей руки. Чувствую на себе её подавленность.

Поджимая губы, я усмиряю себя, оставляя эту болезненную тему для более мирных времен. Назревающий спор успешно устранён, когда её губы оставляют лёгкий поцелуй на моём плече. Моё сердце тает, снова призывая меня вести себя как влюбленный мальчишка.

– Ты не держишь на меня зла?

– А должна? – разворачивается ко мне лицом Миа и тихонько усмехается.

– Розали наговорила всякой ерунды, – кривлюсь я, замечая, как её глаза распахиваются ещё больше. – Да, я проходил мимо и услышал её паршивую реплику. То есть… да, чёрт, я подслушал, и не смотри так на меня. Я лишь хотел сказать, что она безмозглая дура и что ты… в этой рубашке ты такая притягательная…

Её глаза искренне смеются, а уголки губ дёргаются, еле сдерживая рвущуюся наружу улыбку.

– Я не обижена, Уилл. Просто знаю, что… каждому своё. Кому-то будут нравиться красивые и грациозные девушки вроде Розали, а кому-то – такие, как я. – Её голос звучит уверенно и легко. Словно она давно смирилась с тем, что она непривлекательна. Я озабоченно хмурюсь.

– Ты хотела сказать, такие же настоящие и живые?

– Ну, если ты так думаешь, – она тихонько смеётся и упирается головой мне в плечо.

– Мне не нравится то, что ты считаешь себя хуже Розали. Просто ты не можешь оценить по достоинству свои прелести.

– Отнюдь, не считаю я её лучше. Просто я не глупая и понимаю, что не обладаю длинными ногами и хорошей грудью. Вот и всё.

Я аккуратно отстраняю её головку от себя и встаю перед сестрой на колени. Она ошарашенно наблюдает за мной своими шальными зелёными глазами. К счастью, во мне уже полностью окреп план, как доказать ей её привлекательность. Скидываю сандалик с её ноги и беру миниатюрную ножку в руки. Медленно целую её ступни и щиколотки, поднимаясь чуть выше. Не пропуская ни единого сантиметра нежной кожи, что всё еще пахнет сладким лосьоном после душа.

Её ресницы трепещут. Глаза то блаженно прикрываются, то широко распахиваются. Зрачки темнеют. Продолжаю покрывать ножку поцелуями, не сводя своих глаз с её лица.

– Ты просто не представляешь, что я испытываю, когда ты рядом. Когда флиртуешь со мной или просто забавно хихикаешь. Забудь о Розали. Я – мужчина, и, поверь мне, чёрт возьми, я понимаю в этом больше. К своему стыду, я захотел тебя ещё тогда, когда ты была несовершеннолетней, – шепчу между поцелуями, заканчивая целовать одну ногу и принимаясь за вторую. Дыхание Мии становится тяжелым. – Знаешь, когда это случилось? Когда ты вернулась от Дилайлы. Ты вышагивала по нашей кирпичной дорожке в своём белом платьице и прыгала из стороны в сторону от распылителя. Я вспоминаю об этом практически каждый день. Это было куда сексуальнее, чем надутые губы этой рыжей.

– Мы… мы встретились тогда спустя целое лето, верно? И так изменились. Особенно ты, – тихо отвечает она. Щёки заливает ярко-алая краска. – Не ты один тогда захотел недозволенного, – добавляет она, переводя глаза на свалку ненужного хлама.

Мои губы захватывают нежную кожу внутренней стороны её бедра. Пухлый рот открывается, выпуская её сдавленный стон наружу. Слишком откровенно…

Сажусь на своё прежнее место, вновь притягивая малышку к себе. В штанах тесно, но это не мешает сделать мне решающий выстрел нам в голову:

– Клянусь тебе, как только мы улизнём ото всех, я найду зеркальную комнату и приведу тебя туда, – тихо шепчу ей на ушко, ощущая на своей щеке выбившийся локон, что щекочет кожу. – Обещаю, я буду целовать каждый сантиметр твоей кожи, чтобы ты знала, как ты прекрасна. Я не позволю тебе закрыть глаза, и тогда ты будешь всматриваться в наше с тобой отражение и видеть, как мы предаёмся любви. Ты всё поймешь. Обещаю тебе, Миа, ты точно поймёшь, как ты прелестна. То, какой вижу тебя я.

Оставляю долгий поцелуй за её ушком и неспешно соскальзываю губами с её кожи. Мы так раздавлены. Смотрим друг на друга так долго и откровенно, что начинает кружиться голова.

Слишком опасно. Слишком велики шансы попасться на глаза. Слишком мало времени.

Она всё понимает. Поэтому ничего не говорит, когда я открываю скрипучую дверь сарая и ухожу. В паху всё болит от неудовлетворённости, а сердце щемит от новой разлуки.

В воздухе душно, а на небе ни звёздочки. Надвигается гроза с дождем. Сыро. Я изо всех сил стараюсь надышаться свежим воздухом, прежде чем вернуться в дом. Ещё несколько рваных вдохов – и небо, словно прорезая нависшие тучи, рассекает яркая полоска света, заставляя дождь хлынуть изо всех сил. Меня тут же прошибает лёгкий озноб. Мой лёгкий костюм тут же пропитывает влага.

В эту самую секунду я и понимаю, что безмерно счастлив.

Глава 13.

POV Миа

Есть ли у вас сны, которые запомнились больше всего? Странные, романтичные или пугающие? Говорят, что сон сам по себе исходит из глубин нашего подсознания. Страхи, которые днём мы не хотим признавать, являются к нам ночью, вторгаясь в сонную безмятежность. Признаться, сама по себе я весьма восприимчива. Верю в различные предсказания, которые мне пророчит гадалка на ярмарке, астрологию, и любой яркий сон может встревожить мою и без того больную голову.

Но когда посреди ночи мне внезапно зажимают рот ладонью, мне становится совсем не до шуток.

Резко распахиваю глаза и хочу запищать, как самая настоящая испуганная девчонка в фильме ужасов. Дыхание перехватывает, а сердце, кажется, совсем не бьётся. Паника сковывает все мои мышцы судорогой.

– Тихо, маленькая, тихо, – горячее дыхание опаляет кожу возле уха. Узнаю родной голос и судорожно выдыхаю. Была бы я менее рада его вторжению, немедленно отчитала бы брата, но сейчас, видя в темноте очертания его лица, чувствую, как моя душа начинает трепетать от восторга.

Уилл медленно убирает руку с моего лица и жестом показывает вести себя тихо. В моём горле пересыхает. Потираю глаза и убираю с лица спутанные пряди.

– Который час? – одними губами спрашиваю я, показывая на его часы.

Без слов, немного улыбаясь, он на пальцах показывает, что четыре.

В кромешной темноте его так сложно полностью разглядеть, но я всё же различаю пшеничные пряди, которые кажутся ещё темнее, и излюбленные черты его лица, на которые падает лунный свет из маленького окошка. Пленительный образ, кружащий мне голову в стократ сильнее с каждым разом.

Уилл наклоняется ко мне максимально близко и тихо шепчет:

– У тебя есть пять минут на сборы, чтобы я не передумал тебя красть, – жгучий шёпот снова касается кожи. Прикрываю веки от наслаждения.

Хриплый и размеренный голос брата. Его тёплые губы целуют мою мочку, а затем ласково оттягивают её. Дыхание срывается. Поджимаю губы, чтобы невольно из них не вырвался стон.

Он крадёт меня. Крадёт, как в горячих фильмах про любовь. Только одно но: крадёт из собственного дома и посреди ночи. Свою родную сестру, чёрт возьми. Хочется смеяться во весь голос. От счастья и предвкушения.

Подрываюсь с кровати и бросаюсь к своему рюкзаку. Стараюсь вести себя тихо, но то и дело путаюсь в вещах, качаясь из стороны в сторону. Уилл приглушённо смеётся, поддерживая меня за талию. Всё это нам давно знакомо. Сколько раз мы сбегали так из дома? Вряд ли я сосчитаю. Ночью или рано утром мы наспех собирали свои сумки и спускались по шаткому карнизу вниз. Отправлялись на длительные прогулки или просто сбегали из-под домашнего ареста. Но сейчас… сейчас всё совершенно не так. Не при таких обстоятельствах. Не при полном доме, набитом нашими потенциальными предателями.

Мой вечный союзник протягивает руку, тихо отворяя окно. Второй этаж. Высовываюсь наружу и вижу деревянную лестницу, заранее подставленную к нашему окошку. Грудь переполняет детский восторг. Брат лезет первым, перекинув через плечо мой рюкзак, и ждёт внизу, услужливо придерживая лестницу.

Главное – не сорваться вниз, продемонстрировав свою «грациозность» в полной мере. Если моя проклятая нога соскользнёт, то нас ожидает полный провал и разоблачение. Молюсь всем известным богам и лезу в окно, осторожно прикрывая его за собой. Крайне медленно, я сосредоточенно миную все ступеньки, ведущие к земле и грандиозному побегу.

Он прячет лестницу за высоким деревом и снова протягивает мне руку, крепко сжимая холодные пальцы. Сжимаю его ладонь в ответ и тут же устремляюсь за ним следом. Мы пускаемся в бег.

Без транспорта. Без дорожных сумок. Без сотовых телефонов. Без посторонних лиц!

Мы устремляемся в лес и бежим со всех ног. Я едва поспеваю за Уиллом. В боку предательски покалывает, а собственное разгорячённое дыхание обжигает глотку. Но мне хочется продолжать бежать, пока коленки не станут подкашиваться. Выжимая из себя все силы.

Вперёд, только вперёд. Не оборачиваясь назад. Только бы с ним. Только бы подальше от постоянного надзора и возможности стать осуждёнными.

Когда перед моими глазами лес сливается в одно сплошное зелёное марево, брат останавливается. Взгляды наши встречаются, и мы начинаем смеяться, как чёртовы придурки, которые просто помешались. В груди щемит, а во рту жутко пересохло. Но у моего спортсмена едва ли сбилось дыхание. Он самодовольно улыбается и тянет меня на себя, опираясь о ближайший ствол дерева. Я бьюсь о его широкую грудь и обвиваю сильную шею руками. Дежавю. Ещё вчера утром он точно так же прижимал меня к дереву, и теперь момент снова повторяется. С изменениями в мою пользу. Наваливаюсь на него всеми своими пятьюдесятью килограммами и касаюсь губами волевого подбородка.

– Ты не выглядишь возмущённой бедняжкой, которую так нагло похитили из тёплой кровати, – произносит он, усмехаясь.

– Может, потому что я была совсем не против?

– Всё пошло не по сценарию с самого начала.

Смеюсь ему в грудь и целую её через тонкую ткань футболки. Счастье буквально пульсирует во мне. Бьёт живым ключом. Лицо уже устало от постоянной улыбки, совершенно не желающей сходить с моих губ. Смотрю в его смеющиеся глаза и хочу исцеловать с ног до головы. Бешеное и сумасшедшее желание ощутить его по-настоящему. Всего целиком… Но деревья не скроют от людей, что бросятся искать нас уже через несколько часов.

Ночная прохлада постепенно отступает. Предрассветная тишина и наше прерывистое дыхание. Светает. Где-то там, над далёкой полоской горизонта плавно поднимается озаряющее весь мир солнце.

– Уилл, это какое-то безумие, – не веря в происходящее, шепчу я.

– Глупости. Мы делаем это не в первый раз, – небрежно дёргает плечами в ответ, и я невольно хмурюсь. Он сдаётся. – Ладно, это не совсем так. Но ты ведь понимаешь последствия, верно?

– Абсолютно.

– Я оставил на кухне записку с просьбой извинить нас и войти в наше положение.

Грустно усмехаюсь.

«Войти в наше положение».

Никто не войдёт в наше положение. Разве что только брат и сестра, которые по уши влюблены друг в друга. Хотя, возможно, и те бы не поняли. Ведь чтобы понять, нужно залезть в нашу шкуру и стать нами.

– Я сослался на свадьбу Камерон и Лисси, о которой мы благополучно забыли. И теперь нам крайне важно попасть в Атланту этим же утром, – заканчивает брат своё придуманное алиби, которое может сыграть нам на руку.

– Думаешь, они поверят?

– Возможно, пока гости рядом, им просто некогда будет строить свои догадки. – Голос Уилла спокойный и ровный, отчего и мне становится легче.

Рискованный шаг. Даже если наша компания и вечно выручала нас, то это вовсе не значит, что сейчас всё срастётся. Хотя, впрочем, когда наши пальцы переплетаются, уже тогда всё становится рискованным.

– Пора, солнышко, если, конечно, ты не хочешь успокаивать встревоженную Розали и терпеть показную заботу твоего «дружка», – едко произносит Уилл и, снова схватив меня за руку, тянет за собой.

– И вовсе она не показная! – возражаю я, замечая его резко поднявшуюся бровь. Что и говорить, я сама навлекаю на себя его гнев, но разве примирение не станет ещё слаще? – Ну, правда. Пусть он для всех и заноза в заднице, но он заботится обо мне и по сей день.

– Больше ни слова, Мими.

И я замолкаю, довольствуясь ревностными нотками, что звучат в его голосе просто восхитительно. Уилл фыркает и щипает меня за бок. Я звонко смеюсь.

Мы шагаем по залитой солнцем лесной тропинке. Забавляясь, словно дети, мы срываем по пути ещё не до конца поспевшие ягоды и жадно целуемся в перерывах между шутливыми диалогами. Нам так легко. Пусть впереди уже маячит препятствие в виде наших родственников и «других вредителей», сейчас это теряет своё значение. Мы просто забываемся. Пока моя ладонь находится в большущей ладони брата, всё теряет смысл. А особенно теперь, когда мы всё-таки решились на долгожданный побег от реальности.

Глядя на нас со стороны, люди наверняка задавались бы очевидным вопросом: как этот высокий красавец может быть с этой коротышкой? Пшеничные пряди Уилла и мои непослушные каштановые волосы, что назойливо выпадали из хвостиков и спадали на лицо. Его лазурные чистые глаза и мои – слишком едкие, абсолютно невыразительные зелёные. Везде разительный контраст. И пусть я не чувствовала себя писаной красавицей, рядом с ним я воспаряла на всевозможные вершины. Точнее, это брат возносил меня туда. Незаслуженно и совершенно для меня непонятно, но он делал это, заставляя меня краснеть и играть с ним, ощущая себя при этом настоящей кокеткой. Все эти платья, косметика и прочая ерунда были лишь для того, чтобы казаться ему красивой. Сестрой, которая могла бы достойно смотреться рядом с таким братом. Под стать ему. Но ирония в том, что он любил меня и без всей этой мишуры. Просто так…

Любил…

Пока мы резвимся по пути в неизвестность, в моей душе расцветает, будто раскрывшийся бутон, осознание того, что он любит. То неожиданное признание стало для меня настоящим ударом. Таким сладким ударом, что голова разболелась от счастья. Нет, мы, конечно, не маленькие дети и всё прекрасно понимали. Но разве подобные откровения, что слетают с любимых губ в сердечных порывах… разве могут они не трогать за душу? Бутон распускается, открывая свои лепесточки всему миру. Подставляет их в сторону солнца и благоухает.

Чёрт возьми, я так счастлива, что хочется кричать до сорванных голосовых связок.

Когда я невольно спотыкаюсь в третий раз за одну минуту, Уилл усаживает меня на бревно, что распласталось посреди леса, и протягивает свою фляжку с водой.

– Может, расскажешь наконец, куда мы держим путь? – выравнивая дыхание, спрашиваю брата, подставляя лицо первым лучам солнца.

– На окраине леса есть домик, там проживает сейчас один мой знакомый. Его отец лесничий в этих краях, но Рик заменяет его эту неделю, – пожимает он плечами и брызгает на меня капли воды, что остались на дне его фляжки. Я кривлюсь, а он, улыбаясь, продолжает: – Что тут говорить, нам просто везёт, малышка.

– Значит, запрёшь меня в скрытом от всего мира домике и будешь требовать выкуп? – прищурившись, забавляюсь я.

– Я буду требовать тебя. Всю. Целиком. – Его голос серьёзный и глубокий, отчего по спине пробегает сладкий холодок. Его чуть потемневшие глаза соскальзывают вниз, останавливаясь на моих обнажённых ногах. – Где твои спортивные брюки?

– Сегодня жарко, Уилл, – дразнясь, невинно отзываюсь я. – А что, какие-то проблемы?

Он шумно выдыхает и поднимается с бревна. Мы встречаемся с ним взглядом. Его глаза всё такие же затуманенные, с томной поволокой. Я самодовольно улыбаюсь, медленно потягиваюсь и поднимаюсь за ним следом. Он не сводит пристального взора. Понимаю, что играю с огнём, но здесь работает всё тот же принцип недозволенного. То, что нельзя, хочется вдвойне. Устремляюсь вперёд Уилла и нагло виляю бедрами.

– Если хочешь добраться до домика в ближайший час, лучше опусти шорты пониже, – цедит он сквозь зубы и резко тянет джинсовую ткань вниз.

– Ещё один такой рывок, и боюсь, они совсем спадут, – усмехаюсь я, разворачиваясь к нему лицом и продолжая свой шаг уже спиной назад.

– Ты доиграешься, маленькая поганка, – включившись в игру, восторженно шепчет в ответ Уилл.

Запускаю большие пальцы под кромку шорт и спускаю их ещё ниже. Настолько, что становятся видны мои выпирающие по бокам косточки и едва ли заметный пресс. Не знаю, что движет мной именно сейчас и откуда во мне появляется эта почти животная похоть. Но я в своей стихии. Закусываю нижнюю губу от волнения и ожидаю его реакции.

И она непременно появляется. Выливается в дикий накал страстей, обрушившись на нас в это раннее солнечное утро. Уилл внезапно хватает меня за запястье и припечатывает к ближайшему дереву. К очередному спасительному дереву. Он не касается меня своим телом, а лишь держит запястья, прерывая все мои попытки отстраниться. Только вот их не будет. Ведь рассудок затуманен не только у брата, но и у меня.

Он немного наклоняется и прикасается своими пухлыми губами к оголённой коже низа живота, между съехавшими шортами и задравшейся футболки. Я судорожно выдыхаю. Солнце слепит мне в глаза.

Это предел.

Губы медленно движутся вниз, вырисовывая некий замысловатый узор. Меня начинает бить приятный озноб. Отстраняется и, легко подхватив моё тело, сажает к себе на бёдра. Я тянусь к его губам, но он не позволяет. Лишь улыбается и слегка качает головой, цокая языком.

– Ты себя плохо ведёшь для подобной роскоши, – тихо произносит он. Внутри меня назревает пожар, покрывая лицо и шею испариной. Я выгибаюсь и намеренно ерзаю на нём. – Я слишком часто шёл тебе на уступки, Мими… – Ухмыляется, чёртов искуситель. Я мысленно смеюсь: ну и кто теперь у нас здесь первая грешница?

– Это нечестно, – хрипло хныкаю я, восторженно наблюдая за его тёмной стороной.

Уилл хочет ответить, но вдруг замирает, внимательно вглядываясь вперёд. Его лоб сначала хмурится, но тут же расслабляется.

– Что там? – продолжаю ёрзать я, пытаясь взглянуть назад. Безуспешно. Меня слишком крепко припечатали к массивному дереву.

Он медленно опускает меня на землю, отчего так и хочется закапризничать, что всегда доставляло мне особую радость рядом с братом. Но он лишь самодовольно хмыкает и кивает за мою спину:

– Твоё спасение.

Я наконец оглядываюсь назад и вижу маленький старый домик, который почти незаметен среди зарослей леса. Не знаю, что приходит первым: досада или изумление. Но уголки моих губ дёргаются от открывшейся перед нами картины.

– А вот и наше очередное убежище!

Я, продолжая улыбаться, плетусь следом за Уиллом. Мы подходим ближе, приводя по пути своё сбившееся дыхание в порядок и одёргивая задравшуюся одежду. Внизу моего живота всё ещё трепещут своими крыльями неведомые существа, щекоча и заставляя чувствовать себя желанной. Поэтому каждое нечаянное касание наших пальцев действует на меня как сильное опьянение.

Уилл рыскает возле обветшалого домика, заглядывая под кустики и уличные столики.

– Где-то здесь должны быть ключи.

– Твой друг уже уехал? Когда ты успел обо всём позаботиться? – удивляюсь я, с вызовом приподнимая бровь.

– Вчера ночью мне не спалось, вот и встретился с ним, – бурчит он, наполовину выглядывая из-за зарослей. – Неужели трусишь? – хрипло смеётся брат, окидывая меня насмешливым взглядом снизу вверх.

Я вскидываю свой подбородок и уверенно отвечаю на его выпад:

– Помни, что я твоя сестра.

Он лишь кивает, улыбается, ещё раз подмечая мои пунцовые щеки, и продолжает поиски. Опираюсь спиной о сырую от дождя дверь и усердно стараюсь придать своему лицу прежний оттенок.

Но… чёрт, кого я обманываю? Конечно же, конечно, я трушу. Одно дело – зажиматься по углам и вкушать украденные у времени поцелуи, а другое – быть с ним наедине при нынешних обстоятельствах. Но что я могу? Абсолютно бесполезно скрывать свою лёгкую нервозность. Ведь весь мой прошлый сексуальный опыт составлял лишь Колин и наше неумелое, лишённое всякой страсти слияние. Да, именно слияние. Я совершенно неопытна, да и к тому же несуразна, как бы рьяно Уилл не доказывал мою привлекательность. И снова, в очередной хренов раз я боюсь не достать до того уровня, который сама ему и навязала. Выгляжу наверняка полной идиоткой, стоя возле нашего укрытия и заламывая пальцы, будто бы сейчас собираюсь на первое в жизни свидание.

Просто нелепо.

Внезапно подмечаю у земли маленький тёмный мешочек, что умело припрятали у подкопа под самим домом. Наклоняюсь чуть ниже и вытаскиваю его из земли.

– Из тебя вышел плохой преступник, Уилл, – посмеиваюсь я, перебрасывая мешочек с ключом из одной руки в другую. Светлая макушка выглядывает из-за кустов. – Впрочем, как и взломщик. Ты ведь не договаривался ни с каким Риком, верно?

Эта мысль посещает меня внезапно. Ну разве будет его товарищ умалчивать о таких вещах, как хранение ключа? Чёрт возьми, мы снова влезаем в неприятности, вторгаясь в чужие владения… Но от этого весь побег приобретает ещё более яркие краски.

– А я говорил, что просмотры детективных сериалов не доведут до добра. Вот, пожалуйста, – сдаётся он, подбираясь ко мне ближе и замирая у моих губ. – Ты настоящая лисица, Миа Аддерли.

Я целую его первой. Медленно, играючи, отчего чуть позже из груди брата вылетает глубокий вздох и шумный выдох.

– Продолжим наши детские традиции? – светится в предвкушении он и отворяет скрипучую дверь, пропуская меня вперёд.

Нас встречает прохладная заброшенная комнатка, чуть отдающая влажной древесиной и сыростью. Видавшая лучшие времена полуторная кровать с железными пружинами и металлической спинкой. Потёртый шкаф, где наверняка висят ружья и прочий инвентарь лесника. Деревянный круглый столик и одна керосиновая лампа вместо электричества.

Я присаживаюсь на раскладной стульчик возле стола и оглядываюсь вокруг. Уилл бросает наши рюкзаки возле кровати и присоединяется ко мне.

– Я на самом деле встретил вчера Рика, но вовсе не просил его об этой услуге. Мы разболтались с ним, и он рассказал, что его отец уехал на какое-то время из города. Сам же он – истинный шалопай и сейчас преспокойно отдыхает с друзьями.

– Это страшно, Уилл, – грустно усмехаясь, задумчиво качаю я головой. Он выжидающе смотрит на меня. – И знаешь, почему? Кажется, нам слишком везёт. Как правило, позже следует расплата за счастье.

Тяжело выдыхая, он тянет меня на себя и крепко обнимает, вплетая свои широкие пальцы в пряди моих волос.

– Ты всё преувеличиваешь, маленькая. Мы побудем у родителей ещё с неделю, а потом уедем. Хочешь, я возьму тебя с собой на курсы в Нью-Йорк? А когда вернёмся, нужно будет снова возвращаться в Атланту. Всё постепенно поутихнет.

– Почему я не могу видеть в таких дерьмовых ситуациях то хорошее, что замечаешь ты? Я просто знаю, что всё снова пойдёт наперекосяк. Это ведь мы, Уилл.

Он прижимает меня ещё сильнее к своей грудной клетке. Настолько близко, что я ощущаю его скачущее сердцебиение. Прикрываю глаза и утыкаюсь носом в его футболку, вдыхая его аромат так глубоко, что кажется, в моих лёгких начинает покалывать.

– Оглянись вокруг, Мими. Сейчас нам никто и ничто не мешает быть вместе. И таких дней может быть много, – в который раз ласково убеждает меня брат.

– Насколько много? Сколько продлятся эти прятки? Год? Два? А когда мы попадёмся, будет в сотню раз больнее… Оттого что мы уже познали это самое счастье.

От этого знания, что притаилось в самом тёмном уголке моей души, становится невыносимо. Словно маленький злобный зверек, что только и ждёт, чтобы выпрыгнуть на свет и показать свои клыки, больно при этом ранив. Закрывать его на замок и держать под контролем, не выпуская наружу, равносильно тому, чтобы постоянно терпеть это ноющее и саднящее чувство, ведь это существо бьётся внутри тебя, царапается и жалит. Успокаивает лишь то, что оно просто боится показываться из своего тёмного угла, когда я не одна. Когда руки мои греют большие ладони брата, а наши забавы наполняют нас радостью. Целиком. Вытесняя весь скопившийся негатив и тоску.

Поэтому, когда чуткие пальцы спускаются по моим волосам и замирают у шеи, вся моя боль утихает. Есть только эти пальцы. Вездесущие, дарующие мне безграничную любовь пальцы. Рост Уилла едва позволяет мне доставать до его груди, поэтому я лишь любуюсь его чертами лица и буквально не шевелюсь, всматриваясь вверх, в эти помутневшие глаза. Но он вдруг медленно отстраняется и присаживается на край пружинистой кровати, касаясь моей руки. Я делаю шаг и оказываюсь между его ног. Видя его светлые пряди, не могу заставить себя не касаться их. Не могу не запустить пальцы в золото его волос. Это слишком заманчиво. Продолжая стоять возле брата, я аккуратно запускаю тонкие пальчики в его макушку, массажируя и пропуская густые пряди между пальцев. Уилл целует мои запястья. Так нежно, что сердце начинает щемить от переполняющей его любви к самому родному человеку.

Затаив дыхание, мы молчим. Вкрадчиво, будто бы на цыпочках, к нам подбирается знакомое вожделение. Мои коленки начинают плавно подгибаться, когда он притягивает меня к себе ещё ближе и обхватывает губами через тонкую ткань футболки ореол моего соска. Я судорожно и громко выдыхаю.

Безумство. Грехопадение в чистом виде. Но до чего же невыносимо приятно чувствовать, как моя грудь становится острой под его нежными губами. Как сладкая дрожь вихрем проносится по всему телу. Будто во все мышцы пустили электрический разряд. Его рука прислоняет мою талию к его телу, а губы продолжают пытку. Когда он поднимает на меня свой взгляд, я подавляю в себе острое желание застонать. Чёрт возьми, глядя на брата, в его лазурные, чистые глаза, можно ли обвинять нас в извращении? Там нет ничего, кроме незапятнанной любви, искренности, которой полны любые проявления его чувств в мою сторону. И так было всегда.

«Союз от Бога».

Но имеем ли мы право так называться? Ведь мы уже давно покинули правильную сторону. И сейчас, когда его крепкие руки стягивают с меня прилипшую к телу футболку, под которой больше ничего и нет, мои щёки тут же заливает краска. Инстинктивно прикрываю небольшую грудь своими ладонями, но тут же медленно опускаю их, сдаваясь под его пристальным взглядом. Теперь я готова расплачиваться после своей смерти за совершённые нами грехи. Только бы он не останавливался. Только бы касался меня. И тогда я точно буду готова.

Уилл, словно читая мои мысли, тянет меня к себе и сажает на руки. Я машинально обхватываю его бёдра ногами. В груди бешено колотится сердце, гулко ударяясь о грудную клетку. Трясущимися пальцами я стягиваю с широких плеч футболку, наполовину обнажая его.

В горле пересыхает, а глаза жадно впиваются в его фигуру. Сколько раз я украдкой подсматривала за ним? Сколько проклятых раз я видела, как он возвращается с пробежки, стягивая с себя вверх, или как выходит из ванной? Я корила себя за ненормальный интерес, за эту чувственную тягу к собственному брату. И теперь… теперь это всё моё. Я завороженно прикасаюсь подушечками пальцев к рельефу его тела. Он чуть вздрагивает, внимательно наблюдая за мной. Провожу ими по выпирающим ключицам, которые встречают меня, словно распахнутые крылья. Спускаюсь ниже, оставляя за собой воздушные, едва ощутимые касания. Уилл прикрывает глаза.

Это тяжело для нас. Тяжело испытывать счастье в таком объёме. Разрывающее внутри нас все предрассудки, какие-то общественные понятия и родительские запреты. Счастье, стирающее всё, что было до и что будет после… Ослепляющее.

Мои пальцы скользят по вздувшимся полоскам его голубых вен.

Это гораздо больше, чем простое счастье. Это любовь, дерущая тебя изнутри. Так долго просящаяся наружу. И теперь, когда ей дают волю, она становится совсем безумной…

Его мышцы напрягаются под моими нежными касаниями, превращаясь в сталь.

Как испить мне нашу свободу? С чего начать? Ведь я так сильно люблю тебя, Уильям. Как же сильно люблю…

Он срывается. Хватает мои запястья и резко тянет на себя, переворачивая меня на спину. Я успеваю сделать лишь спасительный вдох, чтобы не задохнуться от недостатка кислорода и абсолютного достатка своего… своего Уилла.

За дверью нашего убежища – цветущий лес, купающийся в первых лучах рассветного солнца; где-то на противоположной окраине леса – наши родные и знакомые, которые сбиты с толку, а здесь – мы, абсолютно счастливые. Сквозь редкие щели домика проникает солнечный свет, даря тёмному пространству светлые блики. В ярких полосках порхают крошечные пылинки, а по моему телу развязно движутся его руки. Всё это создаёт дикий контраст ощущений и красок. И мы теряемся в них.

Уилл накрывает мою грудь большой ладонью и легонько сжимает её, принуждая выгнуться ему навстречу. Наши полуобнаженные тела соприкасаются, и я почти готова умереть от блаженства и переизбытка эндорфина в моей крови. Мои дрожащие пальцы касаются его лица, притягивая ещё ближе. Настолько близко, что сердца рвутся друг к другу, выбивая один и тот же ритм. Пальцы соскальзывают на его чуть влажные от поцелуев губы, когда он резко дёргает свой ремень, высвобождая его с петель.

Больше нет никаких границ.

Я ощущаю его твёрдую плоть и краснею, к своему стыду, ещё больше, задыхаясь от желания. Остаётся лишь один паршивый кусочек джинсовой ткани, мешающий нам соединиться в одно целое. Нас немного трясёт от накрывающего желания. Движения брата становятся грубыми, а моё нетерпение возрастает. Живот болезненно скручивает от возбуждения, когда Уилл стаскивает с бёдер мои шорты, оставляя меня в одних трусиках.

– Ты вся дрожишь, – хрипло шепчет он, всматриваясь в мои глаза. – Ты боишься?

Медленно киваю в ответ:

– Себя.

Он приглушённо смеётся и, всё ещё улыбаясь, тянется к моим губам.

– Я люблю тебя, Уилл, – слетает с моего языка, когда его губы почти накрывают мои. Взгляд теплеет, а прерывистое дыхание касается моего лица. – Хочу, чтобы ты тоже знал это.

Одно небольшое усилие – и моё белое кружево порвано.

– Тогда откройся мне. Будь моей полностью, девочка.

И я больше не смущаюсь. Лишь сладко вздрагиваю, когда он проникает в меня. Желанные губы заглушают мой гортанный стон.

Всё по-другому. Всё теперь иначе. Это не Колин. Это тот человек, которому хочется всецело принадлежать. Движения становятся быстрее, а наше дыхание смешивается в одно. Я выгибаюсь до хруста в позвоночнике, когда его сильные пальцы касаются меня там, где мы сливаемся воедино. Он нужен мне. Весь. Здесь и сейчас. Всегда, чёрт возьми.

Пряди моих волос небрежно разбросаны по подушке. Уилл входит в меня глубже и вдыхает их запах. Руки скользят по моим изгибам, чуть ли не причиняя боль. Но мне так отчаянно нужна эта боль, перерастающая в блаженство. Это животное наслаждение, когда он грубо берёт то, в чём мы оба так нуждаемся.

– О, чёрт. Я не протяну больше, Уилл. Пожалуйста, – почти плачу я от пульсирующего тёплого ощущения внизу живота. Он издаёт хриплый стон мне в шею и ускоряется.

Я зажмуриваюсь от сладкого чувства, что опьяняет меня. Его кожа, гладкая и горячая, становится влажной под моими пальцами. Я панически хватаюсь за него и подаюсь навстречу.

– Открой глаза, Миа. Открой и смотри на меня, – чуть ли не рычит брат, кусая мою нижнюю губу и сцеловывая боль от укуса.

Я распахиваю свои веки и встречаюсь с его потемневшими глазами. Искры летят из его зрачков, будто прожигая меня всю. Возможно ли умереть от счастья? Проклятье, я не знаю. Но кажется, я почти на грани.

– Моя маленькая. Сумасшедшая. Такая же, как и я, – бессвязно шепчет мне прямо в губы. Выцеловывает кончики моих ресниц, опускаясь на скулы и уголки моих красных губ.

Нежность смешивается с почти звериным желанием. Желанием обладать. Выкручивает наизнанку. Резко впиваюсь ногтями в его лопатки, и мы вместе приходим к фееричному концу. Уилл содрогается вместе со мной, ощущая, как кровь выкипает из вен. Растопленный горячий мёд тянет низ моего живота. Мы прислоняемся лбами друг к другу и громко дышим.

И теперь, когда мы окончательно отреклись от всего, что сдерживало нас прежде, я понимаю, что мы добровольно отказались от посмертных билетов в Рай. Но это всё – пустое, если со мной будет Он. Если его крепкая рука будет сжимать мою перед тем, как суд свершится и двери Ада распахнутся пред нами.

Всё – пустое.

Глава 14.

Лирика №3

Что эта планета, что этот мир без цветов на твоих ладонях,

Растущих прямо по линии жизни, и где-то там сбоку я,

Робко прячущийся, онемевший подросток, чья-то слабая копия,

В утопии красок размытый от дрожи в коленях и цветных снов

Ловил каждое слово, по буквам и звукам рассовывал в сочинений сборники.

И так яростно верилось, что только твоими глазами возможно увидеть вселенную двух,

По сути не созданных друг для друга, но глаза врут, кругом головы, и я шёл на звук

Миллиона сосудов, вдыхая то, что оставалось от твоих выдохов и мыслей вслух,

Собирая частички от кожи рук, оставленных на прутьях старого забора гнутых.

Засыпая под утро, видел дождь и будто бы укрывал тебя курткой от непогоды,

Про себя разрываясь на части от счастья и обещаний про бесконечные годы,

И вечность высоких-высоких слов, и будто бы нёс тебя на руках долго,

И вместе смотрели на лужи перед собой, а ты говорила про радость что-то.

Red One

POV Уилл

Что значит время, когда ты счастлив? Всего лишь пустой звук. Ты находишься в абсолютной прострации. В некой субстанции, которая едва ощутима. Ты в стороне от всего мира. От обстоятельств, от постоянных событий, что происходят вокруг, от любой информации, что не касается тебя и твоего счастья.

Так и сейчас, находясь в очередном убежище, скрытом от посторонних глаз, я безмерно счастлив. Лениво выбираясь из недавней дрёмы, я чувствую её трепещущие ресницы. В каморке лесника, где так явно ощущался запах мокрой древесины, теперь всё пропиталось нами. Нашими счастливыми вдохами и глубокими довольными выдохами. Нашими стонами и полушёпотом в полном забытье. Просто мы давно переступили грань реальности. Просто теперь есть только и только мы.

Укутанные колючим шерстяным пледом, мы отдыхаем от минувшей ночи. Полусон. Такой сладкий полусон. Иногда Миа распахивает глаза, словно проверяя: реально ли всё это? Реален ли я? Тонкие пальцы, каждый из которых я так жадно целовал, нащупывают во тьме моё лицо. Из груди её вырывается облегчённый выдох. И тогда веки её плавно прикрываются. Дремота тянет её в свои объятия, но с губ всё-таки срывается хриплый шепот: «Господи, ты рядом… Уилл, мы вместе… мне так хорошо, ты ведь всё знаешь, да?»

Я целую уголок её припухших от поцелуев губ и притягиваю к себе ещё ближе. Это и есть мой безмолвный ответ, пропитанный беспрекословным согласием. Впрочем, таковы были мои ответы всегда, если дело касалось Мии.

Ноги её обвиваются вокруг моих ног, касаются бёдер. Руки хаотично двигаются по телу, застывая в итоге на моих плечах. Нам нужно время. Ещё немного времени, чтобы сполна ощутить друг друга. Сутки. Этого смертельно мало, чтобы прийти в себя от той эйфории, что поглотила нас целиком.

Не вылезая из постели почти весь день, мы изучали неизведанное. Опускаясь на самое дно порока, мы подтверждали свой статус грешников. Впрочем, наш мир и без того погряз в грехе. Войны, убийства неповинных людей, насилие. Да мало ли преступлений? Что значим мы? Всего лишь люди, которые полюбили вопреки всем и всему.

Желудок скручивает от чувства голода. Да, чёрт возьми, мы совсем забыли про еду. Довольствуясь только друг другом и парой шоколадных батончиков, которые, поглощая, мы вовлекали в свои поцелуи, теперь наши животы словно завыли в унисон. С великим трудом преодолевая кричащее чувство недовольства внутри себя, я отстраняю её маленькую головку от своей груди и тихо поднимаюсь с кровати. Миа спит. Измотанная мною же и всеми последними событиями. Её сон сладкий и безмятежный. Я замираю на несколько секунд возле кровати, чтобы впитать в себя то, что я вижу. Что бы ни случилось, я всегда буду вспоминать эти разбросанные по подушке кудри, что светились янтарным отблеском, переливаясь в лучах солнца, которые пробирались сквозь узкие щели домика. Буду хранить в себе её нежный образ. Лелеять в себе мысль о том, что её нижняя губа, припухшая чуть больше верхней, была подвержена только моим сладким пыткам. Я был причиной того, что каждый раз, когда терпение её истекало, передние зубки впивались в бархат собственных губ, терзая их.

Она была неумолима. Не такой, как я себе её представлял. Да, проклятье, представлял я её не раз. Миа разбила своими выходками все мои предположения, фантазии. Всё померкло, когда в свои законные права вступила реальность.

Настоящий транс наших сердец. Полная и самозабвенная эйфория. Дрожь до самых позвонков.

Назовите как вам угодно, но разве будут здесь уместны слова? Все они – ничто по сравнению с ней. С нами…

Чувствую, как уголки моих губ дёргаются вверх. На самом деле здесь всё очень просто: она всецело моя.

Крадучись, осторожно переставляя ноги на скрипучих половицах старого домика, дабы не разбудить спящего ангела, я выскальзываю наружу. Светает. И, мне вдруг думается, что эти сутки пролетели в одно короткое мгновение, стоило мне только моргнуть.

Пребывая в абсолютном воодушевлении, я развожу небольшой огонь и достаю припрятанные наспех овощи и хлеб, чтобы поджарить их на костре. Сквозь массивные кроны столетних деревьев, густого покрывала из листьев, потихоньку пробирается солнце. Маленькие лучи рьяно и уверенно просачиваются в открытые щели, заставляя щуриться, но ещё не грея. Мне хорошо. Мне так чертовски хорошо в это раннее утро. Бывают такие моменты, когда весь груз на время падает с плеч. Рюкзак твоих бытовых проблем будет ждать тебя внизу, но это потом. А сейчас плечи твои не отягощены никакими заботами, они расправлены. Как крылья. И тебе так же легко и свободно, словно ты вспорхнул над землей виртуозной маленькой птичкой.

Вдыхаю полной грудью утреннюю свежесть, едва ощутимую лесную сырость. Такое раннее утро, что солнце только начинает нагреваться, а роса на траве и диких цветах совсем не высохла, корни и стебельки не впитали в себя живительную влагу. Мир просыпается, а вместе с тем природа расцветает и дарит всем нам надежду на лучшее.

Внезапно раздается скрип двери. Несмазанные петли на ней издают скребущий визг, а я оборачиваюсь. Миа робко переминается с ноги на ногу, скрещивая их в неловком жесте. Волосы блестящим каскадом перекинуты на одну сторону, а на ней всего лишь моя толстовка и всё те же джинсовые милые шортики.

Проклятье. Она сведет меня с ума.

Мягкая, тёплая и сладкая на вкус. Когда-нибудь она добьёт меня своими проказливыми выходками, а её большие глаза, что светятся искренней любовью и надеждой, просто станут персональной вендеттой, расплатой за все мои грехи. Однажды.

– Думал дать тебе выспаться часок, – чуть прищуриваясь от солнечных бликов, тихо хриплю я.

– Мне без тебя совсем не спится, – легко улыбается Миа, нежной поступью шагая ко мне ближе своими босыми ногами. По земле и по маленьким веточкам. Ещё несколько хрустящих шажков – и вот, она опускается на бревно напротив и вытягивает ножки вперед, подставляя их солнцу. Запрокидывает голову назад и, определённо, делает это зря: мой взгляд опускается ниже, к её горлу, к которому совсем недавно я припадал губами, к выемке между груди и цепляется за симпатичную родинку чуть выше пупка. Она, конечно же, ловит меня за этим откровенным лицезрением с неприкрытым желанием, чуть цокая языком и смущённо улыбаясь. Снова. Так, что, кажется, губы наши скоро и вовсе потрескаются. От поцелуев, от постоянных улыбок, от этого трепещущего счастья.

– На самом деле, Уилл, смотреть там не на что, – тихо посмеивается она и тянет пальчики к горячему хлебу. Я с удовольствием наблюдаю, как она, спохватившись, дует на хлеб и перекидывает его из одной руки в другую. – Хотя ты у меня слишком вежливый, чтобы признаться в этом.

– Много же ты знаешь о прелестях женского тела, да, Мими? – Сестра кривится. – Поэтому жуй свой хлеб и не неси глупости, – отвечаю я и протягиваю ей наш недопитый сок.

– Уильям Аддерли, вы самый обаятельный лгун, которого мне довелось повстречать, – продолжает резвиться она, потягивая из трубочки остатки яблочного сока. – Вспомни среднюю школу, когда мы вместе выбирали мне бюстгальтер. Ведь ничего хорошего не вышло из этой затеи, верно? Он и сейчас мне почти впору.

– Не хотелось бы вплетать сюда его, но, чёрт возьми, у вас с Колином было совсем всё плохо? Любой любящий мужчина непременно покажет своей партнерше все её прелести, вознесёт на пьедестал.

– Возможно, Колин просто не был любящим мужчиной, – пожимает плечами сестра, немного смущаясь. – Или же он просто не ты, – голос её тих и серьёзен. Глаза медленно поднимаются на меня: шальные, обезумевшие от случившегося, от осознания. Я тяжело сглатываю ком в горле, образовавшийся от любви и снова накрывающего вожделения.

Поднимаюсь со своего места и присаживаюсь на корточки возле её ног. Тёмные, будто соболиный мех, пушистые ресницы сестры опускаются вниз. Смущённо трепещут. А кончики моих пальцев начинает отчаянно покалывать в желании прикоснуться к ней. Повинуясь своим порывам, я касаюсь низа её живота и скольжу по её молочной коже вверх. Медленно и вкрадчиво, боясь спугнуть заветный момент. Чуть распахнутые края толстовки даруют мне возможность любоваться ею. Моей полуобнажённой милой девочкой, дыхание которой начинает сбиваться. Поднимает на меня свои зелёные глаза и пялится, словно запуганный зверек. Подушечки пальцев скользят ещё выше и касаются её горла. Не прерывая взгляда, Миа тяжело сглатывает, и я ощущаю пульсацию под пальцами. Это уже не остановить. Механизм запущен. Мои руки продолжают свой искушённый путь и снова опускаются вниз, но уже изменяя свое направление. Скользя в бок, заползая под край толстовки, мои пальцы сжимают её восхитительную миниатюрную грудь. Красные лепестки её губ раскрываются, выпуская наружу исступлённый вздох. Осторожно сминаю подушечками пальцев горошинку её напрягшегося соска.

Взгляды наши переплетены. И я буквально могу наблюдать, как её зрачки расширяются, темнея от беспамятства.

– Миа, разве я не изгнал из тебя твои комплексы? Мне казалось, то, что мы проделывали ещё несколько часов назад, должно было убедить тебя в том, что ты куда более желанна и соблазнительна, чем остальные девушки, – охрипшим от возбуждения голосом шепчу я. В игру включаются пальцы другой руки и накрывают её вторую грудь. Мими подавляет рвущийся наружу стон, закусывая изо всех сил свои губы.

– Уилл, я…

– Что? Снова считаешь, что я лгу? – перебиваю я и усиливаю натиск. Она отчаянно старается ухватить ртом толику воздуха.

– Я люблю тебя. Но я не глупа, чтобы соединить все связующие нити… ах… чёрт… – Глаза снова прикрываются на один короткий миг, но затем вновь широко распахиваются. – Все твои прошлые пассии и Розали… прости, Уилл, но я не могу отделаться от мысли, что Розали лучше меня в постели. Что кто-либо доставил тебе куда больше удовольствия, нежели я.

Я застываю. Медленно отстраняюсь от сестры и внимательно изучаю эмоции, играющие сейчас на её лице. Проклятье. Протяни этим женщинам только один палец – и они тут же съедят всю твою руку. Дай хоть малейший повод – и они раскрутят из пустяка целый остросюжетный роман. Вечные выдумщицы, чёртовы скептики с неиссякаемым потоком комплексов и клубком запутанных мыслей.

Так и сейчас, когда всё моё сердце готово разорваться на куски от распирающей его любви, в её маленькой головке творится полный бедлам. Тяжело выдыхаю и сажусь на землю рядом с бревном, на котором восседает Миа.

– С чего ты вообще взяла, что с Розали у меня что-то было? Да, она пыталась забраться ко мне в штаны, но я всегда оказывался проворнее её, – горько усмехаюсь я, запуская пальцы в свои растрёпанные пряди волос. – Иди ко мне, девочка. – Я протягиваю к ней руки и мягко улыбаюсь её озадаченному виду.

Сестра опускается ко мне на колени и осторожно прикасается пальчиками к моему лицу. Я едва заметно вздрагиваю.

– Знаешь, тебе незачем волноваться. Просто я не уверен, что до тебя у меня вообще кто-либо был.

– Ты что, девственник, Уилл?

Я хрипло смеюсь ей в шею, стараясь подавить в себе желание и перестать наслаждаться её ошеломлённым видом. Наивными большими глазами, в которых застыло сейчас знакомое любопытство.

– Но вчера… я… я не понимаю, – смущённо бормотала Миа, отчаянно преодолевая попытки смятения. Пусть моя сестра была капризной девчонкой, что являлась смесью чистого упрямства и уверенности в своей правоте, сейчас же передо мной была робкая девушка, которая пятила взгляд и краснела. Щёчки её порозовели, а особенно неуёмные пряди выбились ей на лицо. Грудь мою сдавило чем-то тяжелым. – Мне казалось, девственники не умеют проделывать такое.

– Верно. Но я не девственник, солнышко, – продолжаю забавляться я, целуя её в красиво очерченную скулу. – Я лишь хотел сказать, что никого не любил, кроме тебя. И занимаясь любовью, испытываешь совершенно другие ощущения. Тебе не о чем переживать, перед тобой я чист. Всё блекнет, понимаешь? Теряется перед этим…

Она задумчиво кивает и поднимает взгляд на меня. Откровенный, готовый толкнуть меня снова в уже знакомую пропасть. Она прислоняется лицом к выемке на моей шее и тяжело дышит.

– Я такая глупая…

Мне тут же хочется утешить её, но слова застревают посреди горла, оседая внутри меня невысказанной нежностью. Осадком, который будет саднить мою глотку. Вместо слов мои руки самопроизвольно тянутся к ней. Сначала скользя по спине, словно укачивая, а затем аккуратно забираясь под толстовку. Её обнаженная спина напрягается под моими дрожащими пальцами. С особой осторожностью и чуткостью, я провожу по её выпирающим позвонкам, отчего сестра выгибается назад, прижимаясь ко мне ещё плотнее. Её полувлажные губы раскрываются и касаются моей шеи. Я проглатываю свой стон.

Это всё немыслимо хорошо. Все звуки вокруг нас создают сводящую с ума симфонию чувств: звонкая перекличка птиц, трель лягушек где-то позади и тихий шелест листвы, что едва колышется от летнего ветерка. Трясущимися от переизбытка эмоций пальцами она цепляется за края моей футболки и остервенело тянет её вверх. Я окидываю её удивлённым и восторженным взглядом, на что девочка лишь краснеет и кусает меня за бицепс на плече. Мы хрипло смеёмся.

Я ловлю на ходу её губы, и мы застреваем в попытке стащить с меня футболку. Её нетерпеливость начинает толкать меня на крайние меры, дурманя. Я углубляю поцелуй, стараясь вложить в него всё свое упоение, ярость от её сомнений и восторг от её внезапного, но такого сильного желания почувствовать меня ближе. Буйство зелёных красок вокруг – ничто по сравнению с её загоревшимися изумрудами, что смотрят на меня в эту секунду.

Ещё один рывок – и футболка наконец срывается с моего тела. Не сводя с меня затуманенного взгляда, Миа разводит в сторону края толстовки и прислоняется своей обнажённой грудью к моей.

– Ох, чёрт, – ругаюсь я сквозь стиснутые зубы. Её острые соски касаются моей широкой груди, и, кажется, это предел. Предел ярких ощущений, тянущегося томления внизу живота и откровений, слетающих с наших губ.

– Давай, Уилл. Сделай это со мной ещё раз, – обрывистый шёпот опаляет кожу у уха. Чувствую, как, словно в подтверждение своих слов, она оттягивает мою мочку губами и слегка посасывает её.

Мои пальцы дёргают замки на наших джинсах со всем неистовством и опускают их вниз. Мы ходим по краю, вновь вальсируя у обрыва пропасти. В лесной чаще, совсем оторванные от мира и его обыденных проблем. Но мне так хочется достигнуть абсолютного понимания. Отцепить от её совершенства все комплексы, что приклеились к ней, будто назойливый репейник. Хочется показать ей, как прекрасны её формы: талия, идеальная грудь, стройные ноги. Даже рост. Ведь будучи таким высоким, я чувствую, что Миа прекрасно подходит для моего тела. Когда мы сливаемся с ней воедино, всё происходит гармонично и складно. Словно у расколотой надвое чашки соединили один небольшой кусочек, а второй чуть больше. Да, это сравнение весьма подходит для нас. Склеенная чашка. Только теперь уже намертво…

Тем временем я, осмысливая пути решения, проникаю под кромку джинсовой ткани. Дразня, прикасаюсь к влажному кружеву, но не продвигаюсь дальше. Миа яростно сжимает пряди мои волос, намекая не останавливаться. Усмехаюсь прямо ей в лицо.

– Ты нравишься себе? – тихо произношу я и кусаю за её вскинутый вверх подбородок, который она так неосторожно подставила. Сестра непонимающе смотрит мне в глаза. Я повторяю вопрос.

– Может, поговорим об этом позже? – чеканит она каждое слово и начинает ёрзать на моей руке, что всё ещё находится в её шортиках.

– Сейчас. И ни минутой позже, – расслабленно отвечаю я. Она фыркает и тяжело вздыхает.

– Почему ты такой невыносимый? Сейчас я хочу только тебя!

– И получишь, но прежде…– Мой шёпот обрывается, когда Миа припадает к моим губам, словно заставляя меня замолчать. Вовремя опомнившись, я с тихим стоном отрываюсь от её красных губ. – Ответь мне.

Она хмурится. Отводит помутневшие изумруды в сторону и кусает какое-то время свои губы.

– Когда ты рядом со мной, то я ощущаю себя красивой. То, как ты смотришь на меня… это придаёт уверенности. Я словно заряжаюсь от тебя и уже совсем не чувствую себя такой… – она помедлила с ответом, заставляя меня нахмуриться еще больше, – нестандартной.

– Нестандартной? Что именно тебя смущает?

– Ну… к слову, мои большие глаза. Иногда мне кажется, что они слишком уж большие и совсем не такие красивые, как у тебя или у мамы.

– Твои глаза – самые необычные и выразительные из тех, что мне вообще довелось видеть. Поверь моему опытному взгляду фотографа, ведь мы в своём роде художники. – Улыбнувшись, я целую её пушистые ресницы на каждом глазу. – Они не совсем зелёные. Скорее хамелеоны с симпатичными крапинками. Что ещё? – добавляю я, лаская руками внутреннюю гладкую поверхность бедер, отчего дыхание её вновь сбивается с ритма.

– Маленький рост. По сравнению с тобой я настоящий гриб.

– Бог мой, маленький рост, – закатывая глаза в её привычной манере, хмыкаю я. – А как же та поза ночью, помнишь? Без твоего роста мы вряд ли достигли бы…

– Уилл.

– Что? Я это вполне серьёзно. Многие девушки кажутся ужасно длинными, когда становятся на каблуки, а ты… ты становишься ещё более соблазнительной, когда для разнообразия достаешь мне до груди.

Сестра приглушённо смеётся и тут же охает, когда мои пальцы продолжают уже более откровенную ласку, потирая мокрое кружево и совершая хаотичные круговые движения.

– Давай, Мими, перечисляй дальше, я теряю терпение, – властным, но мягким тоном говорю я.

– Знаешь, это вовсе не обязательно, ведь я…

– Ну же, – снова перебиваю, усиливая трения внизу. В лесной глуши раздаётся её весьма искушённый стон.

– Чёрт возьми, прекрати меня дразнить! Я ещё не привыкла к такому.

– Я весь внимание.

Мой приказной тон и смеющиеся в противовес глаза заставляют её улыбаться. Она прижимается ещё ближе и тихо бормочет, наверняка желая, чтобы я не расслышал:

– Маленькая грудь.

Теперь с моих губ срывается стон, только больше походя на страдальческий. Чувствуя неожиданный прилив сил, я опрокидываю её маленькое тело на землю и нависаю над ней. Её большие до безобразия глазки расширяются ещё больше. И эта картина возбуждает меня ещё сильней. Закидываю её тонкие руки за голову и прижимаю запястья к земле. Ещё один красноречивый взгляд – и я с диким наслаждением вбираю в свой рот её грудь. Один сосок за другим. Миа начинает что-то бессвязно шептать и крутиться, выгибаясь от удовольствия. Провожу языком по её небольшим, но совершенным холмикам, а затем дую на них, отчего вся ее молочная кожа покрывается дрожью.

– Остановись, Уилл. Мы становимся похожи на дикарей, – серьёзно молвит она, но глаза опасно сияют.

– Ты это начала.

Ещё несколько дразнящих ласк, остервенелых объятий посреди тёплой земли, уже нагретой солнцем, – и мы растворяемся друг в друге. Будто два идеальных химических элемента, которые беспрекословно сливаются в одной реакции. Тонкие кудри на её висках становятся влажными от маленького костра, что горит весьма близко к нам, от лучей палящего солнца, что пробивается сквозь вуаль листвы, и от моих рук, что теперь, кажется, безоговорочно принадлежат только ей.

Всё снова меркнет.

***

– Ты считаешь, они поверят нам? – закусив свою воспалённую нижнюю губу, тихо шепчет сестра. Вовремя не подумав, она кривится от боли, что сама же себе и причинила. Я наклоняюсь к ней ещё ближе и осторожно поглаживаю подушечкой пальца ранку.

– Нет, – честно отвечаю я. – Но тем не менее, мы должны придерживаться легенды. Всё помнишь?

Миа хмурится, но всё же утвердительно кивает. Алеющее солнце отбрасывает на её лицо свои последние блики, отчего каштановые пряди загораются янтарем. За окнами арендованной машины уже смеркается. Красные отблески света прячутся за кромкой лесов и крышами домов нашей улицы. Мышцы сводит лёгкой судорогой от мысли, что нас снова могут разлучить. Обстоятельства плавно выползают из своего укрытия и вновь окутывают нас с ног до головы. Будто бы беснующие монстры из детских кошмаров воплощаются в нечто более страшное – намёк на нашу разлуку.

Я крепко сжимаю её холодные пальцы, грея в своих руках. Но на самом деле мне страшно не меньше, чем ей. Хоть я и мужчина, но при одной только мысли о разоблачении мои колени безвольно подгибаются, а желудок скручивает тугим жгутом.

– Нам пора, милая, – шепчу я и оставляю последний поцелуй на её ледяных пальчиках. Миа тяжело сглатывает.

Мы выходим из машины и заворачиваем во двор, минуя наши детские качели и веранду. Я приказываю себе разорвать наши сплетённые руки, но они будто связаны прочными лентами. Украдкой я любуюсь её взвинченным видом, не зная, когда теперь представится возможность ещё восхищаться ею. Тело моё всё ещё хранит на себе её поцелуи, проникновенный шёпот и маленькие царапины её ноготков в некоторых местах. В мыслях слишком отчётливо и ясно видится её образ: растрёпанные кудри, залитые дневным ярким солнцем, и смеющееся лицо, оглядывающееся на меня сквозь многочисленную зелень леса.

Замечаю в её волосах, что были собраны в подобие хвостика, маленький листик. Сердце моё ёкает, пропуская пару виртуозных ударов.

– Эй, – окликаю я сестру, на что она тут же останавливается. Аккуратно вытаскиваю из тёмных прядей улику и верчу в пальцах. – На случай, если обнаружатся ещё, скажешь, что снова взялась за старые привычки и лазила по деревьям.

Она тихо смеётся, но глаза всё так же настороженно оглядываются по сторонам. Да, чёрт возьми, мы дома…

По мере того, как мы приближаемся к порогу, я ловлю себя на мысли, что всё ещё счастлив. Всё ещё жив, пока пальцы мои держат тепло её рук. Пусть страх вонзается под ногти маленькими иголочками, а по венам проносится дикий разряд в тысячу вольт. Я всё ещё с ней.

Буквально с порога в нас чуть ли не врезается Дилайла. С моего лица сходят все краски. Её руки тут же инстинктивно закрывают большое пузико, словно уберегая. Красные глаза и бледное лицо предвещают беду. Боясь даже глянуть на сестру, что судорожно вцепилась в моё плечо, я первым прихожу в себя.

– Надеюсь, ты ещё не рожаешь, тётя? – шутливо спрашиваю я, изо всех сил стараясь придать своему тону непринуждённость.

– Я? Н-нет… – выдавливает из себя Ди. Её нижняя губа начинает подрагивать.

– Что-то случилось?

– Надеюсь, что нет, – тихо произносит женщина и унимает свою дрожь, обхватывая плечи руками. – Мы с твоей мамой, как всегда, повздорили, но это дело обычное.

– Конечно, – киваю вслед за ней. – Родители передали вам наши извинения? Мы совсем забыли про свадьбу наших друзей, вот и умчались ночью, чтобы успеть на рейс.

– Да… да, передали, – хмуря свой лоб, отвечает Дилайла. – Простите, дети, но мне уже пора. Мэтью ждёт меня дома. Я обещала ему устроить сегодня кинопросмотр его любимых фильмов про супергероев. – Тётя натянуто улыбается и, поцеловав в макушку сестру и помахав мне рукой, сбегает с порога дома.

Мы нервно переглядываемся, чувствуя оба, как подкрадывается к нам паника. Большие глаза Мии мечутся, а хватка на моём плече крепнет. Кажется, что ещё немного – и наружу вырвется всепоглощающая истерика.

– Тише, любимая, тише, – успокаивающе шепчу я, притягивая её дрожащее тело к себе. Целую её в висок и глажу по спине рукой, будто мы вернулись в детство, а она переживает из-за очередной содранной коленки. – Ещё ведь ничего не случилось. Мы должны через это пройти, да?

– Но Ди…

– Пойдем, Мими.

Оглянувшись по сторонам и не обнаружив угрозы, я запечатлею на её поранившихся губах лёгкий и тёплый поцелуй, пропитанный невысказанной нежностью. Когда её глаза распахиваются, я вижу перед собой свою сестру: собранную, готовую казаться сильной, хоть внутри и будет невыносимо больно и страшно. Нашу проклятую стойкость духа не сломить, однозначно.

В доме тихо и темно. С кухни не плывут заманчивые ароматы выпечки, а в гостиной, кажется, выключен телевизор. По моей коже бегут мурашки. Чёрт возьми, это больше напоминает избитый детектив, чем реальную жизнь. Когда же мы слышим тихие голоса родителей, то мгновенно оба замираем. Я подаю знак сестре быть тихой и следовать за мной.

Остановившись у входа в гостиную, прижимаемся вплотную к стене, готовясь, к своему стыду, подслушивать разговор. Впрочем, у нас имеется оправдание: мы всего лишь даём себе возможность быть к чему-либо готовыми.

– Франси, зачем ты всё снова преувеличиваешь?! – шипит отец, но тут же снижает свой тон на пол-октавы. – В нашей семье и без того хватает проблем, а ты хочешь их удвоить?

– Но это несправедливо по отношению к ним. Мы не можем и дальше скрывать… этого. Это нечестно. Неправильно, – слёзно бормочет мама, изо всех сил пытаясь совладать с эмоциями.

Слышится тихий всхлип матери и тяжёлый выдох отца. Молчание. Полумрак. К моей руке вдруг прикасаются пальцы Мии, словно льдинки на ощупь, сплетаясь воедино. Сжимаю их в ответ, разделяя её состояние с моим собственным.

– Дорогая, я считаю, ещё не время.

– Не время? А когда же будет это самое время? Возможно, это необходимо именно сейчас. Ведь Дилайла… она считает, что уже давно пора.

– Франси… – взмаливается отец. – Может, она и принимала в этом непосредственное участие, но потакать только её доводам? Ради бога, она ведь вот-вот родит!

– Нет же, Невил, дело не только в этом… Просто она считает, что…

«Проклятая собака!» Возможно, именно эта мысль возникла в тот момент у всех четверых в стенах этого дома.

Толстый Сэм, неуклюжий пёс нашей семьи, торжественно залаял, увидев нас в проходе. Сотрясая воздух своими складками, бульдог кинулся к нам, врезаясь в тоненькие ножки Мии и чуть не сбивая её на ходу. Успев ухватить её за талию, я шепчу ей слова поддержки на ушко и еле успеваю одёрнуть руки, когда из гостиной выходят родители. Вид матери едва ли отличается от Дилайлы, что вылетела от нас ещё десять минут назад. Все мои внутренности скручивает при взгляде на отца, сжимающего пальцами переносицу с потерянным выражением лица, как и у мамы. Казалось, их разоблачили, и теперь они наспех стараются привести себя в порядок и натянуть на лица непосредственные улыбки. Снова завуалированные тайны. Только сейчас подозреваемых стало вдвое больше.

– Вы сегодня рано, – заботливо молвит первой мама, неловко теребя распущенные пряди и собирая их в хвост.

– Рано? Просто мы вернулись со свадьбы и прилетели первым же рейсом домой, – отвечаю я, находясь в неком ступоре. В моей голове крутится множество мыслей, тесня одна другую. Всё же нас не было почти сутки, а фирменный скепсис отца не мог пропустить тот факт, что одежда на нас изрядно измята и совсем не празднична.

– Что же, надеюсь, вы отдохнули хорошо, – протягивает отец и нащупывает в карманах сигареты.

– Раз вы со свадьбы, то, наверное, не голодны? Хотя, где кухня, вы и сами знаете.

Мы растерянно киваем, наблюдая, как отец выходит на улицу, а мама, вежливо улыбаясь, поднимается к себе в спальню.

Глаза моей девочки постепенно наполняются ужасом непонимания и предвестника чего-то плохого. Я тоже чувствую это. Чёртово замешательство холодит кровь. Предчувствие выворачивает нас наизнанку. Полное опустошение и, что самое худшее, абсолютная безысходность. Я вновь привлекаю застывшую фигурку сестры к себе и до отказа в лёгких вдыхаю её цветочный аромат, к которому примешался теперь и запах леса.

И я молю всех Богов лишь о том, чтобы завтрашний день не разорвал наши сплетённые пальцы.

Глава 15.

POV Миа

Сила природы безгранична. Она кроется в каждом листике, чей покой потревожило слабое дуновение ветерка. Во всём живом, что дышит кислородом и всецело зависит от её настроений. А особенно… в нас самих.

Меня всегда поражало, как во многих фильмах любого жанра и содержания события тесно переплетаются с погодой. Если герои счастливы, то непременно будет ярко светить солнце, а когда близка развязка и происходит что-либо драматичное – вдруг нагрянет ливень, чтобы страдания персонажей смотрелись более эпично. Что и говорить, ведь даже в фильмах ужаса, чтобы зрители сотрясались от предвкушения, пускают в ход беспросветный туман. Дело в том, что так ведь и в жизни… У каждого из нас есть события, что вспоминаем с лёгким придыханием, припоминая, что солнце в тот самый день слепило глаза, а сердце рвалось наружу от боли.

Природа и мы – одно целое. И как бы мы ни стремились забыть то, что случилось с нами, она всегда будет напоминать нам об этом, надавливая на больную мозоль трижды.

Так случилось и сегодня. В три часа ночи я вдруг обнаружила очередное несоответствие в своей жизни.

Стекло на моём распахнутом окне с диким дребезжанием врезается в стену. Я понимаю это не сразу. Очнувшись от сладкого сна, перепуганно озираюсь по сторонам. В комнате пусто. Окно снова поддаётся порыву ветра и самозабвенно бьётся о стенку напротив. Сонно пошатываясь, я подрываюсь из своей тёплой кровати, чтобы прикрыть форточку. Меня тут же обдаёт холодной моросью дождя, отчего всё тело покрывается крупной дрожью. Вглядываясь в окно, я замечаю бушующие порывы ветра, что расшатывают старые ветки на нашем с Уиллом дереве. Уже собираясь лезть обратно в кровать, я пячусь от испуга назад, когда неожиданно ночное небо рассекает гроза, озаряя весь переулок своим ярким светом.

Меня снова ударяет озноб. Возвращаюсь в свою нагретую постель и забираюсь практически с головой под одеяло.

Чертовски приятно.

Дрожь отступает, когда я сжимаю холодными пальцами кулон, что Уилл подарил мне накануне. Это был незамысловатый медальон, но, так же как и мы сами, он таил в себе секреты. Серебристая цепочка поддерживала круглую вещицу, на которой был выгравирован красивый узор. Но вся прелесть была в том, что если провернуть его несколько раз в нужном направлении, то маленькая конструкция открывалась. Моё глупое сердце начинало трепетать, когда я воспроизводила в памяти то, что скрывалось внутри…

Мы были дома уже целую неделю, но неведомое предчувствие холодило в жилах мою кровь. Странность в поведении родителей набирала обороты, а я совсем лишилась здорового сна. Уилл отвлекал меня, как мог, отшучиваясь, будто у них всего лишь кризис среднего возраста и совсем скоро всё опять станет на свои места, но я была уверена: уже никогда не станет. Даже он сам, придавая своему тону непринуждённость и озорство, понимал это. А что и говорить о глазах… Там и по сей день так и осталась застывшая тревога, которой не нужны были пояснения. Даже в эту секунду, съёжившись под тремя слоями одеяла, горло моё сжимается, когда вспоминаю их потерянные взгляды в тот вечер и тот диалог. Как бы мы того ни хотели, но теперь наступил такой момент в жизни, когда любое упоминание о нас с Уиллом доводит меня до нервной дрожи в коленках. Я, словно скрывающийся преступник, начинаю бегло озираться по сторонам, надеясь, что наша с ним социальная казнь наступит чуть позже. Да, ведь она непременно наступит. Кажется, здесь нужно просто смириться и заставить себя наслаждаться урывками, не оглядываясь и не паникуя. Просто наши ворованные у судьбы минуты – всё, что только у нас осталось. Так уж вышло…

Всё было не так уж мрачно. Несмотря на тяжёлый осадок внутри, мы продолжали любить друг друга – и, возможно, ещё сильнее и яростнее, чем прежде. Снова прятались, чаще убегали из дома, а ночью, если удавалось, находили утешение в нежности рук друг друга. Если я не оставалась наедине с самой собой, наша связь даже не казалась мне неправильной. Просто были мы и наши чувства. Никаких «но»…

Дождь усилился и забарабанил по крыше и подоконнику, создавая симфоничное грохотание капель. За окном снова мелькнула молния, освещая тёмное пространство моей комнаты. Я шумно выдохнула и крепче сжала в пальцах серебряный кулон.

Настоящая несправедливость. Ведь сегодняшний день был наполнен абсолютным счастьем. Отец вышел на работу из отпуска, а мама уехала повидаться с Дилайлой, что уже вовсю готовилась к рождению маленькой Абигейл, и мы вдоволь наслаждались уединением. А теперь разразился настоящий ураган за окном и кажется, словно небо тоже обозлилось на нас.

В доме тихо, и только настенные часы отбивают свой неторопливый ритм, сопровождаемый рёвом небес. Тиканье давит на виски, а каждое громыхание с улицы заставляет меня судорожно вздрагивать. Всего в нескольких шагах от меня комната Уилла. Я знаю, что одеяло его откинуто в сторону, но он по-прежнему остаётся тёплым, как и всегда. Живот болезненно скручивает от сумасшедшего желания очутиться с ним рядом. Слишком опасное желание, что движет нами, словно одержимость.

Так и на сей раз – я просто не могу противиться ему, зная, что согревающие руки брата для меня всегда распахнуты. Тихонько поднимаюсь с кровати и выпутываюсь из вороха одеял. Тело тут же начинает сотрясать от мелкой дрожи. Босые ступни шагают по прохладному полу – то приподнимаясь на цыпочки, то замирая у поскрипывающей половицы. Я выскальзываю из комнаты и смотрю по сторонам. Никого. Спальня родителей расположена ближе к лестнице на втором этаже, наши спальни – почти в самом конце. Пусть расстояние слишком маленькое, а возможность быть застуканными слишком большая, мои ноги всё равно несутся к знакомой двери, на которой ещё со средней школы была повешена шутливая табличка, гласящая: «Посторонним вход воспрещён».

Мысленно смеюсь, когда представляю себе, как будут светиться его потемневшие голубые глаза при виде посторонней в лице меня. Но моя рука так и остаётся висеть в воздухе над ручкой его двери. Ночную тишину пронзает женский всхлип где-то позади меня. Замерев, я медленно разворачиваюсь и делаю пару крадущихся шагов. Вырывается ещё один бесконтрольный всхлип и нарушает моё былое спокойствие и предвкушение. Я вся сжимаюсь, когда понимаю, что тихая истерика исходит из комнаты родителей. Мои ноги сами несут меня к их двери – так же, как несли и к Уиллу.

Я останавливаюсь у их комнаты и раздумываю о том, стоит ли мне лезть к маме в душу в такой поздний час. Машина отца отсутствовала ещё вечером, потому я решаю, что он отправился в давно запланированную командировку.

За дверью раздаётся ещё один приглушённый всхлип, и я буквально могу видеть, как скатываются по идеальному лицу матери горькие слёзы. Мои пальцы осторожно надавливают на дверную металлическую ручку.

В комнате совсем темно. Только отблески уличного фонаря и любимый винтажный светильник мамы наполняют её причудливыми тенями. Её худая и сгорбленная фигурка, развернутая ко мне спиной, едва заметно вздрагивает. На прикроватном туалетном столике стоит чёрная коробка из-под обуви, в которой, кажется, покоятся фотографии и газетные вырезки. Я хмурюсь, замирая в дверях. Тонкие и изящные пальцы матери отчаянно роются в снимках, останавливаясь и крепко сжимая их чуть больше, чем нужно.

– Мам? – окликаю её я, отчего она резко дёргается и судорожно закрывает коробку. – Мамочка, что-то случилось?

Трясущимися руками она нервно приглаживает растрёпанные волосы, а затем, тяжело вздыхая, проводит ладонью по лицу. Даже при тусклом свете я наблюдаю мешки под её глазами и изнурённый вид. На мою грудь словно падает бетонная плита.

Чёрт возьми, да моя мама никогда не ляжет спать позже одиннадцати. Её лицо всегда свежее и отдохнувшее, а улыбка заставляет светиться любого, кто видит её. Это самый позитивный и светлый человек из всех, кого мне вообще довелось знать. Не считая Уилла, конечно же. Они с мамой очень похожи – чистые душой, с большим и трепетным сердцем, любви которого хватит на весь мир. Только их различие было во мне. Ведь я, как законченная эгоистка, забрала у мира всю любовь брата, полностью отвоевав её себе. Без единого остатка.

И теперь мама выглядит, будто бы запуганный маленький зверёк, словно ожидая того, что охотник застигнет её врасплох, выстрелит из проклятого ружья и разобьёт последние осколки надежды. Мне становится дурно.

Я опускаюсь перед ней на колени и заглядываю в её безумные красные глаза. Прикасаюсь своими пальцами к её, замечая наше сходство: хрупкие запястья, длинные пальчики, холодные в любую погоду, и одинаковая дрожь, что была нам присуща, когда мы чересчур переживали. Она смотрит на меня с такой нежностью, что из моих глаз срываются слезинки. Неуправляемые маленькие частички нашей больной души.

– Прости… прости меня, девочка моя, – тихо шепчет она срывающимся голосом. – Я напугала тебя.

Я отрицательно качаю головой и крепче сжимаю её руки.

– Вовсе нет. Я просто переживаю, ма.

– Всё в относительном порядке, Мими, – молвит она, и я невольно вскидываю брови вверх. «Мими»? Она замечает моё удивление и улыбается, с трудом сдерживая новый поток слез. – Знаю, я редко называла тебя так, но это не означало, что мне не нравилось. Тебе идёт. Знаешь, ты в детстве была такой живой и обаятельной. Эти твои каштановые кудри и аккуратно сложенные губки. Но Уилл всегда видел тебя такой, даже когда твои платья сменились разорванными джинсами, верно?

– Да, – грустно усмехаюсь я, опустив свои глаза в пол. – Абсолютно верно.

Немного насторожившись от выбранной ею темы, я попыталась подглядеть, что было спрятано внутри коробки, но она была плотно закрыта. Всё это казалось очень странным, а мама так и не собиралась открывать передо мной душу. По крайне мере, точно не сейчас.

Я вглядываюсь в уставшие черты её лица и продолжаю слушать осторожные откровения, стараясь вникнуть в них и уловить нечто большее:

– Ты наверняка таишь на меня обиду, да? Мы с твоим папой старались уделять равное внимание вам обоим, не выделять кого-то одного, но зачастую…

– Уилл лучше меня, мама! – Мои губы растягиваются в искреннюю и широкую улыбку. – Его невозможно любить «одинаково». Либо больше всех, либо вообще никак. – Я качаю головой из стороны в сторону и чувствую, как моя душа, словно почки на веточках весной, расцветает, благоухает и радуется своему собственному солнцу в лице брата. – Ведь он просто…

– Да, – смеясь, всхлипывает мама, – Я знаю, милая.

Я смеюсь вместе с ней и обнимаю её за талию, утыкаясь в плоский живот щекой. Хорошо, что мои колени прижаты к полу, иначе они бы просто безвольно подкосились. Мы не виделись с ним всего лишь несколько часов, а я ощущаю себя покинутой. Проклятье, это ужасное и мрачное чувство. Словно из твоей жизни высосали весь свет.

«Затаила обиду»? Боже, нет, что же за несусветная глупость? Я ведь понимаю их. Понимаю и принимаю людей такими, какие они есть. Я – сплошное разочарование, Уилл – смысл жить дальше; я – сто шестьдесят сантиметров маленького недоразумения, а он – чёртов греческий бог. Я улыбаюсь сквозь слезы. Я давно уже выросла. Я люблю себя и, кажется, постепенно вылезаю из своего панциря благодаря Уиллу. Но это исключительно мои заботы – то, какой я принимаю себя. Мои комплексы, мои страхи, мои мечты. Мои. А теперь и его. Но это совершенно не касается остальных. Даже наших родителей, так уж у нас вышло.

Уилл всегда притягивал к себе взгляды. Женщин, старушек, детей, да даже мужчин. Он шёл на контакт. Со всеми. Я – нет. Он всегда убеждал меня в том, что дарить людям добро и улыбки просто так – и есть быть хорошим человеком. Да, Уилл был хорошим человеком. Я – нет. Он мог разобраться в себе, в проблемах своего мутного друга Кева, починить мои сломанные игрушки и починить меня саму. Он мог всё. Он знал, чего он желает, и знал, чем будет заниматься по жизни с самого детства. Я – нет. Точнее, быть может, в самой глубине моей души и лежали все ответы на эти вопросы, но добраться до этой глубины было мне не по силам. Просто я было иной. Рядом с ним мне нравилось творить добро, рядом с ним я любила себя; если я была рядом с ним, я пела и знала, что хочу заниматься этим более серьезно. Но, чёрт возьми, что я могу без него?

– Мам, расскажи мне.

– Что же тебе рассказать, дочка? – она прикасается к моему лицу своими руками и ласково гладит по щекам.

На языке крутится: «Что ты скрываешь?», но губы произносят лишь это:

– О нашем детстве. Я помню не всё.

Её глаза светятся счастьем, а недавняя пелена боли постепенно отступает. Я буквально наблюдаю это: как переживания её сходят на нет, лоб разглаживается, а напряжённые плечи медленно расслабляются. Так как же я могу вторгаться в её прошлое сейчас? Теребить её незажившие раны? Как?

Что ни говори, а Уилл стал отличным учителем. Ведь, наверное, хороший человек поступает именно так.

Сжимаю в пальцах свой серебряный кулон и вспоминаю маленькое фото, что скрыто в нём: светловолосый высокий мальчик обнимает маленькую малышку с каштановыми кудряшками. Они такие разные, но их глаза светятся и искрятся счастьем. В их объятия втиснулся старый толстый бульдог, и они оба широко улыбаются.

***

– Эй, котёнок, – знакомый шёпот касается моего уха. Тихий и ласковый баритон. Любимый обволакивающий голос. Я моргаю несколько раз, заставляя свои слипшиеся ресницы открыться.

Вижу перед собой Уилла. Такого красивого с самого утра, что даже становится больно. Но это приятная боль. Это всего лишь сердцу становится тесно в моей грудной клетке. Оно неистово бьется об неё, и от этого хочется смеяться. Он здесь. После насыщенной на переживания ночи я даже не помню, как добрела до кровати. Но, оглядевшись по сторонам, понимаю, что забрела совершенно не в ту сторону.

– Ты пришла под утро и что-то бормотала мне в плечо, – улыбается брат и легонько целует меня в миллиметре от губ. И вдруг воспоминания постепенно возвращаются в мою сонную голову. Я прикрываю от стыда глаза. Боже мой. – А ещё чувствовался запах отцовского виски. – Его улыбка становится шире.

Я издаю страдальческий стон и зарываюсь головой в подушки. Ощущаю, как он ловит меня и достаёт из вороха одеял, притягивая к себе. Кажется, за окном всё ещё идёт дождь. Такой неторопливый, успокаивающий слух. Мне хочется спрятать от брата свои горящие от смущения щёки, и я перевожу свой взор в окно и убеждаюсь в своих предположениях. Небо всё так же затянуто серыми тучами, но грозы больше не слышно. Я задерживаю свой взгляд, а мысли мои возвращаются ко вчерашнему разговору с мамой. Она ещё долго делилась со мной своими воспоминаниями о нашем детстве, но при этом глаза её излучали боль. Тихую агонию, переполнявшую её изнутри, но едва ли заметную снаружи.

Помню, как, теснимая ностальгией по нашему счастливому детству, я спустилась в кабинет отца и выпила целый стакан неразбавленного ирландского виски. К слову, я почти не пью, потому даже один бокал уносит меня либо к розовому пони, либо к проклятой драме моей жизни. Что случилось этой ночью – и так понятно. Я прорыдала практически до утра и отправилась искать утешения. Помню, что единственное, что пульсировало в моей голове наиболее отчётливо, это: «Хочу в его тёплые руки». А дальше – беспросветный туман. Тяжёлый сон. Но даже в нём мне было бесконечно хорошо, ведь его руки действительно были тёплыми и большими и они прижимали меня к себе.

Но сейчас мне становится не по себе. Я мерзкая и отвратительная дочь, которая увлекла на самое дно порока Уилла. Их гордость, смысл их жизни, их свет. Как же так? Я вытираю слёзы своей мамочки, а затем иду за помощью к нему, где его чуткие пальцы непременно вытрут мои собственные слёзы со щёк. И ведь не всё же так просто. Причиняя боль родителям, мы непременно причиняем её и себе. Это палка, заострённая с двух концов. Снова эти тревожные звоночки в моей голове – предупреждающе гудят и мигают красным огнём.

Мне страшно.

– Расскажи мне, – просит меня он и прижимает к себе ещё крепче. Я остаюсь сидеть, завёрнутая в его объятия, и ощущаю спиной, как бьётся его сердце. Его подбородок покоится на моей макушке, и я знаю: он всё понимает. Мы оба смотрим в окно и молчим некоторое время.

– Вчера очень долго гремел гром, и я не могла уснуть. Когда шла к тебе, услышала, как мама плачет. Отец уехал в командировку, и она была одна. Сидела там, в темноте и сотрясалась от своих рыданий. Снова, понимаешь? Рядом с ней были какие-то фотографии, газетные вырезки. Я не знаю, что это могло быть. А затем мы поговорили. Я успокоила её и не стала допытываться, но у меня предчувствие. Что если… если она уже знает о нас?

– Ты считаешь, что они стали бы молчать? Спускать нам всё с рук? Не в этот раз, Мими, – отвечает Уилл, и я ощущаю, как он напрягается всем своим телом. – Здесь что-то другое. Возможно, это даже нас не касается.

– Ты разве ещё не понял? – горько улыбаюсь я, поворачивая своё лицо к нему. – Ты рядом со мной, Уилл. А я не приношу счастья и везения.

Тяжело выдохнув, он больно кусает меня за тонкую шею. По позвоночнику проносится сладкая дрожь, а я закатываю от удовольствия глаза, но вовремя останавливаюсь. Шиплю и легонько толкаю его плечом. Уилл хрипло смеётся и снова возвращается к моей шее, пуская в ход губы.

– Тебя нужно как следует проучить за твой несносный язык.

– Ты снова переводишь тему, так? – хмурюсь я и дёргаю в сторону головой, отчего его сладкие губы соскальзывают с моей шеи. Мне совсем нечем дышать. От возмущения и оттого, что его пытливый рот покинул мою кожу.

– Послушай меня, Миа, – серьёзно говорит он и берёт моё лицо в свои руки. – Я никогда не оставлю тебя, понимаешь? Я не хочу докапываться ни до каких истин, моя истина – ты. Мы знали, на что идём. И ты, и я. Поэтому я не хочу убеждать тебя, что всё обойдётся. Не хочу тебе врать. Ничего не обойдётся, но я ни за что тебя не оставлю. – И снова эти бездонные и чистые озёра впиваются в меня. Таким глазам позавидуют миллионы, а они принадлежат лишь мне одной. Только на меня одну они могут смотреть с такой любовью и заботой. К горлу подступает ком. – Я просто хочу, чтобы ты чувствовала меня. Не сомневалась в моих словах, а верила. Давай мы просто перестанем накручивать себя? Просто будем жить.

Страхи, что затаились внутри меня, вдруг рассеиваются. Спокойный выдох – и лёгкие снова отлично выполняют свою работу. Мне больше не трудно дышать. Я мысленно усмехаюсь, понимая, что моя жизнь становится похожей на американские горки. Меня то бросают с бешеной скоростью вниз, то заставляют парить над облаками. И всё же, конечная станция внизу, но мне так хочется верить в лучшее.

Я улыбаюсь ему в ответ и легонько касаюсь своими губами его скулы. Он издаёт еле слышный, сдавленный стон. Мы встречаемся глазами, и мне снова хочется смеяться.

Рядом с ним – невыносимо хорошо. Невыносимо страшно. Невыносимо для маленького недоразумения ростом в сто шестьдесят сантиметров.

– Мама…

– Уехала к Мэтью, присмотреть за ним. Дилайла отправилась на последние процедуры перед родами. Отец ещё не вернулся, – сразу понимает меня брат, придвигаясь ещё ближе. – Не хочешь восполнить пробелы вчерашней ночи? – Его тон игрив и полон озорства, я не свожу с него глаз, внимательно наблюдая, как этот паршивец флиртует со мной. Где мой идеальный, послушный брат? Он канул в небытие вместе с моими комплексами. Он закусывает губу, сдерживая улыбку.

– Если восполнять их так усиленно, то мои грехи возрастут в десятки раз, – отвечаю я с напускным возмущением, ощущая внутренний прилив энергии.

– Брось, Мими. Мы уже давно у Него в долгу, – передёргивает он плечами. – Лучше ответь: мне послышалось или кто-то опять взялся за старое? Гром? Серьёзно? – хрипло смеётся брат и смотрит на меня с обожанием.

– Я лишь сказала, что он надоедал мне своим грохотанием, – отмахиваюсь я, придавая лицу угрожающий вид.

– Да, конечно, – кивает он, словно соглашаясь, но глаза по-прежнему смеются.

– Прекрати немедленно!

– Прости меня. Я ни в коем разе не должен был сомневаться в твоей смелости, – Уилл снова дразнит и чуть задевает мои губы своими. Лёгкое касание, а у меня уже начинает кружиться голова от такой пьянящей близости.

– Не должен был, – вторю я, не уступая ему. – И я никогда не боялась грозы.

Смешинки в его глазах слишком заразительны. Мы начинаем приглушённо смеяться – уверена, вспоминая один и тот же случай.

– Ты тоже помнишь тот день?

– Конечно. Разве можно забыть, с каким испуганным видом ты ворвалась в мою комнату впервые. Посреди ночи.

– Мне было пять, – возражаю я, толкая его в плечо.

– И всё же, ты чуть ли не намочила штанишки. Вся дрожала, как осенний лист.

Я сдерживаю свой рвущийся наружу смех и щипаю его за упругую и твёрдую задницу. Он перехватывает моё запястье и посылает предостерегающий взгляд. Зачем? Ведь, кажется, мы уже давно уяснили одну негласную закономерность: чем больше запретов, тем сильнее желание ослушаться. Я ухмыляюсь и медленно показываю ему средний палец, отчего Уилл едва сдерживает новый приступ смеха и удивления, резко кусая за него. Я взвизгиваю.

– Какого…?

– Будем искоренять твои дурные манеры.

– Начни с моей сексуальной зависимости одним смазливым спортсменом, – сквозь зубы злостно шепчу я.

– Такого уж смазливого? – выгибает он одну бровь и тянет моё запястье на себя.

Ближе.

Ещё.

Ещё один рывок – и он уже дышит мне в губы. Мои щёки загораются с новой силой. Что же насчёт мыслей, так там у меня творится нечто ещё более аморальное. Да, кажется, я просто больна им.

Наши души намертво сшили прочными, но невидимыми нитями. Узлы слишком крепкие, и их не развяжет никто. Никто.

Вдруг становится невыносимо душно. Хочется отворить эту проклятую дверь и впустить в тесное пространство комнаты бодрящую свежесть дождя. Уилл спускается ниже, проводя чуть влажным бархатом своих губ по моей шее, ключицам, останавливаясь на груди, что обтянута его старой голубой рубашкой. Я задыхаюсь, когда слышу шорох шин по нашему гравию и шум двигателя.

– Тихо. Я проверю, – шепчет мне на ухо Уилл и осторожно подкрадывается к окну, отодвигая штору. – Он не один. Значит, шансы, что сунется к нам, минимальны.

Я прикрываю глаза и вспоминаю все ругательства, которые припасены в моем арсенале.

– Иди к себе, Мими, пока отец ещё снаружи, – тихо молвит он, приближаясь ко мне. Тяжело вздохнув, я откидываюсь спиной на его подушки.

– Ну, мы ведь можем просто поболтать? Я частенько зависала в твоей комнате… и раньше.

– Вот поэтому и нельзя, – строго говорит он, но глаза его прикованы к моему оголённому животику, который случайно выглянул из-под задранной рубашки.

– Проводишь меня?

Уилл приподнимает брови и продолжает наблюдать за тем, как я не спеша потягиваюсь и поднимаюсь с его кровати.

– Хватит дразнить.

Снова запрет, который обязательно стоит нарушить. Я сладко усмехаюсь и прохожу мимо него, на ходу расстёгивая пуговички на тесной ткани. Он тяжело сглатывает.

– Ты хоть понимаешь, что вытворяешь, глупенькая?

Киваю в ответ, не сводя глаз с его губ. В эту самую секунду кровь в моих жилах закипает. Не знаю, как всё это объяснить словами, но я ощущаю сильную потребность. Это адреналин, который отправит нас на самую последнюю станцию порока. И Уилл следует за мной. Он неожиданно хватает край рубашки и дёргает её на себя. Ткань с треском покидает моё тело, оставляя меня лишь в крошечном нижнем белье цвета морской волны. В висках стучит от напряжения. Зрачки Уилла темнеют.

Я остаюсь стоять абсолютно обезоруженной, но глаза мои горят. Все мои тревожные звоночки вопят, режут слух, но я обрываю все их позывы. Есть только одно напряжение – то, что между нами.

Он властно притягивает меня к себе и посылает убийственный взгляд. Голубые глаза становятся потемневшими и совсем заведёнными. Отлично, потому что я не боюсь. Мои руки мучительно медленно скользят под его футболку и прикасаются к обнажённому торсу. Из меня вырывается исступлённый вздох. Под моими пальцами мышцы его пресса напрягаются, что позволяет мне очерчивать подушечками его рельеф и кубики. Пальцы замирают у кромки его боксеров, едва опускаясь под их пределы, и я провожу ноготками вдоль низа живота.

Тяжело дыша, он нависает надо мной, вдавливая в стенку позади меня. Чувствую своим животом его эрекцию, отчего ноги мои слегка подкашиваются. Его необыкновенный рот припадает к чувствительному местечку на моей шее, и с губ моих срывается громкий стон.

Я понимаю это слишком поздно. Уилл отстраняется от моей кожи и резко прикрывает мне ладонью рот. Я тяжело дышу в его руку.

На нашем этаже раздаются чьи-то голоса и топот нескольких ног. Мои глаза встречаются с его глазами. Он всматривается в них, словно оценивает мою реакцию, взвешивая всю ситуацию в голове. Будто бы решает, в чём я нуждаюсь больше: в утешении или хорошей трёпке. Мы одни в его комнате, на мне нет ничего, кроме нижнего белья, а выглядим мы так, словно только что пробежали марафон. Отец просто не поверит. Да и никто не поверит. Все давно устали от наших оправданий!

Боюсь ли я? Кажется, что нет. Я сыта по горло этой беготней. Я просто измотана, истощена вечными опасениями. Я действительно устала от этой игры и мне просто хочется жить.

Так что пусть вскроются эти проклятые карты.

Шаги стихают, а дверь за отцом закрывается. Хочется смеяться, я словно помешавшаяся от досады. Почему когда ты, чувствующий абсолютный прилив сил, готов наконец столкнуться лицом к лицу со своей правдой, всё вдруг исчезает? Это какая-то горькая ирония.

Почему? Почему? Почему?

Казнь снова перенесена, и от этого во мне просыпается злость. Будто кто-то там, Наверху оттягивает этот момент, чтобы чуть позже бросить его нам в лицо, когда мы совсем не ожидаем засады.

Мы выдыхаем в унисон, но напряжение от этого не спадает, а лишь набирает обороты.

– Это было чертовски громко, Мими. Я думал, мы это уже проходили, – вкрадчиво шепчет брат, касаясь своими губами кончика моего уха. Его тёплая ладонь соскальзывает с моего лица и впечатывается в стенку на уровне моей головы. Тихо, но весьма угрожающе.

В эту минуту я чувствую, как в нём говорит мужчина, привыкший всё держать под контролем. Мужчина, который теперь оберегает нашу тайну настолько рьяно, насколько это вообще возможно. В эту самую минуту я и понимаю, что передо мной… мужчина.

– Ты же знал… знал, что там меня целовать нельзя. И всё равно начал. Вот и получай! – шиплю я и вздёргиваю подбородок, чтобы брат не смог смотреть на меня сверху вниз.

– В самом деле, Миа?

Я поджимаю губы и опускаю взгляд ниже. О, чёрт. Ну разве может быть рот таким идеальным? Эти его пухлые губы и их совершенное, красивое очертание. Это несправедливо.

– Знаю, что должна была вести себя тихо, но… – Тяжело вздохнув, я преодолеваю свое упрямство: – Но твой рот…

– Да? – Уилл улыбается, явно забавляясь происходящим.

– Он… он невероятный. Может, ты был на каких-то курсах? – вырывается у меня. Я редко чувствую себя дурой рядом с братом, но сейчас именно этот редкий случай. Его улыбка становится ещё притягательней.

– Не был.

– Ну, а что же тогда? Твой язык… проделывает немыслимые вещи, и это правда.

– Так тебе кажется?

Я киваю, ощущая сильное возбуждение от одного нашего шутливого диалога. Его чуть грубые пальцы прикасаются к моему бедру и скользят выше, захватывая своей лаской каждый сантиметр моего тела.

– А что же насчёт моих пальцев? – его шёпот касается моего уха, в то время как его ладонь замирает на моих трусиках. В моих глазах темнеет. Честное слово, просто темнеет, и кажется, что я просто сойду с ума от удовольствия видеть брата… таким.

– Про них я тоже не забыла, – голос мой срывается.

Уголки его губ едва заметно дёргаются. Он отодвигает тоненькое кружево, но сразу же останавливается, убирая от меня руки. Мы вместе слышим ритмичную игру на барабанах и знакомый голос, звучащий по рупору из приоткрытого окошка:

– Уильям и Амелия Аддерли, поднимайте свои милые задницы с кровати и спускайтесь к нам. Вы приговариваетесь к двадцати четырем часам общественных работ со своими неповторимыми друзьями из Атланты.

Мы хрипло смеёмся и прислоняемся лбами друг к другу. Уилл подаёт мне рубашку и кутает в одеяло, а сам натягивает толстовку.

– Подъём-подъём! Проклятые бездельники! – снова звучит серьёзный голос из рупора.

Мы выглядываем в окно, свисая с подоконника почти всем туловищем, и, улыбаясь, машем нашим придуркам.

Кэм играет ладонями на барабанах, привезённых откуда-то из Индии, а Лисси кружится под дождём, вытанцовывая в своей длинной юбке на мокрой траве. Спрятавшись от непогоды, под нашим массивным деревом стоит Кев и кричит в рупор так, что отец выглядывает из окна ниже и приветствует нашу весёлую компанию. Только Челси более или менее похожа на адекватную личность – но только с виду, ведь только она откроет рот, как плохо будет всем. К счастью, добавить к этому нечего. Остаётся только смотреть на то, как изящно кружится Лисси под живую восточную музыку и как старается выманить Челси из-под дерева, чтобы заразить и её своими пламенными телодвижениями.

– Святое дерьмо, – цедит сквозь зубы Уилл и, улыбаясь, качает головой. – Этот день никогда не кончится.

Глава 16.

POV Уилл

– Лисси! Лисси, пожалуйста, – с мольбой в голосе просит Челси, поправляя на переносице свои очки в модной оправе. Она упирается о ближайшую стенку рукой и громко дышит. – Ладно, предлагаю компромисс. Если я немного отдохну и выпью твоего ароматного чая, так пойдёт, да?

Мы сидим в окружении нескольких десятков разноцветных подушек и беззаботно проводим время. Время среди настоящих, а не поддельных друзей, вроде Колина и Розали. Свернувшись в моих руках, Миа прислоняется спиной на моей груди, что сотрясается каждый раз, когда она заливается смехом. Нам чертовски комфортно, ведь мы так давно не собирались вместе. И теперь, незаметно поглаживая своими пальцами предплечье сестры, я по-настоящему чувствую себя дома.

Комната Лисси и Кэмерон выдержана в мягких и тёплых тонах. Повсюду различные символики Будды, ароматные палочки, от которых исходит приятный аромат и, несомненно, много света. Несколько разных забавных светильников и милых вещиц, привезённых из дальних стран, за которыми, непременно, стоит какая-либо история и которыми заполнены всевозможные полочки и столы. На первых взгляд может показаться, что я попал в настоящую секту, но это далеко не так. Наши друзья – они необычные. Лисси и Кэмерон – чудесные девушки, чья однополая любовь заставляет забыть о ярлыках и суждениях. Кэм более сильная по характеру, что подтверждает её работа тренером в одном крупном спортивном клубе. Да, именно там я с ней и познакомился. Она просто заметила мою безумную отдачу, мою боль, которую я направил в спорт и изгонял из себя путём полного выжимания своих сил. Просто поняла и помогла направить мне эти силы в нужное русло. Затем появилась Лисси – настоящий свет и добро в жизни любого, кто её встретит. Лис была обладательницей угольно чёрных волос до середины поясницы и ослепительной улыбки, верила в реинкарнацию и считала, что каждый человек хорош по-своему. Мне была близка её жизненная позиция, однако мой оптимизм иногда давал сбой, её же – никогда.

Что касается остальных, то здесь не менее интересно. Челси – настоящая красавица. Я всегда относился к женской красоте спорно, так как считал достойными лишь маленьких зеленоглазых брюнеток, но Челси приводила в восторг не только меня, но и мою сестру. Имея густые русые волосы и третий размер груди, девочке приходилось тяжело, ведь ей было всего шестнадцать. Да, она всего лишь маленький вундеркинд, чей IQ составляет больше, чем у всех нас вместе взятый. Она гостила у отца в Непале, когда стихийный ураган под именем Лисси ворвался в её жизнь.

Бросаю короткий взгляд на Кевина, который один составляет мне здесь мужскую компанию, хоть и является полной моей противоположностью. Кев – настоящий засранец с добрым сердцем, что, конечно, знаю только я и ни в коем разе не говорю об этом вслух, дабы не портить репутацию плохого парня. Девушки всегда вешаются на таких с большим успехом: татуированная спина, подтянутое тело и острый язык, который весьма часто хочется просто вырвать. Его тёмная шевелюра дополняет образ эдакого вечного бунтаря, который не упускает ни единой возможности вставить в диалог свою реплику.

Нашим завершающим звеном стала Мими, которая дополнила нас и объединила ещё больше. Конечно, не сразу и не без шероховатостей, но её полюбили; дали время освоиться и привыкнуть к тому, что меня никто не собирается отнимать. Нас воспринимали как одно целое – наверное, именно этим они и подкупили её.

Наша компания была… по меньшей мере странноватой, если не сказать больше. Но так сложилось, что мы просто стали друг другу семьёй, которая всегда примет твою сторону, что бы ни случилось. Так и сейчас: мы с сестрой наблюдаем, как наша жизнерадостная Лисси сияет от радости и упрямо заставляет вертеть бёдрами Челси, которая то и дело поправляет свои очки, боясь, как бы те не разбились о пол во время очередного кружения подругой. Кевин возится с кальяном и посмеивается над девочками, а Кэм, улыбаясь и качая головой, просто наслаждается тёплой атмосферой вечера.

– Так и знай, Лисси, если я не сдам своё эссе, это будет исключительно твоя вина. Меня так хорошенько встряхнули, что моя голова сейчас взорвётся.

– Брось, Челси, я скорее уломаю на секс Кэми, чем твой заумный мозг перестанет работать! – перекрикивает музыку Кев и обворожительно улыбается, выпуская изо рта густую струйку ароматного дыма вверх.

– Кевин, твоя потребность в совокуплении не знает границ. К тому же, если будешь так часто курить эту дрянь, – серьёзно говорит блондинка и указывает пальцем на трубку в его руке, – то и возможностей будет не так уж много! – Она улыбается в ответ, проходя мимо Кева, и посылает через плечо уверенный взгляд.

– Чёрт, что за всезнайка! Я уже говорил, что будь она постарше…

– Говорил, – усмехаюсь я, бросая в него скомканную салфетку. – Ты просто первоклассный придурок.

Мими приглушённо смеётся, отчего моя грудь снова вибрирует. Её макушка упирается мне в подбородок, и теперь мои ноздри щекочет сладкий запах шампуня, которым любит мыть волосы сестра. Я чувствую, как растворяюсь в ароматах малины, которые витают в воздухе, дурманя мою голову.

– Как насчёт выпить? – встревает в разговор Кэми и поднимает в воздух бутылку текилы. – Ты как, Уилл? Отпустишь нашу малышку в отрыв?

Миа разворачивается и впивается в меня своими искушёнными глазами. С прикушенной нижней губой она становится сама невинность. Чувствую, как жжёт прикосновение её ладони, которое я отчётливо ощущаю сквозь ткань своих джинсов в районе бедра. Тяжело сглотнув, я внимательно изучаю её личико:

– А малышка хочет в отрыв?

– Если только… немного, – хитро отвечает она. Нижняя губа выскальзывает из плена её передних зубов и чуть припухает. Я узнаю этот самый взгляд, который не предвещает ничего хорошего. Но решаю не слишком её контролировать, дабы не вызывать подозрений.

Подозрения. Как я мог допустить даже мысль об этом, имея таких друзей в своём арсенале? Иногда я задумываюсь об их реакции, будь мы с сестрой честны перед ними. И наверное, они бы приняли «нас». Кев бы непременно отпустил пару грязных реплик, что, впрочем, он делает и так, а Лисси благословила бы нас, сотворив нам самое что ни на есть искреннее оправдание. Просто они такие. Просто нам очень повезло.

– Пьёшь под моим чётким руководством, помнишь? – улыбаясь, говорю ей я. Миа ухмыляется. Конечно, конечно она помнит, чем грозят нам совместные пьянки. Тем не менее, она кивает, пряча улыбку за своими взъерошенными волосами.

– Так держать, приятель! Бабам нельзя давать поводья в руки, всё сразу летит к чертям! – выкрикивает Кев и бодро хлопает в ладоши. – Челси, золотце, тащи свою заумную задницу сюда и захвати побольше лимонов. Так и быть, я беру тебя под свой контроль.

– Не дай бог, – смеётся Кэми. – Лисси, ну где ты там?

Она отзывается из другой комнаты, а затем тут же залетает к нам и тащит за собой Челси. Девочки смеются и звенят браслетами.

– Смотри, какие они чудесные, Мими! – гордо заявляет блондинка и делает несколько изящных движений рукой, отчего украшения издают звук, схожий с трещоткой. Глаза сестры загораются, и в тот же миг подруги надевают разноцветные браслеты на её тонкие запястья.

– Эти из самого сердца Индии. Даже Кэми понравилось несколько.

Девушки начинают болтать о своих побрякушках, и я с удивлением замечаю, что Мие комфортно. Она не отводит своего взгляда, не жмётся за моей спиной, а радостно вливается в беседу. Моей душе спокойно – впервые за долгий период тех дней, насквозь пропитанных опасениями.

– Эй, индийские женщины! Как насчёт того, чтобы отвлечься от своего Болливуда и выпить? – вклинивается Кев, уже наполняя маленькие рюмочки текилой.

Кэми смеётся и качает головой, глядя на нас. Честное слово, эта девчонка в нашей команде.

Лисси шелестит юбками и делает в музыкальных колонках полную мощность. Парень, у которого девочки снимают жильё, чаще пребывает в отъездах, поэтому здесь мы можем вполне себе расслабиться.

Расслабиться… Как давно мы расслаблялись с сестрой? Ведь каждый наш день таил в себе подозрения, которые с недавних пор начали больше приобретать форму развивающейся паранойи.

Звон маленьких расписных рюмок почти перебивает громкую музыку. Вечеринка объявляется открытой.

***

Знаете, на что способны две бутылки текилы? Стоит только взглянуть на мою сестру, чьи пальцы рассекают воздух в изящных движениях рук, на танцующего на столе Кевина и сверхвесёлую Челси, что изводит нас своими песнями, которые больше походят на душераздирающие крики о помощи.

Нам чертовски легко.

После двухчасовой игры в твистер наши конечности, казалось, уже были одним целым. Как ни странно, Миа стояла стойко и продержалась почти до самого конца, в то время как мой друг-засранец всё время смеялся в самые неподходящие моменты игры, отчего все наши хитросплетения падали на пол и мы издавали страдальческие стоны. Сейчас же я расположился всё в том же бардаке из разноцветных подушек и ждал вместе со всеми развязки батла Мии и Кевина. Это было действительно очень весело, даже смеяться стало весьма болезненно.

Казалось, мы выпускали из себя все свои переживания. Выдыхаем. Улыбаемся. И распахиваем души, чтобы весь негатив ушёл, растворившись в непрекращающемся ливне.

Смотрю на сестру и любуюсь: её щёки заливает румянец, а волосы в абсолютном беспорядке обрамляют каштаном скулы. Она прелестна – такая живая и непосредственная в своём истинном облике. А ведь в каждом из нас живёт тот самый настоящий человечек, которого мы так усердно прячем под сотнями масок. Надменный, замкнутый, угрюмый. Щелчок двери. Шаг в своё убежище – и вот: задумчивый, мечтательный, любящий. И таких прилагательных могут быть миллионы. Миллионы и миллиарды различных антонимов, на которых держится наш мир. Просто мы боимся. Боимся быть непонятыми.

И сейчас, глядя на свою девочку, я понимаю: она не боится. Она доверяет. Миа просто открылась этим людям, открылась мне. Расколола своё сердце на несколько кусков и раздала их нам. Мне, безусловно, достался самый большой. Просто она такая: изначально идёт на контакт с трудом, но потом, постепенно узнавая, всю свою жизнь будет тебе верным и любящим другом. С нами же всё сложилось иначе. И это – самое лучшее, что вообще могло со мною случиться. Как бы то ни было, я обрёл любовь. И это наш с ней путь.

Моргнув несколько раз, я возвращаюсь в реальность, замечая, что сестра едва держится на ногах. Они всё ещё стоят с Кевом на столе и стараются столкнуть с него друг друга. Улыбаясь, я встаю и приближаюсь к месту, где разворачиваются события.

– Ну, всё, Мими, ты уже сегодня нарезвилась! Давай, прыгай на спину, – говорю я, разворачиваясь к ней, и подставляю свою широкую спину.

Сестра ворчит, но всё же вскарабкивается на меня: сползая, а затем снова пытаясь удержаться. Я тихонько смеюсь над её неуклюжими попытками и, подхватив под икрами, помогаю ей нормально залезть. Алкоголь расслабил меня, но не вывел из строя. А для того, чтобы напоить сестру, много не надо.

– Это несправедливо! Почему у меня одни сёстры? Я хочу себе такого же брата, чтобы таскал меня каждый… ик… раз, когда я… ик… напивалась, – мямлит Челси и корчит недовольную мордашку.

– Ну, конечно, Челси. Раскатала губу. Вот весили бы твои… шарики чуть меньше, возможно, я бы и потаскал тебя.

– Кевин! – заступается Кэми. – Ты когда-нибудь заткнёшься?

– Он не может. В нём так много тестостерона, что места для мозгов не остаётся. Вот и мелет всякую чушь своим языком.

Кевин ухмыляется и, наклонившись, кусает блондинку за свисающую с дивана пятку, отчего та вскрикивает и подпрыгивает с кровати. Как некстати, чёрт возьми. Челси нечаянно задевает Мию, и малышка, которая и без того плохо держалась, плюхается на пол.

– Боже мой, Кевин! Я просто убью тебя! – кричит с пола сестра, прижимая к себе ушибленную ногу.

– Мими, я не хотел. Чёрт, давай посмотрю, – подрывается Кев, но я опережаю его.

– Лучше сгинь, – цежу сквозь зубы я. Я не зол на него, но сейчас переживаю за неё куда больше. Поднимаю Мию на руки и вглядываюсь в её сморщенное личико.

Челси начинает сыпать извинениями, а Лисси, улыбаясь, качает головой.

– В ванной есть аптечка. Обработай ей ссадину, Уилл, – произносит Лисси и ерошит волосы Кева. – Зачем ты снова трогал Челси, Кеви? Знаешь ведь, что у девочки чувствительная кожа.

Он тяжело вздыхает и начинает шарить по карманам в поисках сигарет.

– Клянусь тебе, всезнайка…

Дальнейший их диалог становится тише, когда я распахиваю дверь ванной комнаты и закрываю её за нами. Сажаю Мию на стиральную машинку и начинаю осматривать ногу.

– Всё хорошо, Уилл. Просто больше испугалась, – пожимает плечами сестра и беззаботно улыбается. Смотрю на неё и подавляю в себе острое желание коснуться этих улыбающихся губ, таких влажных и красных сейчас. Наверняка они будут слегка кислыми – от недавно съеденного на спор лимона. Мои собственные губы начинает покалывать.

Мы переплетаемся с ней взглядами на миг. Такой непозволительно долгий в компании, но дозволенный сейчас, когда мы совершенно одни. Придвигаюсь к ней чуть ближе, чуть задевая её ножки своим телом.

– Ай, – тихо шипит она, дёргаясь.

– Прости, – неловко улыбаюсь я ей и начинаю открывать шкафчики в поисках аптечки.

Нахожу небольшой пластмассовый контейнер и роюсь в ней в поисках антисептика и ваты. Открыв кран с водой, я провожу мокрой губкой по её счёсанной коленке. Миа поджимает губы и усердно старается не пищать. В моей груди теплеет. Боже мой, сколько сотен раз я проделывал с ней подобное? Мазал её сбитые коленки зелёнкой и перевязывал содранные ладошки. Всё детство она стремилась не отставать от меня, от наших общих друзей – мальчишек из соседних домов, но всегда влипала в неприятности. Эта её обаятельная неуклюжесть только заставляла меня любить её ещё сильнее, заботиться о каждом её шаге.

Чтобы отвлечь сестру от неприятной процедуры, завожу с ней разговор, заранее зная, что это ей поможет.

– Помнишь, когда ты неслась сломя голову со своими мячами через порожки и налетела на Толстого Сэма? Тогда ещё пришлось накладывать швы, – говорю я, прикасаясь к ссадине ваткой, пропитанной антисептиком. Миа закусывает губу и кивает. – Никогда не забуду твой взгляд. Такой отважный, словно ты боялась, что я не буду брать тебя с собой впредь больше, чем этих медицинских иголок. Я бы всё равно тебя брал, милая. Ты ведь знаешь это? – Мои пальцы продолжают водить ваткой по её ноге. Рана больше не кровоточит.