С полминуты Нелл сидела, тупо глядя на виконта, и кровь постепенно отливала от ее щек. В нахлынувшем было на нее облегчении она чувствовала только благодарность за то, что Дайзарт не брал ожерелья, и раскаяние в том, что так плохо о нем думала. Но его слова снова опустили ее на грешную землю. Она приложила руку ко лбу.
– О Господи! – еле слышно произнесла она. – Я и не подумала… Дайзарт, что же теперь делать?
– Не знаю! – безжалостно произнес он.
– Кто-то ведь на самом деле украл его. Но кто? Это ужасно. Должно быть, кто-то из слуг. Кто-то знавший, где оно спрятано, а мало ли кто мог об этом знать? Горничная, которую месяц назад прислала миссис Клоптон? Не могу такого даже себе представить!
– Ах, не можешь? – ехидно спросил виконт. – Весьма вам признателен, леди!
– Не надо, Дай! – взмолилась она. – Если бы его взял ты, я бы знала, что это только ради меня! Но теперь… Это может быть кто угодно и когда угодно! Не обязательно было даже знать, где оно лежит; достаточно было знать, что оно у меня есть и что я его не ношу, и только представь, сколько возможностей у людей, живущих в доме, отыскать тайник! А если его нашли, то могли решить, что пропажу не обнаружат несколько месяцев. Если бы Саттон не позаботилась достать мои зимние вещи, чтобы почистить их, я бы ничего не знала!
– Какой смысл говорить о том, что могло случиться, – сказал Дайзарт. – Надо говорить о том, что уже случилось. Если ты не заткнешь рот своей камеристке, то станет известно, что ты знала о пропаже уже целых три дня, прежде чем сообщила о ней Кардроссу. Ты знаешь свою служанку лучше, чем я! Нельзя ли подкупить ее, чтобы она рассказывала ту же историю, что и ты?
– Не знаю, – медленно проговорила она. – Но это неважно, я все равно так не поступлю.
– Пожалуй, ты права, – согласился он. – Слишком велик риск! Она наверняка догадается, что дело нечисто, и как только поймет, что ты боишься Кардросса, выкачает из тебя все деньги! Да, этому не будет конца!
– Нет, не думаю. Я не поэтому! Дайзарт, все эти беды случились из-за того, что я начала обманывать Кардросса, и все это накапливалось и накапливалось, пока… – Содрогнувшись, она умолкла. – Я должна сказать ему правду. Немедленно!
Продолжая говорить, она поднялась, но виконт резонно заметил:
– Ничего не получится, его сейчас нет дома. Он сказал Фарли, что придет часов в пять или около того.
– О, только в пять! К тому времени вся моя смелость улетучится!
– Хочешь, пойдем вместе поговорить с ним? – спросил он.
– С тобой? О нет! Я должна поговорить с ним наедине.
– Что ж, наверное, так действительно лучше, – откровенно сказал он. – Не то чтобы мне не хотелось встречаться с ним теперь, когда у меня есть деньги, но, во-первых, у меня свидание с Корни, а во-вторых, Кардроссу вряд ли понравится, если я буду торчать с тобой рядом, как телохранитель! Это только разозлит его. К тому же, тебе не нужна охрана. Я не хочу сказать, что он не придет в ярость, а у него для этого есть все основания, но не стоит бояться, что он не опомнится. Он остынет – и без меня даже гораздо быстрее! Он не любит меня, зато любит тебя, будь уверена!
Она промолчала; через минуту он снова протянул ей банкноты:
– Возьми! Если не хочешь, можешь не говорить ему про счет от портнихи. Можешь свалить все на меня: я брал у тебя три сотни, я тебе их возвращаю. Думаю, это удивит его больше, чем если бы я свистнул эту чертову реликвию!
Услышав такие язвительные слова, она обвила руками его шею, горячо уверяя, что никто бы о нем такого не подумал, и умоляя снова простить ее.
– Да, очень хорошо, только не думай, что я тобой доволен. Это совсем не так! – ответил Дайзарт, высвобождаясь из ее объятий. – И нечего вешаться мне на шею и подлизываться: я тебе не Кардросс! И учти: когда в следующий раз влипнешь в историю, не надейся, что я приду тебя вытаскивать!
– Ладно, – покорно сказала Нелл.
– Ну, я пошел, – объявил он. – И не впадай в истерику!
Она покачала головой.
– И больше ничего не скрывай! – предупредил он.
– Нет, я расскажу обо всем Кардроссу, как только он вернется домой.
– Ну, посмотрим! – сказал он, смягчившись настолько, что даже на мгновение обнял ее. – Вообще-то мне следовало бы остаться с тобой, но я еще не виделся с Корни, а он мне нужен. К тому же у него сегодня день рождения, и мы собирались его отметить.
И он ушел, оставив ее наедине с печальными мыслями. Она постепенно пришла в себя и послала Саттон к мадам Лаваль оплатить счет; передавая камеристке банкноты, она подумала, как обрадовала бы ее эта возможность еще несколько дней назад. Она, конечно, испытывала благодарность за то, что ей не нужно признаваться Кардроссу в своих долгах, но среди одолевавших ее бед это было совсем небольшим утешением. Об одной из них она тут же вспомнила, как только увидела свою камеристку. Нужно обязательно сказать Саттон, что ожерелье все же не у ювелира Кардросса, а на самом деле потеряно; но как ей объяснить ее собственную ложь – она не знала. Это Летти могла изливать свои горести перед горничной; для Нелл же сделать Саттон своим доверенным лицом было совершенно немыслимо.
Мысль о Летти заставила ее тотчас же справиться о ней у Саттон. Камеристка ответила, что Летти вроде бы поехала с Мартой в магазин Оуэна на Бонд-стрит, чтобы купить новые ленты к платью, которое она собиралась надеть на бал у Олмака. Она воспользовалась моментом, чтобы спросить у Нелл, какое платье приготовить для нее самой; но Нелл, совсем забывшая о приглашении, только воскликнула:
– К Олмаку? О нет! Я не могу сегодня поехать!
Саттон, ограничившись словами: «Очень хорошо, миледи», – ушла. Летти (если она в самом деле назначила встречу с возлюбленным в зале Олмака), едва ли окажется такой же покладистой.
Когда время подошло к пяти, Нелл стало не по себе. Настроение у нее совсем упало, и вид за окном ничуть не способствовал его улучшению. День был хмурым, небо затянули тучи, так что обычно солнечная гостиная казалась сумрачной. Казалось даже, что похолодало, но, возможно, это была только ее фантазия.
Кардросс пришел вскоре после пяти, но когда Нелл, собрав для предстоящего испытания всю свою смелость, спустилась вниз, она узнала от привратника, что милорд занят с посетителем, который явился по делу. Зная, что Кардросс в этот день не обедает дома, и чувствуя, что ее смелость вот-вот совсем улетучится, если ей придется ждать еще несколько часов, Нелл сказала:
– Очень досадно, я хотела бы поговорить с милордом до того, как он снова уйдет. Кто же пришел к нему по делу в такой час? Уж не мистер ли Кент?
– Нет, миледи. Это некий мистер Кэтворт. Он приходил утром и сказал, что у него личное дело, о котором он не может говорить ни с мистером Кентом, ни с кем-либо другим. Я сказал ему, что ждать нет смысла, потому что милорд вернется не раньше пяти. И он пришел снова, миледи, но я бы не пустил его, если бы знал, что вы желаете видеть милорда. А сам милорд, когда вернулся, велел, как только придет сэр Джон Сомерби, провести его прямо в библиотеку.
– А он, я уверена, вот-вот придет! – воскликнула Нелл. – Джордж, если он появится до того, как уйдет человек, который сейчас разговаривает с милордом, отведите его, пожалуйста, в зал и попросите подождать! И… скажите милорду, что я хочу видеть его прежде, чем он отправится к сэру Джону!
– Да, миледи, не беспокойтесь! – заверил ее Джордж, и по его тону было ясно, что он понял: происходит нечто необычное. – Я дам… я шепну пару слов Фарли, миледи!
Слегка покраснев, она поблагодарила его и снова ушла в гостиную, где томилась еще полчаса, гадая, долго ли пробудет у мужа этот навязчивый мистер Кэтворт, и почему Провидение, напрасно называемое милосердным, не сочло нужным забрать ее из этого мира, когда она в возрасте пяти лет болела скарлатиной. Однако когда, выглянув из окна, она увидела спускающуюся по лестнице ладную фигуру и поняла, что Кардросс наконец освободился, она тут же пожалела, что у нее нет в запасе еще нескольких минут, чтобы собраться с духом.
Но если она не хотела откладывать этот ужасный разговор на завтра, нужно было поторапливаться; и она быстро спустилась по лестнице, пока паника не завладела ею целиком.
Стоя на нижней ступеньке лестницы, Джордж пропустил ее в библиотеку, сказав, что как раз собирался пойти предупредить ее, что милорд свободен и готов ее принять. Открыв перед ней дверь, он хотел сказать ей что-нибудь ободряющее – ведь она выглядела такой юной и такой напутанной и напомнила ему его дочь, но это, конечно же, было невозможно. Было ясно как день, что у бедняжки неприятности; можно было только надеяться, что милорд успокоит ее, но вид у него был не очень приветливый.
Вид у него действительно был далеко не приветливый. Едва Нелл переступила порог, она сразу же поняла, что выбрала неподходящий момент. С очень сосредоточенным лицом он стоял у стола, не улыбнулся ей и не двинулся навстречу. Она еще никогда не видела в его глазах столь мрачного выражения; от внезапного страха ее собственные глаза слегка округлились, и она невольно спросила:
– О, что случилось?
Он заговорил не сразу; помолчав, он произнес очень ровным тоном:
– Я понимаю, что вы хотите поговорить со мной. Но я жду визита Сомерби, так что если это не дело первостепенной важности, то нашу беседу следовало бы отложить до завтрашнего утра.
Холодная официальность этой речи поразила ее в самое сердце; она только и смогла вымолвить:
– Оно… оно самой первостепенной важности! Я должна, должна сказать вам немедленно!
– Очень хорошо. В чем дело?
Эти слова не ободрили ее, но отступать было невозможно.
– Ожерелье… ожерелье Кардроссов! Оно пропало! – выпалила она.
Ей показалось, что он оцепенел, но ничего ей не ответил. Испуганная и ошарашенная, она пролепетала:
– По-моему, вы не поняли меня!
– О нет! Я прекрасно вас понял! – мрачно ответил он.
– Кардросс, умоляю вас! Вы очень рассержены… потрясены…
– И то и другое! Я не могу сейчас обсуждать этот вопрос. Увидимся утром. Может быть, тогда я смогу говорить с большей сдержанностью, чем та, на которую способен сейчас!
– О, говорите что хотите, только не смотрите на меня так! – взмолилась она. – Честное слово, я не потеряла его по небрежности! Его украли, Кардросс!
– Я и не думал, что вы его потеряли. Вы предполагаете, что в дом незаметно проник вор, или же хотите обвинить кого-то из слуг?
– Я не знаю, но страшно боюсь, что это кто-то из слуг! – взволнованно сказала она. – Они могли специально искать его, а посторонний не знал бы, где оно, – ведь правда? И не оставил бы после себя комнату в таком виде, будто в ней никого не было и ничего не украдено. Я… видите ли, я ничего не подозревала! Может быть, я бы обнаружила пропажу только через несколько месяцев, потому что оно было спрятано в одежде, которую Саттон переложила камфарой.
– А каким же образом вы обнаружили пропажу? – спросил он. – Это меня несколько удивляет.
– Я не… это не я! Саттон увидела, что футляр пуст, когда доставала мою зимнюю одежду.
– Понятно. Как вы, должно быть, расстроились?
В его голосе звучали враждебные нотки, и она в недоумении уставилась на него.
– Расстроилась? – повторила она. – Господи, да разве это можно так назвать, Кардросс?
– Я не сомневаюсь, что вы в высшей степени потрясены. Насколько я понимаю, Саттон сделала это неприятное открытие только сегодня?
Она ответила не сразу. Она знала, что признаться во всем будет непросто, но не думала, что он сделает разговор таким трудным. Ей пришлось преодолеть искушение ответить утвердительно, потому что теперь ей казалось невозможным рассказать всю свою историю этому чужому человеку, который смотрел на нее столь безжалостным взглядом и говорил с ней таким издевательским тоном. Но внутренняя борьба длилась не больше минуты. Она прерывисто вздохнула и еле слышно сказала:
– Нет… я знала… со вторника. Я хочу объяснить вам… попытаться объяснить… почему я вам не сказала… до сегодняшнего дня.
– Ради Бога, не надо! Избавьте меня хотя бы от этого!
Ее поразила ярость, с которой он произнес эти слова. Она вскинула на него взгляд и инстинктивно отпрянула, увидев, каким гневом горели его глаза.
– Кардросс!
– Замолчите! – Он повернулся к столу и рывком раскрыл один из ящиков. – Можете мне ничего не объяснять!
Она стояла ошеломленная, не веря своим глазам, потому что предмет, который он выхватил из ящика и презрительно швырнул ей, был не чем иным, как ожерельем Кардроссов.
Вихрь предположений не привел ни к чему разумному; она была так растеряна, что смогла лишь прошептать:
– Оно у вас?
– Да, мадам Женушка, оно у меня! – ответил он.
Она почувствовала облегчение.
– О, как я рада! – вскричала она. – Но как… почему… я ничего не понимаю!
– Правда? Так я вам расскажу! – резко сказал он. – Час назад мне его принес хитрый маленький ювелир, чей сын – далеко не такой хитрый и, как я понимаю, не такой честный, как он сам! – купил его вчера за две тысячи фунтов! Думаю, он поздравлял себя с удачей: не каждый день в руки плывут такие клиенты! Ему бы, конечно, пришлось разрезать ожерелье, но и в таком виде оно стоит втрое больше, чем две тысячи, как вам известно. Нет, вам ведь это неизвестно, а?
Она едва ли уловила его горький, издевательский тон и даже не вполне поняла смысла его слов. Она смотрела на него, нахмурив брови, побледнев, тяжело дыша.
– Вчера, – повторила она. – Вчера? Кто… он сказал вам… кто?..
Его губы презрительно искривились.
– Нет, этого он мне не сказал. Его прекрасная клиентка – что вполне можно понять! – была под густой вуалью. – Вырвавшийся у нее легкий вздох облегчения не ускользнул от его внимания. – Да и я не так глуп, чтобы требовать дальнейших сведений на этот счет! – сказал он, и в голосе его снова зазвучала ярость. – Леди, безусловно леди. Молодая леди, одетая по последней моде, которая не сообщила своего имени – да и не могла этого сделать! – и не приняла в уплату банковского векселя. Неужели вы думаете, что после того, как мне это сказали, я стал расспрашивать Кэтворта дальше?
– Кэтворт? – быстро спросила она. – Тот человек, что приходил к вам – только что разговаривал с вами?
– Ну да! Если бы вы только знали! Вы сейчас подумали об этом, любовь моя? Но разве могли вы знать! Это не он купил за бесценок ожерелье Кардроссов! Вы-то имели дело с сыном – который, хотя, несомненно, и знает, что почем, но все-таки далеко не так сведущ, как его отец! Если верить моему новому знакомцу, он никогда не видел ожерелья Кардроссов и не слышал о нем. Что ж, может быть! Я слишком в большом долгу у отца, чтобы не верить ему. В конце концов, я никогда не имел дела с ювелиром с аллеи Крэнбурн. Может быть, молодой Кэтворт не мошенник, а просто еще зелен! Другое дело – Кэтворт-старший. Он-то узнал ожерелье Кардроссов, как только увидел его, и сразу понял свой долг! Мне очень жаль, что я был не в настроении, чтобы оценить эту сцену по достоинству! Как он был благоразумен! Как добродетелен! Не произнес ни одного недостойного джентльмена слова! Она даже не позволил себе выразить надежду на мое дальнейшее покровительство и, не моргнув глазом, выслушал все колкости, которые я произнес! Восхитительный человек – мне обязательно нужно стать его клиентом! Будет просто подло, если я им не стану!
Он умолк, но она не вымолвила ни слова и не двинулась с места. В ее глазах появилось странное, пустое выражение; хоть он этого и не знал, но несправедливые обвинения на ее счет обеспокоили ее меньше, чем догадка о том, что случилось на самом деле.
Он взял ожерелье и спрятал обратно в ящик. Поворачивая ключ в замке и убирая его, он сардоническим тоном проговорил:
– Надеюсь, вы простите меня; если впоследствии я буду хранить его у себя! Я уверен, что вы позволите, потому что вы никогда им не восхищались и не хотели его носить. Однако вам следовало бы узнать его стоимость, прежде чем пытаться продать его. Я не желаю, чтобы мою жену так легко обманывали, леди Кардросс!
Она заморгала и подняла руку, как будто хотела защититься:
– Ах нет! Джайлз, Джайлз!
Это его не тронуло.
– О, не тратьте на меня свои чары, моя красавица! Ничего не выйдет! Я был даже еще большим простаком, чем вы, но поверьте мне, игра окончена! Вы замечательно провели меня; одурачили нежным личиком и невинными повадками! Я думал, что достаточно искушен, но когда увидел вас – когда вы подали мне руку, и взглянули на меня, и улыбнулись… – Он осекся и, казалось, с усилием сдерживал овладевшее им бешенство. – Простите меня! Я не желал говорить на эту тему прежде, чем оправлюсь от горестного открытия… Ведь все подозрения, которые сваливались на меня в течение нескольких месяцев нашего супружества, подтвердились! Что ж! Я получил по заслугам! Нужно было быть умнее и не поддаваться на очарование вашего хорошенького личика, не верить, что за вашим прелестным обхождением скрывается сердце, достойное того, чтобы его следовало завоевать! Собственно, вы никогда не давали мне повода так думать, верно? Как я несправедлив, обвиняя вас в этом! Больше это не повторится, но я должен постараться получше выполнить свою часть обязательства по нашему соглашению. Теперь я понял, что мои надежды, увы, не оправдались, но это можно исправить. Скажите, любовь моя, во сколько вы оцениваете свою красоту, свою неизменную покорность, свое восхитительное благоразумие, свою всегдашнюю вежливость?
Она стояла неподвижно, не пытаясь защищаться от бросаемых ей в лицо ужасных обвинений и даже не пытаясь заговорить. Она была очень бледна, и хотя она слышала все, что ей говорили, это как бы не доходило до нее. Он говорил страшные вещи, но не знал правды: все это относилось к женщине, которой не существовало на свете, но никак не к ней. Ей было больно, что он так неверно судит о ней, но она не винила его за это. Точно так же неверно она сама судила о Дайзарте, а у нее было на это куда меньше причин.
– Ну? Что же вы колеблетесь? Или не знаете, чего я стою?
Она посмотрела на него и увидела чужого человека. Она не могла сказать ему правду, пока им владело это темное состояние духа, и тем более раскрыть ему ужасное подозрение, которое зародилось в ее сердце. В конце концов, он должен будет об этом узнать, но пока все так неопределенно… Но если ему грозит более страшное несчастье, чем он подозревает, возможно, еще можно успеть предотвратить его. Только нельзя терять драгоценного времени или позволять его ярости обрушиться на Дайзарта или Летти. Позже она ему расскажет, но не теперь, когда ее роль в этом деле вдруг стала эпизодической по сравнению с возможной ролью в нем Летти.
Она попыталась заговорить, но обнаружила, что голос ей не повинуется. Он все еще смотрел на нее жестким, гневным взглядом. Это причиняло ей боль, и на ее глаза навернулись слезы. Она смахнула их и, попытавшись выдавить жалкое подобие улыбки на дрожащих губах, с трудом выговорила:
– В-видите ли, я не могу сейчас ответить. Позже. Не сейчас!
Как слепая, она прошла к двери, но слегка вздрогнула и остановилась, услышав его голос:
– Нет, вернитесь! Я не хотел, Нелл! Я не хотел!
Он сделал быстрый шаг по направлению к ней, но тут дверь открылась и вошел дворецкий.
– Прошу прощения, ваша светлость! – извиняющимся тоном сказал он.
– В чем дело? – рявкнул Кардросс.
– Я думал, вы захотите узнать, милорд, что сэр Джон Сомерби пришел и ждет в салоне.
– Скажите ему, что я скоро приду!
– Нет, пожалуйста, идите к нему сейчас же! – мягко сказала Нелл и, не взглянув на него, вышла из комнаты.
Она быстро поднялась по лестнице, миновала свои комнаты и прошла к комнате Летти. Марта, прибежавшая через две минуты в ответ на звонок, который звучал так настойчиво, что ясно было – за шнур дергали с отчаянной решимостью, увидела, что посреди комнаты стоит Нелл, устремив на нее суровый, обвиняющий взгляд, под которым она вся съежилась.
– О, миледи! Я не знала, что это вы!
– Где ваша госпожа, Марта?
Движимая свойственным подобным людям инстинктом ни в чем не признаваться, Марта ответила, как бы защищаясь:
– Боюсь, не могу вам сказать, миледи.
– В самом деле? Тогда, пожалуйста, спуститесь вниз, к милорду, – спокойно сказала Нелл, подбирая свой короткий шлейф и направляясь к двери.
Этого было достаточно, чтобы, охваченная паникой, Марта рассказала все, что знала. Знала она не слишком много. Днем она действительно сопровождала Летти на Бонд-стрит, где они встретились с Селиной Торн. Тогда Летти отослала ее домой, сказав, что пойдет с кузиной на Брайнстон-сквер и что тетка потом отправит ее домой в экипаже.
– Так миссис Торн была с Селиной? – спросила Нелл.
– О да, миледи! – сказала Марта с излишней поспешностью.
– Вы ее видели?
Марта заколебалась, но прямой взгляд голубых глаз сильно подействовал на нее, и она пробормотала, что, по словам мисс Селины, миссис Торн была у Хукема.
– Понятно. В котором часу это было?
– Я… я не знаю, миледи! Не могу сказать точно. Мы вышли из дому, когда у вас был милорд Дайзарт.
– Лорд Дайзарт вышел отсюда около двух часов. Сейчас половина седьмого, но леди Летиция не вернулась, неужели вы не тревожитесь?
– Я думала… я думала, что это звонила госпожа!
Нелл оглядела комнату:
– Но вы еще не приготовили ее бальное платье?
– Госпожа сказала… что, может быть, она не поедет на бал, миледи! Она сказала… чтобы я не волновалась, если она задержится, и никому ничего не говорила – только, то, что она поехала к миссис Торн, но я сама больше ничего не знаю! Честное благородное слово, миледи!
– Но вы должны были знать, что она не собирается возвращаться. Нет, не лгите, пожалуйста! Леди Летиция не берет с собой щетки, расчески и зубной порошок, когда едет за покупками.
Марта расплакалась, говоря сквозь слезы, что она ничего не знает, что миледи дала ей нести пакет, сказав, что в нем какие-то вещи, которые она должна передать мисс Селине. Да, это был довольно большой сверок, но она не знала, что в нем; миледи сама упаковала его и ничего ей не сказала; и она готова на все ради миледи, особенно сейчас, когда этот милый ангел так несчастен и когда ей не к кому обратиться, кроме той, что прислуживала ей с колыбели.
– Достаточно. Вероятно, вы сыграли свою роль, думая сослужить службу своей госпоже, и вовсе не хотели помогать ей в том, что может навлечь на нее самые ужасные последствия. Но если она на самом деле сбежала, то вы оказали ей самую дурную услугу, какую только могли. Я надеюсь, что она не… собственно, я думаю, что мистер Эллендейл заботится о ее репутации больше, чем вы. Не знаю, что я должна сказать милорду; это зависит от того, сумею ли я найти миледи и благополучно препроводить ее домой. И еще от вашего поведения.
Перепуганная Марта, вытаращив глаза и стуча зубами, принялась клясться в полном повиновении, но Нелл оборвала ее заверения:
– Перестаньте плакать и слушайте меня! Я сейчас же отправляюсь к мисс Торн, и если найду там вашу госпожу или узнаю от мисс Селины, куда она могла уехать, то, возможно, никто не узнает о том, что сегодня произошло. И вы никому ничего не расскажете. Поняли? Если вас спросят, где я, вы должны сказать, что не знаете. Теперь идите вниз я скажите Саттон, чтобы она пришла в мою спальню!
Саттон вошла в комнату через пять минут, собираясь помочь миледи переодеться, и увидела ее одетой для выхода на улицу, в шляпке и легкой накидке. Прежде чем она успела выразить свое удивление, Нелл холодно сказала:
– Саттон, это очень досадно, но я должна выйти. Не знаю, когда вернусь. – Она подняла глаза от перчаток, которые натягивала, и сказала: – Может быть, вы догадываетесь, куда я иду. Я уверена, что, если так, я могу полагаться на ваше благоразумие.
– Миледи всегда может на меня положиться. Но поскольку, как я понимаю, вы идете искать леди Летицию, позвольте мне сопровождать вас.
– Спасибо. Но в этом нет необходимости. Я… у меня особые причины желать, чтобы вы оставались здесь. Мне очень не хочется, чтобы кто-то узнал… если леди Летиция совершила глупость, которую… которую я могла бы помочь исправить!
– Прекрасно понимаю, миледи. Мой рот будет на замке, что бы ни случилось! – заявила Саттон любезно, но таким решительным лицом, будто она направлялась в камеру пыток.
– Ну, не думаю, что случится что-то ужасное, – с легкой улыбкой сказала Нелл. – Милорд сегодня не обедает дома, так что, возможно, он не станет обо мне спрашивать. Но если спросит, не могли бы вы сказать, что я уехала на званый обед! Он не спросит, где леди Летиция, потому что подумает, что она со мной.
– Конечно, миледи. От меня он ничего не узнает.
– Весьма вам обязана. И еще: не могли бы вы выманить Джорджа из холла, чтобы он не видел, что я выхожу из дому? А то ему это покажется странным и он расскажет милорду.
– Вполне вероятно, миледи! Я сейчас же сойду вниз и скажу ему, чтобы он принес из гардеробной ваш дорожный сундук, – с апломбом сказала Саттон.
– Но зачем он мне мог понадобиться? – запротестовала Нелл.
– А это, миледи, уже не его забота, – холодно произнесла Саттон.
Что бы там ни подумал Джордж, но выдумка Саттон увенчалась успехом. В холле никого не было, и никто не видел, как Нелл выскользнула из дому; никто не слышал, как за ней тихонько закрылась входная дверь. Она с облегчением вздохнула и быстро двинулась к ближайшей стоянке кебов.