Запретный плод

Париж, май 1891 года

Стук в дверь прозвучал настойчиво и резко. Он разорвал вкрадчивую горячую тишину комнаты. Растревожил мирное половодье золотистого солнечного света, лившегося через открытые двери балкона. И спутал мысли молодого герцога Этьена де Век.

Длинные темные волосы герцога взметнулись шелковистой волной, когда он быстро обернулся на звук. Прошло мгновение — гулкий удар пульса, прежде чем он отвлекся от зова плоти, владевшего всем его существом. Открывать дверь он и не подумал: ритмичные движения упругого тела и сдавленные вскрики охваченной страстью женщины — от этого невозможно было отвлечься.

— Я умираю, Этьен… — звучал замирающий шепот, переходящий в низкий грудной стон наслаждения. Маленькие женские руки плотно охватывали его чуть ниже спины, притягивали с неистовой страстью, каждый раз ускоряя движение вперед и сокращая необходимую паузу.

Он высвободился из ее объятий легким поворотом могучего тела.

— Сейчас будет еще лучше, — проговорил он вполголоса. Эгоизм партнерши мешал ей осознать, что перебои в ритме только украсят ее «умирание» новыми гранями наслаждения. Покинув пылающее влажное лоно, он выждал мучительную долю секунды, прежде чем снова заполнить его. И тут, уже на пороге последнего сладостного рубежа, которого, содрогаясь от желания, ожидала Изма, снова раздался настойчивый условленный стук в дверь. Этьен застонал.

— Ты… не… уйдешь… — выдохнула обезумевшая от возбуждения женщина. Она опять крепко вцепилась в него руками и подалась вперед бедрами, сжигаемая бушевавшим пожаром, пытаясь дотянуться до манящего своей близостью порога блаженства.

Воплощение мужской силы, застывшее в порыве движения, еще более увеличилось в размерах, словно повторный стук поторопил его; призывно манила к себе женская плоть, жаждущая заполнить им себя до самого дна…

Этьен слегка изменил позу, чтобы поудобнее упереться ногами, и ощутил соблазнительное касание нежной кожи крепко сжимавших его женских бедер. Нараставшее лавиной желание подавило в нем осторожность, откудато из глубины его существа вырвался хриплый шепот:

— Он весь твой, дорогая…

Прижавшись к ее благоухающим обнаженным плечам, не давая ей шевельнуться, он скользнул вперед и разом преодолел тот роковой рубеж, за которым наступило какоето пульсирующее безумие, и все вокруг перестало существовать.

Герцог де Век сумел утроить наследство, доставшееся ему от предков, собиравших это состояние почти тысячу лет, предельной осторожностью и повышенным вниманием к практической стороне дел. Поэтому, когда первый поток эмоций схлынул, он поймал себя на том, что то и дело поглядывает на маленькие часы у кровати.

Черт, камердинер Луи мог бы получше рассчитать время! А управляющему делами Лежеру пора бы привыкнуть к некоторым шалостям хозяина.

Деловая активность на парижской фондовой бирже достигнет своего апогея еще минут через десятьпятнадцать — это подсказывал ему опыт и врожденный инстинкт игрока. И потому он мог позволить себе идти на поводу у разгоряченной плоти. Все его внимание было поглощено страстной женщиной, прижимавшейся к нему с лихорадочной силой.

Бархатистые бедра Измы были влажными и гладкими, он двигался, проникая в самые глубины ее охваченного безумным возбуждением естества. Она издала слабый, сдавленный крик наслаждения, бледная кожа стала покрываться розовым румянцем. В его памяти вдруг всплыл эпизод, когда он знакомил ее с почти запредельными эротическими изысками, и она выдохнула в экстазе:

«О Боже…», — тогда он лишь улыбнулся.

Ну, это еще не все, весело думал он, ощущая приближение сладостной кульминации. Но этот раз должен стать последним за сегодняшнее утро: часы и стук в дверь властно напоминали герцогу о неотложных делах.

Его плоть ощутила первые слабые спазмы графини Гимон и ответила им, извергнувшись в горячие влажные недра сладострастницы. В безумном наслаждении он откинул голову назад. Его темнобронзовое тело блестело от пота, волосы на висках и груди увлажнились, а могучая грудь мерно и часто вздымалась.

Дыхание Измы отдавалось эхом его собственного, они лежали насытившиеся и истощенные, почти бездыханные. Чуть позже, когда их сердца вновь забились в нормальном ритме, она потянулась к нему губами, и он поцеловал ее с галантной благодарностью.

— Спасибо, что разделила со мной утреннюю прогулку верхом, — тихо проговорил он, обдавая ее своим теплым дыханием. Безупречно красивое лицо обрамляли волны темных волос, а вызывающая улыбка вполне соответствовала его скандальной репутации.

— Ни для кого другого я бы не стала подниматься в такую рань, — удовлетворенно промурлыкала Изма, полуприкрыв в томной усталости светлоголубые глаза, окаймленные пушистыми ресницами, — а тем более одеваться на восходе солнца.

— А затем снова раздеваться, — мягко заключил герцог, хищно улыбаясь. — Ну что ж, я в долгу перед твоим… исключительным энтузиазмом.

Его голос звучал дразнящим шепотом. И хотя он действительно высоко ценил ее жертвы, увы, мысленно вздохнув, заключил, что биржа ждать больше не может. Какое бы удовольствие он ни испытывал от любовных игр с горячей и страстной графиней, его железнодорожные акции находились в реальной опасности, поэтому в ближайшие пять минут следовало покинуть постель, одеться и быть готовым приниматься за дела.

Опершись на локоть, он быстрым привычным жестом откинул волосы назад и снова взглянул на часы у кровати. Позвонит ли Бушар? Его темные разлетающиеся брови слегка нахмурились.

— Я тебя задерживаю? — милые глазки Измы слегка сощурились. Парижская королева красоты текущего сезона привыкла к постоянному восхищению своей особой.

— Извини, но я опаздываю в офис. На бирже разгар торгов, и Лежера скоро хватит удар, — герцог де Век снова улыбнулся, его белоснежные зубы резко выделялись на загорелом лице. Отстраняясь от ее теплого тела, он поцеловал Изму в розовую блестящую щеку. — Прости, дорогая… Луи вотвот постучит снова. — Он приподнялся и откинулся назад, опираясь на локти. Эта поза подчеркивала лепные мышцы загорелого мускулистого торса. Беспокойная натура Этьена проявлялась ежеминутно; казалось, он лишь на какоето мгновение отвлекся от постоянно окружавшей его деловой суеты.

— Отошли его. Я хочу снова любить тебя.. так, как мне это нравится больше всего… Феникс, резвящийся… в пещере греха…

— В Алой Расщелине, — дипломатично поправил он.

— Вот именно.

Этьен, много лет назад побывавший в Азии с археологической экспедицией, был настоящим специалистом в даоистском искусстве любви. Изма, как и многие ее предшественницы, была просто очарована его репертуаром.

— Вчера ночью я грезила о тебе, — продолжала она, — и вспоминала нашу прогулку на яхте. Я не могла уснуть, вспоминая твой огромный, невероятный… — Она выразительно поглядела на могучий утес, все еще налитый силой, несмотря на несколько часов любовной игры, и встретилась взглядом с Этьеном. На ее губах заиграла соблазнительная предвкушающая улыбка Евы, бесстрашно отметающая все разумные доводы. — Ты должен остаться. — Это была нежная настойчивость избалованной женщины, хорошо знавшей, чего она хочет. — Луи подождет, а Лежер тем более.

Управляющий делами в иерархии слуг значил куда меньше, чем личный камердинер, от которого в конце концов зависел жизненный комфорт хозяина. Тем не менее, все они могли подождать.

Изма была роскошным созданием. Великолепная золотистая блондинка, воплощение женских чар и соблазнов. Беда заключалась в том, что она была избалована, как большинство известных Этьену представительниц аристократических семейств, которые, как правило, останавливаются в развитии в подростковом возрасте. Все они заботились и думали исключительно о себе, воспитанные обществом, видевшим в них лишь элемент роскошной декорации и источник наслаждений. Она такой и была. Очень роскошной. Изысканно декоративной. Невероятно сладострастной.

— Я был бы не против, но…

Если бы братья Жермен не начали вчера скупать акции, искусственно завышая цену новых облигаций железной дороги на юге страны, он бы с радостью позволил уговорить себя. Но братья Жермен скоро станут избавляться от своей недавней покупки, и он намеревался продать свои акции как раз на гребне подъема цен, но… чуть раньше братьев Жермен. По расчетам Этьена, прибыли от этой операции должно было хватить, чтобы обеспечить ему контрольный пакет акций новой железнодорожной ветки в Кан.

— Останься со мной, Этьен. Давай развлекаться дальше, — она говорила с легким придыханьем, в котором звучало отточенное и властно зовущее приглашение, редко дававшее осечку.

— С удовольствием, Изма… какнибудь в другой раз.

Когда это не будет стоить мне пятидесяти миллионов франков, добавил он мысленно и, отбросив в сторону спутанный клубок белоснежной простыни, соскользнул с кровати.

— Если ты уйдешь, я обижусь, — объявила она, изогнувшись и застыв во всем своем великолепии посреди разоренной постели. Ее бледная кожа порозовела от недавней страсти и вновь овладевающего ею возбуждения, тяжелая грудь своими остроконечными вершинами словно тянулась к нему в откровенном ожидании ласки. — И заставлю тебя заплатить за это… — капризно заявила она, глядя, как герцог удаляется от нее по темнозеленому шелку ковра. — И вообще, Этьен, тебе нужно подстричься, — продолжила она тоном огорченной супруги, — ты выглядишь, как арабский разбойник.

Уже на пороге туалетной комнаты он оглянулся. От ее хозяйского супружеского тона по спине пробежал легкий холодок. Ему уже было тридцать девять, и если бы он хотел носить волосы покороче, то вряд ли стал их отращивать. Глядя на белоснежное, очаровательное тело знаменитой красавицы и отважной жрицы любви, он мягко возразил:

— Не стоит, дорогая. Я питаю отвращение к капризным женщинам.

— А я питаю отвращение к разговорам о делах, — ожесточенно парировала Изма, подавшись вперед и опершись на локоть. Прекрасные черты ее лица исказила недовольная гримаска. — Этьен, это все ужасно утомительно. Биржа останется на своем месте и через час, и через два.

— Прошу прощения, что утомил тебя, — герцог де Век не обиделся на замечание Измы. Он находил его естественным для того типа женщин, к которому она принадлежала. Слишком типична, слишком предсказуема, а в общем, если воспользоваться ее же лексиконом… утомительна. Коснувшись рукой золотой рукоятки двери туалетной комнаты, он учтиво сделал ей предложение, от которого обычно безутешные нахмуренные лица его приятельниц сразу смягчались. — Позволь мне купить тебе какуюнибудь безделушку у Шоме. Подбери себе чтонибудь по дороге домой. В качестве платы, как ты выразилась, — добавил он с ленивой улыбкой, — за мое нетактичное бегство.

— Я обойдусь тебе очень недешево, мой дорогой, — недовольная гримаска на ее лице предвещала вспышку гнева. — И покину тебя на целую неделю, чтобы преподать хороший урок.

— Я буду безутешен.

Однако его улыбка была отнюдь не безутешной, а напротив, шаловливой и чертовски привлекательной.

— Черт бы тебя побрал, Этьен! — графиня уже сидела в кровати, испепеляя взглядом высокого, атлетически сложенного нагого мужчину, готового вотвот выйти из комнаты. — Ты что, действительно уходишь?

Он слегка вздохнул; в это время начали свой мелодичный бой каминные часы, напоминая об уходящем времени.

— Да, ухожу.

Реакция Измы вполне соответствовала ее знаменитому необузданному темпераменту. Наклонившись вперед, она схватила с ночного столика Этьена маленький порфировый бюст Клеопатры и подняла над всклокоченной светловолосой головой, явно намереваясь запустить им в Этьена.

Как только снаряд отправился в полет, Этьен скользнул в туалетную комнату, успев захлопнуть дверь на долю секунды раньше удара. Маленькая порфировая скульптурка с грохотом врезалась в панель вишневого дерева и разлетелась на куски. Герцог слегка поморщился.

— Графиня в плохом настроении? — спокойный и сдержанный тон Луи свидетельствовал о том, что ему отнюдь не в новинку подобные дамские спектакли в апартаментах хозяина.

— По всей видимости, да, — сухо ответил Этьен, гадая, удастся ли Русселю подобрать замену его любимой Клеопатре. Эта элегантная скульптура сопутствовала ему всю жизнь, с самой юности. Особое очарование ей придавало сочетание экзотической красоты, которой славилась египетская царица, с сознанием обреченности в той жестокой борьбе, которую она вела с Римом. Секунду спустя он уже избавился от сентиментальных воспоминаний и, переходя к суровой реальности, ожидавшей его на бирже, живо поинтересовался: — Насколько высоко поднялись котировки? — На смену Изме пришли куда более важные дела, с которыми были связаны пятьдесят миллионов франков его собственных денег.

— Последний раз Лежер звонил минуту назад, цена возросла до двухсот двадцати франков, — ответил Луи. — Я уже собирался прервать вас, невзирая на положение… дел. Лежер сходит с ума.

— Скажи ему, пусть подождет, пока поднимутся еще на сорок пунктов, а потом продает. Еще передай, что я буду в зале торгов через пятнадцать минут. — Свои последние слова герцог тут же подкрепил действием: запер дверь на ключ, чтобы исключить любое вмешательство в свое достаточно напряженное расписание, и продолжал: — Пусть Гийом ждет меня у входа… Что, уже? — улыбка герцога была теплой и благодарной. — Что бы я без тебя делал! Графине тоже потребуется экипаж. — Увидев на лице Луи слабую усмешку, Этьен весело добавил: — Я полагаю, что о ее лошади также позаботились? — Еще один утвердительный кивок. — Нужно ли говорить, чтобы к мадам прислали ее горничную?

— Я полагаю, она предпочитает Августину, ваша светлость, чем, возможно, и объясняется тишина в вашей спальне.

— У тебя все так хорошо получается, Луи, — решил поддразнить его герцог. — Почему бы тебе не взять на себя еще и мою торговлю на бирже? Тогда Клеопатра осталась бы цела.

— Я хотел было, но вы же знаете Лежера… педант и фанатик протокола. К тому же ваши указания были совершенно конкретны: я должен был проследить за тем, чтобы вы снова встали и были одеты к десяти часам. Прошу прощения, что был вынужден нарушить утренний… ээ… визит графини.

Этьен пожал плечами и улыбнулся. Он трезво отдавал себе отчет, что покупка железной дороги куда важнее роскошного тела Измы. По крайней мере, он в этом не сомневался. Изма, конечно, прекрасно владела искусством разжигания страсти, однако ее капризы уже начинали его раздражать. Сегодня она просто вторглась в его личную жизнь без всякого приглашения. Она застала его врасплох, когда появилась этим утром в Булонском лесу, где он, как обычно, с сыном и друзьями, прогуливался верхом. И хотя он ничего не имел против чувственной и страстной Измы, ему больше нравилось, когда в отношениях с женщинами инициатива исходила от него самого: Этьен не любил, когда на него начинали давить. В особенности его раздражали намеки на постоянство в отношениях, все эти вначале осторожные посягательства на его время, хозяйский супружеский тон, неизбежные претензии на исключительность.

Будучи наследницей поместий в департаменте Норд, куда как раз входили богатейшие во Франции запасы угля, Изма привыкла к тому, чтобы ее желания удовлетворялись полностью и немедленно. Этьен отнюдь не жаждал стать объектом этих желаний, но не исключал необременительных совместных развлечений. И если ей хотелось большего, чем их свободная связь, длившаяся несколько месяцев, то у него такого желания не возникало.

— Луи, когда графиня снова появится или позвонит, — мгновенное решение подсказал печальный опыт, — меня нет дома.

— Надолго, монсеньор?

— На обозримое будущее, Луи. Отправь ей шкатулку Шиги, которой она восхищалась у Русселя, ту, что расписал Рафаэль, вместе с моими наилучшими пожеланиями.

— Да, монсеньор.

— Положи в шкатулку ожерелье с розовыми бриллиантами, доставленное Шоме на прошлой неделе, вместе с моей карточкой.

— Да, конечно, монсеньер. — Ответ Луи был лишен и тени эмоций.

Герцог, разумеется, имел в виду одну из карточек, заранее надписанных без указания адресата: «С любовью. Этьен». Поскольку Руссель с гордостью подчеркнул во время частного просмотра на прошлой неделе, что эта шкатулка эпохи Ренессанса является единственной в своем роде и была украшена Рафаэлем для своего покровителя, сиенского банкира Агостино Шиги, то щедрость подарка указывала на твердость решения герцога относительно связи с графиней.

Зеленые глаза герцога рассеянно остановились на солнечном утреннем пейзаже за окнами.

— Солнце взошло, — тихо заметил он, словно избавиться от любовницы в такой многозначительно дорогостоящей манере было делом столь же прозаичным, как комментарии по поводу погоды.

— Да, монсеньор, около часу назад.

А он и не заметил, поглощенный распутными утехами.

— Тогда земля уже подсыхает. — Он подошел к ванне с золоченым днищем, удобно расположенной посередине комнаты на персидском ковре музейной ценности, и до упора открыл оба крана. — Валентин звонил?

— Дважды, монсеньор. Я сказал ему, что вы все еще… заняты.

Герцог улыбнулся.

— Смотри, не забудь о розовых бриллиантах. За последние несколько недель он пережил с Измой немало сладостных мгновений.

Луи позволил себе высказать легкую обиду изза напоминания.

— Извини, — мягко признал свою оплошность Этьен. Луи всегда был образцом аккуратности и исполнительности. — А мистер Бушар уже звонил?

— Нет, сэр.

Этьен слегка нахмурился. Бушар должен был позвонить в половине десятого и сообщить, по какой цене братья Жермен намерены продавать свои акции. Снова мельком взглянув на часы — пять минут одиннадцатого — герцог нахмурился еще больше, пожал плечами. Этот Бушар с самого первого, весьма таинственного контакта с ним производил странноватое впечатление. Скорее всего это какаято затея братьев Жермен, чтобы обмануть его или сбить с толку, некий анонимный звонок, в лучшем случае не заслуживающий доверия. Пусть Лежер продает акции по двести шестьдесят франков, как и было намечено. Он уже собирался отослать Луи к Лежеру и начал мысленно формулировать инструкции, когда неожиданно зазвонил телефон. Вдохновение мгновенно охватило его, как и во время памятного необыкновенного выигрыша в МонтеКарло. Он знал, кто это звонит, точно так же, как он знал, что ему придет недостающая карта в баккара еще до того, как банкомет сдал ее.

— Я возьму, — твердо сказал герцог. Телефон стоял на маленьком столике у окна.

— Де Век слушает.

Его низкий голос прозвучал слегка приглушенно, словно он догадывался, что позвонивший с опозданием Бушар нервничает, находясь в сильном напряжении, и его нужно подбодрить.

Свет, лившийся из окна, обрисовывал широкоплечий силуэт герцога, переливаясь на его темных волосах, пока он тихо говорил в трубку:

— Да. Да. Нет, в этом нет необходимости. Завтра? Да. Благодарю вас. — Ни один мускул не дрогнул в его лице, дыхание не участилось, покуда он быстро осмысливал услышанное. — Они будут продавать после двухсот семидесяти пяти. — Этьен медленно вернул трубку на место, его тонкие ноздри раздувались, глубоко втягивая воздух. Опыт и интуиция были совершенно необходимы при игре на бирже, но никогда не мешало иметь на своей стороне обиженного сотрудника из противоположного лагеря. Он не знал, можно ли доверять Бушару, и не доверял ему полностью. Но… рот герцога искривился в ухмылке. — Скажи Лежеру, чтобы он дождался цены в двести семьдесят три франка и начинал продавать. — Герцог подошел к ванне и погрузился в прибывающую воду.

Сидя в воде, он вытянул длинные ноги и лег на прохладный мрамор.

— Мистер Бушар зайдет завтра за тем, что ему причитается. — Быстро поднявшись, он встал в теплой ванне, гладкий, мокрый и улыбающийся. — Успокой беднягу Лежера немедленно, Луи, — предложил он, потянувшись за мылом без ароматизаторов, которому отдавал предпочтение. — Я сам оденусь.

Через час герцог де Век получил контроль над новой железной дорогой. К тому же он избавился — с соответствующим подарком на память — от своей последней любовницы, что в его жизни случалось не так уж редко. Этьен отобедал в клубе, и теперь его не спеша везли в один из ближайших парижских пригородов на ежедневную игру в поло. Сладкий весенний ветер дул в открытые окна экипажа, гармония и покой царили в его душе.

Он был в необыкновенно приподнятом расположении духа.

А в это время в другой части света Дейзи Блэк, молодая женщина, происходившая из индейского племени абсароки, одна из пятидесяти женщинадвокатов Америки, стояла в зале судебного заседания в Хелене, штат Монтана, и в который раз думала, глядя на судью Нотта, насколько мир был бы лучше, если бы можно было оградить его от невежества и ограниченности.

Всего два года назад закон штата Монтана разрешил судебную практику женщинамюристам. Судья Р. Нотт был против нового законодательного акта и во время судебного заседания, неодобрительно взглянув на Дейзи, произнес: «Леди, что вы, собственно говоря, делаете в моем суде?»

Когда Дейзи попыталась ответить, Нотт грубо перебил ее: «Мисс Блэк, если вы еще раз заговорите, я обвиню вас в неуважении к суду». Вебстер Дрейк, адвокатоппонент, поспешно поднялся и тактично вмешался, разъясняя суть дела, он также указал на существенный опыт Дейзи в юриспруденции.

Даже скрупулезно изучив внушительный список выигранных ею дел, судья Нотт все же неучтиво настаивал на том, что компания «Брэддок Блэк» могла бы позволить себе «хорошего» адвоката.

Раскрасневшийся, разочарованный, он не мог на законном основании выгнать ее из зала суда и потому упорно отстаивал свою воинствующую антифеминистскую позицию. Она заключалась в намеренном игнорировании законов штата, которые случайно не соответствовали его собственной позиции. Его пространная тирада выглядела таким образом: «Мы не можем не помнить о том, что общественный закон разумно не допускал женщин к профессии юриста. Законы природы велят женщинам плодиться, вынашивать и воспитывать детей своего народа». Этим самым его неодобрительное отношение к расе, к которой принадлежала Дейзи, было выражено открыто и сопровождалось недобрым и пронзительным взглядом. «И для охраны домашнего очага в мире и любви на протяжении всей жизни». Его голос стал почти угрожающим. «Профессиональный статус адвоката несовместим с социальным положением женщины. Это бегство от природы и добровольная измена ей». Его точка зрения изначально была непоколебима.

На протяжении всего судебного заседания Дейзи молча выслушивала абсолютно немотивированные замечания, внешне спокойно терпела равнодушное и пренебрежительное отношение к себе. Но усилия судьи были тщетны. Во время опроса свидетелей и перекрестного допроса Дейзи блестяще доказала противозаконность притязаний компании «Ханна Майнинг» на медные рудники, принадлежащие компании «Брэддок Блэк».

Невзирая на откровенное предубеждение судьи Нотта, суд присяжных не мог отвергнуть ее искусные доказательства, которые она приводила с достоинством специалиста. Дейзи Блэк редко выходила из себя, как в суде, так и где бы то ни было. Она была хорошо воспитана, образована, обладала редкой силой воли, присущей женскому «сообществу» адвокатов Америки. Их было очень мало, и они добились своего благодаря тяжелому труду, упорству и умению контролировать свои эмоции.

В отличие от белых, которые зачастую были эмоциональны, шумны и грубы, племя абсароки культивировало сдержанность и вежливость. Дейзи управляла собой с завидным самообладанием и благодаря своему хладнокровию заработала себе прозвище «железная леди».

Брат Дейзи Трэй не был столь сдержанным, как она. Отреагировав на последнее замечание судьи, он вскочил на ноги и перегнулся через стол, зарезервированный для персонала компании «Брэддок Блэк». Казалось, Трэй сейчас перемахнет через него. Его стального цвета глаза были полны гнева, спина напряглась, и только твердая рука отца остановила его.

Отвечая на грубую реплику судьи, будто бы она засиделась в девицах именно по той причине, что ей не хватало природной кротости, присущей женскому полу, Дейзи заметила: «Замужем я или нет, судья Нотт, это не имеет никакого отношения к делу, но моя профессия адвоката затруднит компании „Ханна Майнинг“ забирать руду у компании „Брэддок Блэк“. И кстати, о природной женской кротости. Я встречала много замужних женщин в Монтане, пашущих, строгающих, управляющих фургонами. Это, к слову, о вялой и скучной женственности и деликатной чайной церемонии как предпосылках для вступления в брак».

Присяжные засмеялись. Трэй с улыбкой опустился на свое место, и Хэзэрд Блэк, отец Дейзи, которая поставила на место судью Нотта, пробормотал своему сыну и двум другим адвокатам из «Брэддок Блэк», сидящим с ними за одним столом:

— Нотт только что потерял свое приглашение на работу в федеральный суд.

Огромное состояние Хэзэрда Блэка сделало его очень влиятельным человеком, несмотря на индейское происхождение, и судья Нотт допустил серьезную ошибку, оскорбляя его дочь.

Несмотря на то, что он родился и вырос в воинствующей среде, а это было в то время, когда белые люди вторглись на территорию Монтаны, Хэзэрд Блэк научился сотрудничать даже со своими врагами в рамках закона. К счастью, пограничное правосудие часто было не только спорным, но и неофициальным в разбросанном и малонаселенном штате, где ближайший судья находился на расстоянии многих часов, а то и дней езды. Однако, невзирая на глупые выходки белых поселенцев и ограничения, связанные с обычаями индейского племени абсароки, Хэзэрд Блэк всегда «платил свои долги».

Учитывая эту особенность отца, Дейзи в тот же день, возвращаясь из суда в офис после переноса слушания дела на следующий день, сказала ему:

— Послушай, папа, я не желаю никакого возмездия за намеки судьи на мое семейное положение. Безусловно, эти его нападки более глупы в сравнении со всеми другими, но он туповатый фанатик, и я с ним справлюсь сама. — Дейзи говорила спокойным тоном, словно не замечая непоколебимого выражения на отцовском лице. Она, как и он, отлично знала обычаи абсароки, касающиеся долга чести. Но даже весеннее солнце не было таким ласковым и теплым, как улыбка Хэзэрда, когда он остановился и произнес:

— Ты все сделала замечательно. И мне нет нужды защищать тебя от глупости Нотта.

Обрадовавшись столь легкой победе, Дейзи добродушно напомнила ему, что ей не внове сталкиваться с мужским правосудием.

— Не он первый, — продолжала она, — противник того, чтобы женщина практиковала адвокатом в суде, в то время как ее место дома.

— Или в борделе, — скептически усмехнулся Трэй. — Я слышал, он проводит там много времени.

В будущем пусть проводит его там сколько захочет, подумал Хэзэрд, если сможет себе это позволить, когда лишится работы. Несмотря на разговор с дочерью, Хэзэрд предпочитал увидеть Нотта наказанным за грубость по отношению к Дейзи. Вся жизнь Хэзэрда ушла на борьбу за существование своего клана, за равноправие в несправедливом обществе. Борьба на Западе была бескомпромиссной и человек, у которого не было ни гроша за душой, в один день мог стать миллионером, его прошлое никого не интересовало. Это была не очень хорошая политика для страны, жители которой до сих пор воспринимали пулю как высшую и наиболее убедительную меру правосудия, как лучший довод.

— Вообщето я был удивлен, что у него хватило глупости зацепить тебя, — обратился Трэй к своему отцу.

— Вероятно, он уверен в успехе, рассчитывая на поддержку Вэйнрайтов.

Концы белой ленты, которая обрамляла соломенную шляпку Дейзи, развевались то вправо, то влево, когда она поворачивала голову, переводя взгляд с отца на брата. Оба высокие, энергичные и готовые к действию мужчины.

— Я не желаю никакого сведения счетов. — Она вздернула свой классический подбородок. — И не нуждаюсь в мужской защите. Кстати, ваше желание мстить не менее оскорбительно для женщины, чем предрассудки, Нотта.

Желание Хэзэрда защитить ее вовсе не являлось проявлением мужского шовинизма. Он так же защищал бы любого из своего клана, будь то мужчина или женщина. Однако он не стал спорить.

— Ты знаешь, что Нотт претендует на место федерального судьи при финансовой поддержке со стороны Вэйнрайтов? — спросил он, уклоняясь от спора.

— Ну а ты и Вэйнрайты — смертельные враги изза пастбищ, — откликнулась Дейзи.

— Это сильно сказано, я просто не люблю, когда ломают нашу ограду и убивают лошадей, — голос Хэзэрда, как и у его дочери, был спокоен.

Чересчур спокоен, заметил про себя Трэй, не то что месяц назад, когда он и его отец стояли лицом к лицу с Вэйнрайтом и револьвер Хэзэрда упирался тому в живот.

— Ступишь еще хоть раз на мою землю, — от голоса отца веяло могильным холодом, а темные глаза горели гневом, — пеняй на себя.

Когда доходило до стрельбы, никто во всей округе не мог тягаться ни с Хэзердом, ни с его сыном Трэем. Этот всем известный факт они использовали как рычаг для достижения своих целей.

Побледневший Вэйнрайт оказался с ними один на один. Наемный помощник сбежал. Блэки эскортировали перепуганного пленника почти милю, прежде чем отпустили его. Не в обычаях абсароки хладнокровное убийство.

— Вэйнрайт, похоже, пересмотрел свои претензии, — заметил Трэй. — Он не трогал ни одной нашей ограды в течение месяца.

— Судебное предписание сработало, — пришла к выводу Дейзи, будучи сторонницей легальных методов разрешения конфликтов. — По крайней мере, первый шаг сделан.

— Похоже на то, — поддержал ее отец. Трэй еле сдержал улыбку, но промолчал.

— «Ханна Майнинг» тоже проиграет, — произнесла Дейзи. Ее уверенность в этом вопросе трудно было оспаривать. Доказательства вторжения на территорию рудников «Брэддок Блэк» были вескими. — Решение суда против них будет однозначным, и, я полагаю, мы получим свои пять миллионов.

Дейзи была в прекрасном расположении духа, несмотря на нападки Нотта. Она уже сталкивалась с враждебностью. Это только мобилизовало ее и делало взрослей. Серьезный подход к делу, компетентность да еще квалифицированная защита — вот что требуется для победы. Она верила в себя и в свое дело. Присяжные были хорошо подобраны, атмосфера в суде была здоровая, требования законны. Дни «Ханна Майнинг» были сочтены. Завтра она начнет подведение итогов.

— Я не думаю, что присяжные будут совещаться слишком долго. Куда выслать чек? — Ее широкая улыбка была так же убедительна, как и голос.

Дойдя в свой офис, Дейзи Блэк очень удивилась. На диване, лениво развалившись, восседал Мартин Содерберг, вытянув длинные ноги и положив руку на спинку. Его светлорусые волосы были так взлохмачены, словно он скакал на лошади в сильную бурю. Модная одежда, напротив, была в полном порядке.

— Что тебе надо? — спросила она мужчину, за которого собиралась выйти замуж, но который поспешно женился на другой две недели назад.

— Хочу, чтобы мы остались друзьями.

Переведя дух и борясь с путаницей мыслей, она спокойно ответила:

— Что ж, прекрасно. Мы друзья.

— Ты хорошо разделала Райана сегодня в суде.

— Спасибо. А я не заметила тебя в зале.

— Я пришел позже, — произнес он с мальчишеской усмешкой, которую она всегда считала его самой привлекательной чертой, — как раз во время твоих высказываний по поводу брака в штате Монтана.

— Передай кстати от меня привет Салли, — сказала Дейзи. — Ей, думаю, будет приятно.

— Обязательно передам, — честно ответил он. Они оба знали, что Салли Ньюкомб была недалека от того, чтобы выскочить замуж за кого угодно. Однако ее отец зацепил для нее красивого молодого шерифа Хелены в обмен на место для него в казначействе.

— Однако я не верю, что это просто визит вежливости, — сказала Дейзи, снимая свою соломенную шляпку.

Конечно, Мартин должен искать политическую поддержку, усиливая свои личные позиции к осенней кампании, подумала она, опуская украшенную лентами шляпку на полированный стол. И несмотря на то, что отец Салли мог обещать ему место в казначействе, ничто безоговорочно не гарантировалось в суматошном мире политики штата Монтана.

Пристально взглянув на Дейзи, он спокойно сказал:

— Нет, не совсем так. Ты, как всегда, прекрасно выглядишь, Дейзи, — добавил он со своей обычной непосредственностью. — Даже в этом наряде.

Его улыбка была ленива и тепла. Одежда Дейзи была сделана на заказ: черный шелковый костюм и белая высокая, под горло, блуза без каких либо украшений, кроме искрящейся брошки с топазом.

— Я думала, что надо надеть чтонибудь более подходящее моему прекрасному полу, — ответила она с улыбкой. — С точки зрения Нотта, красный атлас, возможно, больше подходит женщине. Но я не знала, как это повлияет на присяжных.

— Думаю, очень хорошо, — низкий голос Мартина навевал воспоминания.

Она не хотела возвращаться к их общим воспоминаниям теперь, когда он женат, и предпочла бы выяснить, что ему нужно, без намеков на прежнюю близость.

— Что ж, это мысль, — сказала она с вежливой улыбкой. Сидя напротив него на удобном стуле, она кивнула на столик с напитками. — Угощайся. Или, может, кофе? — Когда необходимые приличия были соблюдены, она спросила: — Так что привело тебя сюда?

— Пожалуй, бурбон, если не возражаешь. — Мартин поднялся с дивана и щедро плеснул себе в бокал.

— Не рановато начинаешь?

Сама Дейзи в офисе не пила спиртного. Мартин заметно нервничал. Черт возьми, она могла бы быть и поласковей. Но она начинала чувствовать усталость, которая всегда наваливалась на нее после выступления в суде, и ей было не до светских бесед, построенных на намеках. Вместо этого она тихо сказала:

— Я не держу зла на тебя, Мартин. Мой отец и братья подтвердят твое назначение. Они могли бы пересмотреть его, если бы я пожелала, но я не хочу. У тебя есть поддержка моего семейства и мои наилучшие пожелания.

Облегчение промелькнуло на загорелом, голубоглазом лице Мартина.

— Ты никогда не любила меня понастоящему, — мягко сказал он, его взгляд был так знаком и до боли близок. — Или, может, мне стоило подождать?

Его слова отозвались болью в сердце, прежде чем она напомнила себе о прагматической природе его женитьбы.

— Ты, вероятно, прав, — сухо сказала она, отгоняя подальше дрожь воспоминаний и понимая, что прошлого никогда не вернуть. И уж совсем не помешает иметь друга в казначействе.

Его улыбка была искренней и сердечной.

— В таком случае приглашаю на обед. Никакая другая женщина не понимает политику так, как ты. Моя кампания могла бы использовать тебя, Дейзи, если бы ты согласилась, хотя я знаю, как ты загружена. Я предложил бы тебе место председателя моей выборной кампании. Подумай и не говори сразу «нет». Мы могли бы выработать график, который тебя устроит.

Дейзи улыбнулась его энтузиазму. Политические беседы всегда сближали их. Она не была настолько зла на него, чтобы рассказать, как его жена красноречиво предупредила ее, что слева нет свободного места для другой женщины. «Он носит мое тавро раз и навсегда». Салли Ньюкомб знала, что заполучила мужа, купленного для нее отцом, и была достаточно испорченной сучкой, чтобы рассчитывать на его преданность. Но, так или иначе, у Салли будет довольно забот с его будущими любовницами.

— Ты же знаешь, — сказала Дейзи, довольная, что есть законное основание для отказа, — мы открываем новую шахту, так что работы много, но все равно спасибо за предложение.

Они с Мартином были хорошими друзьями, одно время больше чем друзьями, и, несмотря на четкое определение Салли ее территориальных прав, они продолжали оставаться друзьями. Ребячество Мартина всегда веселило Дейзи.

— И скажи Салли, я с удовольствием приду на обед, — сказала она с невинной улыбкой.

— Извини, я не знал, что у тебя гость.

Любезность слов не сглаживала преднамеренно вызывающего тона. Они обернулись и увидели Трэя, стоящего на пороге. Его светлые серебристые глаза в упор смотрели на Мартина. Будучи еще в военноморской форме, он излучал угрозу и агрессию, как будто был одет в кожу с бисером и держал в руке копье.

— Еще раз прошу прощения, — спокойно сказал Трэй, но в его голосе не было и тени извинения. Интересно, думал он, Мартин здесь незваный гость, или они договорились о встрече?

— Мартин уезжает, — сказала Дейзи. Это не был ответ на его вопрос, зато все остальное было ясно. — Я сказала ему, что он может рассчитывать на нашу поддержку в своей избирательной кампании.

Поняв намек, Трэй улыбнулся. Сестра, очевидно, не нуждалась в защите. Впрочем, Дейзи и Мартин всегда сходились во взглядах.

— Сделаем все, что возможно, Мартин, — заверил Трэй, подтверждая будущую помощь. — Хотя Дейзи разбирается в политике больше, чем ктолибо в нашей организации.

Мартин осушил стакан.

— Я только что пробовал уговорить Дейзи стать организатором моей будущей выборной кампании, — сказал он, взглянув на свои ноги в стоптанных ботинках, контрастирующих с дорогим ковром.

Расслабившись на мягкой подушке стула, Дейзи улыбнулась обоим мужчинам.

— А я сказала Мартину, что все мое время расписано на пять лет вперед… Или на десять? — Ее темная бровь иронически поднялась. — Возможно, судья Нотт прав: подавать чай и музицировать для женщин гораздо спокойнее.

— К счастью, ты не должна перепахивать север, — шутливо напомнил ей брат. Он развалился на стуле и положил ноги на стол.

Она улыбнулась шутке. Было общеизвестно, что культура абсароки не признавала сельского хозяйства.

— Передавай мой сердечный привет Салли, — она слышала себя словно со стороны.

Рукопожатие Мартина было таким же теплым, каким она помнила его. Оба улыбнулись.

Трэй тоже сказал чтото, но Дейзи не слушала. Она думала о том, что должна чувствовать грусть, но грусти не было. И это не самоутешение, просто она, как и все в семье, обладала твердым характером и жаждой деятельности.

— Ты не выглядишь расстроенной, — спокойно заметил Трэй, когда за Мартином закрылась дверь. Дейзи чуть пожала плечами.

— Я знаю. Просто меня это не волнует.

Имея значительно больший опыт, чем его сестра, в диком, страстном мире любви, поскольку любой мужчина абсароки, включая и их отца, очаровал и совратил легионы женщин, Трэй, пока не встретил Импресс, тоже полагал, что никакая любовная история не заставит его страдать.

— Наверное, ты слишком долго встречалась с Мартином, — Трэй демонстрировал чисто мужской менталитет. Любовные истории в его памяти долго не задерживались. И, Бог мой, сколько Дейзи встречалась с Мартином? Два года? А ради чего?

— Возможно, — в раздумьи ответила она. Дейзи действительно не понимала своих чувств. — Ты знаешь, Салли предупредила меня, — продолжала она, рассматривая кончики своих пальцев, затем подперла ими подбородок и взглянула на брата.

— Тебя это удивило? — ленивым голосом спросил он, глядя на нее прищуренными глазами.

— Потвоему, это нормально? — Ее собственный голос был таким же тихим, как и его.

— Ты красива, дорогая, а Салли нет. — В этом заявлении не было ни капли тщеславия, это была просто констатация факта. В роду Блэков все были красивы.

— Кроме того, — насмешливо добавил он, — она никогда не была приятной в общении.

— Да, мой маленький братик, знаток женщин, — дразнила она.

Он усмехнулся:

— Практика…

— Тогда скажи мне… Это его последний брак?

— А что?

— Просто любопытство.

— Тогда я отвечу честно. Да, Мартин принял разумное решение с прицелом в будущее. Ты думаешь, он удовольствуется местом в казначействе? Вместе с богатством Ньюкомбов он приобретает возможность сделать политическую карьеру. И он будет терпеть этот союз.

— Без любви?

— Думаю, что любовь он найдет гденибудь в другом месте, — цинично ответил Трэй. Мартин действительно не очень походил на счастливого молодожена. Трэй смягчился. — Поскольку ты не цеплялась за свою потерю… — Он широко усмехнулся. — Я пришел для того, чтобы послать его куда подальше…

— Он и так уходил.

— Ну да, конечно.

Тон Трэя был ироническим и самодовольным, и Дейзи это начало раздражать.

— Ты и отец слишком опекаете меня. Я вполне способна управиться со своими собственными делами.

Он снова усмехнулся.

— Я знаю.

— Я имею в виду не это.

По ее глазам было видно, что брат обидел ее.

— Конечно, нет. — Трэй постарался подавить насмешливые нотки. — Чем спорить относительно вмешательства в твои любовные дела… — он не сдержал улыбку, — бизнес или другое… Давай обсудим коечто более важное с моей эгоистической точки зрения.

— В смысле? — подозрительно спросила она.

— Я хочу, чтобы ты поехала в Париж убедиться, что имя Соланж фигурирует в имущественном состоянии Импресс.

Дейзи вздохнула. Она должна была догадаться. Импресс на прошлой неделе уже намекала ей на возможную поездку в Париж. Дейзи попыталась уйти от серьезного разговора.

— Ты знаешь, как я ненавижу такие огромные города, как Париж, — начала она уклончиво. — Пошли когонибудь другого. В конце концов, найди французского адвоката. Он наверняка сможет лучше сориентироваться и дать взятки нужным лицам. Ты знаешь работу французской бюрократии. Как никто другой знаешь, что я занята делами компании, не говоря уже о текущих судебных делах. Найди когонибудь другого.

— Импресс хочет, чтобы поехала ты, а я буду исполнять твои обязанности на новой шахте. Ты, черт подери, прекрасно знаешь, что наше дело в суде будет закончено менее чем за три дня. И это твоя заслуга, — сказал Трэй, заложив руки за голову.

— Передача состояния — обычная юридическая процедура. Генри может сделать это. Пошли Генри, — произнесла она требовательным тоном, — ведь он говорит пофранцузски.

— Но не так хорошо, как ты. — Голос ее брата был спокоен, безмятежен и безразличен.

— Лесть не сработает, мой милый братец, так что не утруждай себя. Французского языка Генри более чем достаточно для этой цели. Кроме того, Париж на меня действует удушающе. Ты знаешь, меня выводят из равновесия большие города.

— Процесс не займет больше двухтрех недель, — Трэй мягко изменил свою тактику, хорошо зная, что женщину, которая умеет охотиться на гризли, не такто просто вывести из равновесия.

— Будь реалистом. Речь идет о французской бюрократии.

— Хорошо, — согласился он.

— Четыре или пять недель, если мне повезет, и я установлю рекорд, — сыронизировала Дейзи.

— Кроме того, ты крестная мать Соланж. Рассматривай это как свою обязанность.

— С каких пор это входит в обязанности?

— Ну тогда — как персональное одолжение. Импресс будет счастлива.

— Это несправедливо.

— Я, вероятно, и не старался быть справедливым. Я хочу только, чтобы ты поехала, поскольку никто не сравнится с тобой умом и способностями. Ведь Соланж мой ребенок.

Дейзи сделала паузу, чтобы справиться со своими эмоциями. В общем она понимала, что должна ехать, но по крайней мере желательно было избежать неприятного для нее общения с парижским светом и всего, что с этим связано.

— Я полагаю, что смогу остановиться в маленьком пансионе около НотрДам, — уступила она, думая, что это удалит ее от «общества». Ей нравился услужливый старый консьерж, старинные комнаты с низкими потолками, прекрасный вид на Сену.

— Аделаида уже спрашивала о тебе. Ее резиденция тоже рядом с НотрДам.

— Ты сообщил, что я приезжаю? — вспыхнула Дейзи.

— Я сказал ей, что ты можешь приехать, — солгал Трэй.

Уклониться от любезности Аделаиды было невозможно. Принцесса Шанталь, давняя подруга Импресс, считала своей обязанностью развлекать семейство Импресс.

— Ты будешь крепко обязан мне, мой маленький братец!

Хотя, надо сказать, мужчина, сидевший напротив Дейзи, мало подходил под это определение: темный, как грек, огромный — воплощенное мужское начало.

— Все что угодно! — заверил он.

Любовь Трэя к жене была безмерной: он мог перенести рай на землю, если бы это потребовалось Импресс. Дейзи восхищалась глубиной его чувств.

— Я подумаю о соответствующей компенсации за месяц моего пребывания… в Париже. — Последние слова были произнесены с легким отвращением.

— Великолепно! — Он не просил дальнейших разъяснений, готовый к любому ее требованию. Его задача была выполнена. — Ты не могла бы увидеться с Импресс сегодня в полдень? — Он вложил в эти слова все свое обаяние.

Дейзи вздохнула, подумав о списке гостей Аделаиды, когда она приедет в Париж. Это заранее портило ей аппетит.

Трэй встал с сияющей улыбкой, игнорируя неудовольствие сестры.

— Замечательно, моя дорогая, ты просто прелесть.

— Вы должны вернуться в половине четвертого.

Дейзи хмуро взглянула на невысокого конюха, который держал под уздцы лошадь. Легкий бриз, играющий ее волосами, будто стер недовольство с ее лица.

— Вы просили напомнить вам, — нимало не смущаясь произнес конюх.

Дейзи улыбнулась, вспомнив, что она сама дала такое распоряжение, когда вернулась, чтобы переодеться.

— В половине четвертого, — повторила она со вздохом и подошла к лошади. — Но я, вероятно, опоздаю, если…

— Лучше не надо, — перебил Регги, строго глядя на нее снизу вверх.

Он работал в доме с тех давних пор, когда она была еще ребенком, и знал все, что происходит вокруг. Его заранее предупредили о том, что Дейзи должна вовремя встретиться с Импресс.

— Ты что, приказываешь мне? — спросила она с улыбкой, хотя ее шелковистые брови все еще были нахмурены.

— Да, конечно, — ответил он с вызывающей улыбкой. — Во всяком случае, ничего с вами не случится, если поедете в Париж. Тут говорят, что Париж очень красив в это время года… Весна и все такое.

— Тогда поезжай сам, Регги, и избавь меня от этого, — сказала Дейзи.

— Если бы я был так образован, как вы, ейбогу, поехал бы за границу, чтобы помочь мисс Импресс.

Имресс была любимицей всей прислуги. И не только потому, что она хорошо относилась к каждому из них, но и потому, что была единственной женщиной, которая сумела приручить самого закоренелого холостяка в штате Монтана.

— Это чертовски утомительная работа, Регги. Я лучше бы осталась здесь.

— А разве не утомительная работа носить в себе ребенка девять месяцев? У мисс Импресс в связи с новорожденной не было времени даже выспаться, так что, я считаю, у вас нет выбора. И не слишком загоняйте мне Золотую Девочку, я же знаю ваш темперамент. Помните, что я жду вас в половине четвертого, не опаздывайте.

— Ты слишком дерзок, Регги, надо бы тебя уволить.

— Не знаю, насколько я дерзок, но вы все же возвращайтесь вовремя. Если бы ваш отец не нуждался во мне, чтобы содержать здесь все в полном порядке, он бы уже от меня избавился, — дружески ухмыльнулся Регги.

Еще с тех пор как Дейзи носила короткие платьица, он воспитывал ее и всегда выслушивал, когда она нуждалась в утешении.

— Не знаю, может быть, и не вернусь, — объявила Дейзи, надув губы.

— В половине четвертого, мисс Дейзи, — донесся до нее голос Регги, когда она уже неслась вскачь.

Дейзи мчалась на лошади полным галопом по низким холмам, овеваемая свежим весенним ветром, теплым солнцем, запахом цветущих растений и молодых листьев. Одетая в кожаные гамаши и мокасины, а также в теплую шерстяную рубашку, защищавшую ее от холодного горного ветра, она таким образом избавлялась от всех житейских проблем, от суеты рабочего дня, от давления в суде и от злобного невежества Райана Нотта. Она ежедневно совершала прогулки верхом для духовного обновления, это была своего рода терапия. Она ездила в горы, чтобы беседовать с духами предков, чтобы убедить себя в принадлежности к народу абсароки и его культуре.

Спустя какоето время, проскакав несколько сот ярдов, она оказалась в зеленой осиновой роще. Золотая Девочка замедлила ход при виде маленького пастбища и повернула к грохочущему потоку, несущемуся вниз с покрытой снегом горы. Кобыла жадно глотала ледяную воду. Дейзи неподвижно сидела, задумчиво наблюдая за ней, но мыслями была очень далеко от окружающих красот, размышляя о предстоящей поездке в Париж.

Улыбнувшись, она потрепала лошадь по загривку и произнесла:

— А может, я и не вернусь сегодня. — Она говорила так, будто индейский пони мог ее понять. Сойдя с лошади, она бросила уздечку на траву и похлопала по лоснящемуся мускулистому боку. — Иди попасись.

Между ними существовала тесная связь. Золотая Девочка всегда реагировала на настроение Дейзи. Как Регги, с улыбкой подумала Дейзи. Отец подарил ей эту кобылу, когда забрал от матери, и она сама ухаживала за ней. Блэк старший относился к Дейзи как ко взрослой и воспитывал ее в непретенциозной открытой манере. Они были очень дружны и близки друг другу. Он позволил бы ей выйти замуж за Мартина, как однажды по секрету сообщил ей Регги, несмотря на то, что считал его недостаточно хорошей партией для своей дочери. А она в свою очередь смотрела сквозь пальцы на его склонность к новой молодой горничной, хотя та годилась ему во внучки.

Лежа под сосновым навесом, который она сама соорудила когдато от солнца и дождя, Дейзи вскинула руки над головой и недовольно выдохнула:

— Париж, черт… на несколько недель.

Она с удовольствием выражала свои отрицательные эмоции, когда никто не мог ее видеть.

Боже мой, Аделаида заставит ее обедать, танцевать и посещать светских друзей. Она будет обязана улыбаться в течение дня и ночи и выполнять все светские условности. Ей нельзя будет ездить верхом, ну разве что в Булонском лесу по расчерченным тропам. Она вынуждена будет иметь дело с официозной и непоколебимой французской бюрократией, для которой протокол значит больше, чем результат. Термин «мужской мир» особенно подходил для определения существующего там механизма отношений. Трэй и Импресс слишком полагались на ее способности. Дейзи вздохнула и поморщилась.

Настроение было подавленным. Не такто просто придумать компенсацию, соответствующую той жертве, на которую она пошла. Компенсация должна быть поистине королевской. Ее драгоценная племянница, дочь брата, уже отняла слишком большой кусок ее жизни. «Черт бы все это побрал», — снова глубоко вздохнула она.

Она, конечно, поедет в Париж. Родные горы успокаивающе подействовали на нее. Она и Трэй были очень привязаны друг к другу. Он помогал ей, она помогала ему, и оба они работали на семью, на клан.

Она села и внимательно огляделась, словно желая, запечатлеть в памяти красоту окружающей ее земли, которой она будет лишена на протяжении долгих недель «ссылки» в Париж. Дейзи глубоко вдохнула в себя воздух, впитывая жизненный дух гор, и медленно закрыла глаза, пытаясь запечатлеть в памяти изумительную красоту родных мест.

Когда она открыла глаза. Золотая Девочка стояла перед ней, как будто зная, что время размышлений закончилось.

Зa чаем Дейзи выглядела совершенно иначе: кофейного цвета платье простого покроя, две длинные нитки жемчуга на шее, густые черные волосы подобраны наверх и заколоты жемчужным гребнем. Этот ее наряд разительно отличался от того, в котором она была полчаса назад. Только слабый хвойный аромат, исходящий от ее волос, напоминал о недавней поездке в горы.

— Ты, значит, не возражаешь? — спросила Импресс. Она сидела напротив Дейзи в приятном пастельного цвета платье, расшитом гарусом по канве.

— Нет, — солгала Дейзи, поставив чашку на стол. — Париж прекрасен в это время года. — Это было проявлением хороших манер, хоть както завуалировавших ложь. — Если повезет, то на все это уйдет не больше нескольких недель.

— Я так благодарна… Трэй сообщил мне, что ты согласна ехать, но я догадываюсь, что ты не в восторге от этого… ээ… изысканного общества.

Импресс говорила с легким французским акцентом. Она была очень красива, вся какаято золотистая. Светлая кожа, светлые волосы — похожа на восход солнца или весенний яблоневый цвет, благоухающий на ветвях сладкой чистотой.

— Если Аделаида будет рядом, я выживу, — чуть улыбнулась Дейзи. Но секундой позже ее улыбка стала шире и теплее при виде няни, которая несла на руках ее крестную дочь Соланж.

Светленькая, как и мама, девочка морщила свое крошечное личико, отворачивала его в розовое покрывало и пронзительно верещала. Встав, чтобы забрать дочь у молодой неопытной няни, Импресс приветствовала Соланж улыбкой и успокаивающим потоком слов, при этом она, не стесняясь, расстегивала длинный ряд пуговиц на платье. Получив грудь, малышка тут же затихла, сменив беспокойную возню на удовлетворенное посапывание.

— Она постоянно требует грудь, — произнесла Импресс, с материнской гордостью глядя на дочь. — Это изза того, что она такая крупная. Трэй говорит, что если у нее и дальше будет такой аппетит, то она вырастет выше его, представляешь?

Будучи и сама высокой женщиной, Дейзи подумала, что, скорее всего, ее брат прав.

— Она сможет составить достойную пару своему брату Максу в детских играх на воздухе.

— Ты тоже много времени уделяла спортивным играм?

Несмотря на то что Импресс провела юные годы в горах, она, по большому счету, не была посвящена в традиции абсароки в том, что касалось верховой езды и спортивных состязаний.

— Конечно. Это формирует характер: борьба, состязание волнуют, захватывают, а тем более — победа, — с усмешкой заметила Дейзи. — Я росла с тремя братьями, которые как могли вовлекали меня в свои спортивные игры и вообще сделали, помоему, все, чтобы я выросла пусть и не очень скромной, зато независимой.

Да, такое воспитание сделало ее стойкой, менее ранимой в отношении всяческих женских романтических историй, которыми постоянно были поглощены и о которых сплетничали и хихикали ее подруги.

Возможно, если бы она была более восприимчивой к легкомысленным девичьим эмоциям, мужчины в ее жизни играли бы более значительную роль, и она, наверное, сейчас держала бы собственного младенца возле груди. Импресс с дочерью вызывали у нее легкую зависть. Интересно, она когданибудь найдет того, в кого влюбится настолько, чтобы выйти замуж? Неужели Мартин только заполнял пустоту, которую она вдруг почувствовала, глядя на мать и ребенка?

— Кстати, разговор о независимых девицах, — заговорила Импресс, — напомнил мне о Салли Ньюкомб. Мартин посетил твой офис, я слышала. Ты вообще собиралась за него замуж? — Она читала мысли Дейзи.

— Я все раздумывала… Может быть… — медленно сказала Дейзи.

Произнося эти слова, она уже чувствовала, насколько это маловероятно. Мартин както не вписывался в то идеальное представление о матери и ребенке, которое у нее возникло. И, несмотря на раздражение, которое она испытывала в связи с его внезапным браком, Дейзи не чувствовала ни ревности, ни горечи потери. Она отлично знала, что там нет духовной близости, а есть только расчет. Живя в доме, насквозь пропитанном политикой, Дейзи была в состоянии распознать прагматизм Мартина.

— Ну? — подбодрила ее Импресс, не удовлетворившись ответом и желая знать больше.

Дейзи перевела взгляд на газон с цветами, чье благоухание доносилось через открытую стеклянную дверь террасы, словно ответ на этот вопрос был гдето там, в сельском пейзаже за окном. Если бы ее жизнь была похожа на жизнь обычной девушки… мысленно предположила она.

А тут сплошные крайности: «Ты индианка, и только!..», «белая, и никаких цветных!..Ты женщина, и знай свое место!..» Какой здесь можно сделать выбор? Она, безусловно, не подходила ни под одну из этих категорий.

— Я никогда не смогла бы променять свою свободу на постоянные отношения с Мартином, — объяснила Дейзи. — Наверное, мои чувства к нему были недостаточно сильны. Он, конечно, красив… С ним приятно обсуждать политические проблемы…

— То есть не было страстной и безумной любви, — перебила Импресс, зная по опыту, как такого рода чувства могут навсегда изменить жизнь.

— Вероятно, не каждому дано быть сраженным стрелою Купидона, — отвечала Дейзи, в душе сомневаясь, что ей когдалибо придется испытать эти удивительные вспышки страстной, всепоглощающей любви.

— Я не могу объяснить тебе, что это за чувство, но когда это придет к тебе, ты поймешь.

— Значит, нечто подобное и привело Трэя к браку? И это при егото бурной жизни и любви к свободе, — чуть ехидно улыбнулась Дейзи.

— Да, мне говорили о его похождениях, — спокойно ответила Импресс, словно скандальная репутация мужа никак ее не касалась.

— Зато теперь он даже не смотрит на других женщин… И, учитывая факты, я, в общемто, признаю возможность существования Любви с большой буквы, той самой любви, о которой всегда кричали с самых высоких горных вершин.

Дейзи только отчасти шутила по поводу брата. Потрясающее перерождение Трэя было сродни чуду.

— Тебе просто нужно найти мужчину, который разбудит в тебе чувства.

— Я ведь не жила затворницей, с тех пор как вышла из подросткового возраста, — криво усмехнулась Дейзи, — но не было никого…

— Достаточно желанного. — Дейзи пожала плечами.

— Я ни разу не испытывала ничего подобного и поэтому не знаю, что ищу. Но иногда мне кажется, что я просто не заметила его изза того, что загружена работой. — Да, ты действительно много работаешь. — И если тот самый идеальный мужчина сам не войдет в мой офис…

— Ну, по крайней мере, в Париже Аделаида проследит за тем, чтобы ты встретилась со стоящими мужчинами и немного отдохнула.

— К сожалению, представление Аделаиды о том, что такое «немного» включает в себя много больше, чем я в состоянии выдержать.

— Немного светской жизни пойдет тебе на пользу.

— Не обижайся, Импресс. Но не в Париже. Порхать между балами, полуденными музыкальными салонами и утомительными обедами — нет, это не мой стиль приятного времяпрепровождения. Но больше всего я буду скучать по верховой езде, — сказала Дейзи, слабо вздохнув, вспоминая свое последнее короткое путешествие в горы. — Ежедневные паломничества в горы с Золотой Девочкой держали меня в форме.

— Я попрошу Аделаиду представить тебя Этьену. Он одолжит лошадь, которая придется тебе по душе так же, как Золотая Девочка. У него лучшие конюшни в Париже.

— Ты имеешь в виду Этьена де Век?! — удивленно спросила Дейзи. — Того самого, который переспал с каждой маломальски привлекательной женщиной в Париже?

— Оставим в стороне его скандальную репутацию, — ответила Импресс, не опровергая сплетен. — Этьен хороший человек… и очень милый. Он был мне другом, когда я остро нуждалась в этом.

— Я не понимаю таких мужчин, как де Век, — объявила Дейзи.

И она действительно не понимала. Более строгая, чем Импресс, и не менее осведомленная, так как представляла всю запутанность общественного уклада и склонность людей совершать приятные проступки, она тем не менее не одобряла, когда грех превращался в хобби. Ей было удивительно, почему Импресс относилась к этому как к само собой разумеющемуся. Странный мир, где люди изящно играют в любовь, в которой нет чувств, а есть лишь похоть… У нее не было желания знакомиться с человеком, который, на ее взгляд, был воплощением модного мира, который она презирала.

— Я обойдусь без верховой езды в течение нескольких недель. Или вполне могу ездить на какойлибо лошади из конюшни Аделаиды.

— Я все же напишу письмо и представлю тебя, в случае если ты передумаешь. Этьен будет рад тебе услужить. Его пони для игры в поло не могут не понравиться. Ты сможешь оценить их, ведь твоя семья занимается их разведением. У Этьена породистые лошади откудато из северной Индии. И тебе вовсе не нужно будет с ним общаться. — Импресс улыбалась. Дейзи была очень независимой, порой колючей с мужчинами, если они не соответствовали ее строгим критериям. — Его слуга Луи выполняет практически всю работу за Этьена, — добавила Импресс.

— Спасибо за предложение, но не утруждай себя письмом, — голос Дейзи был спокойным и твердым. — Все равно у меня не будет много времени для верховой езды.

Плавание через океан сопровождалось бурями и сильными ветрами, которые не позволяли пройти по палубе без риска для жизни. В день прибытия в Гавр тоже был сильный шторм. Но Аделаида встречала ее с заразительно веселой улыбкой. Обычной свиты Аделаиды было бы достаточно для монарха во время коронации, а календарь светских развлечений, составленный ею для Дейзи, был в состоянии свалить с ног и восемнадцатилетнюю дебютантку. В поезде по дороге в Париж Дейзи дипломатично пыталась отклонить как можно большее число запланированных светских раутов, как щитом прикрываясь своей официальной миссией. Включение Соланж в право наследства дело непростое и будет отнимать ежедневно много часов. Французская юриспруденция еще не сталкивалась с женщинамиповеренными в делах и, естественно, будет чинить препятствия на каждом шагу.

Две недели прошли безрезультатно, и перед Дейзи уже замаячила перспектива либо наслаждаться видами осеннего Парижа, либо уехать, так и не доведя дело до конца.

Только сегодня при входе в министерство она столкнулась с такой грубостью мелкого клерка, на которую способны только французы. Целый день ее донимала головная боль. Гребень в волосах давил, серьги в ушах казались пудовыми, хаотичный шум голосов, разносившихся в бальном зале Аделаиды, отдавался в голове морским прибоем. Проклятье, раздраженно думала она, всетаки стоило Генри самому поехать в Париж по этому делу. По крайней мере, ему пришлось бы столкнуться только с национальными предрассудками, а не с дискриминацией по половому признаку.

Ей хотелось ускользнуть из бального зала, и она сделала бы это несколько мгновений назад, если бы графиня Гимон, едва поздоровавшись, не вцепилась в ее руку мертвой хваткой.

Теперь она была вынуждена стоять перед известным герцогом де Век, ожидая представления и с трудом скрывая отсутствие интереса. Герцог также всем своим видом выражал нетерпение и улизнул бы, если бы не рука той же самой вездесущей графини.

Часы в зале пробили очередной час, и герцог с Дейзи взглянули на них подобно школьникам, считающим минуты до долгожданной перемены.

Если бы Дейзи не была гостьей Аделаиды, она с удовольствием провела бы вечер за чтением.

Герцог появился здесь в последнюю минуту, сделав одолжение мужу Аделаиды Валентину. Нужна была спешная замена, так как барон Аррас не смог присутствовать на обеде, свалившись днем с лошади при игре в поло и чтото повредив. Герцог по старой дружбе согласился, но предупредил, что сразу после обеда уйдет. И если бы не интриганка Изма, злая, зорко выискивающая добычу, как коршун, он был бы уже на полпути в жокейклуб. Вместо этого он торчал здесь, морщась от досады.

— Этьен, дорогой, ты знаком с мадемуазель Дейзи Блэк? Она невестка твоей дорогой подружки Импресс из Монтаны.

Изма произнесла свой экспромт легко, с ласковой недоброжелательностью, намекая на любовное фиаско герцога. Решительно отвергнутая де Веком, уязвленная графиня надеялась смутить герцога воспоминаниями об Импресс Джордан. Его бесплодные ухаживания за красавицей мадемуазель Джордан весь прошлый год стали притчей во языцех. Импресс была единственной, кто отказал Этьену.

— Дейзи, могу я представить тебе герцога де Век? Я уверена, что Импресс хорошо отзывалась о нем. Они были достаточно близки в прошлом году.

Изма была похожа на капризного шаловливого котенка. Очаровательная блондинка, ведущая злонамеренную игру, только чтобы увидеть реакцию Этьена, будет ли ему неловко в присутствии Дейзи. Ходили слухи, что герцог и муж Импресс столкнулись однажды вечером в ее будуаре. Интересно, эта женщина знает подробности? Как отнесется Дейзи Блэк к пресловутому де Веку? Как весь парижский свет, или с позиций своего семейства? Или, может быть, у нее есть к нему какоето свое отношение?

В тяжелом кремовом атласном платье от Ворта, контрастирующем с роскошными черными волосами, Дейзи выглядела чрезвычайно спокойной.

— Вы обворожительны, мадемуазель, — произнес с улыбкой герцог, склоняясь к руке Дейзи.

Графиня Гимон закатила свои знаменитые, цвета лаванды, прекрасные глаза, а потом, нахмурившись, пристальным взглядом уставилась на своего экслюбовника. Как она была наивна! Неужели герцога можно хоть чемто смутить?

— Добрый вечер, монсеньор герцог, — спокойно ответила Дейзи мужчине, с чьей сомнительной репутацией была уже знакома. Какими бы ни были причины у Измы вести себя таким образом, Дейзи решительно не собиралась участвовать в ее интригах. И уж если графиня действительно знала Импресс, то от нее могла бы слышать, что Дейзи редко выставляла свои чувства на всеобщее обозрение.

Духота весеннего вечера все более сгущалась, несмотря на высокие потолки и распахнутые двери террасы, а громадное количество гостей усиливало этот эффект.

Когда Изму увел в сторону чтото шепчущий ей на ухо молодой чиновник, герцог и Дейзи оказались единственными молчащими людьми в этом шумном зале, наполненном музыкой и танцующей оживленной публикой.

— В Монтане так же душно?

Герцог считал, что разговор о погоде очень удобный и вежливый способ уйти от длительного диалога. Мысленно он уже был далеко, через головы танцующих прикидывая дистанцию до двери.

— Вас это действительно интересует? — спросила Дейзи, когда Изма удалилась, опираясь на руку чиновника, подобно испорченному ребенку, потерявшему всякий интерес к герцогу и Дейзи, поняв, что ее план мести полностью провалился.

Этьен пристально посмотрел на нее своими зелеными глазами. В них вспыхнул интерес. Он ответил очень спокойно, но взгляд, которым он окинул высокую темноволосую стройную женщину, выражал больше чем формальный интерес.

— Конечно, нет, — улыбнулся он. — А вас интересует, действительно ли я интересуюсь?

Дейзи не ответила на его соблазнительную, ленивую улыбку. Этот мужчина отлично осознавал степень своего обаяния. Пускай найдет себе других обожательниц. Не меня.

Она очень прямолинейна, решил он, рассматривая ее теперь уже с подлинным интересом.

— Не понимаю, почему нет? — сказал он, улыбаясь той обворожительной улыбкой, которая всегда имела успех у женщин. Ему было шестнадцать, когда он опробовал ее впервые, и все последующие годы только подтвердили ее безотказность. Женщины отвечали ему и обожали его.

Дейзи не улыбнулась в ответ.

Она сестра мужа Импресс, такая же высокомерная, пронеслось у него в голове.

— Вы сестра Трэя Брэддока Блэка?

— Наполовину, — резко ответила она с тем же выражением лица.

— Ах так… Вы и есть гостья Аделаиды, — произнес он удовлетворенным тоном, радуясь собственному открытию. Имя, лицо, обстоятельства — все внезапно сложилось вместе. Валентин рассказывал ему о Дейзи и ее деловом визите в Париж по поручению Импресс.

— Повидимому, — ответила Дейзи. Головная боль придавала напряженность ее голосу. — Вы что, не слушали Изму, когда она нас знакомила?

Ого, подумал он, а она колючая. И секундой позже появилась циничная мысль: а она такая же колючая и в постели? Но вслух вежливо произнес, глядя на очаровательный огонь, полыхающий в ее глазах:

— Прошу прощения, но у Измы есть привычка много болтать.

Возможно, ему хотелось подразнить ее немножко и он был несправедлив к ней, но в целом это была правда: все, что говорила Изма, действительно не стоило внимания.

— Такая привычка есть у всех женщин, не так ли? — парировала она безапелляционным тоном.

— Мы что, в зале суда? — тут его голос, утратил хрипотцу и стал бархатным, почти нежным. Он никогда не позволял себе раздражаться в беседе с женщиной. Но Дейзи странным образом его заинтриговала, к тому же была поразительно красива, как романтическая героиня из «Аталы» Шатобриана.

— Нет, мы не в суде, монсеньор герцог, — ответила Дейзи ледяным, профессионально поставленным голосом. — Теперь, если вы меня извините…

Он наблюдал, как она пробивалась к выходу сквозь толпу по направлению к жилым апартаментам. Вероятно, мадемуазель Блэк было скучно на празднике.

Хорошая идея, решил он, когда ее кремовое атласное платье исчезло из вида. Пора и ему осуществить свои первоначальные намерения и удалиться.

Во время вечерней карточной игры в жокейклубе Этьен с удивлением обнаружил, что старается отогнать образ мадемуазель Блэк, но он настойчиво возникал в его памяти. Необыкновенно сдержанная и высокомерная, что было необычно для женщины. Может, на него действовало шотландское виски, которое он пил. Но он был чужд сантиментам, тем более что женщина не понравилась ему. Ему не понравилась ее прямота и отсутствие женственности. Она разговаривала слишком прямолинейно, как мужчина, и ни разу не улыбнулась. Это тоже было ему не по вкусу. Женщины обычно были приветливо обаятельны, это их природное качество и результат социального воспитания. Нет, она слишком неженственна, решил герцог, как будто он стоял перед выбором и надо было определиться. Победно вскинув руки, он тихо повторил:

— Определенно мужеподобна.

Но классическое совершенство ее лица настойчиво возникало в его памяти, когда он собирал со стола золотые фишки. Если оставить в стороне ее грубые манеры, невозможно не заметить ее красоту, думал он. От нее веяло мрачной экзотикой, будто роскошная райская птица оказалась этим вечером среди фривольного и тщеславного общества у Аделаиды. Это тип женщины, обращающей на себя внимание. Тяжелые черные волосы, в уши вдеты прекрасные сапфиры, без сомнения, знаменитые сапфиры БрэддокБлэк, а платье от Ворта вполне подошло бы и королеве. Но, кроме природной красоты и роскошного наряда, впечатляли ее ум и интеллигентность. Он никогда не встречал женщинюристов. Она его заинтересовала, признал он, демонстрируя чисто мужскую логику. Или, точнее, его самолюбие задела ее невосприимчивость к его мужскому обаянию.

Любой другой мужчина, менее самоуверенный, отказался бы от дальнейших контактов с Дейзи Блэк и не воспринял бы ее прохладное отношение как вызов. Многие мужчины видели в дочери Хэзэрда Блэка только женский вариант их самих и безропотно удалялись с поля боя.

Этьен Мартел, герцог де Век, имеющий длинный список титулов, был не из их числа. Он с колыбели, с молоком матери всосал уверенность в себе и привык без ложного тщеславия добиваться всего, чего желал. Внезапно для себя он решил заполучить эту ледяную мадемуазель Блэк к себе в постель. Это было бы подобно укрощению дикой природы, подумал он, и на его орлином лице появилась хищная улыбка. Решение принято.

— Вы готовы, герцог де Век? — спросил один из партнеров по игре, прерывая его мысли. Он широко улыбнулся.

— Да, готов.

Дейзи, наблюдавшая за Измой, когда та представляла герцога, уловила мстительные нотки в ее голосе и задавалась вопросом, каковы были мотивы такого поведения. Уже через минуту было очевидно, что Изма и герцог были любовниками. Близость между людьми всегда проглядывает в жестах, в выражении лица, ну и, разумеется, репутация де Века исключала дружбу с красивой женщиной. Он был, по слухам, самым популярным мужчиной в Париже.

Нет, он определенно ее не заинтересовал, являясь абсолютным антиподом того, что она ценила в мужчинах. Герцог де Век был слишком красив, слишком обаятелен, слишком легкомыслен и поверхностен. Люди его типа не интересовались ничем, кроме удовольствий и спорта. Она считала аристократические идеалы позорными и предосудительными, распыляющими жизнь на мелочи. Именно потому собственная реакция на де Века так ее обескураживала.

Эта мысль заставила ее застыть, и рука ее замерла на серебряной расческе, лежащей на туалетном столике. Во время их встречи ей неудержимо хотелось протянуть руку и дотронуться до него. Сознательно или нет, герцог де Век излучал безграничное мужское обаяние. Его ленивая улыбка, стройная фигура и необычайная красота — все это сулило бездну удовольствия. Его глаза обладали удивительным магнетизмом: с тяжелыми веками, чувственно страстные, сверкающие насыщеннозеленым цветом джунглей. Он похож на большого дикого кота, подумала Дейзи с легкой дрожью. И когда он склонился над ее рукой, его взгляд приковывал к себе, как бы приглашая, и только сила воли удержала ее оттого, чтобы коснуться его темных шелковых волос. Она удивилась его мощным, широким плечам и, прежде чем он успел выпрямиться, невольно подумала: интересно, а как он выглядит без одежды?

Если бы это касалось когото другого, возможно, она проверила бы свои ощущения. Ханжой Дейзи не была. Проводя расческой по волосам, она думала о том, как хорошо было бы изгнать герцога из своей памяти. Чувства, эмоции — это ей было понятно. Абсароки, ходившие на лыжах по северным равнинам в любые бури, хорошо разбирались в сильных чувствах.

Герцог де Век отлично осознавал силу своего очарования, слишком уверенный в своей привлекательности, обыкновенный хищник, охотник за женской привязанностью. Она не желала быть чьимто очередным завоеванием.

Ее темные волосы мерцали, освещаемые комнатной лампой, пока она, завершив ритуал — сто раз провести по волосам гребнем, — не положила расческу на стол. Вот так. Все кончено. Она была права, что резко отвечала ему, уговаривала себя Дейзи, завязывая на шее персикового цвета ленты ночной рубашки. Нечего и мечтать о дружественных отношениях с мужчиной, который рассматривает женщин как мимолетное развлечение, думала она, скользнув под шелковые простыни.

Сон не шел, тем более что музыка, доносившаяся из бального зала, врывалась через открытые окна спальни. Звуки венского вальса серебристыми колокольчиками приятно звучали в ушах, аромат сирени и богатые ночные запахи навевали мысли о том, как бы она себя чувствовала, вальсируя в его объятиях. Она вдруг увидела яркое, как молния, видение: герцог де Век тесно прижимает ее к себе. Музыка и ночные запахи, видимо, отравляюще действуют, решила она со своей обычной трезвой логикой. Реальность вернулась, она глубоко вздохнула. Не стоит обращать внимания. Она всегда гордилась своим разумом и умением владеть ситуацией. Думая, за что бы мысленно зацепиться, дабы остыть, она напомнила себе, что и ее инстинкт, и ее логика осудили герцога и нашли его неподходящим. Для ее же блага…

Герцог отлично вписывался в аристократический мир. Он находился в близком родстве с королевской семьей, родословная его не уступала королевской, а возможно, и превосходила ее. Его богатство, истинно королевское по всем меркам, его личные качества — внешний вид, обаяние, его опыт в играх и охоте, успех, каким он пользовался у женщин… Это был неподражаемый образец представителя своего класса.

Как он мог понравиться ей? Почему он занимал все ее мысли? Он был всего лишь скучным аристократом, интересующимся исключительно собственными удовольствиями. Ее корни лежали в безграничной свободе и простоте жизненного уклада предков, где удовольствие было частью жизни, а существование клана поддерживала забота об общих интересах. Даже выбор профессии адвоката был продиктован высшими интересами служения своему народу. Отец давно объяснил ей положение дел, которое крепко связано с прошлым. Взаимосвязь двух культур не была новостью, но существовала дилемма, которая появилась с момента первой встречи с белым человеком столетие назад, — ассимиляция. Вы используете то, что вам нужно, вы учитесь договариваться и идти на компромиссы, но, будучи сплоченными и дисциплинированными, ни в коем случае не превращаетесь в отступника и глубоко внутри помните, кто вы есть.

Она была дочерью вождя, бывшего сыном вождя, внуком вождя и так до тех времен, которые невозможно и вспомнить.

Несмотря на модные, изысканные платья, другой язык и строгое воспитание в колледже, она была дочерью своего отца, индейского вождя.

И обольстительный, чарующий герцог де Век был предан анафеме.

На следующее утро, отложив все текущие дела, герцог устроил себе приглашение на ближайший ужин к Аделаиде.

— Вы удивляете меня, Этьен, — сказала Аделаида, когда узнала, что ее муж Валентин и герцог намерены с ней позавтракать. — Я и не знала, что вы встаете так рано.

Очевидно, она не знала и о том, думал Этьен, что ее муж также встает рано, с тех пор как он и Валентин практиковали верховую езду на рассвете, когда воздух еще свеж и прохладен.

— Привычка с детских лет, — вежливо ответил он. — Всему виной моя няня. Она обожала восход солнца.

— Очень сентиментально, — она не язвила, но была искренне удивлена, ее мнение о герцоге несколько изменилось.

— Я любил старую Ренни больше всех, когда был ребенком, — честно сознался Этьен. — Она была моей семьей, моим другом, моим партнером в играх.

Вообще он был хорошим человеком, но гордым и знающим себе цену. Эти две черты — гордость и самоуважение — он приобрел благодаря своей шотландской няне. Родители не занимались его воспитанием. Его отец имел две навязчивые идеи — карты и альпинизм. К счастью, он преуспел в обоих своих увлечениях, и на семейном бюджете это не отражалось, хотя дома он появлялся редко. Но однажды везение покинуло его на высоте восемнадцати тысяч футов на вершине ДагНамур, и Этьен стал следующим герцогом де Век в возрасте двенадцати лет.

Роль безутешной вдовы не устраивала его мать, как раньше не устраивало замужество и материнство. Она всегда была поглощена светскими развлечениями, а после того, как выполнила долг жены, обеспечив мужу наследника, окружала себя множеством любовников, когда ее супруг бывал в отъезде. После его трагической гибели свобода и независимость, которых она всегда жаждала, стали реальностью. Без сомнения, именно от своей матери Этьен унаследовал склонность к сексуальным приключениям. Они стали друзьями еще в юности, когда он стал лучше понимать природу ее интересов. Теперь она была его доверенным лицом и лучшим другом.

— Простите, что разбудили вас, — добавил он с улыбкой, заметив, что Аделаида пытается подавить зевок.

— Прощу, если вы честно признаетесь, какая причина привела вас сюда, — объявила Аделаида, подгоняемая любопытством. Так как Валентин никогда не будил ее раньше одиннадцати, это должно было быть нечто чрезвычайное.

— Этьен желал бы быть включенным в список гостей на ужин, который мы даем сегодня вечером, — небрежно произнес ее муж, положив вторую ложку сахара в кофе. — Я сказал, что ты будешь в восторге.

— А вам не будет скучно? — обратилась Аделаида к герцогу. — Сегодня ведь очень узкий круг гостей.

— Если мадемуазель Блэк будет сидеть рядом со мной, то вряд ли я буду скучать, — спокойно ответил герцог.

Он не пытался уклониться от прямого ответа. Раз уж пришел на столь ранний завтрак, значит, нужно быть честным до конца.

— Она не в твоем вкусе, Этьен, — Аделаида смотрела на него, как мать на капризного ребенка.

— Позволь мне самому судить об этом, — попросил герцог. Голос его был мягким, но лицо оставалось абсолютно непроницаемым.

Аделаида приподняла бровь и слегка пожала плечами.

— Только не говори потом, что я тебя не предупреждала, — сказала она веселым тоном. — Дейзи намного самоувереннее, чем Импресс, но еще более упряма и независима. Должно быть, это сказывается воздух Монтаны. Понукать собой она не позволит.

— Это я понял, когда встретил ее прошлой ночью на твоем вечере, — герцог чуть улыбнулся. — И все же я нахожу ее очаровательной.

Вероятно, это вызвано пикантной ситуацией: женщина познакомилась с ним и просто ушла. Он не помнил, чтобы когдалибо с ним такое случалось раньше.

Будучи близко знакомым с приключениями герцога, Валентин счел нужным предупредить друга:

— Дейзи наша гостья, Этьен. И мне бы не хотелось, чтобы ты ее обидел.

Герцог поудобнее уселся на стуле рядом с окном, словно каждый день завтракал с принцем и принцессой Шанталь.

— Успокойся, Валентин. У меня нет намерения ее принуждать, — заверил он своего друга, с которым завтракал очень часто.

В голосе его прозвучала самоуверенность мужчины, привыкшего к тому, что его покоряют и соблазняют.

Аделаида рассмеялась звонким переливчатым смехом, веселым, как утреннее солнышко, заглядывающее в окна.

— Вы, господа… — она улыбалась со значительным выражением на лице, глядя на них поверх своей чашки. Оба выглядели помальчишески юными в свободных рубашках и бриджах для верховой езды. — Совершенно не понимаете Дейзи.

Дейзи уже собиралась покинуть гостиную этим вечером, когда увидела герцога де Век, сидевшего с рюмкой ликера в одном из кресел, стоящих возле камина.

Он сразу почувствовал ее взгляд, когда она вошла в комнату, словно ожидал ее появления, и по ее глазам с удовлетворением отметил, что его присутствие не осталось незамеченным.

Хотя он не подходил к ней в течение получаса до ужина, она несколько раз ловила на себе его взгляд, и он улыбался многообещающей улыбкой, которая, несмотря на многозначительность, была и приятна, и любезна.

Дейзи вдруг почувствовала, как тепло разлилось по всему ее телу. Не желая признаваться в этом самой себе и не будучи уверенной, гнев это или радость, она не хотела верить, что вообще испытывает какието чувства, связанные с этим мрачным и красивым человеком, который стоял в оживленной группе людей, обсуждающих поло.

Он, казалось, не участвовал в оживленной беседе за исключением тех моментов, когда к нему обращались, машинально отметила она и тут же разозлилась на себя за то, что контролирует его действия. Возможность быть както связанной со скандальным герцогом де Век была исключена еще вчера вечером перед сном, напомнила она самой себе и отвернулась к женщинам, сидевшим рядом с Аделаидой. За дискуссией о моде на драгоценности она не услышала, как был объявлен ужин, и пропустила мимо ушей вопрос герцогини Монтана по поводу ее мнения относительно желтых и розовых бриллиантов.

Однако облегчение длилось недолго. Герцог де Век представил себя в качестве ее партнера за ужином. Поклонившись, он предложил ей руку, чтобы сопроводить в обеденный зал. Он казался таким огромным, его близость так волновала, что ей хотелось воскликнуть: «Зачем вы это делаете?»

Но вокруг было слишком много людей, и такое высказывание предполагало, что он действительно чтото делает или ее волнует само его присутствие. Поэтому естественно, что она промолчала, когда герцог любезно произнес:

— Добрый вечер, мадемуазель Блэк. Вы так же голодны, как и я?

Порывисто поднявшись, она окинула его взглядом, гадая, есть ли в этой фразе двусмысленность или это просто ее разыгравшееся воображение.

Герцог улыбался, глядя на нее, и думал, как она прекрасна, когда волнуется.

— Я пропустил ленч, — любезно продолжил он таким тоном, словно ежедневно успокаивал взволнованных девушек, что, честно говоря, было недалеко от истины. — Я играл в поло.

Дейзи чуть помедлила, прежде чем опереться на его руку. Она решила, что не стоит слишком предвзято реагировать на слова и действия этого человека. А его комментарий по поводу ленча… что ж… Он играл в поло. Это, по существу, все, чем он занят. А когда не играл в поло, то охотился, играл в карты или забавлялся с чужими женами. В общем, голубая кровь. Лень и никчемность на протяжении бесчисленных поколений. Взглянув на него, когда они входили в обеденный зал, она спросила:

— Вы когданибудь работаете?

— Игра в поло оказалась тяжелой работой в минувший полдень, — дружелюбно ответил он, игнорируя колкость ее намека. — Думаю, сбросил пять фунтов.

— Сочувствую вашим пони, они тяжело потрудились, таская на себе такую тяжесть…

Они уже дошли до стола, сервированного на десять человек.

— Я нахожу очаровательным, что у вас есть профессия, мадемуазель Блэк. Кстати, моим лошадям обеспечен поистине королевский уход.

— Конюхами, которые едва зарабатывают на то, чтобы содержать свои семьи.

Она произнесла это тем же бесстрастным тоном, что и прошлой ночью: в нем было некое самодовольство, словно она удачно провела очередную сессию дебатов в суде.

Герцог остановился, и Дейзи подумала, что ее критика достигла цели, но оказалось, что он наконец нашел их места.

— Вы что, социалистка, мадемуазель? — мягко спросил он, отодвигая кресло, чтобы она могла сесть. — Я понимаю, что радикальные взгляды — это новое интеллектуальное увлечение.

— Не обязательно быть социалистом, — заявила она, усаживаясь в кресло и поправляя юбку, — чтобы интересоваться способом существования простых людей.

Ее оголенные, плечи были на расстоянии дюйма от его рук, соблазнительные и гладкие, как шелк. Ему хотелось спросить: а если я стану социалистом, вы проведете со мной ночь? Но вместо этого он сказал:

— Безусловно, — и, протянув ей салфетку, уселся рядом с ней на свое место. Желая оправдаться, а возможно, чтобы снискать ее расположение, он добавил: — Может быть, вас успокоит, что мои имения называют в газете «Фигаро» образцовыми? В течение столетий мы сумели создать и развить особую форму управления и совместного использования прибыли для фермеров и рабочих. Вероятно, виной тому утопические принципы моего прапрадедушки.

— И вы не согласны с ним, — тоном обвинителя произнесла Дейзи.

— Напротив, — улыбнулся он, сожалея, что не может поцеловать ее в нахмуренные брови. — Я всем обязан его предвидению. Благодаря этой системе мое богатство постоянно растет. Вне всякого сомнения, нечто подобное способствовало благосостоянию и вашего… — он запнулся, подбирая нужное слово.

— Племени, — мягко подсказала Дейзи, — вот это слово, монсеньор герцог.

Он уловил новые трогательные нотки в ее тоне, словно она всю жизнь рассказывала ему о себе и о своей расе.

— Да, конечно, — осторожно согласился он, избегая щекотливых моментов и несколько меняя тему. — Импресс рассказывала мне, что ваши края поистине прекрасны.

Она почти улыбнулась, и герцог немедленно отметил то направление разговора, которое наиболее способствовало диалогу с этой красавицей. Мадемуазель Блэк из Америки, и ее сердце было далеко, в штате Монтана.

— Я выросла в горах, — почти вызывающе сказала она.

И он невольно подумал, что ей не раз напоминали об ее индейском происхождении, если она так болезненно реагирует, когда речь заходит об этом.

— У меня тоже была прекрасная возможность путешествовать и охотиться.

Дейзи хорошо представляла себе эту охоту. Она видела это много раз. Масса проводников, еще больше лошадей, по крайней мере, шесть фургонов с провизией, достаточной, чтобы прокормить небольшой город и, наконец, целый арсенал, чтобы устроить массовую резню диких животных — и все это ради удовольствия богатых охотников.

— Я росла как раз в одной из маленьких деревень, где проходили эти так называемые «праздники охоты», подобные вашим.

Большинство богатых охотников появлялись в индейских деревнях, наблюдая жизнь дикарей и воспринимая ее как некое живописное дополнение к охоте. Их безразличное и высокомерное отношение до сих пор раздражало Дейзи.

— Нам однажды оказали честь, и мы ночевали в деревне, в вигваме, — спокойно сказал герцог, игнорируя ее выпады. — Нет ничего красивее, чем звезды над головой, когда ты лежишь на прекрасно выделанном мягком мехе.

Его слова пробудили воспоминания.

— Или первые лучи солнца по утрам, — задумчиво сказала Дейзи.

Услышав мягкие нотки в ее голосе, он искренне обрадовался. Как приятно было добавить еще немного сияния в эти прекрасные глаза!

В то время как Дейзи решила не слишком поддаваться его обаянию, герцог думал о том, что не следует идти на поводу у эмоций. Его задача добиться ее. И никаких чувств.

Оба, мужчина и женщина, были уверены: возобладает железная логика, как это было всегда. Два человека вели беседу друг с другом, пытаясь строго контролировать себя. Они говорили на разные темы: попадет ли монсеньор Лескалес в Палату заместителей, соглашались и не соглашались относительно необычной картины Роше на выставке Общества независимых художников на прошлой неделе.

Он не лишен интеллекта, сделала открытие Дейзи, а Этьен, со своей стороны, нашел мадемуазель весьма эрудированной, как он и ожидал, но это было потрясающе приятно.

Во время оживленного диалога герцог спросил Дейзи, видела ли она частную коллекцию передвижного антропологического музея профессора Мартеля, разместившегося в ближайшей гостинице Собиз.

— Нет, — ответила Дейзи. — Не видела и не слышала о профессоре Мартеле. — Она вопросительно вскинула свои темные брови.

Интересно, она кокетничает или просто наивна, засомневался он, а вслух продолжал:

— Его исследования доказывают перемещения многочисленных племен в сторону Аляски. Помоему, это касается и вашего.

Она была заинтересована, он это видел и быстро добавил:

— Может, даже наши предки были родственниками. Генеалогия моего отца была прослежена до предков в Азии. Возможно, племена географически разделились несколько тысяч лет назад.

— Мы не связаны родственными узами, монсеньор, — вежливо, но твердо сказала Дейзи, — и неважно, сколько тысяч лет прошло.

И спасибо Всевышнему за это, подумал Этьен, уставившись на обнаженные плечи и низкий вырез платья.

— Только в антропологическом смысле, мадемуазель, — уверил он ее с приятной улыбкой. — Я осознал, что наши интересы и образ жизни абсолютно разные. Если вы желаете услышать окончательные разъяснения, думаю, я был бы счастлив устроить ваш визит к Жоржу. Музей частный, а он мой кузен.

Так, теперь ясно. Кочевые племена, антропология — герцог демонстрирует еще и некоторые другие интересы, кроме поло, охоты и женщин.

— Может, какнибудь позже, монсеньор герцог. Сейчас все мои дни заняты делом Импресс.

— Может, я чемнибудь могу помочь? — Она взглянула на него с откровенным изумлением. Ну чем он тут может помочь?

— Министр правосудия мой зять, — тихо пояснил Этьен, прекрасно сознавая, как, впрочем, и Дейзи, что колесо правосудия не имеет ничего общего с самим правосудием и вращение колес правосудия зависит исключительно от хорошей смазки под названием влияние и деньги.

— Вы что, связаны родством с каждым сильным мира сего? — холодно спросила Дейзи. Его родство с королевской семьей так же, как и с архиепископом Парижа было известно. И вот теперь министр…

А ее дела в министерстве шли неважно, и вмешательство герцога могло быть намного эффективнее всех ее усилий.

— Да, это так. И сочту за честь предложить вам в помощь мои семейные связи. — Вместе с кое чем другим, подумал он.

— Спасибо, я справлюсь сама. Не хочу отрывать вас от поло.

Проигнорировав ее сарказм, герцог продолжал мягко настаивать:

— Возможно, мои уставшие лошади будут рады отдыху. — И добавил, прекрасно зная антифеминистскую позицию своего зятя, министра Шарля: — Если вы вдруг передумаете, я всегда к вашим услугам, — с удовольствием отмечая про себя, что борьба Дейзи за женские права с министерством зятя вряд ли увенчается успехом без его вмешательства.

— Желаете еще кусочек фазана? — предложил он. Дейзи удивлялась, как ему удавалось быть стройным и подтянутым при таком аппетите.

— Нет, благодарю вас.

— Но вы практически ничего не ели.

Она удивилась, что он это заметил.

— Зато вы едите за троих здоровых мужчин.

— Вы полагаете? Надо будет скинуть вес, — он опять улыбнулся. — Вы не возражаете, если я доем вашу порцию? Просто жалко оставлять такое прекрасное блюдо.

— Прошу, угощайтесь, — сказала Дейзи, незаметно разглядывая его и не обнаруживая ни одной складки жира.

— Я обожаю фазана, и Арманд, повар Аделаиды, вероятно, приготовил его для меня. Он знает, что это моя слабость. А вы, наверное, в детстве учились готовить? — поинтересовался он с набитым ртом. — Абсароки готовят фазана? Вероятно, отлично готовят на открытом огне.

Дейзи откинулась на спинку стула. Десять перемен блюд были большим испытанием для нее.

— Мы готовим фазана с нашими овощами. Вкус, думаю, немного иной и… Да, однажды я его готовила, но боюсь, что все забыла.

Руки у него были большие, загорелые и сильные. Вероятно, он не носит перчаток, когда ездит верхом.

— В летнем лагере я быстро все вспоминаю, — продолжала она, разглядывая твердую линию его подбородка. — Но все реже и реже могу позволить себе проводить несколько недель в горах.

— Как жаль… Я имею в виду горы. Красивой женщине не обязательно заниматься кухней, — добавил он.

Ей послышались нотки сожаления в его последнем высказывании. Конечно, женщины его класса уже несколько столетий как не появлялись на кухне. Но столь безапелляционное высказывание ей не понравилось.

— Вы действительно верите в то, что это не обязательно? — вкрадчиво начала она.

Уловив перемену в ее мягком голосе, он понял, что задел больную тему. Будучи американкой, она, естественно, была в авангарде борьбы женщин за эмансипацию. Ну, а поскольку она являлась индейской женщиной, то совершила незаурядный подвиг, став адвокатом и таким образом еще более возвысившись. Она была феноменом. А поскольку он хотел заполучить этот феномен, то решил бросить вызов, так как подозревал, что противостояние и споры могут заинтриговать ее больше, чем стандартное ухаживание. Правда, его интуитивная оценка больше базировалась на интимном опыте общения с женщинами, чем с женщинамиадвокатами племени абсароки. Он учитывал, что Дейзи, конечно, любила побеждать. Но борьба должна быть на равных. А он надеялся одержать две победы — и над женщинойадвокатом, и над ее страстью к победе.

— Вы знаете, существует определенный стандарт представлений о том, что необходимо уметь женщине, — ответил он, отставляя в сторону пустую тарелку.

— А точнее? — холодно спросила она, и ее золотистая кожа слегка порозовела.

— Мужчины ценят красоту. Я полагаю, сердечность и доброта так же важны. А если женщина умеет танцевать и ездить верхом, то это тоже неплохо.

— Из вашей речи, монсеньор герцог, — отвечала Дейзи, изо всех сил стараясь держать себя в руках, — выпало упоминание о таком драгоценном качестве, как доступность.

— Не думаю, что есть необходимость говорить об этом. Все женщины доступны.

Дейзи чуть не задохнулась от негодования.

— Вы, конечно, женаты?

— Разумеется.

— И ваша жена также доступна? — она надеялась задеть его гордость.

— Боюсь, что не обращал внимания, — спокойно ответил он. Этим задеть его гордость было невозможно. Их брак был династическим, оформленным еще когда он и Изабель были слишком молоды. Такие браки имели вековые традиции в знатных и богатых семьях. Там не было большой любви, и все его друзья знали об этом. Когдато, давнымдавно, он завидовал тем своим знакомым, которые в договорном браке нашли любовь и понимание. Это юношеское чувство зависти и сожаления уже минуло, как и его молодость. Он и Изабель существовали в обоюдном нейтралитете, типичном для аристократических союзов. Он отвечал за благосостояние семьи, она занималась хозяйством; разговаривали они, изредка встречаясь вечерами дома. Он был бы рад сказать, что она вырастила детей, но на самом деле это сделали няни, гувернантки и школы. И несмотря на этот в общемто не очень радостный брак, он был благодарен Изабель за то, что она родила ему двоих детей, которых он обожал. Близнецы были рождены точно спустя девять месяцев после их женитьбы, что дало возможность Изабель прийти к выводу, что ее обязанности жены на этом закончены. Так что его ответ на не очень тактичный вопрос Дейзи был искренним.

— Послушайте, — сказал он, настроение его резко изменилось, как это часто бывало, когда упоминали его жену, — мне жаль, что я рассердил вас. Это была ребяческая попытка поддразнить. Прошу простить меня.

Его тон и настроение настолько изменились, что Дейзи вглядывалась в это красивое лицо, опасаясь очередной насмешки.

— Мы друзья? — мягко спросил он, мирно протягивая свою бронзовую руку. — Вы красивая, интеллигентная и сильная женщина. Я уверен, что ваша семья очень гордится вами.

Застенчиво улыбнувшись, она приняла его руку. Она выглядела очень юной с этой милой улыбкой. И Этьен Мартель, 27й герцог де Век, вдруг испытал сладостное, ни с чем не сравнимое волнение. Он подумал, что явно идеализирует эту женщину. Она была безупречно красива, и, конечно, он увлекся. Иначе его не было бы здесь сегодня вечером. К тому же это была необыкновенная женщина — редкое сочетание красоты и интеллекта. Она притягивала его к себе больше, чем другие представительницы прекрасного пола. Может, экзотические качества краснокожей индианки из далекой и дикой местности, несмотря на весь его опыт, околдовали его? Не будет ли он съеден живьем, как только затащит ее в постель, и его тело предупреждает об опасности? А возможно, он просто чувствовал свой возраст — ему исполнялось сорок на следующий день рождения, и ее ослепительная молодость кружила ему голову.

Затем, опираясь на многолетнюю практику общения с женщинами, он отмел все лишние мысли и немедленно попытался воспользоваться изменением в ее настроении. Она улыбалась искренне, ее маленькая теплая рука была в его руке, ее аромат дурманил. Охотник в нем не дремал и был готов к наступлению.

— Вы потанцуете со мной? — с улыбкой спросил герцог. — Я отдал должное кулинарному мастерству Арманда, теперь я слышу Аделаидиных музыкантов, настраивающих свои инструменты.

Скандальная репутация герцога, самого популярного среди дам мужчины в Париже, человека, не утруждающего себя постоянством, — все отодвинулось в сторону под влиянием его ослепительной улыбки и сердечного пожатия сильной руки.

— Вообще я редко танцую, — сказал герцог. Дейзи поняла, что он имел в виду.

— Да, мне хотелось бы потанцевать, — кивнула она, сверкнув бриллиантами в ушах.

И ему вдруг захотелось преподнести ей бриллианты, бабушкино наследство, и сказать: «Вот, это для вас… Вы прославите их своей красотой». Ее темные волосы и цвет кожи были бы идеальной оправой для их блеска подобно россыпи звезд в полуночном небе.

Аделаида и Валентин переглянулись, когда герцог, извинившись, покинул стол вместе с Дейзи.

— Перед десертом?! — воскликнула одна пухлая матрона, глядя на то, как слуга вносит клубнику со взбитыми сливками.

— Мы приступим к десерту чуть позже, — галантно ответил герцог, удаляясь.

— К этому времени ничего не останется, — не сдавалась толстуха, искренне недоумевая, как можно добровольно отказаться от таких вкусных вещей.

Герцог только улыбнулся, сдерживая неделикатный ответ, готовый сорваться с языка.

Дейзи спросила у Аделаиды, не возражает ли она, что они отказались от десерта. Принцесса, улыбнувшись, ответила, что нет и что все скоро к ним присоединятся.

Они были великолепной парой, заметила Аделаида. Оба стройные, высокие, темноволосые, с похожим оттенком кожи. А может, у Этьена это и не загар, может, бронзовый цвет кожи он унаследовал от своих предков в азиатских пустынях, о которых он упоминал во время ужина? Надо спросить у Каролины, с ней Этьен развлекался два лета. Они плавали на яхте у побережья Сардинии. Уж онато точно знает, загар это или нет.

— Чтото не так? — спросил Этьен, стоя с Дейзи посреди танцевального зала.

— Нет, ничего, просто все съеденное мешает двигаться, и меня клонит ко сну.

По его просьбе музыканты играли нежный вальс. Этьен держал Дейзи в объятиях и испытывал необыкновенное ощущение. Они оба чувствовали чтото новое, захватывающее, неумолимое. Когда они скользили по паркету, она глядела в его глаза.

— Вы, должно быть, хорошо ездите верхом, хотя для женщины это и не обязательно, — усмехнулся он. — Просто я заметил, что вы очень изящно двигаетесь.

— Я провела свои первые двенадцать лет верхом на лошади, — улыбнулась она, с удовольствием вспоминая те дни.

— Нам надо покататься верхом вместе. Я имею в виду, мы могли бы поехать в Бонз. Вы рано встаете?

Она улыбнулась. Ее платье из серебристого тюля мерцало вместе с бриллиантами. Остановившись напротив герцога, высокого, мощного, одетого в черный вечерний костюм, похожего на дьявола, она мягко сказала:

— Монсеньор, ваша репутация всегда опережает вас. Я не хотела бы стать вторым катастрофическим сбоем в вашей безупречной роли соблазнителя.

— Довольно резкие слова, мадемуазель, — тихо произнес он.

— Это не то удовольствие, которое меня привлекает, Этьен, — она впервые назвала его по имени, — лучше не начинать.

Герцог не привык, чтобы женщины ему отказывали. Они обычно сами предлагали ему себя. Кроме того, единственного случая с Импресс.

— А что вам нужно? — спросил он.

— Чтото, — ответила она спокойно, — чего вы, я думаю, не можете мне дать.

— Вы не знаете меня и не знаете, что я могу дать, — мягко возразил он.

— Я знаю такой тип мужчин. Для вас это игра.

— Это может быть игрой и для женщины.

— Мне это не нужно.

Он некоторое время молчал, потом медленно произнес

— Это все совершенно ново для меня. Дейзи улыбнулась:

— Я так не думаю. Наоборот, все это слишком вам знакомо. И на этом закончим.

— Жаль, что я не могу изменить свое прошлое, но вы танцуете исключительно хорошо, и вы самая красивая женщина в Париже. А теперь позвольте откланяться…

И сама не зная почему, Дейзи вдруг испытала такое чувство, словно осталась одна, совсем одна в пустом холодном мире.

На следующее утро на подносе вместе с завтраком Дейзи обнаружила записку и маленький букет фиалок.

«Если Вы захотите, Жорж был бы счастлив видеть Вас у себя в музее. Я пришлю за Вами экипаж».

Записка была подписана широким, хлестким Э. Дейзи хотела побывать в музее. Хотя не все было понятно. Ей придется ехать одной? Очевидно, да. Она поняла это, когда прибыл экипаж. Герцога не было. Но ведь он должен был быть.

В экипаже она села посередине бархатной скамьи, машинально разглаживая юбку. Вообще Дейзи редко интересовалась модой. Если бы ее спросили, почему она сегодня так старательно оделась, она пробормотала бы чтонибудь относительно теплого дня и несоответствия погоде платьев, которые она перемерила перед тем, как выйти. Конечно, она не ожидала герцога, но все же…

Вчера вечером она дала понять, что не собирается становиться его очередной добычей. Утром он должен был бы настойчиво стараться ее увидеть, зная, что понравился ей, но этого не случилось. Напротив, все было весьма пристойно, даже слишком.

Дейзи задумчиво смотрела в окно экипажа, словно в окружающем пейзаже пыталась найти ответ на свои мысли, не желая признаться себе, что мысли эти не вполне пристойные.

Жорж Мартель был бледной копией своего обворожительного брата: академическая пыль несколько нивелировала мужское начало, столь очевидное в его кузене. Однако, приветствуя Дейзи, он продемонстрировал безукоризненные манеры, а голос был такой же завораживающий, как у брата, когда он пустился в описание своих исследований, начатых десятью годами ранее.

— Этьен и я пересекли Россию в начале восьмидесятых, после посещения Алеутских островов. Мы были там почти два года.

— Герцог — в научной экспедиции? — недоверчиво спросила Дейзи.

Жорж наблюдал за молодой женщиной, сидящей напротив него, чье летнее платье было красочным всплеском женственности в его строгом книжном мире, и задавался вопросом, почему Этьен настаивал на этой экскурсии для нее. Может быть, он думал, что образованная индейская женщина заинтересуется его исследованиями? Так или иначе, подумал Жорж, причина у Этьена, повидимому, более проста. Голос его кузена был сильно возбужден, когда он говорил о ней. Странно. Как и эта просьба об экскурсии. Поэтому на скептический вопрос леди Жорж ответил как можно подробнее.

— Этьен финансировал экспедицию. Он всегда помогал мне, когда возникали проблемы. Если бы не он, я не смог бы вернуться назад, когда в первый раз от нас сбежали проводники.

— Сбежали? — Дейзи начала менять свои представления о досуге герцога.

— Наши ташкентские проводники оказались конокрадами. К счастью, они не интересовались научными материалами. Этьен нашел новых проводников и лошадей.

— И вы путешествовали… В течение двух лет? Ваша семья не сошла с ума от беспокойства?

— Я не женат, а родители одобряют мой выбор. Что касается моих братьев… — Он улыбнулся. — Они слишком заняты на скачках, чтобы заметить, когда я уезжаю.

— А семья герцога?

Он колебался. Она действительно ничего не знает? Этьен фактически не имел семьи. Жорж думал, что это общеизвестная истина. Герцог и Изабель никогда не ссорились, Этьен любил своих детей, но, когда они были в школе, его повседневная жизнь не была связана с семьей.

— Жюстен и Жюли были в школе, — коротко ответил Жорж, решив не раскрывать подробностей частной жизни Этьена. — Хотите увидеть экспонаты, которые мы привезли?

В течение следующего часа Дейзи была поглощена рассказами о богатой истории азиатских племен. Знакомые с детства божества, оказывается, произошли от более ранних культур, предшествовавших культуре племени абсароки. Жорж рассказывал о происхождении каждой из скульптур, датах, их создании. Дейзи обнаружила удивительные совпадения, разделенные тысячелетиями. Кроме того, она была глубоко восхищена изданными Жоржем статьями по этому вопросу.

Позже, за чаем, рассматривая вместе с Жоржем карты и фотографии их поездки, ей хотелось, чтобы Этьен в эти минуты был с ними. Жорж сказал ей, что Этьен был картографом экспедиции, — еще одно удивительное открытие Дейзи. Она поняла, что герцог был значительно сложнее и серьезнее, чем те придворные, с которыми она была знакома.

— Я буду рад видеть вас в любое время, когда вы пожелаете. Любой друг Этьена — мой лучший гость.

Познакомившись с Дейзи, Жорж лучше понял своего кузена. Она была очень интересным собеседником и удивительно красивой женщиной.

Проходя через двойные двери гостиницы Собиз к экипажу, она задавалась вопросом, где герцог играет в поло сегодня. Вчера вечером она недвусмысленно высказала свое мнение по поводу их отношений. Даже если бы герцог не был женат и не столь печально известен своими похождениями, они все равно не имели абсолютно ничего общего.

Подойдя к экипажу, она услышала из полуоткрытой резной двери знакомый низкий голос:

— Он должен вам понравиться. Поездка займет не более двадцати минут.

Его сильная рука появилась из глубины экипажа, чтобы помочь ей подняться. После того как она расположилась на зеленом бархате сидения, он дважды стукнул по передней стенке экипажа.

— Хотите шерри после скучных лекций Жоржа? — спросил он, пока экипаж пересекал внутренний двор гостиницы.

— Напротив, это было очень интересно. Но почему вы не присоединились к нам?

— Я стараюсь быть благоразумным. Она немедленно поняла его тон.

— Вы не играли сегодня в поло?

Ей хотелось, чтобы слова передали ее чувства.

— Мои мысли были заняты другим, — сказал он скупо. — Вы не хотели бы выпить?

— Вы хотите поговорить?

— Нет, — его ответ был мягким и кратким.

— И где же мы будем пить? — спросила она спокойно. Ее поведение весьма отличалось от обычной манеры герцога.

Раскинувшись на противоположном сидении, небрежно одетый в легкий твидовый жакет, брюки для верховой езды и слегка пыльные ботинки, он смотрел на нее изпод темных бровей. Его черные волосы были растрепаны. Темные кудри на загорелой шее оттенялись шелковым воротничком рубашки. И это снова напомнило ей, как он красив.

— Аделаида будет меня ждать, — начала она, не дождавшись его ответа.

— У меня есть маленький дом на Сене.

— Я не хочу туда ехать, — сказала она резко.

— Я никогда не принимал там женщин, — почти так же резко ответил он.

А жену? — подумала она, уже поддаваясь его обаянию. Как странно он на нее влияет! Словно красивый и желанный предмет, который легко заполучить, достаточно лишь протянуть руку.

— Изабель тоже там не была, — сказал он сухо, словно читая ее мысли. — Удовлетворены?

Собственно говоря, он делал ей открытое предложение.

— Мне это ни к чему.

— Да? А мне показалось… — он слегка улыбнулся, — показалось, что вас это интересует.

И пожал плечами, как будто об этом не стоило говорить.

Дейзи была в затруднительном положении. Впервые в жизни она теряла контроль над своими чувствами. Ее отец был бы счастлив. Он всегда считал, что она слишком серьезна и прагматична.

— Мы с вами настолько разные люди… — начала она, как будто для того, что она собиралась сделать, требовалось объяснение.

— А зачем быть одинаковыми? Это скучно.

Герцог мог бы быть более учтивым. Он обычно без особых усилий произносил любезности. Однако сейчас он плохо контролировал свои чувства. Он действительно никогда не встречался с женщинами в своем доме в Кольсеке, это было его убежище. Кольсек был частным владением с одним слугой и кухаркой. Никто не знал об этом месте — ни его семейство, ни друзья. Сегодня они вторгались в эту святыню. Он не мог пригласить Дейзи домой, хотя замок герцога де Век был достаточно велик, чтобы не оскорбить нежелательной встречей коголибо из собственного семейства. Так или иначе, он знал, что Дейзи не одобрит встречу в его семейном доме. Квартира возле Плас де ла Конкорд была еще менее подходящим местом. Герцог сознавал, что он не может обращаться с Дейзи так, как с другими женщинами. Так что его единственное убежище было своеобразной жертвой мадемуазель из Америки.

— Не знаю, нравится ли вам наша сегодняшняя встреча, вы чтото слишком угрюмы, — сказала Дейзи.

— А я вообще не знаю, нравлюсь ли вам, — пробормотал герцог. Его глаза скользнули вдоль ее платья, испытующе изучая фигуру и задержавшись на ее груди. Затем он снова посмотрел в ее лицо.

— Не беспокойтесь. — Ее голос был чист и уверен. — Я достаточно взрослая, чтобы осознавать то, что делаю.

— Сколько вам лет? — Нет, это не имело значения, он просто интересовался.

— Тридцать.

Его брови удивленно поднялись. Она выглядела много моложе, со светлыми зелеными лентами в волосах, в тонком ярком платье — ей можно было дать шестнадцать.

— Почему вы до сих пор не замужем?

— Я никогда никого не любила. Он деликатно улыбнулся.

— Любовь для брака не обязательна.

— Вам, конечно, лучше знать, — ядовито заметила она.

Его глаза на мгновение сверкнули холодом.

— Безусловно.

Экипаж между тем выехал на площадку в конце маленького чистого переулка перед симпатичным домом, менее богатым, чем игрушечный дом Марии Антуанетты в Версале, но почти такого же размера.

Плохо, когда так сильно хочешь женщину, думал Этьен помогая Дейзи сойти на землю.

Если бы он был менее несчастлив, думала Дейзи, то у нее не возникло бы столь сильного желания утешать его.

Они были странной парой, стоящей на самом краю соблазна. И было совершенно неясно, кто в настоящее время был соблазнителем, а кто соблазняемым.

Вдобавок к общей неразберихе отсутствовали слуги. Был базарный день, а герцог, как всегда, не помнил о таких мелочах. Двери были заперты.

Невероятное количество цветов окружало дом, они были на решетках, в горшках на подоконниках. В то время как Этьен проклинал запертую дверь, Дейзи сорвала двойную белую розу и вставила в петлицу его жакета.

— Выше голову! Все будет хорошо. Я ведь не собираюсь съесть вас живьем.

Взглянув на Дейзи, маленькая рука которой все еще касалась его плеча, а улыбка была открытой и теплой, он внезапно усмехнулся.