Последующие дни проходили более или менее спокойно. Утром тренировка с куратором. Потом занятия. И очень много самостоятельной работы.
Когда тётушка рассказывала, каким образом здесь строится обучение, я улыбалась и думала, что она преувеличивает. Теперь поняла, что она рассказала только небольшую толику правды.
Лекций не было вообще. Перед нами ставилась задача, и мы должны были предложить вариант решения. Каждый день мы встречались с одним из магистров, и именно этому предмету посвящался весь день.
– Вы не должны знать всё, – постоянно повторяла нам магистр Шарм, – но понимать, о чём идёт речь и иметь представление, где можно найти ответ, вы обязаны.
Учиться в таком режиме было сложно. Никто не стоял над душой. Полная свобода, с одной стороны, и колоссальная внутренняя ответственность перед магистрами – с другой стороны. Креди́т доверия хотелось оправдать и не ударить в грязь лицом.
Поэтому ежедневно с утра и до поздней ночи мы корпели над учебниками. Лазили по библиотекам в поисках нужной информации и до хрипоты спорили друг с другом, отстаивая собственное мнение.
Мы успели подружиться с артефакторами. Заключить нейтралитет с зельеварами. И подраться с группой боевого магистра.
За драку влетело всем. Ни Кинг, ни Шарм не стали разбираться, кто был зачинщиком, а просто отправили всех на кухню чистить земляные корнеплоды. Работа монотонная и заняты только руки. А так как мы все находились в одном зале, то опять подрались. На этот раз только словесно.
– Представляешь, Чуи, – рассказывала вечером белке, – они прицепились к нам с Бергом.
Я устало сидела на кровати и не могла пошевелиться. Больше всего на свете мне хотелось сейчас просто рухнуть в постель и закрыть глаза. Но надо было сделать усилие: встать, раздеться, умыться и приготовить одежду на завтра.
– В группе Кинга сплошные драконы, представляешь! – Я всё же откинулась на кровать и прикрыла на минутку глаза. – Их, видите ли, задел тот факт, что в одном с ними потоке учатся две сироты. Это я, значит, и Берг.
С трудом поморгала слипающимися ресницами и посмотрела на белку. Та сидела на подушке и внимательно слушала.
– Их оскорбляет тот факт, что среди аристократов затесались те, кто без роду, без племени. Берг, оказывается, тоже не знает, кто его родители. Но, владея сильной магией, смог пробиться… – не заметила, как снова закрыла глаза.
Сознание уплывало, радуясь отдыху.
Маленькая мягкая лапка похлопала меня по щеке.
– Я не сплю, не сплю, Чуи. Сейчас встану, – пробормотала сквозь сон. – Мэт попросил нас не заходить туда, где они живут. А мне, например, это и не нужно… зачем… а ещё он похвалил мои… защитные… чары…
Я проваливалась в сон. Стянув, нажимая поочерёдно на пятки, тяжёлые ботинки, свернулась клубочком и подумала: «Чуть-чуть посплю, потом встану». Нашарила рукой покрывало и накинула на себя, окончательно засыпая.
Мне снился дом.
Золотая осень вовсю хозяйничает в тётушкином саду. Широкой кистью раскрашивает листья. Застилает шуршащим ковром извилистые дорожки. Стирает яркие краски с неба, оставляя стылый серый цвет. Но всё ещё позволяет солнцу радовать природу тёплыми лучами.
Я иду к дому рука об руку с кем-то близким. Прижимаюсь к нему локтем, и от этой близости мне так хорошо и спокойно, что душа поёт возвышенные хоралы.
Мы обходим пруд, где плещутся караси. Пинаем опавшие листья. Сидим на крылечке, вдыхая холодный воздух, наполненный ароматами леса, влажной земли и прелых листьев. А потом, держась за руки, заходим в дом.
«Интересно, продолжайте», – пробормотала сквозь сон, поворачиваясь на другой бок и ещё теснее закутываясь в покрывало.
Мы на кухне. Весь стол засыпан мукой, а передо мной стоит любимая голубая миска. Почему-то именно в этой посудине всегда получается превосходное тесто. И никакой магии! Для традиционного тётушкиного пирога со сливами она не нужна!
Аккуратно разминая уже размягчённое масло, чувствую на своей талии чужие руки. Кто-то сильный прижимает меня к себе, пока я осторожно добавляю муку, соль, сахар и яйца. И непременно ваниль! Ведь без неё у пирога не будет того самого тонкого, щекочущего ноздри, аромата.
Тесто получилось жидковатым, как и должно быть, но я перемешиваю его снова и снова, плавясь в мужских объятиях. Наконец, отставляю миску и притягиваю к себе тарелочку со сливами. Вымытые плоды ещё хранят на себе капли воды, и они солнечно блестят на гладкой кожице. Их надо освободить от косточек и порезать на четыре части.
Мужчина вызывается мне помочь. Я с удивительно нежным трепетом смотрю, как сильные пальцы бережно берут спелую сливу. Большой и указательный палец крепко сжимает плод, слегка продавливая упругую кожицу. Другой рукой он медленно проводит по поверхности, то ли лаская, то ли ощупывая зрелость и гладкость сливы. И в этот момент сердце моё пускается вскачь.
Острым лезвием кухонного ножа он аккуратно разрезает сливу, и она тут же доверчиво раскрывается на его ладони. Сочный сок выступает по линии разреза, блестя на подушечках пальцев. Ловко поддев косточку за кончик, он вытаскивает её из лона. В этот момент понимаю, что ноги мои подогнулись и дышу я уже с трудом.
Разделённая на две половинки мякоть, бесстыдно раскрытая, покоится на его ладони. Он делает ещё два движения ножом, и вот уже плод разделён на четыре части. Сладкая слива готова быть съеденной.
Его пальцы в сладком соку, и он проводит ими по моим губам. Лизнув на пробу шершавую кожу, чувствую, как тугой узел желанной страсти стягивается внизу живота. Но я беру форму для выпечки и переливаю в неё тесто, чтобы сверху выложить порезанные сливы. И выкладывая каждую четвертинку, завидую тому, как легко они смогли открыться этому…
… поднимаю глаза и сталкиваюсь с пронзительным взглядом своего гостя. Смотрю на него и не могу оторваться. Радужка его глаза становится золотистой. Зрачок сужается. Губы его растягиваются в ехидной улыбке, и я понимаю, что смотрю на своего куратора. Александра Норда!
Форма с пирогом падает из моих рук. Тесто и сливы ошмётками разлетаются по всей кухне.
Я вскочила на своей кровати, прижав руки в груди, где неистово билось сердце.
За окном глубокая ночь. Чуи спит в своей корзинке. А я…с трудом выпутавшись из покрывала, как сомнамбула побрела в ванную комнату.
– Нет, Клео, – пробормотала, глядя в зеркало, – спать в одежде – самая дурная затея. Ещё и не такое присниться!
Не отрывая глаз от своего отражения, поднесла пальцы к губам, словно хотела проверить, остался ли на них сливовый сок.