Застенчивая Энн

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Очарование танца и музыки исчезло не сразу. Молча, чтобы не разрушить волшебство, они добрались до отеля, поднялись на нужный этаж, и Доминик открыл дверь номера. Как только они остались одни, их потянуло друг к другу. Энн прижалась к его широкой сильной груди и поцеловала в губы – долго и нежно. Затем слегка оттолкнула его и прошептала:

– Доброй ночи, Доминик Бертье. Ты действительно можешь подарить женщине замечательный вечер.

– Нам необязательно ставить точку прямо сейчас, – тихо ответил он, беря ее лицо в ладони и всматриваясь в зеленые, ставшие сейчас почти черными глаза.

– Обязательно. Спасибо за сказку, но часы уже пробили полночь и карета превратилась в тыкву. Пора возвращаться в реальность.

– А что станется с принцем? Он так и не получит хрустальную туфельку.

– Нет, не получит. Принц превратится в бывшего полицейского, а ныне фотографа, а его королевство – в провинцию Лангедок-Рус – сильон. Иначе и быть не может. – Энн подошла к двери в спальню и резко распахнула ее. – Мы оба знаем, что настоящее, а что нет, – добавила она и закрыла дверь.

Значит, их сегодняшний вечер – это ненастоящее? Нет, он с ней не согласен. Пускай он придумал эту женщину, но каждая клеточка его тела трепетала от настоящего чувства. Не от животного влечения, а от желания единения с ней. Доминик понял, что в его жизнь вошло нечто очень большое и могущественное, с чем не так-то просто сладить.

И Энн должна ощущать сейчас то же самое. Она вбила себе в голову, что может счастливо прожить в одиночестве. Но где-то глубоко под самоуверенностью и гордыней должно же биться живое женское сердце и требовать любви и ласки!

Ночь тянулась бесконечно долго. Из соседней комнаты не доносилось ни звука, значит, только Доминику сегодня не спалось. Что ж, своего рода знак.

Тогда пора заканчивать с этой историей. Он должен вернуться к нормальной жизни, где не бывает бессонницы, бешено колотящегося сердца, замирающего дыхания. Где нет зеленоглазой женщины, такой сильной и слабой одновременно.

И это называется – профессионал! Вместо того чтобы спокойно делать свою работу, он дергается всякий раз, когда кто-то касается Энн Лесли. Эта работа – ключ к новой жизни. Он должен доказать, что Доминик Бертье способен найти себя и свое место под солнцем в этой жизни.

Он мерил шагами маленькую гостиную, накручивая километр за километром и вспоминая все обстоятельства дела. Интересно, связался ли Ладюри с кем-нибудь из парижских знакомых Габриель? Может, это связано с любовной неудачей его дочери? Кто таков этот Рай-мон, ее бывший кавалер? Не замешаны ли тут наркотики? Наконец успокоившись, Доминик лег на диван, но предварительно удостоверился, что в коридоре стоит охранник, которого обещал шеф...

К восьми утра он уже принял душ и оделся. Пистолет Доминик по-прежнему держал при себе, хотя не собирался носить его открыто, а вот все остальные пожелания Энн выполнил. Сегодня на нем красовались голубые потертые джинсы, пестрая рубашка с длинным рукавом и светлые ботинки. Он тщательно выбрился и сунул в нагрудный карман солнечные очки – не зеркальные, но вполне модные.

Энн тоже принадлежала к породе жаворонков, которые встают с рассветом. Слышно было, как она ходит по спальне и разговаривает по телефону.

В восемь тридцать, когда принесли завтрак и утренние газеты, Доминик постучал в дверь и вошел. Сегодня модель преобразилась в бизнес-леди, она положила трубку и обернулась к напарнику. Она не могла не оценить его стараний: сегодня он преобразился в беззаботного парня и совсем не походил на вышибалу.

– Есть что-нибудь новое? – спросила Энн.

– Ничего. – Он взял с подноса утреннюю газету и бездумно похлопал ею по колену.

– Может, тебе лучше подключиться к расследованию? Ты ведь как-никак бывший полицейский и наверняка ничем не уступаешь коллегам.

– Да, мне бы этого хотелось. Но я ведь не только фотограф, но еще и твой телохранитель. Так что мне некогда заниматься чем-нибудь, кроме как следовать повсюду за тобой. Как думаешь, сколько еще продлится твоя работа?

– Ты что, утомился меня фотографировать?

– Утомился? Да, пожалуй. Ты хорошо сегодня спала?

– Просто прекрасно, – солгала Энн. Возможно, она бы и сказала правду, если бы не цветущий вид этого типа! Она, бедняжка, из-за него всю ночь пролежала без сна, а он наверняка дрых без задних ног. – А ты?

– Маловато, но так всегда бывает, когда несешь ответственность за чью-то жизнь. Надо все время быть наготове.

– Послушай, Доминик, может, тебе сегодня остаться в номере и отдохнуть? А я пока поработаю с другим фотографом. Попрошу кого-нибудь из охранников месье Ладюри поехать со мной и возьму еще Николь.

Доминик покачал головой.

– Думаешь, я со спокойной душой отпущу тебя в компании самодовольного гордеца, мнящего себя профессионалом фотографом, сонного бездельника с накачанными мускулами и девочки с маленьким ребенком? Куда ты собираешься ехать сегодня? В летную школу?

– Ну, там тоже можно было бы найти что-нибудь интересное. – Энн бросила на кровать рядом с Домиником несколько буклетов. – Но... мне хотелось бы поснимать здесь.

Он просмотрел брошюры – рекламные проспекты автомобильного завода, электростанции, химической фабрики.

– Я думал, тебе скорее нужны картинки средневековой жизни. Или хотя бы романтические пейзажи. Зачем тебе эти промышленные монстры? Там же полно рабочих и автоматики!

– Для контраста хочется чего-нибудь индустриального, техногенного. По контракту с месье Ладюри я сама могу выбирать окружение.

– Ладно, сдаюсь. Твой проект, ты и решай, где снимать. Но не надейся, что отделаешься от меня. Хороший ты мне припасла подарочек: всюду машины, конвейеры, полно рабочих и всяких ядовитых веществ! Как там тебя охранять? Да плюс еще женщина с ребенком!

В этом момент зазвонил телефон. И Доминик, опередив Энн, взял трубку.

– Доброе утро, с вами говорят от портье. Явилась женщина по имени Николь, хочет подняться в ваш номер. Она говорит, что ее ждет Сюзанн Хант.

Доминик подтвердил:

– Да, ждет. Впустите ее и проводите до номера мадемуазель Лесли. – Он повернулся к Энн. – Твоя помощница уже здесь.

Молодая женщина немедленно выпятила подбородок и приготовилась защищаться от нападок. И точно, Доминик не замедлил с саркастическими замечаниями.

– Как человек здравомыслящий, я должен тебя предупредить. Хорошо подумай, прежде чем связываться с Николь, – нравоучительным тоном произнес он, наливая себе кофе. – Скорее всего получится так, что ты будешь помогать ей с ребенком, а не она тебе.

– Не говори глупостей, – отмахнулась Энн, тут же подумав, что Доминик наверняка прав. Но ведь такая была хорошая идея: предложить работу молодой, бедной женщине, которая попала в трудную ситуацию.

– Более того, ты можешь подвергнуть ее и с ней ребенка опасности. Об этом ты не подумала?

– Послушай, Доминик. Я не вижу здесь ничего страшного. И вообще, теперь нас будет трое.

– А про ребенка забыла? Это значит, уже _ четверо, причем как минимум двое ничего не соображают! – Это был камень в ее огород. – Я оценил твой благородный жест и широту души, но пойми, это очень рискованно. Особенно в безлюдных местах и на горных дорогах.

– Может, ты и прав, – согласилась Энн. – Сегодня я оставлю Николь здесь, чтобы она привела в порядок платья и разобрала снимки. А мы поедем вдвоем. Заглянем к отцу месье Ладюри. У него виноградники, поищем там интересные пейзажи. А потом может махнуть в летную школу.

Раздался стук в дверь, и Доминик впустил Николь с ребенком. Теперь только он понял, зачем Энн заказала такой большой завтрак и почему не садилась за стол. Чтобы новая помощница не чувствовала себя неловко, они выпили еще кофе и съели по рогалику.

Сынишка Николь сразу же стал знакомиться. Мальчишке было около года, и его огромные черные глаза смотрели на мир вполне осмысленно и приветливо. Он с любопытством принялся изучать новых людей. Особенно его поразил высокий мужчина со светлыми волосами и низким голосом, который не стал делать ему «козу» и умильно хватать за пятки, а решительно подбросил к потолку, невзирая на протесты матери.

Наконец пришла пора выезжать на съемки. Энн собрала необходимые на сегодня вещи, Доминик проверил снаряжение, захватил запасную пленку. Перед выходом она дала помощнице несколько поручений.

– Николь, примерно через час принесут фотографии, которые мы сделали вчера. Их нужно подписать и разложить по порядку. Отвечайте на телефонные звонки, записывайте, кто звонил и что передать. В той комнате висят платья – внимательно осмотрите их, если что-то нужно подправить, то сделайте это. Чтобы заказать еды для себя и ребенка, нажмите на эту кнопку, и придет официант. Мы вернемся около трех, и после этого вы свободны. А завтра поедем на электростанцию или еще куда-нибудь.

– А сегодня я не должна никуда с вами ехать? – удивленно спросила Николь. – Обещаю, мы с Хуаном не помешаем. Он очень тихий. – Она прижала сынишку к сердцу и почти с мольбой посмотрела на Энн. – Пожалуйста. Я буду следить за вашими нарядами, помогу сделать прическу и макияж – я все умею. Все, что вам нужно!

– Сейчас в этом нет необходимости. Спасибо, Николь, – сердечно поблагодарила Энн, глядя на эту женщину со смешанным чувством жалости и восхищения.

– Тогда зачем я вам вообще нужна? – недоуменно спросила она.

– Вы мне очень понадобитесь, когда возникнет необходимость в общении с местными жителями. Для съемок нужны случайные партнеры, то есть обычные люди, которые соглашаются позировать. Вы поможете мужчинам чувствовать себя комфортнее.

– Мужчины? – Николь бросила томный взгляд на Доминика. – А месье Бертье входит в их число?

– О нет, не входит! – Щеки Энн залил предательский румянец. – То есть я хотела сказать...

– Понятно. Какая жалость, – вздохнула Николь.

Доминик позвонил месье Ладюри и договорился о поездке на виноградники, -потом связался с гаражом и велел подогнать машину к подъезду. Он тащил в обеих руках по огромной сумке – в одной вещи Энн, в другой собственное снаряжение, – а модель шла впереди легкой танцующей походкой. Кажется, она не заметила пистолета, спрятанного в кобуре на боку. Ну и хорошо.

Виноградники Ладюри лежали километрах в сорока к северу от Перпиньяна. Доминик почти что успокоился: в частном владении Энн будет в безопасности. Не то что на пляже или посреди города, как вчера. Всю дорогу молчали, так что Доминик даже расслабился. И вдруг заметил сзади белый фургон с загрунтованным как перед покраской капотом. Издалека номер было не разглядеть. Каждый раз, когда Доминик притормаживал, фургон тоже замедлял ход.

Он держался на приличном расстоянии, не отставал и не пытался приблизиться. Фотограф не стал беспокоить Энн раньше времени. Если у висящего на хвосте водителя дурные намерения, у него, Доминика, есть все шансы предотвратить опасность.

Справа от шоссе показался знак «Владения Ладюри», и потянулись косые зеленые ряды виноградных лоз. Минут через десять они свернули на боковую дорогу, которая вела к воротам усадьбы, и остановились перед металлической оградой. Доминик представился, и сидевший в будочке молодой охранник немедленно открыл ворота. В боковом зеркале он увидел, что белый фургон проехал мимо.

Доминик спросил охранника, где найти хозяина, и, следуя его указаниям, направился к скоплению хозяйственных построек. Здесь находились винодельня, склад, холодильные камеры. На горизонте возвышались лесистые Пиренеи, а предгорья покрывала разноцветная мозаика возделанных земель – виноградники, пастбища, посадки подсолнечника.

– Не думаю, чтобы Бернар проводил здесь много времени, – задумчиво протянула Энн. – Он не производит впечатления человека, увлеченного сельским хозяйством.

К ним подошел высокий пожилой мужчина с заметной сединой в черных волосах. Лицо его освещала широкая улыбка.

– Добрый день! Я Эдмон Ладюри, отец Бернара. А вы, наверное, Энн. – Он протянул руку.

Молодая женщина кивнула и ответила на рукопожатие.

– А я подумал было, что вы новая подруга Бернара, но теперь вижу, что это все досужие вымыслы. – Он повернулся к Доминику. – А вы, значит, тот фотограф, который сильно выручил моего сына. Вы бывший полицейский, а сейчас охраняете эту прелестную мадемуазель. – Старший Ладюри пожал ему руку и похлопал по плечу.

– Вашего сына я еще не выручил. Вот когда Габриель окажется в безопасности...

– Ох, с Габриель вечно случаются какие-нибудь неприятности! Она с детства невезучая. – Эдмон Ладюри грустно вздохнул. – Бернар не любит вспоминать о своей жизни с Джоанн, так что лучше я вам расскажу. Сразу после окончания учебы он привез ее из Англии, чуть ли не похитив из дома богатых родителей. Уже через год родилась Габриель, а еще через год Джоанн забрала ребенка и вернулась в Англию... с новым мужем. С тех пор Бернар не верит в прочные отношения с женщинами.

– Мне очень жаль, месье Эдмон, – тихо произнесла Энн. – Теперь я лучше понимаю вашего сына.

– Да, ему нелегко пришлось. В юности он был гораздо восторженнее и романтичнее, чем сейчас. Он тяжело перенес разрыв с женой и с головой ушел в работу. Потом лет через десять Джоанн умерла и девочка перешла под опеку Бернара. Он считал, что лучше ей остаться в Англии и там получить среднее образование.

Потом пригласил ее в Париж, устроил в колледж... Бернар никогда не жалел для дочери денег. А сюда она обычно приезжала на каникулы и провела здесь немало чудесных дней! Габриель обожает землю, растения, животных.

Они шли вдоль низенького заборчика, покрашенного белой краской. Сияло солнце, на синем небе не было ни облачка. Энн и Доминик переглянулись: здесь получатся очень удачные снимки!

– В этом году она окончила учиться на дизайнера. И отец сделал ей потрясающий подарок: новую линию одежды. Габби очень обрадовалась.

– И вы ведь знаете, зачем мы приехали.

– Да, Бернар позвонил мне и сказал, что вам для фона нужны виноградники и рабочие постройки. Милости просим, здесь этого предостаточно! – Он рассмеялся и обвел рукой свои владения.

– Еще нам нужны добровольцы, – сказал Доминик. – Вся соль проекта в том, чтобы сочетать высокую моду и обыденную жизнь. Спросите ваших ребят, не хотят ли они попасть на страницы каталога мод.

– Думаю, никто не откажется. Особенно если позировать надо с такой хорошенькой девушкой! Пошли, сейчас я вас познакомлю.

Эдмон Ладюри повел гостей к длинному деревянному строению. Прямо за тяжелой дверью из дубовых досок начинался коридор, в конце которого вниз, в прохладную глубину подвала, вела крутая лестница.

– Там хранится главное состояние Ладюри, – не без гордости сказал старший Ладюри, указывая на каменные ступени. – Многие вина уникальны, датируются еще четырнадцатым, пятнадцатым веком. Но туда мы не пойдем, потому что вину вреден свет и праздное любопытство. Вся жизнь происходит вот здесь.

Хозяин прошел вперед и толкнул первую дверь направо. Перед ними была настоящая старинная винодельня, даже работники ходили в кожаных фартуках, как столетия назад. Никакой механизации, все делалось вручную. У Энн дух захватило от восторга.

– Ну как? – лукаво спросил Эдмон Ладю-ри, наслаждаясь реакцией гостей.

Доминик огляделся, определил источники света, прикинул удачные ракурсы. Да, такое обрамление прекрасно подойдет для романтических нарядов Энн.

– Идеально, – ответил он. – Лучше не придумаешь. Предупредите ребят, а мы пока приготовимся к съемкам. – И принялся устанавливать штатив и фотоаппарат.

В комнате царил неяркий свет, так что, возможно, для некоторых кадров придется использовать софиты. Чтобы переодеться, Энн вышла в соседнюю комнату, которую указал ей Эдмон. Сегодня пришел черед длинного золотисто-коричневого платья с широкой юбкой, поясом и глубоким квадратным вырезом, украшенным.цветной тесьмой ручного плетения. В нем Энн сразу почувствовала себя хозяйкой винного погребка – деловой, веселой, несколько кокетливой.

Когда модель вернулась, Эдмон Ладюри собрал своих работников и сказал:

– Ну, ребята, кто из вас хочет стать знаменитым?

– А что, пора ехать на выставку с новым сортом вина? – засмеялся молодой парень. – Мы его выдерживали лет пять! Пора уже поделиться открытием с миром!

– Не совсем, – покачал головой хозяин. – Сейчас вам все объяснят.

Доминик рассказал виноделам о проекте, и они с радостью согласились принять в нем участие. Фотограф чувствовал себя полностью в своей тарелке, к нему вернулось давно забытое ощущение ожившей камеры. Он не помнил, что снимает Энн, настолько его поглотил сам процесс.

Молодая женщина тоже давно не чувствовала себя такой раскованной. Обычно ее смущало, что фотографы-мужчины с нескрываемым вожделением разглядывают ее фигуру и постоянно отпускают скользкие шуточки. Доминик же думал только о красоте, и его увлеченность заражала окружающих. Модели-добровольцы беспрекословно подчинялись его указаниям, ничем не выказывая недовольства.

Часа через три фотосессия закончилась. Закрыв объектив фотоаппарата, Доминик словно захлопнул створки раковины – на лицо его вернулось обычное настороженное выражение. Но теперь Энн знала, какой он на самом деле.

– Дольше спасибо, дорогие друзья, вы отлично поработали, – сказала она, обращаясь к виноделам. – Запишите мне в книжку ваши имена, и, как только каталог будет готов, каждому вышлют экземпляр. Уверена, один из сегодняшних снимков попадет на обложку.

Энн переоделась и вышла на улицу. Доминик и Эдмон уже ждали ее. Фотограф не терял времени даром и сделал несколько панорамных изображений гор.

– Солнце в объектив светит, – мрачно произнес он. – Сейчас снять виноградники не получится.

– Нет проблем, – прогудел Эдмон Ладюри. – Хотите подождать подходящего освещения – милости просим. Обедом я вас накормлю. Или приезжайте в другой раз, в любое время. А еще лучше загляните как-нибудь с Бернаром, когда закончите работу. Я не очень-то часто вижусь с собственным сыном.

Доминик обернулся к Энн.

– Решать тебе, шеф. Ты же отвечаешь за проект. Нужное освещение будет только к вечеру.

Она задумалась и взглянула на часы: уже больше часа. Николь ждет их в офисе. К тому же на сегодня наснимали достаточно. Да и хозяина отвлекать неудобно.

– Думаю, это знак. Надо ехать в Перпиньян. Спасибо, месье Эдмон, надеюсь, как-нибудь навестим вас еще раз.

Мужчины пожали друг другу руки, Энн и старый Ладюри расцеловались на прощание. Доминик забрал снаряжение, и они пошли к машине. Вдруг молодая женщина замерла на месте.

– Доминик, – прошептала она.

Тот уже обошел кабину и открыл дверцу с водительской стороны.

– Что?

– Ты не видишь?

– Что там?

– Платья, которые украли из моего номера. Доминик проследил за ее взглядом. Так и есть – платья в чехлах висели на зеркале с противоположной стороны кабины. Доминик быстро огляделся по сторонам. Никого подозрительного. Только Эдмон Ладюри шел к заднему крыльцу хозяйского дома.

– Залезай в кабину! – скомандовал он. Потом надо будет послать сюда кого-нибудь из полиции, пускай поспрашивают. А сейчас ему больше всего хотелось увезти Энн подальше. Он винил себя, что так увлекся съемкой и упустил злоумышленника. Ему поручили охранять эту женщину, а он тут грезит «высоким искусством», как будто жизнь и безопасность человека не важнее каких-то красивых картинок!

Доминик снял платья с зеркала и, внимательно осмотрев их, сунул в машину.

– Ничего не понимаю, – пробормотала Энн. – Зачем кому-то нужно меня запугивать?

– Еще не знаю. Но не намерен ждать, пока тебя действительно запугают.

– Послушай, Доминик, не поддавайся панике. Я не допущу, чтобы он, она или они помешали нашей работе. Этот проект для меня очень важен, и я не хочу его потерять. Тебе не кажется, что теперь дело на самом деле касается нас? Не пора ли тебе принять участие? – Она пустила в ход все свое обаяние и риторические навыки. – Ты же бывший полицейский, Кен! Как бы ты поступил, если бы сам вел расследование? Ты можешь поймать злодея?

– Не уверен, но могу попробовать. Закрой дверцу и сиди здесь, пока я поговорю с месье Эдмоном.

– Ну нет, одна я не останусь!

Они подошли к дому и постучали. Хозяин сам открыл им дверь.

– Что-то случилось? – спросил он.

– Нечто не слишком приятное, – ответил Доминик. – Нельзя ли узнать, ходил ли кто-нибудь вокруг нашей машины?

– Если кто и видел, то только Виктор, – сообщил месье Эдмон. – Надо у него спросить.

Они направились к будке у ворот, но там никого не оказалось. Впрочем, уже через несколько секунд подъехал молодой охранник на мотоцикле.

– Странные дела, месье Эдмон! – закричал он, затормозив и приглушив двигатель. – Я увидел там, впереди, белый фургон. Он стоял, и я решил подъехать посмотреть, в чем дело. Но как только приблизился, тот сразу уехал.

Доминик нахмурился.

– У фургона капот был загрунтован? – спросил он.

– Ага. Вы знаете, кто это был?

– Нет. Значит, они поехали к шоссе, да?

– Именно. Но их уже не догнать. Они быстро покатили. Обычно здесь часто останавливаются, чтобы фотографировать, так что я не особо дергался. Заволновался только, когда кто-то прошмыгнул между посадками и вскочил в фургон. Почти сразу же они и рванули.

– Мужчина или женщина?

– Сложно сказать. Наверное, все-таки мужчина. Впрочем, могла быть и высокая женщина в кепке.

– Месье Эдмон, – обратился Доминик к хозяину поместья, – пускай Энн побудет в доме. А я должен позвонить вашему сыну. – Он повернулся к молодой женщине. – Боюсь, на некоторое время нам придется прервать съемки. Пока не узнаем, кто это и что они замышляют.

– Нет, и думать не смей! – запротестовала Энн. – Если кто-то хочет меня напугать, пусть знает, что у него не получится! Предлагаю поехать на электростанцию прямо сейчас. – Ее бесило, что она должна менять планы из-за какого-то недоумка.

Доминик взял ее за плечи и легонько встряхнул.

– Не горячись. Давай посидим и все обмозгуем.

– Мне не нужно ничего обмозговывать. Мне нужно работать.

– И мне тоже. И ты часть моей работы, не забыла?

Энн сбросила его руки и вошла в дом. Конечно, Доминик прав. Она для него всего лишь часть работы. Ощущение команды, объединенной совместным творчеством, неожиданно пропало. Она злилась, но не понимала, почему именно: потому, что он так быстро переменился и стал решительным и жестким? Или потому, что сама позволила ему управлять собой?

Надо было сказать, что ей уже не раз угрожала опасность самого разного рода, но она всегда оставалась живой и невредимой. Надо было сказать, что она не хочет быть ничьей работой. Но еще не исчез необъяснимый страх, который охватил ее при виде развевающихся платьев, висящих на зеркале. В тот момент Энн поняла, что Доминик тоже находится в опасности, что ему тоже грозит беда. И если что-нибудь случится с ним, то виновата будет только она.

Энн не могла объяснить, почему так тревожится за него. Она хотела сказать ему: «Останься со мной, пока это все не кончится», – и это желание пугало ее столь же сильно, как и угрозы. Кажется, пора сматывать удочки...

Доминик осознавал, что ведет себя слишком сурово с Энн, но его прошибал холодный пот при одной только мысли о близости негодяев. Они действительно могли причинить зло. Ему, бывшему полицейскому, поручено охранять особо ценный объект. Что будет, если он не выполнит задание?